Прощание с Гербалаевым. Житейские хроники Смирнов Алексей

Эпизод 14: Экстраваганза

Высшим проявлением Гербалаева является Экстраваганза.

Под нею понимается ежегодный всемирный слет. Назначают себе Лысую Гору, готовят шабаш с прибытием главарей. Весь год после и до трубят о неимоверном успехе, который ждет каждого, кто услышит верховных демонов.

Очередной Лысой Горой Гербалаев избрал американскую Атланту.

Оглушенный призывным воем специалистов и комариным зуем Валеры Гаврилихина, я тронулся окончательно, благо немного и надо было. Я решил полететь в Атланту. Поэтому я занял пару тысяч долларов, для возврата которых у меня даже не было продукта на продажу, отдавать предстояло чистой прибылью. Это было едва ли не самое глупое и в то же время самое умное, что я сделал в жизни: полностью деморализованный, я в итоге расстался-таки с Гербалаевым, а иначе, быть может, и до сих пор бы с ним интимно водился.

Итак, солнце зависло над Лысой Горой. Прямо над олимпийским стадионом, который Гербалаев намеревался употребить в извращенной форме.

Морозным январским утром я выпрыгнул из парадной. В душе заливалась экзотическая птица. Меня остановили санитары, выносившие полутруп с первого этажа. Черт его знает, какой это знак – добрый или злой. Профессиональным взглядом я сразу определил: не жилец. Я помог донести груз и, расшалившись, пригласил санитаров и доктора на презентацию, да и полутруп, по-моему, тоже пригласил, положил ему листовку в носилки.

После долгого воздержания я опрокинул сто пятьдесят граммов в ближайшем шалмане. Гербалаев должен соответствовать занимаемой должности: я разгуливал в пинжаке и галстуке, регулярно брился и ничего предусудительного не пил. Но тут я ошибочно рассудил, что можно.

В результате я ошибся аэропортом, что стоило мне изрядной нервотрепки. Вместо международного Пулково-2 приехал в междусобойное Пулково-1. Однако и здесь я как-то вывернулся, успел.

Пройдя погранконтроль, я угодил на островок цивилизации, окруженный хищной российской пустошью. Островок был по совместительству баром. Заправившись топливом, я сам не заметил, как оказался в Хельсинки, а там уже пересел на дальнобойное судно финской компании. Рядом со мной сидел коллега: Эдик Ланда, в прошлом пилот, а ныне – волк-тим, то есть фигура, стоявшая на ступень выше меня. Нагнетая понты, Эдик самовольно присвоил себе высшую масть и заказал визитки, где назывался неизвестно кем.

Я умиротворенно откинулся в кресле. Сумка моя имела в себе две литровых бутыли «Спецназа». Из этого видно, что я был серьезно настроен и хорошо подготовился к захвату США.

Эпизод 15: Однажды в Америке

Трансатлантический перелет не произвел на меня большого впечатления.

Я вызвал недовольство стюардессы, которая нахмурилась, выпятила губы дяди Тома и погрозила мне пальцем, едва я потребовал не пятьдесят граммов виски, а в три раза больше. Но все-таки налила.

Запомнилась Гренландия. Гербалаевы братья бросились к иллюминаторам, вопя: «Белый медведь!» Я пригляделся, но ледники раздвоились, и я для верности щелкнул панораму своей «мыльницей». Впоследствии на снимке оказалось крыло самолета и удаленная для доступа ледяная пустыня. Я рассматривал фотографию, вооружившись лупой, да никакого медведя так и не нашел.

В аэропорту Кеннеди мне не понравилось, как нас быстренько отделили от других рас и наций. Погнали, как дурную скотину, какими-то стальными огородами к ихнему блокпосту; в каких-то – не помню, каких – бумагах, выданных мне, я значился как Alezei.

В ожидании рейса на Атланту я выполз подышать воздухом. Ко мне моментально подрулил дородный ниггер афро-американской наружности и знаком попросил закурить. Я доброжелательно выдал ему беломорину. Негр оцепенел, приняв ее за косяк, выставил перед собой и так и ушел, держа двумя пальцами.

Вообще, вокруг разливалось нечто нездоровое. Мне положительно не нравился американский континент.

Возможно, он понравился бы мне больше, имей я в кармане не сотню долларов на все про все, а сотни, скажем, две. Или три с половиной. Короче говоря, шесть тысяч четыреста рублей, как мечтал Балаганов.

В Америке довольно трудно прожить неделю на сто долларов.

Я этого еще не понимал, и в самолете компании TWA купил поганого и дорогого пива. Мне дали бесплатное приложение: холодный куриный сэндвич, совершенно пресный. Гербалаевы, занявшие денег больше, чем я, деловито галдели и строили планы туризма и отоваривания. Мне было неприятно слушать эти свободные цивилизованные речи, и я, как это часто бывает со мной в компаниях, замкнулся в себе.

И не размыкался до гостиницы.

В Атланте была ночь, и все, естественно, повалили в ночной бар, в том числе и барственный Эдик Ланда, с которым я разделил номер. Я остался один на один с литровым «Спецназом». Ко мне заглядывали разные Гербалаевы сестры, но одних я гнал, а другим предлагал поучаствовать в спецназе, и они уходили сами.

Эпизод 16: Дядя Сэм

«Спецназ» обратил свое оружие против меня самого, и утро, как было сказано в одной хорошей книге, «пришло в виде свирепого огненного ангела с мечом наперевес».

Плача над единичными, разобщенными долларами, я поплелся знакомиться с городом. Атланта произвела на меня гнетущее впечатление своими пустынными тротуарами. Машин было много, зато пешеходов – лишь я один. На пути к олимпийскому стадиону, где через сутки начинался шабаш Гербалаевых, я повстречал лишь одного американо-африканца, который отдыхал на газоне внутри какого-то сомнительного мешка; спящий напугал меня, зашевелившись.

Двери стадиона были распахнуты – заходи, кто хочешь. Рабочие ладили сцену под песню и пляску новой продукции Гербалаева. Отчаянно голодный, я потянул носом и уловил нечто волнующее, взял след и вскорости очутился в чистеньком павильончике, где жарилось и варилось много недоступных вещей.

Понимая, что мне тут ничего не купить, я стал озираться. Тут вышел дедок – вылитый Дядя Сэм: сухопарый, бородатый, в клетчатой рубахе и шортах. Доброжелательный дед просиял и предложил мне отведать, чем Бог послал. Я промычал в ответ, что по вторникам некредитоспособен. Дед ласково махнул рукой и соорудил мне исполинский бутерброд. Отказываться было глупо. В костюме, при значке с надписью «Mission is Nutrition» («Миссия – питание»), я присел за столик.

Старикан стал интересоваться моим происхождением.

– Russia, – сказал я строго.

Дядя Сэм ухитрился нахмуриться и улыбнуться одновременно.

– Oh, Russia! Chechnya!… – произнес он сокрушительно.

– Yeah, yeah, Chechnya, – согласился я с набитым ртом.

Подкрепившись у дяди Сэма, я покинул стадион и отведал в ближайшей рюмочной хваленого будвайзера. Исключительная гадость. На меня стали посматривать персонажи Тарантино, и я сбежал.

В номере я немного повеселел при виде российского «Спецназа», которого оставалось полбутылки. Посмотрел местную рекламу, дивясь полю деятельности для Гербалаевых. Любой отечественный ролик показался бы работой Феллини рядом с этим бесхитростным оповещением людей о существовании пяти-, десяти- и двадцатиэтажных гамбургеров.

Потом я, не зная еще, что за это придется платить, смотрел кабельное телевидение. Там сутки напролет крутили фильм Сталлоне со Сталлоне про Сталлоне. Под охраной «Спецназа» делать в этой Америке было решительно нечего, и я уснул.

Меня разбудил Эдик Ланда, который как был, в одежде и обуви, повалился на кровать и всю ночь проговорил с отечественными городами и селами, давая инструкции покинутым Гербалаевым.

Эпизод 17: Пушка, полька и вертолет

Марк Хьюз, президент всея Гербалаевых; лоза, для которой мы были ветвями, прилетел на вертолете.

Олимпийский стадион, битком набитый международными Гербалаевыми, восторженно загудел, когда над полупрозрачным потолком зависла рокочущая тень.

Через пять минут Отец международов показался на сцене.

Я сидел далеко и высоко, видел только пружинистую фигурку, многократно увеличенную составными экранами. Мелкие Гербалаевы, вроде меня, занимали трибуны. Крупные Гербалаевы сидели за столиками на арене, увеличиваясь в размерах по мере приближения к сцене. Самые здоровенные Гербалаевы устроили шествие миллионеров и миллиардеров. Они проплывали, недосягаемые, замотанные в широкие пояса, украшенные чем-то блестящим. Пояса делали их похожими на представителей Космической Гильдии из фильма Линча. Хотя я не помню, чтобы у тех были такие пояса.

Чем больше я вспоминаю Марка Хьюза, тем больше склоняюсь к мнению одного ядовитого вышестоявшего Гербалаева. Тот подозревал «Марека» во второстепенности и считал, что за «Мареком» стоят куда более серьезные люди.

Марек показался мне клоуном.

Он городил чушь, без конца повторяя, что мы должны продавать продукцию и вербовать людей. Это я и без него знал. Мне не терпелось услышать главное, от чего мой бизнес бы расцвел всеми цветами подбитой радуги. Я забывал, что радуга – мимолетное атмосферное явление. Марек, наверно, тоже понимал, что ему не хватит дозы для талантливой импровизации. Поэтому он постепенно превратился в конферансье, который одним за другим вызывал на сцену уже не просто крупных, а невиданных Гербалаевых, чьи имена давно сделались нарицательными. Мне самому было странно видеть, как члены божественного пантеона представляют косметику с провальным для российского рынка названием Dermajetics.

В перерывах крупные Гербалаевы, дразня мелких, водили на арене хоровод под специальную польку «Гербалаев». Им было ужасно весело, а всем остальным, по замыслу, должно было быть очень завидно.

В последний, пятый день Марк Хьюз выгнал на всеобщее обозрение динозавров: работницу номер два Джерри Цветанович (номером один был сам Марек), главного доктора компании Дэвида Катцина (у меня сложилось впечатление, что доктор давно утратил контакт с анатомической реальностью) и главного идеолога Джима Рона.

Джим Рон, явившийся прямо в длинном коричневом пальто и подметая пол хлястиком, затоптал всех. Это был гипнотизер милостью не знаю чьей. Он, как и прочие, не раскрыл ни одной масонской тайны, однако заколдовать зал ему не помешал даже синхронный перевод. К концу его речи я точно знал, что завтра же воссяду в Кремле и Белом Доме одновременно и наведу порядок. А именами остальных Гербалаевых нарекут далекие звезды сообразно заслугам этих звезд.

Окончание шабаша знаменовалось встречными выстрелами двух пушек, из которых что-то вылетело – серпантин, что ли, или конфетти.

Сцену быстренько переделали, и вышел Хулио Иглессиас, который, едва поздоровавшись, признался, что давно кушает Гербалаева, чего и всем желает. Потом запел. Под его песни, не особенно мне близкие, я покинул стадион, а Джим Рон вдруг вымелся из моего черепа. Внутри зашевелился ужас. Я подумал, что дома мне влетит за дружбу с бутылочным «Спецназом», ибо скрыть факта этой затянувшейся дружбы я уже не успевал, обзаведясь новыми друзьями. Еще я думал о двух тысячах, отдавать которые предстояло неизвестно каким местом.

Эпизод 18: Эдик Ланда

Сосед по номеру, бывший пилот Эдик Ланда, оказался неплохим человеком.

Я был из чужой команды, и Эдик не имел во мне никакого интереса. Тем не менее, он заплатил за мое кабельное телевидение, купил мне пива и даже пытался чему-то бескорыстно учить.

Поджарый, похожий на волка, он ослепительно улыбался пугающей, золотозубой улыбкой. Эдик расхаживал в зеленом пиджаке, который сверху донизу увешал значками от мировых Гербалаевых.

Он был при деньгах – при чужих, разумеется. Я в этом уверен на сто процентов.

И жил широко.

Хотя под занавес повел меня в долларовый магазинчик, где все товары стоили доллар.

Там Эдик украл носки.

Ему хотелось проверить, возможно ли это.

Я, понимая, что терять нечего, выложил предпоследний доллар за корзиночку в виде плетеного зайца. Эта корзиночка жива у меня по сей день, в ней хранится всякая дребедень.

Благодушный Эдик тоже купил зайца.

– Хороший, – мурлыкал он.

На обратном пути из Америки Эдик Ланда забыл в аэропорту пальто.

– Заяц еще тут этот сраный! – кричал он, роясь в багаже.

Эпизод 19: Москва за нами, или козни сионских мудрецов

Для серьезных Гербалаевых, которые закупили много продукции, были организованы торжественные приемы и пьянки. То есть самое-самое. Меня туда, конечно, никто не позвал – слишком мелок. А потому мне оставалось довольствоваться спевшим Иглессиасом и паковать чемоданы.

Настроение портилось. У меня зародились сомнения в ценности приобретенных познаний.

А в аэропорту нас ожидал вполне отечественный бардак. Его устроили Гербалаевы из братского Израиля.

Я впервые столкнулся с «коренными», если можно так выразиться, израильтянами. И сразу понял, что им по силам натянуть не только Египет и Сирию, но и прочих арийцев заодно с божественными славянами. Они ничуть не напоминали печальных скрипачей и стоматологов, рефлексирующих по поводу раздвоившегося отечества.

Масла в огонь, как всегда, подлила верная Америка. Израильтянам зачем-то выдали обратные билеты с открытой датой – садись, когда и куда хочешь. Они, конечно, захотели сесть в тот же самолет, что и мы. Галдя и хохоча, они вдруг все оказались впереди нас.

Мы не сразу поняли, что происходит. Мы разобрались в ситуации лишь тогда, когда в самолете улетела только половина нас.

По ходу перелета в Нью-Йорк бешенство созрело и оформилось.

В аэропорту Кеннеди к нам вышли какие-то сытые люди в костюмах и завели спесивый разговор о возвышенных материях. Тут я не выдержал. В тяжелые минуты мне уже случалось объявлять себя лидером – например, в горздраве, в 1992 году, когда нам не хотели платить зарплату. Я, помнится, организовал и направил восстание, в котором участвовало сорок человек. С таким же рвением я в одиночку отстаивал собственные права в петергофской поликлинике, где мне опять же отказались заплатить, потому что хотели себе премию.

Итак, я шагнул вперед, прицелился в белобрысого янки пальцем и обнаружил приличное знание английского языка, в котором уже давно не упражнялся.

Из всего сказанного я помню только свое зловещее шипение:

– You’ll have great troubles!..

Мол, пожалеешь.

Говоря это, я ощутил, как за спиной у меня неожиданно вырос не только родной Питер, но и Москва. Она сопела мне в затылок, молила о помощи и обещала вмешаться от имени родины-матери.

Не знаю, что подействовало на этих гадов. Их бездействию могла позавидовать любая жилконтора. Может быть, они испугались troubles. Может быть, числа недовольных. Как бы там ни было, нас отвезли в гостиницу на окраине, однако жрать так и не дали, и права позвонить бесплатно тоже не дали.

Из толпы выступил Виктор Певзнер, с которым я не раз уважительно здоровался и который не обращал на это никакого внимания. К тому моменту он был уже не волк-тим, ему присвоили очередное воинское звание: Гет. Гербалаевы-Геты, чтобы раззадорить мелюзгу и сподобить ее на торговые подвиги, принципиально с ней не разговаривают.

Вообще, вышестоящие Гербалаевы любят унижать нижестоящих, дабы те тоже захотели взобраться повыше.

– Вы хорошо говорите по-английски, – Певзнер протянул мне руку, улыбаясь из-под очков. – Меня зовут Виктор Певзнер.

Так мы и познакомились, и даже завязали добрые отношения.

Разумеется, у Певзнера немедленно отыскался американский брат-адвокат, который велел подавать на авиакомпанию в суд за срыв бизнес-плана. Он сказал, что это выигрышное дело.

Может быть, он его и выиграл, действуя от лица всех нас, но я об этом ничего не знаю.

Гербалаевых рассовали по номерам. Мне достался не отапливаемый номер с минусовой температурой. Я закоченел и оголодал, как зверь. Я сожрал бы ихнего техасского койота вместе с рейнджером.

В надежде повстречать аналог олимпийского деда-сэма, который меня угощал, я слонялся по гостинице и даже наткнулся на какую-то кухню с уже накрытыми столами, но меня выгнали, заявив, что все это съедят американские военнослужащие.

Эпизод 20: Возвращение

Гербалаевы исповедуют принцип: «поставьте себя в неудобное положение».

Неудобное положение – залог мотивированности. Коммерсант начинает с песнями вылизывать горчицу из-под хвоста.

К сожалению, одно неудобное положение влечет за собой следующее.

Задолжав за полукругосветное путешествие, я переночевал-таки в том отмороженном номере, а с утра тоскливо выслушивал неуверенные планы других Гербалаевых насчет скоротечного посещения Манхэттена и покупки там удивительно дешевой видеокамеры.

Времени на Манхэттен было в обрез.

В итоге мы никуда не поехали. Нас запихнули в автобус и свезли обратно в аэропорт; там уже дожидались обозленные отечественные Гербалаевы, которых не пустили в самолет Гербалаевы израильские.

В самолете я стал соседом Иосифа Хусинского, без пяти минут пожилого, солидного Гербалаева. Хусинский был некогда детским доктором и, в отличие от меня, считал, что ему все можно, потому что он все знает. Он медленно накачивался дармовыми напитками и вдруг разбуянился, потребовал водки. Может быть, он действительно все знал, но языки не поместились в умственный багаж. Поэтому Хусинский потребовал, чтобы я переводил.

– Скажи ему! – орал он, имея в виду стюарда.

Взбешенный стюард завис над нами.

– This mister wants vodka, – сообщил я грозно.

Стюард отрицательно покачал головой.

– You’ll have great troubles, – завел я прежнюю песенку, полюбившуюся с Нью-Йорка.

Белобрысый авиафинн побагровел и, грозя пальцем, потребовал от меня объяснить мистеру, что это не ресторан, а самолет.

Хусинский бушевал, но ответом ему было ледяное презрение.

Мне тоже отчаянно хотелось пить – чего угодно, хоть колы. Я встал и поплелся в служебный отсек. Там никого не оказалось, зато стоял шкаф с маленькими алкогольными бутылочками. Я быстро отворил его и стал распихивать бутылочки по карманам.

За мной выстроилась очередь.

Меня похлопали по спине. Старенький волк-тим, откровенный ветеран многих войн, доброжелательно включил меня в эстафету поколений. Орденские планки соседствовали у него с гербалаевской символикой.

– И вон ту бутылочку возьми, – шептал он. – И вон ту…

Между тем в иллюминаторах начинало светлеть, мы догоняли солнце. Видя, что часа через три случится Пулково, я сумрачно понимал, что уже не скрою туристических подвигов, написанных на моем лице.

Денег практически не осталось.

Томясь в ожидании скорого рейса на Питер в аэропорту Хельсинки, я побрел в бар. Наскреб на рюмку чего-то – как мне показалось. Выяснилось, что не хватает одной марки.

– Деньги – это всего лишь деньги, – заметил на каком-то языке добродушный бармен. И налил, что я просил. Я никогда не забуду этого милостивого самаритянина.

Питер встретил тучами, которые сгущались в прямом и переносном смысле.

Окружающая действительность показалась резиновой, готовой отразить любой натиск заокеанского коммерческого опыта.

Жена встречала меня возле дома, на автобусной остановке.

Вывалившись из автобуса, я, желая ее приободрить, с напускным восторгом похлопал себя по сумке:

– Вот наши деньги!

– Денег дали? – просияла супруга.

– Нет, – я посуровел лицом. – Я говорю про записи, которые я сделал.

Жена потом клялась, что в тот момент перед ней нарисовалась вся наша скорбная будущность, в подробностях.

Эпизод 21: Противостояние Церквей

Высшие Гербалаевы делали все, чтобы низшим Гербалаевым было легко работать.

Устроили шоу на олимпийском стадионе, объяснили тонкости мастерства, снабдили новой продукцией, показали Хулио Иглессиаса.

Не в коня корм.

Что до меня, мне показалось, что орудовать стало даже труднее. Особенно плохо шла вербовка. Американские фотографии с демонстрацией зарубежных пряников не помогали. «Это вы, вы – другое дело, вам легко», – вздыхали безработные.

На просьбу объяснить, почему я другое дело и в чем эта легкость, они отмалчивались.

Те же работники, что уже ходили подо мной, вконец распоясались. Воспользовавшись моим дурным либерализмом, они стали таскать меня ко всем потенциальным клиентам и агентам – продавали меня, как я сам продавал своего спонсора Валеру, который к тому времени сильно сдал и ходил с битой похмельной мордой.

Высшие Гербалаевы предоставили нам еще один шанс.

Этим шансом сделалось официальное «открытие России» для Гербалаевых.

Тут надо кое-что объяснить. Верховные Гербалаевы создают для каждой страны, в которой их деятельность официально зарегистрирована, специальные продуктовые наборы. Из каких они при этом исходят соображений – неясно. Уверяют, что учитывают климатические и этнические особенности, но мне всегда хотелось сказать на это «прикрой один глаз». Русского продукта еще не существовало, мы работали с продукцией для США и Израиля. Очень редко, случайно, попадались английские и немецкие наборы.

Так вот: весной 1995 года Россия сделалась очередным бриллиантом в дьявольской короне. Во-первых, был изготовлен «русский продукт». Он мало чем отличался от американской версии. Во-вторых, появились «официальные представительства» – те же склады, получившие теперь право пересылать в Лос-Анджелес сведения о баллах, которые начисляются за выкуп продукции. Баллы эти называются объемными очками, или volume points, или просто вольюмами.

Рядовых Гербалаевых заверили, что уж теперь-то все налоговые вопросы решены и бояться совершенно нечего. Мол, все налоги автоматически взимаются на таможне и «гасятся по закону о взаимозачетах с Америкой». Меня мучило подозрение, что это дикая чушь. Но тогда все было можно, и это тоже было можно.

Конечно, Гербалаевы не были бы Гербалаевыми, не попытайся они извлечь из церемонии открытия максимального профита. И вот они сняли под вальпургиев шабаш дворец спорта «Юбилейный», посулив незабываемое зрелище, телемост с Марком Хьюзом и бесплатное угощение от компании.

По странному стечению обстоятельств шабаш совпал с православной Пасхой.

Более того: дворец спорта «Юбилейный» находится прямо напротив Владимирского собора. Противостояние началось.

Оно заслуживает освещения в отдельном эпизоде.

Эпизод 22: Воистину аншлаг

Чтобы описать торжественную прописку Гербалаевых в нашем отечестве, уместно процитировать описание праздника из «Бесов».

«<…> и так как никто не мог представить, что это такое, то и возбуждала она («кадриль литературы» – АС) непомерное любопытство. Опаснее ничего не могло быть для успеха, и – каково же было разочарование!

Отворились боковые двери <…>, и вдруг появилось несколько масок. Публика с жадностью их обступила. Весь буфет до последнего человека разом ввалился в залу. Маски расположились танцевать».

Никакая отмороженная «Алиса», никакие заморские рокеры еще не собирали такого аншлага. Выставили орду ошеломленных милиционеров. Знаковый (увешанный знаками) люд все притекал; ведя под ручку двух барышень и ослепительно улыбаясь, важно прошествовал Эдик Ланда; Валера Гаврилихин весь дергался, как паяц, и порывался протиснуться поближе к заграждению. Все ненатурально обнимались, как будто не виделись сто лет и не хотели видеться следующие сто.

Гербалаевых теснила огромная толпа мирян, желавших убедиться в существовании официального Гербалаева. Заграждения гнулись, милиция отступала.

Владимирский собор, готовый к Пасхе, замкнулся в золоченых луковицах. Он явно проигрывал «Юбилейному» в массовости.

Одного не учли: одно дело – согнать в Атланту кровно заинтересованных со всего мира и напустить на них коммерческих тигров. Совсем другое – держать целый спортивный стадион кустарными силами, накачивая кого попало.

Зал был полон.

На сцене нарисовались отечественные породистые Гербалаевы-миллионщики: супруги Лана Гольденбланк и Олег Нешто. Не придумав ничего лучшего, они затеяли очередную презентацию.

– Все с удивительными результатами – на сцену! – звонко крикнула Лана.

Многие зрители вскочили с мест, чтобы лучше видеть.

Виктор Певзнер бежал первым, с нарочитым юмором работая локтями: чух-чух. Он приосанился и в который раз рассказал, как его вырезали автогеном из автомобиля. С каждым разом он все сильнее воодушевлялся, припоминая новые подробности.

Голос Певзнера, однако, терялся в насторожившемся колизее.

Презентация продолжалась часа полтора, так что осатанела не только публика, но и многие Гербалаевы. Вдруг включились составные экраны и стали показывать масонский знак Гербалаевых всех стран: вращающийся трилистник. Левый листок означает маркетинг-план, правый – продукт, а средний, самый длинный – личный рост самого Гербалаева.

– А что это там у нас крутится? – завизжала Лана.

Крутилось долго. По дворцу спорта бродили внеземные бабушки с угощением от Гербалаева. Угощали двумя маленькими сосисками с кетчупом, на бумажной тарелочке, и то не всем хватило. Народ валом повалил с трибун, когда вдруг на экранах нарисовался Марк Хьюз и объявил, что главный отечественный Гербалаев Андрей Маленкович ведет репортаж прямо с Красной площади.

И действительно: взволнованный Маленкович, подпираемый Кремлем, объявил открытым Гербалаева Всея Руси.

Тут его снова сменил Марк Хьюз, который шествовал к месту еще одной, уже американской, презентации. Сам по себе проход Хьюза считался у Гербалаева событием искусства и культуры; в его шагах усматривалась колдовская пластика, неимоверно облегчающая продажи и вербовки. Однако гостям было давно наплевать и на походку Хьюза, и на всех Гербалаевых. Уходили целыми секторами.

Я толкнул локтем своего верного работника, Рому Ефимова.

– Хлопай начальнику! – велел я.

Рома стоял и послушно хлопал изображению, как заведенный. До встречи с Гербалаевым Рома собирался работать в милиции.

Многие Гербалаевы тоже отчаянно хлопали под гербалаевский гимн, «Simply the Best» Тины Тернер, пытаясь завести рассерженное население. Но остановить процесс было уже нельзя. Зал разламывался на куски. Гербалаевы тоже образовывали кучки, выпадая из-под влияния сауроновского кольца.

Подавляющее большинство вообще не понимало, куда оно пришло и зачем.

В то же время первые посетители начали стекаться во Владимирский собор, который осветился огнями, попирая бесславный «Юбилейный». Из-за различия интересов потоки не пересекались. Правда, это не отразилось на газетном недовольстве; пресса возмущалась параллелизмом несовместимых событий. Я думаю, что если бы Русь тысячу лет веровала в Гербалаева, а «Юбилейный» захватили православные, то картина в печати была бы той же.

Эпизод 23: Нижеподписавшиеся

Вместо «завербовать» Гербалаевы говорят «подписать».

Не зная за собой вины перед клиентами, я не могу сказать этого об агентах. С одной стороны, я искренне хотел, чтобы у них все получилось, помогал им без меры и этим губил на корню. К тому же они, подписываясь, мало чем отличались от меня самого, когда меня обольстил Валера.

С другой стороны, они, я уверен, испытывали ко мне естественное раздражение.

Продукт я продавал прилично, а вот вербовка шла плохо.

Не довольствуясь амбарной книгой с районными телефонами, я завел другую, куда записывал не только знакомых, но и, как нас учили, знакомых их знакомых с адресами и телефонами; отмечал дату последней промывки мозгов, содержание этой промывки, назначал срок следующей.

Мне, как и многим прочим, попадались либо умные и ленивые, либо глупые и гораздые на выдумку. К тому же от них не шли гипнотические волны – по той причине, что они подражали мне, а от меня эти волны тоже не особенно распространялись.

Случались, конечно, исключения, но они подтверждали правило.

Помню, я очень радовался, когда ко мне так и не подписался один мрачный, полукриминальной наружности тип, ходивший на все презентации. Я дал ему анкету – это еще одно хитрое приспособление Гербалаева. Гость, явившийся на презентацию, записывал о себе (чаще всего) решительно все. Был там, например, каверзный вопрос: назовите людей с избыточным весом, которых вы знаете. Даже если соискатель не подписывался, от него оставалась анкета с телефонами тучных людей. А мотивированность соискателя выводили из предъявленных запросов: сколько вы хотите получать? Забирали анкету и важно обещали рассмотреть и перезвонить, если кандидат удовлетворит ожидания.

И этот субъект написал, что хочет получать «одну тысячу СКВ».

Исчез, слава богу.

Рома Ефимов, которого я заставлял аплодировать Марку Хьюзу, ходил со мной на охоту, перепоясавшись ремнем с пряжкой в виде черепа и костей. Я хватался за голову, топал на него ногами и выговаривал.

Убеленный сединами театральный режиссер Карнер, дотошный и въедливый, будил меня в полночь и делился идеями: «А что, если предложить рекламу на телевидение? Две птички, толстые, наскакивают друг на друга, хотят спариться, ничего не выходит. Им рассыпали таблеточки, они поклевали и похудели, все получилось».

Галя Сметанина, добрейшая и наивная душа, искренне хотела помочь людям, забывая о бизнесе. Мои осторожные разговоры о маркетинге ее возмущали. Бедняга перевербовалась от меня в параллельную сеть и кончила дианетикой.

Друг детства Серега никогда не унывал и серьезно твердил, что ему надо больше работать и учиться. Ни то, ни другое ему не давалось от природы, но он все равно гордился значком. За два года он продал всего одну банку порошка, неизвестно зачем. Я уж махнул рукой – пускай продаст хоть порошок, и даже цену снизил безбожно.

Еще я подписал институтского приятеля с женой. У них ничего не вышло, и они на меня рассердились. Но не научились ничему, записались в Ньювейз и стали соблазнять уже меня, новыми горизонтами. Они снова рассердились, когда я вежливо отказался.

Я развернул неслыханную активность в ревматологическом центре, который консультировал, и даже в психбольнице, которую консультировал тоже. Бродил со значком в океане шизофрении и белой горячки, а на меня показывали пальцем – эти насмешники явно шли на поправку. Из ревматологического центра меня выгнали за деятельность, несовместимую с консультациями. Я стал немедленно качать из этого коммерческую выгоду, держался молодцом, смеялся над гонителями на всех презентациях и школах, а прочие Гербалаевы восторженно выли и продавали мою историю как образец несгибаемости.

Наконец пришла пора подтверждать мое право на звание супервайзора. Такие вещи никто не делает, выкупая продукцию лично. Нужно создать под собой еще одного супервайзора – тогда его очки засчитываются и спонсору. Ну, и самому немного взять. Взять мне было не на что, но я подписал жену норильского гинеколога Лурье. Эта пара только что переехала в Питер заниматься бизнесом; вернее, бизнесом хотел заняться Лурье, простившийся с малобюджетными влагалищами. Для жены же он подыскивал занятие, чтобы та не скучала.

И вот они, с корабля на бал, ухнули прямо в лапы Гербалаевых. Я раскрутил их на супервайзорство, они заняли денег, да еще и для меня чуточку взяли, так как я еще не рассчитался за Атланту.

С этого момента крах сделался неизбежным.

Эпизод 24: Паранойя

Гербалаевы не лечат психические заболевания.

Они, конечно, говорят, что вообще ничего не лечат, а только помогают. Но при психических болезнях даже не помогают.

И мне, конечно, не помогли.

Начало 1996 года ознаменовалось неприятной ссорой с семейством Лурье.

Алла никак не хотела работать, как я ни бился. С ней не справился даже Леон Гальперин. Он мне активно помогал, так как я вдруг оказался у него в первом поколении, а основные дивиденды крупные Гербалаевы получают именно с трех первых поколений. То есть я это раз, подписавшийся под меня – два, подписавшийся под него – три. Все Гербалаевы, стоявшие между мной и Гальпериным, сошли с дистанции, и он оказался кровно заинтересованным в моей персоне и в персоне Аллы Лурье, новоиспеченного супервайзора.

Муж Аллы, наталкиваемый цепким гинекологическим прошлым, обеспокоился хронизацией процесса. Он потребовал от меня не только тех денег, которые занял я, но и тех, что занял он сам на приобретение продукта. Причем со сложными процентами. Он захотел, чтобы я лично продавал их продукт, хотя я неоднократно говорил ему, что не собираюсь этого делать и только покажу, как надо.

Освирепевший гинеколог вызвонил меня к себе домой и стал угрожать. Я в ответ пригрозил ему несуществующей крышей.

Догадываясь, что у человека с друзьями, одалживающими доллары, могут быть и другие друзья, я заметался.

Время стояло тревожное. Повсюду мне мерещился мафиозный гинеколог, спускающий на меня свору бритых ньюфаундлендов. Домашним я запретил подходить к телефону и отпирать дверь.

Напившись, пошел в магазин-погребок навестить супервайзора Арама. Арам действовал параллельно мне, мы ходили под одним спонсором. Он не ограничивался брачным союзом с Гербалаевым и крутил какие-то другие торговые дела. Занятие, неприличное для Гербалаевых, злостная ересь.