Поднимаясь ко мне Лейтон Мишель
Кэш
Я знаю, что нарушил правила дорожного движения раз двадцать, но мне абсолютно все равно. Не думаю, что хоть когда-нибудь пересекал Атланту с большей скоростью, тем более в часы пик. Перестраивался из потока в поток, дюжину раз заезжал в карманы и на полосы для спасательных служб, чтобы миновать пробки, протискивался между машинами в местах, где движение было слишком медленным, – никому не стал бы советовать так вести себя на дороге. Если бы я разбился по пути к месту, где держали Оливию, никому не стало бы от этого лучше. Нисколько. И все же… это, кажется, ничего для меня не значит. Я думаю только о том, что могут сделать с Оливией, что с ней могли уже сделать.
Меня затапливает злость, и я скрежещу зубами, чтобы как-то справиться с напором чувств. Если они хоть пальцем ее тронули… Если с ее прекрасной головки упал хоть один волосок… Если, упаси боже, они делали с ней всякие вещи…
От одной мысли о том, как такие мужчины любят поступать с женщинами, меня начинает мутить и одновременно бросает в дрожь от бешенства. Утешаю себя, что Оливия находится у них в руках недостаточно долго. К моменту, когда я добираюсь до места, проходит самое большее два часа. Но Оливия, пленница, может ощущать это как отрезок времени длиною в жизнь.
«И виноват во всем этом ты: тем, что вовлек ее в эту жуткую историю!»
Крепко сжимаю руль и жму на газ, как будто, если мчаться на сумасшедшей скорости, можно догнать и перегнать собственные ошибки. Теперь уже поздно, не в моих силах повернуть события вспять. Одна надежда – исправить ошибки и не допустить подобного в будущем. Устроить все так, чтобы Оливия больше никогда не оказывалась в опасности. Даже если для этого мне придется стать преступником.
Такие мысли противоречат моей натуре; повернуть в этом направлении – значит предать все, во что я верю. Но могу сказать твердо: теперь я лучше понимаю мотивы отца. Все, что он совершил, было сделано ради нас. Даже если считать его поступки невероятной глупостью. Полагаю, вопрос лишь в том, найдется ли такой человек, а может, несколько людей, ради которых стоит пуститься во все тяжкие.
Таких, как Оливия.
И снова ночным кошмаром, который ты не в силах забыть, даже окончательно проснувшись, перед глазами встает картинка: Оливия кричит и бьется, а мужчины без лиц истязают ее – рвут на ней одежду, лапают ее своими погаными руками. На этой точке все разумные рассуждения летят к чертям собачьим. Я без раздумий лишу жизни любого, кто причинит боль Оливии. Любого. Может быть, я буду всю жизнь жалеть об этом, но, раз уж речь идет о безопасности Оливии, мое раскаяние уравновесится этим доводом.
В животе бурлит – так проявляется злость. В бешенстве скрежещу зубами. Челюсти сводит, до того крепко они сжаты. Ярость, как зверь в клетке, мечется в груди, рвется наружу, чтобы взять реванш.
Давлю на газ и мчусь на полной скорости к Оливии.
Остаток недолгого пути проходит в тумане мыслей о насилии и ужасающих образов. К тому моменту, как я пересекаю описанную Гевином улицу, чувствую, что вот-вот взорвусь, если не дам волю кулакам, не встречу кого-нибудь, кого можно осыпать ударами, пока у меня под ногами не будет валяться безжизненное тело.
Припарковав мотоцикл рядом с красным минивэном, иду по улице, как случайный прохожий, обратно к тому перекрестку, за которым находится дом, где дер жат Оливию. Останавливаюсь у перехода, смотрю в обе стороны улицы, примечаю как можно больше деталей, но не задерживаюсь дольше положенного, чтобы не вызвать подозрений.
Улица на вид вполне мирная. Тут живут люди небогатые. Об этом можно судить по размеру и незатейливости домиков. Они выстроились двумя аккуратными рядами – маленькие квадратные кирпичные коробки с окнами без ставен. Аккуратные газончики, но пустые – голый функционал. В целом от пейзажа дух не захватывает. Кое-где на подъездных дорожках стоят велосипеды, но на задних дворах я не увидел никаких садовых прибамбасов – ни бассейнов, ни беседок, ни качелей.
Пока иду по изрезанному трещинами тротуару, который петляет между давно не стриженными деревьями-переростками, прихожу к выводу, что это прекрасное место для подпольной жизни. На улице всего несколько машин, которые, наверное, принадлежат людям, работающим в ночную смену. И сейчас хозяева спят. Остальные обитатели, вероятно, или в школе, или на работе, так что преступникам тут раздолье – делай что хочешь, никто ничего не увидит и не услышит, потому что некому.
Замечаю «хаммер» Гевина. По мере приближения к машине шныряю взглядом направо-налево. Удостоверившись, что за нами не следят, открываю дверцу и, пригнув голову, залезаю внутрь.
Гевин тут же сует мне нож с десятисантиметровым лезвием. Отличная вещь, если надо перерезать горло или добраться до внутренних органов. Беру его, не задавая вопросов, и прячу в сапог. А Гевин тем временем надевает глушитель на свой «макаров».
– Ирония? – спрашиваю я, имея в виду, что пистолет сделан в России. Гевин усмехается. – Итак, что тебе известно?
– Не намного больше, чем раньше. Рядом с такими домами, да еще при свете дня, трудно остаться незамеченным. Если бы я знал обстановку заранее и пришел подготовленным, то проверил бы телефонный кабель. Но к счастью, у меня всегда с собой кое-что есть.
– Слава богу, что ты ублюдочный параноик.
– Правда? В противном случае твоя девчонка была бы по уши в дерьме.
– Ты имеешь в виду – больше чем по уши.
– Я думаю, могло быть и хуже. Чуваки, которые ее держат, – не проблема. Нам повезло, что переговоры с тобой были назначены на то же время. Нетрудно догадаться, что все это спланировано заранее. Не только передача книг, но и расстановка сил. В общем, я считаю, мы в хорошем положении. Ничего, что они Братва. Никто не узнает о том, что случится в этом домишке, пока кто-нибудь из старших не придет проверить этих сявок, когда они не ответят на телефонный звонок.
Нам на руку и то, что местные жители наверняка не суются в чужие дела, боясь получить пулю.
– Ты провел здесь все утро. Не думаешь, что это довольно рискованно? Кто-нибудь мог записать номер машины?
– Не-а. Когда я увидел, что мною интересуются, отъехал на задворки и поменял номера на ворованные. Они намагничены, так что поставить их поверх настоящих не составило труда, и никто не догадается, нет тут таких умников. Если кто-нибудь будет сидеть у меня на хвосте и если в дело вмешается полиция, они получат номера одного старого педофила, который живет в Кантоне. – Гевин делает паузу, хмурится и качает головой. – На самом деле было бы неплохо, если бы кто-нибудь запомнил номера. Думаю, этому ублюдку не помешает, если к нему нагрянут с дружеским визитом представители власти.
– Тогда о чем ты задумался?
При мысли о том, что пора браться за дело, в кровь выплескивается адреналин. Такое ощущение, что я могу из положения лежа выжать на руках эту чертову машину!
– Тебе не терпится войти в дом, да? – поддразнивает меня Гевин.
Я думаю об Оливии и скриплю зубами.
– Не могу дождаться момента, когда ворвусь туда и проломлю кому-нибудь череп. Если они посмели тронуть ее хоть пальцем…
Сердце колотится в груди, когда я усилием воли стараюсь выкинуть из головы картинку, как терзают Оливию.
– Тебе нужно сохранять спокойствие, Кэш. Мы должны быть собранными и сделать все как надо, иначе может случиться непоправимое.
Делаю глубокий вдох и киваю:
– Знаю, знаю. Я не боюсь, что могу пострадать. Просто хочу вызволить оттуда Оливию так, чтобы с ней все было в порядке. Что будет с этими подонками, меня не волнует, лишь бы они снова к ней не лезли.
Смотрю на Гевина. Тот качает головой и говорит, будто ставит точку в разговоре:
– Никогда.
Его слова – не пустяк, не мелочь. Мы напряженно смотрим друг на друга секунды две, а потом я согласно киваю:
– Никогда.
Новая волна адреналина, возможно с легкой примесью страха, вызванного неизвестностью грядущего. Я не боюсь похитителей. Не боюсь, что не удастся благополучно забрать Оливию. Я освобожу ее. И обеспечу ей безопасность. По-другому быть не может.
Я опасаюсь последствий. Убедился на собственном опыте, что может случиться, если наш план не сработает и сделка с этими людьми не состоится. Ничего хорошего не будет. Вот гадость! Это может растянуться на двадцать пять лет.
– Ну, теперь за дело. Сделаем так: ты отвезешь меня на другой конец квартала и высадишь. Сам уедешь и где-нибудь оставишь машину. Ты подойдешь к входной двери, я – к задней. Уверен, там есть задняя дверь.
– Ты там можешь напороться на что-нибудь. Не забудь, вполне возможно, их предупредили.
– Хотя они понятия не имеют, что я знаю, где они прячутся.
– Да, но им, вероятно, уже позвонили и сообщили, что планы изменились. Они, может быть, готовятся перевезти ее куда-нибудь или… сделать с ней что-нибудь.
В горле встает ком.
– Так давай ворвемся туда.
Гевин запускает мотор «хаммера».
– Подними заднее сиденье. У меня там потайное отделение. В нем должны быть шапки, перчатки и краска для лица. Нам придется вламываться в дом при свете, так что давай хоть замаскируемся немного. – Тянусь назад и пытаюсь поднять сиденье, но оно не поддается. – Там под подушкой – маленький рычаг.
Нащупываю рычаг, тяну его вверх. Подушки складываются, и под нижней открывается тайник. Там и правда лежит все перечисленное и прочие нужные вещи.
– Мой лучший друг – партизан, – говорю я саркастично и вынимаю то, что нам нужно.
– Тебе бы радоваться и благодарить.
Я опускаю сиденье на место. Смотрю на Гевина, он – на меня, и я киваю.
– Я рад, приятель. И ценю это больше, чем ты думаешь.
Гевин кивает в ответ. Знаю, он понимает, что я говорю искренне. Это видно по его лицу. Мы с ним как будто побратались. У обоих есть прошлое, от которого мы бежим, оба готовы на решительные шаги ради тех, кого любим, и оба, вполне вероятно, рано встретимся со смертью. Этого достаточно, чтобы связать двух парней неразрывно. Эта дружба крепче той, что возникает в футбольных командах или студенческих братствах.
Открываю плоскую круглую крышку банки с краской. Содержимое – чернильно-черное и похоже на крем для обуви, только более маслянистое. Откидываю солнцезащитный козырек, под которым есть зеркало, быстро обмакиваю два пальца в краску и провожу полосы по щекам. Повторяю процедуру, пока все лицо не разделяется на фрагменты; сам себя не узнаю в отражении.
Надеваю и надвигаю на глаза бейсболку, потом засовываю руки в перчатки. Гевин притормаживает и останавливается на улице позади какого-то дома.
– Я свистну, когда окажусь на крыльце. Пригни голову, а руки засунь в карманы. Не забывай следить за флангами. Будь осторожен там, внутри.
– Спасибо, приятель. Ты тоже.
– Я оставлю ключи под ковриком. Вытаскивай оттуда Оливию как можно быстрее.
– Вот, – говорю я, достаю из кармана ключ от мотоцикла и передаю его Гевину. – За красным мини вэном, через улицу отсюда. Встречаемся у меня. – Я тянусь к дверце. – Увидимся, когда сделаем дело.
Гевин улыбается и поднимает вверх кулак. Я ударяю по нему своим и выхожу из «хаммера».
Уткнув подбородок в грудь и засунув руки в карманы, медленно подхожу к дому, который расположен за тем, где держат Оливию. Спокойно пересекаю двор, огибаю здание сбоку, постепенно приближаясь к месту назначения.
Слышу нутряное урчание «хаммера» – это подъезжает и паркуется Гевин. Замедляю шаг, чтобы у моего напарника было время подойти к входной двери. Останавливаюсь и делаю вид, что завязываю шнурки, хотя в этом нет смысла, потому как у меня на ногах сапоги. Но с виду все нормально, если кто-нибудь наблюдает за мной издалека, хотя я надеюсь, что таких нет.
Слышу, как ботинки Гевина шлепают по тротуару, а потом раздается тихий свист. Я поднимаюсь и подхожу к задней двери со стороны внутреннего двора. Дверь старая, деревянная, похоже, выломать ее будет легко.
До меня доносится звук дверного звонка, а потом приглушенные голоса и топот. Из простого любопытства пробую повернуть ручку. Заперто.
«Не повезло. Такая чушь бывает только в кино».
Когда, судя по звукам, а в данном случае это крик «какого черта!», я понимаю, что Гевин внутри, задираю ногу и изо всех сил бью в дверь пониже ручки.
Как я подозревал, косяк выламывается очень легко – и вот путь открыт. Посреди кухни с оторопелым видом стоит один из похитителей Оливии и смотрит, как я врываюсь в пролом на месте задней двери. Передо мной в немом изумлении застыл молодой парнишка, такие учатся в колледжах, но это не вызывает во мне чувства вины за то, что я собираюсь хорошенько врезать ему.
Противник не успевает уклониться от моего кулака.
Два удара в лицо – и он в отключке.
«Это было довольно просто».
Переступаю через неподвижное тело и бросаю взгляд на переднюю дверь, где Гевин метелит второго братка. Видя, что ситуация под контролем, бросаюсь искать Оливию.
Направо от меня – короткий коридор, в него выходят четыре закрытые двери. Оливия может быть за любой из них. В конце коридора еще одна – туалет или еще что, может быть, лестница в подвал. Торопливо открываю первую.
Замечаю какое-то движение и тут же получаю удар в живот. Не успев толком оправиться, бью противника кулаком по яйцам. Слышу стон, и к моим ногам падает тело. Пинаю его по ребрам, потом встаю на колено и наношу удар в лицо. Голова противника безжизненно откидывается. Добавляю еще, чтобы браток не очнулся слишком быстро.
«Похоже, народу здесь больше, чем предполагал Гевин».
Окидываю взглядом маленькую спальню. Кроме потертого зеленого кресла с откидной спинкой и телевизора, который стоит на старом пластиковом ящике, в ней ничего нет. Покидаю эту комнату и направляюсь к следующей, на этот раз проявляя больше осторожности.
Поворачиваю ручку, приоткрываю дверь и отскакиваю. Раздается выстрел. Доля секунды – и я ощущаю, что в плечо попала пуля. Но этого мало, чтобы меня остановить. Вторая пуля задевает ребра с левой стороны. Я замираю – больно до чертиков, – но тут же бросаюсь внутрь и налетаю на противника прежде, чем он успевает сделать новый выстрел.
Мы валимся на пол, кепка слетает с головы, пока я стараюсь уложить соперника на лопатки, что сделать непросто. Этот ублюдок в шрамах намного крупнее, чем остальные, с которыми мне пришлось повстречаться. Заняв доминирующее положение, я бью его лбом в переносицу. В ушах ревет пульс, но я все равно слышу хруст костей и крик боли, резкий и внезапный.
Браток не успевает продолжить борьбу – ботинки Гевина появляются рядом с его головой. Мой друг наклоняется, обхватывает бандита сзади за шею и крепко сдавливает. Пальцы парня тянутся к мощной руке Гевина в попытке освободиться. Безуспешно, могу заметить. Гевин силен как бык и норовистее вдвое, если вы не на его стороне. А этот парень? Он точно на противоположной.
Отлепляясь от противника, я киваю другу и направляюсь к двери. Осталось две комнаты. Оливия должна быть в одной из них.
25
Оливия
Начинаю приходить в себя и слышу громкий хлопок, следом за которым раздается грохот – что-то ударяется в стену. Я знаю, где нахожусь, по крайней мере помню, что меня похитили и держат… в каком-то месте. В голове немедленно всплывают обрывки воспоминаний, возвращается страх, охвативший меня, когда на лицо снова положили тряпку.
Я понимаю, что хлопок – это выстрел. Странно, но моя первая реакция – не испуг, а облегчение. Радуюсь, что могу по характеру звука определить его источник, ассоциации возникают быстро.
«Значит, я еще кое-что соображаю, то есть пока не превратилась в овощ».
Слышу второй выстрел. На этот раз реагирую более логично. Пугаюсь. Нет, не пугаюсь. Прихожу в ужас. Пульс учащается. Страх усиливается оттого, что я едва могу двигаться и еще меньше способна что-либо предпринять. Я осознаю свою беспомощность и отчетливо понимаю: моя судьба, скорее всего, решится без моего участия, даже если я сподоблюсь произнести что-либо членораздельное.
«Куда пропала Джинджер, когда она мне так нужна?»
В голове раздается смех – это смеюсь я. Смотрю на себя будто со стороны и изумляюсь: как можно быть такой беспечной в столь серьезной ситуации.
«Я проигрываю? Неужели это все не сон?»
С трудом открываю глаза. Моргаю – веки тяжелые и не слушаются. Яркий свет с потолка бьет прямо в зрачки, затуманивая зрение, отчего болезненно сжимается живот. Закрываю глаза, делаю вдох и силюсь открыть их вновь.
Слышу какой-то стук и звук тяжелых шагов. Сердце ухает в груди, меня охватывает паника.
«Они идут за мной! Милосердный боже, они идут за мной!»
Собрав остатки сил, все, на что способно мое напичканное снотворным тело, приподнимаю голову с плоской вонючей подушки и обвожу взглядом комнату слева направо. Я нахожусь в маленькой, скудно обставленной спальне. Одна. Слева от меня окно.
В глазах плывет, я не сразу понимаю, что это от слез. Мне бы только добраться до окна… наружу… на свободу…
«Может быть, мне кто-нибудь поможет…»
Делая глубокий вдох, сгибаю руки в локтях и пытаюсь, опершись на них, принять вертикальное положение. Однако локти будто сделаны из желе и разъезжаются, как только я переношу на них вес. Предпринимаю вторую попытку. Безрезультатно.
Бесплодность усилий, беспомощность и безвыходность ситуации наваливаются на меня тяжким бременем. Только на этот раз, чем дольше я остаюсь в сознании, потому что никто не сует мне в лицо пропитанную снотворным тряпку, тем яснее становится в голове. И тем большую панику я ощущаю.
Говорю себе: «Ты должна пытаться, снова и снова», – и тут что-то с грохотом врезается в дверь комнаты. Летят щепки, створка срывается с петель, и сквозь проем в помещение влетает запущенное кем-то снаружи тело. Силюсь собрать мысли в кучку и осмыслить происходящее.
Высокий худощавый мужчина с кустом упругих каштановых кудряшек на голове приземляется у кровати. Снова поворачиваю голову к двери, сердце подскакивает к самому горлу, и я вижу самую прекрасную из всех возможных галлюцинаций.
Передо мной, подобный грозовой туче, стоит Кэш. Лицо вымазано краской, все полосатое, а губы искривлены от ярости. Он выглядит устрашающе. Убийственно.
Как посланец небес.
На миг он встречается со мной взглядом. Вижу в его глазах ярость, решимость, в них написано: «Я стою на пороге безумия». Но, кроме того, в них читается облегчение и нечто такое, отчего у меня тает сердце. Потом его внимание отвлекает происходящее у кровати.
Кэш падает на колени, кулаки начинают работать с бешеной скоростью, вверх-вниз, вверх-вниз, я слышу его животный рык. Удары, удары, удары, глухие, с влажным чавканьем, хрустом костей. От этих звуков рот у меня наполняется горькой слюной. Перед глазами встает окровавленное лицо, которое Кэш месит массивными кулаками, вколачивает в дощатый пол. Но мне этого парня почти не жалко. На самом деле если бы я могла двигаться, то сама приложила бы руку, с большим удовольствием выколотила бы из него порцию дерьма.
Через несколько секунд Кэш встает на ноги и бросается к кровати. Вся сцена кажется мне сюрреалистичной, пока он не пригибается и его лицо не оказывается вровень с моим. Кончики пальцев нежно гладят меня по щеке.
– С тобой все в порядке? – шепчет Кэш.
Его лицо – маска страдания. Я вижу, что его пожирает чувство вины. Он думает, что виноват во всем.
– Теперь да.
Кэш на миг закрывает глаза, а когда открывает вновь, я вижу в них всю его душу.
– О боже мой, Оливия, я не знал… я думал… Если бы с тобой что-нибудь случилось…
– Со мной все хорошо, – говорю я, точно не зная, так ли это на самом деле; просто чувствую потребность утешить Кэша, умерить его душевную боль.
И тут явственно вижу, что к нему возвращается способность рассуждать и подталкивает к действию.
– Надо забрать тебя отсюда.
Я понимаю, что он прав, и чувствую, как воздействие зелья уменьшается с каждой минутой, но все равно сомневаюсь, что смогу идти.
– Поможешь мне встать?
На лбу Кэша залегает складка.
– Помочь тебе встать? – переспрашивает он так, будто убит этой просьбой.
Я теряюсь, но Кэш не дает мне времени на разговоры. Вместо слов он подсовывает под меня руки и поднимает.
Как будто мне дали успокоительного или чего-то в том же роде, близость Кэша производит на меня немедленное и радикальное воздействие. Чувство такое, будто я рассыпаюсь на части и парю, танцую и плачу, живу и умираю. Завернуться в него, утонуть в руках этого плохого парня, раствориться в его прекрасном сердце – это мой мир.
Каким-то образом, сама проглядела, но я влюбилась, и влюбилась сильно.
В своего душевного друга. Единственного на всю жизнь. В моего героя.
Внезапно я поняла, что никогда никакой плохой парень не разбивал мне сердце. Я не была раздавлена предательством, обманута пустой игрой. Я ни одного из них не любила настолько, чтобы они могли принести мне реальный вред, причинить боль надолго. Слегка уязвленная гордость, глупые сердечные страдания да пара щелчков по самолюбию, но все это – детские игрушки в сравнении с тем, что могла сделать со мной утрата Кэша.
Какой урок извлекла я из своих ошибок в людях? А вот он: доверие не приходит сразу. Я обвиняла в своих проблемах мужчин, которые встречались мне в жизни. Все несчастья в любви я записывала на счет плохих парней, которые гоняются за каждой юбкой, когда на самом деле все ошибки совершала сама. Я подсознательно выбирала таких мужчин, которые докажут мне, что на плохих парней не стоит тратить время, а не тех, которые показали бы мне мою собственную ограниченность, вывели бы из подсознания мои страхи. Это был удобный способ уйти от реальных проблем, пока не появился Кэш. Кэш сломал все, нарушил все мои правила. Он не дает мне повода убегать. Наоборот, дает все основания остаться. И все, что от меня требуется, – набраться храбрости и сделать это, рискнуть и попробовать, хотя я могу получить очередной урок. Кэш предлагает мне нечто такое, во что можно вложиться, а от меня требуется только одно – доверие.
На этот раз настоящее.
Но могу ли я совершить отчаянный прыжок? Способна ли сказать ему: «Я тебя люблю», – когда смерть не стучится в дверь? Когда нам не грозит катастрофа? Могу ли я распахнуть перед ним сердце и стать уязвимой?
За какое-то мгновение между двумя ударами пульса, притом что Кэш смотрел мне в глаза, я умудрилась завести свой одурманенный рассудок в лабиринт сомнений и неуверенности. С легкой благодарной улыбкой кладу голову ему на плечо, и он несет меня из комнаты. Время для размышлений и выводов мы найдем позже.
Надеюсь.
Чувствую прикосновение губ Кэша к своим волосам, слышу тихий вздох, вырывающийся из его груди, и он лихо разворачивается, чтобы вынести меня наружу. Три длинных, мощных шага – и Кэш уже у двери, а в следующий миг – в коридоре. У ближайшего дверного проема Кэш на секунду останавливается и заглядывает внутрь, то же – у следующего. В комнатах пусто. Кэш прижимается спиной к стене и крадется вдоль нее к свету в конце короткого прохода.
Из-за угла появляется Гевин, я тихонько вскрикиваю от неожиданности. Лицо у него, как у Кэша, исполосовано краской, отчего голубые глаза кажутся непомерно большими. Хотя это не те сияющие, сексуальные голубые глаза, которые я привыкла видеть. Они холодны, серьезны и… грозны. Как будто за знакомым лицом мне вдруг открылась совершенно другая личность.
– Она в порядке? – спрашивает Гевин у Кэша и кивает головой на меня.
– Думаю, да. Я все проверю, когда привезу ее домой.
– Это будет скоро. Мне только надо… кое-что тут подчистить.
Не говоря больше ни слова, Гевин заходит в комнату справа от меня, берет за руки лежащего на полу человека и тащит его в коридор. Кэш идет вперед, его цель – входная дверь. Я слежу за Гевином через плечо Кэша.
Гевин дотаскивает своего пациента в отключке до гостиной, где нет никакой мебели, кроме старого коричневого дивана, и прибавляет это тело к рядку уже лежащих на полу. Они уложены плечом к плечу, лицом вниз, словно погибшие на переднем крае. При мысли о том, какая участь им уготована, меня пробирает дрожь. В этот момент я понимаю, что, несмотря на всю свою к ним враждебность – ведь они похитили меня и удерживали силой, – я совсем не хочу знать, что с ними будет. Появляется ощущение, что мне лучше просто не иметь об этом представления.
Выйдя из дома, Кэш останавливается на крыльце и смотрит по сторонам. Обнаружив искомый объект, он выходит на улицу и припускает по ней со скоростью, удивительной даже для его длинных ног. Вот показывается «хаммер» Гевина, и тут же раздается писк сигнализации – мы можем сесть в машину, не доставая ключей. Кэш быстро открывает дверцу со стороны пассажира, усаживает меня и пристегивает ремнем безопасности с такой сокрушительной нежностью, что у меня разрывается сердце.
Он поднимает голову и смотрит мне в глаза – выглядит усталым, но довольным и криво усмехается.
– Отдыхай, малышка. Ты в безопасности.
Мазнув губами по моим губам, Кэш закрывает дверь, а я засыпаю еще до того, как он успевает сесть за руль.
26
Кэш
В раздражении хватаюсь за руль и сжимаю его несколько крепче, чем нужно.
«Ты говорил как баба!»
Едем довольно долго, напряжение постепенно спадает, и все мои мысли обращаются к Оливии. Могу поспорить, я бросал взгляд на ее лицо раз тридцать за поездку. Может, больше. Просто обычно так говорят.
Просто она такая прелестная, и смотреть на нее… хочется, и все тут. Я, конечно, отказывался даже в мыслях допускать, что могу не вытащить ее из этой заварухи, но где-то в глубине души сомнения оставались. Теперь же я разрываюсь между двумя мыслями: какое счастье, что с ней все в порядке, и «я не должен допустить, чтобы подобное случилось впредь».
Сегодня мы сделали первый шаг к этому. Благодаря видеозаписи Нэша выторговали время. Гевин устранил угрозы нижнего уровня и оставил весьма внятное послание, хотя это было опасно. Теперь пора тряхнуть крупную дичь и сделать так, чтобы больше никто и никогда даже не думал покушаться на Оливию, если только они сами не хотят нарваться на серьезные неприятности.
Я все еще надеюсь, что второе объявление, которое я дал, сработает и у меня появится новый козырь в игре, второй туз из отцовского рукава. Если нет, придется использовать то, что есть, пока план не будет доведен до конца. Теперь Оливии ничто не грозит, и я могу лучше сконцентрироваться.
Мысль о ней заставляет меня скосить глаза на пассажирское сиденье. Оливия мирно спит. Пальцы так и тянутся погладить ее кожу, но я отдергиваю руку. Не хочу будить.
Но, черт возьми, мне хочется до нее дотронуться!
Это как наваждение – чувство, что мне необходимо прикоснуться к ней, чтобы удостовериться, что она действительно со мной и с ней все в порядке. Какая глупость.
«Боже правый! Однажды я проснусь и обнаружу у себя месячные, если это дерьмо не прекратится!»
А дело в том, что я не знаю, как это остановить. Я никогда не хотел чувствовать такое по отношению к женщине. Даже сейчас не уверен, хочу ли. Но сомневаюсь я и в том, есть ли у меня выбор. Такое ощущение, что Оливия навела на меня чары, одурманила приворотным зельем. Мне не нравится чувствовать себя таким беспомощным, преданным… эмоциональным. Я никогда не хотел потерять себя вот так, раствориться в женщине.
Никогда.
Решительно сжав зубы, заставляю себя смотреть вперед, на дорогу. А не на Оливию.
Через два часа, когда возвращается Гевин, Оливия крепко спит в моей постели. Мы идем в кабинет, чтобы не беспокоить ее.
– Как она?
– Все время спит. Наверное, очень устала.
– Как и все мы, приятель. Особенно ты. Выглядишь дерьмово.
– Спасибо, Гев. Я всегда могу на тебя рассчитывать, если понадобится сказать мне то, что никак не поможет.
Гевин усмехается, и его усмешка, как всегда, беспечная. Эта способность не брать в голову дела, которые он сделал (и до сих пор иногда делает), превращает его в незаменимого работника при таких оказиях. Мир для него разделен четко на черное и белое, хорошее и плохое, жизнь и смерть. Он славный парень. Правда славный. Вот только преступников на дух не переносит, хотя именно так его бы охарактеризовали в любом правоохранительном департаменте в любой точке мира. То есть я не собираюсь приукрашивать картину. Гевин – бывший наемник, боец за деньги. Убийца. Только он убийца с совестью. И да поможет Бог вашей душе, если вы случайно свернете на неправильный путь.
– Я просто называю все своими именами, – говорит Гевин с нарочитым южным акцентом.
– Как прошло? Были проблемы?
Гевин плюхается на стул за столом, закидывает лодыжку одной ноги на колено другой и сцепляет пальцы за головой.
– Нет. Два в голову каждого. Послание должно быть предельно ясным.
Я киваю. Не знаю, что и сказать. Он сделал для меня, для нас, для Оливии больше того, о чем я мог бы его попросить. Он был рядом, когда мне это понадобилось, не задавал вопросов, не ставил никаких условий. Гевин, пожалуй, единственный человек во всем мире, которому я могу доверять. И сейчас мы вместе пережили столько, что не можем относиться друг к другу иначе как по-братски.
– Спасибо, приятель. Не могу передать… я просто…
– Я знаю, приятель… Знаю, – серьезно говорит Гевин. Потом откашливается и переводит разговор на другую тему. – Я позвонил матери Оливии.
– Что?
– Я должен был. Пропала ее дочь. В ее машине. Пришлось сказать, что Оливия была в опасности, чтобы узнать, куда она поехала и на чем.
– О мой бог, – говорю я и закрываю лицо рукой. – Что она сказала?
– Сначала она мне не поверила. Эта леди – крепкий орешек. Думаю, она считает всех мужчин деспотами и пытается настроить Оливию против любого, кого бы она ни привела в дом. По крайней мере, у меня сложилось такое впечатление.
– Может быть, это была реакция на тебя? Не думал об этом?
– Шутишь? С такой внешностью? Мамаши без ума от меня. И их любовь искренняя, – говорит Гевин с кривой усмешкой.
Не сомневаюсь, он прав. Гевин почти по всем стандартам очень хорош собой. Вкупе с акцентом и шармом это сводит леди с ума, но меня не касается ровно до тех пор, пока не коснется Оливии.
– И что ты ей наплел?
– Сказал, что с Оливией все в порядке, а машину нашли под мостом.
– Отлично! Теперь она пойдет прямо к копам.
– Нет. Я предупредил ее: это самое худшее, что можно сделать, таким образом она только привлечет к себе внимание мафии. Поверь мне, этого она совсем не хочет. И сама все понимает. Она, конечно, себялюбивая стерва и, вероятно, не стала бы меня слушать вовсе, если бы я не изложил ей информацию таким образом.
– Пусть так, пока она не совершила какую-нибудь глупость.
– Тебе нужно будет поговорить с ней еще раз насчет того, как важно держать копов в стороне.
– Я не стану ей звонить. Зачем, если ты уже все сказал? Я даже никогда не видел эту женщину.
– Тебе и не нужно звонить. Она сама приедет сюда сегодня вечером, чтобы проверить, как Оливия. После того, как разберется с машиной.
– Приедет сюда? – Я в шоке, и от этого голос у меня неестественно высокий.
Гевин ухмыляется:
– Черт, тебе что, досталось по яйцам? В чем дело?
– Пока нет, но если то, что говорила об этой женщине Оливия, справедливо, явившись сюда, она возьмет меня за яйца – и вовсе не в том смысле, о котором ты подумал.
– Поверь, тебе не захочется, чтобы эта женщина прикасалась к тому, что у тебя ниже пояса. Никогда. По многим причинам. Эта красотка может вызвать у мужчины усыхание и отпадание некоторых частей тела. Переохлаждение.
– И она едет сюда. – Мне вообще не хотелось встречаться с матерью Оливии, но если уж этого не избежать, то, по крайней мере, первое знакомство должно было бы происходить не при подобных сомнительных обстоятельствах, так я считаю. – Вот дерьмо.
– От Нэша что-нибудь слышно?
– Нет, но он должен…
– Войти прямо сейчас, – говорит Нэш, распахивая дверь и появляясь на пороге. – Я вижу, принцесса уже дома и целехонька.
Скриплю зубами и пропускаю его замечание мимо ушей. Я думал, мы пришли к некоему соглашению относительно правил приличия, но, похоже, перемирие не продлилось долго. Про себя удивляюсь, с каких пор мой брат стал таким придурком.
– Ты отвез Мариссу к отцу?
– Ага. Только позволь заметить, эта девушка, очень вероятно, помешалась.
– Почему? Что случилось?
– Я оставил ее на заднем сиденье и повез к отцу. Всю дорогу она молчала. Может, отключилась или что. Я не знаю, но когда я ее развязал и снял с глаз повязку, она меня увидела, и, кажется, с ней что-то случилось, приятель. Она начала рыдать и обхватила меня за шею. Я за нее переживаю. Думаю, раз она пришла в себя после такого страшного потрясения, то должна бы вроде проклинать тот день, когда тебя встретила.
Я сжимаю кулаки, но снова игнорирую колкость.
– Ее отец был дома? Он что-нибудь сказал?
– Да, но я не дал ему возможности высказаться. Я довел ее до дверей и собирался проводить наверх, но он как раз спустился, так что я просто уехал.
– И никто из них ничего не сказал?
– Когда я уходил, то слышал, как отец спросил ее, что происходит. Но, кроме этого, ничего больше не знаю. Я закрыл дверь и ушел.
Читать бесплатно другие книги:
