Воровская правда Сухов Евгений

Глава 1

АРЕСТ ВАРЯГА

Черный «Мерседес» мощно вывернул с окружной на Ленинградское шоссе и на большой скорости устремился в Шереметьево.

– Вы надолго в Лондон, Владислав Геннадьевич? – спросил Тарантул, прервав затянувшуюся паузу. – Когда вас ожидать?

В присутствии смотрящего Константин Игоревич (Тарантул любил, чтобы подчиненные звали его именно так) чувствовал себя довольно скованно и напускной серьезностью старался скрыть обычно не свойственное ему смущение. В такие моменты ему не нравилось в себе многое, но особенно раздражали руки, их просто некуда было девать.

Ему очень хотелось скрестить руки на груди, по-хозяйски раскинуться на сиденье, а затем широким жестом извлечь пачку сигарет и, не обращая внимания на присутствующих, сладко задымить, не потрудившись опустить боковое стекло. Но вопрос заключался в том: а понравится ли законному подобная вольность? А потому Тарантулу ничего более не оставалось, как покорно держать руки на коленях, уподобившись смиренному ученику начальных классов.

– Нет, – отвечал Варяг. – Максимум на неделю! – Помолчав, добавил: – Что-то непонятное происходит с банковскими счетами, и меня это настораживает. Нужно разобраться на месте.

Варяг не стал распространяться по поводу того, что менты крепко сели ему на «хвост», разъяренные несколькими дерзкими акциями, проведенными не без участия смотрящего России. Этим не преминули воспользоваться и недруги Варяга, как скрытые, так и явные. Их, к сожалению, оказалось немало. Недовольные жесткостью и неуступчивостью смотрящего, когда дело касалось воровского общака, они любой ценой жаждали свести с ним счеты, а на его место поставить более покладистого человека.

В такой ситуации лучше было «залечь на дно», осмотреться и нанести несколько внезапных и точных ударов. Так же считал и Егор Сергеевич Нестеренко – человек, которого Варяг чтил и к мнению которого всегда прислушивался. Его старый учитель не раз выручал Владислава то мудрым советом, то решительными и всегда неординарными действиями. Старик знал цену Варягу и всячески берег его. К сожалению, не всегда это удавалось – жизнь законного всегда висит на волоске, всего не предусмотришь…

В этот раз Варяг отправился в аэропорт без машины сопровождения. На переднем сиденье только телохранитель, внимательно посматривающий в окно. Компактный «каштан» покоился на коленях, но этот парень слыл профессионалом. Тарантул пару раз был свидетелем того, как в сотую долю секунды тот открывал огонь на поражение. Впрочем, за такие деньги, какие телохранитель получал от Варяга, можно было бы научиться хватать летящие пули даже зубами.

Константин понимающе кивнул:

– Разумеется… Вы позвоните, как доберетесь на место?

– Да.

– Наши люди уже предупреждены. Они не оставят вас даже на минуту.

– Все это лишнее, – отмахнулся Варяг. – Обо мне никто не знает. Тем более что я лечу по фальшивой ксиве.

– Как знать, – пожал плечами начальник охраны. – В конторе умеют работать, уж я-то знаю!

Типовые городские здания сменились на подмосковный пейзаж: взрыхленные поля, редкие лесные посадки. Серый уверенно гнал «Мерседес», зная, что хозяин – большой любитель быстрой езды.

Курахин, старший лейтенант дорожно-постовой службы, направил радар на черный «Мерседес», мчавшийся по Ленинградскому шоссе, и нажал на кнопку. Невидимый луч, вырвавшись на свободу, ударился в лобовое стекло иномарки, и тотчас на табло высветилась скорость – сто шестьдесят километров в час!

Нехило!

Курахин сделал несколько торопливых шагов к шоссе. Он уже собирался взмахнуть жезлом, как сквозь треск из рации донесся встревоженный голос:

– Триста шестой!.. Триста шестой!.. Пропустить черный «Мерседес»!

Старший лейтенант отвернулся, и «Мерседес» промчался мимо на огромной скорости. Черт бы побрал всех этих крутых! Выдернуть бы нахалов из шикарной машины и мордой в грязь! Глядишь, спеси бы и поубавилось.

Тарантул беспокойно обернулся:

– Мне показалось, что он хотел остановить нас. Странно, однако… Чего-то он замешкался, будто бы чего-то испугался.

– Может, просто лень парню. Работы у него невпроворот. Намахался уже за целый день своей палкой. А еще люди в «Мерседесах» – народ очень нервный, особенно в черных, – скупо улыбнулся Варяг. – Серый, сбавь обороты, не хватало, чтобы нас еще тормознули за превышение скорости. Чего спешить, и так успеваем. – Водитель, угрюмого вида парень, лишь едва кивнул и погасил скорость. – Вот так оно лучше будет.

Тарантул недоверчиво покачал головой.

Вскоре впереди показалось здание аэропорта.

Невысокий мужчина в сером костюме, стоящий у входа в зал аэропорта, пристально взгляделся в подъехавший «Мерседес». Слегка отогнув ворот пиджака, он негромко произнес:

– Объект прибыл. Приступить к задержанию?

– Не сейчас, – тут же раздалась команда. – Объкт хорошо подготовлен. Обладает звериным чутьем. Действовать по плану два. Пусть для начала почувствует себя в безопасности.

– Вас понял, – негромко ответил невысокий мужчина.

Двери «Мерседеса» открылись, и из салона почти одновременно вышли совсем молодой парень в просторной куртке и начальник службы безопасности, несколькими секундами позже появился Варяг. Под курткой парня слегка топорщился какой-то предмет. Если не приглядываться – незаметно, но любой мало-мальски сведущий специалист способен определить даже модель автомата – «каштан». В ближнем бою весьма толковая и серьезная вещь.

Телохранители взяли Варяга в тесную коробочку и двинулись к залу ожидания. Все очень профессионально, грамотно, не придраться.

«Топтун», стоящий метрах в двадцати от припаркованного «Мерседеса», слегка наклонил голову и произнес в прикрепленный к вороту микрофон:

– Готовность номер один… Действуем по плану два.

– Все, можете идти, – повернулся Варяг к Тарантулу. – Если бы что-то произошло, то это случилось бы раньше. – Улыбнувшись, он добавил: – Знаешь, когда инспектор вышел на дорогу, я подумал, что улететь мне сегодня не удастся.

Тарантул ответил такой же расслабленной улыбкой. Нечто подобное он испытал и сам.

– Я тоже, – сдержанно признался он.

Варяг держал в руке небольшой легкий кейс – в этот раз он решил не обременять себя багажом, благо что поездка не должна особенно затянуться. Ему предстояло лететь частным чартерным рейсом в Лондон. В левом внутреннем кармане пиджака у него лежал паспорт и авиабилет на имя Матвея Герасимовича Кубасова, главного инженера Челябинского литейного комбината. А настоящий Матвей Герасимович в это самое время догуливал очередной отпуск на Полярном Урале – увлеченно ловил хариусов на порожистой реке, куда его сманил сослуживец, заядлый рыбак. Раньше чем через полмесяца он не вернется. Это точно! При надобности главного инженера можно будет задержать и на больший срок, благо что единственным средством сообщения в заполярной зоне служили вертолеты местного авиаотряда. И, разумеется, Кубасов даже не догадывался о предстоящем заграничном вояже своего «двойника».

У входа в специальный зал бизнес-рейсов стояла бдительная охрана. Что ж, все разумно, времена нынче беспокойные. Варяг уверенно протянул паспорт и посадочный талон и, дождавшись одобрительного кивка, прошел внутрь. До регистрации рейса оставалось минут двадцать – вполне достаточно, чтобы не спеша выпить чашку кофе. Владислав положил кейс на кожаное кресло и направился к стойке бара.

– Молодой человек, это не ваш «дипломат»? – неожиданно услышал Варяг над самым ухом.

Владислав не успел заметить человека, подошедшего сзади, но по вибрирующим ноткам в его голосе нутром почувствовал грозящую опасность.

Развернувшись, Варяг увидел растопыренную ладонь, готовую вцепиться ему в волосы. Владислав резко отвел голову в сторону и коротким точным ударом саданул верзилу под дых. Тот неловко переломился надвое и стал нервно заглатывать воздух, точно рыба, выброшенная на сушу. Откуда-то сбоку вынырнул второй, такой же мощный и квадратный. Сильным ударом в подбородок Варяг опрокинул его на стойку. Раздался звон разбитой посуды и следом яростное чертыхание бармена. Кто-то стал хватать Варяга за полы пиджака, но он, отчаянно вырываясь, тараном устремился к выходу.

Прямо перед собой он увидел крупного мужчину, загородившего ему проход. Варяг сделал ложный выпад корпусом и, уловив секундное замешательство противника, коротким и точным ударом левой руки сбил его с ног. Мужчина обмякшим глиняным колоссом упал на подвернувшийся кожаный диван. Раздался грохот опрокинутой мебели, но его перекрыл истошный женский вопль.

До свободы оставалось всего лишь несколько шагов, когда чей-то громкий и отчаянный крик зло предупредил Варяга:

– Стоять!! Буду стрелять!

Варяг повернулся и увидел недалеко от двери женщину. Обхватив рукоять пистолета обеими руками, она направляла ствол «макарова» прямо ему в голову. Стерва драная! Мужика на нее не найдется стоящего. Такая нажмет на курок, даже не задумываясь. Собственно, ей абсолютно безразлично, кому она снесет башку.

А еще через секунду кто-то крепко навалился Владиславу на плечи, опрокинул его на пол, вжал лицом в пол и, немилосердно выворачивая суставы, защелкнул на запястьях тугие «браслеты».

– Вот так-то, – миролюбиво проговорил мужчина невысокого роста. – А теперь поднимите его и в машину!

Глава 2

ВОР МУЛЛА

Самым старым зэком на зоне был вор Заки Зайдулла с необычным для уголовного мира погонялом – Мулла. О себе он рассказывал, что происходит из знатного рода казанских карачи и что будто бы в его жилах течет капля крови самого великого Чингисхана. Мулла был ярым мусульманином, и даже тюремный режим не сумел отвадить его от обычного намаза и пятиразовой молитвы. А когда он выходил из барака, то не забывал упомянуть имени Всевышнего:

– «Выхожу из дома с именем Аллаха на устах и вверяю себя ему. Нет никого сильнее и могущественнее его. Нет никого, кто был бы так свободен от недостатков, надеюсь только на его помощь!»

Старик не раз говорил, что его истинное призвание – быть муллой. И отец его, и дед, и даже прадед – все были священнослужителями. Возможно, и он легкой походкой зашагал бы по избранному пути и не было бы для него большей благодати, чем нарекать новорожденных божественными именами, а усопшего отправлять в последнее пристанище, сложись судьба несколько иначе. И если бы не проделки злого шайтана, то он прожил бы свой долгий век в святости и согласии с самим собой.

Вдобавок Заки вдруг решил, что последние пять лет особенно грешил перед Аллахом, а потому, кроме обязательных пяти молитв, читал еще одну, в которой истово каялся в содеянном и просил Всевышнего уберечь его от соблазнов и козней шайтана.

Для молодых зэков, пришедших с малолетки, он казался почти ископаемым или по крайней мере очень странным зэком. Ну, например, зачем здороваться по нескольку раз в день с человеком, которого ты уже видел, или так уж обязательно мыть уши и нос, чтобы прочитать обыкновенную молитву?

Однако открыто подсмеиваться над стариком никто не смел. Внушал уважение его сорокапятилетний срок, который он провел в лагерях и колониях. А также и то обстоятельство, что он был одним из первых коронованных воров России и сумел взрастить не одно поколение законных. Даже такие крупные авторитеты уголовного мира, как Ангел и Дядя Вася, гордились, что Мулла давал им рекомендацию в законные.

Заки Зайдулла не представлял себе иной жизни, чем заключение, а распахнутые ворота тюрьмы больше пугали его, чем радовали. За колючей проволокой он умудрился просидеть три войны, пересидел несколько крупных военных конфликтов, здесь он хоронил прежних правителей России и приветствовал новых. И волю, собственно, знал только по рассказам недавно осужденных и по книгам, которые проглатывал, словно язвенник пилюли.

Несколько раз он умудрился попасть под амнистию, и тюремному начальству едва ли не силком приходилось выдворять его из колонии. Но на воле он гулял совсем недолго и уже через месяц возвращался к размеренной и привычной жизни российского зэка. Случилось однажды и такое, что он вернулся в тюрьму уже через полтора часа после освобождения, когда на глазах у десятка свидетелей вытащил кошелек с мелочью у нерасторопной бабули.

Кражи он совершал преднамеренно, всерьез тоскуя о скупой арестантской пайке, и неимоверно радовался, не забывая при этом возносить хвалу Аллаху, что вновь попал под надзор строгого караула.

Только за решеткой, по его мнению, и была настоящая жизнь. Все остальное – суррогат!

А более благородной смерти, чем на шконке, он себе не представлял. Хуже нет, умирать где-нибудь на грязном вокзале под безразличными взглядами бродяг, которых Заки презирал всю жизнь.

Начальство хоть и не повелит обмыть, но уж в саван обязательно укроет, а большего правоверному и не полагается.

Несмотря на благостный, даже кроткий вид, Мулла был очень крепким и закаленным вором, которого не сумела сломать сталинская диктатура, не размолотил грозный КГБ и кумы всех мастей. А нынешние мальчики в сравнении с монстрами прошедшей эпохи казались ему и вовсе беззубыми. Заки Зайдулла сумел пережить в лагерях сучью войну, несколько больших восстаний, а с десяток раз и сам организовывал крупные бунты и «размораживал» зоны. Мулла был неоднократно колот и пытан властями, но ни разу не был унижен и бит. А это обстоятельство позволяло ему великодушно относиться не только к молоденьким заключенным, стремившимся к злобному самоутверждению перед равными, но даже к начальникам колоний и кумовьям, загнувшимся бы и от сотой доли тех испытаний, что выпали на его гладковыбритую голову.

Мулла был одной из живых легенд Сибири, неувядаемым символом многочисленных таежных зон, своеобразным их талисманом. Уже не одно поколение воров сошло в могилу, а он, словно само бессмертие, продолжал поражать соседей-зэков своим неиссякающим оптимизмом.

Мулла знал практически всех известных воров последних десятилетий. С некоторыми из них он сидел в лагерях, с другими сталкивался на пересылках, с третьими сиживал в хатах и делился скупой хозяйской пайкой. Мулла был реликтовым осколком давно ушедшей эпохи, он продолжал хранить чистоту воровских традиций так же бережно, как иной пустынник чистоту святого колодца. Ради воровской идеи он готов был сцепиться со всем остальным миром, который думал иначе, чем он. Такая схватка была для него сродни войне за веру. А потому вступал он в нее с именем Аллаха, что придавало ему еще большее бесстрашие и силу. Мулла был глубоко убежден, что если ему придется все-таки погибнуть в этом сражении, то душа его непременно обретет покой и поселится в раю. И умрет он как святой – без мучений и даже с улыбкой.

Мулла никогда не признавал компромиссов, не терпел серого цвета, предпочитая делить все на белое и черное. Точно так же он делил все человечество на людей и врагов. С последними Мулла всегда расправлялся безжалостно и готов был заполнить их трупами все отхожие места.

На зонах до сих пор вспоминают случай, когда он стал инициатором бунта в одной из сибирских колоний, когда одному из заключенных отказали в обещанном свидании с женой. Зона была «разморожена». Один из офицеров охраны в поднявшемся бунте был убит, а с десяток активистов заколоты заточками. Совсем невероятным выглядело зрелище, когда Мулла – семидесятилетний старец, не уступая в злобе молодым, полным силы быкам, с невиданной для своего возраста неистовостью свирепо набрасывался на солдат срочной службы.

Тогда Мулле добавили срок, и вместо трех лет за кражу он должен был отсидеть еще пятнадцать за участие в убийстве. А это уже было похоже на пожизненное заключение. Подобное решение суда вызвало у Заки лишь довольную улыбку – лучшей доли он для себя не желал. Уж коли придется помирать на нарах, то наверняка отыщется пара заботливых рук, что развернут его лицом в сторону Каабы да подложат под голову что-нибудь мягкое.

Добавление срока для него было не самое страшное наказание – хуже всего было то, что его переправили из воровской зоны в сучью, да не куда-нибудь, а к самому подполковнику Беспалому. Воры всего Севера его учреждение называли «плавилкой», потому что после отсидки у Беспалого даже самый стойкий человеческий материал превращался в шлак. Человек выходил с этой зоны навсегда сломленным и забитым.

Подполковник Беспалый Александр Тимофеевич решил лично взглянуть на прославленного вора. Разговор состоялся в его кабинете.

– Так ты и есть тот самый Мулла? – недоверчиво спросил кум, с любопытством разглядывая тщедушного старика.

Невозможно было поверить, что этот старикашка сумел подмять солдата-здоровяка, разоружить дежурного прапорщика и проткнуть заточкой старлея из оперативной части, когда тот с пистолетом в руках перегородил ему выход из локалки.

Мулла только хмыкнул:

– Тот самый. А кого ты хотел увидеть? Джинна, что ли, из бутылки?

– Я думал, что увижу двухметрового детину, который лбом сшибает балки, – не скрыл своего разочарования подполковник. – А передо мной сидит сморчок-лесовичок… Как же тебе удалось справиться с тремя дюжими парнями?

– Аллах помог, – кротко отвечал Мулла.

Подполковник Беспалый знал, что Мулла был одним из старейших воров в законе. Вот только говорили о нем разное: не то он сошелся с ссученными ворами, за что был лишен короны; не то сам сложил с себя воровской венец в знак несогласия с политикой нынешних воров в законе.

Подполковник улыбнулся:

– У нас так говорят: на бога надейся, а сам не плошай!

– Тоже верно, – хмуро согласился Заки.

– Мулла, про тебя разное говорят, даже не знаю где правда, а где ложь.

– Это тоже объяснимо, гражданин начальник, – достойно отвечал Зайдулла. – Я слишком долго живу на этом свете, а потому и говорят обо мне много разного.

– Не обидишься на меня, если я задам тебе один вопрос?

Александр Тимофеевич умел привечать: на столе возвышалась распечатанная бутылка водки, тонко нарезанная селедка благоухала чесночным ароматом, а отваренная картошка дышала горячим паром. В огромной тарелке остывали три дюжины сибирских пельменей – любимое блюдо старого вора.

Заки Зайдулла не смотрел на сервированные тарелки – еда его не интересовала, из рук хозяина он мог принять только скудную пайку.

– Задавай, гражданин начальник, – великодушно согласился старый вор. – Если вопрос глупый… так на глупость обижаться грех, Аллах не велит. А есть такие вопросы, которые могут добавить мудрости. Спасибо тебе не скажу, не положено… но на ус намотаю.

– Ты, я вижу, сам большой мудрец, Мулла, и разумом тебя бог не обделил. Угощайся пельменями.

– В них мясо свиное, а свинья – поганое животное, – не скрыл улыбки старый вор.

Мулла в очередной раз отверг предложение подполковника отобедать с ним за одним столом. Не дождавшись, когда коронованный вольет в себя первую стопку, Беспалый решил начать с душистой селедочки. Он аккуратно подцепил вилкой небольшой кусок и бодро проглотил его.

– А правду говорят, что ты уже лет двадцать, как не законный вор?

– Хм… Вот что тебя интересует. На этот вопрос тебе лучше ответит твой отец.

Александр Беспалый отложил в сторонку вилку.

– Ты знаком с моим отцом? – удивленно протянул он.

На губах Муллы появилась кривая улыбка:

– Как же мне не знать Тишку Беспалого, если мы с ним столько лет знакомы, чалились в одном лагере? Он был таким же законным вором, как и я… Чего ты на меня так уставился? Или он тебе не рассказывал о Мулле? Вот оно что… Понимаю. А ведь когда-то мы с ним были большими приятелями.

Подполковник Беспалый потерял интерес к пище, он даже отодвинул от себя тарелку и произнес, чуть повышая голос:

– Чего ты мелешь, Мулла?! Быть такого не может!

Старик оставался невозмутим.

– Ты, я вижу, гражданин начальник, аппетит потерял. Ты бы водочкой селедку запил, тогда все в норму придет. – Неожиданно Мулла нахмурился: – А ты спроси у Тишки, где он свой мизинец на левой руке оставил? Уж не от этого ли пошла фамилия Беспалый?!

Подполковник слегка побледнел:

– Откуда тебе известно… про палец?

– Я много чего знаю. Знаю и о том, что мальцом он рос без фамилии, а когда спрашивали его, откуда он родом, то отвечал, что из села Грязнушки!

Александр Беспалый пил редко. Он взял себе за правило не пить на работе вообще. Многие сослуживцы и вовсе считали его убежденным трезвенником. И остерегались показываться ему на глаза под хмельком, зная, что за пьяные вольности он мог понизить в должности. Однако в его сейфе всегда стояли хорошие напитки, которые он держал для особого случая. Кажется, такой случай настал.

Беспалый поднялся, достал из кармана ключ и отворил тяжелую дверцу сейфа.

– Будешь? – извлек он из темного нутра красивую высокую бутыль. – Французский коньяк. Такой вещью я угощаю проверяющих из центра, но для тебя не жаль.

Сейчас тон Беспалого был другим, подполковник почти просил составить ему компанию, и эту перемену в голосе начальника колонии старый вор почувствовал мгновенно.

– Хорошо… Налей! – после некоторого раздумья согласился Мулла. – Думаю, что Аллах меня поймет и не осудит.

Александр Тимофеевич достал из шкафа два стакана и принялся уверенно разливать темную коричневую жидкость. Тоненькая струйка выглядела почти живой – она не только весело журчала, заставляя наполняться радостью сердце старого зэка, но и переливалась озорными искорками.

– Все правильно, Мулла, тебя никто не осудит… Разве отказываются от угощения, когда оно идет от чистого сердца?

Ладонь хозяина неожиданно дрогнула, и французский коньяк оставил на скатерти темное пятно.

Действительно, на левой руке у отца отсутствовало два пальца. В детстве Сашка постоянно спрашивал у него, где же тот оставил свои пальцы, и отец, прижимая к себе несмышленыша, отшучивался, говоря, что их откусила собачка. Позже Сашка начал понимать, что здесь присутствовала какая-то тайна, впустить в которую отец не желал даже собственного сына. И вот сейчас Александр сумел прикоснуться к ней через старого зэка, который знал его отца куда лучше, чем он сам.

Выпили молча, будто бы на помин души. Мулла, не привыкший к спиртным изыскам, неожиданно закашлялся.

– А ведь я спрошу у него… Обязательно! Еще раз… – негромко произнес Беспалый.

Мулла поставил пустой стакан на стол и едко ответил:

– Мне было бы любопытно узнать, что скажет на это Тишка. А сейчас мне надо идти, гражданин начальник, не в моих правилах ублажать администрацию разговорами. Если я останусь у тебя еще на часок, то кое-кому это даст повод усомниться в моей правильности. Околачиваться в кабинете у хозяина пристало только ссученному! – неожиданно сверкнул он темными глазами.

– Дело твое, Мулла… Сержант! – крикнул Беспалый.

На его окрик вошел могучий детина. Сержант тупо уставился на созвездие звездочек на яркой наклейке и бодро отозвался:

– Слушаю, товарищ подполковник!

Подполковник невесело хмыкнул – создавалось впечатление, что служивый обращался к наполовину выпитой бутылке. До дембеля парню оставалось полгода, и он думал о том, что на гражданке будет хавать только селедку с картошкой, а пить станет именно дорогой коньяк.

Блажен, кто верует!

– Локалка сейчас заперта. Проводи Муллу до барака.

Тимофей Беспалый вышел на пенсию двадцать лет назад. Теперь в нем невозможно было узнать прежнего начальника колонии, от одного движения бровей которого у заключенных от страха поднимались на затылке волосы. Теперь он был тих, улыбчив, любезен со всеми, по утрам кормил голубей раскисшим хлебом и нежно гладил по макушкам соседских ребятишек. Он умело наслаждался каждым дарованным ему днем, и создавалось впечатление, что его предыдущая жизнь была всего лишь затянувшимся предисловием к настоящему покою.

Тимофею уже перевалило за восьмой десяток, однако выглядел он лет на шестьдесят. В поселке упорно поговаривали, что он не лишен еще мужицкой силы и частенько по вечерам захаживает к буфетчице автовокзала, сорокалетней разбитной бабе, потерявшей три года назад мужа.

Несмотря на заслуженный отдых, Беспалый не менял привычного режима: рано вставал, поздно ложился и продолжал баловаться железом, выжимая двухпудовые гири.

Единственное, чего ему не хватало, так это присутствия сына, который сутками пропадал в колонии, как будто бы сам отбывал срок. Тимофей Беспалый любил сына, и это чувство не угасло в нем даже с повзрослением Александра. Более того, привязанность к сыну переросла в некую страсть, и если он не видел Александра хотя бы сутки, то начинал глубоко страдать. Александр, зная, что после смерти матери отец остался абсолютно одинок, старался навещать его как можно чаще. Иногда он даже жил у отца по нескольку дней. В подобные минуты старый Тимофей разительно менялся: молодел, становился шаловлив и в своих чудачествах делался похожим на шестнадцатилетнего подростка. Когда время подходило к расставанию, старший Беспалый напоминал капризного ребенка, у которого отобрали любимую игрушку.

В этот день Александр пришел неожиданно рано.

Он едва кивнул отцу и, не разуваясь, прошел в комнату.

– Отец, – устроился Александр в мягком удобном кресле, крепко обхватив широкими ладонями подлокотники. Под пальцами он ощутил шероховатую поверхность дорогого материала. – Ты мне никогда не рассказывал о своей прошлой жизни. А ведь она у тебя очень интересная!

– Что ты имеешь в виду? – сразу насторожился Беспалый-старший.

Александр выдержал паузу и спросил:

– Ты знаешь такого вора по прозвищу Мулла?

Беспалый кашлянул и произнес:

– Это который в мечети, что ли?

– Нет, отец, это один старый зэк. Он сказал мне, что когда-то вы были дружны и будто ты сам был в законе.

Тимофей Егорович мгновенно постарел. Сейчас он выглядел глубоким стариком, разбитым множеством болезней.

– Муллу я знаю лет семьдесят, – наконец заговорил старик. – Да, действительно, он прав, когда-то мы с ним были большими друзьями. Вместе беспризорничали. Тяжкое было время! Или ты думаешь, что я все время был полковником и начальником колонии? Мне тоже пришлось хлебнуть лиха… Вот так! – чиркнул он большим пальцем по горлу. – Мне с малолетства приходилось воровать, так что я знаю не понаслышке, что такое залезть в чужой карман.

– Неужели это правда, что ты был вором в законе?

– Это тебе тоже сказал Заки? – подозрительно скосил взгляд на сына старший Беспалый.

– Да.

– Вот оно что… Заки решил достать меня с другой стороны. Это ему удалось! Я действительно был законником и стал вором куда раньше, чем Мулла. Блатному миру я сначала был известен не как полковник Беспалый Тимофей Егорович, а как карманник Удача! И знаешь, почему меня так нарекли?

– Нет.

– За быстроту и ловкость пальцев, – произнес Тимофей Егорович почти с гордостью. – Никто искуснее меня не мог вытащить кошелек. Ты чего кривишься?! Ты думаешь, это так просто?

Александр пожал плечами. Он никогда не видел своего отца таким воодушевленным. Рассказывая о своих юношеских подвигах, тот снова помолодел – откровения, на которые вызвал его взрослый сын, на несколько минут вернули его в то далекое время, когда он был молод и полон сил. Александр почувствовал, что отец даже благодарен ему за этот допрос и своими признаниями невольно облегчал душу.

– Вовсе нет.

– Это искусство! Так вот, в своем деле я был настоящим художником. Я мог снять часы у человека в тот момент, когда он давал мне прикурить. Это за две-три секунды! Вообще, в наше время карманник был не тот, что сейчас. Его уважали! Считалось, что он имеет в своих руках хорошую воровскую профессию. Тебе даже трудно представить, какие в мое время были карманники. За одно мгновение они могли извлечь кошель из самого бездонного кармана, показать нам, пацанам, сколько в нем денег, а потом так же незаметно положить его обратно. Обучаться у известного карманника считалось большой честью, потому что брали они к себе в ученики далеко не всех, а только самых одаренных, у которых пальцы были такие же чувствительные, как у скрипача-виртуоза. Хороший карманник на ощупь мог определить купюры любого достоинства. Порой казалось, что на подушечках пальцев у них глаза. Вот такие были мастера. В голосе Беспалого-старшего Александр уловил нотку грусти. – А Мулла, значит, по-прежнему ворует? – В этот раз в интонации отца Александр обнаружил участливые нотки, что совсем не было похоже на Беспалого-старшего.

– Ворует, – негромко подтвердил Беспалый-младший, – только это какое-то странное воровство. Крадет на виду у толпы кошелек с мелочью, а когда его ловят за руку, то даже не делает попытки скрыться и безропотно дает увести себя в милицию.

– Вижу, что тебя это смущает, – усмехнулся Тимофей Егорович. – Так вот я тебе скажу, что Заки Зайдулла такой вор, какие рождаются только раз в сто лет. Даже мне, а я в этом деле достиг наивысшего мастерства, – Беспалый-младший вновь услышал в его голосе скрытую гордость, – и то до него далеко. Неужели ты думаешь, что он не сумел бы избавиться от этого кошелька? Значит, так нужно! А воровал он на глазах свидетелей для того, чтобы снова угодить на зону. Он вор в законе, и для него тюрьма родной дом. Насколько я знаю, у него и детей-то нет? – вопросительно посмотрел он на сына.

– Нам ничего не известно.

– Ну, вот видишь! Воровская семья для него все. Такие, как Заки Зайдулла, отдают себя воровскому братству без остатка. И если потребуется, то они сожгут себя, чтобы остальным ворам жилось легче. Такие, как Мулла, – апостолы, на них равняются, им подражают. Ты знаешь, как Сталин предлагал поступать с ворами в законе? – неожиданно спросил Тимофей Егорович.

– И как же?

– Расстреливать! Без суда и следствия… По собственному опыту знаю, что это вряд ли помогло бы. И знаешь почему?

Александр скинул с себя китель, аккуратно повесил его на спинку стула. Он почти с раздражением посмотрел на две больших звезды на погонах. Его отец в это время уже пять лет, как был полковником! Да-с… И теперь, когда отец чуток приоткрыл завесу над своей таинственной биографией, он еще больше удивился его стремительному росту.

Звание полковника Александру Беспалому обещали дать еще в прошлом году, после того как он по достоинству сумел принять московскую комиссию. Высокому начальству он организовал такую небывалую охоту, какой они не видели даже в своих цивильных заповедниках: каждый из них увез по центнеру лосиного мяса. Среди них был один генерал-лейтенант – любитель остренького, – который пожелал поохотиться на медведя. Пришлось внять и этой прихоти. Медведя сначала изловили, после чего поместили в клетку, а потом под командой лихого прапорщика целая рота солдат гнала зверя прямо к вышке, на которой устроился генерал.

В результате общих усилий генерал привез в Москву медвежью шкуру.

Имелась и еще одна причина, которая заставляла Беспалого с оптимизмом думать о полковничьих погонах, – в колонии, где он барствовал, сидел племянник того самого генерала-медвежатника. Срок у парня был немалый – шесть лет. Вместе со своими приятелями он избил случайного прохожего, который вскоре скончался в больнице.

Год он успел отсидеть на малолетке, а потом его перевели во «взросляк». Александр Беспалый обещал не теснить парня и оформить ему условно-досрочное освобождение. Помня о высоком покровителе молодого заключенного, Беспалый не однажды закрывал глаза на его вспыльчивый характер и очень серьезные нарушения: однажды на одного из зэков был опрокинут штабель леса, и тот едва не погиб. Александр Беспалый через своих людей узнал, что в этом деле замешан племянничек генерала. В другой раз тот ткнул заточкой заключенного во время спора (видите ли, аргументов не нашел!), и только немедленное вмешательство врачей сумело уберечь раненого от летального исхода.

Подполковник Беспалый подумал, что нужно будет поздравить генерал-лейтенанта с грядущим юбилеем, и если он не поймет намека, тогда придется существенно добавить срок его родственничку, который тот давно заслужил.

– Почему, отец?

– Есть в христианстве такое понятие, как великомученики, это те люди, которые погибли за веру. Так вот, если перестрелять всех воров в законе, так они сразу приобретут ореол мучеников. И во всех зонах России у них мгновенно отыщутся тысячи последователей. Поверь мне, я слишком хорошо знаю породу этих людей.

– Отец, ответь мне еще на один вопрос.

– Спрашивай!

– Когда ты потерял пальцы на левой руке?

Тимофей Егорович нахмурился, он даже не пытался скрыть, что вопрос ему неприятен. Сын невольно затронул одну из самых чувствительных струн его души, которая болезненно зазвенела.

– Мулла тебе велел о пальце спросить?

Александр не стал лукавить:

– Да.

– Ты мне можешь сделать одолжение?

– Для тебя все, что угодно, отец.

– Я хочу поговорить с Муллой. Устрой мне встречу с ним.

– Понимаю… Сделаю!

Глава 3

ПОСЛЕДНИЙ ВЫСТРЕЛ

Тимофей Егорович Беспалый проработал в Печорской колонии без малого пятнадцать лет. При нем строились новые бараки, вышки, ограда, при нем зона превратилась в крепкую цитадель, способную выдержать многомесячную осаду. На ее территории ему были знакомы каждый столб, каждая доска, даже колючая проволока была протянута в том месте, где он указал. Беспалый-старший никогда не думал, что ему придется входить в зону в качестве посетителя.

– Пойдем ко мне в кабинет. Там ты почувствуешь себя увереннее. – Александр повел отца по длинному коридору, по которому гулко раскатывалось эхо шагов. – Насколько мне известно, это был и твой кабинет. – Он распахнул перед Тимофеем Егоровичем тяжелую металлическую дверь.

Беспалый-старший на мгновение остановился на пороге.

– Нет… Мой кабинет находился через комнату, – отозвался он каким-то глухим голосом.

Но и это помещение ему было хорошо знакомо. Три года подряд он являлся сюда каждый месяц в первый понедельник. Садился за стол и терпеливо дожидался, когда из коридора смертников приведут очередного заключенного.

Ждать приходилось, как правило, недолго: ровно в двенадцать часов дверь открывалась, и в сопровождении трех сверхсрочников и офицера сюда приводили «полосатика». Тимофей Егорович был палачом и приводил в исполнение смертные приговоры. Его всегда поражало, что смертники уходили покорно, без борьбы. Только через много лет он осознал, что в этом не было ничего странного. Каждый из них уже давно смирился с грядущей вечностью и исполнение приговора воспринимал как освобождение.

…Последний свой выстрел Тимофей Егорович помнил так отчетливо, как будто он был произведен не много лет назад, а вчерашним вечером. По случаю предстоящего увольнения он тогда облачился в парадную форму и прикрутил ордена на парадный китель.

Смертников в его колонию привозили со всего Союза. Среди заключенных она пользовалась дурной славой. И прежде чем переступить порог казенного заведения, кто-то трижды крестился, а кто-то тихо читал молитву, стараясь уберечься от беды. Некоторым это помогало.

Смертники занимали длинную вереницу камер в подвале административного корпуса, где всегда царила неестественная глухая тишина. Присутствие близкой смерти действовало на всех угнетающе, и даже контролеры, которые, казалось, должны были бы привыкнуть к еженедельным казням, общались между собой вполголоса.

Тимофей Беспалый три года совмещал обязанности начальника лагеря и палача.

До него приговоры приводил в исполнение двадцатисемилетний старшина, который уже на четвертый год службы возомнил себя карающей божьей десницей и не всегда здоровался даже с начальником лагеря. За кружкой пива он любил рассказывать о последних откровениях обреченных. Однажды, крепко перепившись, старшина принялся палить по воронам, что темной тучей летали над караульными вышками. Ему, видите ли, показалось, что это души убиенных, вознамерившиеся преследовать его.

О второй должности Беспалова знал весьма ограниченный круг лиц, с каждого из них была взята подписка о неразглашении государственной тайны. Даже супруга Беспалого, тихая сердечная женщина, не подозревала, по какой причине ее муж, задерживаясь по понедельникам на службе, домой является таким усталым и едва ли не с порога выпивает полный стакан водки.

Возможно, Тимофей Егорович сумел бы отвертеться от смежной «профессии», не вмешайся в это дело замполит, который cчитал, что подобное задание есть высшее доверие партии и настоящий партиец не вправе отказываться от него.

Тимофей Егорович по возможности старался не встречаться заранее со своими клиентами, даже не всегда прочитывал их дела, но непременно перед каждой акцией выпивал для поддержания духа рюмку водки.

В тот день Беспалый тоже не пожелал изменить установившейся традиции и из тяжелого граненого графина налил себе против обыкновения полный стакан. Он посмотрел на часы: через шесть минут должны были привести смертника. На столе лежала толстая папка с его делом, однако знакомиться с «послужным списком» приговоренного Тимофею Егоровичу не хотелось. Беспалый слышал о том, что другие исполнители сознательно прочитывают дела приговоренных, чтобы разжечь в своей душе ненависть. Беспалый не нуждался в этом: он знал, что за каждым из смертников всегда тянется длинный шлейф кровавых преступлений и что сам он всего лишь карающая десница судьбы, которая должна поставить крест на никчемной жизни осужденного.

Тимофей Егорович выпил. Закусывать хмельное зелье не стал – взял с тарелки тоненький ломтик солененького огурчика и громко вдохнул в себя ядреный дух. Потом выдвинул ящик стола, в котором лежал черный с полированной рукоятью «макаров», и стал ждать.

Через несколько минут дверь отворилась, и охранники ввели в комнату пожилого худощавого мужчину. Черты его лица показались Беспалому знакомыми, а когда тот заговорил, полковник понял, что перед ним был не кто иной, как старый знакомый – вор-рецидивист Шельма.

– Здравствуй, гражданин начальник! Неужели не признал бывшего кореша?

Настоящее имя Шельмы было Афанасий, фамилия – Степанов. Он, как и Беспалый, тоже был из беспризорников и тоже когда-то состоял в кодле Муллы, которая потрошила карманы граждан на толкучках и рынках. Афанасий был старше Беспалого на два года и, прежде чем они познакомились, уже успел отсидеть шесть месяцев в колонии, где сошелся с матерыми уркаганами и перенял у них многие секреты воровского ремесла. Шельма был удачлив, как воровской бог, и хитроумен, как голодная лисица. Собственно, за это он и получил свое погоняло. Отчаянности ему было тоже не занимать, он тырил не только засаленные потертые кошельки с мелочью, но и золотишко в ювелирных магазинах. С Шельмой всегда было легко, он умел не унывать, знал огромное количество блатных песен и частенько в развлечение себе и на потеху базарной толпе исполнял под гитару воровской репертуар. А Мулла и Тишка, не теряя между тем времени, собирали в карманах зевак, ошарашенных звонкоголосым пением безымянного артиста, легкие рублики.

Вот такой существовал у них подряд.

– Шельма? – удивился Тимофей Егорович.

– А то кто же? Вижу, что не сразу меня признал. А я ведь чувствовал, что нам еще придется встретиться. Вот, значит, как свидеться довелось.

– Капитонов! – обратился Беспалый к старшему караула. – Выведи свою команду.

– Товарищ полковник… так это же… не положено по инструкции. Приговор…

– Я кому сказал – выйди вон! – Кулак полковника грозно стукнул по столу.