Соблазны бытия Винченци Пенни

– И что же делает этот месье? Надеюсь, ничего французского.

Элспет всегда забывала о его своеобразном чувстве юмора.

– Это смотря что ты называешь французским. Месье Рене занимался моими волосами.

– Ну, такое не возбраняется. – Маркус поцеловал ее в щеку. – А почему я не ощущаю аромата «Шанель» номер пять?

– Потому что мне он показался неуместным.

– Почему, Элспет?

– Потому что, Маркус, многое изменилось. Ты не находишь? Многое стало не таким, как прежде.

– Да, конечно. – Он молчал, будто подыскивал слова. – Понимаю, сейчас еще слишком рано спрашивать тебя о планах на будущее.

– Очень рано. У мне пока нет никаких планов.

– Что ж, это вполне естественно. Ты ведь еще не оправилась от случившегося.

– Естественно, нет.

– Будешь подавать на развод?

Чувствовалось, Маркус до сих пор боялся, не привлечет ли Элспет его к ответу.

– Не знаю. В общем-то, у меня нет для этого серьезных оснований.

– Но…

Элспет догадалась, о чем хотел сказать Маркус. Основания есть у Кейра. Нет, это она скажет сама.

– Зато они есть у Кейра.

– Полагаю, что да.

Они замолчали. Видно было, что Маркусу вновь стало неуютно.

– Я очень сожалею. Очень, очень сожалею, что сыграл в этом определенную роль. Я ужасно виноват.

Это уже что-то!

– Благодарю за сочувствие. Но вряд ли тебе стоит казнить себя. Я не считаю, что ты виноват.

– Не считаешь?

Его реакции были как у ребенка. Теперь на лице Маркуса читалось облегчение.

– Да, не считаю. Будь я счастливее в браке, такого бы не случилось.

Это было ударом по его самолюбию.

– Тут, как говорят, ничего не попишешь, – вздохнул Маркус. – Жаль, ты не рассказала мне раньше. Ужасно тяжело сознавать, что все это ты вынесла одна.

– А что бы ты сделал, Маркус? – повторила Элспет свой утренний вопрос. Она не могла удержаться, чтобы не кольнуть его самоуверенность. – Сел бы в самолет, прилетел бы сюда меня утешать?

– Возможно.

Он улыбнулся, но как-то неуклюже. Он явно старался прочитать по лицу ее состояние, но не мог. Элспет решила, что уже достаточно потрепала его самолюбие и теперь можно ослабить хватку.

– Маркус, я вполне серьезно считаю, что тебе незачем себя винить. Мне тогда было очень паршиво. Все у меня шло вкривь и вкось. А с тобой я могла приятно проводить время, отвлекаясь от унылой повседневности.

– Понимаю.

Облегчение боролось в нем с уязвленной гордостью. Элспет с любопытством следила за Маркусом. То он боялся, что она потащит его в суд или явится к нему на порог с двумя детьми. Теперь он переживал, что ничего подобного не случится.

Элспет стало немного стыдно за свое поведение. Можно было бы продолжить отношения с ним. Ее бы это встряхнуло. Но она не хотела снова наступать на старые грабли. Сегодня она вдруг поняла одну особенность Маркуса, которую не замечала раньше. В этом человеке не было… ничего настоящего. Он был очень хорошим актером, играющим роль обаятельного, безупречно одетого обольстителя. Но обольстителя эгоцентричного, постоянно наблюдающего за собой. Ему требовались бесконечные подтверждения, что он все делает правильно. Даже любовью Маркус занимался так, как усердный школьник делает уроки. Все было тщательно продумано и тщательно исполнено. Со вниманием и тактичными вопросами, нравится ли ей то, что он делает.

Когда Кейр занимался с ней любовью, это действительно была любовь. Сексуальная близость объединяла их, они погружались в нее со всей страстностью. Никому из них и в голову не приходило, что другому это может не понравиться.

Но Кейр ушел. От нее и из ее жизни. Он был ершистым, критичным, недоброжелательным и высокомерным. Все, что дали ему она и ее семья, он швырнул им обратно, сделав это сознательно и без единого слова благодарности. Так какое место он мог теперь занимать в ее жизни? Элспет вновь остро почувствовала опустошенность и одиночество.

Теперь она хотя бы разобралась, кто такой Маркус.

Элспет встала и поцеловала его в щеку:

– Прошу прощения, но мне надо идти. Завтра увидимся. И спасибо за чай.

Он ведь не дурак и все должен понять сам.

– Тебе не кажется, что мистер Паттерсон проявляет редкостное терпение? – спросил у Кайла Джейми.

Их разговор происходил за чаем, в холле отеля «Кларидж».

– Да, он очень терпелив, – отозвался Кайл.

– Думаю, сведения должны скоро появиться.

– Я тоже так думаю. Времени прошло достаточно.

– Возможно, мы узнаем о них еще здесь.

– Возможно.

– Это будет сущий кошмар, если…

– Да. Кошмар наяву.

Каждый из них мысленно представил ситуацию, в которой Чарли Паттерсон получает доступ к обширному наследству Дженны. Действительно, сущий кошмар.

После мемориальной службы Лукас собирался поехать за город, к друзьям, и провести там несколько дней. Кроме друзей, там будет очень милая девушка по имени Флоренс, с которой он учился в одной группе. Вскоре его вольная жизнь закончится, и несколько недель он проведет в казарме без всяких увольнительных. Но сегодня он почувствовал, что ему лучше остаться дома. Мать была чем-то взволнована или встревожена. Старшая сестра завтра улетала в Милан, где у нее контракт с местным модельным агентством. Младшая сестра всегда бурно радовалась его появлению дома. Лукасу не особо нравилось обилие Литтонов, наводнивших дом, но некоторые из них, особенно американцы, казались ему интересными. Взять ту же Лили. Конечно, сейчас она совсем старуха, и даже не верится, что в начале века она была молоденькой хористкой Лондонского мюзик-холла. С ней было очень интересно разговаривать. Лукасу понравились Джейми Эллиотт и Кайл Бруер. Он стал подумывать о поездке в Нью-Йорк. Наверное, он бы нашел, о чем поговорить даже с Маркусом Форрестом, которого все терпеть не могли. Почему бы нет?

И конечно, Дженна. Дженна его просто завораживала. Не только своей красотой и сексапильностью, о которой она даже не подозревала – в отличие от своей жуткой сводной сестры, – и даже не откровенным интересом, проявленным к нему. Лукаса восхищало ее мужество и уверенность в себе. Не многие девчонки в свои неполные пятнадцать лет решились бы произносить речь в громадной церкви, где полно известных и знаменитых людей. Дженна откровенно призналась ему, что боится, но обязательно будет выступать.

– Это же громадная честь. Мама наверняка сказала бы, что я должна выступить. Я просто не смею отказаться. Но как же я буду рада, когда смогу снова плюхнуться на скамью.

– Меня восхищает твоя решимость, – признался Лукас, улыбаясь Дженне. – У тебя длинная речь?

– Нет, что ты! Минут на пять. Так мне сказал Джайлз. Но я еще никогда не выступала на публике. Возможно, там пять минут длятся гораздо дольше.

– Ты права. Знаю это по себе. Однажды я выступал в Союзе.

– Как здорово! – прошептала Дженна.

Об Оксфордском союзе она слышала от матери. Участники студенческого дискуссионного клуба впоследствии становились министрами и даже премьер-министрами.

– Значит, из-за тебя мне тоже придется волноваться, – сказала она.

– Это почему?

– В церкви соберутся сплошные великие и знаменитые. Они давным-давно привыкли к публичным выступлениям. Наверное, одна я произведу жалкое впечатление.

– Ни в коем случае. Ты замечательно выступишь. Я уверен в этом. Мы все будем держать пальцы за тебя. Знаешь, что советовали нам в школе?

– Нет.

– Если тебе нужно выступить перед аудиторией, сосредоточься на ком-нибудь одном и представляй, что не произносишь речь, а просто рассказываешь этому человеку. И все твое волнение уляжется. У тебя есть тезисы речи?

– Есть, но мне они не понадобятся. Я и так помню все до последней запятой.

– И все-таки возьми их с собой. Тогда у тебя исчезнет страх что-то забыть. И помни: все слушатели – на твоей стороне. Они очень доброжелательно к тебе настроены.

– Будем надеяться, – засмеялась Дженна.

– А если кто-нибудь позволит себе пренебрежительно сморщить нос, я сам этот нос расквашу. Честное слово, Дженна, ты замечательно выступишь. А сейчас извини, мне надо позвонить. За обедом увидимся.

– Конечно.

Дженна смотрела ему вслед. Лукас вошел в одну из комнат, где стоял телефон. Было бы здорово, если бы за столом они сидели рядом.

Лукас снял трубку, собираясь набрать номер Флоренс, но услышал в трубке голос матери, говоривший с параллельного аппарата в ее комнате. Адель звонила Киту и просила Клементайн позвать его к телефону. Характер Лукаса значительно изменился в лучшую сторону, однако кое-какие дурные привычки у него остались, и среди них – привычка слушать чужие телефонные разговоры. Особенно когда говорили о чем-то интересном. А этот разговор был очень интересным. Даже при ее повышенной эмоциональности Адель была сильно возбуждена. Чтобы не выдать себя, Лукас прикрыл ладонью микрофон и стал слушать.

Когда он зашел к Нони, та стояла перед зеркалом. Сбоку, возле туалетного столика, крутилась Клио, держа в руках драгоценности сестры.

– Привет младшему брату.

– Привет старшему брату.

– Привет, мои очаровательные сестренки.

– Как думаешь, мне убрать волосы наверх или распустить по плечам? – спросила Нони. – Я хотела распустить, но Клио советует убрать.

– Пожалуй, я согласен с Клио. Клио, радость моя, поухаживай немного за старшим братиком. Мне ужасно хочется пить. Принеси, пожалуйста, стакан воды со льдом. Если самой трудно, попроси миссис Хардвик помочь.

– Ей не до меня. Она и так крутится как белка в колесе.

– Почему?

– Да все из-за этих американских детей. Она говорит, что они сведут ее с ума. Без конца прибегают на кухню и требуют свежего лимонада.

– Бедная миссис Хардвик, – сказал Лукас.

– Они оба такие жуткие. Особенно Тедди. Я тоже бедная. Мне придется весь вечер смотреть с ними телевизор.

– Мы обязательно будем тебя навещать. Правда, Нони? А сейчас, дорогая, сходи за водой.

– Иду.

Когда Клио ушла, Нони укоризненно посмотрела на брата:

– Ну и ленивец же ты! Неужели трудно сходить самому за водой?

– Я вообще не хочу пить. А Клио отправил на кухню, потому что я должен тебе кое-что рассказать. Кое-что очень интересное. Такое, о чем ты не догадалась бы и за миллион лет…

По мнению Адели, американский обед удался. Все были довольны. Ореховый пирог вообще был съеден на ура. Подбор вин оказался просто фантастическим. Джейми проявил себя настоящим сомелье. Разливая новый сорт, он вкратце и очень остроумно рассказывал об этом вине, что заметно оживляло застолье. Адели очень нравился Джейми. В последнюю минуту она поменяла порядок рассаживания гостей и посадила его рядом с собой, найдя Кайлу другое место. Лукас сделал то же самое, сев рядом с Дженной, а не с Кэти. Кэти оказалась между Майком и Джеком. Поначалу это ее немного обескуражило, но она тут же принялась кокетничать с обоими. Джеку наверняка казалось, что он попал в рай. Он с наслаждением смотрел в вырез ее платья, благосклонно кивал, слушая ее болтовню, и очень часто брал Кэти за руку и что-то шептал на ухо, отчего она принималась весело хихикать. Адель находила сводную сестру Дженны своеобразной, но достаточно милой девочкой. Она многое унаследовала от отца. Как и Чарли, Кэти не заботило мнение окружающих. Чарли вел себя очень учтиво, был внимателен к соседям по столу, благодарил за каждую мелочь. Дочь и Дженну он называл «мои девочки». Чувствовалось, он очень гордится ими.

Адель насторожило лишь пристрастие Кэти к выпивке. Обед не успел начаться, а Кэти уже выпила три бокала шампанского, отчего раскраснелась и принялась громко хихикать, глядя на Лукаса. Чарли перехватил ее взгляд и хмуро на нее посмотрел. Позже он наклонился и что-то шепнул ей на ухо. Кэти молча выслушала, но продолжила в том же духе. Такое влечение к вину в ее возрасте не могло не настораживать. Она даже пила красное вино неразбавленным. Зная, что склонность к выпивке бывает наследственной, Адель решила понаблюдать за Чарли. Он пил очень умеренно. Возможно, Кэти просто нервничала, попав в незнакомое общество.

Иззи, кажется, тоже благосклонно относилась к Чарли. Адель посадила их рядом, и они затеяли разговор о странных личностях Манхэттена. Например, о некоем человеке, называвшим себя Лунным Псом. Каждый день он приходил к зданию Си-би-эс наряженным древним викингом. Его голову украшал шлем с рогами.

– Я даже пыталась с ним заговорить, – призналась Иззи, – но Ник сказал, что я напрасно трачу время.

– Ник прав. Этот Лунный Пес считает себя воином и не опускается до разговоров с женщинами. Не представляю, как он не расплавился летом. Стоять на солнцепеке во всей этой амуниции…

– А мне недавно рассказали замечательную историю про Ла Гардиа, – включился в их беседу Джек. – Для тех, кому это имя незнакомо, могу сказать, что он был одним из лучших мэров Нью-Йорка. Можете проверить мои слова. Однажды Ла Гардиа оказался в суде, где слушалось дело о краже. И знаете, он наложил штраф на весь состав суда.

– Так оно и было, – подхватил Ник. – Судили бедняка, стащившего еду из магазина. У него голодала семья. Узнав об этом, Ла Гардиа оштрафовал судейских за то, что они попустительствуют обществу, в котором есть голодные.

– Я тоже об этом слышала! – воскликнула Лили. – Это очень по-американски.

– Скажите, миссис Литтон, а вы ощущаете себя англичанкой или американкой? – с интересом спросил Чарли.

– Наверное, и той и другой. Тело мое, несомненно, английское, а вот голова стремительно американизируется. И пожалуйста, зовите меня просто Лили.

– Замечательный ответ. Спасибо. Лили, вы ведь, кажется, были кинозвездой?

– Да.

Найдя благодарного слушателя, Лили принялась рассказывать историю своей голливудской карьеры. История во многом была выдуманной, но Чарли об этом не знал и слушал с большим вниманием, почтительно кивая.

Единственной, кто раздражал Адель, была Мод, вырядившаяся в строгое темно-зеленое платье. Мод стала совершенно кошмарной женщиной. Даже не верилось, что когда-то она была милой, не по годам серьезной девочкой, очень нравившейся им с Венецией. Теперь эта выросшая девочка излагала свое мнение по всем вопросам, включая и те, в которых она явно не разбиралась. Адель не знала, как вежливо заткнуть ей рот. Естественно, Мод не обошла своей критикой и издательский мир. Она прочла целую лекцию о коммерциализации литературы, возмущаясь, что люди покупают книги, доверяясь не собственному здравому смыслу, а рекламе. После этого Мод стала шумно удивляться, что амплуа фотомодели теперь считается достойной профессией. Затем она перескочила на фотографию и посоветовала Адели обязательно купить такой же фотоаппарат, как у нее, поскольку с его помощью она сделала замечательные снимки.

По другую руку от Чарли сидела Фелисити. Они быстро нашли общий язык и прониклись взаимной симпатией. Адель смотрела на нее и думала, что Фелисити не растеряла былой красоты. Конечно, волосы у нее поседели, а лицо с высокими скулами и выразительный рот почти не изменились. Возможно, думала Адель, все дело в том, что, когда стареешь сама, не замечаешь, как стареют другие. Ей было интересно разглядывать Фелисити. Не верилось, что когда-то у этой женщины был роман с Оливером. Возможно, не столько настоящий роман, сколько разговоры. Фелисити бесподобно умела говорить, особенно с мужчинами. Она могла их утешить, польстить, выказать интерес к их суждениям. Наверное, отец мечтал видеть рядом с собой такую женщину. В Фелисити было все то, чего не было в их матери: мягкость, покладистость, мелодичность голоса и неброское чувство юмора. К тому же Фелисити писала прекрасные стихи. Но ведь Оливер отнюдь не был склонен к флирту. Трудно представить, как между ними могли возникнуть близкие отношения. Наверняка в дневниках матери об этом написано. И о многом другом – тоже.

Адель наблюдала и за Иззи. На Иззи было черное атласное платье с большим количеством пуговиц (несколько верхних она расстегнула), перетянутое широким поясом, который подчеркивал ее тонкую талию. Красивые волосы она завила в довольно прихотливые локоны. Глядя на нее, Ник всякий раз горделиво улыбался. По всему было видно, что Иззи очень счастлива с ним. Тогда откуда в ее искрящемся взгляде оттенок грусти? Адель пыталась догадаться о причине. Ник был от Иззи без ума. Значит, что-то другое…

Адели очень понравились мальчики. Прирожденные комики. И чего они занялись рекламой? Они легко могли бы создать на телевидении свое шоу и зарабатывать громадные деньги. Об Иззи они говорили так, будто она принадлежала им обоим, и это ее ничуть не задевало. Адель поймала себя на мысли, что искренне рада счастью Иззи и полностью простила ей роман с Джорди. Странно. Прежде ей казалось, что она никогда не простит Иззи такого вероломства. Но потом Адель, удивляясь себе, приняла версию Иззи. К тому же Иззи спасла ей жизнь… Да. Джорди и дневники. Наверное, у матери написано и об этом. И про несчастную любовь Иззи к Киту, про их несостоявшееся бегство… Что же им делать с материнскими дневниками? Как понадежнее сохранить эти томики в кожаных переплетах?

– А теперь разрешите предложить тост за хозяйку. – Джейми встал, улыбаясь ей. – Адель подарила нам замечательный вечер, который она продумала до мелочей и с блеском осуществила. Давайте выпьем за Адель. Мы все очень благодарны тебе.

«Какой же ты гнусный подонок!» – подумал Чарли, послушно встав и улыбаясь Адели. Он ненавидел Джейми всеми фибрами души. И розовощекого Кайла Бруера – тоже. Ишь, красуется, разглагольствует о литературе, воображает себя не меньше чем самим Нельсоном Даблдеем… А на самом деле – литературный агентишко. Мелочь. Паразит.

Эти мысли не помешали Чарли улыбнуться Кайлу и сказать:

– Знаете, мне очень нравятся разные анекдоты об издателях. Барти мне рассказывала, что у Нельсона Даблдея был такой громадный кабинет, что иногда он играл там в гольф.

– Это почти правда, – ответил Кайл и тоже улыбнулся. – Не знаю насчет игры, но пол в его кабинете был умопомрачительно ровный.

– А я очень любила мамину историю про Дика Снайдера, – сказала Дженна. – Его так часто повышали по службе, что он не успевал заказывать новые визитные карточки. Помню, на меня это произвело сильное впечатление.

– Ты бы тоже хотела стать издателем? – спросил Лукас.

– Вряд ли, – немного подумав, ответила Дженна. – У меня мозги не так устроены. Сейчас мне хочется стать юристом. Мне нравится точность. Законы – они незыблемы. Это не роман, где можно изменить содержание главы или даже вовсе ее выбросить.

– Ах, Дженна, – улыбнулся Кайл. – У тебя идеальное представление о законах. На самом деле в законах достаточно дыр и лазеек, которыми пользуются ловкие люди. Бывает, самые простые дела, где вроде бы все ясно с самого начала, вдруг стопорятся на полпути.

Чарли украдкой взглянул на Кайла. Это что, намек? Но на лице Кайла не было ничего, кроме улыбки, адресованной Дженне.

– В моей юридической фирме такого бы не случилось, – с неожиданной резкостью заявила Дженна.

Все посмотрели на нее. «Еще одна загадка, – подумала Адель. – А ведь девочка за что-то злится на Кайла».

– Адель, дорогая, мы, с твоего позволения, покинем этот гостеприимный дом, – сказала Фелисити. – Сегодня был такой длинный день, а завтрашний будет еще длиннее. Джон, идем, дорогой. Кайл, ты с нами? Или еще побудешь с остальной молодежью?

«С остальной молодежью. Ну и ну!» – подумал Лукас. Он подмигнул Дженне и подлил вина в ее фужер. Неужели этот толстый пожилой дядька всерьез причисляет себя к молодым?

– Нет, я тоже поеду, – ответил Кайл. – Хочу как следует выспаться. Замечательный вечер. Адель, огромное тебе спасибо.

– Джек, и нам пора, – сказала Лили, отрывая мужа от созерцания бюста Кэти. – Даже поверить трудно, что днем ты был не в силах шевельнуться…

Постепенно гости разъехались. Спустившись с лестницы, Джейми поцеловал Адель и еще раз поблагодарил ее за прекрасный вечер.

– Ты не волнуйся по поводу дневников, – тихо сказал он. – Я никому не скажу.

Они и не заметили, как мимо них танцующей походкой прошла Кэти, направлявшаяся в ванную. Она решила предпринять еще одну попытку завладеть вниманием Лукаса, а для этого требовалось освежить макияж. Если бы Кэти не услышала двух фраз, произнесенных Джейми, события нескольких последующих дней были бы совсем иными.

Молодежь перешла в гостиную. Иззи, мальчики, Лукас, Нони, Дженна и Кэти.

– Уфф! – фыркнул Лукас. – Конец тяжелой работы.

– Не знаю почему, а мне понравилось, – призналась Дженна.

– Зато мы знаем, почему тебе понравилось, – невинным голоском произнесла Кэти.

Дженна наградила ее хмурым взглядом.

– Мы замечательно посидели, – сказала Иззи.

– Вечер еще не закончился. Хотите послушать музыку?

– Да! – завопила Кэти. – А Элвис у вас есть?

– Найдется, – пообещала ей Нони. – Пластинки лежат в бывшей детской. Идем, поможешь мне выбрать.

Они вернулись, неся охапку пластинок. Там был не только Элвис, но и Джонни Рэй, Фрэнк Синатра и Литл Ричард. Кэти танцевала с Лукасом. Надо отдать ей должное, танцевать она умела. Дженна следила за Лукасом. Он смеялся, кружил Кэти, наклонял вперед и назад и даже протаскивал у себя между ногами, как в настоящем рок-н-ролле. Дженну захлестывала ревность вперемешку со страхом по поводу ее завтрашней речи. Она и не заметила, как перед ней оказался Майк и церемонно поклонился.

– Ты окажешь мне честь? – спросил он.

Майк танцевал еще лучше, чем Лукас…

Через час к ним заглянула Адель. Бледная, с напряженным лицом.

– Я бы просила вас утихомириться, если, конечно, моя просьба не обременительна. Весь дом трясется. И еще я хотела бы напомнить, что завтра у нас очень важный день.

Адель ушла. Музыку выключили. Молодежь смущенно переглядывалась.

– Ну что, всыпали нам за дерзость? – Лукас сел рядом с Дженной, взял ее за руку и погладил ее. – Все о’кей? – спросил он.

– Почти.

– Что ей сделается, – хихикнула Кэти. – После танцев пить хочется. Как насчет вина?

– Хорошая мысль. Сейчас принесу, – пообещал Лукас.

Он вернулся с бутылкой белого вина и бутылкой бренди.

– Эта бутылочка выглядит старше Господа Бога. Кто-нибудь хочет присоединиться ко мне?

– Лично я предпочла бы шампанское, – сказала Нони.

– Привычки избалованных фотомоделей, – усмехнулся Лукас. – Скоро на завтрак его пить будешь.

– И буду. Не хочешь принести мне шампанского, сама схожу.

– Куда? В подвал? Смотри в оба. Там можно найти не только шампанское.

– Помолчи, Лукас! – оборвала брата Нони. – Ты же обещал.

– Да. Прошу прощения. Выпью-ка я бренди.

Лукас уже был довольно пьян. Кэти с любопытством посмотрела на него и спросила:

– А что у вас в подвале?

– В подвале? – Лукас глотнул бренди. – Вино. Много вина. Очень много вина. Целое море вина.

– А еще что?

– Больше ничего. А любопытство, мисс Кэти, сгубило кошку.

– Как тут не быть любопытной? – кокетливо пожала она плечиками, беря от Ника рюмку. – На каждом шагу – сплошные тайны.

– Кэти, что ты придумываешь? – попыталась одернуть ее Дженна. – Нет тут никаких тайн.

– А я говорю, есть. Люди шепчутся по углам, закрывают двери на задвижки, плачут.

– Кто плакал?

– Адель.

– Когда? – спросила встревоженная Иззи.

– Сегодня днем. Дженна, ты что, забыла? Мы с тобой как раз вернулись из магазинов. Она плакала.

– Я что-то не заметила. А почему?

– Вполне понятно, – быстро нашлась Нони. – Завтра – мемориальная служба. Мама вспомнила бабушку.

Нони упорно пыталась открыть большую бутылку с шампанским.

– Это естественно, – подхватила Иззи. – Не забывай, Селия была ее матерью.

– Простите, – спохватилась Кэти. – Я как-то не подумала.

Она залпом осушила рюмку и потянулась за новой порцией.

– Придется немного обождать, – сказал ей Майк. – Эта бутылка пуста. Я схожу за новой.

– А я бы рекомендовал вам, Паркер, попробовать бренди, – предложил Лукас. – Фантастический напиток.

– Спасибо. Я, с вашего позволения, налью себе «Крюга».

– Я тоже хочу шампанского, – заявила Кэти.

– Кэти, – выразительно произнесла Дженна.

– Чего тебе? – сердито спросила та.

– Ничего. Извини.

– Ну, что будем делать дальше? – спросила Кэти. – Танцевать нельзя. Может, поиграем в шарады?

– Я не буду, – сказала Нони. – С меня хватит рождественских шарад ПББ. Никогда не могла разгадать ни одной.

– Что означает ПББ? – поинтересовался Ник.

– Прабабушка, – ответила Нони. – Леди Бекенхем. Бабушкина мама.

– У тебя когда-нибудь возникало ощущение, что ты проходишь сквозь зеркало? – вдруг спросил у Майка Ник.

Все замолчали.

– Может, хоть кто-то знает, из-за каких дневников сегодня поднялась вся эта суета? – задала вопрос Кэти.

«Лукас наговорил много лишнего», – думала Нони, лежа в постели. Больше всего ей сейчас хотелось, чтобы комната перестала кружиться. «Ну и болтливый же у меня братец! Если бы он столько не выпил. Если бы мы все столько не выпили…»

Да, как глупо все получилось. Лукас начал. Желая его остановить, Нони выболтала еще немного. Тогда Лукас заявил, что она не знает, о чем говорит, а он собственными ушами слышал телефонный разговор, из которого узнал о том, что обнаружились дневники Селии, полные всевозможных семейных тайн. Несколько дневников лежали здесь, в подвале, а остальные – в сейфе бабушкиного кабинета на работе. Джайлз их нашел уже давно и очень боялся, как бы они не попали в чужие руки.

– А если бы попали? – с неподдельным интересом спросила Кэти.

– Ты не понимаешь, – попыталась объяснить ей Нони. – Мы известная семья. Все слышали про мою бабушку, Себастьяна и Кита. И про всякие необыкновенные приключения, которые с нами происходили. Например, мама вывезла нас с братом из оккупированной Франции на краденом автомобиле.

– Автомобиль не был краденым.

– Ну все равно это был не ее автомобиль. А нашего отца застрелили нацисты. В дневниках про это написано. И как Барти удочерили.

– Барти никто никогда не удочерял, – сказала Иззи.

Это были ее единственные слова. Она становилась все тише и тише и все крепче цеплялась за руку Ника.

– Ну хорошо, не удочеряли. Но забрали из родительской семьи. Это ей пошло на пользу. Сами знаете, какая у нее потом была успешная карьера. Она владела двумя частями «Литтонс».

– Мама вернула англичанам их акции, – вставила Дженна, чувствуя необходимость вмешаться.

– Разумеется.

Потом они все долго молчали, не зная, о чем больше говорить.

– Ребята, я думаю, нам пора, – сказала Иззи. – Хозяевам тоже нужно отдохнуть.

– Прекрасный был вечер, – подхватил Ник. – Просто замечательный. Поскольку вашей мамы здесь нет, мы ее поблагодарим… в лице ее детей. Нони, Лукас, вы не возражаете?

– Ничуть, – ответил Лукас и запоздало, словно спохватившись, добавил: – Вы только, пожалуйста, никому не рассказывайте про дневники. Хорошо? Это ведь… очень личное.

– Мы никому не расскажем, – пообещал Ник.

– Ни в коем случае, – присоединился Майк.

Дженна лишь молча покачала головой. Она была явно шокирована услышанным. Лукас вопросительно посмотрел на Кэти. Та вытаращила на него свои невинные голубые глаза: