Зимний цветок Браун Т.

Она объяснила, как работает пресс и готовится к выпуску газета. Лицо Марты оживилось, а в голосе звучала искренняя страсть при воспоминаниях об учиненных несправедливостях.

Виктория живо припомнила унижение, испытанное в кабинете мистера Герберта, как чувствовала себя изгоем только благодаря своему полу. Грудь сжало от обиды, поскольку к девушке пришло понимание.

Если женщин не начнут воспринимать всерьез, ей никогда не доведется заниматься наукой. А для этого нужно, чтобы слабый пол получил для начала право голосовать и влиять на политику государства.

— Я хочу помочь! — вырвалось у Виктории. — Любым способом, каким смогу.

Темные глаза Марты загорелись.

— Никогда раньше не верила во вмешательство Божьего промысла, но сейчас мне кажется, что наши молитвы услышаны.

Виктория засмеялась:

— Мне давали разные прозвища, но еще никто не называл меня посланницей высших сил.

Марта отвела Викторию в укромный уголок, подальше от остальных.

— У меня много единомышленниц, и многие помощницы отлично справляются, но уже довольно давно я ищу кого-то, кто сумеет держать в уме всю картину. Того, кто станет моей правой рукой.

Она, приложив к губам палец, внимательно рассматривала Викторию. Та вытянулась: решалась ее судьба. Марта кивнула, будто пришла к какому-то выводу.

— Прошу прощения, я отлучусь на минуту.

Суфражистка приблизилась к Лотти и негромко с ней заговорила. Лотти бросала на Викторию взгляды и качала головой. В конце концов она пожала плечами.

Марта повернулась к остальным женщинам:

— Мы с Викторией идем обедать. Лотти, я доставлю твою подопечную домой в целости и сохранности. У остальных есть время поработать, пока не закончится уголь, затем можете расходиться. Думаю, утром что-нибудь придумаем. Раньше мы всегда выкручивались.

Виктория помахала Лотти. Та не ответила на жест — наверное, дулась на то, что ее не пригласили. Виктория не расстроилась. Ее завораживала Марта. Виктория поверить не могла, что такая женщина могла заинтересоваться ею.

Автомобиль мчался как на пожар, уверенно лавируя между пешеходами, машинами и лошадьми. Вместо ресторана Марта под крики мужчины с тележкой, которую чуть не сбила, остановилась у какой-то захудалой чайной.

— Здесь подают чудесные пирожки с мясом. Ими наедаешься на день вперед. Всегда захожу сюда, когда в кошельке пустеет, — с улыбкой пояснила Марта.

Их усадили за столик и поставили чайник. Марта заказала на двоих стейк и пирог с почками, затем прикурила сигарету и улыбнулась:

— Я привела вас сюда, чтобы познакомиться поближе. Своего рода собеседование перед работой, как вы, наверное, уже догадались.

Виктория заинтересованно выпрямилась:

— Нет. Я подозревала, но сначала нужно убедиться: вы хотите, чтобы я работала на вас так же сильно, как я хочу работать на вас?

Марта недоуменно моргнула и рассмеялась:

— Надеюсь, пишете вы более связно, чем говорите.

— Вы меня прекрасно поняли, — улыбнулась Виктория.

— Не спорю, — ответила веселым взглядом Марта. — Итак, вы любите, когда все честно. Начнем. Почему вы хотите помогать нашему обществу? Вы же можете работать с Национальным союзом суфражисток. Он намного больше и известнее нашей организации.

— А почему вы там не работаете? — поинтересовалась девушка.

— Нет, ответьте сначала вы, — покачала головой Марта.

Виктория задумалась. Она подозревала, что в вопросе таится скрытый смысл, а ей очень хотелось понравиться этой женщине.

— Всю жизнь меня не просто баловали — из-за болезни меня оберегали от всего на свете. Никто не верил, что я способна на самостоятельные поступки, и меня постоянно недооценивали, даже отец — а он меня обожал. Я записалась в Школу секретарей, чтобы подготовиться к взрослой жизни. Мне всегда хотелось заниматься ботаникой. Но сейчас я понимаю, что борьба за права женщин гораздо важнее. Мы должны не только получить возможность голосовать на выборах. Нужны законы, чтобы то, что случилось со мной, не повторялось. Если я имею достаточные для работы знания, мне не должны отказывать только потому, что я женщина. Может, мы никогда этого не добьемся, но я хочу работать в организации, где подобные перемены считают возможными. И с получением права голоса борьба только начнется.

На кончике языка еще кипели слова, но Виктория видела, что в продолжении нет нужды — Марта и так все поняла. Она одарила ее широкой улыбкой. До чего же она хорошела, когда улыбалась!

— Мне нравится ваш ответ. А теперь расскажу о нашем союзе, чтобы вы окончательно решили, хотите работать с нами или нет. Мы существуем на тонкой грани законного и незаконного. Некоторые женщины, устраивающие голодные забастовки, состоят в нашей организации. Я могу не соглашаться с их методами, но уважаю упорство и преданность делу. Мне не нравится подвергать их жизнь опасности, а вот моя сообщница верит, что есть идеалы, за которые стоит умереть.

— Сообщница? — с любопытством переспросила Виктория.

— Да. Разве Лотти не говорила, что мы занимаемся газетой на равных? — Марта на миг запнулась. — Так о чем я? Ах да, голодные забастовки. Обычно мы их не устраиваем, но зато по возможности помогаем женщинам укрыться от избивающих их мужчин. Спасение отнимает кучу денег, не говоря об опасности. Закон не хочет становиться на нашу сторону, так что порой приходится выкрадывать их по ночам. Я знаю, что подобные вылазки выходят за границы деятельности женской организации, но Лотти считает, что нельзя бросать женщин на произвол жестокости и безграмотности, иначе право голоса ничем не поможет.

Принесли пирожки, и Виктория с аппетитом разрезала хрустящую корочку, под которой скрывалась ароматная начинка. На тарелку вывалились нежные кусочки свинины с овощами в подливке, и обе женщины поспешно приступили к еде, словно голодали несколько дней. Несколько минут за столиком царила тишина. Наконец Виктория оторвалась от еды, отпила глоток чая и спросила:

— Мне всегда казалось, что успешные организации сосредоточивают усилия в одном направлении. Иначе они начинают слабеть.

— Может быть, — сморщила нос Марта. — Но трудно отказать в помощи, когда видишь страдания.

Виктория возбужденно наклонилась к собеседнице:

— А у вас есть список мест, куда можно обратиться в случае нужды? Например, благотворительные столовые, ясли, где молодые матери могут оставить детей, пока заняты заработком на жизнь? Или учреждения, где окажут помощь пережившим побои женщинам?

— Я знаю энтузиастов, но у большинства дела с финансами обстоят еще хуже, чем у нас.

— Мне кажется, вам нужен человек, который будет направлять женщин туда, где им смогут помочь лучше всего. Тогда вы сумеете сосредоточить усилия на главном.

— Великолепно! — воскликнула Марта, и Виктория просияла от похвалы. — Первым делом займешься составлением списка всех благотворительных союзов, пометишь, чем они занимаются. Не забудь описать их сильные и слабые стороны. Тогда не придется тратить время на то, чтобы, так сказать, вторгаться на чужую территорию, и мы продолжим бороться за право на участие в голосовании и образование для женщин.

Виктория на месте не могла усидеть от волнения:

— Займусь первым делом завтра с утра. Но сначала куплю уголь и оплачу аренду штаб-квартиры на пару месяцев вперед.

Марта зажгла сигарету и задумчиво склонила голову:

— Союз суфражисток за женское равноправие и Лига женского равноправия с радостью примут помощь в виде запасов угля на неделю и месячной аренды, но ни пенни больше. — Она вскинула руку, чтобы остановить протесты. — Вы думаете, у меня нет денег, помимо тех, что я жертвую для организации? Я не позволю никому обанкротиться, даже ради благих намерений. Лотти со мной не согласна, но зачем увеличивать число женщин, вынужденных страдать в нищете без крыши над головой? Деньги, дорогая моя девочка, являются залогом равноправия. Только они способны защитить женщину, когда жизнь поворачивается к ней спиной. И хотя я плачу в союз ежемесячный взнос, я не отдам все свои накопления. Вы удивитесь, если узнаете, как быстро можно растратить небольшое состояние. К тому же вряд ли кто-нибудь из мужчин согласится пустить себя по миру во имя общего дела, так зачем ожидать жертв от женщин? Только потому, что мы более склонны к состраданию? — Марта покачала головой, от чего непослушные кудряшки затанцевали вокруг лица. Не оставалось сомнений, что ей уже доводилось вести подобные споры. — К тому же вам всего восемнадцать лет. Кто сейчас управляет вашим состоянием?

Виктория угрюмо опустила взгляд на скатерть:

— Дядя оплачивает мои чеки, но он еще ни разу не возразил против сделанных мной расходов.

— Представьте себе, что он скажет, если вы пожертвуете крупную сумму Союзу суфражисток. На вашем месте я бы сходила в банк и сняла наличные. Таким образом, он даже не узнает, что деньги связаны с нами. Если дядя начнет задавать вопросы, скажите, что покупали белье. Мужчины всегда робеют при разговорах о нижних юбках и панталонах.

— Совет из личного опыта? — хихикнула Виктория.

По лицу Марты прошла тень.

— Я намного старше вас, и у меня нет семьи, чтобы присматривать за мной.

— Простите. — Викторию захлестнуло сочувствие. — Я знаю, каково это…

Рот Марты выгнулся унылой дугой, и она со злостью затушила сигарету.

— Вы неправильно поняли. Мои родные живы, но они не хотят иметь со мной никакого дела.

Виктория не нашла, что сказать.

Марта отмахнулась от ее попыток заплатить по счету:

— Не переживайте. Я не обделена любящими друзьями, и меня увлекает работа в союзе и лиге.

— А почему у вашей организации два названия? — нахмурилась Виктория.

Она только сейчас заметила эту странность.

— Потому что это два разных общества. — Марта внимательно посмотрела на собеседницу. — Многих женщин пугают радикальные шаги, на которые приходится порой идти. Союз суфражисток за женское равноправие — это основная партия, а Лига женского равноправия — менее известная группа для узкого круга посвященных. Туда допускаются храбрые женщины, кто делом доказал свою преданность. Если вы собираетесь работать у нас, придется вам рассказать все.

Виктория вытянулась, всем своим видом показывая, что достойна оказанной чести. Видимо, Марту ее старания убедили.

— Помните Эмили Дэвисон?[5] Ту женщину, что попыталась помешать проведению дерби, встала на пути у королевской лошади и погибла во имя равноправия? Она состояла в лиге.

У Виктории перехватило дыхание.

— Я думала, она принадлежала к Женскому социально-политическому союзу.[6]

— Да, — кивнула Марта. — Но Эмили также была одной из наших бесстрашных коллег.

— Она умерла.

— Она стала мученицей за правое дело. В группу, что прорвалась в прошлом месяце на заседание парламента, тоже входили мои помощницы. Некоторые до сих пор томятся в тюрьмах. Мы крайне серьезно подходим к вопросу о праве голоса.

Виктория сделала глубокий вдох, опустила глаза в тарелку с недоеденным пирогом и постаралась напустить непринужденный вид.

— Я тоже, — заявила Виктория. Выпила последний глоток чая и в сомнении прикусила губу. — Мне надо кое в чем признаться.

— Не стоит хмуриться, — улыбнулась Марта. — И умоляю, только не говорите, что вы помолвлены.

— О нет, ничего подобного! Просто я сейчас живу не в Лондоне. На Пасху семья должна вернуться в город, но пока…

— Позвольте, я догадаюсь. Тот дядя, что распоряжается вашими деньгами, заодно настоял, чтобы вы жили в фамильном поместье?

Девушка кивнула:

— Но у меня есть возможность уезжать из особняка, когда захочу. Да и в Саммерсете я могу работать. — Она чуть замялась и добавила: — Там у меня есть собственный кабинет.

— На первое время сойдет, но рано или поздно вам придется переехать в город. Я предлагаю вам оклад в пятьдесят пять фунтов в год. На большее у нас нет средств. — Марта выжидающе подняла брови и уставилась на собеседницу.

Сумма едва покрывала ежегодные расходы на книги, но Виктория пришла в восторг при одной мысли, что ей будут платить за работу. Она радостно захлопала в ладоши:

— Я и не знала, что речь идет о должности с окладом!

Женщины встали из-за столика и направились к машине. Зарядил дождь, и автомобиль не желал заводиться. День клонился к вечеру. Только сейчас Виктория вспомнила о времени. Сколько же они просидела в кафе за разговорами?

— Платят только шестерым сотрудницам, хотя нам частенько приходится ждать денег. Одной из ваших задач станет добиваться пожертвований от богатых женщин. Жаль, что большинство из них уже состоят в Национальном союзе суфражисток. Но получение средств крайне важно. И никому не говорите, что я буду вам платить. Некоторые добровольцы могут решить, что ваше место лучше отдать ветерану движения. Они не поймут, что им не хватает нужной подготовки.

По дороге Марта рассказала о своей работе, как объехала всю Европу, выступая на митингах. Ее повествование полностью захватило Викторию. Перед ней находилась женщина, чья жизнь состояла из настоящих приключений, на благо всех обитательниц планеты. На прощание они обнялись. Сияющая Виктория направилась домой. Ей даже в голову не пришло, о какой подготовке говорила Марта и почему ее нет у других.

Ровена и Элейн прикрыли глаза от солнца и ждали, пока Джон посадит аэроплан. Себастьян стоял в ангаре, беседовал с мистером Дирксом. После катастрофы с помолвкой прошло уже несколько дней, и Себастьян охотно подыгрывал спектаклю: каждый день заезжал за Ровеной и отвозил ее повидаться с пилотом и полетать.

— Даже не знаю, чем ты увлечена больше, — заметила Элейн, не отрывая глаз от небес. — Джоном или полетами.

— И тем и другим, — с улыбкой ответила Ровена. — Я люблю их в равной доле.

Она не смогла бы объяснить кузине, как тесно любовь к Джонатону переплелась с любовью к небу. В ее сознании они оба символизировали яркие краски, свободу и жизнь. Сегодня Джон обещал дать первый урок за штурвалом. Пилот заверил, что обучение будет происходить на земле, чем вызвал безмерное разочарование Ровены, но все же она радовалась, что он наконец-то уступил ее настойчивым просьбам.

Стоял редкий для февраля день. Облака разошлись, и на небосклоне сияло блеклое зимнее солнце. Ветер еще не поднялся, и, хотя погода выдалась студеная, никто не торопился в помещение. Морозец задиристо пощипывал щеки и пальцы. На миг Ровена затосковала по камину и горячему шоколаду, но тут же отогнала мысли о комфорте. Лучше стоять посреди голого поля и наблюдать, как аэроплан несет к земле любимого человека, чем греться в роскошных покоях.

К тому же после урока их ждет обед на ферме Джона. Элейн с Себастьяном отправятся перекусить и согреться в Тетфорд, а затем встретятся с парой в Саммерсете. План получился несколько запутанным, но Ровена радовалась лишнему времени, проведенному вдвоем с Джоном.

Аэроплан запрыгал по полю в направлении девушек и неуклюже развернулся хвостом к ангару.

Когда он остановился, Ровена бросилась к нему и погладила фюзеляж.

— Мне кажется, ты радуешься ему больше, чем мне, — протянул Джон, снимая кожаный шлем.

Его слова прозвучали отзвуком замечания Элейн, и Ровена рассмеялась:

— Что такое? Ты ревнуешь к Люси?

Пилот улыбнулся из кабины:

— Ты назвала ее Люси?

— У всех аэропланов должны быть имена, — уверенно заявила Ровена. — Тогда они станут лучше к тебе относиться. Кто знает, может, ты начнешь реже попадать в аварии.

Джон со смехом спрыгнул на землю и ухватил возлюбленную за руки:

— Правда?

— Эй, мы уезжаем! — крикнула Элейн из машины. Себастьян завел мотор и помахал рукой. — Встретимся во «Фримонте».

— Итак, ты готова к уроку или нет?

— Всей душой.

Джон подхватил лестницу и приставил к борту самолета. Ровена вскарабкалась наверх, уселась поудобней в кабине. Сердце колотилось от возбуждения, хотя она понимала, что взлететь сегодня не получится. Джон показал панель управления и заставил повторять названия и предназначения всех приборов, пока они не отпечатались в памяти. Затем молодые люди выбрались наружу и изучили все внешние детали аэроплана.

— Ты быстро все схватываешь, — похвалил Джон, и Ровена засияла от удовольствия. — Мне доводилось учить солидного возраста мужчин, причем они запоминали названия намного медленнее тебя.

— Потому что я рождена пилотом, — гордо заявила Ровена.

— Неужели? — Джон обхватил ее за талию.

— Да, — с уверенностью кивнула девушка.

— Давайте уложим Люси спать и отпустим рабочих, — крикнул от ангара мистер Диркс.

— Люси? — ухмыльнулся пилот.

— Надо же ее как-то называть, — смущенно пожал плечами великан, чем вызвал очередной смешок.

— Видишь, ты на всех производишь неизгладимое впечатление, — прошептал Джон на ухо Ровене и со всех ног бросился помогать закатывать самолет в гараж.

Молодая пара одолжила у мистера Диркса на вечер его «сильвер-гост». Самого великана согласился подвезти до города один из механиков.

— Твой брат знает, что я приеду? — с тревогой спросила Ровена на пути к поместью Уэллсов.

— Новость ему не понравилась, но я поставил его перед фактом, — кивнул Джон.

Он крепко сжал руку возлюбленной. Ровена попыталась улыбнуться, но из-за волнения ей удалось изобразить лишь натянутую гримасу.

— А мама с сестрой знают, кто я?

Пилот ответил не сразу:

— Я сказал матери, но она велела не посвящать Кристобель, пока вы лучше не узнаете друг друга. Сестра была любимицей отца. Она все еще плачет о нем по ночам.

Ровена уставилась на дорогу. Стыд за дядю тяжело давил на сердце, хотя она прекрасно осознавала, что непричастна к трагедии. Но как логика поможет справиться с вездесущим чувством вины? При всех стараниях Ровена не могла отделаться от мысли, что ответственность за выпавшие на долю Уэллсов страдания лежит и на ее плечах. Ведь ее фамилия Бакстон, а Бакстоны раз за разом отбирали у бывших друзей-соседей и земли, и богатство.

— Как поживает твоя матушка? — еле слышно спросила она.

Не отрывая глаз от дороги, Джон переплел пальцы с пальцами возлюбленной:

— Она сильная женщина. Ее мать родом из Шотландии. От нее мы унаследовали рыжие волосы и упрямство. Да, она сильно удивилась. Но она знает, что никогда в жизни я еще не увлекался девушкой настолько, чтобы знакомить ее с родными. Чувства для мамы значат больше, чем твоя фамилия. Она поможет усмирить Джорджа.

Автомобиль завернул за угол, и Ровена снова поразилась разнице между поместьем Уэллсов и Саммерсетом. Если в особняке дяди все мелочи выглядели продуманными, чтобы производить наилучшее впечатление, то в усадьбе Джонатона правили бал практичность и здравый смысл. Единственной вольностью оставался плющ: он затянул весь торец здания и часть крыши, скрывая в пышных зарослях дымовые трубы.

— Мне нравится твой дом, — задумчиво призналась Ровена.

— Он стоял здесь еще до постройки Саммерсета. Как удалось выяснить, наш предок-основатель — не знаю, какую фамилию он тогда носил, — был кузнецом. Он отказался от защиты правящего в этих краях семейства, предков Бакстонов, и не захотел строиться рядом с замком. Так что, за исключением краткого периода примирения, Уэллсы и Бакстоны никогда не ладили друг с другом.

Джон остановил автомобиль на лужайке перед домом и выпрыгнул наружу, чтобы помочь выйти спутнице. Ровена не хотела выглядеть заносчивой, так что старательно продумала наряд: практичный твидовый костюм с тонкой льняной блузкой. Волосы она собрала в простой пучок на затылке; из украшений выбрала лишь скромное жемчужное ожерелье. Она хотела найти тонкую грань: не обидеть семейство Уэллс пренебрежением к своему внешнему виду, но и не разыгрывать госпожу, снизошедшую к вассалам.

Перед входом в дом у Ровены от волнения вспотели руки. На стук из кухни выглянула хозяйка:

— Проводи свою даму в гостиную, Джон. У нас тут небольшая проблема.

— Вовсе нет! — раздался крик Кристобель, и воцарилась тишина.

Джон подмигнул Ровене и проводил ее в просторную комнату с частыми низкими балками на потолке. Блеск полированного дуба отражался в широких досках пола. Тут и там стояли удобные потертые диваны и кресла, а между ними примостились нагруженные тяжелыми, обтянутыми кожей томами и вазами с еловыми лапами столики. Скорее всего, растения в ожидании гостьи расставила Кристобель. Стены были отделаны темными деревянными панелями, но мрачную атмосферу развеивали пять больших окон с обитыми мягкой тканью подоконниками. Самым фривольным предметом обстановки выглядел белый камин — изысканная лепка поражала красотой. При виде комнаты Ровену охватило желание уютно устроиться с книжкой под окном и провести так весь день.

— Восхитительно!

Девушка подошла к окну, и пилот последовал за ней. Перед ними открывался вид на огород, а чуть дальше Ровена заметила небольшую оранжерею. Летом дом обеспечивался и свежими овощами, и цветами.

— Кристобель тоже любит гостиную. Мы с братьями предпочитали кухню. Там всегда можно найти что-то вкусное. Хотя при жизни отца мы часто проводили здесь зимние вечера, когда заканчивали с работой.

В горле Ровены поднялся комок, не только из жалости к семейству Уэллс, которое потеряло главу, — она горевала и о себе с сестрой. Ведь они тоже недавно лишились отца.

— Мы обычно собирались в папином кабинете. По очереди читали французские романы, а отец поправлял произношение. Иногда Пруденс играла на пианино или Виктория читала нам стихи. — Ровена опустила глаза. — Я часто вспоминаю те времена.

Джон сочувственно сжал ее руку:

— Кто такая Пруденс? Вроде ты не упоминала о ней раньше.

— Она… — Ровена замялась.

Слова «дочь гувернантки» не шли с языка. Пруденс значила для Бакстонов намного больше. Она была частью семьи.

— Мы с Викторией считали ее сестрой. Любили, как родную.

— А разве Пруденс не та камеристка, которую вы выгнали из дома? — спросил за спиной Джордж. — Мне рассказывал о ней знакомый. Он работает в Саммерсете. Бедная девушка приехала в особняк в качестве служанки, потому что иначе твой дядя не хотел пускать ее на порог, ведь ее мать — простая гувернантка. Глазом никто моргнуть не успел, как Пруденс обвенчали с каким-то лакеем и отправили обратно в Лондон. Бакстоны хорошо знают, как избавиться от неугодных гостей.

Джордж пытался говорить небрежно, но в голосе сквозила горечь; она наполняла уютную комнату желчью. Джон со стиснутыми кулаками кинулся на брата.

Ровена ухватила его за руку и попыталась остановить. В груди кипело возмущение от мысли, что ее личную жизнь рассматривают, словно под микроскопом.

Она взглянула в лицо Джорджа и поразилась его несходству с братом. Во взгляде Джона дышало летнее тепло, а голубые глаза старшего сына Уэллсов излучали ледяной холод зимнего неба.

— Похвально, что вы хорошо запоминаете слухи и полуправду, но ваш осведомитель вряд ли знает, что произошло на самом деле. Мы с Викторией любили Пруденс как родную сестру. Но если кому-то хочется, он может верить сплетням.

— Я им не верю, — коротко заявил Джон, не спуская глаз с брата.

Оба были примерно одного роста, но пилот вырос более худощавым, с узкими бедрами и длинными ногами. И хотя Джонатон мог похвастаться широкими, сильными плечами, мощная фигура Джорджа выглядела так, будто ему ничего не стоит поднять стог весом в сотню-другую фунтов.

— Ты заявил, что она непричастна к прегрешениям дяди, братец, так что я немного поспрашивал и наткнулся на эту грязную историю. Яблоко от яблони недалеко падает. И что я получаю вместо спасибо?

— Получишь еще хуже, если не оставишь нас в покое, — звенящим голосом заявил Джон.

— Я смотрю, после моего отъезда ничего не изменилось, — раздался из дверей голос. — Джордж и Джонатон всегда спорили, хотя не помню, чтобы ссоры вспыхивали из-за девушки. Тем более такой красивой.

На миг оба брата застыли, будто оторвать друг от друга взгляд означало сдаться. Ровена взяла Джона под руку и встала рядом. Она чувствовала, как напряжение в его мускулах медленно ослабевает от ее близости.

— Меня зовут Ровена. — Она повернулась к новоприбывшему с очаровательной улыбкой. Бросила косой взгляд на Джорджа и добавила: — Ровена Бакстон. — Карие глаза мужчины понимающе распахнулись, но девушка продолжила: — Моего отца звали сэр Филип Бакстон. Он родился в Саммерсете, но еще в молодости уехал оттуда. Мы с сестрой родились и росли в Лондоне.

С колотящимся сердцем она протянула руку. По рыжим волосам Ровена поняла, что перед ней представитель семьи Уэллс, и она содрогалась при мысли, что вызовет неприязнь и второго брата Джона.

Мужчина задумчиво посмотрел на ее руку и вдруг улыбнулся:

— Рад знакомству, мисс Бакстон. Поскольку оба моих брата ведут себя как дикари, придется представиться самому. Меня зовут Самюэль, и я второй по старшинству в нашем выводке. И не волнуйтесь, мисс Бакстон, я не буду вас судить только по фамилии.

Лишь сейчас Ровена заметила, что мужчина одет в простой черный сюртук с белым воротничком викария. Она едва не рассмеялась от облегчения:

— Прошу вас, называйте меня по имени. Кристобель еще не знает всех подробностей, и я бы предпочла сказать ей лично.

Ровена бросила быстрый взгляд на Джорджа, и у того хватило совести отвести глаза.

— Вполне разумно.

— Что вполне разумно? — спросила Маргарет Уэллс, входя в комнату. — Только не говорите мне, что вы что-то задумали. Ровена еще к нам не привыкла. Она решит, что мы совсем обезумели.

И снова Ровена обратила внимание на легкий акцент хозяйки дома. Маргарет подошла к ней и в качестве приветствия поцеловала в щеку:

— Рукопожатие и реверансы не годятся для девушки, которая принесла моему сыну столько счастья. Никогда не думала, что его сможет увлечь что-то помимо аэропланов. Но стоит ему услышать ваше имя…

— Мама! — запротестовал Джон, в то время как Ровена растаяла от радости. — У тебя бурное воображение! Тебе только повод дай, ты тут же примешься показывать нашей гостье фамильную фату из шантильских кружев.

— Не подавай ей подобных идей. — Самюэль поцеловал и крепко обнял мать.

Джордж отчужденно стоял в стороне. Очевидно, он злился, что план посеять раздор между ней и Джоном не сработал. Ровена разглядывала его из-под ресниц, пытаясь угадать дальнейшие намерения. Такие люди легко не сдаются, и девушка знала, что даже при поддержке Джона ей лучше рассказать о происшествии с Пруденс чистую правду. В животе неуютно забурлило. Она не станет выгораживать себя. Если надеяться на совместное будущее, надо быть честными друг с другом.

Маргарет предложила всем по бокалу шотландского виски.

— Слышала, что американцы завели новый обычай, называется «аперитив». И хотя я редко связываю понятие «цивилизованный» с американцами, эту традицию я не могу назвать иначе.

Мужчины охотно согласились. В комнату вошла Кристобель. В белом шерстяном платье со старомодным голубым кантом она выглядела скромно, но изящно. Ровена на глаз определила, что платье подгоняли по фигуре, причем вполне умело. Она мудро воздержалась от комплиментов наряду — наверняка Кристобель его стеснялась — и после приветствий похвалила ее волосы:

— Как тебе удалось завить локоны так гладко? Мне подобные прически совершенно не даются.

Кристобель раскраснелась от удовольствия:

— Вам придется спросить матушку. Боюсь, я немного неуклюжа, когда мне в руки попадают щипцы и расческа.

— Я так долго ждала девочку и так обрадовалась ее рождению, что постоянно ее причесывала, — засмеялась Маргарет, разливая виски.

Джон взял два бокала и подвел гостью к софе. Кристобель присела в кресло рядом с ними. Ровена сделала осторожный глоток и раскашлялась.

— Не торопись, — предупредил Джон. — Его делают наши родственники в Эдинбурге. Каждый год мы получаем от них ящик самого крепкого скотча. Они опасаются, что иначе английская кровь в наших жилах одержит верх и мы превратимся в маменькиных сыночков и нытиков.

— Чудесные бокалы, миссис Уэллс, — улыбнулась Ровена.

— Прошу вас, зовите меня Маргарет. Да, это свадебный подарок моей тети. Они сделаны из уотерфордского хрусталя; этот вид называют «Звездой Эдинбурга».

Ровена глотнула еще и робко улыбнулась собравшимся. При всем желании она чувствовала, что бокал ей не осилить, но не хотелось обидеть семейство Джонатона. Тем более все происходящее напоминало какое-то испытание — особенно пристальный, полный презрения взгляд Джорджа с другого конца гостиной.

Положение спасла Кристобель, когда принялась без перерыва болтать о лошадях и верховой езде.

— Вот бы меня пригласили на охоту в следующем сезоне. На лошади я держусь довольно уверенно.

— Ты еще слишком молода, чтобы выходить в свет, — заметила мать.

— Я часто получаю приглашения на охоту, — улыбнулась Ровена. — Если Маргарет не возражает, с удовольствием возьму тебя с собой.

Вместо ответа Кристобель покраснела до корней каштановых волос и уставилась в пол. Ровена переводила взгляд с Джона на хозяйку дома, не понимая, где допустила ошибку.

— Не уверена, что мы успеем заказать ей амазонку, — деликатно произнесла Маргарет, и Кристобель с облегчением закивала.

— О, так до начала охотничьего сезона еще несколько месяцев. К тому же, если костюм запоздает, я могу попросить амазонку у Виктории. Девочки примерно одного сложения.

— Чудесно! — просияла Кристобель. — Я много тренировалась с Гренадином, моим охотничьим скакуном, и знаю, что он справится. Хотя он еще не до конца обучен…

Джордж швырнул в стену бокал. По полу брызнули осколки. Все разом смолкли.

— Мы не примем подачку от чертовых Бакстонов!

Кристобель охнула и уставилась чистыми голубыми глазами на Ровену. Маргарет встала:

— Ты только что разбил дорогой бокал, который я очень любила. Не говоря о том, что набор теперь не полный.

— Я любил отца. А ты его любила, мама? Ты выбрала странный способ доказать свою любовь, пригласив на обед кого-то из Бакстонов.

Женщина побледнела, и ее пальцы сжались вокруг бокала, будто хозяйка дома собиралась последовать примеру сына.

— Даже не собираюсь удостаивать подобную глупость ответом. Никто не любил вашего отца так, как я. И если бы я считала, что эта девушка хоть отдаленно причастна к его смерти, ее бы тут не было. Но она ни при чем. Единственный человек, который виновен в гибели отца, — он сам. Не судьи, не стряпчие и не Бакстоны. Мне жаль, что ты не желаешь этого понять. — Маргарет залпом допила остатки скотча. — Ровена, прошу прощения, что вам пришлось стать свидетельницей подобной выходки. Джордж порой ведет себя как упрямый ребенок. Когда человек сам лишает себя жизни, нам трудно понять почему, и зачастую мы пытаемся взвалить ответственность на всех, кроме виновника.

— Мадам, обед подан, — возгласил появившийся в дверях пожилой слуга.

Женщина хмуро улыбнулась:

— Мальчики, я надеюсь, что все вымыли руки и помнят о хороших манерах. У нас гости. Ровена, отобедаете с нами? Мне бы не хотелось, чтобы наше знакомство закончилось так печально. Когда в семье столько мальчишек, от стычек никуда не деться.

Ровена с трудом поднялась на подгибающихся ногах:

— У нас в семье были три девочки, и тоже часто случались ссоры. Хотя совсем иного рода.

Джон взял ее под руку и проводил к столу.

— Надеюсь, вы не против поесть в кухне. Как я уже говорила при прошлой встрече, мы проводим тут большую часть дня.

Хлопнула входная дверь, и Ровена догадалась, что Джордж за столом не появится. Судя по видимому облегчению на лице Маргарет, подобное решение сына ее, скорее, обрадовало.

Кристобель ни словом не обмолвилась о ссоре. Ровена попыталась ее разговорить, но безуспешно, а потому сосредоточилась на остальных, пытаясь как можно больше узнать о семье Джона. Уильям, четвертый сын, на два года старше Кристобель, сейчас работал у родственников в Шотландии, учился делать виски. Самюэль жил в небольшом приходе в окрестностях Тетона и недавно обручился с одной из прихожанок. За разговором также выяснилось, что мистер Диркс — старый друг Маргарет.

На стол подали простые, но вкусные и сытные блюда, так что после вишневого пудинга с кремом Ровена только качала головой в ответ на все предложения о добавке.