Пасынки судьбы Рой Олег

Глава первая,

из которой можно узнать кое-какие подробности из жизни ангелов-хранителей на Земле

Если бы в тот синий, морозный, истинно предновогодний вечер кто-нибудь увидел молодого человека, неторопливо шагавшего по Ильинке, то счел бы, что он ничем особенным не отличается от остальных прохожих. Ну разве что очень внимательный глаз смог бы обнаружить (и то пристально вглядевшись) одну небольшую странность. В тот день, как, собственно, и должно быть в рождественские каникулы, выдался сильный снегопад. В густом сумраке над городом медленно и плавно кружились крупные белые хлопья, мягко ложились на обледенелые тротуары, застилали стекла автомобилей c усиленно работавшими «дворниками», щедро осыпали одежду спешащих по своим предпраздничным делам прохожих. Но ни на длинном черном пальто молодого человека, ни на непокрытой голове не осело ни единой, даже самой маленькой снежинки. А во всем остальном – юноша как юноша. На вид лет двадцати трех, максимум двадцати пяти. Не очень высокий, но стройный. Длинные светлые волосы закрывали поднятый воротник и то и дело падали на лицо, из-за чего ему приходилось отбрасывать их назад характерным движением головы. Одет он был со вкусом и, пожалуй, даже с некоторым шиком: под незапахнутым пальто черная водолазка и темные стильные джинсы, на ногах черные сапоги с заостренными носами. На одной руке молодого человека была надета кожаная перчатка, другую перчатку он то ли снял, то ли забыл надеть, во всяком случае, так и держал в той же руке. Через левое плечо был перекинут ремешок небольшой сумки, висевшей у него на правом боку и имевшей несколько непривычную для подобных вещей форму – удлиненную, широкую вверху и слегка сужающуюся книзу, но, главное, не плоскую, как обычные борсетки, а объемную, словно предназначенную для того, чтобы носить с собой одновременно полдюжины книг карманного формата. Узкий ремешок украшала бляшка в виде чуть приплюснутой восьмерки – символа бесконечности.

Молодой человек шел не торопясь, вертел головой по сторонам и с восхищением разглядывал праздничную зимнюю Москву. Ему нравилось все: и снегопад, и яркая подсветка улиц, и улыбающиеся румяные Деды Морозы и Снегурочки на рекламных плакатах, и украшенные мишурой и гирляндами разноцветных лампочек лотки с фейерверками и подарками, и, конечно же, елки, множество елок всех мастей и размеров, встречавшиеся чуть не на каждом шагу, – от огромных пушистых елей из пластика, возвышавшихся на площадях, до совсем крошечных, разноцветных, серебристых или золотых елочек в ярко освещенных витринах магазинов и окнах кафе и ресторанов. Но все-таки больше всего юношу интересовали люди. Ловя долетавшие до него обрывки разговоров, он вглядывался в лица прохожих и с удовольствием замечал на них в основном радостное выражение: праздничное веселье, предвкушение долгих каникул, приятные предновогодние хлопоты.

В последний вечер накануне Нового года в центре столицы было особенно оживленно. У магазинов и ресторанов то и дело останавливались автомобили, из них выходили респектабельного вида мужчины и выпархивали яркие и беззаботные, как бабочки, женщины, одетые так нарядно и легко, словно на дворе был май. Прячась от снегопада, они спешили как можно скорее попасть внутрь и торопливо проскальзывали в гостеприимно распахивающиеся перед ними стеклянные двери.

Вместе с потоком прохожих молодой человек миновал Хрустальный переулок и вскоре оказался около красивейшего старинного здания одного из самых знаменитых торговых домов России. Ярко светившиеся в морозном вечернем сумраке витрины ГУМа так и манили зайти внутрь, окунуться в тепло, уют и праздничную суету рождественского шопинга.

Молодой человек остановился около одной из красочно оформленных витрин, заглядевшись на небольшую искусственную елку, изысканно украшенную одинаковыми, бордовыми с золотом, шарами.

– Ой, посмотри, какая прелесть! – прозвучал откуда-то сбоку от него звонкий девичий голосок.

Он оглянулся. Две юные подружки, обе в одинаковых курточках, только одна – в белой, а другая – в темно-зеленой, тоже рассматривали витрину и любовались венчавшей елку маленькой фигуркой ангела.

– Смотри, какое у него личико, какие крылышки – с ума сойти! Умираю, хочу такого же ангелочка! Обожаю ангелочков! Как думаешь, они продаются? – щебетала та, что в светлой куртке, она была повыше ростом.

– Понятия не имею! Пойдем посмотрим… Но вообще, не забывай, мы тебе за платьем пришли, – отвечала ее невысокая спутница. – А то я тебя знаю! Как начнешь рот разевать по сторонам, хочу то да хочу это, – так и забудешь обо всем на свете.

Девушки шагнули в вертящуюся дверь, и молодой человек двинулся следом за ними. Он обогнал подружек и, обернувшись, заглянул им в лицо – сначала одной, потом другой, – но они не обратили на него никакого внимания. Их уже околдовал волшебный мир яркого света, праздничной суматохи, сочных красок и изысканных ароматов.

Юноша неторопливо двинулся вдоль по линии, иногда замедляя шаг и оглядываясь вокруг. Но его внимание привлекали не названия фирм и марок, не по-новогоднему украшенные витрины салонов и бутиков и не ассортимент товаров. Он смотрел только на людей. Задумчивые карие глаза медленно и привычно скользили по лицам многочисленных оживленных покупателей; продавщиц в форменной одежде, ухитряющихся сохранять вежливость и внимательность, несмотря на усталость; строгих, коротко стриженных охранников, которые, расправив плечи и сложив руки за спиной, бдительно обозревали вверенное им пространство. Взгляд юноши останавливался на каждом новом лице, напряженно сосредоточивался на некоторое время и, словно разочаровавшись, следовал дальше в поисках очередного лица. И хотя поведение молодого человека можно было бы счесть несколько странным и даже, пожалуй, невежливым, тем не менее оно ни у кого не вызывало недовольства. Никто не настораживался, не отворачивался неприязненно, не бросал в ответ недоуменного или подозрительного взгляда. Даже постоянно находящимся начеку охранникам, казалось, не было никакого дела до того, что их так пристально рассматривают.

Только однажды безмолвный призыв юноши не остался незамеченным. Навстречу ему вскинулись другие глаза, ярко-голубые и чистые, точно апрельское небо в солнечный день. Такой взгляд бывает только у маленьких детей – взор, не замутненный еще печалями, заботами и мыслями, которые надо скрывать от других. Взгляд человека, привыкшего радоваться миру.

Впрочем, в тот момент обладатель небесно-голубых глаз совсем не радовался. Наоборот, его румяное пухлощекое личико было печально, носик забавно наморщен, а губки надуты. Ясно было, что еще минута – и сидящий в прогулочной коляске малыш зайдется в отчаянном реве.

Догадаться о причине его переживаний было несложно – на мраморном полу рядом с коляской валялся забавный глазастый лягушонок, очевидно, только что выпавший из рук малыша. Ребенок тянулся к своей игрушке, но никак не мог ее достать, а его молодая рыжеволосая мама в изящной белоснежной шубке, красиво облегавшей ее стройную фигурку, не замечала этого. Стоя у витрины с косметикой, праздничная распродажа которой бойко шла в киоске посреди линии, она выбирала помаду, проводила пробниками на кисти руки и была так увлечена своим занятием, что ничего не замечала вокруг.

Молодой человек подошел к малышу, присел на корточки и потрепал его по выбившимся из-под съехавшей набок шапочки вихрам.

– Совсем тебя забросили, да? Не грусти, сейчас я помогу твоему горю.

Поднявшись на ноги, он сделал шаг к молодой женщине, встал у нее за спиной, положил ей руку на плечо и что-то негромко сказал на ухо. Но, как ни удивительно, мама малыша совсем не оскорбилась такой фамильярности, словно ее и не заметила. Во всяком случае, она не вскрикнула возмущенно и ничего не сказала молодому человеку, даже не посмотрела на него, а лишь слегка вздрогнула, быстро взглянула на своего ребенка и вернула помаду продавцу.

– Нет, благодарю вас, эта тоже не подходит!

Присела на корточки, подняла игрушку, отдала ее малышу, поправила ему шапочку и нежно погладила сына по голове.

– Ну вот твой Кваки и вернулся! А ты, бедный, совсем загрустил, пока я тут косметику выбирала… Знаешь что, пойдем-ка мы с тобой лучше посмотрим елочные игрушки!

Малыш весь засветился от радости и поглядел через ее плечо на молодого человека. Тот улыбнулся, помахал ему рукой, ребенок в ответ тоже замахал ладошкой. Молодая мама обернулась, проследив направление взгляда сынишки, посмотрела в ту сторону, где стоял молодой человек, и перевела удивленные глаза на малыша.

– Проша, а кому это ты машешь? Там же никого нет!

Ребенок только улыбнулся – он был еще слишком мал, чтобы ей ответить.

Женщина взялась за ручку коляски и покатила ее в центр линии – туда, где между колоннами красовалась нарядная елка, а вокруг продавались новогодние украшения. Молодой человек направился следом за ними, но не стал останавливаться у витрин и стендов, а двинулся дальше.

До закрытия магазина оставалось чуть больше двух часов, но покупатели все продолжали прибывать. Казалось, их становится все больше и больше с каждой минутой. Рядом с лестницами образовалась уже настоящая толкотня, люди сновали туда-сюда, проходили иногда очень близко к юноше, почти задевая его, но почему-то никому и в голову не пришло обойти его или посторониться. Навстречу ему шли давнишние подружки, спорящие, будет ли в следующем сезоне опять моден розовый цвет. Та, что повыше, утверждала, что будет, потому что об этом пишут все модные журналы; другая горячо возражала, что «розовый – это полный отстой», и сделала в подтверждение своих слов столь энергичный жест, что чуть не заехала молодому человеку по лицу, но не извинилась и даже не придала этому никакого значения, точно не увидела его. Впрочем, все эти досадные недоразумения, казалось, совершенно его не смущали. Молодой человек прошел всю линию до конца и вышел с другой стороны магазина, на Никольскую улицу. Свернул налево, обогнул угол собора Казанской Божией Матери, бросил взгляд на главные часы страны – куранты на Спасской башне, которым чуть больше чем через сутки предстояло в очередной раз оповестить Россию о наступлении Нового года, и вскоре оказался у входа в Исторический музей. В это время года, когда остроконечные шатры башен и башенок, кирпичное кружево, украшавшее окна и стены, были припорошены пушистым снегом, здание, освещенное со всех сторон яркими огнями, выглядело особенно красиво.

Музей был давно закрыт, но молодого человека это не остановило. Он вошел внутрь и, миновав вестибюль, стал подниматься по лестнице, с этажа на этаж, следуя на самый верх, туда, где уже заканчивалась экспозиция и начинались служебные помещения. На пути ему иногда попадались работники музея (в основном охрана), и юноша почти машинально продолжал их рассматривать, но и тут, как ни странно, никто на это не реагировал. Никто не только не остановил вежливым «Вы кого-нибудь ищете?» или решительным «Извините, но посторонним сюда нельзя!», но даже не удостоил его ответным взглядом.

В конце концов молодой человек достиг цели своего пути. Он оказался на самом верху одной из башен, правой, если смотреть от Красной площади. И здесь его взору предстала удивительная картина.

Просторное круглое помещение, внутри намного более обширное, чем это можно было бы предположить, глядя с улицы, было битком забито людьми, и при этом людьми настолько разными, до такой степени непохожими друг на друга, что на первый взгляд просто фантазии не хватало объяснить, какая такая загадочная надобность вдруг свела их здесь вместе.

Тут были мужчины и женщины самой разной внешности, возраста и комплекции. Юные и пожилые, высокие и маленькие, худощавые и плотного телосложения, длинноволосые и коротко стриженные, блондины, брюнеты, шатены, рыжие и лысые, с европейскими, азиатскими и даже негроидными чертами. Одежда на них поражала разнообразием стилей, сезонов и эпох: элегантные дорогие наряды престижных марок соседствовали с линялыми лохмотьями; «международные» джинсы и кроссовки – с яркими индийскими сари, полосатыми узбекскими халатами и даже набедренными повязками; легкомысленные пляжные шорты – со строгими деловыми костюмами; шубы, меховые шапки и унты – с легкими и яркими летними сарафанами, а ультрамодные модели из последних коллекций – с винтажной одеждой в стиле семидесятых, пятидесятых и даже двадцатых годов минувшего столетия. Казалось, какая-то огромная киностудия объявила кастинг на несколько фильмов сразу, и актеры, уже одетые и загримированные каждый для своей картины, в ожидании томятся в очереди.

Разношерстная толпа действительно напоминала очередь. Кто-то сидел на кожаных диванах, кто-то прислонялся к стене, кто-то стоял посередине комнаты, кто-то устроился прямо на сверкающем паркете, и все явно чего-то ожидали. Вели себя они тоже по-разному: одни молча смотрели в окно или даже просто в пол, другие читали, некоторые беседовали вполголоса, кто-то громко спорил или нервно расхаживал по комнате. Но при всей несхожести ожидающих существовала одна деталь, объединяющая все это непонятное сборище, – у каждого из присутствующих через левое плечо был перекинут ремешок точно такой же небольшой сумки из коричневой кожи с бляшкой-восьмеркой, как та, что висела на боку у только что пришедшего молодого человека.

Юноша медленно двинулся вдоль очереди, краем уха улавливая обрывки разговоров:

– …целый месяц искал, хватит уже…

– …как думаешь, дадут?..

– …тогда я поняла, что надо идти сюда…

– …ну, конечно, они ее тут же сделали «Мисс Самара» и девушкой года…

Посередине коридора сидела на полу, далеко вытянув длинные ноги, высокая бледная женщина в джинсах и свободном сером свитере, с собранными в хвост темными волосами.

– Извините, – сказал юноша и попытался ее обойти.

Женщина согнула ноги в коленях, пропуская его, и поглядела с такой болью, с таким отчаянием, что у молодого человека сжалось сердце. Он шагнул было к ней, хотел заговорить, но она отвернулась и стала смотреть в окно, за которым в яркой подсветке были видны весело падающие снежинки.

Молодой человек двинулся дальше, но тут его кто-то окликнул:

– И ты здесь, Апрель? Неужели так до сих пор и не нашел?

Он обернулся. На обитом светло-коричневой кожей диване сидела, облокотясь о подлокотник, очень красивая белокурая девушка, одетая так, будто сошла со страниц последнего номера глянцевого журнала.

Юноша покачал головой:

– Нет. Так и не нашел. Но ты? Ты-то что здесь делаешь, Гортензия? Насколько я помню, твой подопечный один из самых удачливых и благополучных молодых людей в своей стране?

– Был, – невесело отвечала девушка, закидывая одну ногу на другую. – То есть удачливым и благополучным он остается до сих пор… Ему все дано от рождения и всегда так везло, что мне иногда казалось – я ему вообще не нужна. У него и без меня все хорошо…

Сидевший рядом с девушкой на диване невысокий худенький человек неопределенного возраста, узкоглазый и темноволосый, похожий на вьетнамца или китайца, покачал головой:

– Чего только не бывает! До того человеку хорошо, что уже и ангел-хранитель не нужен…

– Лучше так, чем наоборот, – включился в разговор стоявший у стены пожилой мужчина, подтянутый, с коротким ежиком седых волос, в костюме военного покроя. – Я-то своему стал не нужен совсем по другой причине… – И он тяжело вздохнул.

– Так что же случилось с твоим подопечным? – спросил тот, кого назвали Апрелем, у своей собеседницы.

Девушка по имени Гортензия тоже вздохнула.

– Он совершил поступок, после которого его душа уже больше не принадлежит светлым силам… Извини, мне трудно об этом говорить, – на ее глаза навернулись слезы.

– Конечно, я понимаю. – Юноша нежно пожал ее руку чуть выше локтя. – Представляю, как тебе больно, как тяжело…

– Да уж… – кивнул коротко стриженной головой мужчина. – Я последнее время часто думаю: как это все-таки замечательно, что у нас, у ангелов, нет души! Нечему болеть за наших подопечных. Да и за других людей тоже…

– Не переживай, Гортензия. – Юноша изо всех сил старался утешить свою знакомую. – Это его выбор. Твой подопечный, как и любой человек, вправе сам выбирать себе дорогу… А у тебя еще все будет хорошо. Ты вернешься домой, на Небо, там у нас, ангелов, тоже много важных и нужных дел…

В это время пробили часы на Спасской башне, и Апрель заторопился.

– Мы еще обязательно увидимся! – пообещал он Гортензии и прошел дальше, в глубину просторного помещения.

Там, у крутой старинной лестницы из белого камня, стоял элегантный офисный стол с компьютером, телефонами и прочими атрибутами. «Секретарь» – значилось на табличке. И та, что сидела за столом, действительно выглядела эталоном секретаря. Не в современном понимании этого слова, когда непременными признаками данной профессии считаются ноги от ушей, длина юбки, равная высоте каблука, французский маникюр и сексуально низкий, с придыханием, голос. Дама за столом была совсем не такой. Не эталон красоты и уже в летах, но тем не менее выглядела она «на все сто» – элегантный деловой костюм, безукоризненная прическа, великолепный макияж и виртуозное умение мгновенно подобрать нужный в конкретный момент стиль поведения. Такая может быть и строгой, и доброй, и холодной, и заботливой; может и достойно принять коронованную особу по всем правилам придворного этикета, и так резко осадить наглеца, что тому мало не покажется. Секретарь за столом успевала одновременно следить за порядком в очереди, вовремя приглашать к своему начальнику новых посетителей, отвечать на телефонные звонки, печатать что-то на компьютере и читать лежащий рядом с клавиатурой любовный роман, на обложке которого слились в страстном объятии знойный брюнет и сильно декольтированная блондинка с пышными формами. Увидев юношу, Секретарь приветливо улыбнулась:

– А, это ты, Апрель! Ну и что, есть какие-то новости?

– Никаких, – грустно отвечал тот.

– Ну ничего, не отчаивайся…

– Шеф-то у себя?

– Ну а где же ему быть? – отвечала Секретарь, иронично улыбаясь. – Ты же знаешь: чтобы Стиратель покинул кабинет в рабочее время, должно произойти что-то из ряда вон выходящее. Для этого трудоголика ничего не существует, кроме его работы, он вообще не замечает ничего вокруг. – И она почему-то вздохнула.

– Можно я загляну к нему ненадолго? – поинтересовался Апрель.

– Да, конечно, заходи, – приветливо кивнула Секретарь.

Точно подтверждая ее слова, на селекторе замигала лампочка и тихонько загудел зуммер, сообщая, что шеф освободился. Апрель сделал было шаг к лестнице, но был внезапно остановлен парнем в ярко-красной кожаной куртке-косухе, сплошь утыканной английскими булавками, с пирсингом в носу и выкрашенным в зеленый цвет гребнем волос на голове:

– Эй, брателло, куда прешь? Глаза разуй, тут, типа, очередь!

Апрель улыбнулся:

– Так я не… Не по работе. Я по личному делу.

– По личному? Чудну!.. – удивился «панк». – Какие могут быть еще личные дела со Стирателем? А что, по личному можно без очереди? – Этот вопрос был задан уже не юноше, а женщине за столом.

– Без очереди, без очереди, – подтвердила Секретарь.

– Ну что за ботва?! – возмутился парень с зелеными волосами. – Я тут уже столько времени торчу – а он по личному и без очереди! После меня пойдешь, вот что!

– И куда ж ты так торопишься? – усмехнулась женщина за столом, укоризненно взглянув на «панка», и, подумав с минуту, разрешила:

– Идите вместе.

«Панк» неприязненно посмотрел на Апреля и шагнул к лестнице. Юноша поспешил следом. А Секретарь с удовольствием вернулась к своей книжке.

Верхняя площадка лестницы упиралась в массивную дубовую дверь с бронзовой табличкой «Стиратель». Кабинет, располагавшийся в самой высокой части башни, пожалуй, можно было бы назвать даже роскошным – с таким вкусом, удобством и элегантностью он был оформлен. Здесь царили бежевые и золотистые тона. На полу узорный мозаичный паркет, удачно гармонирующий с округлой формой помещения; на потолке лепнина; диваны и кресла в стиле ампир; старинные часы, поддерживаемые тремя бронзовыми фигурами граций; большие окна, расположенные по кругу, скрыты занавесями-маркизами. В простенке между ними красовалась великолепная живая елка, украшенная золотистыми шарами. Одну из стен занимал старинный резной шкаф с книгами, у другой стоял большой письменный стол. За ним, в коричневом офисном кресле с высокой спинкой, сидел полный лысоватый мужчина, на вид лет шестидесяти, в дорогом костюме и очках в толстой оправе. Это и был Стиратель – чиновник Верховной канцелярии на Земле, посредник между ангелами и Небом.

– Что это вас сразу двое? – поинтересовался он, поглядев на посетителей сначала через очки, а потом из-под них. – Так не положено, надо по одному. Ты, с чубом, заходи (это было сказано «панку»), а ты, – обратился он к юноше, – подожди за дверью… Постой-постой!.. Апрель, ты, что ли? Неужто нашел?

В ответ Апрель только развел руками.

– Ну, я так и думал. А что же тогда? Решил вернуться на Небо?

Молодой человек отчаянно замотал головой:

– Нет, что вы, ни за что на свете! Я просто так заглянул, отчитаться…

– А ну раз так, проходи, присаживайся. Сейчас я клиента отпущу, и поболтаем… Ты-то ведь по делу пришел? – Этот вопрос был уже задан «панку».

– Я – да, – кивнул тот.

– Тогда садись вот тут, напротив меня. – Стиратель указал зеленоволосому на обитый бархатом стул напротив.

Апрель, чтобы не мешать, отыскал себе местечко поодаль и опустился на один из диванов в простенке между окнами.

– Ну? – Стиратель откинулся на спинку кресла, сложил руки на животе, соединил кончики пальцев и кивнул визитеру: – Рассказывай, друг дорогой.

– А чего рассказывать-то? – Тот пожал плечами, отчего английские булавки на его куртке весело зазвенели.

Стиратель бросил взгляд на экран монитора, лениво шевельнул мышкой.

– Как – что? Зачем пришел? Как зовут подопечного, где живет, сколько лет?

– Плотницкий Виктор Михайлович, пятнадцать лет, почти шестнадцать, – старательно, точно школьник-хорошист у доски, отвечал «панк». – Родился девятого января тысяча девятьсот девяносто четвертого года в Тюменской области, потом родители переехали в Москву, поселились в Бескудникове.

– Плотницкий, Плотницкий… – бормотал человек за столом, щелкая мышкой и поглядывая на монитор. – Да, вот, есть такой, Виктор Михайлович… Ну, и что же произошло?

«Панк» потупил взор:

– Он это… в общем… человека убил.

– Вот как? – Чиновник на миг оторвался от компьютера и взглянул на посетителя поверх очков. – И как же это случилось?

– Да, в общем-то, случайно вышло… Вчера… – Видно было, что рассказ этот дается странному ангелу с большим трудом. – Каникулы зимние начались, делать нечего… Вечером они с приятелями пошли на пустырь петарды запускать. Пьяные уже были… А там другая компания. Ну и слово за слово… Не поделили что-то… Знаете ведь, как у них, у подростков, бывает… Завязалась драка. А Виктор, мой подопечный, схватил какую-то железяку, что под ногами валялась, ударил одного и прямо в висок угодил. – «Панк» неожиданно всхлипнул и замолчал, вытирая глаза и нос тыльной стороной ладони.

Некоторое время в кабинете висела томительная пауза, прерываемая только шмыганьем носа «панка» да тихим стуком клавиатуры – чиновник быстро вносил что-то в память компьютера.

Наконец ангелу удалось выдавить из себя слова, которые были для него самыми тяжелыми:

– Ну и, разумеется, за его душой тут же пришли… Оттуда… – Он кивнул на пол, вниз. – И я теперь вроде как не у дел…

– М-да… Не повезло тебе, друг дорогой, – спокойно проговорил Стиратель. – Ну не расстраивайся. Ты далеко не первый ангел-хранитель, оказавшийся в таком положении, и уж точно не последний.

«Панк» не отвечал. Опустив голову, он теребил в пальцах булавки на своей куртке.

– Слушай, – поинтересовался вдруг человек за столом, кидая на него быстрый взгляд. – А чего это ты так вырядиться решил? Я ж тебя помню – совсем недавно был ангел как ангел…

Его собеседник только плечами пожал:

– Да вот… Это… Виктор мой так ходит. А я пытался его понять… Думал, если приму такой облик, научусь говорить, как он, стану его музыку слушать, полюблю то, что он любит, все станет на свои места… И мне все будет про него ясно…

– Ну и как? – усмехнулся чиновник. – Прояснилось? Понял что-нибудь?

Незадачливый ангел-хранитель в облике панка отчаянно замотал головой.

– Не-а. Ничего не понял. Вернее, понял только то, что никогда этого не пойму…

– И, стало быть, обратно домой, на Небо? Что же, дело обычное… – бормотал Стиратель. – Конечно, новой души, чтобы ее охранять, тебе больше не дадут. Как ты и сам отлично знаешь, ангелам, чьи подопечные души попали в ад, быть хранителями больше не поручают. Не оправдали доверия, так сказать… Так что на Землю ты больше не вернешься. Ну а с другой стороны, и хорошо – что тут делать… Так что готовься – через несколько минут будешь дома.

Чиновник последний раз щелкнул мышкой и отодвинулся от компьютера.

Ангел в косухе немного помялся, кашлянул и проговорил:

– Не, мне не надо домой…

– Что? – Стиратель вопросительно взглянул на визитера, видимо, решив, что неверно расслышал его слова.

– Можно, конечно, тут оставаться, на Земле, – рассуждал, словно сам с собой, «панк». – Я слышал, так сейчас многие поступают, мне ребята рассказывали. Иногда и подолгу живут… Но смысл? Что мне тут делать-то – без человеческой души? А ее уже не вернуть… Пропадет мой Витька-то…

Сидевший в кресле юноша с трудом сдерживался, чтобы не вмешаться в разговор. Но человек за столом оставался спокойным и равнодушным.

– Не он первый, не он последний, – бесстрастно повторил Стиратель.

– Это – да… – согласился ангел-«панк». – Но те – чужие, а этот – мой… Знаете… Я тут подумал… В общем, я хочу попросить о стирании.

– Что? – снова переспросил чиновник.

– Что? – не выдержав, воскликнул Апрель. Как ему хотелось, чтобы оказалось, что слова коллеги ему лишь почудились! Но, увы, у ангелов не бывает галлюцинаций…

И тотчас, с удивительной яркостью, будто фильм на экране, в его памяти всплыла сценка из кажущегося уже таким далеким детства на Небесах, счастливого и беззаботного времени учебы в школе ангелов…

Занятия проходят в очень живописном месте (впрочем, в райских садах неживописных мест просто нет). Ученики – с полдюжины ангельских мальчиков и девочек, будущих хранителей людских душ – расселись в тени двух пышных деревьев, одно из которых сплошь усыпано цветами, намного более крупными и ароматными, чем это бывает на Земле, а на другом уже созрели плоды, тоже не по-земному большие и сочные. На Земле люди могут увидеть подобное одновременно разве что где-нибудь в оранжерее, а здесь, в райских кущах, такое в порядке вещей, и никто не обращает на это внимания.

Невдалеке журчит ручей, но звук хрустально-прозрачной воды, весело бегущей по разноцветным камешкам, не мешает ученикам сосредоточиться. Все внимательно слушают, кроме разве что лучшего друга Апреля, сидящего справа от него, – румяного голубоглазого ангелочка по прозвищу Озорник. Как можно понять из его имени, Озорник самый первый непоседа и проказник в их классе, и все только удивляются, почему они так дружны с задумчивым мечтательным Апрелем – приятели так непохожи… Но Апрель очень привязан к своему другу, хотя и редко участвует в его шалостях. А шалит Озорник постоянно. Вот и сейчас, на уроке, он, вместо того чтобы слушать, развлекается тем, что пускает по «классу» солнечных зайчиков, заставляя яркие лучи пробираться сквозь густую листву и весело прыгать по лицам учеников. Больше всех достается круглолицей Снежинке, прозванной так за светлые, почти белые волосы. Она то и дело вертит головой и щурит глаза, но при этом старательно продолжает отвечать урок и рассказывает о фонариках.

– Фонарик есть у каждого ангела-хранителя, находящегося на Земле, – бойко тараторит Снежинка. – Цвет фонарика каждый ангел выбирает на свое усмотрение, но размер и форма фонарика должны быть у всех одинаковыми. И цвет луча одинаковый – серебряный. Носят фонарики в специальной сумочке на правом боку. Сумочки у всех ангелов тоже одинаковые…

– А для чего они нужны, эти фонарики? – спрашивает учитель, высокий пожилой ангел с густыми седыми локонами. У него строгое лицо, но в глубине больших серых глаз почти всегда, даже если он сердится на учеников, все равно прячется улыбка.

Красотка Гортензия, первая отличница в классе, тянет руку:

– Можно я отвечу, можно я? – и, едва дождавшись разрешения, тут же принимается излагать как по писаному: – Свет каждого фонарика – это частица Высшей энергии. Даже один лучик способен сотворить маленькое чудо. И когда нужно совершить что-то большое и важное, ангелы собираются вместе и светят своими фонариками одновременно. Чем больше будет ангелов, тем они сильнее. Тогда им никакие демоны не страшны!

– Ну уж и никакие… – Учитель сначала улыбается, а потом тихонько вздыхает: – К сожалению, это не совсем так. Если б все было так просто, мы бы давным-давно одолели Темные силы и во всем мире воцарились бы Добро и Свет. Но, увы, это невозможно…

– А почему? – тут же интересуется Озорник – он не только самый шаловливый, но и самый любознательный в классе. – Что, если все-все ангелы, которые командированы на Землю, соберутся вместе да как посветят на… – тут он замолкает, видимо, еще не придумав, на что и как надо посветить, чтобы разом одолеть все Темные силы.

– Это запрещено Правилами, – отвечает учитель. – Уже много человеческих лет прошло с тех пор, как на Высшем уровне договорились о перемирии между нами и нашими врагами. С тех пор ангелы никогда не вступают в конфликт с демонами – что бы ни происходило. Но вот демоны, случается, иногда нападают на ангелов…

– А как это происходит? – по голосу Снежинки ясно, что ей немного не по себе.

– На наше счастье, демоны редко нападают неожиданно, – поясняет учитель. – Они очень любят зрелищность и то, что люди теперь называют спецэффектами. Так что их нападение редко обходится без театральности. Обычно появлению демонов предшествует нарастающий гул – сначала тихий и неясный, потом все более и более сильный. Затем начинает все явственнее пахнуть серой и дымом. Внезапно темнеет, и то там, то здесь вспыхивают яркие огни, похожие на отблески костров или зарево пожара…

– Какой ужас! – лепечет Снежинка.

В это время Озорник, изловчившись, дергает ее за беленькую косичку. За что, конечно, тут же получает замечание от учителя.

– Ты опять балуешься на уроке! Как тебе не стыдно!

Озорник тут же складывает руки на коленях и делает невинное лицо.

– Я буду хорошо себя вести, – обещает он. – А вы расскажете нам еще что-нибудь интересное?

– Хорошо, расскажу, – смягчается учитель. – Что бы ты хотел услышать?

– Я бы хотел узнать о стирании. Что это такое? – вдруг спрашивает Озорник.

По лицу учителя пробегает тень. Он ненадолго замолкает, а потом произносит не слишком уверенно:

– Вообще-то, я хотел рассказать вам об этом позже, когда вы станете постарше…

– А нам интересно сейчас! Ну пожалуйста! – присоединяется к однокласснику Гортензия.

Все остальные поддерживают их, в том числе и Апрель. Ему тоже очень хочется узнать про стирание, хотя бы потому, что раньше он никогда не слышал этого слова. Что же это такое?

– Ну, хорошо, – соглашается наконец учитель.

Он усаживается поудобнее, опершись спиной о толстый ствол цветущего дерева, привычным жестом машинально поправляет свои седые локоны и принимается за рассказ:

– Делами ангелов на Земле ведает специальный человек, которого называют Стирателем. По всем вопросам, которые возникают у ангелов, они обращаются к нему…

– А что это за вопросы? – тут же перебивает любопытный Озорник.

– Помните, я говорил вам, что далеко не все люди проживают свой век под покровительством своего Небесного хранителя? К сожалению, случается, что душа человека, совершившего какой-то страшный грех, уже при жизни переходит к Темным силам. Когда-то демоны специально работали над тем, чтобы заполучить человеческую душу, соблазняли людей, уговаривая заключить сделку и подписать кровью договор… С тех пор многое изменилось. Некоторые люди сами живут так, что их души попадают в руки демонов, и таких людей, к сожалению, немало… Так что нашим врагам и стараться особенно не надо.

По «классу» пробегает легкий шум. Юным ангелам совсем не нравится то, о чем говорит учитель, но они уже достаточно взрослые, чтобы понимать: мир не может быть идеальным и совершенным.

– Тогда ангел, которому некого больше охранять, остается без работы, – продолжает учитель. – Он уже не будет сопровождать свою подопечную душу в последний путь сюда, на Небеса, поскольку обладатель этой души сам выбрал другую дорогу. Что ж, Всевышний дал каждому право выбора – именно на этом и держится мир… Оказавшийся не у дел ангел приходит к Стирателю – и тот возвращает его обратно на Небеса.

– Где ему дадут новую душу, да? – взволнованно спрашивает Апрель. Он, наверное, больше, чем остальные его друзья, мечтает о том времени, когда вырастет, закончит свое обучение и станет наконец хранителем. Как ему этого хочется!

– Нет, – качает головой учитель. И строго добавляет: – Ангел, который не сумел уберечь свою подопечную душу, недостоин чести быть хранителем.

Апрель смущается. Ему становится стыдно за то, что он сказал такую глупость, и даже кажется, что друзья глядят на него с усмешкой. Хотя на самом деле это, конечно, совсем не так. На него вообще никто не смотрит, все внимательно слушают учителя.

– Это и называется стиранием? – продолжает свои расспросы Озорник. – Ведь Стиратель как будто «стирает» ангелов с Земли, чтобы они вернулись сюда домой?

– Нет, не совсем так. Стирание – это несколько другое. Это поступок, который каждый ангел может совершить лишь однажды в жизни.

– И что же это за поступок? – Гортензия даже вытягивает шею от любопытства.

– Однажды ангел может пожертвовать собой ради счастья своего подопечного, обменять свое существование на исполнение его заветного желания или что-то в этом духе…

– Как это? – не понимает Снежинка.

– А вот так. Если хранитель очень хочет помочь человеку, но не в силах это сделать, он приходит к Стирателю и просит за своего подопечного. И, если исполнение его просьбы не нарушает хода событий, предопределенного в Книге Судеб людей, ему идут навстречу. Человек получает некий дар свыше, чаще всего даже не предполагая, чем он этому обязан. А ангел…

– Ангел возвращается на Небо, да? – снова не удерживается от вопроса Апрель.

– Нет, мальчик, – грустно отвечает учитель. – Ангел исчезает.

– Как так исчезает? – удивленно шумят ученики. – Разве ангелы могут умереть? Они ведь могут только погибнуть в битве с Темными силами!

– Ангелы не могут умереть, потому что они не люди. У них нет ни смертного тела, ни бессмертной души. Поэтому после стирания ангел просто исчезает. Навсегда. А вместо него присылают другого ангела, который будет охранять его подопечного.

Апрель хорошо помнил, что после рассказа учителя в классе разгорелся долгий и жаркий спор. Одни ученики восхищались теми ангелами, которые решаются на подобное самопожертвование, другие считали подобный поступок необдуманным. Так, отличница Гортензия спокойно и убедительно доказывала, что жизнь человека коротка и подопечных душ у каждого ангела бывает много – нельзя же ради каждой жертвовать своим существованием! Это слишком дорогая цена. Гораздо разумнее остаться рядом со своим подопечным и всячески помогать ему выдержать те испытания, которые выпали ему на долю. Апрель тогда молчал, не принимая участия в споре. Но в глубине души (какой еще души? Нет у ангелов никакой души!) не был согласен с Гортензией. Он так хотел оберегать своего будущего подопечного, так жаждал сделать его счастливым, что был готов ради этого на все…

Попав на Землю, где уже столько человеческих лет продолжались его мытарства, Апрель, конечно, не раз слышал о стирании. Но увидеть своими глазами ангела, который решился на такой поступок, ему довелось впервые. Растерявшись от такой неожиданности, он ни слова не мог сказать и только смотрел во все глаза на «панка».

– Стирание, значит… – задумчиво проговорил тем временем чиновник. – А что ты попросишь взамен?

«Панк» потупился.

– Так это… Спасти душу Виктора, – отвечал он после долгой паузы. – Он ведь, в общем-то, неплохой мальчишка. Просто глупый еще, ветер в голове…

– Ну, знаешь, друг дорогой! – развел руками Стиратель. – Тут я тебе ничем помочь не могу. Такие вопросы решаются не на моем уровне. Для этого существует Высший Суд.

– Да, конечно… Но пусть ему дадут еще один шанс! Один шанс, а? – с неожиданным жаром заговорил провинившийся ангел. – Пусть вместо меня пришлют другого хранителя и снова приставят к нему! Может быть, Витя услышит его и раскается, по-настоящему раскается? Тогда его душа снова вернется к нам. Ведь такие случаи бывали, и не раз, я точно знаю!

– Ну да, в принципе, бывали… – протянул Стиратель и, обернувшись к компьютеру, снова защелкал мышкой. – Погоди чуток…

Молчание, которое после этого повисло в кабинете, показалось Апрелю вечностью.

– Ладно, будь по-твоему, – произнес наконец чиновник. – Твое решение окончательно?

– Да.

– Ну что же, это твой выбор. Готовься, сейчас приступим к стиранию.

– Как… готовиться? – внезапно растерялся «панк».

– Разве не помнишь? Фонарик доставай.

«Панк» раскрыл висевшую на его боку сумку с бляшкой в виде восьмерки и вынул изящный шестигранный фонарик, горевший ровным серебристым светом.

– Хорошо. Встань-ка вон туда. – Стиратель кивком головы указал на свободный простенок между окнами.

Осторожно держа горящий фонарик, ангел занял место у колонны. Чиновник нажал какую-то кнопку на столе, и ярко освещенный кабинет мгновенно погрузился во мрак. Только тонкий серебряный луч разрезал темноту, бросая отблески на елочные шары и бронзовые фигуры трех граций, поддерживающих часы.

Апрель так и замер в своем кресле, не в силах произнести ни слова. А чиновник тяжело поднялся из удобного вращающегося кресла, открыл один из ящиков в тумбе, вынул из него белоснежный кусок материи и приблизился к «панку».

– Я обязан последний раз спросить тебя, не передумал ли ты?

– Нет, не передумал, – хмуро отвечал тот.

В свете фонарика Апрель отчетливо видел, что «панк» стоит опустив голову и не отрывает взгляда от пола.

– Ну что же, тогда прощай, друг дорогой…

Стиратель принялся водить тканью по лучу от фонарика, подобно тому, как дежурный ученик в классе водит мокрой тряпкой по исписанной мелом доске, – и луч стал исчезать, будто был нарисован. Онемевший от такого зрелища, Апрель вдруг заметил, что вместе с лучом начинает растворяться во мраке и «панк». Вот пропали из вида его тяжелые ботинки, исчезла сумка, не стало зеленого гребня волос, потом лица… Дольше всего оставалась лишь держащая фонарик рука. Но в конце концов и она исчезла. Фонарик потух и с тихим безжизненным стуком упал на пол.

– Ну вот и все! – донесся до юноши голос Стирателя. И в круглом кабинете снова зажегся свет.

Апрель зажмурился – то ли от яркой вспышки, то ли от того, что на его глаза набежали слезы.

– Как это грустно… – тихо проговорил он.

– Да брось ты, – отмахнулся Стиратель, снова занявший свое кресло. – Жизнь есть жизнь. Все мы не вечны – и люди, и ангелы… Правда, у людей хоть есть душа и надежда на Спасение.

Он повертел в руках ненужный фонарик и, слегка размахнувшись, бросил его за стол. Там стояла большая картонная коробка, почти доверху заполненная точно такими же разноцветными фонариками. Стиратель взглядом оценил объем кучи и удовлетворенно проговорил:

– Хорошо поработали! Пора контейнер заказывать.

Апрель все никак не мог прийти в себя.

– Нет, это ужасно, ужасно… – повторял он.

– Да брось ты! – Чиновник открыл створку в тумбе своего стола и вынул оттуда пузатую бутылку темного стекла и хрустальные рюмки. – Хочешь коньяку? Хороший коньяк, настоящий армянский, из домашнего погреба… Ах, ну да, ты же не можешь. А я вот, с твоего позволения… Или без него…

Апрель, казалось, совсем его не слышал.

– Но как же вы можете?.. Как вы можете быть таким спокойным?..

– Привык, – отвечал его собеседник, наливая в рюмку густую жидкость цвета темного янтаря. – Это моя работа. Потом, я ведь занимаюсь не только стиранием. Чаще всего я просто отправляю твоих собратьев обратно на Небеса, где они спокойно продолжают жить и здравствовать. Для вас ведь пребывание на Земле – это что-то вроде рабочей командировки. А так ли уж велика разница, где работать – тут или там? Там, пожалуй, даже и поспокойнее…

– Но ведь этот ангел исчез навсегда!

– Этот – да. Но он сам так решил, – философски заметил Стиратель, поднося рюмку к губам и с удовольствием отпивая по глотку. – В любой ситуации у каждого из нас всегда есть как минимум два возможных пути. И у людей, и у ангелов… Иногда больше, даже намного больше. Но два есть всегда.

– И все-таки некоторые из тех, кто стоит в этой огромной очереди внизу, выбрали стирание, жертву. Почему? – Апрель встал с дивана и нервно прохаживался по кабинету.

– Ну, к счастью, не все, – отвечал чиновник и снова глотнул коньяка. – Многие из них просто возвращаются Наверх, потому что у них вышла такая же незадача, как у этого зеленоволосого. Их подопечные души взяли да и ушли к нашим конкурентам – заметь, еще при этом, земном, существовании. Сейчас такие вещи происходят слишком уж часто… Стоит человеку совершить какую-нибудь большую гадость: не обязательно убить, но, например, предать кого-нибудь – как эти самые наши недруги из преисподней уже тут как тут и заявляют свои права на его душу.

Он выпил последний глоток из рюмки и с сожалением поглядел на бутылку, точно прикидывая, налить еще или все-таки хватит.