Игра в пятнашки (сборник) Стаут Рекс

Глава пятая

Толпа зевак, собравшаяся в коридоре перед парикмахерской «Золотарник», по сравнению с прошлым разом выросла вдвое, и на то имелись две причины. Только минуло пять часов, и закончившие работать массово валили в сторону метро. Внутри же парикмахерской можно было поглазеть на богатую подборку копов. Коридор оживляли уже не один полицейский, но целых три. Они не подпускали людей к дверям и приказывали проходящим не задерживаться. Я сообщил одному из них свое имя, мне приказали подождать, а через мгновение явился Пэрли и увел меня внутрь.

Я быстро осмотрелся. Кресла парикмахеров пустовали. Фиклер и три мастера – Джимми, Эд и Филип – сидели в креслах для ожидающих клиентов, в своих белых куртках, каждый на пару с детективом. Тома видно не было. По залу рассредоточились другие полицейские.

Пэрли отвел меня в угол возле кассы.

– Давно ты знаком с этой Джанет Шталь? – требовательно спросил он.

Я укоризненно покачал головой:

– Так не пойдет. Ты сказал, что я нужен, и я мигом примчался. Если тебе просто нужна моя биография, позвони в кабинет когда угодно в рабочее время. А раз уж ты зовешь меня Арчи, то можно и в неурочные часы.

– Кончай ломать комедию. Давно ты знаком с ней?

– Нет, сэр. У меня есть знакомый адвокат. Обоснуйте свое требование.

Правое плечо Пэрли дернулось. То было всего лишь рефлекторное отражение порыва заехать мне, ему неподвластное, и потому заострять внимание на сем движении не стоило.

– Как-нибудь на днях, – процедил он сквозь зубы, но затем заговорил нормально: – Маникюршу нашли на полу в ее кабинке. Девицу ударили по голове. Мы привели ее в чувство, и она может говорить, но не будет. Она ничего нам не скажет. Твердит, что знать нас не знает. Что не будет ни с кем разговаривать, кроме своего друга Арчи Гудвина. Так давно ты с ней знаком?

– Весьма тронут, – произнес я с чувством. – До сегодняшнего дня я только и делал, что поглядывал на нее, но ни разу с ней даже не разговаривал, не говоря уж о телесном контакте какого-либо рода. Всего раз поболтал с ней сегодня, здесь же, под вашим надзором. И вы только посмотрите, как на нее это подействовало! Стоит ли удивляться, что я о себе высокого мнения?

– Слушай, Гудвин, мы ищем убийцу.

– Знаю. Я всецело на вашей стороне.

– Так ты ни разу не встречался с ней за пределами парикмахерской?

– Ни разу.

– Возможно, это удастся проверить. А сейчас нам нужно, чтобы ты ее разговорил. Черт бы ее подрал, из-за нее мы в тупике. Пошли.

Он двинулся.

Я схватил его за локоть.

– Не спеши. Если она вбила в себе в голову, что говорить будет только со мной, нужно продумать вопросы. Я должен знать, что произошло.

– Ну да.

Пэрли жаждал приступить к активным действиям, но я, несомненно, говорил дело.

– Нас тут оставалось только трое: я, здесь, в зале, да Джоффе и Салливан, на тех креслах. Все парикмахеры работали с клиентами. Фиклер шастал туда-сюда. Почти половину всего времени я висел на телефоне. Мы выжали из этого места все, что могли. Во всяком случае, пока. И дело застопорилось. Ну да ты знаешь, как это бывает.

– Где была Джанет?

– Я к этому и веду. Торакко – это Филип – закончил с клиентом. К нему подсел новый – мы уже впускали завсегдатаев. И этот новый клиент захотел сделать маникюр. Торакко крикнул Джанет, но она не появилась. Фиклер в это время отдавал уходящему клиенту плащ. Торакко заглянул за перегородку позвать девушку, а она лежала на полу своей кабинки без чувств. Ушла она туда минут за пятнадцать до того, ну, от силы двадцать. Думаю, за это время хотя бы раз за перегородку заходил каждый из них.

– Ты думаешь?

– Да, думаю.

– Должно быть, здесь все застопорилось намертво.

– Я же сказал, что много говорил по телефону. Джоффе и Салливану гордиться нечем, и они это знают. Черт, ты же понимаешь, каково нам, что ей задвинули по башке под носом у нас троих.

– Насколько тяжело она ранена?

– Даже в больницу везти не пришлось. Доктор разрешил подержать ее здесь. Ее ударили над правым ухом бутылью, взятой с полки за перегородкой, футах в шести от входа в ее кабинку. Бутыль большая и тяжелая, полная масла. Лежала рядом с ней на полу.

– Отпечатки?

– Господи, да ты в школе, что ли, не учился? У него было полотенце или что-то подобное. Пошли.

– Секунду. Что доктор сказал, когда вы спросили, могла ли она сама себе так приложить?

– Сказал, что это вполне возможно, но он сомневается. Пойдем, поспрашиваешь ее.

Решив, что почва для разговора у меня появилась, я последовал за ним. Пока мы шли к перегородке, все парикмахеры и детективы с ряда кресел поглядывали на нас, и веселья в их глазах не читалось. Фиклер был и вовсе жалок.

Прежде за перегородкой я не бывал. Она отделяла пространство примерно с половину длины парикмахерской. Тут находились пропариватели, кадки, лампы и прочие принадлежности, а дальше – ряды шкафов и полок. Через широкий проход располагались кабинки для маникюра, целых четыре, хотя больше двух маникюрш я в парикмахерской никогда не видел.

Когда мы проходили мимо входа в первую кабинку, я заметил внутри Кремера, сидящего за столиком напротив Тома, седовласого парикмахера. Инспектор увидел меня и тут же поднялся. Я зашел за Пэрли в третью кабинку. Сзади послышались шаги, и к нам присоединился Кремер.

Кабинка была довольно большой, восемь на восемь футов, но сейчас казалась тесной. Помимо нас троих да кое-какой мебели тут находились еще стоявший в углу городской полицейский и Джанет Шталь, которая лежала на составленных в ряд вдоль правой стенки стульях, голова ее покоилась на стопке полотенец. Она не повернула к нам лица, лишь скосила глаза в нашу сторону. Выглядела Джанет прекрасно.

– Вот ваш друг Гудвин, – объявил Пэрли, стараясь придать своему голосу доброжелательные интонации.

– Здравствуйте! – Я вложил в свое приветствие максимум деловитости. – И что это значит?

Длинные от природы ресницы затрепетали.

– Это вы, – произнесла она.

– Ага. Ваш друг Арчи Гудвин.

В кабинке оставался один стул, не занятый девушкой, и я, протиснувшись мимо Пэрли, уселся на него, лицом к ней и поближе.

– Как вы себя чувствуете, ужасно?

– Нет, я совсем ничего не чувствую. Чувства у меня словно отнялись.

Я взял ее запястье, нащупал пульс, посмотрел на часы и через тридцать секунд объявил:

– С сердцем проблем у вас нет. Могу я осмотреть вашу голову?

– Только осторожно.

– Если будет больно, стоните.

Я раздвинул в стороны густые каштановые волосы Джанет и осторожно, но внимательно исследовал кожу. Разок она вздрогнула, но стонать не стонала.

– Не ахти какая шишка, – поставил я диагноз. – Причесываться будет не особо приятно. Прежде чем двинуть тому, кто это сделал, я бы как следует отчитал его. Кто это был?

– Пусть они уйдут, и я скажу вам.

Я повернулся к надоедам.

– Выйдите, – бросил я строго. – Будь я здесь, этого бы не случилось. Оставьте нас.

Они безропотно покинули кабинку. Я послушал, как их шаги удаляются по проходу, и подумал, что мне придется как-то заглушать звуки, если они попробуют прокрасться назад. Подслушивать можно было за открытым входом или из соседних кабинок. Высота стенок достигала от силы шести футов.

– Какая низость! – возмутился я. – Он мог убить вас или изуродовать на всю жизнь. И то и другое разрушило бы вашу карьеру. Благодарение Богу, у вас крепкий череп.

– Я хотела закричать, – произнесла она, – но было слишком поздно.

– Почему вы собрались кричать? Вы что-то увидели или услышали?

– Все вместе. Я сидела не на своем стуле, на клиентском, спиной ко входу… Просто сидела и пыталась думать… И вдруг сзади послышался шум, как будто кто-то подкрадывался. Я подняла голову и увидела его отражение в стекле, он стоял позади меня с поднятой рукой. Я хотела закричать, но не успела раскрыть рот, как он ударил…

– Минуточку.

Я встал, передвинул свой стул к столику напротив входа и сел.

– Эти детали очень важны. Вот так вы сидели?

– Да, так. Я сидела и думала.

Тут я понял, что ранее составил себе ложное впечатление о ней. Рифленое стекло перегородки вообще ничего не могло отражать, как бы ярко ни горел свет. Ее пренебрежение к мыслительным процессам переходило всякие границы. Я переместился назад к ней. С такой позиции она была видна вся, вытянувшаяся на спине, и отрадой для глаз служило не только ее личико, но и все остальное. Я продолжил:

– Но вы увидели его отражение, прежде чем он вас ударил?

– О да.

– И вы узнали его?

– Конечно. Потому-то я и не стала им ничего говорить. Потому-то мне и пришлось позвать вас. Это был тот здоровяк с большими ушами и золотым зубом, которого они называют Стеббинсом или сержантом.

Услышанное меня не удивило, ибо теперь я понимал, что она собой представляет.

– Вы хотите сказать, это он ударил вас бутылкой?

– Я не могу этого утверждать. Думаю, следует проявлять осторожность, когда выдвигаешь обвинение. Я знаю только, что увидела его позади себя с поднятой рукой, а потом ощутила удар по голове. Сделать из этого выводы может любой, но есть и другие причины. Он вел себя грубо утром, когда задавал мне вопросы, и весь день смотрел на меня зверем. Вовсе не так, как хочется девушке, коли ей этого не избежать. И потом, рассудите логически. Могло ли возникнуть желание убить меня у Эда, Филипа, Джимми, Тома или мистера Фиклера? Зачем им это? Даже если бы я его не видела, все равно заключила бы, что это он напал на меня.

– Звучит логично, – признал я. – Но я знаю Стеббинса вот уже много лет, и за ним ничего такого не водится. Он не имеет привычки ни с того ни с сего нападать на женщин. Что он против вас имел?

– Не знаю. – Он нахмурилась. – Когда меня спросят об этом, придется ответить, что я не знаю. Вот это-то вы и должны объяснить мне в первую очередь. Что я должна отвечать журналистам? Не думаю, что стоит в ответ на все вопросы твердить: «Не знаю». Иначе что же им печатать? Чем вас ударили? Не знаю. Кто вас ударил? Не знаю. За что вас ударили? Не знаю. Господи, ну кто захочет такое читать? Так что мне сказать, когда спросят, почему меня ударили?

– К этому мы еще вернемся. Сначала…

– Мы должны обговорить это сейчс. – Она скорчила гримаску, хоть сейчас на обложку журнала «Лайф», и в итоге решилась: – Так вы отработаете свои десять процентов.

– Какие? Десять процентов чего?

– Всего, что я получу. В качестве моего менеджера. – Она протянула мне цепкую лапку и устремила на меня взгляд: – По рукам?

Дабы не обидеть ее отказом и уклониться от скрепления договора рукопожатием, я взял ее кисть, развернул ладонью кверху и провел пальцами от запястья до кончиков пальцев.

– Чертовски замечательная идея, – благодарно отозвался я, – но нам придется с этим повременить. Прямо сейчас я прохожу процедуру банкротства и по закону не могу заключать договоров. Что же касается…

– Я могу говорить журналистам, чтобы все подробности они выясняли у вас. Это называется отсылать их к своему менеджеру.

– Да, я знаю. Как-нибудь потом…

– Не надо мне вашего «как-нибудь потом». Вы нужны мне прямо сейчас.

– Вот он я, всецело ваш, но пока еще без договора. – Я отпустил ее руку, которую держал, просто чтобы за что-нибудь держаться, и с выражением продолжил: – Если вы скажете журналистам, что я ваш менеджер, я поставлю вам такую шишку, что рядом с ней уже имеющаяся покажется плоской, как бильярдный стол. Если спросят, почему он вас ударил, не говорите, что не знаете, говорите, что это тайна. Людям нравятся тайны. Теперь…

– Точно! – обрадовалась она. – Вот это уже что-то!

– А то. Так и говорите. Теперь нам придется потолковать о копах. Стеббинс – коп, и они не захотят повесить это на него. У них и так уже одного сегодня убили. И они попытаются связать нападение на вас с убийством. Мне известны их методы, можете не сомневаться. Они попробуют подать все так, будто кто-то убил Валлена, а потом выяснил, что вам об этом что-то известно, и потому попытался прикончить и вас. Может, они даже решат, что добудут доказательство, например нечто услышанное вами. Так что нам стоит подготовиться и снова пройтись по вашему рассказу. Вы меня слушаете?

– Конечно. А что мне ответить журналистам, когда они спросят, останусь ли я работать здесь? Может, сказать, что не хочу бросать мистера Фиклера одного в такое тяжелое для него время?

Мне пришлось призвать на помощь все свое самообладание, дабы усидеть на стуле. Я многое отдал бы, чтобы встать, направиться к Пэрли и Кремеру, туда, где они подслушивают за нами, и объявить: она полностью в вашем распоряжении, приступайте, а потом убраться домой. Но дома в гостиной заперты два посетителя, и однажды нам так или иначе придется их спровадить.

Я посмотрел на ее распрекрасное личико с изящным подбородком, прямым носиком и длинными ресничками и понял, что к делу можно подходить лишь с ее позиции, и никакой другой.

– То, что нужно, – одобрил я. – Скажите, что чувствуете себя обязанной поддержать мистера Фиклера. В первую очередь над этим и следует работать – над тем, как управляться с журналистами. У вас когда-нибудь раньше брали интервью?

– Нет, это будет в первый раз, и я не хочу наделать ошибок.

– Вот и правильно. Что они любят больше всего, так это обскакать полицию. Если вы сможете сообщить им то, чего копы не знают, они будут ваши навеки. Например, тот факт, что Стеббинс шарахнул вас по голове, вовсе не доказывает, что он один к этому причастен. Наверняка здесь, в парикмахерской, у него имеется сообщник. Иначе зачем же утром приходил Валлен? Назовем этого сообщника Икс. А теперь слушайте. Сегодня, после того как было обнаружено тело Валлена, вы что-то видели или слышали, и Икс это знал. Он знал это, как и то, что, если вы об этом кому-нибудь расскажете, мне например, он и Стеббинс окажутся в трудном положении. Естественно, они вдвоем захотели вас убить. Мог бы попытаться Икс, но раз уж вы говорите, что видели в стекле отражение Стеббинса, пусть пока будет он. Главное же заключается в следующем: если вы сможете вспомнить, что из увиденного или услышанного вами так напугало Икса, и скажете об этом журналистам, прежде чем просекут копы, газетчики останутся вашими друзьями до конца дней. И вот сейчас, ради бога, не упустите свой шанс. Сосредоточьтесь. Вспомните все, что видели и слышали сегодня, а также все, что говорили и делали. Даже если у нас уйдет на это вся ночь, мы должны это выяснить.

Джанет нахмурилась:

– Я не помню ничего такого, что могло бы кого-то напугать.

– Э, нет, не так сразу. Возможно, это какая-то мелочь, которая вам даже не показалась важной. Можно начать с самого начала и повторить каждое…

Меня заставило умолкнуть выражение ее лица. Она больше не хмурилась, но смотрела сквозь меня, совершенно игнорируя мое присутствие. И не составляло особого труда угадать, что творится у нее в голове, даже знай я эту девицу вполовину хуже, чем думал. Все отчетливо читалось на лице. И я набросился на нее:

– Вы что, хотите, чтобы репортеры вас возненавидели? Забыли о вас навеки?

Джанет испугалась:

– Конечно нет! Это было бы ужасно!

– Тогда не зарывайтесь. Выдумки тут не прокатят. Конечно, девушке с вашим тонким умом и богатым воображением было бы проще простого что-нибудь придумать, но нельзя. Они дважды проверят каждое ваше слово. И если выяснится, что вы уклонились от истины, ваша песенка спета. Этого они никогда не простят. Менеджер вам не понадобится.

– Но я не могу вспомнить ничего такого!

– Не все сразу, это никому не под силу. Иногда на выяснение подобных деталей уходят дни, не то что часы. – Я похлопал ее по руке, удачно вытянутой вдоль тела. – Думаю, нам лучше заняться этим вместе, предпринять мозговой штурм. Именно так и поступил бы Ниро Вульф. Во сколько вы сегодня утром пришли на работу?

– Как и обычно, без четверти девять. Я пунктуальна.

– Остальные уже были здесь?

– Кто-то был, а кто-то нет.

– Кто был и кого не было?

– Господи, ну откуда я знаю? Я не заметила, – возмутилась она. – Если вы надеетесь, что я помню такие мелочи, можем не продолжать. Хорошего менеджера из вас не получится. Когда я пришла на работу, мои мысли были чем-то заняты. Я постоянно о чем-нибудь думаю, так как же я могла заметить?

Я воззвал к своему терпению.

– Ладно, начнем с другого. Помните, как явился Валлен, поговорил с Фиклером, потом пошел в кабинку Тины и побеседовал с ней, а когда Тина вышла, Фиклер послал к нему Филипа? Помните ведь?

Она кивнула:

– Наверно, помню.

– «Наверно» ничего нам не даст. Просто вспомните, где все находились, когда Филип вернулся после разговора с Валленом. Вы где были?

– Я не обратила внимания.

– Я и не говорю, что вы обратили внимание. Просто оглянитесь в прошлое. Вот Филип выходит из-за перегородки после разговора с Валленом. Он сказал что-нибудь? Может, вы ему что-нибудь сказали?

– Не думаю, чтобы Филип был Иксом, – провозгласила Джанет. – Он женат, и у него дети. Думаю, это был Джимми Кирк. Он пытался приставать ко мне, когда я только сюда пришла. И еще он пьет – можете Эда спросить, – и считает себя лучше всех. Парикмахер, а туда же! – Вид у нее был довольный. – Это неплохая идея, насчет Джимми. Насчет того, что он и есть Икс. Мне ведь не надо говорить, что он действительно пытался меня убить. Постараюсь вспомнить, что он сказал. А важно, когда именно он это сказал?

Я был сыт по горло. Но мужчина не может ударить лежащую женщину, поэтому я воздержался от насилия.

– Вовсе нет, – уверил я, – но у меня появилась идея. Пойду посмотрю, удастся ли мне выбить что-нибудь из Джимми. Тем временем я пришлю журналиста для знакомства с вами. Возможно, из «Газетт». У меня куча знакомых журналистов. – Я встал. – Просто руководствуйтесь здравым смыслом и держитесь фактов. До скорого!

– Но мистер Гудвин! Я хочу…

Я двинулся прочь. Три шага – и я покинул кабинку, решительно зашагал по проходу, а потом обогнул перегородку. Только тут и остановился. Ждать Кремера и Пэрли мне долго не пришлось. Их лица говорили сами за себя. Мне даже не требовалось спрашивать, все ли они слышали.

– Когда вы ее пристрелите, отошлите мозг Джонсу Хопкинсу[17], – предложил я. – Если, конечно, найдете таковой.

– Господи! – промолвил Пэри. На большее его не хватило.

Кремер пробурчал:

– Она сама это сделала?

– Сомневаюсь. Чтобы поставить такую шишку, ударить надо было как следует. И вы ведь не нашли ее отпечатков на бутыли. А она выше того, чтобы беспокоиться о подобной мелочи. Мне пришлось взять паузу, но рычаг я вам оставил. Подыщите кого посметливее на роль репортера «Газетт».

– Пошли за Биатти, – приказал Кремер Пэрли.

– Да, – согласился я, – он справится. Так я могу отправляться домой?

– Нет. Вдруг она захочет снова повидаться со своим менеджером?

– Не советую об этом распространяться, – предупредил я их. – Как вам понравится ее выступление по радио с историей о сержанте Стеббинсе? Все-таки я хотел бы оказаться дома к ужину. У нас сегодня свежая свиная вырезка.

– Все мы хотели бы оказаться дома к ужину. – И вид, и интонация у Кремера были кислые. Они не изменились, когда он обратился к Пэрли: – Ну так что? Тебе все так же нужна лишь чета Вардас?

– Они мне нужны больше всего, – упрямо подтвердил Пэрли, – хотя их и не было здесь, когда она схлопотала по башке. Но, пожалуй, мы должны развернуться пошире. Можете заканчивать с ними здесь и отправляться домой на ужин, а мы, полагаю, прихватим их всех с собой. Я не особо верю, что у этой девчонки Шталь в голове полная пустота. И нам точно известно, что руки у нее не самые слабые. Всего три месяца назад она вытолкала взрослого мужика из его собственного автомобиля в канаву и уехала. Не важно, что он грубо с ней обошелся, номер она отколола будь здоров. Я все еще сомневаюсь, что она не могла сама себя огреть бутылкой. Зато мне не требуется доказательств, что она вполне могла при желании ткнуть Валлена ножницами. А если эта фифа выкинула фортель с бутылкой, только чтобы поднять шумиху в прессе, супруги Вардас по-прежнему нужны мне более всего. Но, признаю, гораздо важнее другое «если». Если кто-то действительно стукнул ее, на первый план выходит задача выяснить, кто это сделал и зачем, пока мы не поймаем Вардасов.

Кремер был все так же мрачен:

– Вы даже не начинали.

– Пожалуй, вы хватили через край, инспектор.

– Не думаю.

– Мы занимались супругами Вардас, но отсюда не ушли, следили за остальными. Потом, когда нашли девчонку Шталь и привели ее в чувство, она закрыла клапан и потребовала Гудвина. Но и тогда я бы не сказал, что мы не взялись за других. Эд Грабофф играет на скачках и должен букмекеру девятьсот долларов, и ему пришлось продать свою машину. Филип Торакко в сорок пятом слетел с катушек и год провел в психушке. Джоэла Фиклера видели на публике с Рогатым Галлахером, и пока это не доказано…

Кремер перебил его, выпалив в мою сторону:

– Фиклер – рэкетир?

Я покачал головой:

– Простите. Я без понятия. Я у него всего лишь клиент.

– Если и рэкетир, мы это выясним. – Пэрли вышел из себя, и ему было наплевать, что о нем подумают. – Джимми Кирк, видимо, объявился здесь только три года назад, и для парикмахера привычки у него дорогие. Том Йеркс в тридцать девятом сорвался, избил паренька, который развлекался с его внучкой на выходных, ну и еще известен тем, что легко сходит с катушек. Так что лично я не считаю, что мы даже не начали. Мы отвезем их всех к себе и тщательно допросим, особенно насчет прошлого вечера, можете не сомневаться. Но мне все равно нужны Вардасы.

– Алиби на вчерашний вечер у всех проверяют? – спросил Кремер.

– Да, этим занялись.

– Возьмись за них как следует. Давай. Бери столько людей, сколько тебе нужно. И не только алиби, все показания тоже. Мне чета Вардас нужна так же, как и тебе. Но если Шталь не сама себя огрела, мне нужен и кто-то еще. Вызови сюда Биатти. Пускай попробует с ней столковаться, прежде чем увезешь ее.

– Он не на дежурстве, инспектор.

– Так пусть его отыщут. И пришлют сюда.

– Слушаюсь, сэр.

Пэрли направился к телефону у кассы. Я же зашел в будку возле гардероба и набрал номер, который знал лучше всего. Ответил Фриц. Я попросил соединить меня с оранжереей, поскольку до шести еще оставалось несколько минут.

– Ты где? – проворчал Вульф.

Босса неизменно раздражало, когда его беспокоили наверху.

– В парикмахерской. – Я и сам был не особо доброжелателен. – Джанет сидела в своей кабинке, когда ее ударили по голове бутылкой с маслом. Проделав все обычные номера, копы так ничего и не добились. Чувствует она себя не хуже, чем до удара. Потребовала встречи со мной. И у нас состоялся долгий проникновенный разговор. Не могу сказать, что ничего не добился. Она предложила мне стать ее менеджером. Так что я предупреждаю вас об увольнении, ухожу в конце недели. На этом мои успехи заканчиваются. Она такая одна на миллион. Я бы с удовольствием посмотрел, как вы за нее возьметесь. Меня попросили послоняться поблизости. Я готов, но советую вам попросить Фрица вплоть до особого распоряжения увеличить закупки продовольствия.

Молчание. Затем:

– Кто там?

– Да все. Кремер, Пэрли, полицейские и персонал. После того как Джанет стукнули, они больше не пускают в заведение клиентов. Через час или около того вся вечеринка переместится на Нижний Манхэттен, не исключая Джанет. Все мрачны и подавлены, включая и меня.

– Так ничего и не добились?

– Нет, насколько мне известно. Правда, теперь я, как вам и говорил, менедж…

– Пф-ф. – Снова молчание. А после: – Оставайся там.

Связь оборвалась.

Я вышел из будки. Ни Пэрли, ни Кремера видно не было. У дверей маячил лишь один полицейский, а толпа снаружи в коридоре уже и толпой-то не была. Так, небольшая кучка народа. Я побрел в заднюю часть заведения, между опустевшими парикмахерскими креслами слева и креслами для клиентов вдоль перегородки справа.

Фиклер сидел все там же, как и три парикмахера – теперь отсутствовал Эд – в компании детективов. На этот раз я их совершенно не заинтересовал, да и с моей стороны не последовало никаких попыток изменить такое отношение.