Симбионты Дивов Олег

Пролог

Перекуси зубами кабель, оставь школу без интернета.

Посмотри на свою руку: она годится для чего-то большего.

Напиши во всю стену: «Свободу узникам эппла и майкрософта!» Когда придут дяди в строгих костюмах и начнут задавать вопросы, молчи и улыбайся.

И скажи наконец старшим, чтобы отстали. Все и сразу.

Завтра. Вот терпение лопнет, и ты скажешь. Завтра.

А сейчас представь, что в рюкзаке бомба – и вперед!

Пауэр трейсинг – спорт отщепенцев. Тех, кому все остальное недоступно. И тех, кто хочет вырваться. Из жалкого городишки, из цепких объятий семьи, из стальных тисков малолетства, из собственной шкуры – выскочить, выпрыгнуть, выбиться. Можешь не верить в это, не думать об этом, просто не замечать этого в себе, но когда мчишься по трассе, все становится ясно.

Кто убегает, тот проиграет. Кто бежит, тот победит.

Город не спортивная площадка, он помеха на пути.

Не танцуй. Атакуй.

Не беги эффектно, беги эффективно. Найди оптимальный путь, в этом и есть красота. Экономь силы. Ты не пижон, скачущий перед девчонками, ты городской партизан. Неважно, через пять лет или десять, народы восстанут, и похожие на тебя парни будут мчаться сквозь горящие кварталы, облака слезоточивого газа и град резиновых пуль, рванутся к свободе. Кто знает, будешь ли ты с ними, но сейчас – да, сто раз да.

Пауэр трейсинг – спорт для злых, гонка на скорость, под секундомер. Акробатика тут нужна чтобы гасить инерцию и не падать носом. Вот и не выпендривайся попусту, выпендривайся по делу.

Некрасиво бегать по запаркованным машинам, красиво бегать по стене поверх них.

Тебе так надо вырваться отсюда, что ты ломаешь пространство и время. Прошибаешь город насквозь, выигрывая секунды и срезая метры. Здесь не твой мир, даже не среда обитания: нечего жалеть, атакуй жестоко. Твой мир внутри тебя. А снаружи одни стены, кругом глухие стены, и ты готов их пробивать хоть головой. Череп крепкий, на той неделе снес почтовый ящик. Облезлая синяя коробка едва держалась на одном шурупе. Всюду торчат пустые вещи, девальвированные в ноль: болтаются на кривом гвозде, соплей приклеены, висят на волоске.

Обломки прошлого, артефакты. Сноси их. Выноси.

Взорвать бы. «Весь мир в труху», как говорят старшие.

Дождешься от них. Только говорят. Они свое отбегали.

Их слопал и переварил государственно-монополистический капитализм. Они вступили в партию и зауважали правительство.

У них в руках была целая планета, они могли сделать жизнь на ней, как минимум, не скучной, но побоялись рискнуть, с перепугу запретили себе ВСЁ – а тебе запрещают все остальное.

Страхи свои.

А раз ничего, кроме страхов взрослых, на свете не осталось, тебе и бояться нечего. Атакуй!

Давай, убеди себя, что в рюкзаке бомба. Взорвать партию и правительство. Или хотя бы местный телецентр. И беги.

Сильный, ловкий, зоркий. Лучший. Ты умеешь висеть на одной руке пока не уснешь от скуки. Шутки ради слопаешь гамбургер, большую картошку и яблочный пай, стоя на голове. Преодолел боязнь высоты, темноты и гопоты. Тебя можно уронить с моста, не думая о последствиях. Ты пауэр трейсер, городской камикадзе без страха и упрека. Говоря по совести, вряд ли это пригодится в жизни, зато ты такой отчаянный сам себе пригодишься.

– Хоп! – крикнул Леха, взлетая на забор.

Глава 1

– Хоп!

Принц нырнул сквозь детскую площадку, и напрасно. Пришлось упасть на руки и сделать перекат. Естественно, он потерял темп.

Леха взял правее и обставил Принца, пробежав по бетонному забору. Никто в школе так не умел бегать по стенам. Впереди забор упирался в гаражи – и тут Леха выдал нечто.

– Ф-фак! – выдохнул Принц.

Леха уже терял инерцию, он ведь сделал по забору верных пять шагов. Еще один, ну два, и он сорвется. Да и пора спрыгивать – детская площадка, которую парень обогнул по стене, осталась позади. Но маневр, как оказалось, был рассчитан на другое. Несясь по забору параллельно земле, Леха в последний раз оттолкнулся – и влип в стену гаража, закинув на крышу руку и ногу. Мгновенно закатился наверх, вскочил, и помчался дальше по гаражным крышам.

Прыжок, вис, перекат – слились в одно движение. Вышло очень красиво, и Принц порадовался, что смотрел на Леху в этот момент. Камера все пишет.

Он уже явно проиграл, этот хитрец уделал его, оставалось радоваться за друга. Зачем еще нужны друзья, подумал Принц, огибая гаражи. Впереди бабахнуло: Леха приземлился на крышку мусорного бака. Удобная штука мусорный бак, когда закрытая, громкая только.

Они миновали жилую зону, вломились в густой кустарник, по едва заметным тропкам проскочили его, вылетели на газон, и тут Принц, задыхаясь, крикнул: «Стоп!»

Одинаковым движением оба хлопнули себя по левой кисти, выключая секундомеры, и так же одинаково согнулись пополам, упершись руками в колени.

Кончилась трасса. Впереди была автомобильная дорога, сразу за ней высокий решетчатый забор, будка контрольно-пропускного пункта, ворота. За забором вдалеке сверкало офисное здание, пускало зайчики стеклянной стеной. Человек постарше угадал бы: типичный советский институт после дорогого косметического ремонта. Ребята это просто знали. Советский институт как есть, и позади модной стекляшки виднеется корпус опытных цехов. Там работяги в белых халатах, одно слово что «слесаря», на самом деле редкие спецы, клепают уникальную технику для производства. А само производство, оно прямо в институте, в цоколе. Всегда так было, еще когда на воротах красовалась вывеска «НИИ микромашиностроения».

Сменили вывеску только чтобы дурить партию и правительство, это весь город в курсе. Партия и правительство, не будь дураки, охотно приняли игру и, в свою очередь, целую страну одурачили. Народ, втыкая в зомбоящики, радостно аплодировал, делая вид, будто хоть что-то понял. Так и живем. И никому не стыдно. Ни-ко-му.

Уффф… Вдох-выдох.

Леха распрямился и принялся ходить туда-сюда по газону, делая мерные взмахи руками, глубоко дыша. Принц без церемоний упал на траву. Стянул с головы матерчатый налобник, державший на виске камеру, и вытер им лоб.

– Ну… Как… Тебе… Трасса?.. – пропыхтел он.

Леха будто не расслышал. Он поразительно быстро восстановил дыхание и теперь стоял, уперев руки в бока, вполоборота к институту, как-то недобро глядя в сторону блестящего здания.

– Ты… Чего? – насторожился Принц.

– Что-то там шевелится, – хмуро сообщил Леха.

– Тьфу на тебя, – сказал Принц, снова роняя голову на траву. – Юморист-затейник… Я прямо испугался… Уфф… Конечно шевелится! Полгода осталось до вакцинации. Они там щас варят микробов на всю Россию-матушку… По три кубика на физическое лицо… Ты скажи, как трасса!

Леха глядел на здание, не отрываясь. Оно словно притягивало его.

– Трасса годная, – сказал он наконец.

Он медленно поднял руку, снял налобник с камерой, небрежно скомкал его в кулаке. Всемирно известное «НПО Нанотех» вроде бы не секретный объект, только незачем тут светить видеоаппаратуру. Заметит служба безопасности, и давай за тобой по кустам гоняться чисто со скуки да из вредности, еще и в ментовку настучит. «Ну извини, а мы подумали, ты промышленный шпион». Допустим, Лехи это не касается, его физиономия наверняка есть в базе данных охраны. Но сам по себе городской этикет не рекомендует шляться возле института с камерой – лишнее это. Свой институт, не чужой ведь.

Слово-то какое звучное: Нанотех. А ведь сплошное надувательство, реклама и пиар. Институт сменил название, когда его директор, легендарный Дед, ввязался в «гонку за нанотехнологиями»: под это давали много денег. Вон даже Принц знает, что институт делает «микробов». Микроуровень, а вовсе не нано. Правда, ничего больше Принц не знает, да и не особо хочет. Просто местная специфика: жаргонное словечко «микроб» расползлось по городу, и кто поумнее, тот сообразил, о чем речь.

А остальной стране вообще плевать. Журналисты талдычат о «нанороботах», все довольны, все хорошо. Может, так и надо? Партия и правительство захотели нанотехнологий, так милости просим, вот вам русские наноботы, самые большие в мире. Институт должен жить, а значит, у нас не будет ни стыда, ни совести: лет десять назад мы ради рекламы блоху подковали, такой вот безумный наноуровень, зато шуму на всю Россию. Говорят, это тоже Дед придумал.

Не сводя глаз со здания, Леха выключил запись и убрал камеру в рюкзак.

Когда институт только поднимался, с ним была связана каждая третья семья в городе – кто его строил, кто там работал, кто обеспечивал снабжение… Память добрая осталась. Еще вопрос, как бы город выжил, не найдись здесь мощной полугосударственной фирмы, способной «доить» федеральный бюджет и выбивать для себя нацпроекты… Пара-тройка заводиков да скважина с целебной минералкой – слишком жидко для населенного пункта, в который упирается железная дорога. У нас тупик. Край земли. Старшие так гордятся этим, аж тошнит. Словно есть особая доблесть в том, что за триста километров от Москвы – твой персональный конец света, и ты сидишь на самом краешке ойкумены, болтая ногами и лузгая семечки. По левую руку поля бескрайние, по правую леса дремучие… А ведь не родись тут Дед, не появись здесь институт, и настала бы вам реальная ультима туле прямо в сердце Родины. Мало их, что ли, таких городов-тупиков.

С другой стороны, подняли ведь сельское хозяйство. Уникальные медицинские микроботы на подходе только, а лучшее в мире льняное масло давно наше. А там и минералка в дело пошла, и фабрики запыхтели… Правда, к этому времени полгорода разбежалось неведомо куда. И если бы не Нанотех, тут бы просто все рухнуло. Тут и сейчас многое на соплях, как тот почтовый ящик, об который давеча шишку набил.

Все-таки что-то там, в Нанотехе, шевелится…

Леха чувствовал это буквально каждой своей клеточкой. Словно «поле подпитки», которым накрыт цокольный этаж Нанотеха, вошло с его телом в резонанс. Ну естественно. Наверное так и есть. Леха дружит с электричеством, это вся школа знает. Леха его чует нюхом. Двести двадцать вольт он и не заметит, а вот если слабые токи – тут он прямо экстрасенс.

Разумеется, это зудит и вибрирует поле, от которого сейчас запитываются эталонные микроботы, чтобы попусту не расходовать свой запас жизни. Может, и лучшие в мире, а дохленькие они у нас. Умей микробы воспроизводиться, их долговечность не имела бы значения: пока один загнется, его приятели десять новых соберут. Но микробы так не умеют, точнее, могли бы уметь, только пока с этой технологией копались, возникла конвенция против репликаторов – любых устройств, способных без участия человека создавать свои точные копии. И микробы под конвенцию тоже угодили…

Ну конечно, это поле, больше там шевелиться просто нечему – и чего я нервничаю?..

Принц наконец отдышался и встал рядом. Теперь стало видно, насколько он выше и массивнее своего одногодка, да и в целом кажется взрослее. Он наверное мог бы пробежать по тому забору, но запрыгнуть на гараж – увы, тяжеловат. Принц отлично понимал, что когда Леха заматереет, тому станет трудней бегать по стенам, и извечный друг-соперник потеряет фору на трассе, но это не утешало, скорее наоборот расстраивало. Принц и так слишком много всего умел, гораздо больше, чем хотел. И ему для противовеса нужен был рядом талантливый приятель. Белый.

Принц-то был черный. Вернее, очень темный мулат. Его так и хотели назвать – Принц, – отец настаивал, но мама решила, что это для России чересчур. Физиономия у Принца аристократическая, с тонким изящным носом, большими глазами, чувственным и немного брезгливым рисунком губ – красавец, если вас не смущает цвет кожи. В младших классах учителя еще пытались звать его Ваней, но потом заметили, что они во всем городе одни такие – и туда же: к доске, Принц! Ведь действительно по крови принц.

Леха, строго говоря, тоже был выходцем из местной аристократии – научной. Это ведь его дедушка по матери, член-корреспондент Академии Наук, вся грудь в орденах, фактически построил НИИ микромашиностроения. Даже при советской власти именно Деда – с большой буквы, прозвище такое, – народ считал за главного в городе, выше секретаря горкома и председателя горисполкома. Со всеми проблемами к нему бежали в первую голову. Говорят, очень помогал. Еще говорят, Леха пошел в него лицом. Оно сейчас мягкое, немного детское, но вот эта ехидная искра в глазах, и эта собранность, внутренняя готовность к рывку, что во всех чертах проступает – вылитый Дед. Волевая натура и мятущаяся душа, взрывная смесь. С виду милый, тактичный, добрый очень, а поди его прижми, дохлый номер. Ничего удивительного, Леха парень с историей, куда там Принцу – подумаешь, русский негр, все равно не Пушкин. А Леха, грубо говоря, с того света вернулся. Он когда по стенам бегает, только одного боится: мама узнает – ноги вырвет.

Потому что Леха инвалид с пожизненным освобождением от физкультуры.

А вот бегает.

– Трасса что надо, – сказал Леха. – С гаражами ты удачно придумал. И финиш красивый.

Он слегка мотнул головой в сторону Нанотеха.

Принц глянул на блестящее здание, пожал плечами. Финиш как финиш. Местные зрители не оценят красоты выхода из кустов к Нанотеху, им эта стекляшка глаза намозолила. А неместные… Пауэр-трейсеры из Парижа зависнут на трюке с гаражами, вот где есть, от чего обалдеть. Надо только правильно смонтировать запись, может, прямо с этого момента начать, дать его анонсом. Иначе дальше России ролик не уйдет. Некоторые, конечно, скажут, лучше быть первым в деревне, чем последним в Риме. Но мы с такими выкрутасами и в Риме будем не последние. А кто считает, что надо быть скромнее… Тот приходит в хвосте.

Только лузер мечтает стать звездой тактического ТВ.

– Не я, а ты придумал с гаражами, – поправил Принц. – Я как увидел, только одно слово и сказал: фак!

– А зачем тогда ты меня к забору отжал?

– Вообще-то, если кто забыл, я шел первым… Лех, перестань гипнотизировать институт. Кончится тем, что прибежит охрана.

А Леха не мог оторвать взгляда от здания. Все-таки что-то странное творилось в глубине Нанотеха, именно там, где «варят микробов на всю Россию-матушку», готовясь к национальной вакцинации. Мониторинг здоровья каждому, никто не уйдет обиженным. Только Принц ошибается: ни сейчас, ни через полгода здесь не будет много ботов. Задача Нанотеха – сделать, оттестировать и размножить эталонные образцы. Создать стабильный рой микробов, который удержит в себе программную прошивку, а потом наштамповать такие рои в заданном количестве. Эталоны отправят по всем медицинским центрам страны, где локальные микрофабрики – слово мощное, а ведь каждая фабрика размером с комнату, – примутся штамповать их дальше. Сама по себе продукция института уместится в несколько бочек – это с учетом обязательного резерва для непредвиденных случаев. У них есть в цоколе такие здоровые автоклавы, и заполнятся они за считанные недели, микросборка дело быстрое, когда знаешь, что собирать. Вся проблема – в этом, в архитектуре. Как должен выглядеть бот. Что он сможет делать. Сколько проживет.

Всю жизнь Дед бился с проектированием, сто раз перерисовывал модель универсального медицинского бота. Чтобы был один микроб на все случаи: мониторить здоровье, доставлять лекарства в нужную точку, а в идеале – самостоятельно находить и удалять всякую гадость, которую твоя иммунная система не задавит или просто не определит. Никакого больше рака, никакого СПИДа… И ведь Дед выдумал под конец нечто фантастическое. В том смысле, что никто не знает, как собрать эту штуку и заставить шевелиться. Теоретически, говорили, можно, а практически каждый бот будет стоить миллион и не факт, что заработает. Потому что микроб должен быть прост, он за счет простоты живуч и эффективен: антенна, передатчик, движок, сенсоры, манипулятор, органы перемещения – и хватит. А Дед спроектировал механизм сложнейший. Обогнал свое время на полвека минимум…

– Тут есть, на что посмотреть, – протянул Леха.

– Ага. А если бомба рванет – во будет зрелище!

Леха встряхнул головой и наконец-то обернулся к Принцу.

– Ты чего? Россия подписала конвенцию. Бомбу тогда и убрали.

– Ага, убрали! Две килотонны. Там в подвале.

Леха удивленно поднял бровь. Он смутно понимал, что Принц имеет в виду. Еще одна городская легенда. В старых «наукоградах» множество таких легенд. То про секретный кабель аж до самого Кремля, то про линию метро (опять до Кремля, естественно), теперь вот атомная бомба.

И все-таки, в Нанотехе что-то шевелится…

Тут Леха сообразил, на что ему намекают – и рассмеялся.

– Ну, Принц, ты даешь… Ты же электронщик! Зачем там две килотонны?!

Они шли параллельно дороге, возвращаясь к жилой зоне.

– Я вообще-то связист, – сообщил Принц, слегка надуваясь от осознания своей значимости. – И когда чиню наши сети, хуже которых даже в Африке нету, такое слышу от всяких бабулек про эту бомбу…

– Ты же знаешь, кем был мой дед. Спроси меня!

– Больно надо, – Принц надулся еще заметнее.

– Бомба нужна была против серой слизи. Только не атомная. В институте полный штат больше тысячи человек, ты чего. И город рядом. И серой слизи все равно не бывает. Помнишь, грей гу, ее боялись раньше до ужаса. Забыл?

Принц лениво мотнул головой.

– Это же ты у нас спец по микробам.

– Да какой там спец… Грей гу получается из ботов-репликаторов, то есть способных делать свои копии. Если они вдруг начнут бесконтрольно размножаться. Один сделал второго. Вдвоем они сделали еще двоих. Вчетвером – бац, их уже восемь… Через час будет миллион, но ты их без микроскопа не увидишь. А вот через полдня это будет куча весом в тонну. А через неделю они покроют всю Землю. И всем конец. Это и есть серая слизь.

Леха замолчал. Принц ждал продолжения. Это была старая игра, и как всегда, Леха победил.

– Ну? – спросил Принц заинтригованно. – И когда она нас сожрет?

– Да никогда. Серую слизь выдумал такой Дрекслер, великий гуру нанотехнологий, но это был чисто мысленный эксперимент. Ученые над ним издевались, зато народ перепугался – мало не покажется… Дед смеялся. У Деда была статья, «Мифы о нанороботах», там все написано. Чтобы получилась серая слизь, должны взбеситься реальные наноботы-сборщики – которых нету и не предвидится, – да еще и обученные вести поатомную сборку. А как раз ее боты не потянут. Если наноробот захватит атом манипулятором, атом к нему прилипнет, и все, это чистая химия. Массовую атомную сборку надо делать как-то по-другому, не ботами. Двигать атомы бесконтактно.

– А микробы не смогут… Грей гу?

Леха покосился на Принца с ехидным интересом.

– Ты так спрашиваешь, будто очень хочешь, чтобы они могли!

– Скучно тут, – сказал Принц. – А теперь представь: из Нанотеха лезет на город такая серая волна, и мы с тобой ее хреначим…

– Чем?!

– Я придумаю, – пообещал серьезно Принц.

– Микроботы не смогут. Слишком много ограничений. Им для репликации нужны материалы, которые повсюду не валяются. В принципе, сам Нанотех они развинтят, а вот тут уже, в лесу, остановятся, здесь сплошная биомасса, им это не подойдет.

– То есть, нас с тобой микробы не съедят? Ну-у, тогда мы им точно вломим!

– На самом деле есть версия, что они раньше спекутся. Допустим, им хватит материала и энергии, но гораздо важнее – куда боты станут отводить тепло, они ведь при такой интенсивной работе сильно нагреются? Даже если поместить ботов в поле подпитки, как на Нанотехе, и дать им приказ размножаться до упора, грей гу вряд ли получится. Ну разберут они на запчасти свою микрофабрику – и сгорят. Вместо ужасной серой слизи получится большая куча серой пыли. Ее сгребут лопатой, на этом все и закончится.

– Бесславно, – ввернул Принц. – Слушай, если даже ты понимаешь, что это чушь полная… Зачем тогда бомба?

– Это мы сейчас понимаем. А лет двадцать назад, когда был самый-самый «нанопсихоз» во всем мире, бунта нанороботов боялись на полном серьезе. О серой слизи писали столько жути, фильмы ужасов снимали, власти так нервничали… И тут Дед заявляет: наш новый медицинский бот будет репликатором! Начальство сразу за голову схватилось. Академики убеждали, что опасности никакой, но деньги-то на работу не Академия Наук давала… Дед говорит: ноу проблем, раз народ обеспокоен, давайте засунем в подвал электромагнитную бомбу!

– Ах ты! – Принц хлопнул себя по лбу. – Конечно! Как я не догадался!

– Я вот не догадался, мне отец рассказал.

– Да это само напрашивается – выжечь ботам мозги, и все дела…

– Хватит и того, что вылетит связь. Одиночный бот еле-еле соображает, прошивку загоняют в целый рой, от миллиона штук. Как только связность роя распадется, боты просто остановятся… Правда и Нанотех заодно накроется, да туда ему и дорога, раз накосячил, пускай там вся электроника сгорит! Дед прямо так и сказал, кроме шуток, у него было… Своеобразное чувство юмора. А начальство шуток не понимало. И в один прекрасный день привезли сюда бомбу, самую настоящую. Какой-то «почтовый ящик» ее собрал, в единственном экземпляре. Запихнули в подвал…

Принц почесал в затылке. Он был явно разочарован.

– Как-то очень все просто и совсем не нанотехнологично, – заявил он. – Электромагнитная бомба… Это даже я могу. Простейший виркатор на коленке делается. Не веришь? Ладно, не совсем на коленке, но тех станков, что в школе есть, вполне хватит. Труднее всего достать взрывчатку, я же не химик. Ее надо-то вот столечко… Обмотка, сердечник… А дай мне ящик «си-четыре» – во всем городе пробки вылетят!

– У кого чего болит…

– А то! Почему все кругом ломают, а я – чиню? Несправедливо. Пора и мне сломать что-нибудь!.. И чего дальше было?

– А дальше было как всегда. Дрекслер думал лет двадцать и наконец сказал, что малость погорячился, и грей гу – бред. А проверить невозможно: таких ботов, чтобы размножались, просто не успели сделать. Ни нано, ни микро. Дед задумал микроба-репликатора – и опоздал, их запретили.

– Кстати, а почему?

– Как потенциально опасные.

– И чего в них опасного? Ты же говоришь…

– Никто не знает, – Леха развел руками. – Раз никто не знает, надо запретить. Правда, знакомо?

– Погоди… – Принц задумался. – Это было в те же годы, когда задавили свободный софт и отняли фабрикаторы у частных лиц, точно?..

– Нет, фаберы запретили еще раньше, мы совсем маленькие были.

– Ну я же помню, у нас дома стоял «Хьюлетт», мне на нем мама игрушки пекла, младший до сих пор в эти танчики играет.

– Правильно, а сколько тебе было лет? Четыре-пять. Да не спорь ты, я же про это специально читал. Как раз тогда начали зажимать все, что нельзя контролировать. Терроризма боялись. Насадили по всей планете тотальный копирайт… А запрет на размножение ботов, это мы в первом классе учились, кажется. Или во втором.

– И что стало с бомбой?

– Достали из подвала и увезли куда-то. Сразу, как Россия подписала конвенцию. Нанотеху больше ничего не угрожает. Вместо продвинутых микробов, которые сами могли бы работать в организме, о которых мечтал Дед, там делают простейших ботов типа «сбегай-посмотри». Их мы и получим через полгода. По три кубика на рыло. Тоска смертная.

– Да, обидно, – согласился Принц. – Никакой романтики. А я-то надеялся… Грей-гууу… Бабах! И во всем городе пробки – на фиг…

– За романтикой – в Африку.

– Нет, спасибо. В Африку я больше ни ногой!

Глава 2

Леха умел ходить медленно только рядом с мамой или с девушкой под руку. Сейчас он привычно быстрым шагом, на грани бега, петлял дворами, лениво перепрыгивая ограждения и пороги. Спрятав глаза за темными очками, заткнув уши музыкой, он витал в облаках. Но даже задумавшись, сохранял мягкую пластику умелого трейсера: будто протекал сквозь препятствия.

…Как смешно с атомной бомбой, и ведь я не знал, что есть такая легенда. А откуда мне знать? Это страх той части взрослых, с которой я не общаюсь. А не общаюсь потому что меня заперли, связали по рукам и ногам. Слух про бомбу Принц подхватил на работе, у Принца есть работа, мне об этом только мечтать. Учись, сынуля, денег дадим. Тьфу. Они не понимают, что значит для нас шанс работать, делать нечто полезное и своими руками добывать деньги… Как сказать? Это все и сразу. Принц может сколько угодно ругать нашу допотопную связь, но ты попробуй отними у него этот кабель, с которым он по двадцать часов в неделю трахается на полставки. Да Принц тебя загрызет. Дело не в зарплате даже – просто работа делает его свободным. Двадцать часов в неделю у Принца взрослые права и взрослая ответственность. И поэтому остальное время он себя тоже взрослым чувствует. Свободным человеком, который сам принимает решения и не клянчит денег у мамы. Который вообще в состоянии, чуть что, уйти из дома. Ну не сегодня, но весной у нас будут настоящие паспорта – и все. Конечно Принц не уйдет, у него с матерью отношения замечательные, но главное – возможность. Он может. А я ничего не могу.

А кабель, что кабель, пережиток девятнадцатого века – когда не барахлит. По большей части Принц работает со вполне современной инфраструктурой. Вдобавок, он сам пишет софт – у них на фирме есть лицензированный программист, который заверяет работу Принца своим знаком копирайта. Еще год, два такой практики – и хоть в Москву двигай: там наших берут охотно. А из Москвы весь мир как на ладони. И Принц даже не обязан вернуться, чтобы принять у матери семейный бизнес. Младший брат когда подрастет, никуда не денется, у него с пеленок любимые игрушки – старые хабы да ломаные роутеры… Любит Принц ныть да жаловаться, а глядишь на него – и завидуешь.

Ловко устроился Принц, выпал из схемы. У нас в городе мало шансов для парня средних способностей, не вундеркинда какого-нибудь. Лучший выбор – в Нанотех лаборантом. «Лаборант» это только звучит несерьезно. Пробирки мыть, ха-ха… Нет, пробирки они тоже моют, для этого специальные машины есть. И обслуживают такие машины юные чайники вроде меня. А на опытных лаборантах вся наука держится, и в Нанотехе этот нижний эшелон – настоящие спецы, элита отрасли. Говорят, личный техник Деда только в силу вечной занятости кандидатскую не защитил. Ну и уходить не хотел из лаборатории. А то его бы оттуда за шкирку вытащили. Это же непорядок и расточительство, когда целый кандидат наук круглый день втыкает в микроскоп, джойстик туда-сюда гоняет, а самостоятельных исследований не ведет.

Да, лаборантом в Нанотех – это отличный старт. Там со времен Деда так повелось, что не институт, а форменная мафия. За молодыми внимательно следят, оценивают на преданность делу, на любовь к нему. И кто за пару лет покажет себя патриотом, тот с чистым сердцем уезжает на учебу – его будут ждать. А кто не рвется в большую теоретическую науку, тот и заочно диплом получит. Заработки в Нанотехе самые высокие по городу, и на конкурс вакансий молодежь ломится толпой.

Я бы тоже ломанулся.

Да кто мне позволит…

Леха срезал очередной угол, проскочил между домом и огороженным палисадником, свернул от подъезда к тротуару… И встал, будто в стену уткнувшись. Здесь скучали трое его ровесников, и Леха оказался им очень кстати.

Немного повыше ростом, немного пошире в плечах, немного беднее одеты, с виду такие же старшеклассники, но это если не глядеть в глаза.

Леха едва заметно шевельнул левой рукой, «стряхивая» музыку. Узкий черный браслет на его запястье эти трое уже засекли. Идиоты, зачем вам телефон последнего поколения, вы не сможете его продать. Разве только подсунуть такому же идиоту, который через час окажется в ментовке и, естественно, сдаст вас с потрохами… Что за долбаный у нас город, никто не следит за развитием электроники, а еще технопарк называется…

Дворовый этикет не позволяет бежать сразу, да Леха и не собирался. Драться с такими в одиночку – без шансов. Но и бегать он умеет слишком хорошо, это будет неспортивно: взять да удрать, не сказав ни слова… Пока Леха соображал, какой выкинуть финт, двое умело отсекли ему пути вправо и влево.

– О… – сказал лениво третий, самый рослый. – Школота.

– О! Гопота! – ответил Леха почти весело.

– Ну что ты. Мы простые учащиеся. Мы это… Из ботанического техникума. Будь другом, дай на минуту телефончик. Надо маме позвонить.

Троица медленно оттесняла Леху к двери подъезда, но вплотную еще не подходила. Такие всегда наступают медленно, загоняют тебя в шаблон жертвы. Не будь жертвой. Будь собой.

– Мама волнуется… – протянул рослый жалобно. – Ну дай телефон, правда. Я верну.

Леха медленно завел одну руку за спину. И сказал:

– Сюда гляди.

Достал из-за спины кулак с оттопыренным большим пальцем. Облизнул подушечку пальца. Встал к двери подъезда вполоборота.

Гопники завороженно наблюдали за его действиями. Потенциальная жертва порвала им шаблон хищников.

Леха приложил палец к контакту домофона. Дверь в ответ издала музыкальный писк.

– Ё! – только и сказал рослый.

Леха распахнул дверь и стремительным броском исчез в темноте подъезда. Дверь не успела закрыться, рослый ее поймал, чуть не отдавив себе пальцы. С громким боевым кличем троица устремилась Лехе вслед.

Секунду-другую на улице было тихо, только из подъезда доносились топот, пыхтение и мат. Потом над козырьком подъезда раскрылось низкое окошко, из него вынырнул Леха. Плавным кошачьим движением он прыгнул с козырька вперед-вниз, погасил скорость перекатом, вскочил и рванул от подъезда к удачно подвернувшемуся бетонному забору. Одним движением взлетел наверх, уселся на заборе и оглянулся.

Из подъезда выбежали запыхавшиеся гопники. Леха приветливо махнул им рукой и пропал за забором. За спинами гопников с железным лязгом захлопнулась дверь.

Рослый, тяжело дыша и одной рукой держась за бок, подошел к домофону и пристально на него уставился.

– Вот же ё… Как он это сделал, а?

Приложил палец к контакту. Безрезультатно. Оглянулся на своих приятелей. Плюнул на палец, снова прижал, опять без толку.

– Мальчик-электроник, мля… – подсказал один из парней.

Рослый оглянулся и авторитетно заявил:

– Не. Тот был рыжий. А этот хрен в очках – Терминатор!

Глава 3

Вот же балбесы, думал Леха, шляются неприкаянные и своего счастья не понимают. Когда нет постоянного контроля, когда на тебя не давят каждую секунду, когда ты свободен – господи, столько можно всего узнать, только руку протяни. Ничего ценнее информации на этом свете нет: кто больше узнал, тот в итоге больше выдумал. А кто выдумал, тот и герой, время такое, выдумщики в цене, на них охотятся корпорации: алло, мы ищем таланты… Конечно, выдумка должна быть в рамках. Выдумка должна веселить, развлекать, мотивировать. И не нарушать копирайт.

Мама у него волнуется, ха-ха. Юморист нашелся. Тебе бы мою маму, ты бы понял, что с этим не шутят. Ты бы разок увидел, что бывает, когда мама разволнуется – и стал бы навеки шелковый. Тихий, смирный и малоподвижный.

Она хочет видеть сына здоровым – и день за днем вколачивает в меня психологический комплекс инвалида. И кого вырастила – лжеца. Хотя «лжец» слишком красивое слово, я мелкий бытовой врунишка. Маму понять можно, она боится. Она боится, я боюсь, отец не вмешивается потому что тоже боится – взорвать эту идиотскую ситуацию… Кругом одни страхи. Их поколение боится всего и заражает страхом нас.

Дед не боялся. Иначе не стал бы тем, кем был. И я не хочу бояться. Иначе мне не стать собой. Но от одной мысли, вдруг кто-то матери сболтнет, мол, я бегаю по стенам, – душа в пятки уходит. Мама, если об этом услышит, сама на стену влезет по вертикали. Пока вокруг моих родителей заговор молчания. Я даже не просил никого в школе, само так сложилось. Школа хорошая, ребята чуткие, у всех свои нелады со старшими, зачем такого же страдальца подставлять… А ведь с каждым днем все больше хочется, чтобы кто-то проболтался. Надоело врать и прикидываться. Интересно, отец знает? Вряд ли, слишком занят. И интернет для него рабочий инструмент, он просто не ходит туда, где висят ссылки на наши с Принцем ролики. А мама шляться по интернету не любит. Ей там нужны одни кулинарные рецепты. Удивительно, но факт.

А может, она боится что-то узнать. И отец боится. Опять страхи.

Я читал, это проблема их поколения. Им сначала очень много разрешали, потом все запретили. Трудно понять, когда старшие сами об этом пишут – и ничего не пытаются сделать. Еще труднее понять, отчего они, такие свободные, не дергались, когда им запрещали.

Запрещали ведь такие же, их ровесники.

Мы должны были жить в совсем другом мире – мире открытого кода. Мире, свободном для творчества и производства.

А его с перепугу забанили, сразу и весь.

Об этом не расскажут в школе. В моей жизни есть хотя бы напоминание о стертом мире мечты: стоит на даче большой пластиковый ящик, с виду то ли принтер, то ли копир – один из последних фабрикаторов. Дед позаимствовал его в институте и «забыл вернуть». Он наверное лет десять как списан. А то бы приехали менты и забрали. Хотя и так всем понятно, что фабер без порошка никакому террористу даром не нужен. А порошок для фабера теперь «режимный» продукт, в частные руки не попадает.

А ведь фабер мог сейчас стоять в каждом доме. И ты бы выпекал на нем все, что в голову взбредет, от столовых приборов и водопроводных труб до мебели. Скачал программу из интернета – и сделал для себя вещь. Если придумал, как сделать новую вещь – обсчитал ее координаты, прописал алгоритм, сбросил программу в сеть, пусть другие пользуются. Фаберы становились все лучше, самые продвинутые умели впекать в пластмассу металлические нити: достаточно, чтобы собирать бытовую электронику. Еще чуть-чуть, вот появись только полимерные чипы, и ты смог бы от начала до конца сделать компьютер. Не свинтить из готовых деталей, а именно сделать! Да ладно компьютер, а панели для солнечных батарей? В пасмурной России не очень актуально, а для большей части мира – сначала частичная, затем полная энергетическая независимость каждой семьи.

Но главное – сам принцип. Вот стоит ящик, ты сыплешь в него пластиковый порошок и металлическую стружку, он пыхтит-тарахтит и выпекает тебе вещь, за которой не надо идти в магазин. Хочешь дверную ручку, а хочешь – бумбокс, фаберу без разницы, была бы программа. А программы совершенствуются вслед за фаберами: код открытый, бери и дописывай. Хочешь, наструячь деталей и собери еще один фабер. Правда, двигатель и лазерную выжигалку придется купить, но рано или поздно фаберы научились бы делать и их.

У хорошего фабера был шаг в семь микрометров, это диаметр эритроцита, вообще-то. Это такой достойный микроуровень, на котором относительно недавно работали даже в самом Нанотехе. Но все равно от семи микрометров очень далеко до волшебного «нано» – молекулярной, а то и атомной сборки. Микроуровень позволяет собирать сложные вещи из готового материала, наноуровень – из чего угодно.

В физическом смысле между микро и нано – пропасть, в психологическом – один шаг. Пускай всего лишь микросборка, зато ты уже независим, ты сам себе фабрикант. Когда простой человек приучается делать предметы обихода одним нажатием кнопки, это уже совсем другой человек, новый. А приучается он быстро, как привыкли наши прабабушки к мобильным телефонам – и взялись за компьютеры.

Этого не узнаешь на уроке обществоведения: мир должен был перевернуться.

Должен был, да не перевернулся – вот и нет этого в учебниках.

Все перечеркнул один террористический акт. Рой крошечных самолетиков со взрывчаткой, атаковавший Пентагон, оказался выпечен на бытовом фабере.

Власти ответили. Составили обширный список «террористически опасных» бытовых технологий и мирных профессий. Запретили передачу фаберов в частные руки. Ввели лицензии для программистов и крепко зарегулировали интернет. Покончили со «свободным софтом»: бесплатный – сколько угодно, с открытым кодом – нет. И наконец, заклепали последнее звено той же цепи: приняли всемирную конвенцию против репликаторов, под которую попали микроботы. В городе ходил слух, что конвенция доконала Деда, неспроста через несколько месяцев умер. Дед занимался именно репликаторами, он шел к ним всю жизнь. Институт сосредоточился на медицинских ботах, это было нужнее всего, под это давали средства, но в перспективе Дед мечтал о мире тотально открытого кода, мире всеобщей микросборки, а затем и наносборки, чтобы люди мановением правой руки создавали изысканную пищу, а левой – звездные корабли…

Некоторые говорят, тот теракт был намеренной провокацией.

А отец говорит, если я буду все время про это читать и потом лезть к нему с вопросами, он «отрубит мне сеть». Я сказал, ты отстал от жизни, теперь интернет отрубается только если обрушить 4G во всем городе. Отец хмыкнул и заявил: «Не представляешь, насколько это просто». Мы с Принцем долго соображали, как именно заведующий отделением городской больницы может грохнуть сетку. Я решил, что папа малость преувеличивает. А Принц чесал-чесал в кудрявом затылке и вдруг ляпнул: «А ведь это смотря, кого он лечил. Он кого только ни лечил!» Тут и я задумался.

У старших другие понятия, другие методы, это надо знать и помнить. Они родились еще в СССР, выросли в дикие 90-е, правят нашим миром сейчас. Похоже, мы не до конца понимаем, насколько это суровые и безжалостные люди. Они просто делятся на тех, кто высказывается в интернете, и тех, кто вообще ничего не говорит никогда.

У нас дома прошлое не обсуждается. История семьи – да, но как заходит речь о новейшей истории страны и мира – будто в стену носом. У Принца то же самое. У Марии вроде не так, но там семья особенная, папаша деловой, бизнесмен, ничего и никого не боится. Только Марии с ним особо говорить некогда: занят. А в целом по городу – тишь да гладь. Да и по всей стране как будто. Рылом в зомбоящик, и тишина мертвая.

Где еще в развитых странах осталось классическое эфирное телевидение? Только в России наверное.

А потом удивляешься, почему все уверены, будто Нанотех делает нанороботов. Ну конечно, так на вывеске написано, так по зомбоящику бубнят день за днем. Сам Михалборисыч, директор Нанотеха, говорит: «нанороботы»! Ну как ему не поверишь… Правильное словечко «микроб» разнесли по городу сотрудники института, и на том спасибо. Но в чем разница между наноботом и микроботом, это уже публике не вдолбишь, да и незачем.

Им незачем. А мне надо.

Люди должны понимать, с чем имеют дело, я так считаю. Все должны, все и каждый, иначе ничего хорошего у нас не получится.

Люди имеют право знать…

Он по-прежнему был в очках и опять слушал музыку, а заборов тут понастроили видимо-невидимо, не дворы, мечта трейсера. С очередного забора Леха прыгнул не глядя, в глубокой задумчивости, и свалился на свою одноклассницу.

Пришлось ее поймать и слегка обнять чтобы не упала.

– Ой! Леша…

– Ой, – согласился Леха, выпуская девушку и отступая на шаг назад. – Даш, извини. Привет.

Он даже руки в карманы засунул, чтобы она чего лишнего не подумала.

Даша была миловидной блондинкой с прической из позапрошлого века: волосы гладко убраны, за спиной длинная толстая коса, никаких крашеных перьев и побрякушек. Ни телефона на запястье, ни затычек в ушах. Одета, на первый взгляд, с Лехой вровень – подумаешь, футболка-джинсы-кроссовки, обычный летний набор старшеклассника. Только весь этот гардероб не стоил одного Лехиного носового платка.

Дашу в школе любили и втайне жалели. Принц говорил, у нее эталонная фигура, и это просто безобразие, что такое сокровище нельзя красиво одеть, точнее, подобающим образом раздеть.

– Ну ты летаешь!

– Да ла-адно… – протянул Леха. – Сверху вниз любой может. Вот снизу вверх… Ну, это. Давно не виделись. Как отдохнула?

– А, все лето в деревне. За младшими присматривала.

– Ну да, вас много… – буркнул Леха, вспоминая, сколько их там, пятеро или шестеро. – Загорела. Отлично выглядишь.

– Спасибо… – Даша смущенно потупилась. – А ты где?..

– Опять тур по санаториям, – Леха сморщился. – Нет, было замечательно, только врачи… Устал я от них. Ну, ты знаешь.

– Ты здоровый, – сказала Даша.

– Догадываюсь. Кто бы маме намекнул. А мне, оказывается, километр проплыть – раз плюнуть. Дурак, что раньше не пробовал.

– Это где? – завистливо спросила Даша.

– Нет, не в одну сторону, кто бы мне позволил. Я между буйками мотался туда-сюда… – ушел от ответа Леха.