Неизвестная «Черная книга» Альтман Илья

Правда о терроре против евреев в Литве во время немецкой оккупации 1941 года

Обращение к народам мира. Из дневника доктора В. Куторги

Пусть весь мир узнает о страшном терроре, который немцы проводили по отношению к евреям! Мы просим вас опубликовать весь этот материал во всей свободной прессе мира, чтобы таким образом узнали обо всем все свободолюбивые народы земного шара. Мы просим, чтобы главы и вожди всех свободных стран предприняли шаги к широкому оповещению всей мировой общественности об этих злодеяниях и принудили таким образом сумасбродных главарей Германии прекратить эти преступления; надо показать всему миру их настоящий облик и привлечь их к ответственности за зверские деяния, направленные к уничтожению всего еврейского народа. Мы просим сделать все возможное для того, чтобы весь мир, в особенности немецкий народ, был осведомлен об этих преступлениях. Предпринимайте все возможное, чтобы положить конец этим подлостям.

Настоящий документ, касающийся массового убийства приблизительно ста тысяч человек[278], исключительно потому, что они еврейского происхождения, документ, трактующий о неописуемых насилиях над ними, представляет собой страшнейшее обвинение против национал-социализма и показывает всему миру истинный облик и методы строителей «Новой Европы». Мы тут рассказываем о неслыханных происшествиях, которые хотя и могут показаться неправдоподобными и фантастическими, но мы категорически утверждаем, что все приведенные описания основаны на жестокой действительности и все приведенные факты всем в Литве известны. Эти кровавые преступления против человечества и Бога должны войти в историю как чудовищное безумие, противоречащее всяким понятиям о культуре и гуманности. Еще раз просим сделать все, что только возможно и мыслимо, чтобы широко распространить все приведенные здесь сведения и таким образом помочь тем, для которых помощь является еще не запоздалой.

Все свободные страны морально обязаны ясно и открыто потребовать от Германии выдачи всех евреев из захваченных территорий. Я сознаю всю трудность такого требования, но это является единственной возможностью спасения миллионов человеческих жизней. Мы требуем решительных действий: ежедневно гибнут тысячи людей.

22 июня [1941 года]. Начало войны. Под вечер многие ковенские евреи покидают город – по железной дороге, подводами, колясками и велосипедами, лошадьми и пешком, вместе с уезжающими коммунистами и членами семей красноармейцев, – направляясь к востоку, на Вильнюс и Двинск. Всю ночь покидали города тысячи людей, проведшие здесь всю свою жизнь и предки которых жили на этой земле многие столетия. Бежали с ручным багажом, сколько возможно было захватить с собой, и с детьми – к границам Советского Союза.

23 июня. С раннего утра один за другим отходили поезда (всего около десяти) с двадцатью – тридцатью пятью открытыми платформами и товарными вагонами, переполненными еврейскими беженцами, в сторону Вильнюса. Массы евреев спешат на станцию с наспех упакованным багажом. Сцены отчаяния, плач детей (эвакуируются некоторые сиротские дома), вопли умалишенных. Около семи тысяч человек уезжают из Каунаса поездами. Последний поезд, направляющийся к границе СССР, уже не перешел ее: линия Ковно – Вильнюс подверглась бомбежке и разрушению. Причем часть пассажиров были убиты. Когда открылись все тюрьмы, на свободу вышли всякие политические заключенные. В порыве злобы против советской власти они объединились с разными темными личностями, которые были заранее снабжены оружием тайными немецкими агентами и шпионами. И тут-то возникли так называемые партизаны, которые с остервенением бросались на каждого запоздавшего красноармейца. И в тот же вечер банды эти начали терроризировать евреев. Действительно, евреи принимали деятельное участие в партийной, советской и административно-хозяйственной работе, и темные массы, недовольные советской властью, получили возможность отомстить безоружному еврейскому населению. Кроме того, тайная немецкая пропаганда основательно использовала возбужденное настроение местного населения, возникшее вследствие вывоза двадцати пяти тысяч литовских граждан во внутренние районы Советского Союза, имевшего место с 14 по 21 июня[279].

«Партизаны» эти врывались в еврейские квартиры, убивали мужчин, женщин и детей и грабили имущество убитых. Из этих-то «партизанских» элементов сформирован был впоследствии батальон, одетый в прежнюю литовскую военную форму сметоновских времен[280]. Батальон этот под немецким руководством зарекомендовал себя своей изощренной жестокостью при добровольном выполнении экзекуций над еврейскими массами в провинциальных городах, и в награду за их усердие этим бандитам разрешено было забирать себе одежду убитых, а подчас даже и драгоценности своих жертв.

Сцены экзекуций над евреями немцы аккуратно фильмовали, стараясь при этом, чтобы на фотопленку не попал ни один немец из руководителей и со участников этих убийств. Таким образом, немцы предусмотрительно заготовляли для будущих историков фальсифицированный материал, который выставил бы литовский народ ответственным за все мерзости, творившиеся в Литве с приходом немцев. Всю ночь на 24 июня непрерывно продолжались эти дикие оргии убийств и грабежей. Умерщвлялись целые семьи. Синагоги и школы были разграблены. Террор был в полном разгаре.

24 июня. Преследуемых и гонимых евреев массами препровождают в тюрьмы по обвинению в том, что они стреляли в «партизан» и в немецкие войска, которые под вечер того же дня заняли город. Тюрьмы наполнялись вновь. Было много случаев, когда «партизаны» врывались в еврейские дома, терроризировали их обитателей или уводили всех в тюрьму (ул. Канта: уведены муж, жена, двое детей) и затем грабили их дома, квартиры.

С момента вступления немцев во многие провинциальные города евреи частично, а иногда и полностью уничтожались (например, Зарасай – две тысячи, Кретинга, Жежмаряй, Жосляй, Балтишкис – три тысячи человек)[281].

25 июня. Охота за отдельными евреями продолжается. Нападают на стариков – мужчин и женщин. Больных евреев подводами везут в тюрьмы. Детей и женщин с грудными младенцами на руках «партизаны» гонят, бьют и толкают ногами. Евреи не решаются выходить из своих квартир, так как на улицах их тотчас же арестовывают и отправляют в тюрьму или составляют из них рабочие группы и посылают на самые грязные и тяжелые работы, как например, погребение трупов убитых, рытье ям, уборка мусора, дохлых животных и т. п.

26 июня. Масса случаев самоубийства среди арестованных евреев. Газета laisv («К свободе» – какой цинизм) ведет отчаянную травлю против евреев, воскрешая известную инсинуацию, будто евреи агитировали за порабощение Германии.

28 июня. На проспекте Витаутаса в открытом дворе гаражей «Летукиса» в четыре часа пополудни литовские «партизаны» и немецкие солдаты собрали около сорока человек евреев и, облив их водой из пожарных рукавов, избили затем несчастных палками до смерти[282]. Сцена эта произошла в присутствии многих немецких офицеров и большой массы народу, состоявшей из мужчин, женщин и детей, которые с жадностью наблюдали ужасающую картину. Никто не попытался вмешаться; жертвы (как уверяли, коммунисты) после двухчасовых мучений скончались у всех на глазах; затем наконец были убраны трупы.

30 июня. На 7-м форту (старого центрального архива) уничтожили около пяти тысяч евреев (большей частью из интеллигенции), которые были пойманы за последние несколько дней. Это массовое убийство было произведено пулеметами. Палачами тут были литовцы, поставленные для этой цели немцами. Евреев принудили раздеться и лечь на землю, затем пулеметами они были истреблены. Большие кучи трупов смешались с еще живыми не скончавшимися жертвами. Муки и ужасы несчастных неописуемы. Говорили тогда, что это расплачивались с евреями за убийство немецкого офицера, будто бы произведенное каким-то евреем. «Сто евреев за одного немца». Весьма сомнительно, имел ли вообще место такой случай; во всяком случае, это был только предлог для исполнения немецкого плана уничтожить всех евреев оккупированной Литвы.

5 июля. В частной жизни евреев третировали на каждом шагу. По своим продовольственным карточкам они получали продукты гораздо позже и в меньшей норме, чем прочее население. Евреев делили на группы и гнали на тяжелые физические работы. Квартиры их часто занимали немецкие солдаты. Радиоприемники и велосипеды у евреев были конфискованы.

10 июля. Комендант г. Каунаса извещает особым приказом, что евреи, оставившие почему-либо свою квартиру, теряют всякое право возвращения в нее. Все евреи обязаны носить на груди знак желтого цвета, изображающий «Щит Давида» (позже они обязаны были носить такой же знак на спине); до 15 августа евреи должны были переселиться в гетто – предместье Вилиямполе (на правом берегу реки Нерис)[283], состоящее из старых деревянных домов, без водопровода и канализации. 1 августа. Подводы с еврейским имуществом тянутся в направлении гетто. Большую часть своего имущества евреи оставили в прежних квартирах. Ведь на одного человека приходится только два кв. метра жилплощади. Немецкие солдаты и литовские «партизаны» часто врываются в новые квартиры евреев в гетто и берут себе все, что им угодно.

Гетто-концлагеря вводятся также в других литовских городах. Из маленьких местечек евреев переводили в гетто крупнейших городов. В то же время группы евреев, а также целые семьи истребляются. Семьи, оставшиеся без отцов, голодают. Продовольственные нормы для евреев сильно сокращаются. Ежедневно целыми часами им приходится простаивать в длинных очередях перед специально для них назначенными магазинами, чтобы получить свои 200 граммов хлеба.

15 августа. Гетто-концлагерь закрывается и огораживается забором из колючей проволоки. Выходить из гетто евреям разрешается только группами на работу. Незадолго до этого им было запрещено ходить по тротуарам. Группы эти всегда ходят в сопровождении немецких солдат, полицейских или литовских часовых. Эти вот господа убивают евреев массами, когда только им заблагорассудится. Чтобы раздобыть себе, например, часы или другие ценности, они заходили в гетто и, прогуливаясь по квартирам, забирали вообще все, что попадется под руку ценного. А посмеет кто-нибудь возразить хоть одним словом – смерть ему на месте. Между 15 и 20 августа 1941 года таким образом были убиты десять человек. По целым дням терроризированное и напуганное население гетто стоит в длинных очередях у продовольственных магазинов. Норма состоит из 200 граммов хлеба в день и 250 граммов муки, 150 граммов крупы и 50 граммов соли на целую неделю. Жиров и мяса даже помину нет. Зелень и картофель работающие в бригадах в городе приносят с собой, возвращаясь с работы.

Комендантом Каунасского гетто состоит немец Козловски, а помощниками его – Вель и Краузе. Оберначальником над евреями в Каунасе является Иордан, грозный и жестокий «судья». Он однажды на глазах у всех застрелил на базаре еврея, который, несмотря на запрещение, закупил зелень. Все количество закупленной несчастным зелени (всего были четыре крестьянских подводы) он «великодушно» разделил частично между присуствующими при этом зрителями, а остальное отослал в больницы. После каждого такого убийства он уверял евреев, что эта экзекуция является наконец последней, а бедные верили его словам, как утопающий верит в соломинку.

18 августа. Немцы заявили, что им нужны пятьсот человек, получше одетых и знающих немецкий язык. Стали набирать это количество из кругов интеллигенции, конечно. Немцы этих людей забрали, увели, но обратно никто из них уже не вернулся. Стало ясно, что всех расстреляли. Это была первая большая экзекуция («акция») в Каунасском гетто.

25 августа. Издан приказ, по которому евреи должны отдать все деньги так, чтобы каждый оставил себе не более ста рублей, всякие электрические приборы и посуду, все драгоценности, серебро и золото. Немецкая полиция вместе с «партизанами» неоднократно обыскивали и обшаривали каждую еврейскую квартиру и при этом застрелили двадцать человек, у которых нашли спрятанные вещи. При этих обысках забирали у евреев все, что можно было.

1 сентября. Началось массовое истребление евреев в провинции членами литовских партизанских отрядов под руководством и контролем немцев. Согласно выработанному схематическому плану, «акция» идет от одного города к другому. Евреев принуждали самих копать себе могилы. Затем они должны были привезти своих больных и детей и снять всю верхнюю одежду. После этого их партиями расстреливали. Оставшиеся в живых должны были хоронить трупы своих близких, жен, детей, а затем расстреливали и их. Все это происходило средь бела дня, часто на глазах тысяч зрителей. Описать ужас этих сцен совершенно невозможно, как невозможно найти пример подобных злодеяний в истории последних тысяч лет (столетий). В некоторых местах требовали еврейских инженеров, заявляли, что они нужны для работ по водоснабжению. Когда выкапывались колодцы, этих инженеров расстреливали, бросали в колодцы и зарывали (Мариамполь). Причем каждый раз заботились о химикалиях (хлорат кальция) для обливания трупов. Легко раненных докалывали штыками или даже хоронили еще живыми; точно так же поступали с маленькими детьми. Зачастую «партизаны» убивали детей просто лопатами. Так это продолжалось в течение всего сентября во всех малых городах Литвы: Мариамполе, Вилкавишкис, Румшишкес, Жежмаряй, Ареогала, Кедайняй (три тысячи человек)[284], Симнас, Алитус, Вилькия (пятьсот человек), Запишкис (сто пятьдесят человек).

Крестьяне были очень напуганы. Интеллигенция, адвокаты и католическая церковь пытались вмешиваться, но немцы оставались неумолимыми. Они отказались от всяких разговоров и объяснений на эту тему. Многие полуевреи и евреи католического вероисповедания и протестантской церкви также были убиты.

Во многих случаях немцы фильмовали эти массовые «акции». Причем немцы весьма заботливо старались, чтобы в фокус киноаппарата попадали исключительно литовские палачи.

Конфисковывались еврейские дома, а все добро из этих домов делилось в виде вознаграждения между убийцами.

А в газетах обо всем этом ни слова. Немецкий режим не мог раскрывать этих страшных тайн перед своим народом. Многие немецкие солдаты недвусмысленно высказывались против этих кровавых ужасающих убийств.

15 сентября. Описать все начавшиеся жестокости совершенно невозможно. «Партизаны» требовали, чтобы до конца сентября все евреи во всех провинциальных городках и местечках были уничтожены. Они остались только в Каунасе, Вильнюсе, Шауляе и Шумелишкисе.

14 сентября. Пять тысяч евреев в г. Каунасе получили ремесленные свидетельства (в том числе семеро врачей). Они были организованы в бригады и работали в различных местах города. За свою работу они или совсем не получали зарплаты, или получали ее очень нерегулярно. Эти люди верили, что ремесленные свидетельства спасут их от смерти. Но, как позже и выяснилось, надежды эти были тщетными. Всеми делами гетто ведал совет старейшин. Главой Каунасского гетто был известный врач доктор Элькес[285]. За внутренним порядком следила еврейская полиция. В гетто была больница с хирургическим и инфекционным отделениями, но врачи принуждены были производить хирургические операции в самых примитивных условиях, без необходимых приготовлений и медикаментов.

16 сентября. Иордан забирает всю наличность из касс геттовской общины, продовольственного кооператива и заразного отделения больницы.

На 9-м форту, около двух километров к северо-западу от гетто, русские военнопленные копают ямы.

17 сентября. В семь часов утра литовские патрули выгоняют из квартир всех жителей гетто к больничной площади. Стариков, женщин на последних месяцах беременности, больных усаживают на подводы. Площадь оцеплена немецкой полицией под командованием Торнбаума. Кругом стояли пулеметы. Не дано времени одеться. Многие были в ночном белье. Дети сиротского дома выгнаны на площадь. Отправка на 9-й форт, место казни, уже началась. Как вдруг появляется немецкий офицер «вермахта» из своего автомобиля, размахивая какой-то бумагой, объявляет во всеуслышание, что, благодаря военным властям (вермахту), проектируемая массовая «акция» отменена, и этим евреи обязаны вермахту. Все это было заснято на кинопленку и производило впечатление, что тут имела место искусная инсценировка с целью перепутать факты так, чтобы убедить кого следует, будто литовцы требовали этих казней, а немцы этому воспротивились. После этого все евреи, включая и отправленных уже на форт, были отпущены в свои дома. Евреи опять уже верили, и Иордан их в этом убеждал, что больше никаких «акций» не будет.

По времени это совпало приблизительно с началом работ евреев на аэродроме. Выходили на эти работы около тысячи двухсот мужчин и пятисот женщин ежедневно. Сначала были установлены две смены, а позже три смены. Вначале евреев доставляли на аэродром на грузовиках, но с октября месяца их стали гонять туда пешком. Работа на аэродроме шла днем и ночью беспрерывно. Несшие службу часовых на аэродроме немецкие солдаты, среди которых было много недовольных нацистским режимом, относились к евреям весьма сочувственно. Полиция же и солдаты СА относились к евреям с крайней жестокостью и зверством. Почти каждую ночь обитателей гетто пугали всяческими выпадами часовые, которые частыми выстрелами старались запугать евреев, а затем врывались в их квартиры. Однажды при подобном нападении была убита ими в своей постели женщина.

Населению Каунаса было запрещено продавать что-либо евреям, даже просто давать им что-либо или разговаривать с ними. Вообще запрещено было поддерживать с евреями какие-либо отношения. Были случаи, что христиан, вопреки запрету, поддерживавших какие-либо отношения с евреями, отводили в тюрьму и затем водили такого «преступника» по улицам города с плакатом на груди с надписью «друг евреев». Было много случаев, когда евреев застреливали на месте за то, что они пытались через проволочное заграждение получить от крестьян купленные или съестные продукты (официальная норма была ведь слишком недостаточной). Многие старики и дети, не получавшие молока, умирали от истощения.

Когда евреи Каунасского гетто узнали об ужасных истреблениях евреев в провинции, они со дня на день стали ожидать подобной же участи. В ночь на 26 сентября слышна была масса выстрелов.

26 сентября. С четырех часов утра до захода солнца литовские патрули (теперь в форме старой литовской армии), а также немецкая полиция вместе с частями СА согнали всех жителей жилблоков левой стороны улицы Панерю, так называемого малого гетто, на площадь, выстроили всех в ряды и повели к 9-му форту.

Детей грузили на подводы. Говорили, что их перевозят куда-то в другое гетто. Кто не мог ходить, тех увозили на грузовиках. Около четырехсот человек были доставлены на 9-й форт и пулеметами там истреблены. Как обыкновенно, они должны были перед расстрелом снять с себя одежду, которая затем на грузовиках пересылалась на дезинфекционную станцию.

2 октября. Иордан и некоторые из его команды обыскали все гетто и нашли двенадцать человек вблизи заразного отделения больницы.

В ночь на 4 октября в районе гетто была слышна страшная стрельба. 4 октября. С трех часов ночи через виадуки, проведенные над улицей Панерю и соединяющие большое и малое гетто, было прекращено всякое движение. Немецкие и «партизанские» патрули оцепили все малое гетто и особо госпиталь для заразных больных. Евреев принудили выкопать ямы около этого госпиталя. В нем были сорок пять больных (тиф, скарлатина, туберкулез, аппендицит), доктор Давидавичус и одна медицинская сестра. Пока евреи копали ямы, немцы под командой Торнбаума выгоняли всех на площадь. Дети (в том числе из сиротского дома сто сорок пять человек) и больные были доставлены сюда из своих квартир. Отдан был приказ разделить этих людей на десять групп. Одна из них была потом доставлена на 9-й форт. Около двенадцати часов здание заразного госпиталя было облито горючим. Доктор Давидавичус с медсестрой, пытавшиеся выйти из помещения госпиталя, были застрелены во дворе, а все сорок пять больных были сожжены живьем. Остались только обгорелые трубы заразного госпиталя. В здании госпиталя сгорели один рентгеновский аппарат и десять электрокардиографов. Свой ужасный поступок, сожжение людей живыми, немцы объясняли тем, что таким образом пресекаются заболевания страшной болезнью проказы. Наглая ложь!

На 9-й форт были отправлены и там расстреляны две тысячи человек (сто сорок пять детей из сиротского дома). Все остальные из малого гетто были переселены в большое гетто. Весь жилищный блок на левой стороне улицы Панерю остался пустым, квартиры стояли открытыми.

Всех больных хирургического отделения увели и истребили. Только семь женщин родильного отделения остались в живых.

И опять твердили, что это уже «последний раз».

16 октября. Истребили в Семелишкесе девятьсот евреев[286]. Там, в гетто, отличались своими зверствами «партизаны» и немцы, они грабили, убивали, насиловали женщин. Евреи работали ежедневно в три смены, день и ночь, на аэродроме – тысяча двести мужчин, восемьсот женщин в возрасте от семнадцати лет до пятидесяти пяти лет. Когда эти количества в какой-либо день не достигали своей прелиминарной цифры, немцы ходили по квартирам гетто и тащили мужчин и женщин с кроватей на работу.

В Вильно происходило то же самое. Там евреев также массами умерщвляли. Все живут под постоянной угрозой террора, в состоянии смертельного страха. Были случаи, когда немцы истребляли целые польские семьи за то, что держали прятавшихся у них евреев.

27 октября. В Ковенском гетто объявлено, что все евреи в количестве около двадцати восьми тысяч человек должны к шести часам следующего утра собраться со своими семьями на большой площади, где будут выстроены бригады.

28 октября. На площади евреи были оцеплены кордоном «партизан» и немцев. Иордан и Торнбаум разделили их на две группы. Евреи должны были продефилировать мимо них, и каждому было назначено – идти ему направо или налево. Направо прежде всего были поставлены все старики. Когда немцев эта работа наконец утомила, они просто разделили все количество людей на две части. Дети большей частью были помещены по другую сторону от родителей. Немцы говорили, что на ночь с 28 на 29 их отправят на другую работу. Всех «правых» (то есть поставленных по правую сторону) перевели в пустующие квартиры малого гетто и на следующее утро в пять часов их всех, около десяти тысяч человек, отправили на 9-й форт. Больных, как всегда, отвезли на подводах. Все они в тот же день были истреблены. Весь город был под страшным убийственным впечатлением от происшедшего. Интеллигенция была крайне возмущена этим. Резня произошла в крепостных ямах форта. Все прохожие видели экзекуцию и оставшуюся на земле одежду, которая была затем собрана и отправлена в дезинфекционную камеру.

Подобные поступки вопиют к небесам!

2 ноября. Гетто и остатки его населения представляют сегодня ужасный вид. Квартиры убитых, находящиеся среди квартир еще живущих, стоят открытые, разграбленные; вся домашняя утварь сброшена в одну кучу. Бедные, бездомные, горем убитые люди движутся за колючей проволокой. Они пытаются обменять на хлеб одежду, обувь и иные предметы. «Партизаны» часто разрешают эти операции, получая за это соответствующие взятки. Много раз они запрещают такой обмен и даже убивают за это.

Душа раздирается при виде жалкого состояния, в котором находятся мужчины, женщины, дети, когда они идут по улицам гетто, отгороженные от остального мира колючей проволокой. Люди эти потеряли всякую надежду, всякое стремление к жизни. Они живут еще для того только, чтобы мир узнал об их бедствиях. Они надеются, что не все евреи всего мира так погибнут и что только их самих постигло такое проклятие. Положение безнадежное. Малые дети еврейские бегают без призора, мальчики играют через забор проволочного заграждения со своими прежними товарищами. В глазах матерей отражается смерть. Лица этих женщин, виднеющиеся через проволочное заграждение, свидетельствуют о бесцельности и безразличии. Улыбка их кажется нам как бы исходящей из другого мира, как бы взывающей к мировой совести.

Помогите им! Оповестите всех о настоящей правде, пусть весь мир знает об этом, все немцы. Распространите все это по Африке и по Северной и Южной Америке.

Помогите, ах, помогите скорее!..

Д-р В. КуторгаПодстрочный пер. с нем. – К. Гершатер[287]

Каунас во время оккупации

Рассказы местных жителей и партизана Арона Виленчука

Мы на улицах только что освобожденного от немцев Каунаса.

К нам подходят три женщины, жительницы Каунаса. По-русски, с сильным литовским акцентом, они говорят:

– Долго мы ждали прихода Красной Армии и дождались. Спасибо!

[…] Жители города рассказывают о грабежах, убийствах. Немцы намеревались превратить Каунас в чисто немецкий город – евреев они истребили, литовцев частью насильно угнали в Германию, частью расселили в Белоруссии и даже в Смоленской области. Имущество убитых евреев и выселенных литовцев они грабили. Немцы захватили в свои руки местные предприятия, как государственные, так и частные…

Рассказы местных жителей полностью подтверждают ужасы, которые мне привелось несколько дней назад слышать из уст группы евреев партизан, вышедших из тыла противника. Большинство их были жители Каунаса. И вот что они мне рассказали.

Война захватила Каунас в первые же дни. Около тридцати тысяч евреев остались в городе, когда его захватили немцы.

Евреям не пришлось долго ожидать своей участи. Погромы и массовые расстрелы начались уже в первые дни. Уже в конце июня 1941 года на улице Линкувос на стене одного дома прохожие могли читать надпись, сделанную кровью: «Евреи, отомстите за меня» (Идн, нэмт некомэ фар мир[288]). Это написала женщина, смертельно раненная кинжалом в грудь фашистским бандитом, ограбившим еврейскую семью…

Начались повсеместные грабежи. Немецкие оккупационные власти принимали активное участие в этих грабежах. Было вывешено объявление: «О всех замеченных случаях грабежа сообщать по такому-то телефону». Кто осмеливался действительно обратиться к этому средству, тот обычно платился жизнью. На телефонный звонок по указанному пострадавшим адресу являлись немецкие полицейские, пострадавшего хватали и увозили, больше он не возвращался.

Через три недели после захвата Каунаса на стенах домов появилось первое объявление о евреях, подписанное известным палачом, имеющим огромный опыт массового истребления лодзинских евреев, бригаденфюрером Крамером. Постановление имело пятнадцать пунктов. Евреям запрещалось: ходить по тротуарам, ездить на автомашинах, автобусах и велосипедах, торговать в магазинах и на базарах, разговаривать с местным населением, въезжать в город и выезжать из города, посещать рестораны, театры, кино, посещать школы и университеты.

Еврей, появившийся на улице без желтого «моген-довида» на груди и на спине, подлежал расстрелу.

Наконец, объявлялось, что до 15 августа все евреи обязаны переехать в Слободку, на окраину города, за Неманом.

С 16 августа 1941 года были закрыты ворота гетто. С этого момента ни один еврей не имел права появляться на улицах города. Вселение в гетто сопровождалось массовым грабежом. Людям не давали взять с собой даже носильного белья, заставляли отправляться в гетто в том, в чем они были, а часто снимали с несчастных и одежду, если она нравилась разбойникам – немецким солдатам и офицерам. В эти дни на улицах Каунаса можно было наблюдать отвратительные картины драк между немецкими бандитами, не поделившими между собой награбленного у евреев добра.

16 августа 1941 года состоялась первая «акция» над обреченными евреями. Началось с интеллигенции. Референт гебитскомиссара[289] по еврейским делам палач Иордан объявил, что гебитскомиссариату требуются пятьсот еврейских интеллигентов, хорошо одетых и знающих иностранные языки, якобы для работы в архивах. Гетто выделило пятьсот человек. Никто из них не вернулся. Вскоре на Каунасских фортах были обнаружены следы расстрелов этой первой группы еврейских жертв[290].

После этого на две недели настала тишина. Евреев не трогали. По указанию бывшего при буржуазном правительстве Литвы литовского посланника в Берлине каунасский врач Элькес был выделен старостой гетто. Его немцы вызывали для разрешения всяких организационных вопросов, вернее, для того, чтобы каждый раз вымогать ценности у заключенных в гетто евреев.

В середине сентября немецкие полицейские войска окружили часть гетто. По приказу палача-офицера, командовавшего этой очередной «акцией», все евреи были выгнаны на площадь. Здесь, по заранее составленным спискам, отделили всех работоспособных или имевших какую-нибудь профессию. Остальные – две тысячи человек – были отправлены на форты и здесь расстреляны. Еще через две недели таким же путем были выведены на расстрел другие три тысячи человек.

Следующая большая «акция» состоялась 27 октября 1941 года. Накануне было объявлено: «Всем собраться к шести часам утра на площади Демократов».

Стояли осенние заморозки. Дрожа от холода и страха, стали собираться на площадь приговоренные к смерти невинные люди. Шли дети, больные, старики… На площадь было приказано явиться без вещей. Как только люди оставили свои места, где находились последние остатки их имущества, начались грабежи. Это разнузданная полицейская сволочь шарила по углам в поисках чего-нибудь, чем можно было поживиться.

Началась сортировка людей. Большие семьи отводились в одну сторону, одиночки – отдельно. Для очередной расправы было отобрано около десяти тысяч человек. Как и до сих пор, расстрелы совершались в районе фортов.

Вслед за этим в канцелярию гебитскомиссара был вызван староста гетто, доктор Элькес. Его заверили, что больше расстрелов в гетто не будет. «Теперь, – сказали ему, – гетто очищено от неблаговидных элементов, – можете всех успокоить, чтобы занимались своими делами, больше мы вас не тронем». Одновременно от доктора Элькеса потребовали, чтобы евреи внесли деньги «на содержание аппарата по еврейским делам».

В гетто жил известный ковенский раввин Шапиро[291]. Однажды за ним пришли. Но раввина Шапиро не оказалось в живых, он умер, не выдержав тяжести режима гетто. Тогда стали разыскивать его родственников. Сын раввина Шапиро, профессор еврейской литературы, был увезен и обратно не вернулся[292].

В сентябре 1942 года стало известно, что уполномоченным по еврейским делам назначен штурмбанфюрер Геке, известный по своим зверским расправам с евреями в Риге и в Варшаве[293]. О нем иначе и не говорили, как только «рижский и варшавский палач». Этот первостепенный вешатель прибыл в Каунас с новыми полномочиями из Берлина. Он подчинялся не местным военным властям, а одному лишь Берлину.

Первым его мероприятием была новая массовая «акция». Он потребовал выставить от гетто две тысячи человек, якобы на торфоразработки. 24 октября доктор Элькес отправился к палачу для того, чтобы удостовериться, что все требуемые люди действительно будут отправлены на работу. Палач Геке принял еврейского старосту и успокоил его, заверив, что ни один человек не будет расстрелян. Однако через два дня полиция снова стала окружать гетто. К воротам подъехало пятьдесят автомашин. В несколько часов в машины были погружены 1700 человек. Требуемого количества здоровых трудоспособных мужчин для торфоразработок в гетто не хватило. Тогда две роты полицейских стали хватать подряд всех, кто попадался под руку. Таким образом были схвачены еще 1900 человек. Все эти люди были отправлены на аэродром и здесь погружены в эшелоны. При этом у них отбирали все вещи. Вся эта группа была увезена по направлению к границе. Оставшихся на аэродроме женщин и детей тут же уничтожили.

Так продолжалось до апреля 1944 года. Гетто все редело и редело. Одна из последних больших «акций» была проведена в апреле 1944 года, когда 1200 женщин с детьми были вывезены на форты и здесь зверски расстреляны.

Я говорил с одним еврейским партизаном, молодым студентом Ароном Виленчуком. Он был мобилизован в гетто среди других евреев для раскопок трупов расстрелянных. Чтобы скрыть свои преступления, палачи решили раскопать все трупы и сжечь. Легко себе представить, каково было оставшимся в живых раскапывать трупы своих близких, родных и знакомых и принимать участие в их сожжении. «Многие, – рассказывает Виленчук, – не выдержали этого позора и тут же кончали самоубийством». Сам Виленчук еще с несколькими товарищами бежал с фортов во время работы и присоединился к партизанскому отряду.

После того как Красная Армия освободила Вильно, фашисты решили ликвидировать Ковенское гетто. Семь тысяч евреев, оставшихся в гетто, были погружены в эшелоны и отправлены к немецкой границе. Разумеется, все они подверглись общей участи. Остались в живых только те, кому удалось бежать[294].

Как ни тяжелы были условия палаческого режима, в гетто все время существовали две подпольные организации: «Союз активистов» и группа самообороны. К сожалению, они были почти безоружны. Их деятельность сводилась к организации побегов из гетто и взаимопомощи. Время от времени подпольные организации связывались с партизанами и с большими предосторожностями переправляли из гетто в партизанские отряды небольшие группы евреев.

Однажды такая группа в шестьдесят человек вышла из гетто с тем, чтобы направиться в партизанские отряды, действовавшие в Августовских лесах. Группа была снабжена оружием, которое постепенно, в течение долгого времени собиралось подпольной организацией. По пути к Августову группа была почти поголовно истреблена немецким карательным отрядом. Другая группа в сто тридцать человек благополучно добралась до Рудницкой пущи, была принята в партизанский отряд «Смерть оккупантам» и удачно действовала в составе этого отряда до прихода войск Красной Армии.

[1944]Записал майор З. Г. Островский[295]

Каунасское гетто

Воспоминания Виктора Лазерсона

[296]

В это прекрасное солнечное утро, 22 июня 1941 года, которое впоследствии проклинали тысячи людей, начался этот кошмарный сон. Улицы родного города обагрились кровью. На четвертый день резни я потерял родного брата[297]. Введение отличительного знака, запрет пользоваться тротуарами и средствами передвижения последовали за погромом. От 24 июня до 15 августа обильные потоки еврейской крови пролились на 6, 7, 9 фортах. Палачи требовали новых жертв.

15 августа ворота проволочных заграждений поселка смерти Вилиямполе (гетто) закрыли за собой двадцать восемь тысяч людей.

Несколько недель спустя пришло требование собрать пятьсот молодых людей на полевые работы. Матери отпускали сыновей, надеясь, что работа спасет их. Но их приютила земля 4-го форта. Об этом узнали только в 1944 году.

За этой «акцией» последовал строгий приказ сдать все деньги, драгоценности, одежду. Молча относили люди свое имущество, надеясь, что когда они останутся голыми и босыми, то нацистские бандиты оставят их в покое.

Руководитель этого мероприятия, кровавый изверг, гауптштурмфюрер СА Иордан вывозил грузовики, нагруженные доверху золотом, серебром и другими богатствами.

Вслед за этим начались проверки, так называемые «штихпробен». Гитлеровцы ходили со сворами собак по домам, избивали, грабили остатки, перемешивали запасы пищи – соль с сахаром, с мукой и т. д. Иордан наслаждался избиением голых женщин до потери ими сознания. На моих глазах немец убил старика, у которого в книге оказался забытый червонец. Земля принимала искалеченные жертвы.

17 сентября 1941 года имела место, так сказать, генеральная репетиция. Район гетто был отрезан от города, на площадь были выведены люди, приехали грузовики. Но вдруг всех отпустили по домам. Евреи недоумевали, что за чудо спасло их.

Но скоро, 22 сентября и 4 октября, кровавый пир разыгрался по-настоящему. Был сожжен госпиталь с больными, врачами, сестрами, стали «юденрайн»[298] целые кварталы. Жители этих кварталов испустили последний вздох на 9-м форту.

…Из состава гетто выбывали все новые и новые улицы. Хождение на работу и с работы под конвоем, каторжный труд, вся сумма фашистско-садистских приемов, применяемая к арестантам гетто, голодовка и т. д. – все это лишь незначительные аккорды в этой симфонии смерти.

28 октября нас всех выгнали на площадь посреди гетто и выставили семьями по четыре в ряд. И началась лотерея жизни. Семьи делились произвольно пополам, и «половины» отводились в противоположные стороны. К вечеру одну сторону отпустили, а десять тысяч, бывших на другой, повели на 9-й форт, где в следующую же ночь казнили. Дикие вопли и рыдания раздавались в полуопустевшем гетто.

Это мероприятие возглавил гестаповец Раука.

После таких переживаний евреи могут отдохнуть день-другой – считал Иордан. Вскоре после описанной так называемой большой акции нашли покой на 9-м форту эшелоны евреев Западной Европы. Нам приходилось грузить их вещи, наполнившие склады Иордана.

Далее, вплоть до осени 1943 года, потянулись страшные дни индивидуального террора и вывоз в лагеря.

Полицейский батальон, охранявший гетто, сменила так называемая 4-я компания NSKK[299]. Банда чернорубашечников NSKK во главе с преемником Иордана молодым садистом Видеманном взялась за нас всерьез. Они поселились в гетто, чтобы иметь возможность наблюдать за всем происходившим там. Новые унизительные законы, обязательное снимание шапок перед немцами, непосильная работа, новые издевательства наполнили этот период горе-стабилизации. По возвращении с работ устраивались проверки: людей раздевали, били, отнимали все, что они старались пронести в гетто, чтобы хоть как-нибудь прокормить и обогреть несчастную семью, – хлеб, дрова и т. д. Герои этих «гуманных» истязаний, члены NSKK Рос, Баро, Леврену были мастерами своего дела.

На этот период падает смерть Иордана, убитого на фронте. Это событие праздновалось в гетто.

Вывозы на работу начались в марте 1942 года. Рижский вывоз, вывозы на каторжные работы в лагеря Ионава, Палемонас, Кайшадорис, Мариам-поле создали новые пункты истязаний, вызывали новые зверства. По окончании работ лагеря ликвидировались.

Колоссальное число жертв гестаповца Штице, референта по еврейским вопросам в гестапо, публичные повешения с «воспитательной» целью, казни за неснимание шапки, за покупку газеты в рабочее время, за непришитый знак, так называемую мишень[300], казни всего семейства за прегрешения одного члена семьи, сеансы садизма, вроде простреливания бутылок на наших головах, – вот в какой обстановке приходилось жить в этот период «стабилизации».

Еще мы питались ужасными слухами, доносившимися из Майданека, Вильнюса и других лагерей, и репликами по нашему адресу немецкой верхушки.

Мы успели за это время разузнать своих палачей. Городской комиссар Каунаса Крамер считал, что евреи не могут пользоваться дверями и заставлял работающих у него евреев ходить через окна. Иордан считал разговор с евреем «рассеншанде»[301], генерал Высоцки[302] твердил, что при виде еврея он теряет аппетит, Розенберг, вроде сказочного змея, не переносил еврейского запаха, уездный комиссар Лентцен[303] угощал евреев бульоном из дохлой кошки.

Осенью 1943 года нас переняла банда диких мадьяров-эсэсовцев во главе с оберкровопийцей, истребившим евреев Варшавы, оберштурмбанфюрером СС Геке. Эта личность, при виде которой волосы становились дыбом, начала действовать дипломатично. Покончить с евреями была его задача. Он заставил работать всех – от тринадцати до шестидесяти пяти лет. Он увеличил нам паек, но мы знали, что скот кормят на убой.

26 октября 1943 года произошел эстонский вывоз, который уменьшил население гетто на три тысячи человек. Ужасы этого вывоза не поддаются описанию. Началось бегство из гетто. Начальством были приняты строгие меры, усилен шпионаж. Раньше работа вне гетто давала возможность приобретать там какой-либо корм или топливо и, хоть и с риском, пронести его в гетто. Отныне и эта возможность была отнята – сношения с внешним миром были строжайше запрещены. В гетто орудовал гестаповец Киттель, приехавший после ликвидации Виленского гетто.

Унтершарфюреры СС – Пилграм, Фифингер, обершарфюреры Ридель, Пич, Ауф, гауптштурмфюреры Ринк[304], комендант центрального концлагеря Бэмихен, врач, занимавшийся медициной истребления, Вальтер и другие обер– и унтер-бандиты решили положить конец нашему существованию. В Каунасе открыли еще два лагеря принудительных работ – в Алексотасе и Шанчяй. Квадратная площадь лагеря, обнесенная двумя рядами проволочных заграждений, пулеметные башни по углам, бараки с трехэтажными нарами – вообще лагеря новой системы вместили еще 2500 людей. Разнообразие приемов садизма значительно обогатил комендант бывшего лагеря военнопленных в Алексотасе унтершарфюрер Мие, который считал, что поголовное избиение хорошо действует на его «инвентарь». Он купал евреев в болотах после дождя, стягивая по ночам с нар, и т. д.

Тем временем в гетто повеяло запахом жженых костей. Геке стирал следы. Киттель после смерти Шмица, убитого партизанами, заботился, чтобы костер на 9-м форте не погас. Восемь тысяч евреев ждали приговора.

27 марта 1944 года банды палачей окружили гетто и начали вылавливать детей, стариков и больных. Я видел, как овчарка рвала младенца от груди матери. Я видел глаза матери, у которой немец вырвал ребенка и с силой ударил его о стену грузовика. Эта картина преследует меня даже теперь, заставляя забыть, что я свободен. Я видел, как немецкий офицер, вырвав от матери ребенка, зарычал: «Вы хотели войны. Так вот вам!» Матери умоляли застрелить их, и немцы охотно делали им это одолжение. Еврейская полиция гетто, заманенная на форт под угрозой смерти, выдала убежища, где прятались матери с детьми.

И день угас, как и все другие, небо не раскрылось, и земля не покраснела. Маленькие трупики были закопаны, глаза матерей высохли…

Мы ждали новых пыток. Начались опять дни индивидуального террора. Нас считали ежедневно, бегство стало невозможным. В лагерях людей одели в синг-синговские пижамы[305], остригли и, зеброподобных, их гнали на работы. Меня отделили от родителей и выслали в лагерь Шанчяй.

Но финал приближался. 9 июля [1944 года] на работе нас поразило подозрительное движение войска, и мы поняли, что час пробил. Один фельдфебель, увидев нас, ехавших под конвоем, выпучив глаза, закричал: So was lebt noch?[306] В этой фразе был ответ на вопрос о нашей судьбе.

А дальше? Товарные вагоны, набитые людьми, в ушах фраза немецкого офицера: «Мы не отдадим вас в руки красных варваров», прыжок на полном ходу поезда через окно – перспектива увидеть «Новую Европу» не улыбалась мне.

Три недели во ржи. Сладость освобождения! Я проснулся. Я без желтой звезды, я больше не собака, не раб. Я стою посредине развалин гетто и не узнаю местности. Месть!

[1944]

Уничтожение еврейских детей в Каунасе

Рассказ Марии Ильиничны Ярмовской

[307]

В Слободке за рекой Нерис немцы устроили гетто, явившееся лагерем смерти. Периодически сюда являлись палачи и уничтожали по несколько тысяч жителей… Это называлось «чисткой» гетто. Так, 17 сентября 1941 года в гетто было отобрано и расстреляно более десяти тысяч человек[308]. В августе 1943 года в Каунас приехал известный в Польше «палач в белых перчатках», некий Геке. Он только что провел «ликвидацию» Варшавского и Вильнюсского гетто. Явившись в Каунас, этот немецкий зверь прежде всего поинтересовался, много ли осталось в гетто детей. 27 октября [1943 года] немцы собрали три тысячи пятьсот женщин с детьми и согнали их к станции. Здесь детей отделили от матерей и отравили их. Дети умирали на глазах у матерей. Но часть детей еще оставались в семьях. Геке издал специальный приказ о немедленной сдаче всех детей. Было объявлено, что тех, кто уклонится от выполнения этого приказа, ждет суровое наказание. Публичной казни были подвергнуты муж и жена Целлер, не отдавшие своего ребенка палачам. Несчастных родителей избивали, сажали на раскаленную плиту, им загоняли иголки под ногти. Когда они потеряли сознание, их поднесли к виселице. Подержав некоторое время свои жертвы в петле с таким расчетом, чтобы они не задохнулись, немцы сняли их и отложили окончание казни на следующий день. На другой день отца привязали к столбу, а под ногами у него зажгли костер. Мать раздели донага и продолжали мучить.

– Так будет с каждым, кто противится нам, – провозглашал Геке в рупор.

Убийство евреев местечка Стоклишки

Страницы: «« « ... 678910111213 » »»