Тупое орудие Хейер Джорджетт

– С тем же успехом можно сказать, что вы – его крест, – сказал Ханнасайд, усмехнувшись. – Он сказал что-то темное о коварных сердцах и лукавых языках, и, по-моему, это относилось к вам.

– Да неужели? Удивляюсь, что он не назвал меня змеем и исчадьем ада. Но ничего, он еще успеет. Я не возражаю, пусть цитирует Библию, хотя это, строго говоря, нарушает дисциплину, – лишь бы он не вбил в свою дурацкую голову, что меня надо спасать. Однажды меня спасали, и этого достаточно. Даже чересчур! – добавил он, явно припомнив некоторые подробности. – Мерзенькие брошюрки про Заблудшую Овцу и Зеленого Змия, – пояснил он. – Забавно, но, когда сталкиваешься с этими нравоучительствующими типами, они всегда заранее убеждены, что ты прямо грех ходячий. И переубедить их немыслимо. Это, как говорится, фиксация.

Ханнасайд, знавший об увлечении сержанта психологией, которое завело его бесстрашные стопы в странный мир ублюдочных слов и рискованных теорий, поспешил потребовать у него отчет о дневных трудах.

– Ну что ж, дела бьли интересные, но, как Гласс говорит про меня, темные, – сказал сержант. – Возьмем нашего друга Абрахама Бадда, и сразу же первое неожиданное событие дня. Чтобы вы подумали: когда я утром пришел в управление, его светлость уже ожидал меня на ковре.

– Бадд? – переспросил Ханнасайд. – Вы хотите сказать, что он приходил сюда?

– Именно так, шеф. Пришел, как только прочел новость в вечерней газете. С вашего позволения, замечу, что скоро они начнут выпускать вечерние издания до завтрака. Так или иначе, у мистера Бадца была газета под мышкой и изо всех пор сочилось желание помочь.

– Продолжайте, – сказал Ханнасайд. – Он что-нибудь знает – или ему что-то нужно?

– Как вы увидите, ничего особенного, – ответил сержант. – По его словам, он ушел из «Грейстоунз» через садовую калитку примерно в 21. 35.

– В любом случае это совпадает с показаниями миссис Норт! – сказал Ханнасайд.

– Значит, вы что-то выудили из нее, супер?

– Да, но продолжите ваш доклад. Если Бадд ушел в 21. 35, он, вероятно, не мог ничего видеть. Зачем он пожаловал в Скотленд-Ярд?

– Страх, – кратко заключил сержант. – Я достаточно читал о причинно-следственных закономерностях, так что мне было ясно как Божий день… л – К черту закономерности! Чего боялся Бадд? Только не говорите мне о Младенческих травмах или Торможении, потому что меня это не интересует! Если бы вы еще соображали, что вы несете, это можно было бы вытерпеть.

Привыкший к непониманию сержант лишь вздохнул и с несокрушимым добродушием продолжал:

– Ну, пока что я не добрался до причины его испуга. Он называет себя независимым посредником, а, насколько я могу судить, покойный Эрнест имел привычку использовать его как ширму каждый раз, когда хотел провернуть дельце, за которое, строго говоря, лучше бы ему не браться. По крайности, так это представляется, если взять в расчет то, что мы знаем, и учесть некоторую застенчивость нашего друга Бадда.

– Я сразу сообразил, что он маклер. В бумагах Флетчера есть несколько копий писем к нему и сколько-то его ответов. Пока у меня не было времени просмотреть их внимательно. А отчего он поехал к Флетчеру в девять вечера?

– Именно тут разговор стал, как говорится, трудным, – ответил сержант. – Ну и, конечно, не побожусь, что поверил всему, что Балд мне нарассказал. Пот с него тек ручьями. С другой стороны, день был жаркий, а он человек тучный. В общем, суть состояла в том, что по телефону было не очень хорошо слышно, и поэтому произошло какое-то недоразумение относительно каких-то чрезвычайно конфиденциальных инструкций покойного Эрнеста по… га… еще более конфиденциальному делу. Мистер Бадд, не желая вновь доверять тайны телефону, сам поехал к покойному Эрнесту.

– Попахивает липой, – сказал Ханнасайд.

– Попахивало и кое-чем похуже, – откликнулся сержант. – Мне пришлось открывать окно. Но, учитывая, что нам нужен отнюдь не Бадд, я не слишком на него нажимал. Я счел необходимым все же спросить, не привело ли вышеуказанное недоразумение к какой-либо размолвке с покойным Эрнестом.

– Абсолютно верно, – кивнул Ханнасайд. – И что он сказал?

– О, он вел себя так, словно я его духовник! – ответил сержант. – Это можно приписать моей доброте и обаянию, а можно и не приписывать. Но он раскрылся, как мак на солнышке.

– Поменьше поэтических образов, – сказал Ханнасайд.

– Как угодно, шеф. Другими словами, он меня прижал к груди, как родного. Весь истекал маслом и тем, что я счел малоправдоподобной откровенностью. Он ничего от меня не утаил – по крайности, ничего из того, о чем я уже пронюхал. Маленькая размолвка была, ибо покойный Эрнест полагал, что некоторые его указания выполнены, а на деле они не были выполнены, потому что по телефону было плохо слышно и почему-то еще. Тем не менее когда покойный Эрнест взял себя в руки, все утряслось и они расстались как братья.

– О! Весьма правдоподобно, – заключил Ханнасайд. – Может, так оно и было.

– Да, но я скажу вам забавную вещь, – заметил сержант. – Весь день я отмахиваюсь от мух, но за все то время, что малыш Абрахам был у меня, на него ни разу не села ни единая муха.

– О! – опять сказал Ханнасайд. – Он такой, да?

– Да, – подтвердил сержант. – Такой. Больше того, супер, хотя мы с вами и не сходимся насчет психологии, я знаю, когда человек взвинчен. Малышу Абрахаму стоило особого труда устоять на земле. И должен сказать, это ему удалось. И еще он ответил на все мои вопросы прежде, чем я успел задать их. И он нарисовал мне картину своей души в тот момент, когда он прочел о смерти покойного Эрнеста, – настоящий шедевр! Сначала его как подкосило; потом он сообразил, что это случилось почти через полчаса после того, как он ушел от покойного Эрнеста. Тут у него появилась надежда, что он вообще не будет замешан в деле, но через каких-нибудь несколько секунд он вспомнил, что дал дворецкому покойного Эрнеста свою карточку; больше того, было слышно, что Эрнест обращается к нему громко и сердито. И наконец, как громом его поразило то, что покойный Эрнест проводил его через сад, так что никто не подтвердит время его ухода. Собрав все эти факты, он осознал, что находится в весьма сомнительном положении, и единственное, что он может сделать, это прямо пойти к добрым дядям полицейским, в которых он с детства приучен видеть лучших друзей.

– Почти слишком правдоподобно. – Ханнасайд нахмурился. – И что вы сделали?

– Дал ему конфетку и отправил домой к маме, – весело отрапортовал сержант.

Знавший своего сержанта Ханнасайд, по-видимому, одобрил его неуставное поведение, ибо сказал:

– Да, наверно, это было самое разумное. Он подождет. Теперь насчет этого Чарли Карпентера, о котором вы говорили по телефону.

Сержант посерьезнел.

– Это находочка! – сказал он. – Тут мы встречаемся со второй неожиданностью. Естественно, я полагал, что отпечатки пальцев нам ничего не дадут. И вот что мы получили.

Он поднял с письменного стола папку и вручил ее начальнику. В ней был портрет молодого человека, два набора сфотографированных отпечатков пальцев и краткий, лишенный эмоций отчет о жизнедеятельности некоего Чарли Карпентера двадцати девяти лет, рост 173 сантиметра, вес 72, 5 кг, волосы светло-каштановые, глаза серые, особых примет не имеет.

Ханнасайд читал, и брови его от изумления поднимались, ибо в отчете речь шла о мелких нарушениях закона, увенчавшихся сроком в восемнадцать месяцев за мошенничество.

– Действительно неожиданность, – сказал он.

– Не вписывается, верно? – подхватил сержант. – И я так сначала подумал.

– Пижон. – Ханнасайд рассматривал фотографию. – Волосы, похоже, подвитые. Ладно, сержант, я вижу, вас так и распирает от новостей. Выкладывайте.

– Его дело вел Ньютон, – сказал сержант. – Кроме этих маленьких прегрешений, он не много узнал о нем. Молодой мот, без образования, ищет красивой жизни. Немного поет и танцует; был на сцене – не то чтобы очень заметно; одно время служил в качестве жиголо[7] в дешевом дансинге в Ист-Энде; кажется, имел большой успех у женщин: вы знаете этот тип. Совсем не из тех, кто по образу жизни был близок покойному Эрнесту. Я уж думал, что совершил открытие века и опроверг Бертильона[8], когда Ньютон сказал нечто такое, что открыло передо мной новые горизонты.

– Ну?

– Он сказал, что во время ареста, который был, как вы заметите, в ноябре 1935 года, Чарли жил с актрисой – это значит первый ряд кордебалета – по имени Энджела Энджел.

– Энджела Энджел? – Ханнасайд задумался. – Примерно год назад было дело, относившееся к девушке по имени Энджела Энджел. Самоубийство?

– Да, – ответил сержант. – Шестнадцать месяцев назад, если точно. – Он раскрыл папку, в которой лежали найденные в «Грейстоунз» бумаги Эрнеста Флетчера, и взял верхнюю фотографию. – А это, супер, и есть Энджела Энджел.

Ханнасайд взял фотографию и сразу узнал девушку, которая утром показалась чем-то знакомой сержанту.

– Как только Ньютон назвал имя, а назвал он его только потому, что на нее, бедняжку, было особое дело, я все вспомнил, – продолжал сержант. – Ею занимался Джимми Гейл, от него-то я тогда и услышал эту историю. Покончила с собой, и никто не мог узнать, по какой причине. Не то чтобы она попала в беду, она танцевала в шоу в кабаре Дьюка, на счету в банке у нее была приличная сумма. Все равно, в один прекрасный вечер она сунула голову в газовую духовку. Во всем деле как будто нет ничего особенного. И все же какие-то обстоятельства слегка заинтересовали Гейла. Во-первых, она не оставила письма с объяснением, что, по мнению Гейла, уже необычно. В девяти случаях из десяти самоубийца оставляет письмо, из-за которого какой-нибудь сукин сын будет до конца дней чувствовать себя убийцей, заслуживает он этого или не заслуживает. Она не оставила. Более того, так и не удалось установить ее настоящее имя. Даже банковский счет она открыла на имя Энджелы Энджел. Может, у нее совсем не было родных, может, они решили не объявляться и не предъявлять права; судя по всему, она была не из тех, кто открывает подругам свои тайны. Когда дошло до дела, никто в кордебалете не знал историю ее жизни. Они знали только, что за семь или восемь месяцев до самоубийства она познакомилась с очень приличным джентльменом, который устроил ей стильную квартирку со всеми вытекающими последствиями.

– Флетчер?

– Складывая одно с другим и прибавляя несколько простых фактов, приходишь к выводу, что это он, шеф. Не то чтобы я установил имя, ничего я не установил. У Дьюка и сейчас работают две девушки, танцевавшие с Энджелой, но ни одна из них вроде бы не слышала настоящего имени ее приятеля. Они помнят только, что она называла его Бубу, – по-моему, уважающий себя джентльмен вряд ли может смириться с таким прозвищем.

– Какое-нибудь описание?

– Да – средних лет, темноволосый, худощавый, подтянутый. Ну просто Эрнест, как живой. Но если подумать, то и масса других людей тоже как живые, но хватит об этом. Как я сказал, он стильно обустроил Энджелу, и она сменила работу в кабаре на жизнь в золоченой праздности. Это случилось через шесть месяцев после того, как друг Чарли сел в тюрьму. У Дьюка об Энджеле ничего не слышали в течение следующих шести месяцев, то есть до декабря 1935 года, когда она пожелала устроиться на свое старое место.

– Брошена?

– Такой вывод напрашивается, – осторожно сказал сержант, – вот златокудрая Лили…

– Кто?

– Одна из танцовщиц. Она заявила и тогда и сегодня, когда я говорил с ней, что Энд-жела была замкнутая, как улитка в раковине, и ничего не рассказывала. Отсеивая зерно от плевел, что не так-то просто, когда Лили начнет болтать, я пришел к заключению, что покойный Эрнест (или ему подобный) сделался великой любовью Энджелы. Только сам он остыл. Но, учитывая, что она не была в беде и имела кое-какие сбережения, я должен сказать, по-моему, он обращался с ней не так уж плохо. Тем не менее златокудрая Лили твердит, что разбил сердце ей он, а не кто-то из крутившихся вокруг нее мужчин. Через пару месяцев она решила, что без покойного Эрнеста жить не может, и сунула голову в газовую духовку, и это все.

– Бедняжка! Чем больше я узнаю про Флетчера, тем меньше он мне нравится.

– Ну, будьте справедливы, шеф, – взмолился Хемингуэй. – Это же не растление малолетней! Энджеле следовало предвидеть, что случится в конце концов. Но, очевидно, она ничего не соображала. Что до меня, то я бы хотел знать, какова тут роль Чарли Карпентера.

– Вы что-нибудь выяснили о его передвижениях с момента выхода из тюрьмы? Когда это было точно? – Он взглянул в досье на столе. – Июнь 1936-го! Как раз год назад. Что он делал все это время?

– Понятия не имею, – признался сержант. – Знаю только, что ни за что его не забирали. Забавно, правда? Если он стремился к великому отмщению, чего ради он ждал целый год?

Ханнасайд снова посмотрел на фотографию.

– Месть? Разве он похож на мстителя?

– Нет, ничуть. Скорее похож на тупицу и слабака, и, судя по всему, он эгоист и хам, не способный подумать о ком-то, кроме себя. Нет, мне с первого взгляда показалось, что он хотел подоить покойного Эрнеста. Без особенного успеха, чего и следовало ожидать, исходя из его послужного списка.

– Да, – согласился Ханнасайд. – И тут мы наталкиваемся на убийство.

– Как лбом на стену, – согласился сержант. – И концы не сходятся.

– Где-то что-то повисает. Впрочем, он соответствует описаниям Гласса и миссис Норт… Но, конечно, описания эти слишком расплывчатые.

– О, так у вас была миссис Норт?

– Была, и, если я не ошибаюсь, она полагает, что Флетчера убил ее муж.

Сержант широко раскрыл глаза.

– В этих пригородах чего только не навидаешься! Ну и дела! А что об этом говорит Ихавод?

– Я пока ничего ему не говорил, так что он не удостоил меня своим мнением.

– Что-то будет, когда он пронюхает. Он выучит целую главу, чтобы обрушить на нас. Но эта идея о муже миссис Норт сильно осложняет дело. Что же случилось на вашем конце, шеф?

Ханнасайд кратко пересказал оба разговора с Хелен Норт. Сержант слушал внимательно, в его блестящих проницательных глазах, прикованных к лицу начальника, постепенно нарастало отвращение.

– Ну, что я вам говорил? – воскликнул он, дослушав Ханнасайда. – Вся сцена уже забита посторонними. И вот что я еще скажу: когда мы покончим с делом, мы будем до отвала сыты этой мадам Норт. Могу поспорить, она решила, что нам сам Бог велел бегать по кругу, пока она разыгрывает свою трехактную пьесу-загадку. Удивляюсь, шеф, как это вы позволяете втягивать себя в ее нелады с мужем. Больше того, какой смысл скрывать от него дело с расписками? В конце концов он же узнает.

– Вероятно, но я не думаю, что в мои обязанности входит открывать ему глаза.

Сержант фыркнул.

– А какой он из себя, этот муж? Он как-нибудь объяснил, отчего вернулся домой на неделю раньше?

– Нет. Он парень приятный на вид. Знаете, малость высокомерный и думает больше, чем говорит. Решительный тип, такого не просто вывести из себя, и вовсе не дурак.

– Надеюсь, мы возьмем его за жабры, – бессердечно приговорил сержант. – Надо думать, он будет для нас такой же докукой, как и его жена. Алиби у него нет?

– Говорит, что нет. Можно сказать, он подарил мне это сообщение.

– Да? – сержант посмотрел искоса. – Вам не приходит в голову, что он нарочно наводит нас на ложный след?

– Разумеется, это возможно. Если он подозревает, что Флетчера убила его жена. Зависит от того, сколько он знает о ее отношениях с покойным.

– Понял, – простонал сержант. – Миленький бадминтончик, в котором мы с вами летаем взад-вперед вместо воланов. Конечно, по-настоящему голова у нас заболит, когда миссис Норт додумается сказать, что человек, которого она видела, не иначе как Чарли Карпентер. Тогда мы заставим ее проглотить все ее рассказы, как покойный Эрнест его выпроваживал. Все, наверно, вранье.

– Может быть, но она сказала правду про отпечатки ее пальцев на двери. Перед отъездом из Марли л проверил. Самые большие несоответствия у нас – во времени. В 21. 35 Бадд ушел из «Грейстоунз» через садовую калитку. Думаю, можно считать, что это доказано. Миссис Норт в это время шла по Мейпл-гроуву и утверждает, что видела, как из «Грейстоунз» вышел толстый человек.

Сержант сделал заметку на листке бумаги.

– Это согласуется с нашей версией: в 21. 35 Бадд уходит, является мадам Норт.

– Затем мы имеем: миссис Норт покидает кабинет в 21. 45.

– Краткий визит, – заметил сержант.

– Они с Флетчером поссорились. Она в этом призналась при нашем втором разговоре. Также в 21. 45 мы имеем: неизвестный мужчина входит в сад через калитку.

– Икс, – сказал сержант. – Это когда миссис Норт спряталась за кустом?

– Да. Икс вошел в кабинет предположительно через минуту. Это несущественно. По первой версии, миссис Норт тут же ушла через садовую калитку. По второй версии, она оставалась на месте приблизительно до 21. 58, когда Икс в сопровождении Флетчера вышел из кабинета и проследовал по дорожке к калитке. Затем она проскользнула в кабинет и стала искать свои расписки, но услышала, что Флетчер возвращается, и через дверь убежала в коридор. Она находилась в прихожей, когда часы там начали бить десять. В 22. 02 делавший обход Гласс увидел, что из садовой калитки выходит и спешит в направлении Ар-ден-роуд мужчина, соответствующий описанию, какое дала Иксу миссис Норт. Гласс вошел в сад и дошел до кабинета в 22. 05, где обнаружил мертвого Флетчера и никаких признаков убийцы. Что скажете?

– Ничего не скажу. – Сержант был решителен. – С самого начала все было запутано. По-моему, нельзя доверять ничему из того, что несет – миссис Норт. В самом деле, у нас есть только один факт: в 22. 05 Гласс обнаружил покойного Эрнеста с проломленной головой. В этом, по крайности, мы можем не сомневаться, больше того, это делает показания миссис Норт малость сомнительными. Гласс видел, что Икс ушел в 22. 02, то есть если это был убийца, то он должен был расправиться с Эрнестом между 22. 00 и 22. 01, так как от кабинета до калитки минута ходьбы.

– СоГлассн; вероятно, это разумный расчет.

– Так вот, если принять показания миссис Норт, ничего у нас не получается. По ее словам, было почти 22. 00, когда она услышала, что Эрнест возвращается. Только подумайте, шеф: Эрнесту нужно было время, чтобы снова усесться за письменный стол и начать писать то письмо, на которое упала его голова. Ясно, что он был застигнут врасплох, а это значит, что Икс не гнался за ним по пятам. Он подождал, пока Эрнест войдет в дом: иначе и быть не может. Эрнест садится за письмо, Икс принимается за дело – входит, бьет Эрнеста каким-то тупым предметом – заметьте, не один раз, но два или три! – и затем удаляется. Так вот, если вам удастся втиснуть все это в две минуты, значит, вы умнее меня, супер. И еще посмотрите с другой стороны: если Эрнест его выпроводил, он сделал вид, что уходит, так ведь?

– Вероятно.

– Я убежден в этом. Пока Эрнест шагает к дому, он осторожно возвращается к калитке. Если он решил убить Эрнеста, а он, без сомнения, уже решил, он не откроет калитку раньше, чем Эрнест войдет в дом, а это 22. 00. Он будет бояться, что Эрнест его услышит. Это ему ни к чему. И что, он бесстрашно шагает по дорожке, демонстрируя свое присутствие? Конечно же нет! Он крадется, и если обычным шагом от калитки до кабинета одна минута, то я не сомневаюсь, что Иксу, который осторожно пробирается впотьмах, потребовалось больше минуты. К тому моменту, когда он вновь в кабинете, проходит пара минут после 22. 00, а именно в это время – заметьте – Гласс видел, как он выходил из калитки.

– Боюсь, что у вас фиксация, Шкипер, – мягко проговорил Ханнасайд. – Мы пока не знаем, что Икс – убийца.

– Я как раз собирался сказать об этом, – сержант с достоинством снес иронию. – Это мог быть Бадд, который вернулся тайком и ждал удобного момента в саду; или это мог быть мистер Норт. Но если Иксом, которого видел Гласс, был Чарли Карпентер, что он делал, пока Эрнеста били по голове?

– Есть другая возможность, – сказал Ханнасайд. – Предположите, что убийца – Норт…

– Минуточку, супер! Норт это Икс? – спросил Хемингуэй.

– Никто не Икс. Допуская, что Норт был тем человеком, которого миссис Норт видела на дорожке, мы должны рассмотреть возможность убийства Флетчера в любую минуту между 21. 45 и 22. 01.

Сержант заморгал.

– Так что, вторая версия миссис Норт такая же липа? А когда появился Карпентер?

– После убийства, – ответил Ханнасайд.

Помолчав с минуту, сержант объявил:

– Нам надо найти Карпентера.

– Разумеется. Кто-нибудь у нас его ищет?

– Я поставил на ноги практически весь отдел. Но, если он целый год не имел неприятностей, определять его местонахождение будет не так-то просто.

– И еще меня озадачивает орудие убийства. Врачи как будто сошлись на том, что удары были нанесены тупым предметом, наподобие тяжелой палки. Череп, как вы видели, был проломлен сразу. Так вот, и Гласс и миссис Норт утверждают, что у человека, которого они видели, были свободные руки. Вы можете не принимать в расчет показаний миссис Норт, если угодно, но что делать со словами Гласса? Для убийцы естественно первым делом избавиться от орудия, но мы прочесали весь сад частым гребнем и ничего не нашли.

– А в комнате? Бронзовая статуэтка или пресс-папье, которое убийца мог сунуть в карман?

– Дворецкий утверждает, что из комнаты ничего не пропало/и, хотя там лежит тяжелое пресс-папье, я понимаю так, что его уже позже подложил наш игривый друг Невил Флетчер – кстати говоря, я собираюсь навести о нем кое-какие справки.

– Подложил? – Сержант резко выпрямился. – Насколько могу судить, шеф, это то, что он, между прочим, сделал бы, если бы убил им своего дядю! Он бы решил, что это высококлассный юмор.

– Для этого нужно хладнокровие.

– Не бойтесь, он достаточно хладнокровен! К тому же достаточно умен. Но если он это сделал, миссис Норт должна была увидеть его на пути из… Ах, теперь ведь мы считаем истинной ее первую версию?

– Если мы видим в Невиле Флетчере возможного убийцу, то да. Но против этого есть два серьезных возражения. Первое – отпечатки ее пальцев обнаружены на поверхности двери, а они не могли бы туда попасть, если бы она не ушла из комнаты через эту дверь. Второе – если верна ее первоначальная версия, значит, мужчина вошел в кабинет около 21. 45 и ушел из «Грейстоунз» в 22. 02 – поскольку достаточно нелепо предполагать, что за эти семнадцать минут Флетчера посетил более чем один человек. А если так, то когда у Невила было время убить дядю? После того, как Гласс увидел уходящего Икса, и до того, как он сам вошел в кабинет? Получается довольно-таки неправдоподобно, не так ли?

– Так, – согласился сержант, потирая подбородок. – Сейчас, когда вы мне на это указали, я соглашусь, что отсутствие орудия требует объяснения. Допустим, убийца сунул тяжелую палку в штанину, но от этого он захромал бы, и это непременно заметил бы Гласс. Ну, а что могло быть у него в кармане – допустим, гаечный ключ?

– Это возможно, только если убийство предумышленное. Просто так тяжелый гаечный ключ, в кармане не носят. А мне дело не кажется предумышленным. Я что-то не в силах поверить в убийцу, который планирует проломить своей жертве череп в такое не позднее время в его собственном кабинете.

– Это верно, – сказал сержант. – Мы осмотрели щипцы, кочерги, весь каминный прибор. Такое впечатление, что от орудия, что бы им ни было, отделались достаточно умно. Надо будет самому еще раз осмотреть место преступления. Маленький тихонький разговорчик с дворецким тоже не повредит. Удивительно, чего только не удается узнать от слуг – если найти к ним подход.

– Конечно же, поезжайте туда, – сказал Ханнасайд. – Я хочу, чтобы дом был под наблюдением. А я пока проверю банковский счет Невила Флетчера, передвижения мистера Норта в вечер убийства и таинственное дело Флетчера с экспансивным мистером Баддом.

– У вас будет деловое утро, – предрек сержант. – Разрастается, а? Мы начали с одного мужчины, а теперь у нас одна дама, один ревнивый муж, один независимый посредник, одна мертвая танцовщица из кабаре, один уголовник и один подозрительный племянник. А мы приступили к работе сегодня утром в 9. 00. Если и дальше пойдет так же, через пару дней мы не сможем протолкнуться в толпе подозреваемых. Знаете ли, я часто спрашиваю себя, зачем я пошел в полицейские. – Он принялся складывать бумаги. – Если бы все, что мы знаем о Чарли Карпентере, так не вязалось с убийством, я поставил бы на него. Вы думаете, все это время после тюрьмы он выискивал покойного Эрнеста?

– Не знаю; учитывая, что даже ваша златокудрая Лили не знала, кто был покровителем Энджелы, это вполне вероятно.

– М-да, – задумчиво сказал сержант, – он нашел era случайно и решил, что имеет возможность подоить покойного Эрнеста. Если подумать, это хорошо согласуется со второй версией миссис Норт – будто Эрнест сказал, что Икс малость ошибся. Что ж, ясно одно: нам надо найти Карпентера.

– Отдел об этом позаботится. Я хочу, чтобы завтра с утра вы поехали в Марли и посмотрели, что там можно выяснить. – Ханнасайд поднялся и с блеском в глазах добавил: – Кстати, да поможет вам Бог, если вы наткнетесь на энергичную молодую женщину с моноклем! Это сестра миссис Норт. Интересуется преступлениями, пишет детективные романы.

– Что? – спросил сержант. – Вы хотите сказать, что у меня под ногами будет болтаться писательница?

– Полагаю, что это не исключено, – мрачно ответил Ханнасайд.

– Ну, как это мило! – В голосе сержанта слышался убийственный сарказм. – Позвольте спросить, неужели Ихавод недостаточно тяжкий крест для кого угодно? Это доказывает только, что если Судьба на тебя ополчилась, твое терпение испытывается бесконечно.

Ханнасайд засмеялся:

– Ступайте домой и поизучайте Хэвлока Эллиса или Фрейда или кого вы там изучаете. Может быть, они помогут вам овладеть положением.

– Изучайте! Где у меня время? – Сержант потянулся за шляпой. – Весь вечер я буду занят.

– Лучше бы вы отдохнули. День был достаточно напряженный. Чем же вы будете заняты?

– Буду зубрить Библию, – с тоской ответил сержант.