Бродяги Севера (сборник) Кервуд Джеймс

Глава XVII

Под вечер Нанетта, жена Лебо, увидела, что ее муж вышел из леса, волоча что-то за собой по снегу. Когда она услышала проклятья, которыми траппер осыпал одичавшую собаку, в ее душе сразу зародилась жалость к ней. Когда-то, еще до рождения первого ребенка, у Нанетты была собака, к которой она очень привязалась. Собака в свою очередь питала к ней преданную любовь, но Лебо так жестоко обращался с четвероногим другом жены, хоть немного скрашивавшим ее безрадостное существование, что Нанетта сама отвела свою любимицу подальше в лес. И та, как теперь Нете, предпочла опасности свободной жизни в лесу свирепым побоям траппера. Вот почему Нанетта сочувствовала псу, грабившему капканы ее мужа, и надеялась, что он избежит участи, которую готовил ему траппер.

Когда Лебо подошел ближе, Нанетта увидела, что он тащит за собой волокушу, сооруженную из четырех жердей, и, разглядев прикрученный к этим жердям живой груз, она вскрикнула от ужаса.

Лапы Мики были растянуты между жердями и привязаны так крепко, что он не мог пошевелиться. Его шея была стянута веревкой, также привязанной к поперечине, а его морду Лебо обмотал сыромятным ремнем, соорудив намордник, который не под силу было бы разорвать даже медведю. Лебо спеленал Мики таким образом, пока тот еще не пришел в себя после избиения. Нанетта глядела на окровавленную собаку, не в силах сказать ни слова. Она много раз видела, как Лебо избивал ездовых собак своей дубинкой, но такое зрелище ей представилось впервые. Голова и плечи Мики превратились в смерзшуюся кровавую массу. Потом Нанетта увидела его глаза. Их взгляд был устремлен прямо на нее, и она отвернулась, опасаясь, как бы муж не заметил выражения ее лица.

Лебо втащил волокушу в хижину, распрямился и, потирая руки, с торжеством созерцал распростертого на полу Мики. Нанетта поняла, что траппер в прекрасном настроении, и молча ждала какого-нибудь объяснения.

— Черт побери! Видела бы ты, как он совсем было загрыз Нете! — восторгался Лебо. — Да-да! Ты и глазом не успела бы моргнуть, как он уже схватил его за горло. И два раза чуть-чуть не прокусил горло и мне, да только я вовремя успел угостить его дубинкой. Господи! От собаки Дюрана только клочья полетят, когда они встретятся в Форте О'Год. Я побьюсь с кем-нибудь об заклад, что он покончит с хваленым дюрановским бойцом прежде, чем секундная стрелка на часах фактора успеет два раза обежать циферблат. Такой зверюги я еще не видывал! Пригляди за ним, Нанетта, а я пойду построю для него отдельную загородку. Если посадить его к другим собакам, он их всех растерзает.

Мики проводил Лебо взглядом до двери хижины, а потом сразу же опять посмотрел на Нанетту. Она подошла и нагнулась к нему. В ее глазах блестели слезы. Мики глухо зарычал, но рычание тут же замерло у него в горле. Он в первый раз видел перед собой женщину и тотчас почувствовал, что это существо разительно отличается от двуногого зверя, который избил его и связал. Сердце в его искалеченном, израненном теле вдруг замерло: Нанетта заговорила с ним! Он никогда еще не слышал таких звуков — ласковых, тихих, сочувственных. А потом — чудо из чудес! — она опустилась рядом с ним на колени и погладила его по голове.

Это прикосновение пробудило в Мики древний забытый инстинкт, родившийся в те далекие времена, когда собачьих пород еще не существовало и другом первобытного человека была просто «собака», которая играла с его детьми и получала еду из рук женщины. В нем вновь проснулась собачья преданность всему человеческому роду.

А женщина подбежала к плите, вернулась с тазиком теплой воды и мягкой тряпочкой и принялась смывать кровь с его головы, что-то приговаривая ласковым голосом, полным жалости и любви. Мики закрыл глаза. Он перестал бояться. Из его груди вырвался судорожный вздох. Ему хотелось высунуть язык и лизнуть худые нежные руки, которые облегчали его боль и дарили ему спокойствие. И тут случилось совсем непонятное: проснувшаяся малышка села в своей колыбели и принялась что-то весело лепетать. Мики растерянно слушал эти новые звуки, эту весеннюю песенку жизни. Она совсем покорила его: хотя он и не отдавал себе в этом отчета, однако он открыл глаза и тихонько взвизгнул.

Женщина радостно засмеялась — этот смех был для нее самой почти так же нов и непривычен, как для Мики. Она подбежала к колыбели и вернулась к Мики; держа дочку на руках, снова опустилась на колени рядом с ним, а малышка при виде большой живой игрушки на полу протянула к ней ручонки и начала от восторга брыкать ножками в крохотных мокасинах, ворковать, смеяться и подпрыгивать. Мики весь напрягся, стараясь вырваться из своих уз, чтобы потыкаться носом в это удивительное маленькое существо. Он забыл про боль. Покрытое синяками и ранами тело как будто перестало ныть. Он уже не замечал, что задние лапы у него совсем отнялись, — так туго они были стянуты ремнями. Эти два чудесные существа подчинили себе все его чувства и инстинкты.

Нанетта в эту минуту превратилась в настоящую красавицу. Она догадалась, что происходит с Мики, и ее сердце радостно забилось. Она на мгновение забыла про Лебо. Ее глаза блестели, как звезды. Бледные щеки зарумянились. Посадив малышку на пол, она продолжала отмачивать теплой водой запекшуюся, смерзшуюся корку крови на голове Мики. Если бы в Лебо сохранилась хоть искра человечности, то он не мог бы не растрогаться, увидев ее сейчас, — такой материнской любовью, такой добротой светилось все ее существо, когда она ненадолго вырвалась из-под гнета вечного страха. И Лебо действительно вошел — так тихо, что она не сразу его заметила, и он почти минуту простоял, наблюдая за тем, как она разговаривает с Мики, полусмеясь, полуплача, а малышка болтает ножками, весело лепечет и всплескивает ручонками от радости.

Толстые губы Лебо растянулись в насмешливой и злой ухмылке. Он свирепо выругался. Нанетта вздрогнула, словно ее ударили.

— Вставай, дурища! — рявкнул он.

Она послушно встала и попятилась, прижимая девочку к груди. Мики заметил эту перемену, и в его глазах, снова устремленных на Лебо, зажегся зеленоватый огонь. Он злобно, по-волчьи, зарычал.

Лебо повернулся к Нанетте, которая стояла у окошка, по-прежнему держа ребенка на руках. Румянец еще не исчез с ее щек, глаза не погасли, а перекинутая через плечо толстая коса отливала шелком в лучах заходящего солнца. Это была прелестная картина, но она не успокоила злобы Лебо.

— Если ты попробуешь и из этого пса сделать котеночка, как тогда из Мину, то я с тобой…

Он не договорил и только погрозил огромным кулаком, а его лицо исказилось от бешенства. Но Нанетта и без слов поняла, что он имеет в виду. Он избивал ее постоянно, но память об одном ударе не оставляла ее ни днем, ни ночью. И она думала о том дне, когда у нее хватит сил и мужества добраться до фактории Форт О'Год и рассказать фактору об этом ударе — о том, как два года назад Жак Лебо ударил ее по груди, когда она кормила своего первенца; у нее тогда пропало молоко, и малютка захирел и умер. Да, она расскажет об этом, когда найдет безопасное убежище для себя и для дочки, а в этих краях только фактор в Форте О'Год в сотне миль от их хижины имел достаточно власти, чтобы оградить ее от мести мужа.

К счастью, Лебо не мог догадаться, о чем она думала в эту минуту. Удовлетворившись одним только грозным предупреждением, он нагнулся над Мики и поволок его из хижины во двор, к сколоченной из жердей большой клетке, в которой он прошлой зимой держал двух живых лисиц. Он надел на шею Мики цепь длиной в десять футов и прикрепил другой ее конец к одной из жердей. Только после этого он втащил своего пленника в клетку и освободил его от ремней, перерезав их ножом.

Но Мики и после этого продолжал лежать неподвижно, пока в его онемевших, полуобмороженных лапах медленно восстанавливалось кровообращение. Наконец он шатаясь поднялся на ноги, и только тогда Лебо, удовлетворенно усмехнувшись, ушел в хижину.

Теперь для Мики начались мучительные дни — дни неравной борьбы с человеком-зверем, который во что бы то ни стало хотел превратить его в своего послушного раба.

— Я сломлю твой норов, вот увидишь! — говорил Лебо, подходя к его клетке с хлыстом и дубинкой. — Ты еще будешь ползать передо мной на брюхе, а когда я велю тебе драться, ты будешь драться, как сам дьявол!

Клетка была маленькой — такой маленькой, что Мики не удавалось увертываться от ударов хлыстом и дубинкой. Они доводили его до исступления, и злобная душонка Лебо ликовала, когда Мики бросался на жерди, не дававшие ему добраться до его мучителя, и яростно грыз их, брызгая кровавой пеной, как взбесившийся волк. Лебо уже двадцать лет занимался подготовкой псов для призовых драк, и таков был его метод дрессировки. Именно так он воспитывал Нете, пока не сломил его духа, и мы видели, чего он этим добился.

Три раза Нанетта смотрела в окошко на эту беспощадную неравную схватку между человеком и собакой. И на третий раз она разрыдалась, спрятав лицо в ладонях. Когда Лебо вошел и увидел, что Нанетта плачет, он подтащил ее к окну и заставил посмотреть на Мики, который весь в крови валялся замертво на полу клетки. Обычно Лебо занимался дрессировкой Мики по утрам, перед обходом капканов. Из этих обходов он возвращался только к вечеру следующего дня. Не успевал он скрыться из виду, как Нанетта выбегала из дома, бросалась к клетке и бесстрашно просовывала руки между жердями. И Мики забывал про своего мучителя. Как бы ни был он избит, — а иногда у него не хватало сил встать и он почти ничего не видел, — он подползал к решетке и нежно лизал эти ласковые руки. Вскоре Нанетта начала приносить с собой малышку, закутанную в меха, точно маленький эскимос, и Мики повизгивал от радости, вилял хвостом и не знал, как еще выразить свою любовь к ним обеим.

Шла вторая неделя его плена, когда случилось нечто чудесное. Лебо отправился осматривать капканы, но на дворе бушевала метель, и Нанетта побоялась выйти к Мики с девочкой. Но она все-таки подошла к клетке, отодвинула засов на дверце, преодолевая страх, и… отвела Мики в хижину! Она старалась не думать о том, что произойдет, если Лебо догадается о ее проделке.

При одной мысли об этом ее била дрожь.

И все-таки Нанетта продолжала забирать Мики в хижину при каждом удобном случае. Как-то раз Лебо заметил на полу кровь, и у нее сердце оборвалось, когда он уставился ей в глаза подозрительным взглядом. Однако у нее хватило присутствия духа придумать правдоподобную ложь.

— Я порезала палец, — сказала она и, отойдя к плите, незаметно для мужа действительно поранила ножом палец.

Когда она отошла от плиты, Лебо, недоверчиво поглядевший на ее руки, увидел, что один из пальцев обмотан окровавленной тряпицей. После этого Нанетта, уведя Мики в клетку, всегда внимательно осматривала комнату.

Часы, которые Мики проводил в хижине с Нанеттой и малышкой, были для него часами ничем не омраченного счастья. Осмелев, Нанетта как-то оставила его в комнате на всю ночь, и, лежа рядом с колыбелью маленькой Нанетты, Мики не спускал глаз с ее матери. Было уже очень поздно, когда Нанетта наконец кончила хлопотать у плиты и приготовилась лечь спать. Надев длинную мягкую ночную рубашку, она села возле Мики, распустила свои чудесные волосы и принялась расчесывать их на ночь. Волосы рассыпались по ее плечам, почти касаясь пола, и Мики, приняв их за какую-то странную одежду, даже тявкнул от изумления. Затем Нанетта кончила расчесывать волосы, и Мики с любопытством следил, как ее ловкие пальцы быстро заплетают их в две толстые косы.

После этого Нанетта вынула дочку из колыбели, положила ее на свою сколоченную из жердей кровать, задула свечку и тоже улеглась в постель, и Мики всю ночь пролежал без движения, чтобы не разбудить их.

Утром, когда Нанетта открыла глаза, она увидела, что Мики задремал на полу около кровати, положив голову на одеяло возле спящей малютки.

Нанетта затопила плиту и вдруг, сама не зная почему, начала тихонько напевать. Лебо должен был вернуться только поздно вечером, и он никогда не узнает, какой праздник она решила тайком от него устроить для себя, девочки и собаки. Ведь нынче был день ее рождения! Ей исполнилось двадцать шесть лет, но у нее было ощущение, будто она прожила целый век. Восемь лет из этих двадцати шести она была женой Лебо! Но сегодня он ушел, и они втроем на славу отпразднуют этот день. Вот почему все утро в хижине царило радостное настроение и все трое были очень счастливы.

Давным-давно, когда Нанетта еще не была даже знакома с Лебо, индейцы, жившие по соседству с ее родителями, дали ей за ее звонкий и мелодичный голос имя Тента Пенаш, что значит «Певчая Птичка». И в это утро, занимаясь приготовлениями к праздничному пиру, Нанетта пела не умолкая, а в окно светило солнце, Мики весело повизгивал и стучал хвостом по полу, малышка ворковала и смеялась, и никто из них не вспоминал про Лебо. Вечная тревога и страх исчезли из души Нанетты, и она снова превратилась в ту милую и хорошенькую девушку, про которую Высокий Кедр, старик индеец из племени кри, говорил, что она сплетена из цветов. Наконец великолепный обед был готов, и, к великому удовольствию малышки, Нанетта заставила Мики сесть на стул, придвинутый к столу. Мики чувствовал себя в этом положении очень неловко, и вид у него был такой растерянный, что Нанетта смеялась до тех пор, пока на ее длинных темных ресницах не повисли слезы. Тут Мики, обидевшись, спрыгнул на пол, а она подбежала к нему, обняла его за шею и так упрашивала, что он скрепя сердце опять взгромоздился на стул.

После обеда Нанетта тщательно уничтожила все следы веселого пиршества и заперла Мики в клетке. Она сделала это немного раньше, чем собиралась вначале, и к счастью. Потому что едва она привела все в порядок, как из леса вышел Лебо в сопровождении Дюрана, своего давнего приятеля и соперника, который жил в ста милях севернее, почти на краю Голых Земель. Дюран уже отослал свои шкуры и собак в Форт О'Год со знакомым индейцем, а сам на санях, запряженных двумя собаками, поехал навестить родственника, жившего на юго-западе от хребта Джексона. Погостив там, он отправился в Форт О'Год и повстречал Лебо на его охотничьей тропе.

Все это Лебо сообщил Нанетте, пока она растерянно смотрела на Дюрана, — его можно было бы принять за близнеца ее мужа, только он был намного старше. Она давно свыклась с тупой жестокостью, написанной на лице Лебо, и все-таки Дюран показался ей чудовищем. Ей даже стало страшно, и она обрадовалась, когда Лебо увел гостя из хижины.

— Сейчас я покажу тебе зверя, который запросто разделается с твоими собачками. Вот как нынче твой вожак задавил кролика, — хвастал Жак Лебо. — Я тебе уже рассказывал о нем, а теперь посмотри своими глазами. — И он захватил с собой хлыст и дубинку. В этот день Мики кидался на хлыст и дубинку, как тигр, так что Дюран, не сумев сдержаться, воскликнул вполголоса:

— Господи! Настоящий дьявол!

Нанетта, увидев в окошко, что происходит, застонала. Но тут же в ее груди вспыхнуло пламя гнева. В ней пробудилось все то, что Лебо старался уничтожить побоями и издевательствами, — смелость, гордость, сила воли. Словно оковы спали с ее души.

Она отвернулась от окошка, стремглав выбежала из хижины и по снегу бросилась к клетке. Впервые в жизни она восстала на Лебо и осыпала ударами руку, которая сжимала дубинку.

— Зверь! — кричала она. — Я не позволю! Слышишь? Я не позволю!

Лебо ошеломленно застыл на месте. Неужели это Нанетта, его безгласная рабыня? Вот эта женщина, пылающая негодованием, глядящая на него с выражением, которого он никогда еще не видел в женских глазах? Нет! Не может быть! В нем закипела бешеная ярость, и он одним движением мощной руки отшвырнул ее в снег, а потом с ругательством отодвинул засов на дверце клетки.

— Теперь я его убью! Убью! — В бешенстве он почти визжал. — И заставлю тебя изжарить его сердце и съесть, чертовка! Я покажу тебе! Я…

Он потянул за цепь, вытащил Мики из клетки и взмахнул дубинкой. Еще мгновение — и он размозжил бы голову пса, но Нанетта успела заслонить Мики. Лебо от неожиданности выпустил дубинку. Но он тут же пустил в ход свои тяжелые кулаки — удар в плечо снова отбросил Нанетту в снег. Лебо прыгнул к ней, его пальцы вцепились в густые мягкие волосы. И тут…

Дюран предостерегающе закричал, но его предупреждение опоздало. Мики, натянув цепь до предела, серой молнией отмщения и возмездия метнулся на грудь Лебо. Нанетта услышала, как лязгнули его сомкнувшиеся клыки, увидела, как Лебо попятился и тяжело упал навзничь, ударившись затылком о сучковатое бревно. Все поплыло перед ее глазами, она через силу поднялась на ноги и с отчаянным криком шатаясь побежала в хижину.

Когда Дюран собрался с духом и, опасливо косясь на Мики, подошел к телу Лебо, Мики не рванулся вперед, натягивая цепь. Он как будто понял, что его враг мертв, повернулся и ушел в клетку. Там он лег, положил голову на лапы и устремил на Дюрана пристальный взгляд.

А Дюран посмотрел на неподвижное тело своего приятеля, на красное пятно, расплывающееся под его затылком, и снова пробормотал:

— Господи! Настоящий дьявол!

В хижине Нанетта судорожно рыдала, прижимая к себе дочку.

Глава XVIII

Бывают случаи, когда смерть потрясает, но не причиняет горя. Так было и с Нанеттой Лебо. На ее глазах роковая случайность принесла гибель ее мужу, но, несмотря на всю свою кротость и доброту, она не жалела о нем и не оплакивала его. Смерть настигла его как воздаяние за его необузданную жестокость. И Нанетта — не столько из-за себя, сколько из-за дочери — невольно испытывала облегчение при мысли, что судьба освободила их обеих от власти бессердечного тирана.

Дюран, столь же мало склонный к чувствительности, как и покойный Лебо, не стал зря тратить времени. Он даже не счел нужным спросить Нанетту, а без лишних разговоров выдолбил в мерзлой земле яму и закопал в ней тело своего былого соперника. Впрочем, Нанетта была скорее благодарна ему за то, что он взял эти хлопоты на себя. Лебо ушел из ее жизни, ушел навсегда. Она могла больше не опасаться побоев, не бояться за своего ребенка, а это было для нее важнее всего.

Мики неподвижно лежал в углу своей тюрьмы, сколоченной из толстых жердей. Его томило тягостное недоумение. Но он не сделал почти ни одного движения после того, как стремительным прыжком сбил с ног своего мучителя. Он даже не зарычал, когда Дюран оттащил тело Лебо подальше от клетки. Им овладела гнетущая и всепоглощающая тоска. Он не вспоминал об ударах, которые обрушил на него траппер, о дубине, которая чуть было не размозжила ему голову. Он не замечал, как ноет его избитое тело, не обращал внимания на жгучую боль в кровоточащих деснах и в глазах, по которым Лебо полоснул хлыстом. Он думал только о Нанетте. Почему она убежала с таким громким криком, когда он прыгнул на грудь двуногого зверя? Ведь тот набросился на нее, чтобы растерзать, и растерзал бы, если бы он, Мики, не кинулся ей на помощь так стремительно, что цепь чуть не вывихнула ему шею. Ну, так почему же она убежала и не возвращается?

Он тихонько заскулил.

Солнце зашло, и ранний вечер северного края уже окутывал леса густым сумраком. Из этого сумрака перед клеткой Мики возникло лицо Дюрана. Мики с самого начала инстинктивно воспылал к охотнику на лисиц такой же ненавистью, какую он питал к Лебо, потому что между Дюраном и траппером существовало большое сходство — лица обоих были пронизаны одинаковой угрюмой свирепостью, которая была главной чертой характера и того и другого. И все-таки Мики не зарычал, когда Дюран начал внимательно его разглядывать. Он даже не шевельнулся.

— Уф! Дьявол! — сказал Дюран с дрожью в голосе.

Потом он засмеялся. Это был негромкий злорадный смех, клокотавший где-то в глубине его черной густой бороды, и у Мики по спине пробежал холодок.

Затем Дюран повернулся и ушел в хижину.

При его появлении Нанетта встала. Она была бледна как полотно, но в больших темных глазах горел новый огонь. Нанетта еще не оправилась от потрясения, вызванного внезапной трагической смертью Лебо, но выражение ее лица уже стало иным. Этого огня не было в ее глазах, когда Дюран вошел в эту хижину вместе с Лебо меньше трех часов назад.

И теперь он поглядел на нее со смутным беспокойством — перед ним с девочкой на руках стояла совсем другая Нанетта. Ему стало не по себе. Когда муж обругал ее при нем, он только захохотал, а теперь у него не хватало духа смотреть ей в глаза — почему бы это? Черт! И как он раньше не заметил, что она настоящая красавица?

Дюран заставил себя преодолеть смущение и заговорил о деле, которое в эту минуту интересовало его больше всего.

— Вам надо бы поскорее избавиться от этого пса, — сказал он. — Так я его заберу.

Нанетта ничего не ответила. Она смотрела на него затаив дыхание. Дюран решил, что она просто не расслышала, и хотел повторить свои слова, но тут ему вдруг пришло в голову, какую ложь следует пустить в ход.

— Вы ведь знаете, что мы с ним договаривались устроить бой между его псом и моим на новогоднем празднике в Форте О'Год? — сказал он, тяжело переминаясь с ноги на ногу. — Для этого-то Жак… то есть ваш муж… и дрессировал одичавшую собаку. Ну, и чуть я увидел, как этот дьявол грызет жерди, так сразу понял, что он придушит моего пса, как лисица кролика. Ну, и мы договорились, что я куплю у него этого пса за две серебристые лисицы и десять рыжих — шкурки у меня с собой в санях.

Правдоподобность этой выдумки придала Дюрану уверенность. Упоминание о шкурках казалось ему очень убедительным, а Жак не мог явиться сюда и сказать, что он все это выдумал. И Дюран закончил свою речь, внутренне торжествуя:

— Ну вот, значит, он мой. Я отвезу его на факторию и выставлю там против любой собаки или волка. Шкурки вам сейчас отдать, сударыня?

— Он не продается! — сказала Нанетта, и огонь в ее глазах запылал еще сильнее. — Это моя собака. Моя и моей дочки. Вы поняли, Анри Дюран? Он не продается.

— Да… — пробормотал растерявшийся Дюран.

— А когда вы доберетесь до Форта О'Год, мосье, вы сообщите фактору о том, что Жак умер, и о том, как он умер. И попросите, чтобы за мной и малышкой кого-нибудь сюда прислали. А до тех пор мы останемся здесь.

— Ладно… — пробормотал Дюран, пятясь к двери.

Ему и в голову не приходило, что Нанетта способна на такую твердость и решительность. Он с недоумением вспомнил, как Жак Лебо ругал ее и бил. Ему же она внушала страх. Дюран, подобно большинству невежественных людей, был суеверен, а огромные, сверкающие на бледном лице глаза, пышные волосы, прижатый к груди ребенок придавали Нанетте сходство с изображением богоматери, которое он как-то видел, и он испугался.

Выскочив во двор, Дюран снова подошел к клетке, где сидел Мики.

— Что же, пес, — сказал он негромко, — она не желает тебя продавать. Она хочет оставить тебя себе, потому что ты бросился к ней на выручку и убил моего друга Жака Лебо. Поэтому мне придется забрать тебя без ее согласия. Скоро взойдет луна, и тогда я накину тебе на голову петлю, привязанную к палке, и придушу тебя так быстро, что она ничего не услышит. А раз дверь клетки останется открытой, то как она сумеет догадаться, куда ты делся? И ты будешь драться с другими собаками в Форте О'Год — ах, как ты будешь драться! Душе Жака Лебо будет приятно с того света поглядеть на тебя.

Дюран ушел в дальний конец вырубки, где он оставил свои сани и собак, и стал ждать там восхода луны.

Мики по-прежнему лежал неподвижно. В окне хижины светился огонек, и он не спускал тоскливого взгляда с этого светлого пятна, а его горло подергивалось, словно он беззвучно скулил. Теперь весь его мир сосредоточивался в комнате за этим окном. Женщина и маленькая девочка заслонили от него все остальное. Он хотел только одного — всегда быть с ними.

А в хижине Нанетта думала о Мики и о Дюране. В ее ушах вновь звучали многозначительные слова охотника на лисиц: «Вам надо бы поскорее избавиться от этого пса». Да, все жители лесного края скажут то же самое, и к ним, несомненно, присоединится сам фактор, когда он услышит, что произошло. Ей надо бы поскорее избавиться от этого пса! А почему? Потому, что он поспешил к ней на помощь и бросился на Жака Лебо, ее мужа? Потому, что благодаря ему случай вырвал ее из лап жестокого зверя, утратившего всякий человеческий облик? Потому, что он рванулся, натягивая цепь до предела, и маленькая Нанетта не лишилась матери, как лишилась старшего братика, и будет расти теперь среди радости и смеха, а не в страданиях и слезах? Пусть другие думают, что хотят, но она-то твердо знает, что Лебо погиб по собственной вине. Ей вспомнилось все, что Лебо рассказывал про одичавшего пса: как тот день за днем грабил его капканы, как отчаянно сопротивлялся, когда был наконец пойман. И вдруг в ее памяти особенно ясно всплыла фраза, как-то мимоходом сказанная траппером: «Он — настоящий дьявол, но он не волк. Нет, это собака, и не индейская — когда-то у нее был белый хозяин».

У нее был хозяин!

Нанетта даже вздрогнула. Когда-то у этого пса был хозяин — добрый, заботливый хозяин. Вот и у нее самой была светлая молодость, когда цвели цветы и пели птицы. Она попыталась представить себе прошлое Мики, но, конечно, ее предположения нисколько не были похожи на действительность. Как могла она догадаться о том, что меньше года назад Мики, неуклюжий щенок, приплыл с Чэллонером с еще более далекого Севера, и о том, что между ним и черным медвежонком Неевой возникла небывалая дружба после того, как они свалились с челнока Чэллонера в быстрины и чуть не погибли среди порогов? И о всех дальнейших приключениях, которые превратили Нееву во взрослого медведя, а Мики — во взрослого одичавшего пса. Но и не зная ничего, Нанетта чувствовала, что его прошлое не может быть обычным, и не сомневалась, что его к ней привела сама судьба.

Она тихонько встала, чтобы не разбудить девочку, и открыла дверь. Луна только-только выплыла из-за леса, и в ее смутном сиянии Нанетта подошла к клетке.

Она услышала радостное повизгивание, сунула руки между жердями и почувствовала теплый язык, который принялся их нежно лизать.

— Нет, нет никакой ты не дьявол, — негромко сказала Нанетта, и ее голос странно зазвенел. — Ты спас меня, ты спас мою девочку. А дьяволы никогда никого не спасают.

И Мики, словно поняв ее слова, уронил израненную, покрытую рубцами голову на ее ладонь.

Притаившись на опушке, Дюран внимательно следил за происходящим. Он увидел светлый прямоугольник, когда Нанетта отворила дверь, увидел, как она прошла к клетке, и не спускал глаз с ее темного силуэта, пока она не скрылась в хижине. Тогда он, посмеиваясь, вернулся к своему костру и начал прикреплять ременную петлю к длинной палке. Его хитрость и эта петля на палке должны были сэкономить ему двенадцать отличных лисьих шкурок, и он самодовольно хихикал, раздумывая у тлеющих углях о том, как легко провести женщину. Нанетта сдуру отказалась от шкурок, а Жак… Жак мертв и не призовет его к ответу. Ему, можно сказать, повезло, что Жак так удачно упал — на сучковатое бревно. Да уж, удача привалила крупная. Он выставит этого пса против какой-нибудь знаменитой собаки, поставит на него всю свою наличность — и наживет целое состояние.

Дюран дождался, чтобы огонек в хижине погас, и только тогда снова направился к клетке. Мики услышал его шаги. А потом и увидел — еще вдалеке, потому что луна светила необыкновенно ярко и было светло как днем. Дюран знал все собачьи повадки. И использовал свои знания, в отличие от Лебо, который умел только пускать в ход дубинку и хлыст. Поэтому он подошел к клетке решительным шагом, не скрываясь, и как будто случайно сунул конец палки между жердями. Затем он без всяких видимых опасений прислонился к клетке и начал говорить спокойно и небрежно. Он держался совсем не как Лебо, и Мики, внимательно оглядев его, снова уставился на темный квадрат окошка. Тогда Дюран очень тихо и осторожно начал приводить в исполнение свой коварный план. Мало-помалу он просунул палку в клетку так, что петля повисла прямо над головой Мики. Этим хитрым приспособлением, которое индейцы называют «вагун», Дюран орудовал с большой ловкостью: на своем веку он изловил таким способом немало лисиц и волков, а один раз так даже и медведя. Мики, совсем окоченевший от холода, не почувствовал, как ременная петля тихонько легла вокруг его шеи. Он не заметил, что Дюран вдруг весь подобрался и уперся ногой в бревно, к которому были снизу прибиты жерди клетки.

Внезапно Дюран резко откинулся назад, и Мики показалось, что на его шее сомкнулся стальной капкан. У него сразу перехватило дыхание. Он отчаянно забился, стараясь высвободиться, но не мог ни залаять, ни завизжать. Дюран, перехватывая палку, начал неторопливо подтягивать его к жердям, а потом, по-прежнему упираясь ногами в бревно, рванул изо всей силы. Когда он затем опустил вагун, Мики рухнул на утоптанный снег, как мертвый. Через десять секунд Дюран уже крепко стягивал ремнем его сомкнутые челюсти. Взяв Мики на руки, Дюран понес его к саням — дверь клетки он оставил открытой. Нанетта, рассуждал он, глупа и не догадается о том, что произошло на самом деле, а решит, будто пес удрал в леса.

Дюран не собирался превращать Мики в раба с помощью дубинки, чего безуспешно добивался Лебо. Хотя безжалостностью он не уступал покойному трапперу, тупым его назвать было нельзя, и он немного разбирался в психологии животных. Конечно, сама по себе она его не интересовала, однако, в отличие от Лебо, он не стал бы мучить собаку только для того, чтобы потешить свою жестокость. Вот почему Дюрану и в голову не пришло тащить Мики по снегу за санями, как это сделал Лебо, злорадно распяливший Мики на самодельной волокуше. Наоборот, прежде чем отправиться в путь, Дюран уложил своего пленника в сани поудобнее и накрыл его теплым одеялом. Впрочем, он не позабыл проверить, надежно ли держатся ремни на морде Мики и крепко ли привязан конец его цепи к передку саней.

Убедившись, что все в порядке, Дюран погнал своих собак на восток в направлении к Форту О'Год. Если бы Жак Лебо мог в эту минуту увидеть своего бывшего приятеля, он без труда понял бы, почему Дюран так весел. По своим наклонностям Дюран был азартным игроком и траппером стал только для того, чтобы раздобывать деньги для заключения очередных пари. Последние шесть лет его собаки неизменно выходили победителями на больших состязаниях, которые в канун Нового года устраивались на факториях Форт О'Год. Однако на этот раз он не был уверен в успехе. Опасался он вовсе не Жака Лебо с его Нете, а метиса, жившего на озере Ред-Белли. Собака Грауза Пьета (так звали метиса), которую он намеревался выставить на состязания, собственно говоря, была наполовину волком. Вот почему Дюран готов был отдать за одичавшего пса Лебо две серебристые шкурки и десять рыжих, хотя за такую цену можно было бы купить пять хороших собак. И сейчас, когда он заполучил пса бесплатно, а Нанетта осталась ни с чем, Дюран себя не помнил от радости. Теперь волку Грауза Пьета придется туго! Его уверенность в Мики была так велика, что он намерен был поставить на него не только всю свою наличность, но и полностью использовать кредит, которым располагал в фактории.

Когда Мики пришел в себя, Дюран сразу же остановил собак, потому что придавал этой минуте большое значение. Нагнувшись над санями, он заговорил — не злобно, как Лебо, но ласково и дружески, а потом даже погладил голову пленника рукой в толстой рукавице. Мики это сбило с толку — ведь разговаривала с ним не Нанетта, а мужчина. Смущало его и теплое уютное гнездо, в котором он лежал. Поверх одеяла Дюран набросил еще и медвежью шкуру. Незадолго перед этим он совсем замерз и его лапы онемели, а теперь ему было тепло и хорошо. Смутно ощущая все это, Мики не пошевельнулся. И Дюран расплылся в самодовольной улыбке. Он решил, что ему не следует в эту ночь продолжать путь, и остановился на ночлег всего лишь милях в пяти от хижины Нанетты. Он развел костер, вскипятил кофе и поджарил большой кусок мяса. Мясо он нарочно жарил медленно, насадив его на самодельный деревянный вертел, и весь воздух вокруг был полон соблазнительного аппетитного запаха. Своих собак Дюран привязал в пятидесяти шагах от костра, но сани придвинул почти к самому огню и внимательно следил за тем, какое впечатление на Мики производит аромат жаркого. Мики не доводилось чуять подобного благоухания с тех далеких дней, когда он щенком путешествовал с Чэллонером, и вскоре Дюран заметил, что он облизывается, и услышал, как легонько щелкают его зубы. Дюран усмехнулся в густую бороду. И решил подождать еще четверть часа. Тогда он снял мясо с вертела, разрезал кусок пополам и одну половину отдал Мики. И Мики с жадностью съел угощение.

Анри Дюран был очень неглуп!

Глава XIX

В последние дни декабря все человеческие следы на пространстве в десять тысяч квадратных миль вокруг Форта О'Год вели к тамошней фактории. Приближался уске пиппун — праздник Нового года, и в Форт О'Год из типи и хижин со всеми своими семьями собирались трапперы и охотники, чтобы продать добытые шкуры и несколько дней повеселиться в большом обществе. Этот праздник мужчины, женщины и дети предвкушают в течение долгих месяцев, полных тяжелого труда. У жены траппера нет соседок, с которыми она могла бы посудачить в редкие минуты досуга. Охотничий участок ее мужа — это маленькое королевство, куда нет доступа никому, и вокруг на много миль не найдется ни одной живой души. Вот почему женщины особенно любят уске пиппун. Их дети быстро находят себе товарищей и целыми днями играют, а мужья в компании приятелей отдыхают от тягот зимней охоты. В течение этой недели возобновляются старые знакомства и заводятся новые. Именно здесь происходит обмен накопившимися новостями — тот-то умер, те-то поженились, у тех-то родился еще один ребенок. Из уст в уста передаются правдивые рассказы о лесных трагедиях, которые вызывают ужас, горе и слезы, а также о смешных или счастливых событиях. В первый и единственный раз за все семь месяцев зимы лесной народ собирается вместе. Индейцы, метисы, белые дружно веселятся, не обращая внимания на различия в цвете кожи или в верованиях.

На этот раз в Форте О'Год предполагалось устроить пиршество на вольном воздухе, и уже завершались приготовления к тому, чтобы целиком зажарить туши нескольких больших карибу. К тому времени, когда Анри Дюран приблизился к фактории, к ней с востока, с юга, с запада и с севера уже сбегались десятки троп, плотно утоптанных людьми и собаками. В этом году из лесов на сотне саней прибыло более трехсот мужчин, женщин и детей, а с ними — полтысячи собак.

Дюран добрался до фактории на день позже, чем рассчитывал, но это время он не потратил зря: Мики, правда все еще в наморднике, послушно бежал за санями, к которым был привязан одним тонким сыромятным ремнем. Под вечер, на третий день после того, как он покинул хижину Нанетты, Дюран свернул с накатанной дороги к домику Андре Рибо, который занимался тем, что снабжал обитателей фактории свежим мясом. Андре сильно досадовал на задержку приятелей, но тем не менее продолжал их ждать. Индеец, которого Дюран послал в Форт О'Год со шкурами, оставил у Андре прославленного дюрановского пса. Теперь Дюран и Рибо заперли Мики в пустой хижине, а сами отправились на факторию, до которой было меньше мили.

Ночевать в хижину они не вернулись. Вокруг было полное безлюдье, но с наступлением сумерек чуткие уши Мики начали улавливать странные и непонятные звуки, которые становились все громче по мере того, как темнота сгущалась. Это были звуки праздника на фактории — отдаленный гул человеческих голосов, к которому примешивался вой и лай сотен собак. Мики еще никогда не приходилось слышать ничего подобного, и он долго лежал, припав к полу и насторожив уши. Потом он встал перед окном, точно человек, упершись передними лапами в тяжелую раму. Хижина Рибо была построена на пригорке над замерзшим озером, окаймленным густым кустарником. Над темными вершинами кустов Мики увидел красноватое зарево — это вокруг фактории пылали десятки огромных костров. Он заскулил, спрыгнул на пол и отошел от окна. Потянулись нескончаемые часы ожидания. Хотя эта хижина была куда уютнее, чем клетка Лебо, Мики спал неспокойно, и ему снились Нанетта и ее дочка.

Дюран и Рибо вернулись только в следующий полдень. Они принесли свежего мяса, и Мики с жадностью на него накинулся, потому что сильно проголодался. Дюран и Рибо говорили с ним весело и поглаживали его. Мики принимал их ласки равнодушно, но без злобы. На вторую ночь его снова оставили в хижине одного. Дюран и Рибо явились на заре с небольшой клеткой, сколоченной из тонких березовых жердей. Открыв дверцу клетки, они вплотную придвинули ее к двери хижины и с помощью куска мяса заманили в нее Мики. Дверца тотчас была опущена, и он оказался в плену. Клетка уже была установлена на широких санях, и Мики, едва взошло солнце, очутился в Форте О'Год.

Праздник там был в самом разгаре — в этот день жарились туши карибу и устраивались поединки между самыми знаменитыми собаками. Еще задолго до того, как они приблизились к фактории, Мики услышал нарастающий гул. Он никак не мог понять, что это такое, и, вскочив, застыл в настороженной позе. На людей, которые тащили сани с его клеткой, он не обращал ни малейшего внимания. Он глядел поверх их голов, и Дюран ликующе причмокнул, услышал, как Мики глухо зарычал и щелкнул зубами.

— Да, он им всем покажет! — усмехнулся он. — Как он будет драться!

Они шли по берегу озера, огибая занесенный снегом мысок. И внезапно перед ними открылся Форт О'Год, расположенный на высоком берегу. Мики от неожиданности даже перестал рычать, и его зубы с лязгом сомкнулись. На мгновение сердце в его груди замерло. До этой минуты его мир включал лишь шестерых людей, а теперь он вдруг увидел их сотню, две сотни, три сотни — навстречу Дюрану с его клеткой бежала толпа любопытных. И еще Мики увидел волков — их было несметное множество. Но тут его клетка очутилась среди густой толпы вопящих мужчин и мальчишек. Затем к ним начали присоединяться женщины с младенцами на руках. И тут клетка остановилась. Мики увидел совсем рядом другую клетку, а в ней зверя, очень похожего на него самого. Возле клетки стоял высокий смуглый мужчина в лохматой шапке. Он сильно смахивал на пирата. Это и был Грауз Пьет, соперник Дюрана.

Он посмотрел на Мики с презрительной улыбкой и что-то насмешливо сказал окружавшим его людям, среди которых было много индейцев и метисов. В ответ раздался громкий хохот. Дюран побагровел.

— Смейтесь, смейтесь! — вызывающе крикнул он. — Только помните, что Анри Дюран приехал сюда не шутки шутить.

И он тряхнул перед Граузом Пьетом двумя серебристыми шкурками, а потом вытащил и десять рыжих.

— Ну-ка, поставь на кон столько же, Пьет! — заявил он во всеуслышание. — А у меня таких есть еще целая сотня.

Намордник с Мики сняли, и он принялся нюхать воздух. Запахов было много — знакомых и незнакомых. Пахло людьми, собаками, жарящимся мясом — этот запах доносился от пяти огромных костров, над которыми медленно поворачивались гигантские вертела с тушами карибу. Каждый вертел был толщиной с ногу взрослого мужчины, и вращать их предстояло еще десять часов. Поединок собак должен был предшествовать пиршеству.

Больше часа возле клеток не смолкал оглушительный хор голосов. Любители держать пари оценивали качества бойцов и договаривались о ставках, а Грауз Пьет и Анри Дюран совсем охрипли, осыпая друг друга презрительными насмешками. Затем толпа начала понемногу редеть. Теперь возле клеток вместо мужчин и женщин собралась орава чумазых ребятишек. Только тогда Мики смог хорошенько разглядеть зверей, которые по одному, по двое, а то и целыми группами были привязаны к деревьям на опушке. И его ноздри наконец уловили различие в запахе и сообщили ему, что это не волки, а такие же собаки, как он сам.

Прошло много времени, прежде чем он снова посмотрел на своего соседа — помесь волка и собаки. Он подошел к самой решетке и потянул воздух носом. Сосед повернул к нему узкую хищную морду. Мики вспомнил волка, с которым он дрался не на жизнь, а на смерть над крутым обрывом. И он инстинктивно зарычал, оскалив зубы. Сосед свирепо огрызнулся в ответ. Анри Дюран радостно потер руки, а Грауз Пьет негромко засмеялся.

— Как они будут драться! — сказал Дюран.

— Волк будет драться, это верно, — ответил Грауз Пьет. — Но вот ваша собака, мосье, брякнется на спину, как трусливый щенок, едва дело дойдет до драки.

Чуть позже Мики увидел перед своей клеткой еще одного человека. Это был Макдоннелл, фактор, шотландец по происхождению. Он поглядел на Мики и на его соседа с каким-то сожалением. Десять минут спустя, вернувшись в маленькую комнату, служившую ему конторой, он сказал молодому человеку, который дожидался его там:

— Я был бы рад запретить эту забаву, но у меня нет на это права. Да и они просто увезут свои шкуры куда-нибудь еще. Собачьи бои устраиваются в Форте О'Год уже лет пятьдесят, и это стало традицией. По правде говоря, я не вижу, чем, собственно, собачьи драки хуже матчей профессиональных боксеров, которые сейчас в такой моде в Соединенных Штатах. Разница только та…

— …что тут поединок кончается смертью, — закончил молодой человек.

— К сожалению, да. Чаще всего одна из собак погибает.

Молодой человек выколотил пепел из своей трубки.

— Я люблю собак, — сказал он просто. — И на моей фактории, Мак, я никаких драк не потерплю. Разве что драться будут люди. И на нынешнюю драку я смотреть не пойду, потому что могу ненароком и убить кого-нибудь.

Глава XX

Было два часа пополудни. Туши на вертелах почти зажарились. Еще немного — и можно будет начать пир. Но прежде предстоял поединок Мики и его соперника.

Около трехсот человек сомкнулось тесным кольцом вокруг большой клетки из березовых жердей. К ней с двух сторон были вплотную придвинуты две маленькие клетки. Возле одной из них стоял Анри Дюран, возле другой — Грауз Пьет. Теперь они уже не обменивались насмешками. Их лица застыли в угрюмом напряжении. На них были устремлены триста пар глаз, триста пар ушей ждали, когда будет подан сигнал.

И вот Грауз Пьет подал его.

Быстрым движением Дюран поднял дверцу малой клетки и ткнул Мики в спину палкой с развилиной на конце. Мики одним прыжком очутился в большой клетке. Почти в то же мгновение туда вскочил боец Грауза Пьета, носивший кличку Таао — Длинный Клык. Противники заняли свои позиции на арене.

Но в следующую секунду Дюран чуть было не застонал от разочарования. Поведение Мики в этот момент объяснялось непривычностью обстановки. Если бы он встретился с Таао в лесу, то сразу же забыл бы обо всем остальном и приготовился бы драться с ним, как это было с Нете, а еще раньше — с волками. Но теперь он меньше всего думал о драке. Его вниманием всецело завладели бесчисленные лица, завороженно смотревшие на него. Мики разглядывал их, поворачивая морду то в одну сторону, то в другую. Быть может, он надеялся увидеть Нанетту и малышку или даже Чэллонера, своего первого, настоящего хозяина. На Таао же, к вящему ужасу Дюрана, Мики после первого взгляда вовсе перестал обращать внимание. Он подошел к самой решетке и просунул морду между жердями. Грауз Пьет насмешливо захохотал. Затем Мики начал неторопливо обходить клетку, не спуская взгляда с кольца безмолвных лиц. Таао стоял в центре клетки; его налитые кровью глаза неотрывно следили за каждым движением Мики. То, что делалось снаружи, Таао не интересовало. Он знал, что от него требуется, и был хорошо обучен своему делу. Дюран с замирающим сердцем смотрел, с какой неумолимой уверенностью Таао поворачивается на месте так, чтобы иметь возможность в любую секунду броситься на Мики. Щетинистая шерсть на его загривке стояла дыбом.

Но вот Мики остановился, и Дюран решил, что все его радужные надежды пошли прахом: без предупреждения, даже не зарычав, Таао прыгнул. С губ Грауза Пьета сорвался торжествующий крик. Зрители ахнули, а по спине Дюрана прошла ледяная дрожь. Но в следующее мгновение все замерли. Таао должен был сразу покончить с Мики — в этом не сомневались ни Грауз Пьет, ни Дюран. Но прежде чем челюсти Таао успели сомкнуться, за какую-то тысячную долю секунды Мики преобразился в живую молнию. Движением настолько быстрым, что человеческий глаз был почти не способен его уловить, сын Хелея повернулся навстречу Таао. Их пасти встретились. Раздался зловещий хруст, и в следующий миг они, сцепившись, покатились по полу. Ни Грауз Пьет, ни Дюран не могли разобрать, что происходит. Об остальных зрителях и говорить нечего. Были забыты даже пари — Форт О'Год еще не видывал такой драки.

Шум ее донесся до склада фактории. Там на крыльце стоял молодой гость фактора и смотрел в сторону большой клетки. Он слышал рычание, лязг клыков. Его губы сурово сжались, а в глазах запылал гневный огонь. Внезапно он глубоко вздохнул.

— Черт бы их всех подрал! — сказал он негромко и, сжав кулаки, медленно пошел к клетке.

Пока он пробирался сквозь толпу зрителей, драка кончилась так же внезапно, как началась. Таао неподвижно лежал в центре клетки с прокушенным горлом. И Мики, казалось, тоже был при последнем издыхании. Дюран открыл дверцу, накинул ему на голову веревочную петлю и вытащил его из клетки. Мики с трудом поднялся на ноги. Он был весь в крови и почти ослеп. Тело его покрывали раны, из пасти капала кровавая пена. При виде этого зрелища у молодого человека вырвался крик ужаса. И тут же он снова закричал изменившимся голосом:

— Да не может быть! Мики… Мики… Мики!..

Этот зов, раздавшийся словно в неизмеримом отдалении, прорвался в сознание Мики сквозь туман мучительной боли.

Он узнал этот голос! Голос, живший во всех его снах, голос, которого он ждал, который все время искал, зная, что когда-нибудь непременно найдет его. Голос Чэллонера, его хозяина.

Мики взвизгнул и припал к земле, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть сквозь багровую муть, застилавшую глаза. Он был весь в ранах, может быть, он умирал, но все-таки он застучал хвостом по земле, показывая вновь обретенному хозяину, что узнал его. И тут, к величайшему изумлению зрителей, Чэллонер упал на колени рядом с собакой и обхватил ее руками, а Мики израненным языком принялся лизать ему руки, лицо, одежду.

— Мики… Мики… Мики…

На плечо Чэллонера тяжело опустилась ладонь Дюрана. Чэллонер вздрогнул, как от прикосновения раскаленного железа, и мгновенно вскочил на ноги.

— Он мой! — крикнул Чэллонер, поворачиваясь к Дюрану и стараясь сдержать бешенство. — Он мой! Ты… ты… изверг!

Тут, вне себя от негодования, он окончательно утратил власть над собой, размахнулся и изо всей силы ударил Дюрана в челюсть. Дюран упал как подкошенный. Чэллонер нагнулся над ним, но Дюран не шевелился. Тогда молодой человек в ярости повернулся к Граузу Пьету и зрителям. Мики прижался к его ногам, и, указывая на него, Чэллонер сказал громко, так, чтобы его услышали все:

— Это моя собака. Я не знаю, как она попала к этому негодяю. Но она — моя. Вот посмотрите сами. Видите, она лижет мне руки? Ну-ка, пусть он подставит ей пальцы! И еще посмотрите на ее ухо. Другого такого не сыщется на всем Севере. Мики пропал почти год назад, но по этому уху я его узнаю хоть из десяти тысяч собак. Эх! Если бы я только знал…

Ведя за собой Мики на веревке, которую Дюран успел накинуть на шею израненному псу, Чэллонер проложил себе путь через толпу и пошел к Макдоннеллу. Он сообщил фактору о том, что произошло, и рассказал ему о событиях прошлой весны — о том, как Мики и медвежонок, связанные одной веревкой, свалились с его челнока в быстрину и исчезли в пене, вскипавшей на порогах. Кончив свой рассказ и предупредив фактора, что Дюран, наверное, явится к нему с какими-нибудь выдумками, он ушел в хижину, где временно остановился, когда приехал в Форт О'Год.

Час спустя Чэллонер сидел у себя в хижине, положив голову Мики к себе на колени, и разговаривал с ним. Он промыл его раны и остановил кровь, так что Мики теперь видел все совершенно ясно. Его глаза были устремлены на лицо хозяина, а хвост непрерывно стучал по полу. Ни человек, ни пес не слышали праздничного шума, доносившегося снаружи, — ни громких мужских голосов, ни веселых детских воплей, ни женского смеха, ни собачьего лая. Чэллонер с нежностью смотрел на Мики и говорил:

— Мики, старина, ты ведь ничего не забыл, верно? Конечно, ты тогда был долговязым несмышленышем, но ты все равно ничего не забыл, ведь так? Помнишь, я обещал отвезти тебя и медвежонка к моей сестричке? Помнишь? Я еще рассказывал тебе, какая она хорошая, и говорил, как она будет тебя любить. Ну, так я рад, что вы тогда свалились в реку и я не смог взять вас с собой. Я вернулся домой, Мики, но только там все как-то изменилось. А уж она-то и вовсе стала другой. Дело в том, что она вышла замуж и обзавелась двойней! Слышишь, старина? Я приезжаю, а у меня уже двое сосунков-племянников! Где уж ей тут было бы возиться с тобой и с медвежонком! Согласен? И все остальное тоже стало каким-то не таким. Три года в здешних северных краях, где зимой за удовольствие дышать платишь обмороженными легкими, наверное, очень меня изменили. Недели не прошло, Мики, как меня потянуло обратно. Вот так-то, сэр. Я дни считал, когда я снова вернусь сюда. И уж теперь я отсюда не уеду, Мики. Ты отправишься со мной на новую факторию, куда меня назначили. С этого дня мы компаньоны, приятель. Понимаешь, компаньоны!

Глава XXI

Поздно вечером Макдоннелл прислал за Чэллонером мальчишку. Большой пир в Форте О'Год подошел к концу. Когда посланец фактора постучал в дверь хижины, Чэллонер как раз начал раздеваться, готовясь лечь спать. Выслушав мальчишку, Чэллонер посмотрел на часы. Одиннадцать часов! Зачем он вдруг в такое время понадобился фактору? Мики уютно растянувшийся на полу возле печки, недоумевающе смотрел, как его вновь обретенный хозяин зачем-то опять натягивает только что снятые сапоги. За часы, которые прошли после смертельной схватки с Таао, Мики успел несколько оправиться. Помогла ему и мазь, которую хозяин положил на его раны.

— Наверное, этот негодяй Дюран что-нибудь затевает, — проворчал Чэллонер, поглядев на Мики. — Ну, если он рассчитывает снова заполучить тебя в свои лапы, Мики, то у него ничего не выйдет. Я тебя никому не отдам!

Мики застучал хвостом по полу и подполз к хозяину, глядя на него с немым обожанием. Они вместе вышли из хижины.

В небе среди бесчисленных звезд плыла бледная серебряная луна. Большие костры, на которых днем жарились карибу, все еще ярко пылали. Вдоль лесной опушки мерцали угли десятков маленьких костров. В их красноватых отблесках можно было различить смутные силуэты типи и палаток, в которых размещались на ночлег триста мужчин, женщин и детей, собравшихся в Форте О'Год на новогодний праздник. Фактория уже затихла. Только кое-где еще мелькали человеческие фигуры. Даже собаки угомонились после нескольких часов веселья и обжорства.

Направляясь к жилищу фактора, Чэллонер прошел совсем рядом с большими кострами, над которыми еще висели толстые бревна, служившие вертелами. Мики обнюхал обглоданные кости. Только они и остались от пяти огромных туш, еще недавно подрумянивавшихся на этих вертелах. Люди и собаки съели все до последнего кусочка, и факторию окутало сытое безмолвие Мутая — лесного божества, способного заснуть только после обильного ужина.

В комнате фактора горела лампа, и Чэллонер в сопровождении Мики прямо вошел в дом. Макдоннелл сидел, угрюмо попыхивая трубкой. Обветренное лицо фактора казалось встревоженным, и он смотрел не на Чэллонера, а на Мики.

— Ко мне заходил Дюран, — сказал Макдоннелл. — Он очень зол на вас. Боюсь, это плохо кончится. И зачем вы только его ударили!

Чэллонер пожал плечами и набил трубку табаком из кисета, который протянул ему фактор. Он ничего не ответил.

— Видите ли… вы не совсем представляете себе положение, — продолжал Макдоннелл. — Последние пятьдесят лет в Форте О'Год в это время обязательно устраивались собачьи бои. Это стало традицией. Вот почему, хотя я здесь уже пятнадцать лет, я даже не пытался принимать никаких мер против этого. Я глубоко убежден, что после такой попытки половина наших охотников начнет возить добытые меха на другие фактории. Я говорю это для того, чтобы вы поняли, почему все симпатии тут на стороне Дюрана. Даже Грауз Пьет, его постоянный соперник, твердит ему, что он будет дураком, если спустит вам такую штуку. Дюран утверждает, что эта собака принадлежит ему.

Макдоннелл указал на Мики, который лежал у ног Чэллонера.

— Он лжет, — спокойно ответил Чэллонер.

— Он говорит, что купил пса у Жака Лебо.

— Значит, Лебо продал ему собаку, которую объявил своей, не имея на то никакого права.

Макдоннелл немного помолчал, а потом сказал другим тоном:

— Но я вас попросил зайти ко мне не из-за этого. Дело в том, что Дюран сегодня вечером рассказал мне страшные вещи… Вы ведь, кажется, хотели завтра выехать к Оленьему озеру, на свою факторию?

— Да, я думаю отправиться прямо с утра.

— В таком случае не могли бы вы сделать небольшой крюк к хребту Джексона? Я бы послал с вами кого-нибудь из моих индейцев с упряжкой. Вы потеряете на этом около недели, но все равно успеете догнать свои упряжки намного раньше, чем они доберутся до Оленьего озера, а меня бы вы очень выручили. Там случилось… даже не знаю, как сказать. — Он снова посмотрел на Мики и невольно прошептал: — Черт побери!

Чэллонер молча ждал. Ему показалось, что по плечам фактора пробежала судорожная дрожь.

— Я бы поехал сам, — сказал наконец Макдоннелл. — Так было бы лучше всего, Чэллонер, но с моим обмороженным легким в такую зиму об этом нечего и думать. А поехать туда необходимо. Ведь я… — его глаза неожиданно вспыхнули, — ведь я знал Нанетту Лебо, когда она была еще маленькой девочкой. Пятнадцать лет назад это было. Она выросла у меня на глазах, Чэллонер. Не будь я женат, я, наверное, влюбился бы в нее. Вы с ней знакомы, Чэллонер? Вы когда-нибудь ее видели?

Чэллонер покачал головой.

— Чудесная девушка, — пробормотал Макдоннелл в густую рыжую бороду. — Она жила с отцом по ту сторону хребта Джексона. Потом он умер — замерз, когда вздумал ночью пересечь озеро Ред-Ай. Я всегда думал, что Жак Лебо воспользовался тем, что она осталась одна, и принудил ее выйти за него замуж. Но, может быть, она не знала, каков он на самом деле, или просто от горя не отдавала себе отчета в своих поступках. Но, как бы то ни было, они обвенчались. В последний раз я видел ее пять лет назад. Правда, до меня доходили кое-какие слухи, но я не всему верил. Например, у меня просто в голове не укладывалось, что Лебо и вправду способен зверски избивать ее без всякого повода. Я не поверил, когда мне рассказали, будто он как-то волочил ее за волосы по снегу, так что она чуть не умерла. Мне думалось, что все это досужие выдумки. Ведь до их хижины отсюда далеко — семьдесят миль. Но теперь я убедился, что он был даже хуже, чем о нем говорили. Дюран только что побывал там и сегодня вечером рассказал мне всю правду, чтобы сохранить собаку у себя.

Макдоннелл на минуту умолк, снова посмотрел на Мики, а потом продолжал:

— Так вот, Дюран говорит, что Лебо поймал эту собаку в капкан, забрал к себе и начал всячески избивать и мучить, готовя ее для новогоднего боя. Когда Дюран по дороге сюда завернул к ним, пес так ему понравился, что он его купил. Лебо начал дразнить пса, чтобы показать товар лицом, но тут вмешалась Нанетта. Лебо набросился на жену, сбил ее с ног, начал душить, и неизвестно, чем бы это кончилось, если бы не собака. Дюран говорит, что пес бросился на Лебо и загрыз его. Вот что произошло. Про Нанетту Дюран рассказал только потому, что испугался, как бы я не приказал застрелить собаку, когда услышу про смерть Лебо. Вот потому-то я вас и прошу побывать там. Выясните, что произошло, и, если Нанетте Лебо нужна будет помощь, помогите ей. А индейца я с вами посылаю, чтобы он проводил ее в Форт О'Год.

Макдоннелл был сдержан, как все шотландцы, и нелегко было бы отгадать, взволнован он или нет. Говорил он тихим, спокойным голосом, однако по его плечам вновь пробежала та же странная конвульсивная дрожь. Чэллонер уставился на него, как пораженный громом.

— Вы хотите сказать, что Мики… что этот пес загрыз человека?

— Да. Во всяком случае, так утверждает Дюран. По его словам, пес расправился с Лебо, как сегодня с собакой Грауза Пьета… — Заметив, что Чэллонер медленно перевел взгляд на Мики, фактор добавил: — По правде сказать, собака Грауза Пьета заслуживала такой участи куда меньше, чем Лебо. Если хотя бы половина того, что говорил про него Дюран, правда, то туда ему и дорога. Ну, так как же, Чэллонер? Может быть, вы не сочтете за труд сделать крюк, побывать у Нанетты…

— Я поеду, — перебил его Чэллонер и положил ладонь на голову Мики.

Еще полчаса Макдоннелл рассказывал Чэллонеру все, что знал про Нанетту Лебо. Когда наконец Чэллонер встал, фактор проводил его до двери.

— Остерегайтесь Дюрана, — предупредил он. — Этой собакой он дорожит больше, чем своим сегодняшним выигрышем, а говорят, что он поставил на него всю свою наличность. Грауз Пьет заплатил ему порядочные деньги, но они весь вечер провели вместе как закадычные друзья. Мне это не нравится. Так что будьте поосторожнее.

Выйдя с Мики в озаренное луной безлюдье, Чэллонер на мгновение остановился, и Мики, воспользовавшись этим, тотчас положил передние лапы ему на грудь. Собачья морда оказалась почти на одном уровне с подбородком Чэллонера.

— Помнишь, как ты свалился с челнока в воду, дружище? — негромко спросил Чэллонер. — Помнишь, как вы с медвежонком тихонько сидели на носу, а потом вдруг подрались и слетели в речку над самыми порогами? Помнишь? А ведь и меня тогда чуть было не затянуло на камни. Вот я и решил, что вам обоим пришел конец. Хотел бы я знать, что сталось с медвежонком…

Мики взвизгнул в ответ, извиваясь всем телом.

— И вот говорят, будто ты с тех пор успел убить человека, — добавил Чэллонер с видимым сомнением. — Теперь я отвезу тебя к жене этого человека. Вот какие дела. Я отвезу тебя к ней, и если она скажет, что тебя надо убить…

Он опустил лапы Мики на землю и направился к своей хижине. На крыльце Мики глухо зарычал. Чэллонер засмеялся и распахнул дверь. Они вошли. Рычание Мики стало свирепым и угрожающим. Уходя, Чэллонер оставил лампу гореть и только привернул фитиль. Теперь в ее тусклом свете он увидел, что у стола сидят Анри Дюран и Грауз Пьет. Чэллонер вывернул фитиль. В хижине стало заметно светлее, и он кивнул безмолвной паре.

— Добрый вечер. Час слишком поздний, чтобы ходить по гостям, как вам кажется? — произнес он спокойным голосом.

На невозмутимом лице Грауза Пьета ничего не отразилось, и Чэллонеру вдруг показалось, что он очень похож на толстого моржа. Глаза Дюрана горели злобой. На его подбородке виднелась большая опухоль — памятка о кулаке Чэллонера. Мики, весь напрягшись и продолжая глухо рычать, заполз под нары. Дюран указал на него.

— Мы пришли за собакой, — сказал он.

— Я ее не отдам, Дюран, — ответил Чэллонер с равнодушной небрежностью.

На самом же деле их появление в его хижине встревожило его и даже испугало. Отвечая Дюрану, он прикидывал, зачем Граузу Пьету понадобилось сопровождать своего соперника. Оба они были силачами, и оба слыли отпетыми негодяями. Инстинктивно он встал так, что небольшой стол оказался между ним и его непрошеными гостями.

— Я готов признать, что сегодня днем повел себя неправильно, — сказал он. — У меня не было никаких оснований поднимать на вас руку, Дюран. Вы ведь не могли знать, как обстоят дела, и я приношу свои извинения. Тем не менее этот пес принадлежит мне. Я потерял его неподалеку от хребта Джексона, и если Жак Лебо поймал его в капкан, а потом продал вам, то он распоряжался собакой, которая ему не принадлежала. Однако, чтобы вы не понесли ущерба, я готов возместить вам те деньги, которые вы за него отдали. Сколько это?

Пока он говорил, Грауз Пьет встал, а Дюран тяжело оперся на стол прямо против Чэллонера. Глядя на его мощные плечи, Чэллонер только удивлялся тому, что днем ухитрился сбить такого великана с ног одним ударом.

— Нет, он не продается, — негромко сказал Дюран. Казалось, голос застревал у него в горле — так он был исполнен ненависти. Сухожилия на руках, судорожно вцепившихся в крышку стола, вздулись узлами.

— Мосье, мы пришли за этим псом. Отдадите вы его нам по-хорошему?

— Я верну вам те деньги, которые вы за него заплатили, Дюран. И даже добавлю.

— Нет, Это моя собака. Отдадите вы ее мне… сейчас же?

— Нет!

Едва Чэллонер произнес это короткое слово, как Дюран всей тяжестью налег на стол. Чэллонер не ожидал такого быстрого нападения и был застигнут врасплох. С ревом, полным ярости и ненависти, Дюран набросился на него, и они оба упали на пол, увлекая за собой стол вместе с лампой. Фитиль затрещал и погас. В хижине стало совсем темно — только в окно струился смутный лунный свет. Чэллонер ждал совсем другого. Он полагал, что Дюран сначала попробует добиться своего с помощью угроз, и, понимая, что с ними двумя он голыми руками справиться не сможет, рассчитывал тем временем незаметно отойти к нарам — под подушкой у него лежал револьвер. Но теперь думать об этом было поздно. Навалившись на него, Дюран старался в темноте нащупать его горло. Чэллонер вскинул руку, чтобы зажать шею великана, как в тисках, и услышал, что Грауз Пьет оттаскивает стол в сторону. В следующее мгновение они попали в пятно лунного света, и Чэллонер увидел, что над ними наклоняется темный силуэт. Он успел зажать голову Дюрана под мышкой, но и тот сумел одной рукой вцепиться ему в горло. Тут Грауз Пьет что-то крикнул Дюрану на индейском наречии, которого Чэллонер не знал. Он напряг все силы и оттащил своего противника в темноту, подальше от лунного пятна. Толстая шея Дюрана затрещала. Грауз снова спросил что-то на непонятном наречии. Чэллонер сжал шею противника как мог сильнее, и Дюран ничего не ответил.