Запоздалое признание Лесьмян Болеслав
© Г. Зельдович
© Издательство «Водолей»
Роза
- Он пурпурные маки
- Бросил в дорожной пыли.
- Сон я – где были знаки —
- Вспомнить уже не в силе.
- Были уста – твоими?
- Моими ли – ладони?
- Месяц вверху – все зримей,
- Сад пустой – все бездонней.
- Дни – тягучей обоза,
- Ночью – в озере таю…
- Когда цветешь ты, роза?
- «Вовсе не зацветаю…»
- «Вовсе не зацветаю…»
- Ты ли мне молвишь, роза?
- Слово жадно хватаю,
- Дни – тягучей обоза…
Глухонемая
- Есть в деревне у нас эта странная девка —
- Не умеет сказать, не умеет услышать,
- А в очах – небеса и лихая запевка.
- Забрела к нам в село, как безродная пришать.
- Я не ведал, как звать, – и кому она снится:
- Из таких из людей, что лишь смерть позовет их;
- Если б я был той смертью, нашел был в немотах
- Ту струну, на которой – Господня десница.
- И казалось – когда б средь веков златоперых
- Ей во грудь земляным я ударил бы комом,
- Отголосок в долинах катился бы грёмом,
- Тормоша лебедей на сонливых озерах!
- Есть в деревне у нас очень бледная речка.
- Возле речки столкнулся с рыбачившим дедом
- И, спросив, как зовется, услышал словечко:
- «Не зовется никак то, чей путь нам неведом!
- Называли – Тикуша, порою – Могила;
- Называли Далекой и кликали Близкой;
- А поживши, я знаю, что, сколько ни рыскай,
- Все, что ищешь, дремота давно поглотила!..»
- И бывают в деревне вечерние зори,
- Когда мир превращается в сон о сновидце
- И рождаются в душах багровые мори,
- Вместе с памятью всех не сумевших явиться.
- И однажды под вечер глухая-немая —
- И с душою не больше соловьего тельца, —
- Словно лира, которой не дали владельца,
- Шла к бегучей водице, чему-то внимая.
- И стояла, как будто бы кто-то покликал,
- И косу, будто бредень, спускала в глубины,
- И хотела поймать этот сон голубиный,
- Что ее голоском – под водою курлыкал!
- И вода для смелячки была как зерцало,
- И свой образ линялый мечтался – уловом,
- И надеялась – он, обладающий словом,
- Нам поведает все, что она не сказала!
- И тряхнулась она. И своей позолочью
- Притемненная вечность светла без исходу…
- Не своя и ничья, между светом и ночью
- Безымянно глядит в безымянную воду…
У моря
- Рыбаки, оробев перед бурей грядущей,
- И понявши все то, что понятно на свете,
- Вперекор глубине – бездоходные сети
- Распинают шатром над иссохшею пущей.
- «Только олух живет недопевком прилива,
- Богатеет сбогата, нищеет изнища;
- Ну а мы понимаем, что жизнь двуречива,
- Мы умеем из неводов – делать жилища!
- Бесполезен шатер! Но над миром стожалым
- Его грива развеяна так долгополо,
- Что тоскливому веку не будет измола!» —
- Поясняет бахвал молчаливым бахвалам…
- Отрекшись от себя, отрекшись от былого,
- Из своей чужедальности в тутошность вчужен
- Каждый прежний ловец золотого улова,
- И ныряльщик во тьму, и покрадчик жемчужин!
- И ничто их не тешит: им видеть не надо
- Беломлечную чайку, моллюска-багрянку;
- И раздувшийся парус для них не отрада,
- И подобно их время улитке-подранку.
- Проползает оно в распотешном величье,
- Где прозрачнее тени, ажурнее ветки.
- А заслыша вопрос, как же звались их предки, —
- Вместо отзыва щерят колючки уличьи.
- Но в ночи никому не чинится обиды,
- Отворится родник, среди дня незнакомый, —
- И срываются с губ, зацелованных дремой,
- Жемчуга-шепотки, янтари-полувзрыды.
- И в такую-то ночь им не будет пощады,
- И выходят их мучить их души егозьи —
- И сновидят себя, как подводные гады,
- Что бывают собой только в собственной грезе.
Баллада о заносчивом рыцаре
- Чуждый спеси, чуждый злобе,
- Рыцарь спит в дубовом гробе.
- К дреме вечной и порожней —
- Он улегся поулежней.
- А любовница младая
- Муслит четки, причитая:
- «Мне гадать не стало мочи,
- Как ты там проводишь ночи!…
- Разлучила домовина
- То, что было двуедино.
- Эти руки, эти губы
- Ныне страшны, а не любы!
- И боюсь тебя позвать я,
- Шелестнуть подолом платья!
- Не делю с тобою ложа,
- На себя я не похожа —
- И натуживаю тело,
- Чтоб тебя оно хотело!
- И живу теперь на свете
- Я с мечтою – кануть в нети!»
- Он решил, что в том измена,
- И глаголет ей из тлена:
- «Зачервивел я глазами,
- Но лежу я не во сраме!
- Принекчемившись к никчемью,
- Не стыжусь я – что под земью!
- Все мне стало посторонне,
- Будто Господу на троне!
- Я таким предался негам,
- Что весь мир – моим ночлегом!
- Здесь ни солнышка, ни сада,
- Ни любви твоей не надо!
- Кровь, пресытясь бесшелестий,
- Не нашептывает мести!
- Где же большее надменье,
- Чем у легших под каменья?
- Спим так тихо, безымянно:
- Ни искуса, ни обмана.
- С губ, распяленных бездонно,
- Не сорвется даже стона!
- Тут спознался я с соседом —
- Тленье ест его изъедом.
- И распаду не переча,
- Он во смерти – мой предтеча!
- Об ужасном, спеклокровом
- Не обмолвился ни словом!
- И ни возгласом, ни взрыдом
- Не заискивал обидам!
- А останкам – хватит силы,
- Чтоб завыть со дна могилы!
- Но однажды мы воспрянем —
- Все мы Господу помянем!»
- И скончавши эти речи,
- Замер так же, как предтечи.
- А любовница младая
- Удалилась, причитая…
Пантера
- Я не буду рабыней завистливых зорей,
- Я не буду поддувщицей солнечным горнам.
- Этим зорям на горе и солнцу на горе,
- Мой хребет неизменно пятнеется черным!…
- Порвала бы я солнце на мелкие клочья,
- И мой рык – на земле, а молчанье – в зените.
- Я тебя стерегу из таких инобытии,
- Где мой танец – повсюду, но смерть – в средоточье.
- Умыкни же меня – я избавлю от порчи.
- Я пожру твою жизнь и несчастье впридачу.
- Буду чуять ноздрями предсмертные корчи:
- Перезлатила мир – и тебя перезлачу!
- Увенчай меня розами. В тихом уюте
- Проводи по дворцу, где резьба и букеты,
- Где пурпурным вином пересмехи согреты,
- Чтобы хляби житья – расхлебались до сути!
- Лишь девица одна там давно погрустнела,
- Вопрошает у судеб, пытает у мрака…
- Вся она – лишь мечта белоснежного тела,
- И, объятая сном, дожидается знака!
- И пока ее горе не сделалось горче,
- Ты швырни ее мне, потеплу-погорячу:
- Я почую любовей предсмертные корчи,
- Когда солнцу златому я противозлачу!
- Он, меня предназначивший пляскам стокровым,
- Дал мне взвивный прыжок, доносящий к загробьям,
- Изнатужил мне легкие собственным ревом
- И мне выострил клык – своей жажды подобьем!
- Он рыдает во мне, словно чуя капканы
- В густоте моих жил и в костей переплетах!
- Он страдает во мне, нанося мои раны,
- Что отсчитывал мне на безжалостных счетах!
- Он со мною теряется в диких трущобах,
- Он со мной поджидает скупую удачу,
- Мы изгубную жизнь загоняем под обух,
- Когда солнцу златому я противозлачу!
- Тебя Львом ли прозвать в поклонении робком,
- Называть ли всесущим тебя Ягуаром —
- Но к твоим я пытаюсь причуяться тропкам
- И маню духовитого тела распаром!
- Возжелай же меня кровожадною хотью!
- Будет свадебный пир, тебе выкликну клич я!
- Ублажу твои когти – расшарпанной плотью,
- Упою своей кровью – бессмертные клычья!
- А потом – изменю, напущу тебе порчи,
- Искромсаю всю вечность, как дряхлую клячу, —
- Чтобы чуялись Бога предсмертные корчи,
- Когда солнцу златому я противозлачу!
Сиди-Нуман
- Этот рыцарь, чья слава Багдад облетела,
- Знаменитый любовью к лилейной Эмине,
- Поминает в сердцах о злосчастной године,
- Как нарек себе в жены – неверное тело!
- И для гнева искал подобающей стати,
- И отместкой своей не хотел обомститься,
- И, наслушавши пошепты древних заклятий,
- Обратил ее – белой младой кобылицей.
- И еще не поняв своего инотелья,
- Накровила глаза, как боец – кулачища,
- И так странно волнуют – незнаные зелья,
- В луговом ветерке – ей мерещится пища…
- Так внезапны соблазны, и ярости вспышки,
- И кипение в жилах, и захолодь в чреве…
- И пустилась в попляски, поскоки, попрыжки —
- Но все с тем же изяществом, свойственным деве!
- И богатая сбруя была златолита;
- Умащал ее тело в бальзаме, елее —
- И при этом глядел все надменней и злее
- На обмашистый хвост и четыре копыта.
- Любовался на гриву из небыли родом
- И на жемчуг зубов, что рассыпан по деснам;
- То подкармливать пустится клеверным медом,
- То ей розу подносит – в забвенье захлестном.
- А позднее, дождавшись полдневной минуты,
- Когда лоно земное пыланьем подмято,
- Он стоптал с себя оторопь, словно бы путы,
- И воскликнул: «Аллах!» – и вскочил на бахмата!
- Он понесся по улицам в гневе великом,
- Становясь на скаку все багровей, тигровей.
- Свои шпоры топил в набегающей крови
- И молчаньем своим – был страшнее, чем рыком!
- И все то, что в полете глаза ухватили,
- Завертелось, как образы в зеркале вертком,
- И настало обличьям, и мордам, и мордкам —
- Целой жизни измглеть в золотистом распыле!
- В том распыле всю память свою пораздергав,
- Бился зверь, инобытия ставший добычей,
- А ездок познавал в победительном кличе
- Тот восторг, что сильней любострастных восторгов!
«Вы, сиявшие златом, кипевшие гневом…»
- Вы, сиявшие златом, кипевшие гневом —
- Вы теперь только память о смертной истуге,
- Хохоток в облаках, щебетанье пичуги,
- Непотребные другам, немилые девам.
- Для влюбленных вы стали словами обетов,
- Для бездельных богов – сторожами юдоли,
- Кладовыми сравнений для бедных поэтов,
- Для ребенка – детьми, но не знавшими боли.
- Вы – цветок-скороцветка для древнего предка,
- Для воителя – битва, железо и пламя,
- Для сновидца вы в грезе – пустая проредка,
- Для меня – целый мир, исчезающий с вами!
- А русалки, рожденные в струйчатой ясни,
- Сопричаствуют вам, будто собственной басне…
Радуга
- Он слышен был, когда в зеленом жите
- Он убыстрялся – теплый дождик мая,
- А солнце, тучу брызгов пронимая,
- Разъяснивало бисерные нити.
- Ударил в пыль трухлявую на шляхе,
- Нырнул в кусты, шурнул по мокрым сучьям,
- Прошелся черным по булыжной плахе,
- Потом притих, заслушавшись беззвучьем.
- Он замолкает – и, расцветшей сразу,
- Безмерье будет радугой объято,
- Она ж прерывиста и клочковата,
- Как будто снясь прижмуренному глазу.
- Все огоньки сбирая с небосвода,
- Напоминают призрачные арки,
- Что даже в день и радостный и яркий,
- Куда ни прячься, ты стоишь у входа.
- И ты, чью душу пожрала дремота,
- Вперясь в безмерье, вслушиваясь в худо,
- К зам ирному прошел через ворота,
- Что за тобой не заперты покуда.
Конь
- Конь мой сивый, некрасивый,
- С колтуном заместо гривы,
- Люблю твою взмыленную подпружку,
- Парного дыханья зеленую юшку.
- Храп костлявый, да осклабый,
- С губой мягче грудей бабы,
- Забрось на плечо мне, как доброму другу,
- Чтоб шеи упругой я чуял натугу.
- Ты, печальный, как потемки,
- С полосою от постромки,
- Возьми меня в дружбу, как взял бы вола ты,
- И будь постояльцем облупленной хаты.
- Дам воды я непременно,
- Дам и сахара, и сена,
- И кус доброй соли, и свежего хлеба,
- И через окошко пригну тебе неба.
- Ты не супь камыш-бровину,
- Ты узнай мою кручину,
- А темная темень замрет у порога —
- Со мною на пару упрашивай Бога.
Волна
- Где-то в море она возрастала глубоко —
- И небесного трона искать себе взмыла.
- При рожденье своем недоступна для ока,
- Тем она исполинней, чем ближе могила.
- Поначалу проходит в молчанье угрюмом,
- Переломится там, где погибла сестрица,
- И, зачуяв кончину, клокочет, ярится —
- И с посмертным о берег ударится шумом.
- И, шумя, распадается гибельным снегом —
- И свою вспоминаю тревожную душу:
- Иль душа моя мчится не этим же бегом?
- Не ударит еще раз в знакомую сушу?
Распогодилось
- Любо-нелюбо – а все же
- Нудит меня проясниться
- Вместе с порою погожей,
- Радостью золотолицей.
- Счастью – сиять неохота,
- Я же зову его – «Это»,
- И обоюдностью счета
- Нежность моя отогрета.
- Солнышко на небе ширя,
- Вязнет в бахромке ресничьей,
- И ни единому в мире
- Сердцу – не будет добычей!
- В травах оно, в косогоре,
- В туче и в тучи разрыве;
- Шаг я потешно ускорю,
- Чтобы шагалось счастливей.
- В солнце бреду я по горло,
- Счастье глотаю во вздроге;
- Щеки мне – гибель отерла,
- Радостью – пружатся ноги.
- Рад я и смертным печатям;
- Чувствую в солнце весеннем:
- Время каким-то начатьям,
- Время каким-то везеньям!
- Верую – шляхом разминным
- «Это» – надвинулось тихо,
- И от него не уйти нам,
- Как не уходим от лиха.
- Кажется радость неловкой;
- Млея и обесприютя,
- Я заблудился кочевкой
- Между чужих перепутий.
- Нужно остаться без дому,
- Жить ни печалью, ни страстью,
- Чтобы тянуться к такому —
- Просто ничейному счастью.
Хрычевская баллада
- Молотилось об землю – да сухое полено:
- Отчекрыжило ногу старичку до колена.
- Брел зачем-то куда-то непутевым кочевьем
- И застыл возле рощи, но спиною к деревьям.
- И бельмом, но краснявым зазирал старичонка,
- – Ой, да-дана, да-дана! – как речьится речонка.
- Извихнулась из глуби водяная девица,
- Да как брызнула в бельма – аж дедуга кривится.
- Ей хотелось быть нежной, и хотелось быть лютой,
- И улыбить улыбкой, и засмучивать смутой!
- И таращила глазья – изумрудные вспуги, —
- Обняла его ноги – стосковалась по друге.
- Целовала щекотно, целовала взажмурку, —
- Ой, да-дана, да-дана! – деревянную чурку!
- Хохотал он впокатку над поблазницей падкой,
- Аж запрыгал по травке, аж пустился присядкой.
- Аж тряслась бороденка, и подщечья, и губы,
- Околачивал чурку об жемчужные зубы!
- «Отчего ж ты целуешь только эту колоду?
- Али брезгуешь плотью, что мне дадена сроду?
- Убирайся же к черту – бесовская утроба,
- Ты, русалочья дохлядь, ручьевая хвороба!
- Ой, помру я со смеху, а помру – не забуду,
- Как мою деревяшку искушаешь ко блуду!»
- Обхватила объятьем, окрутила, как дзыга:
- «Так иди же со мною, ты, дедуля-дедыга!
- Я тебя полелею на печи из жемчужин,
- Подприбойную гальку приготовлю на ужин.
- Отведу я в хоромы, заживешь ты на славу,
- А с губы моей выпьешь поцелуев отраву».
- За бородку тянула, да за торбу бродяжью
- К переглотчивым водам, что залоснились блажью.
- Не успел оглянуться – волны хлещут, как плети;
- Не успел помолиться – перестал быть на свете.
- Заворочались воды, размешались размешью,
- Да и сгинула торба с бороденкой и плешью!
- Лишь чурбак перехожий – деревянная рана —
- Победительно выплыл – ой, да-дана, да-дана!
- Мог поплыть себе прямо, мог податься не прямо,
- От калечья свободный и отмытый от срама!
- И хорошей дороги заискал он повсюдно,
- Будто судна отломок, убежавший от судна.
- Отогрел на припеке – да свою мосолыжку,
- На своем отраженье затевал перепрыжку.
- И не мог надивиться своему поособью —
- И – да-дана, да-дана! – бултыхнулся к загробью.
Свидрига и Мидрига
- Не гарцуй, лихая лошадь, на дыбках не прыгай —
- Пляшут пьяница Свидрига – с пьяницей Мидригой.
- Пусть от боли под цепами зернышки не скачут —
- По лужайке запивохи пятками кулачат.
- Окрутила на припеке бледная Полдница,
- Чтоб Свидриги и Мидриги пляской насладиться.
- Зазирала в очи нежно, словно бы в кормушку.
- «Порешите меж собою – кто возьмет подружку?»
- «Это мне, – сказал Свидрига, – грудь белее лилий!»
- «Это мне, – шипит Мидрига, – а не то – могиле!»
- Хвать – один ее ладошку, и другой – ладошку.
- «Мы разделим полюбовно девицу-немножку!»
- А она в лицо смеется, но совсем неслышно.
- А она в уста им дышит, но совсем бездышно.
- Разнялась на половинки – радостной прибавой —
- И сестрицами предстала – левою и правой.
- «Нынче каждому вдосытку – собственный отломок!
- Нынче с каждым потанцуешь до глухих потемок!
- Ты одна – руки четыре, и четыре ляжки!
- Наповал увеселимся с этакой милашки!»
- Исподлобясь перед пляской, ровно перед дракой,
- Задали переполоху с девкой обоякой!
- Скачут наперезадорку, кто кого почище.
- Серы пыльные подметки, серы голенища.
- Вот закрутка, перекрутка и опять закрутка:
- Чабрецу, тимьяну жутко – и ромашкам жутко!
- Тот орал: «А ну-ка, сдохни!» – а другой: «В порядке!»
- Это пляска до улежки, пляска до покатки!
- Так умаяли девицу в диком поединке,
- Что погибли в одноразье обе половинки.
- «Закопаем на погосте мы и ту, и эту:
- Вместе прыгали по свету – и уйдут со свету.
- Закопаем на погосте – и приветец девке:
- Будет правке – отходная, отходная – левке».
- Ей одна была могила, но два разных гроба.
- Эхом охнула округа – заплясали оба!
- Оба сыты, оба пляшут, да с разгульной страстью,
- То и дело разеваясь незабитой пастью.
- Скачут, будто захотели вырыгнуть погадку, —
- На присядку, на закрутку, снова на присядку!
- Даже смерть пошла поскоком в пляске двоегробой,
- Даже старое кладбище екает утробой!
- Безначальным, бесконечным проносились кругом,
- Аж подземные глубины гукали под лугом!
- В голове Свидримидриги мутно от усилья,
- Словно вихрем нашвырнуло на ветрячьи крылья!
- И повыдуло им память с первого повева,
- Где на белом свете право, где на свете лево, —
- И в каком гробу какие скачут полмолодки,
- И кому какие милы для любовной сходки.
- Так перхает в очи тьмою вихорь-торопыга,
- Что не знают, кто Свидрига, кто из них Мидрига.
- Отворяется им смерти черная хорома:
- «Будет вам по домовине, будете как дома!
- Вон таращится загробье глазом, ровно зевом:
- Для тебя, Свидрига, – правым, для Мидриги – левым!»
- И попадав на коленки, заплясали живо
- На коленках, на коленках – прямо у обрыва.
- А потом – на четвереньках, а потом – на пузе,
- Дружка дружку обнимая, а потом валтузя.
- И свихрились в домовины, как ненужный сметок,
- Да блеснули из пучины высверком подметок!
Вишня
- Как-то вишню в саду у владыки
- Озарили закатные блики —
- И узрел ее, полную жаром,
- И поддался погибельным чарам.
- Ах, горю я и стражду
- Не про чью-то про жажду!
- «Поклоняются люди и птицам,
- Поклоняются звезд вереницам —
- Я в тебя буду веровать свято,
- Вишня, вишня! Сестрица заката!»
- Ах, горю я и стражду
- Не про чью-то про жажду!
- «Пронижи мне, о зорькая зорька,
- Мою душу, где буйно и горько…
- Здесь во саде – затишья затишней…»
- И устами тянулся за вишней.
- Ах, горю я и стражду
- Не про чью-то про жажду!
- И тянулся он к скорби заклятой,
- Каменел он, безумьем объятый,
- И не знал, что не дни и недели,
- А столетья над ним пролетели.
- Ах, горю я и стражду
- Не про чью-то про жажду!
- Обрела через то целованье
- Вишня присное существованье
- И, в укроме из листьев блистая,
- Пламенела, навек молодая.
- Ах, горю я и стражду
- Не про чью-то про жажду!
- Расточился он облачком мрака,
- По себе не оставив ни знака, —
- Лишь уста, что ее целовали,
- В безмятежном саду вековали.
- Ах, горю я и стражду
- Не про чью-то про жажду!
- И ей песенку пели из ночи:
- «Чтобы грезить, нам надобны очи,
- Но какой бы ни жили судьбою,
- Мы навеки пребудем с тобою».
- Ах, горю я и стражду
- Не про чью-то про жажду!
- Шли девицы, юны и пригожи,
- И дивились, к чему и почто же.
- «Бы, уста, если жаждой томимы, —
- Разве вас напоить не могли мы?»
- Ах, горю я и стражду
- Не про чью-то про жажду!
- «А могли б не одной вы девице
- Дать любовь, без которой крушится!
- Что за хворь прикрутила вас путой
- К этой вишне, от сока раздутой?»
- Ах, горю я и стражду
- Не про чью-то про жажду!
Пила
- Ходит по лесу губница, тонкая, как пилы,
- Да молодчиков чарует чарами могилы.
- Углядела паренечка где-то средь долины:
- «Тебя алчу, сон единый – диный-мой-единый!
- Припасла я поцелуев для моей голубы,
- Будут блески, недоблески – и стальные зубы!
- Зачаруйся, как посмотришь на мою улыбку,
- Обоснись моими снами – снами невпросыпку!
- Ляг в ромашки головою, головою в маки,
- Ляг со мной на знойном зное – и в лесном полмраке!»
- «Загорятся мои ласки огненным раскалом,
- Поцелую поцелуем свеку небывалым!
- Отпихну я всех молодок, что в моей во власти, —
- От любви они слезятся, словно от напасти.
- Мне примериться бы плотью к этой новой плоти,
- Запурпуриться губою для кровавой хоти!
- Чтобы нам с тобой друг дружку не любить по-разну,
- Я на зубьях, я на зубьях трепетом увязну!»
- Скрежетнула упоенно, разострила зубки:
- «Это – счастье, это счастье – слаще лесорубки!»
- А над ними золотисто вербы зашептали —
- Да зазнал прикосновенья распаленной стали.
- Что уже отцеловала – пилит вполовину:
- «Много душ для замогилья из тебя я выну!»
- Разлобзала, раскромсала, хохотнула с прыском:
- «Вам счастливого посмертья, крохоткам-огрызкам!»
- А потом в чужие страны зашвырялась плотью:
- «Нынче Боженька рачитель смертному ошметью!»
- Те собраться бы хотели в преждебывшем теле,
- Да узнать один другого больше не умели.
- Поначалу из пылищи заморгало веко —
- Было то морганье века, но не человека!
- Голова, что ищет шею, катит вдоль запруды,
- Словно тыква на базаре выпала из груды.
- Горлом, что ему досталось, яр отъемно дышит,
- Ухом, вздернутым на ветку, верба что-то слышит!
- Пара глаз, лишенных блеска, тухнут поедину:
- Тот вкатился в муравейню, этот – в паутину.
- Та нога пошла присядкой у лесных закраин,
- А вторая в чистом поле ходит, как хозяин.
- А рука, что над дорогой в пустоту воздета,
- На прощание кому-то машет без ответа!
Зеленый жбан
- То не паладины – трупы средь равнины!
- Трупы средь равнины – это паладины!
- Не для них – напев ручьевый,
- Сторонятся их дубровы,
- Мчится к ним, искря подковы,
- Только вихрь единый.
- Булькает снежница – и весна стучится.
- Трупы из халупы видела девица —
- И выносит ниоткуда
- Жбан зеленый, где остуда
- На горючее на худо,
- Что спекает лица.
- Стопы мои босы, да сверкают косы —
- Золотоволосы ваши водоносы.
- Ради горечи соленой,
- Вкусом смерти разъязвленной,
- От рассвета в жбан зеленый
- Собирала росы.
- Воду выпьем все мы – но пребудем немы,
- Мы в крапивах сивых никому не вемы.
- Нам теперь землица – ровней,
- Так безгрешней и бескровней,
- Но хотим дознаться, что в ней,
- И дознаться – где мы.
- Молвят паладины: наш трофей единый —
- Смертные тишины – да твои помины.
- А когда собьешь нам сани
- Для навечных зимований —
- Положи нам на кургане
- Венчик из калины.
- А всего смятенней в сутолоке теней,
- Кто во мраке маки клал мне на колени.
- Пусть насытится прохладой,
- Снова, снова станет младый,
- На меня гладит с отрадой
- Из-под смертной сени!
- Не переупрямить лет глухую заметь,
- Уж давно бы в гробы – и пора доямить!
- Помню, маки мне пылали,
- А была ты, не была ли,
- По тебе мои печали —
- Это уж не в память!
- У небес ланиты ливнями омыты,
- В травах и в муравах жбан лежит разбитый,
- А среди осколков глины
- Почивают паладины,
- И летит к ним ветр единый,
- Пылью перевитый!
Смерти
- Смерти проходят в солнечном звоне,
- Дружно проходят, ладонь в ладони.
- – Выбери в нашей несметной силе,
- Кто же тебя поведет к могиле.
- Выбрал не ту, что в охре спесивой:
- После могила пойдет крапивой.
- Выбрал не ту, что в парчовом платье:
- Хлопотно будет эдак сверкать ей.
- Выбрал он третью, пускай бобылиха,
- Но зато – тиха, зато – без пыха.
- Оттого я тебя предпочел им,
- Что, боговитая, ходишь долом.
- Жаль мне, жаль улетающей птицы,
- Я умру, чтобы следом пуститься.
- А бледна ты, как лучик предзимний, —
- Ты откуда и кто ты, скажи мне.
- Обочь мира живу я, далеко,
- Ну а имени нет, кроме ока.
- Ничего-то в нем нет, кроме ночи, —
- Знала, какие ты любишь очи.
- Гибель ты выбрал, какая впору,
- Только не сам погибнешь от мору.
- Гибель выбрал еще не себе ты,
- Но ты запомнишь мои приметы.
- Я иду к твоей маме, что в хате
- С улыбкой ждет своего дитяти.
Безлюдная баллада
- Недоступна, неходима, вчуже к миру человечью,
- Луговина изумрудом расцветала к бесконечью;
- Ручеек по новым травам, что ни год, искрился снова,
- А за травами гвоздики перекрапились вишнево.
- Там сверчок, росой раздутый, гнал слюну из темной пасти,
- Заусенились на солнце одуванчиковы снасти;
- А дыханье луговины – прямо в солнце жаром пышет,
- И никто там не нашелся, кто увидит, кто услышит.
- Где же губы, где же груди,
- Где сама я в этом чуде?
- Что ж цветы легли для муки —
- Под несбывшиеся руки?
- И когда забожествело в закуте под беленою,
- Полудымка-полудева поплыла тогда по зною;
- Было слышно, как терзалась, чтоб себя явить безлюдью —
- Косами прозолотиться, пробелеться юной грудью;
- Как в борьбе одолевала мука сдышанного лона;
- Сил навеки не хватило – и почила неявленно!
- Только место, где была бы, продолжалось и шумело —
- И пустоты звали душу, ароматы звали тело.
- Где же губы, где же груди,
- Где сама я в этом чуде?
- Что ж цветы легли для муки —
- Под несбывшиеся руки?
- И на шорох незнакомый насекомые да зелья
- По следам сбежались к месту небывалого веселья;
- И ловящий тени теней, там паук раскинул сетью,
- Буки радостно трубили нас исполнившейся нетью,
- Жук дудел ей погребально, пел сверчок ей величально,
- А цветы венком сплетались, но печально, ах, печально!
- На полуденное действо и живых, и мертвых тянет —
- Кроме той, что стать могла бы, но не стала и не станет!
- Где же губы, где же груди,
- Где сама я в этом чуде?
- Что ж цветы легли для муки —
- Под несбывшиеся руки?
Ухажер
- Он лежит на возке, приторочен супоней,
- Как недвижный цветок на подвижной ладони;
- Омерзенье прохожих, голота в голоте,
- Он прилежный невольник у собственной плоти;
- Он вращает рычаг – и из слякоти-сыри
- Прямо к небу взывает на грохотной лире.
- Колесит над канавой, вонючей канавой,
- Где размылились контуры тучи слюнявой, —
- Колесит в подворотню к той девке-присухе,
- Перед коей из рвани он вырвется в духе —
- И приветит царевну своих упований,
- И когтистые клешни протянет из рвани.
- «Как люблю бахрому этой мызганой юбки,
- И дыханье твое, и снежистые зубки!
- Меня возит тоска, эта старая лошадь.
- Не строптива она, чтоб тебя исполошить;
- И я знаю, что горем та лошадь жереба,
- Но тебе поклоняться я буду до гроба!
- Обними же покрепче – урода в коляске!
- И прими мои страсти, прими мои ласки!
- Подселяйся бесстыже к чужому бездомью,
- Оскоромь свои губки безногой скоромью!»
- Молодица отпрянет,
- А калечище тянет:
- «Если стался уродец – люби поневоле:
- Для тебя – наболевшие эти мозоли,
- Для тебя – этот жар в прогорелом кострище,
- Для тебя – недожевок прикинулся пищей!
- Отыщи красоту в этой поползи рачьей,
- Будь незряча, как мертвый, мертва, как незрячий!
- Я обрубком вихнусь непотребно и грязно,
- Меньше тела в калеке, да больше – соблазна!
- Будет ласка моя всех других многогрешней,
- Будут губы черешневей сладкой черешни!»
- Молодица отпрянет,
- А калечище тянет:
- «Полетит за тобою любовь полулюдка,
- Как летит за горбатым издевка-баутка!
- Или этому жару, и муке, и дрожам
- Не заполнить пустот, что зовутся безножьем?
- Если б раз на веку в этой жизни короткой
- Мне ударить во прах молодецкой подметкой,
- Угнести этот прах молодецким угнетом!
- Но спешу к бесконечью! Спешу я к темнотам!
- Ибо – лишь темноте мои рубища любы,
- Ибо – где-то есть руки, и где-то есть губы —
- И отыщут меня, как бесценный запряток,
- Обцелуют от лба до несбывшихся пяток.
- Докачусь я туда на возке разудалом,
- Где я нужен червям и потребен шакалам!»
- Молодица отпрянет,
- Красотою изранит —
- И калеке обрыдло, что было посладку,
- И калека завертит свою рукоятку,
- И отъедет куда-то, в темноты, в пустоты —
- Ради новой потехи и новой работы:
- Всех на свете шумнее и всех бестолковей —
- В бесконечные поиски вечных любовей!
Сапожничек
- Луна нежнится через хмарь,
- Крючком цепляя дымоходы;
- Привстал на цыпочки фонарь
- И загляделся в огороды.
- Шкандыба, полторы ноги,
- Блажной сапожник беззаплатный,
- Тачает Богу сапоги,
- Тому, чье имя – Необъятный.
- Да будет лад и прок
- Явившему воочью
- Такой большой сапог
- Такой чудесной ночью!
- В обитель синюю Твою,
- Ты, сущий в тучах, сущий в росах,
- Подарок щедрый отдаю,
- Тебе для ног твоих для босых!
- Пускай известье разнесут
- По неба радостной светлице,
- Что где сапожничек родится,
- Там Бог на славу приобут!
- Да будет лад и прок
- Явившему воочью
- Такой большой сапог
- Такой чудесной ночью!
- Ты знал – дороженька долга —
- И дал житья на всю дорогу.
- Прости, что кроме сапога
- Мне нечего оставить Богу.
- В моем шитье – одно шитье,
- И шью, покуда станет силы!
- В моем житье – одно житье,
- Так доживем же до могилы!
- Да будет лад и прок
- Явившему воочью
- Такой большой сапог
- Такой чудесной ночью!
Горбач
- Горбач помирает не втуне,
- Предосенье горем калеча.
- И жизнь у него – из горбуний,
- И смерть у него – горбоплеча.
- В дороге, где хмарей заплеты,
- Он понял чудную примету:
- Всего-то и вышло работы —
- С горбиной таскаться по свету.
- Горбом и плясал он, и клянчил,
- И думал над старью и новью,
- Его на спине своей нянчил
- И собственной выпоил кровью.
- Покорная тянется шея
- Ко смерти под самую руку…
- Лишь горб, нагорбев и болышея,
- Живет, набирается туку.
- На время упитанной туши
- Верблюда он пережил в мире;
- Тому – все темнее и глуше,
- Другому – небесные шири.
- И горб на останки верблюда
- Грозится своею колодой:
- «Вставай, долежишься до худа,
- С моею поспорив породой!
- Иль доброй те надобно порки?
- Иль в дреме затерпнули ноги?
- Иль брал ты меня на закорки,
- Чтоб сбиться на полудороге?
- Чего ж утыкаешься в тени?
- Спины твоей тесны тесноты.
- Спросил бы тебя, телепеня,
- Куда меня двинешь еще ты!»
Рука
- Искорежась от мук пересохшей мочагой,
- Это тело мое побиралось под дверью,
- А рука между тем сумасшедшею тягой
- Вширь и вверх безобразилась, прямо к безмерью.
- Покривясь от жары, без гроша на ладони,
- Все росла и суставы мозжила, как пробку,
- И дышала весельем, подобно подгребку,
- Что мечтает о море в убогом затоне.
- Руку, бескрайнюю руку
- Надо сложить бы в щепоть!
- Муку, бескрайнюю муку
- Надо молитвой сбороть!
- Мы, с безмерной ладонью, укрывшей от худа,
- Непонятно чьи облики застящей зренью, —
- Из какого ж далекого мы ниоткуда,
- Если тень ее падает пальмовой тенью!
- И бежит ее дрема, и девичьи груди
- Никогда не спокоятся в этом затире;
- Увидав ее, жмутся прохожие люди,
- Ибо сколько ни кинешь – ладонь эта шире!
- Руку, бескрайнюю руку
- Надо сложить бы в щепоть!
- Муку, бескрайнюю муку
- Надо молитвой сбороть!
- Наболевших костей перепрыгнув границы,
- Превзошла мою душу, и совесть, и ложе,
- И боюсь, что лицом я смогу в ней укрыться
- И, укрывшись, на свет не выглядывать Божий!
- Но и перекреститься – крещусь я со страхом,
- Ибо так же безмерны крестовные знаки:
- На меня стебельковым налягут размахом,
- А ужасный остаток – мятется во мраке!
- Руку, бескрайнюю руку
- Надо сложить бы в щепоть!
- Муку, бескрайнюю муку
- Надо молитвой сбороть!
Солдат
Читать бесплатно другие книги:
Люда считала, что ей необычайно повезло – ей удалось выйти замуж за успешного и преуспевающего бизне...
«Я дышу, и значит – я люблю! Я люблю, и значит – я живу!» Эти строки родились из-под пера Владимира ...
Новая книга известного российского врача Сергея Михайловича Бубновского посвящена не столько проблем...
Давным-давно ядерная война навсегда изменила земную цивилизацию…Сохранившие веру отцов обитатели стр...
Эта книга станет вашим уникальным домашним медицинским справочником. Достаточно открыть оглавление, ...
Произведения, включенные в сборник, объединяет одна общая черта: несомненный талант их создателей. З...
