Король крыс Клавелл Джеймс

– Мне нужно… э-э-э… ну, полковник Селларс сказал, что вы можете помочь мне.

У майора Бэрри вместо правой руки была культя, которую он все время почесывал, трогал и теребил.

– Не окажете ли вы… Не продадите ли вы кое-что для нас, то есть я имею в виду – для меня? – Он подождал, чтобы рядом никого не было. – Это зажигалка, – прошептал Бэрри. – Ронсоновская зажигалка. В отличном состоянии.

Теперь, когда он добрался до цели, майор ощутил некоторое облегчение. Но одновременно он почувствовал себя нагим, произнося эти слова перед американцем, под солнцем, стоя на тропинке.

– Кто владелец? – спросил Кинг после минутного раздумья.

– Я. – Майор, удивленный, посмотрел на него. – Господи, не думаете ли вы, что я украл ее?! Господи, я бы никогда такого не сделал! Я хранил ее все это время, но сейчас… ну, нам пришла пора ее продать. Все в группе согласны. – Он облизал пересохшие губы и погладил культю. – Пожалуйста. Вы сделаете это? Вы можете получить за нее хорошую цену.

– Торговля противозаконна.

– Да, но прошу вас, пожалуйста! Вы можете доверять мне.

Кинг повернулся так, чтобы его спина была обращена к Грею, а лицо к ограде – на тот случай, если Грей в состоянии читать по губам.

– Я пришлю кого-нибудь после завтрака, – спокойно сказал он. – Паролем будут слова: «Лейтенант Олбани приказал мне повидать вас». Понятно?

– Да. – Майор Бэрри колебался, сердце его колотилось. – Когда вы сказали?

– После завтрака. После ланча.

– А, хорошо.

– Отдайте ее этому человеку. А когда я осмотрю ее, то свяжусь с вами. Пароль прежний.

Кинг стряхнул пепел с сигареты и бросил окурок на землю. Он уже было собрался наступить на него, когда заметил выражение лица майора.

– О! Хотите окурок?

Майор проворно нагнулся и схватил его:

– Благодарю. Большое спасибо. – Он открыл маленькую жестянку с табаком, осторожно содрал бумагу с окурка, высыпал полдюйма табака в сухие листья и перемешал их. – Это дает прекрасный запах, – сказал он, улыбаясь. – Я сделаю из этого по крайней мере добрых три сигареты.

– Увидимся, сэр, – сказал Кинг, отдавая честь.

– О, хм, ну… – Майор не вполне знал, как начать. – Не считаете ли вы, – нервно произнес он, понижая голос, – что, ну… отдать ее незнакомому человеку просто так… откуда мне знать… ну, что все будет в порядке?

– Во-первых, пароль, – холодно произнес Кинг, – во-вторых, моя репутация. И еще одно: я поверил вам, что вещь не краденая. Может быть, нам стоит забыть об этом?

– О нет, прошу понять меня правильно, – быстро заговорил майор. – Я ведь просто спросил. Зажигалка – это все, что у меня осталось. – Он пытался улыбнуться. – Благодарю. После завтрака. Как вы считаете, сколько времени вам потребуется, чтобы… э-э-э… продать ее?

– Так скоро, как смогу. Условия обычные. Я получаю десять процентов от продажной цены, – жестко заявил Кинг.

– Конечно. Спасибо, и еще раз благодарю за табак.

Теперь, когда все было сказано, майор Бэрри почувствовал, что с его души свалилась огромная тяжесть. «Если все сойдет удачно, – думал он, торопливо спускаясь с холма, – мы получим шестьсот или семьсот долларов. При экономном расходовании хватит на еду в течение многих месяцев». Он ни разу не вспомнил о человеке, которому принадлежала зажигалка и который отдал ее ему на хранение, когда много месяцев назад попал в госпиталь, чтобы никогда не вернуться. Это в прошлом. Сегодня зажигалка принадлежит ему. Она была его. Он может ее продать.

Кинг знал, что Грей следил за ним все это время. Азарт от совершения сделки прямо против хижины военной полиции улучшил его самочувствие. Довольный собой, он зашагал вверх по небольшому склону, автоматически отвечая на приветствия людей – офицеров и солдат, англичан и австралийцев, которых он знал. Наиболее значительные лица удостаивались специального приветствия, другим он дружески кивал.

Кинг знал об их злобной зависти, но это совершенно не трогало его. Он привык к ней; она забавляла его и увеличивала его значимость. И он был доволен, когда люди называли его королем. Он был горд как мужчина, как американец. Только ловкостью и умом он создал свой мирок. Сейчас он обозревал этот мирок и был совершенно удовлетворен.

Он остановился около хижины номер двадцать четыре, где жили австралийцы, и просунул голову в окно.

– Эй, Тинкер! – позвал он. – Я хочу, чтобы ты побрил меня и сделал маникюр.

Тинкер Белл был маленького роста, с коричневой кожей и жилистым телом, маленькими и темными глазками; нос у него шелушился. По профессии он был стригалем овец, но в Чанги стал лучшим парикмахером.

– По какому случаю? У тебя что, день рождения? Я делал тебе маникюр позавчера.

– Ну так я хочу и сегодня.

Тинкер пожал плечами и выпрыгнул из окна. Кинг откинулся на стуле под защитой свеса крыши, расслабился. Тинкер повязал ему простыню вокруг шеи и заставил его принять нужное положение.

– Посмотри на это, приятель, – сказал он и сунул маленький обмылок под нос Кингу. – Понюхай.

– Вот это да! – ухмыляясь, отозвался Кинг. – Настоящий Маккой[3].

– Не знаю, о чем ты говоришь, приятель! Но это «Красные фиалки» фирмы «Ярдли»! Мой приятель спер его, когда был на работах. Прямо из-под носа у чертовых япошек. Оно стоило мне тридцать долларов, – добавил он, подмигивая и удваивая цену. – Если хочешь, я буду держать его специально для тебя.

– Вот что я скажу тебе. Я буду платить тебе пять баксов каждый раз вместо трех, пока мыло не закончится, – предложил Кинг.

Тинкер быстро прикинул. Возможно, обмылка хватит на восемь раз, может быть, на десять.

– Разрази меня гром, приятель! Я только-только верну свои деньги.

– Ты попался, Тинк, – проворчал Кинг. – Я могу купить по весу, пятнадцать долларов за кусок.

– Проклятье! – взорвался Тинкер в притворной ярости. – Приятель принимает меня за молокососа! Так не пойдет! – Он яростно превратил горячую воду и ароматно пахнущее мыло в пену. Потом рассмеялся: – Ты настоящий король[4], приятель.

– Да, – удовлетворенно согласился Кинг.

Он и Тинкер были старыми друзьями.

– Готов, приятель? – спросил Тинкер, подняв кисточку с пеной.

– Конечно. – Тут Кинг заметил Текса, идущего по тропинке. – Подожди минуту. Эй, Текс! – окликнул он.

Текс посмотрел в сторону хижины, увидел Кинга и легкой походкой направился к нему.

– Да? – Текс был долговязым юнцом с большими ушами, кривым носом и спокойными глазами. Ростом он был высок, очень высок.

Не дожидаясь приказаний, Тинкер отошел в сторону, чтобы не слышать разговора, когда Кинг поманил Текса поближе к себе.

– Сделаешь кое-что для меня? – спросил он тихо.

– Конечно.

Кинг вынул бумажник и извлек оттуда десятидолларовую банкноту.

– Пойди найди полковника Брента. Маленький такой парень, с бородой, завязанной под подбородком. Отдай ему это.

– Ты знаешь, где он должен быть?

– За углом тюрьмы. Сегодня его черед следить за Греем.

Текс ухмыльнулся:

– Слышал, у вас была ссора.

– Этот сукин сын обыскал меня.

– Бандит, – сухо заметил Текс, почесывая светлый ежик на голове.

– Да, – рассмеялся Кинг. – И скажи Бренту, чтобы он не опаздывал в следующий раз. Но тебе следовало бы быть там, Текс. Господи, этот Брент – настоящий артист. Он даже заставил Грея извиниться. – Кинг ухмыльнулся, потом добавил еще пятерку. – Скажи ему, что это за извинение.

– О’кей. Это все?

– Нет. – Он сказал ему пароль и объяснил, где найти майора Бэрри; потом Текс ушел, а Кинг уселся поудобнее. День в целом оказался очень прибыльным.

Грей торопливо шел по грязной тропинке, затем поднялся по ступенькам в хижину номер шестнадцать. Почти подоспело время ланча, и он был болезненно голоден.

Люди уже выстраивались в раздраженную очередь за едой. Грей быстро прошел к своей кровати, взял два котелка, кружку, ложку, вилку и присоединился к очереди.

– Почему ланч еще не принесли? – устало спросил он человека впереди.

– Откуда, черт побери, мне знать?! – резко бросил Дейв Девен. Его произношение выдавало выпускника одного из привилегированных учебных заведений – Итона, Хэрроу или Чартерхауса; он был высокий, как бамбук.

– Я просто поинтересовался, – раздраженно сказал Грей, презирая Девена за его произношение и происхождение.

После часового ожидания принесли еду. Человек поднес два бачка к началу очереди и поставил их на землю. Раньше в бачках было по пять галлонов высокооктанового бензина. Сейчас один из них был наполовину наполнен рисом – сухим, прозрачным. Другой был полон супа.

Сегодня был суп из акулы, по крайней мере одну акулу нарезали унция за унцией, чтобы приготовить похлебку для десяти тысяч человек. Суп был теплым, на вкус слегка отдавал рыбой, в нем плавали кусочки баклажанов и капусты, какая-то сотня фунтов на десять тысяч человек. Основу его составляли листья, красные и зеленые, горькие, но тем не менее питательные, выращенные так заботливо на лагерном огороде. Суп был приправлен солью, порошком карри и красным перцем.

Каждый человек из очереди молчаливо выходил вперед, следя за тем, сколько досталось стоявшим впереди него и за ним, сравнивая их порции с той, которую получил он сам. Но сейчас, спустя три года, размеры порций были все те же. Чашка супа на человека.

При раздаче рис испускал пар. Сегодня был яванский рис, рассыпчатый, лучший рис в мире. Чашка риса на человека, кружка чая.

Каждый уносил еду и ел молча, быстро и мучительно страдая при этом. Долгоносики в рисе являлись добавкой к еде, а из супа спокойно вылавливали червей или насекомых. Но большинство, глянув, есть ли в супе кусок рыбы, больше уже не смотрели на него.

Сегодня после раздачи осталось немного еды, проверили список, и три человека в начале списка получили добавку и возблагодарили сегодняшний день. С едой было покончено, ланч завершен, а ужин будет только на закате.

Но хотя выдавали лишь суп и рис, кое-кто в лагере мог добавить к этому кусок кокосового ореха, половину банана, или кусок сардины, или волоконце-другое консервированного мяса, или даже целое яйцо, которое можно перемешать с рисом. Яйцо было роскошью. Раз в неделю, если лагерные куры неслись согласно плану, яйцо выдавали каждому пленному. Это был великий день. Не многим пленным давали по яйцу каждый день, но никто в лагере не хотел оказаться среди этих избранных.

– Эй, парни, послушайте! – Капитан Спенс стоял в центре хижины, но его голос можно было слышать и снаружи. Он был дежурным офицером на этой неделе, начальником хижины, маленький загорелый человек с искривленными чертами лица. Он подождал, пока все не вошли в хижину. – Нам надо дать дополнительно десятерых парней в бригаду для работы в лесу, завтра. – Он проверил свой список и стал выкликать имена, потом поднял голову. – Марлоу? – (Ответа не последовало.) – Кто-нибудь знает, где Марлоу?

– Думаю, он со своей группой, – отозвался Эварт.

– Передайте ему, что на завтра он записан в бригаду, работающую на аэродроме.

– Ладно.

Спенс закашлялся. Сегодня его особенно мучила астма; когда приступ кашля прошел, он продолжил:

– Комендант лагеря сегодня утром опять встречался с японским генералом. Просил увеличить пайки и выдать лекарства. – Спенс прокашлялся и продолжил ровным голосом в наступившей мгновенно тишине: – Он получил обычный отказ. Порция риса остается равной четырем унциям на человека в день. – Спенс выглянул наружу и проверил, находятся ли оба наблюдателя на своих местах. Он понизил голос, и все окружающие слушали в напряженном ожидании. – Союзнические силы находятся примерно в шестидесяти милях от Мандалая и продолжают активно наступать. Они обратили япошек в бегство. Союзники по-прежнему наступают в Бельгии, но погода очень плохая. Снежные бури. На Восточном фронте та же погода, но русские рвутся вперед, как будто за ними гонятся черти, и ожидается, что Краков будет взят через несколько дней. У янки в Маниле дела идут хорошо. Они находятся около… – тут он замешкался, стараясь вспомнить название, – мне кажется, около реки Агно на Лусоне. Это все новости. Но они хорошие.

Спенс был рад, что на этом его роль закончилась. Он заучивал информацию наизусть ежедневно на собраниях ответственных за хижины, и всякий раз, когда вставал, чтобы повторить ее публично, его прошибал холодный пот, а под ложечкой сосало. В один прекрасный момент осведомитель мог передать врагу, что он один из тех пленных, которые передают новости, а Спенс знал, что он недостаточно стоек, чтобы хранить молчание. Или когда-нибудь японцы могут услышать, как он выступает перед пленными, и тогда, тогда…

– Это все, парни. – Спенс отошел к своей койке, чувствуя приступ тошноты. Он снял брюки и вышел из хижины с полотенцем, перекинутым через руку.

Солнце палило нещадно. До дождя оставалось еще часа два. Спенс перешел через асфальтированную дорогу и встал в очередь к душу. Ему всегда надо было принимать душ после передачи новостей, потому что от него начинало остро вонять потом.

– Все в порядке, приятель? – спросил Тинкер.

Кинг посмотрел на свои ногти. Они были хорошо обработаны. После прикладывания горячих и холодных полотенец кожа на его лице стала упругой и остро пахла лосьоном.

– Отлично, – сказал он, расплачиваясь с Тинкером. – Благодарю, Тинк.

Кинг встал, надел шляпу, кивнул Тинкеру и полковнику, который терпеливо дожидался очереди постричься. Оба человека не отрываясь смотрели ему вслед.

Кинг быстро шагал по тропинке мимо скопления хижин, направляясь к себе домой. Он испытывал приятное чувство голода.

Хижина американцев стояла отдельно от других, достаточно близко к стенам. Поэтому во второй половине дня она была в тени. Кроме того, рядом проходила тропинка, которая являлась центральной артерией лагеря, да и забор из колючей проволоки был довольно близко. Все было сделано правильно. Капитан Браф из ВВС США, старший по званию американский офицер, настоял на том, чтобы американские рядовые жили в одной хижине. Большинство американских офицеров предпочли бы находиться вместе с рядовыми: им было трудно жить среди иностранцев, но этого им не позволили. Японцы приказали офицерам жить отдельно от рядовых. Военнопленные других национальностей находили это труднопереносимым, причем австралийцы страдали меньше, чем англичане.

Кинг думал о бриллианте. Эту сделку будет непросто провернуть, а провернуть ее необходимо. Подойдя к хижине, он заметил молодого человека, сидящего на корточках и быстро говорящего по-малайски с каким-то туземцем. Под загорелой кожей незнакомца отчетливо проступали мускулы. Широкие плечи. Узкие бедра. На теле только саронг, но обладатель его к такой одежде привык. Черты его лица казались резкими, и, хотя он был тощ, как многие в Чанги, в движениях его ощущалось изящество, а в нем самом – искра.

Малаец – крохотный, черно-коричневый – напряженно слушал ритмичную речь молодого человека, потом рассмеялся, показав зубы, испорченные употреблением бетеля, и ответил, подчеркивая мелодичную речь движениями руки. Человек присоединился к его смеху и прервал его потоком слов, не обращая внимания на пристальный взгляд Кинга.

Кинг мог уловить только отдельные слова, потому что его знание малайского было плохим и ему приходилось обходиться смесью малайского, японского и пиджин-инглиш[5]. Он прислушивался к раскатистому смеху, зная, что здесь это редкая вещь. Незнакомец смеялся от души. Это случалось очень нечасто и было бесценным даром.

Кинг в задумчивости вошел в хижину. Ее обитатели коротко взглянули на него и добродушно приветствовали. Он ответил так же коротко. Но они понимали друг друга.

Дино дремал на своей койке. Он был аккуратным невысоким человеком, с темной кожей и темными волосами, преждевременно тронутыми сединой, и скрытными светлыми глазами. Кинг почувствовал на себе его взгляд, кивнул и увидел улыбку Дино. Но глаза Дино не улыбались.

Сидящий в дальнем углу хижины Курт оторвался от починки штанов, которые пытался залатать, и сплюнул на пол. Это был низкорослый мужчина зловещего вида, с желто-коричневыми зубами, похожий на крысу; он всегда плевал на пол, и никто не любил его, потому что он никогда не мылся. Почти в центре хижины Байрон Джонс Третий и Миллер были заняты бесконечной партией в шахматы. Оба были голыми. Когда торговое судно Миллера торпедировали два года назад, он весил двести восемьдесят восемь фунтов. Рост его был равен шести футам семи дюймам. Сейчас он тянул только на сто тридцать три фунта, и складки кожи на животе, свисая, щитом прикрывали его половые органы. Голубые глаза Миллера вспыхнули, когда он потянулся и взял коня. Байрон Джонс Третий быстро убрал коня, и теперь Миллер увидел, что его ладья находится под угрозой.

– Твоя песенка спета, Миллер, – сказал Джонс, почесывая болячки на ногах, образующиеся при работе в джунглях.

– Пошел к черту!

– Военные моряки всегда в чем-нибудь обходят торговых, – рассмеялся Джонс.

– Однако вы, ублюдки, сами себя утопили. Да еще линейный корабль!

– Да, – согласился Джонс, задумчиво теребя глазную повязку и вспоминая о гибели корабля «Хьюстон», своих приятелей и о потере глаза.

Кинг прошел по всей хижине. Макс по-прежнему сидел рядом с его койкой, к которой цепью был прикреплен большой черный ящик.

– Все в порядке, Макс, – сказал Кинг. – Спасибо. Ты свободен?

– Конечно.

У Макса было сильно потасканное лицо. Уроженец Нью-Йорка, он жил в Вест-Сайде и жизни учился на улицах с младенчества. У него были карие беспокойные глаза.

Привычным жестом Кинг вынул жестянку и дал Максу щепотку необработанного табака.

– Вот здорово! Спасибо, – сказал Макс. – Ах да, Ли просил передать тебе, что он постирал твои вещи. Сегодня он получает еду – мы во второй смене, но просил передать тебе.

– Благодарю. – Кинг вынул пачку местных сигарет «Куа», и на мгновение в хижине воцарилась тишина. Прежде чем Кинг достал спички, Макс щелкнул местной кремневой зажигалкой. – Благодарю, Макс. – Кинг глубоко затянулся. Потом, сделав паузу, спросил: – Тебе нравится «Куа»?

– Бог мой, да, – ответил Макс, не обращая внимания на иронию в голосе Кинга. – Что-нибудь еще нужно сделать?

– Я позову тебя, если ты мне будешь нужен.

Макс пересек хижину и сел на свою веревочную койку около входа. Все видели сигарету, но никто не сказал ни слова. Она принадлежала Максу. Макс заработал ее. Когда настанет и день сторожить вещи Кинга, может быть, они тоже получат сигарету.

Дино улыбнулся Максу, который подмигнул в ответ. Они разделят сигарету после еды. Они всегда делились всем тем, что находили, воровали или зарабатывали. Макс и Дино были одним целым.

И то же самое было во всем Чанги. Люди объединялись и кормились группами. По двое, по трое, редко по четыре человека. Одиночка никогда бы не смог, обрыскав изрядную территорию, найти что-нибудь годное в пищу, разжечь костер, приготовить еду и съесть ее. Трое человек – оптимальная группа. Один добывает еду, другой караулит то, что достал первый, а еще один – в резерве. Если удавалось, состоявший в резерве тоже добывал кормежку или караулил. Все делилось на троих: если ты достал яйцо, или украл кокосовый орех, или нашел банан, находясь в рабочей группе, все шло в общий котел. Закон, как и все естественные законы, был прост. Выжить можно только благодаря совместным усилиям. Было смертельно опасно утаивать что-либо от группы, потому что тебя изгоняли из нее, если об этом становилось известно. А выжить в одиночку было невозможно.

Но Кинг не имел группы. Ему хватало самого себя. Его кровать стояла в наиболее удобном углу хижины, под окном, где можно было уловить самый слабый ветерок. Ближайшая койка размещалась на расстоянии восьми футов. Кровать Кинга была добротной. Металлическая, пружины упругие, а матрас набит капком[6]. Кровать была застелена двумя одеялами, и из-под верхнего одеяла, рядом с отбеленной солнцем подушкой, выглядывали чистые простыни. Над кроватью, туго натянутая на столбах, висела противомоскитная сетка. Она была безукоризненной.

У Кинга также имелись стол, два легких стула и коврики с каждой стороны кровати. На полке за кроватью лежали его бритвенные принадлежности: бритва, помазок, мыло, лезвия, а рядом с ними – тарелки и чашки, самодельная электрическая плитка, кухонные и столовые приборы. На стене в углу висела его одежда: четыре рубашки, четыре пары брюк и четыре пары шорт. На полке лежало шесть пар носков и трусов. Под кроватью стояли две пары туфель, тапочки для душа и блестящая пара индийских сандалий.

Кинг сел на один из стульев и проверил, все ли на месте. Он заметил, что волоски, которые он аккуратно пристроил на бритве, отсутствовали. «Сволочи! – подумал он. – Какого черта я должен подвергаться риску подцепить их заразу?!» Но ничего не сказал вслух, просто отметил про себя, что бритву надо в будущем запирать.

– Привет, – поздоровался Текс. – Ты занят?

«Занят» было еще одним паролем. Это слово означало: «Готов ли ты взять посылку?»

Кинг улыбнулся, утвердительно кивнул, и Текс осторожно передал ему ронсоновскую зажигалку.

– Спасибо, – сказал Кинг. – Хочешь сегодня мой суп?

– Спрашиваешь… – ответил Текс и ушел.

Кинг лениво рассматривал зажигалку. Как и говорил майор, она была почти новой. Непоцарапанной. Срабатывала каждый раз. И очень чистая. Он раскрутил винт, удерживающий кремень, и проверил его. Это был дешевый местный кремень, почти сносившийся, поэтому Кинг открыл ящик для сигар на полке, нашел коробку с ронсоновскими кремнями и вставил новый в зажигалку, затем нажал на рычажок, и зажигалка сработала. Он осторожно отрегулировал фитиль и остался доволен результатом. Зажигалка не была подделкой, и наверняка за нее удалось бы получить восемьсот – девятьсот долларов.

Со своего места он видел молодого человека и малайца. Они по-прежнему оживленно болтали.

– Макс! – тихо позвал он, и Макс поспешил к нему. – Видишь вон того парня? – спросил Кинг, кивая на окно.

– Какого? Малайца?

– Нет. Другого. Приведи его ко мне, ладно?

Макс выскочил из окна и пересек дорожку.

– Эй, англичанин! – грубо окликнул он молодого человека. – Кинг хочет видеть тебя. – И ткнул большим пальцем в сторону хижины. – Сейчас же.

Молодой человек уставился на Макса широко раскрытыми глазами, потом проследил за направлением его большого пальца, указывающего на хижину американцев.

– Меня? – недоверчиво спросил он, переведя взгляд на Макса.

– Да, тебя, – нетерпеливо ответил Макс.

– Зачем?

– Откуда мне знать, черт побери?!

Молодой человек нахмурился, глядя на Макса. Лицо его напряглось. Подумав секунду, он повернулся к Сулиману, малайцу:

– Нанти-лах.

– Бик, туан, – ответил Сулиман, приготовившись ждать. Потом добавил по-малайски: – Будь начеку, туан. И иди с богом.

– Я не боюсь, мой друг, но спасибо тебе за заботу, – сказал молодой человек, улыбаясь. Он встал и последовал за Максом в хижину.

– Вы хотели меня видеть? – спросил он, подходя к Кингу.

– Привет! – откликнулся Кинг, улыбаясь. Он заметил настороженные глаза молодого человека. Это доставило ему удовольствие, потому что такое выражение глаз было редкостью. – Садитесь. – Кивком он отпустил Макса.

Остальные, не дожидаясь указаний, отошли в сторону, чтобы дать Кингу возможность поговорить наедине.

– Давайте садитесь, – радушно предложил Кинг.

– Благодарю.

– Хотите сигарету?

Глаза молодого человека расширились, когда он увидел, что ему предлагают «Куа». Поколебавшись, он взял. Его удивление возросло, когда Кинг щелкнул ронсоновской зажигалкой, но он попытался скрыть его и глубоко затянулся сигаретой.

– Вот хорошо. Очень хорошо, – сказал он, наслаждаясь. – Благодарю.

– Как вас зовут?

– Марлоу. Питер Марлоу. – Потом иронически добавил: – А вас?

Кинг рассмеялся. «Хорошо, – подумал он, – у парня есть чувство юмора, и он не из тех, кто лижет задницу». Отметив это про себя, Кинг спросил:

– Вы англичанин?

– Да.

Кинг никогда раньше не видел Питера Марлоу, но не находил в этом ничего необычного, ведь десять тысяч лиц были так похожи друг на друга. Он молча рассматривал Марлоу, и в ответ его изучали холодные голубые глаза.

– «Куа» – лучшие сигареты здесь, – сказал наконец Кинг. – Конечно, их нельзя сравнить с «Кэмелом». Американская марка. Лучшая в мире. У вас они когда-нибудь были?

– Да, – ответил Марлоу, – но на мой вкус они слегка суховаты. Моя марка – это «Голд флейк». – Потом вежливо добавил: – Как я полагаю, это дело вкуса.

Снова наступило молчание. Питер Марлоу ждал, когда Кинг скажет, зачем хотел его видеть. Марлоу подумал, что ему нравится Кинг, несмотря на его репутацию. Питеру нравились искры юмора, блестевшие в глазах Кинга.

– Вы очень хорошо говорите по-малайски, – сказал Кинг, кивая в сторону терпеливо ожидающего малайца.

– Думаю, не очень плохо.

Кинг подавил раздражение, вызванное неизменной английской привычкой принижать свои достоинства.

– Вы выучили его здесь? – терпеливо допытывался Кинг.

– Нет. На Яве. – Марлоу нерешительно огляделся по сторонам. – У вас тут подходящее местечко.

– Люблю жить с удобствами. Как вам этот стул?

– Хороший. – В глазах мелькнуло удивление.

– Стоил мне восемьдесят баксов, – гордо объяснил Кинг. – Год назад.

Марлоу пристально посмотрел на Кинга, пытаясь понять, не шутит ли тот, называя ему такую цену, но лицо Кинга выражало только довольство и очевидную гордость. «Странно, – подумал он, – говорить подобные вещи незнакомому человеку».

– Он очень удобен, – подтвердил Питер, скрывая смущение.

– Я собираюсь поесть. Хотите составить мне компанию?

– Я только что… пообедал… – осторожно ответил Марлоу.

– Вероятно, вы можете съесть еще что-нибудь, например яйцо.

После этого Питер Марлоу не мог больше скрывать свое удивление и широко открыл глаза. Кинг улыбнулся и решил, что стоило пригласить его поесть, чтобы увидеть подобную реакцию. Он опустился на колени перед своей черной коробкой и осторожно отпер ее.

Ошеломленный Марлоу уставился на содержимое коробки. Полдюжины яиц, пакеты с кофейными зернами. Стеклянные банки с очень вкусными восточными сладостями. Бананы. По крайней мере фунт яванского табака. Десять или одиннадцать пачек «Куа». Стеклянная банка, полная риса. Другая банка с бобами. Масло. Много лакомств, завернутых в банановые листья. Он уже несколько лет не видел такого изобилия.

Кинг вынул масло, два яйца и запер коробку. Когда он оглянулся на Питера Марлоу, то увидел, что глаза англичанина снова стали настороженными, а лицо спокойным.

– Как вам подать яйцо? Поджарить?

– Мне кажется, будет нечестным, если я приму предложение. – Питеру было трудно говорить. – Я имею в виду, что вы не предлагаете яйца просто так.

Кинг улыбнулся. Это была добрая улыбка, и Питеру стало легче.

– Не думайте об этом. Отнесите это на счет «руки помощи из-за океана» – ленд-лиза.

Вспышка раздражения промелькнула на лице англичанина, мускулы его челюсти затвердели.

– В чем дело? – резко спросил Кинг.

– Ничего, – помолчав, ответил Марлоу. Он посмотрел на яйцо. Ему не полагалось яйца в течение шести дней. – Если вы считаете, что я не введу вас в расход, я хотел бы яичницу.

– Будет сделано, – сказал Кинг. Он понимал, что где-то допустил ошибку, потому что раздражение гостя было неподдельным. «Непонятные люди эти иностранцы, – думал он. – Никогда не знаешь, как они отреагируют». Он поставил электроплитку на стол и включил вилку в розетку. – Здорово, а? – весело произнес он.

– Да.

– Это Макс собрал ее для меня, – пояснил Кинг, кивая в сторону выхода.

Питер взглянул туда.

Чувствуя, что на него смотрят, Макс поднял голову:

– Тебе что-нибудь нужно?

– Нет, – ответил Кинг. – Просто рассказываю ему, как ты сделал спираль для плитки.

– А! Она работает нормально?

– Конечно.

Питер встал и, высунувшись из окна, крикнул по-малайски:

– Я прошу тебя не ждать, увидимся завтра, Сулиман.

– Очень хорошо, туан, да будет мир с тобой.

– И с тобой тоже. – Питер улыбнулся и снова сел, а Сулиман ушел.

Кинг аккуратно разбил яйца и выпустил их содержимое в нагретое масло. Желток был яркого цвета, окружающая его студенистая масса брызгалась, потрескивала и начала схватываться, и сразу же шипение заполнило всю хижину. Эти звуки захватили умы, захватили сердца и вызвали выделение желудочного сока. Но никто ничего не сказал и ничего не сделал. Не считая Текса. Он заставил себя встать и уйти из хижины.

Многие, проходя по тропинке мимо, чувствовали аромат, и это вызывало новые приступы ненависти к Кингу. Запах потянулся вниз, по склону холма, и достиг хижины военной полиции. Грей и Мастерс сразу поняли, откуда он тянется.

Испытывая тошноту, Грей встал и пошел к двери. Он собирался обойти лагерь, чтобы не чувствовать этого запаха. Потом передумал и вернулся.

– Пошли, сержант, – сказал он. – Нанесем визит американцам. Сейчас самое время проверить то, что рассказывал Селларс.

– Хорошо, – отозвался Мастерс, почти сломленный запахом.

– Чертов ублюдок мог бы, по крайней мере, готовить до ланча, а не после, когда до ужина еще пять часов.

– Американцы сегодня во второй смене. Они еще не ели.

Обитатели американской хижины занимались своими делами. Дино постарался заснуть, Курт продолжил шить, возобновилась игра в покер, а Миллер и Байрон Джонс Третий возобновили нескончаемую партию в шахматы. Но шипение яичницы разрушило душевное спокойствие, отчего Курт вогнал иголку себе в палец и грязно выругался, Дино утратил охоту спать, а Байрон Джонс Третий потрясенно наблюдал, как Миллер забрал его королеву паршивой пешкой.

– Господи! – поперхнувшись, произнес Байрон Джонс Третий, не обращаясь ни к кому. – Хотел бы я, чтобы пошел дождь.

Никто не ответил. Потому что никто ничего не слышал, кроме шипения и потрескивания.

Кинг был тоже сосредоточен. Он наблюдал за сковородой. Он гордился, что лучше его никто не может пожарить яичницу. По его мнению, яичница должна готовиться профессионалом, и быстро, хотя и не слишком.

Кинг оторвался от стряпни и улыбнулся Марлоу, но глаза последнего были прикованы к яйцам.