Убийства в Солтмарше Митчелл Глэдис

Глава I

Фортели миссис Куттс

В том, чтобы рассказывать от первого лица, в особенности когда речь идет об убийстве, есть масса неудобств. Однако я был замешан в этом деле с самого начала и до конца, видел столько всего и в таких разнообразных ракурсах, и с таких разных точек зрения, что не могу оставаться в стороне и вести рассказ беспристрастно.

Я учился в Оксфорде и уже готовился к адвокатуре, когда скончался мой дядя-холостяк, оставив мне тридцать тысяч фунтов с условием, что я стану священнослужителем. Моя мать и сестры жили на двести пятьдесят фунтов в год, да еще я задолжал отцовскому другу сэру Уильяму Кингстону-Фоксу, который помогал оплатить мою учебу. Я быстренько ухватился за такую возможность и три года проработал в трущобах Ист-Энда. Потом сэр Уильям рекомендовал меня преподобному Бедиверу Куттсу, викарию деревни Солтмарш, и я стал его помощником.

Мистер и миссис Куттс мне не нравились, зато нравились Уильям и Дафни. Дафни, когда мы познакомились, было восемнадцать, а Биллу, то есть Уильяму, — четырнадцать. В Дафни я, нечего и говорить, потом влюбился. Точнее, сразу. Дафни и Уильям приходились старому Куттсу племянниками и носили ту же фамилию.

Теперь я понимаю: бикфордов шнур начал тлеть в тот роковой день, когда миссис Куттс узнала, что наша служанка, спокойная, вежливая и весьма хорошенькая деревенская девушка по имени Мэг Тосстик, ждет ребенка. Сама Мэг знала об этом, наверное, уже месяца три, но держала рот на замке, а нервы свои — на привязи. Что по меньшей мере очень похвально, ибо забеременеть, не будучи замужем, да еще у такой хозяйки, как миссис Куттс, — от эдакого впору биться в истерике (не мое выражение, а Дафни).

К чему привело открытие миссис Куттс, представить нетрудно. Девушку погнали прочь, хоть она и говорила хозяйке, что отец поколотит ее и вышвырнет на улицу, если она лишится работы; этот старый черт неизменно являлся на обе воскресные службы — он выполнял у нас обязанности жезлоносца.

Еще миссис Куттс сказала мужу, что за Мэг следует возносить общественные молитвы.

Если в Куттсе и было чем восхищаться, так лишь тем, что, несмотря на весь трепет перед женой, он никогда не позволял ей вмешиваться в свою работу. Дома она властвовала безраздельно, а в церкви, как и велит женщинам Библия, вела себя смиренно.

Общественные молитвы, ответил он жене, начнут возносить, буде того пожелает сама девушка, а потом спросил у меня, пойду ли я к Мэг домой попытаться урезонить ее отца или же ему пойти самому. Я, нечего и говорить, предоставил это ему.

В конце концов Мэг взяли к себе мистер и миссис Лори, хозяева таверны — необыкновенно, кстати, друг на друга похожие, — и обещали о ней позаботиться. Я не знал, заплатил ли им Куттс, скорее всего заплатил. Хоть он мне и не нравился, когда дело касалось его прихожан, старик вел себя исключительно достойно. Да еще выходка жены задела его за живое. Так или иначе больше мы о Мэг Тосстик ничего не слышали, до самого рождения ребенка.

Первой новость, нечего и говорить, узнала миссис Куттс.

— Ну вот и дождались, — сказала она, войдя в кабинет, где мы работали с Куттсом, сняла нитяные перчатки и, расправив, положила на маленький столик красного дерева, доставшийся ей в наследство от матери. Столешница его была выложена квадратиками эбенового дерева и светлого дуба, но в шахматы никто в доме не играл, и потому на столе помещался маленький недорогой граммофон и две жестяные коробки от сигарет. Голубая жестянка с золотыми буквами — для новых игл, желтая с красными — для использованных. Я к этим жестянкам был неравнодушен, потому что мы с Дафни частенько заводили граммофон и танцевали.

Миссис Куттс сняла довольно уродливую коричневую шляпку, водрузила ее на граммофон, привычным жестом поправила волосы.

Супруга викария была высокая сухопарая дама с тонкими светлыми бровями и темными глазами, столь глубоко посаженными, что разобрать их цвет я не мог.

Упрямая линия рта и срезанный подбородок сводили на нет все попытки носа придать лицу благородно-добродушное выражение.

Миссис Куттс уселась в единственное удобное кресло, тяжело вздохнула и принялась нервно постукивать по обитому кожей подлокотнику. Именно ее нервозность меня всегда и раздражала. Руки у нее были красивые — длинные сильные пальцы. Она неплохо играла на пианино.

Как обычно, миссис Куттс немедля начала цепляться к своему благоверному, который, к моей тихой радости, не обратил на ее приход никакого внимания, только языком недовольно цокнул.

— Тебе нечего сказать, Бедивер? — осведомилась она.

— Нет, дорогая, вроде бы нечего, — ответил ее муж. — Ты не могла бы перестать постукивать? Это мешает мне сосредоточиться на проповеди.

— Если выступление получится таким же, как в прошлый раз, совершенно не важно, сосредоточишься ты или нет, — сурово сказала миссис Куттс.

Замечание, нечего и говорить, было справедливое. В прошлый раз он и на сорок процентов не выложился.

— Ты меня обяжешь, дорогая, если не будешь называть мои проповеди выступлениями. — Старикан отложил перо, отодвинулся вместе со стулом и повернулся к жене. Я уже поднялся, чтобы выйти, но он жестом велел мне вернуться к работе. Я проверял для него цитаты из классиков.

— Вижу, не видать мне покоя, пока я не узнаю все новости, — добавил он. — Так раскрой мне душу, милая Кэролайн, и будь краткой. Проповедь нужно дописать сегодня. Завтра, как ты знаешь, мне предстоит судить матч.

Он встал, снял пенсне и одарил спутницу жизни слабой улыбкой.

Куттс был мужчина средних лет с суровым лицом и голубыми глазами. Здоровенный такой субъект, с легким наклоном торса, характерным больше для спортсмена, чем для человека, проводящего много времени за книгами. Ручищи у него были волосатые, челюсть — как у профессионального борца, под брюками обрисовывались мускулистые ноги.

Выглянув в окно, викарий вдруг заревел: «Эй! Эй там!!» Я даже подпрыгнул от неожиданности. Оконное стекло в старой раме задребезжало, а миссис Куттс испуганно вскочила.

— Не волнуйся, дорогая. Там Уильям с курами. Мальчик — сущее наказание. Буду рад, когда каникулы закончатся; правда, он нужен на игре в крикет против Мач-Хартли. Нам недостает одного игрока, потому что сэр Уильям посадил Джонстона за браконьерство. Да уж, сэр Уильям скорее отпустит матереубийцу, чем браконьера. Вот досада! Джонстон — неплохой подающий.

— Какое мне дело до крикета! Меня беспокоит этот злосчастный праздник — Августовский выходной[1].

— Ты про состязания? — Уведя разговор от своей последней проповеди, Куттс взбодрился.

— Я не про состязания, Бедивер, хотя и не сомневаюсь, что другие деревенские дела тебя не интересуют.

Старикан испустил вздох и опять заметно сник.

— А какие там могут быть дела, кроме обычных?

Супруга, увидев слабое место в его обороне, мигом сделала подачу:

— Если ты понятия не имеешь о том, что творится в деревне, то не по моей вине. Я неоднократно пыталась поставить тебя в известность. И должна тебе заметить, даже рискуя показаться навязчивой: безобразия, царящие на этих праздниках, необходимо пресекать. Если все пустить на самотек, деревня завоюет себе славу Содома и Гоморры. Твой несомненный долг объявить в ближайшее воскресенье с кафедры, — а в следующее воскресенье повторить, — что ты публично заклеймишь тех, кто на празднике в парке сэра Уильяма Кингстона-Фокса станет попирать законы нравственности и добропорядочности.

— Но, девочка моя дорогая, — ответила, собравшись с силами, отбивающая сторона. — Во-первых, епископ увидит в подобном заявлении дешевый трюк для привлечения народа в церковь, а во-вторых, откуда мне, скажи на милость, знать, как ведут себя деревенские на празднике? Ты не хуже меня помнишь, что вся моя деятельность сводится к помощи в установке чайного шатра и проведению детских состязаний — да и то если не помешает мое участие в соревнованиях по крикету. Вечером, как тебе отлично известно, я возвращаюсь сюда, закрываю окна и включаю радио. Когда люди танцуют и резвятся, священник им без надобности.

Миссис Куттс скривилась.

— Тебя ничто не трогает, Бедивер, пусть хоть вся деревня в ад провалится, — горько сказала она. — Вот и результат: и Мэг Тосстик, и все прочее. Кстати, меня даже не удостоили чести ее лицезреть, вот так! Нет, правда, положение в деревне…

— Послушай, Кэролайн, — Куттс опустился на стул, свесил между колен волосатые ручищи, — давай смотреть фактам в лицо. Все я отлично знаю. И все это сущие пустяки. Тебе знакомы здешние порядки, и не такие уж они и скверные. Я не раз в подобных случаях проводил обряд венчания и готов доказывать тебе и любому другому моралисту, что ничего сугубо греховного в таком положении вещей нет. Вот если парень не хочет жениться — дело другое. Однако, будь оно неладно, деревня маленькая, и каждый на виду, и ему обычно некуда деваться. Что же до той бедняжки в таверне, то, думаю, она еще слишком слаба и не может принимать гостей, даже тебя! А теперь, если это все…

— Нет, не все. — Миссис Куттс сложила и развела ладони. — Не все, — повторила она.

В комнате царила тишина, только муха жужжала на оконном стекле. Бедивер Куттс, женатый уже девятнадцать лет, терпеливо ждал.

— Как я сказала, я пошла ее навестить. Ребенок родился сегодня в два ночи. — Руки у миссис Куттс дрожали, лицо от негодования перекосилось. — Бедивер, мало того, что меня к ней не пустили, так еще, если верить миссис Лори, которая со мной едва разговаривала, Мэг Тосстик не желает сообщать имя отца и никому не показывает ребенка. Она непоколебима. Конечно же, все подозревают самое худшее. Это просто ужасно. А миссис Лори ей еще и потакает!

— А что здесь ужасного? — поинтересовался викарий, разворачиваясь вместе со стулом и берясь за перо.

Миссис Куттс провела языком по губам.

— Сквайр, — сказала она, понизив голос.

О моем присутствии оба, видно, забыли.

— Кингстон-Фокс? Какой вздор, Кэролайн!

Куттс стряхнул с пера чернила на промокашку.

— В любом случае… — Миссис Куттс покраснела и стала похожа на сморщенное райское яблочко.

Викарий опять развернулся.

Мне очень хотелось уйти, но я боялся их спугнуть.

— И не просто вздор, а вздор опасный. Слышишь, Кэролайн? Больше этого не говори. Сэр Уильям — наш друг и мой покровитель. Тот, кто такое измыслил, заслуживает каторги! Отвратительно! — раскричался Куттс. Лицо у него покраснело, глаза налились кровью, словно у пьяницы, дышал он как после пробежки. Волосатые ручищи с силой вцепились в подлокотники. Потом он неожиданно обмяк и заговорил тише:

— Знаю, даже лучшие из женщин любят пикантные историйки. Но, пожалуйста, Кэролайн, оставь в покое Кингстон-Фокса!

Миссис Куттс поднялась, взяла шляпу и перчатки. Не говоря ни слова, она вышла из кабинета.

Старик пожал плечами и посмотрел на меня.

— Порой я готов проклинать все праздники, — сказал он. — Причем, по общему мнению, Уэллс, она права. Да, деревенские ведут себя неприлично. Однако меня это как-то не волнует и никогда не волновало.

Да, нечего и говорить, миссис Куттс не без странностей. Ведь замужняя женщина, пусть и нет своих детей, но — и только старик Куттс этого не понимал — она совершенно не выносила, когда местные жители предавались безыскусным сельским утехам — плеснуть приятелю воды за шиворот на деревенском празднике, поваляться с подружкой на травке или прогуляться с ней в обнимку вечерком. Понятия добра и зла тут были ни при чем. Просто у нее имелся пунктик, что любые сексуальные отношения — вещь страшно неприятная и нечистая. А вообще-то деревенские вели себя почти пристойно. Молодые люди крутили любовь, а если это приводило к последствиям, шли к священнику и просили сделать оглашение. В целом то была нормальная публика, и к данному вопросу подходили они вполне практично. Иногда парни, ухаживая за девушками, заранее копили деньги на свадьбу, а уж если что-то случалось, а парень проявлял нерешительность, мы со стариной Куттсом его подталкивали — тихонечко или посильнее — к женитьбе.

Нечего и говорить, странно, что Мэг Тосстик ни в какую не соглашалась назвать имя отца, но я не понимал, какое до того дело миссис Куттс. К сожалению, у Мэг была подпорченная кровь. В Моут-Хаусе, где теперь проживают супруги Гэтти, раньше размещалась частная лечебница для душевнобольных. Однажды ночью одному пациенту удалось бежать, и он изнасиловал нескольких женщин и убил троих мужчин. Мэг была потомком того сумасшедшего и некоей Сары Парсетт. Кэнди, Боб Кэнди, работавший в таверне барменом, а по совместительству еще и вышибалой, тоже происходил по прямой линии от того несчастного. Между прочим, Боб ухаживал за Мэг Тосстик. Однако, будь он отцом ребенка, отчего бы ему не признать его и не жениться? Когда я без обиняков повел о том речь, он только сердито на меня покосился и сплюнул; я сделал вывод, что отец не он и что произошедшее немало его злит. И я, нечего и говорить, отступился. Какой смысл изображать сурового пастыря?

За чаем разговор опять пошел о предстоящем празднике. Для его проведения арендуется парк сэра Уильяма; две трети выручки сквайр отдает в фонд церкви. Устроители аттракционов платят пять фунтов наличными и дают нам шатер — в обмен на разрешение взимать с народа деньги за катание на карусели, качелях-лодочках, метание дротиков и стрельбу на призы. Аттракцион «сбивание кокосов» мы устраиваем сами; старый Лори, хозяин таверны, достает нам кокосы в несметном количестве через своего приятеля на лондонском рынке. В позапрошлом году мы сколотили помост, а для защиты зрителей натягиваем теннисную сетку. Мы с Уильямом руководим этим аттракционом в перерыве между иннингами крикетного матча с командой соседней деревни — еще один непременный атрибут Августовского выходного — и получаем пятьсот процентов прибыли. А на время матча нас заменяет старый Лори, и это очень с его стороны любезно, потому что каждый год он пытается добыть разрешение на торговлю пивом, и каждый год городской совет, возглавляемый сэром Уильямом, следуя рекомендации Куттса, который, в свою очередь, покоряется неизбежному в лице супруги, отвечает ему отказом.

Лори никогда не держит за это зла. Добродушный такой тип.

В следующую среду за чаем миссис Куттс заявила, что не представляет, как рассадит пятнадцать почетных гостей на девяти складных стульях, и послала Дафни попросить стулья у миссис Гэтти. Дафни схватила под столом мою ладонь и быстро сжала три раза, что у нас означало сигнал SOS. Она боялась идти в Моут-Хаус одна, ибо у миссис Гэтти — такая полная женщина безмятежного вида и всегда в очках с золотой оправой — в голове сплошные тараканы. Она любит сравнивать людей со «зверями полевыми и лесными»[2]. В высшей степени необычно и поучительно, если у тебя ум настроен на философский лад.

Меня она считает козленком. То есть буквально. Однажды она привязала мою ногу к ножке стола скользящим узлом. Теперь-то, нечего и говорить, я ее хорошо знаю, и когда прихожу, — а прихожу я к ней часто, поскольку муж у нее все время в разъездах и ей одиноко, — то сажусь на один стул, а на другой кладу ноги. И представьте, действует: она считает жестоким привязывать животное за шею. Что в маньяках хорошо — так это их замечательная логика. Стоит вам принять их точку зрения и беспокоиться больше не о чем — если они не склонны к убийству; тогда уж принимать их точку зрения совершенно незачем, если опять же вы не настолько философ!

Итак, после чая мы с Дафни отправились в Моут-Хаус. Он находится недалеко от деревни, чуть в стороне от главной дороги. Типичный старинный дом мрачного вида, прячущийся среди кустарников, а вокруг высокий кирпичный забор с большими воротами.

Мы прошли по дорожке, позвонили в дверь и были впущены лично миссис Гэтти, поскольку она держала только двух служанок — горничную и кухарку, и у горничной был выходной. Кухарка дверь никогда не открывала из принципа. «У меня другие обязанности», — говорила она, и что тут возразишь? Миссис Гэтти часто сравнивала кухарку с уткой, но поскольку та была из Эйлсбери, где к разведению уток относятся трепетно, то принимала это за комплимент. Ну, оно и к лучшему.

Миссис Гэтти провела нас к себе в будуар — бывшую палату для буйных. Усадив нас и закрыв дверь, она на цыпочках прокралась к своему стулу, уселась и взволнованным шепотом сообщила:

— Свершилось! Дело свершилось!

— Здорово! — сказал я, пребывая, нечего и говорить, в полном недоумении.

Дафни вздрогнула и послала мне нервный взгляд. Я перешел к цели нашего визита.

— Э… не могли бы вы дать нам пару раскладных стульев для праздника?

Миссис Гэтти ответила очень ласково:

— Я и три дам, только никому не говорите. То есть насчет моего Джексона. Не говорите, ладно? Мне мистер Берт сообщил. По-моему, вышло просто чудесно. Так не рассказывайте!

Мы пообещали никому не рассказывать, и еще я пообещал прислать за стульями скаутов с тачкой.

Миссис Гэтти не подвела, и мы получили три отличных стула. В тот вечер Дафни меня поцеловала, и вообще все было прекрасно за исключением похождений Билла. Впрочем, завершились они счастливо, и мы благодаря им получили еще двух — причем неоценимых — помощников в подготовке к празднику.

Старый Куттс, пока мы с Дафни ходили к миссис Гэтти, куда-то отправился и к нашему приходу не вернулся, и потому я засел в кабинете и занялся арифметикой — нужно было сделать разные подсчеты для закупки продуктов и игры в кокосы. Дафни взяла на себя список призов. Миссис Куттс отправилась на кухню портить ужин и настроение кухарке. Уильям пришел и снова ушел, и все, нечего и говорить, было отлично.

В десять вечера зазвонил телефон, и истеричный женский голос потребовал немедленного прибытия Куттса в Бунгало — это дом в районе каменоломен. Поскольку предоставить Куттса я не мог, то побежал сам, не забыв сунуть в карман молитвенник. Из невнятных выкриков звонившей я заключил, что кто-то из живущих у каменоломен, будучи в подпитии, свалился в карьер. Ограда там была никуда не годная, а потом какой-то хулиган и вовсе ее сломал. Позже ее починили, но только с одной стороны — как раз там, где никто не ходит. Проживал в Бунгало один тип по имени Берт, здоровенный такой верзила… впрочем, о нем в другой раз.

Полторы мили от дома викария до Бунгало я шагал добрых сорок минут. После поворота с главной дороги пришлось почти все время идти в гору по невообразимо кривой каменистой козьей тропе. Она вилась вверх по уступам прибрежных холмов с той стороны, где располагались карьеры, а потом спускалась к морю через заросли папоротника, дрока и вереска.

Пустынный берег бухты с песчаными дюнами ничего интересного собой не представлял — там можно было разве что купаться, загорать, да любоваться пещерой, небольшой и совершенно не примечательной. Я не понимал, кто в здравом рассудке мог построить дом в такой открытой и уединенной местности. Хотя теперь-то, нечего и говорить, понимаю.

В холле и еще в одной комнате горел свет. Подойдя к двери, я услышал сверху странное царапанье, но подумал, что это кошка. Взяв молоток, я постучал в дверь, и тут какой-то негодник резко ее распахнул — у меня даже молоток выскочил из руки; я перелетел через порог и едва не рухнул на пол. Не успел я извиниться за такую манеру входить, как дверь захлопнулась и мужской голос произнес:

— Да это же юный Уэллс!

Другой голос, принадлежавший Уильяму Куттсу, воскликнул:

— Да это же Ноэль!

А третий голос, женский, который я сорок минут назад слышал по телефону, сказал:

— Ну слава Богу, за тобой пришли, дружочек.

Меня проводили в освещенную комнату, и в течение следующего часа, пока я оставался в Бунгало, и потом, когда мы с Биллом шли домой, он поведал мне некую таинственную историю. Уильям, сам по себе на редкость безвредный ребенок, непременно ухитряется влезть в любую неприятность, которая происходит в непосредственной близости. Когда он был еще в начальной школе, там случился пожар, и именно Уильяму, единственному из девяноста с лишним учеников, пришлось вылезать через слуховое окно и прыгать на растянутую внизу простыню. Вскоре после этого Куттс забрал его из школы: мальчика наказывали за то, что он воевал с дразнившими его ребятишками. Старик написал директору разгромное письмо и перевел племянника в другую школу.

Учитывая, что Уильяму пришлось ставить рекорд по прыжкам из окна исключительно по своей вине — он в ту минуту пытался тайно проникнуть в дом после ночного набега на директорский сад, — Куттс, по моему личному мнению, обошелся с директором слишком сурово. Впрочем, не мое это дело.

Глава II

Фортели обитателей Моут-Хауса и фортели в бунгало

Приключения Уильяма Куттса начались в тот же день, среду, когда скауты, захватив тачку, отправились в Моут-Хаус забрать обещанные стулья для праздника. Миссис Гэтти любит молодежь и потому пригласила ребят в столовую, накормила лепешками и угостила домашним имбирным пивом и самодельными ирисками. Потом все отправились со стульями обратно, а Уильям, как старший патрульный, любезно предложил хозяйке помочь с мытьем посуды. Миссис Гэтти это чрезвычайно понравилось, так как горничную она отпустила, а кухарка все силы отдавала приготовлению обеда. Было семь вечера или полвосьмого, еще светло, хотя погода никуда не годилась для конца июля. Я вообще не могу припомнить другого такого дождливого и противного лета. Мы очень надеялись, что в день праздника будет ясно.

Домой Уильям явился донельзя взволнованный, и я удивился; такие ребята — крепкие, сильные, всегда веселые и спокойные — ни с кем не ссорятся, ни на кого не обижаются, даже в школе. Упомянутый мной ранее случай — исключение. Добродушный по натуре, Уильям принимал мир таким, каков он есть, без всякого недовольства, вопросов и волнений. И потому, когда он ворвался к нам с видом человека, раскрывшего Пороховой заговор, я был несколько озадачен, но рассказу его не поверил. А сообщил он, что мистер Джексон Гэтти убит. Дафни перепугалась, и я взялся за мальчишку всерьез.

— Глупости какие!

— Нет, — ответил Уильям. — Мне миссис Гэтти рассказала, пока мы мыли посуду. Дело, мол, свершилось. Она говорит, и вам с Дафни пыталась рассказать, но вас одни только стулья интересовали.

Я нахмурился и стал обдумывать этот вопрос. Те же самые слова миссис Гэтти говорила и нам и упомянула о муже. Всякому ясно, что, услышав от особы вроде миссис Гэтти какое-нибудь странное замечание, не придашь ему такого значения, как словам нормального человека. С другой стороны, фраза «Дело свершилось!» звучит чуточку зловеще даже в устах слабоумного. Я тщательно допросил Уильяма, но ничего нового из него не вытряхнул. Он собрался идти к констеблю Брауну — нашему защитнику правопорядка, — чтобы поставить его перед фактом.

Неожиданно мне в голову пришла идея получше. Нечего и говорить, мне не помешало бы избавиться от Уильяма и побыть вдвоем с Дафни, но не впутывать же Брауна — он хоть и хороший малый, но явно не семи пядей во лбу.

— Слушай, Уильям, у сэра Кингстона-Фокса гостит некая миссис Брэдли-как-то-там… или как-то-там-Брэдли. Она просто гигант мысли в области психологии. Отведи ее завтра к миссис Гэтти. Уж она ее наизнанку вывернет, но выяснит, в чем дело. Поверь мне, полиция тут не нужна.

Я убедил Уильяма не ходить к Брауну, однако он уперся и желал отправиться за миссис Брэдли тотчас же. Меня это устраивало, поскольку мы с Дафни оставались одни, и я решил его, так сказать, подстегнуть.

— Они сейчас обедают.

— Вряд ли. Сэр Уильям садится обедать в половине седьмого, а теперь уже начало девятого. Пойдемте со мной, Ноэль, ну что вам стоит.

Я, нечего и говорить, отказался. Нет, честно, я же не думал, что дело серьезное. Он двинулся один. В Манор-Хаусе его провели в гостиную, где Маргарет Кингстон-Фокс — дочь сэра Уильяма, величественная, точно сама Юнона, — представила гостя даме, страшнее которой, если верить его словам, он отродясь не видывал. Маленькая и худенькая, морщинистая, желтая, с пронзительными черными глазками и руками, как птичьи лапки, похожая на ведьму. Когда к ней подвели Уильяма, она громко фыркнула, потом взяла его за подбородок и издала хриплый попугаичий крик. Она вообще напоминала попугая: вечернее платье у нее было из голубого бархата, а жакетка (Дафни назвала ее именно так) желто-оранжевая. Уильям решил, что если у миссис Гэтти в голове тараканы, то у этой — ядовитые осы. И взгляд у нее был зловещий. Однако голос оказался просто прекрасным; его оценил даже Уильям, который начисто лишен музыкального слуха (хоть и поет каждые каникулы в церковном хоре, поскольку дядя у него викарий). Старая дама и Маргарет серьезно выслушали его рассказ, и миссис Брэдли пожелала отправиться с ним в Моут-Хаус и во всем разобраться. Весть об убийстве мистера Гэтти Маргарет скорее порадовала, но под натиском здравого смысла она выразилась сдержанно: что он, мол, был препротивный тип и что случаются же такие жуткие вещи.

Итак, они втроем отправились к Гэтти. Сэр Уильям и гости-мужчины уже занялись портвейном и дам не провожали. Скорее всего даже не знали, что те ушли.

Дверь открыла сама миссис Гэтти. Разговор начала Маргарет — спросила, правда ли, что мистера Гэтти постигла злая участь. Хозяйка не ответила, только беспокойно поглядывала на миссис Брэдли и бормотала:

— Змея или крокодил?.. Крокодил?.. Или змея?..

Подобный прием к дружеской беседе, нечего и говорить, не располагает, однако, к счастью, миссис Брэдли, больше недели прогостившая в Манор-Хаусе, была наслышана о странностях бедной миссис Гэтти, и такое приветствие ее не обескуражило. Она учтиво сказала:

— Наверное, крокодил. Меня обычно относят к ящерам. Такой уж мы, йоркширцы, народ. Вообще интересно наблюдать человеческие типы в разных графствах и даже в разных деревнях.

Это навело хозяйку на ее любимую тему, и ее не сразу смогли вернуть к разговору о мистере Джексоне Гэтти.

— А, Джексон. Да, разумеется. Все кончено, да, осталось только труп найти.

— А где труп? — поинтересовалась миссис Брэдли.

— Если бы вы знали нашу деревню, как знаю я, — начала миссис Гэтти, к великому разочарованию Уильяма, жаждавшего услышать подробности убийства, — вы бы сидели и смеялись, смеялись бы и смеялись — как я. Это до того смешно, что и словами не передать! И смешнее всех — жена викария!

— Послушайте, миссис Гэтти, — начал Уильям, но никто не обратил на него внимания.

— Я ее считаю верблюдицей, — продолжала хозяйка. — Она, чуть что, вопит и кусается. И на колени встает — когда молится. А еще есть та дамочка из Бунгало. Женщина на содержании, представляете, дорогой крокодил? Что вы об этом думаете?

— Возмутительно, любопытно и старомодно.

Наверное, миссис Гэтти задумалась, переваривая сию краткую оценку греховности мира, потому что, по словам Уильяма, она целую вечность сидела тихо, а он тем временем записывал разговор в свой скаутский блокнот. Наконец она торжественно кивнула.

— Кое-кто в Манор-Хаусе мог бы рассказать побольше, если бы захотел. А взять эту девчонку, Тосстик. Вся история кажется мне совершенно невероятной, просто невероятной, от начала и до конца. Во-первых, она вообще не из тех девушек, которые рожают незаконных детей. Во вторых, она должна бы сообщить имя отца — как все деревенские девушки, — и мы проследили бы, чтобы он поступил как положено. В-третьих, я думаю, у ребенка какие-то отклонения, раз его никому не показывают. И наконец, хозяева таверны ведут себя странно.

— И в чем же странность? — вежливо поинтересовалась миссис Брэдли.

— Не знаю. Меня просто удивляет, что они вдруг стали такие добрые. Этот Лори даже имеет процент с кокосов, которые привозит к празднику. А деревенским ребятишкам дает за пустые бутылки не больше фартинга. Они их собирают по кустам после пикников, и он должен бы платить славным деткам полпенса, вот как я, когда мне приносят бутылки — для моего вина… Теперь-то он уж точно умер. Я про Джексона, конечно.

Миссис Брэдли тоже достала маленький блокнотик и потихоньку записывала — стенографическими значками, по мнению Уильяма. Потом я обнаружил, что это какой-то новый, неизвестный метод стенографирования.

— Бедный Джексон, — сказала миссис Брэдли.

— Что ж, — ответила миссис Гэтти, — если человек желает быть волком, то его нужно запереть в клетку, как волка. А вся штука вот в чем: его заперли в загоне для овец! Смешно, правда?

— Смешно и умно, — подтвердила миссис Брэдли, продолжая записывать.

— Заперт. Вот смешно-то — заперт! До чего ж скверная погода для лета!

— Заперт в загоне для овец! Это нужно запомнить, — сказала миссис Брэдли и издала свой обычный клохтающий смешок. И поднялась.

На улице, когда хозяйка закрыла за ними дверь, миссис Брэдли отправила Маргарет домой и только собралась заговорить с Уильямом, как миссис Гэтти опять выскочила наружу и схватила ее за руку.

— А знаете, что я думаю? — спросила она.

— Нет.

— По-моему, Верблюдица считает, что ее преподобный муженек и есть отец ребенка Мэг Тосстик.

Уильям, пересказывая мне эти события, вставил:

— Вот чушь-то, правда же, Ноэль?

Я тогда выразил согласие, но в душе был далек от такой уверенности. Миссис Куттс любой бред придет в голову!

Высказавшись, миссис Гэтти устремилась домой, а миссис Брэдли повернулась к Уильяму:

— Мальчик мой, в здешней церкви есть подземная часовня?

Уильям ответил утвердительно.

Дело уже шло к ночи.

— Тогда отведи меня, — приказала миссис Брэдли. — Нужно поторапливаться, а то, я вижу, дождь начинается.

И Уильям проводил ее к церкви. Они прошли через покойницкие ворота и обошли южную дверь с аркой в нормандском стиле — и скоро очутились у каменной лестницы, ведшей вниз. Чуть дальше середины пролета ее перегораживала тяжелая железная дверь.

— Попробуем разглядеть через перила или пойдем внутрь? — спросил Уильям.

— Я бы предпочла спуститься, — ответила миссис Брэдли.

— Хорошо. Пойду схожу за ключами, — предложил вежливый Уильям. — Вы не хотите пройти через церковь? Если согласитесь, то ключ и не нужен. И можно будет свет зажечь.

— Это меня вполне устраивает. Думаю, мистер Джексон Гэтти, живой или мертвый, находится в часовне.

— Кто вам сказал? — разволновался Уильям.

— Миссис Гэтти, только она сама того не знает.

— Да ладно! — не слишком учтиво бросил Уильям.

В церкви они прошли по главному проходу и очутились в ризнице. Здесь Уильям отодвинул в сторону кокосовую циновку. За ней оказалась подъемная решетка.

— Теперь осторожнее, — предупредил он. — Дверь, кстати, довольно новая. Здесь раньше была усыпальница, и говорят, одна дамочка туда закатилась и прихватила пару черепов. И тот тип, который работал тут до моего дяди, навесил снаружи железную дверь, а здесь — вот эту решетку. Она фута на два пониже площадки, и забраться туда нелегко.

Он сочувственно посмотрел на миссис Брэдли.

— Наверное, вам лучше остаться здесь. Я к тому, что незачем вам шею ломать.

Его спутница усмехнулась и ответила:

— Давай поднимем решетку. Может, спускаться и не понадобится.

Они подняли решетку и стали вглядываться в глубину подземелья. Потом миссис Брэдли негромко позвала:

— Мистер Гэтти! Мистер Гэтти!

В лучах света возникла темная фигура. (Передаю слова Уильяма. Нечего и говорить, вряд ли там и впрямь были лучи света.)

— Наверх, мистер Гэтти, сюда, поднимайтесь! — воскликнула миссис Брэдли.

Они с Уильямом легли плашмя и помогли маленькому человечку вскарабкаться наверх.

— Боже милостивый! — простонал Джексон Гэтти. — Боже милостивый! Тысяча благодарностей! До чего я хочу есть! Как же, наверное, волнуется бедная Элиза!

— А теперь, — миссис Брэдли, по-матерински отряхивала с него пыль, — скажите, как это назвать? Перепугали нас всех!

— Мне ужасно жаль. — Он нервно покашлял и улыбнулся. — Элиза меня никогда не простит.

Увидев длинные хищные зубы Джексона Гэтти, Уильям (по его словам) едва не закричал «Волк!».

— Я поддался соблазну и заключил пари. Думаю, я его выиграл.

Миссис Брэдли направилась из церкви вон.

— Ах, простите, — смутился Гэтти. — Не следовало об этом упоминать в таком месте.

Уильям опустил решетку, прикрыл ее циновкой и выключил свет. Потом затворил входную дверь — у старого Куттса был пунктик: церковную дверь запирать не следует. Зато его супруга утверждала, что там прячутся влюбленные парочки; а уж эта часть рода человеческого, нечего и говорить, всегда вызывала ее ненависть.

Потом Уильям последовал за остальными через покойницкие ворота и успел услышать обрывок разговора:

— Именно по предложению мистера Берта я позволил заключить себя в часовне. Однако я был уверен…

Тут, как показалось Уильяму, мистер Гэтти оборвал фразу, потому что услышал его шаги. И миссис Брэдли не попросила продолжать. Уильям хотел уже пожелать спокойной ночи и пойти домой, но она шагнула к нему и, к его удивлению, вложила ему в руку десятишиллинговую банкноту и поблагодарила.

Далее, должен признать, я не способен проследить ход его мыслей. Нечего и говорить, мальчик четырнадцати лет рассуждает не так, как другие разумные существа, и этим все сказано.

По мнению Уильяма, самое малое, что он мог сделать, дабы отработать полученный гонорар, это отправиться в Бунгало, где проживает мистер Берт, и выразить ему порицание за тяжелый проступок — заточение бедного мистера Гэтти в часовне. И потому, несмотря на сумерки и противный моросящий дождик, а также на то, что до Бунгало было мили полторы и дорога туда проходит через каменоломни — место уединенное и опасное, и, если верить деревенским, кишащее привидениями, — он бодрым скаутским шагом, в лучших традициях американской приключенческой прозы, двинулся к резиденции Берта. Я, как уже сказал, логики тут не усматриваю, но Уильям считал, что поступает совершенно правильно.

О приходе Уильяма хозяину доложил Фостер Вашингтон Йорк, здоровенный негр — единственный слуга в доме.

Берт устроился в удобном кресле, а на коленях у него сидела Кора, и ни тот, ни другой не шевельнулись, когда слуга объявил о приходе Уильяма. Они только улыбнулись гостю, и Берт спросил:

— Привет! Зачем пожаловал?

А Кора, которой Уильям немедленно начал восхищаться, сказала:

— Садись, будь как дома. Пирожное хочешь? Эй, чумазенький, принеси-ка пирожное!

Появился Фостер Вашингтон Йорк с пирожным, и Уильям присел на ближайший стул. Никогда еще, признавался он позже, не приходилось ему попадать в столь затруднительное положение. Он пришел, чтобы обвинить Берта в покушении на жизнь Гэтти, а теперь, оказавшись лицом к лицу с этим здоровенным белобрысым весельчаком, явно прекрасным спортсменом, который к тому же словно какой-нибудь восточный владыка держал на коленях самое прекрасное в мире существо, мальчик понимал: ужасно глупо обвинять его в покушении на такого ничтожного червяка, как Гэтти.

Наконец Уильям сказал:

— Вы, наверное, удивляетесь — зачем я пришел?

— Да нет, чего там, — заверил Берт. — Ты ведь сын викария?

— Племянник, — поправил Уильям, и воцарилось молчание. Потом Кора вскочила и, открыв дверь, велела Фостеру Вашингтону Йорку нести ужин.

— Ой, мне пора, я пойду. — Торопливо расправившись с пирожным, Уильям поднялся.

Прекрасная богиня рассмеялась, толкнула его обратно на стул и чмокнула в щеку.

— Ничего подобного! — заявила она. — Такой славный мальчуган уж точно не откажется заморить червячка.

Если верить Уильяму, то был самый страшный момент в его жизни, но он смог выдавить:

— Я… мы выпустили из часовни мистера Гэтти, и вы не думайте… мы знаем, что это ваша работа!

— Ну-ка, ну-ка. — Берт подался вперед.

— Он заключил с вами пари, — в отчаянии пояснил Уильям, — что не побоится остаться запертым в часовне. Просто ужасно — бросить вот так человека одного. Ведь могло и убийство выйти, разве нет?

Берт засмеялся и сказал, что в таком свете он случившееся не рассматривал.

Тут вошел Фостер Вашингтон Йорк и стал накрывать на стол. Появилась дичь, всевозможные салаты, большой кувшин с компотом и еще один со сливками, печенье, пирожные, сыры, копченый язык и мясной паштет. Вечер становился все лучше.

В конце ужина Берт вдруг чертыхнулся: вспомнил, что ему нужно забрать со станции большую посылку с книгами. Кора посоветовала взять с собой слугу, а Уильяма попросила посидеть пока с ней. Ходить, мол, они будут недолго — до станции меньше мили, — а он поможет ей скоротать время, рассказывая об освобождении мистера Гэтти.

Уильям почти ничего не мог добавить к тому, что они уже знали, но когда с ужином было покончено и посуда убрана — Фостер вернется и вымоет, — Кора и Уильям придвинули к камину кресла, и он с готовностью повел речь о вызволении мистера Джексона Гэтти из плена.

— А знаете, у миссис Гэтти есть забавная привычка сравнивать каждого с каким-нибудь животным. Например, старого Гэтти она считает волком. Смешно, он же такой дохляк. Когда его выпустили, он первым делом выразил надежду, что никому не причинил беспокойства. Он волновался о миссис Гэтти, а не о себе. Если миссис Гэтти и вправду свихнулась, почему она не в лечебнице? Да, кстати, о лечебнице — вы читали в газете про драку двух психов? Один другого укокошил, и даже санитары перепугались. Еще бы, кругом кровь, мозги, и все такое.

Словом, мальчик, как умел, поддерживал светский разговор.

Кора, содрогнувшись, сказала:

— Давай-ка задернем шторы и включим свет. Еще не совсем темно, но от этих сумерек у меня мороз по коже. Мне нравится и тишина, и покой, только дом у нас уж больно уединенный. Кругом одни торфяники да каменоломни, да одна дорожка к деревне. Иногда мне прямо страшно. Хорошо еще зимой здесь не живем. Я бы на нервной почве с ума съехала!

— Но ведь с вами мистер Берт.

— С призраками и Дэвид ничего не поделает, правда, дружочек? Я так думаю. Ты знаешь, что одно из тех жутких убийств совершили у нас за домом, в саду? Ну, тот псих, который удрал из Моут-Хауса. Это, конечно, случилось очень давно, и нашего дома тогда еще не было, но кто-то пометил то место — положил там серый валун, и часто, пока Дэвид работает, я там сижу, шью себе сорочку или одежду чиню, и думаю — не бродит ли по ночам тот бедняга? Честное слово! Ни за какие коврижки не поменялась бы местами с миссис Гэтти и не согласилась бы жить в Моут-Хаусе. Хоть озолоти! Неудивительно, что у нее в голове помутилось. Гос-спо…

Он поперхнулась от ужаса.

— Слышишь, дружочек? — прошептала она. — Что там такое?

Кто-то медленно передвигался по крыше прямо у них над головами. Раздавались скрипы, словно по черепице волокли тяжелый предмет. Кора вцепилась Уильяму в коленку.

Уильям — не робкого десятка. Он убрал с коленки ее руку, встал, взял кочергу и направился к двери.

— Ой, не надо, дружочек! — Кора вскочила, схватила его за плечо. — Не бросай меня! Не открывай дверь, — в ужасе стонала она; возня наверху возобновилась. Кто-то явно полз по крыше и иногда оскальзывался.

— Нужно пойти, — сказал Уильям, который, наверное, побледнел. — Это просто кто-то дурачится. Какой-нибудь мальчишка деревенский. Я его шугану.

— Не ходи, — умоляла хозяйка. — Меня не бросай!

Кора так сильно за него ухватилась, что Уильям чувствовал плечом биение ее сердца; она была девушка рослая. Оба внимательно слушали, но ничего не услышали. Постепенно их испуг прошел. Уильям осторожно освободился. Они еще послушали.

— Наверное, — шепотом начал Уильям, — это здоровенный кот. Они же бывают очень большие, с собаку размером. И звуки такие, будто кот возился.

Страницы: 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Вниманию читателя предлагается сборник анекдотов. Тонкий юмор, блестящее остроумие, забавные парадок...
Вниманию читателя предлагается сборник анекдотов. Тонкий юмор, блестящее остроумие, забавные парадок...
Вниманию читателя предлагается сборник анекдотов. Тонкий юмор, блестящее остроумие, забавные парадок...
Вниманию читателя предлагается сборник анекдотов. Тонкий юмор, блестящее остроумие, забавные парадок...
Нет такого человека, который хоть раз в жизни не сходил бы к кому-нибудь в гости или не принял гостя...
Эта книга представляет собой уникальный сборник тестов, которые помогут определить, насколько легко ...