Напишите про меня книгу Микаилов Шихабудин

26 мая 2009 года в аул въехала потрепанная временем и горными дорогами серебристая «десятка». Она проехала по центральной улице и остановилась у небольшого бронзового памятника Ленину. В нескольких метрах от Владимира Ильича в тени раскидистой ивы на низкой скамье сидели семеро стариков. Один из них показывал на только что подъехавшую машину, другие о чем-то негромко спорили.

Из машины вышли двое. Явно городские. Тот, что был за рулем, полез в багажник и достал оттуда две профессиональные фотокамеры. Двери машины мягко захлопнулись, пискнула сигнализация, и приезжие уверенным шагом направились к старикам.

– Салам алейкум, – поздоровались городские.

– Алейкум салам, – почти хором ответили старики, – откуда, куда, по каким делам у нас?

– Из Махачкалы. Книгу делаем о дагестанских аулах. Вот к вам доехали, хотим поснимать, а потом расспросить у вас о вашем селе. Слышали, у него история богатая.

– Ну что ж, дело хорошее. Снимайте. А историю нашего аула вам Карим расскажет. Он у нас самый умный, говорят, с самим Ельциным однажды водку пил. Вон его дом в конце улицы.

Журналистов проводили к дому Карима. Хозяин лично накрыл стол, долго рассказывал. Основали, разграбили, восстановили и так далее, а потом задумался на минуту и тихо произнес:

– Напишите про меня книгу.

Карим

Вчера к нам в часть привезли артистов. Их было много, человек 20, и полковник Савельев приказал мне и Вахтангу сделать им шашлык. А мясо принесли свинину. Я им говорю: я из свиньи шашлык никогда не делал. Испортить могу. А Савельев мне отвечает, приказы не обсуждаются, приказы исполняются. Короче, мы справились. Я долго держался, чтобы не попробовать. Пока жарили, нюхал, нюхал, а потом съел три куска. Отцу не говори.

Наших всех поздравь с праздником. Передавай привет дяде Надиру, дяде Хочбару, Мухтару, Джамалу, Расиму и Абдульчику.

С армейским приветом, мл. сержант Джандаров К.А.

Мелкий, надоедливый осенний дождь не прекращался уже неделю. Днем и ночью отстукивал барабанную дробь по крыше. Возле дома, в котором жил Карим, выросла огромная лужа – никак не объедешь. За последние два дня он уже раз пять выходил, чтобы вытащить очередную застрявшую машину. Колеса буксовали, густая липкая грязь летела во все стороны, пачкая руки, лицо, одежду. Машина вырывалась из «мокрого» плена, водитель давал два гудка благодарности и скрывался за ближайшим поворотом, а Карим, улыбаясь, шел домой переодеваться. Так и тянулись друг за другом похожие дни. Но когда все сельчане уже смирились с этой серой действительностью, дождь неожиданно прекратился и выглянуло солнце. Унылый сельский пейзаж вдруг преобразился и стал почти праздничным.

Карим прошелся по комнате, посмотрел на настенные часы с кукушкой, сел на диван. Посидел, встал, опять присел. Потом минуты три размышлял у окна, чем занять себя в этот бесконечный «резиновый» день. Видимо, что-то придумал, надел свою старую японскую куртку и вышел на крыльцо. Какое-то время он молча наблюдал, как носятся по двору куры, а когда и они надоели, направился к калитке, ведущей в сад. В саду уже возился обрадовавшийся неожиданному просветлению на небе отец Карима.

Тридцать пять лет отдал Альдер Джандаров родной советской милиции, но на гражданку ушел в чине старшего прапорщика, и за столом это обстоятельство частенько было предметом шуток. Удивительно спокойный и рассудительный Альдер никогда на них не обижался. Слишком много времени потратил он на дела, которые сейчас кажутся ему ничтожными по сравнению с возможностью посадить пару молодых яблонь в своем саду, чтобы придавать значение неосторожному слову. В год, когда началась эта история, отцу Карима исполнилось шестьдесят. Четыре года назад отправилась на тот свет жена, подарившая ему троих сыновей, и теперь его единственной заботой были шесть соток земли возле старого сельского дома с черепичной крышей, в котором еще до установления советской власти в Дагестане родился Альдер, а потом и его дети.

– Салам, товарищ полковник. – Карим смотрел на отца, улыбался и щурился от яркого солнца.

– Алейкум салам, товарищ младший сержант. Решил отцу помочь по хозяйству? Давай, бери лопату, земля сейчас влажная, копать легко будет.

– Не, я потом поработаю. Хочу к Мухтару зайти, он еще до армейки взял у меня на три дня кассету Высоцкого. Уточнить нужно, он сказал «три дня» или «три года»?

Карим никогда не был ни бездельником, ни лентяем. С пяти лет он помогал отцу пасти колхозную скотину, в десять наравне со взрослыми мужиками строил младшему брату матери дом в соседнем селе. Но больше всего он любил возиться с отцовским мотоциклом «Урал». Таких во всем районе было пять-шесть. Когда в 12 лет Карим впервые проехал на нем по селу, счастье его было безграничным. Но сегодня ему работать не хотелось, и историю про кассету Карим придумал на ходу.

Десять дней назад Карим, отслужив положенные два года, вернулся в родное село. Что-то напевая себе под нос, он шел от автобусной остановки к родному дому, здоровался с односельчанами и улыбался даже встречным собакам. Как выглядел этот молодой человек? Обыкновенно. Нормальный среднестатистический дембель. Среднего роста, среднего телосложения, без особых примет. Торчащие из-под пилотки уши, прическа – полубокс, на кителе пара значков «отличник боевой и политической подготовки», офицерский ремень с начищенной до блеска бляхой. Наколка на правой руке «Дагестан» с тремя остроконечными горами не в счет. Под одеждой ее не было видно.

В одной руке у нашего героя был потертый чемодан, в другой – завернутый в газету альбом «ДМБ-79». Три дня все село праздновало возвращение Карима. А на четвертый пошел дождь. И праздник закончился как-то сам по себе. Но Карим и не думал переживать по этому поводу. Ему двадцать лет, вся жизнь впереди. Какой дождь может испортить настроение молодости?

…Уже с улицы крикнул Карим отцу: «Я скоро!» – и быстрым шагом направился в сторону горы Медвежья лапа. Вид на родное село с этого места нравился ему больше всего. В садах уже почти полностью опала золотистая листва, и только ярко-оранжевая хурма на деревьях была похожа на маленькие костры, разожженные у каждого дома.

Карим сел на камень, достал сигареты, закурил. Полтора часа он смотрел на село. Стадо грязных и мокрых коров возвращалось с пастбища. Карим вспомнил, как в ночь на первое сентября, когда он впервые должен был пойти в школу, пропала их корова Зойка и они с отцом и двоюродным братом Аскером ее искали, а нашли только под утро. В 8-00 все сельские мальчишки и девчонки собрались в школьном дворе на торжественную линейку, не было только Карима, потому что он спал почти в обнимку с Зойкой, и матери было жалко его будить.

«Свой первый звонок, получается, я проспал», – подумал Карим и достал очередную сигарету. Ирония судьбы была еще и в том, что Карим проспал и свой последний школьный звонок. А вместе с ним и выпускные экзамены, и экзамены в техникум, куда собирался поступать. А дело было так. Поехал он как-то в мае на отцовском мотоцикле на реку Самур с сыном председателя сельсовета рыбу ловить. Конечно, это была не рыбалка, а самое настоящее браконьерство, и «рыбаков» уже по дороге домой остановил гаишник. Работник милиции, который жил от Карима через два дома, спросил сначала о правах, прекрасно зная, что прав у них отродясь не было. Потом заглянул в люльку, обнаружил еще трепыхавшуюся рыбу и предложил обоим проехать в райотдел для составления протокола.

Ну и проехали. Отпрыска председателя сельсовета, естественно, через два часа отпустили. А Кариму, между прочим, сыну местного милиционера, дали шесть месяцев исправительных работ за браконьерство. Так Карим «проспал» и последний звонок, и экзамены. Но за те полгода, что он отрабатывал четыре килограмма самурской рыбы, Карим успел получить две строительные специальности – каменщика и электрика, скопить 85 рублей и завести пятерых друзей родом «от Парижа до Находки». Когда же его отпустили, пришло время и воинский долг отдавать. Мать, накрывая на стол по случаю проводов сына в армию, все время тихо, как молитву, повторяла:

– Только бы войны не было.

– Не болтай, они нас сейчас как огня боятся, – в очередной раз отвечал ей отец.

Через пять месяцев учебки под Читой Карима и еще троих ребят с Северного Кавказа, по причудливой армейской логике, направили служить в строительные войска недалеко от Калинина. Первые три месяца Карим возводил коровник какому-то генералу, а потом, переговорив с земляком – старшиной, устроился хлеборезом в солдатскую столовку. Так что через два года службы он вернулся повзрослевшим и слегка располневшим младшим сержантом.

Уже почти стемнело, когда Карим решил вернуться домой. Он бы и еще часа два просидел на этом камне, но сигареты закончились. Войдя в дом, Карим достал чемодан, с которым вернулся из армии, закинул в него первую попавшуюся под руку одежду и вышел на улицу. Пару минут простоял у калитки, будто не зная, куда идти, или обдумывая, не забыл ли чего захватить, а затем быстрым шагом двинулся к автобусной остановке.

Последний автобус ушел в город сорок минут назад. Карим направился к дороге. «До райцентра восемь километров, и, если никто не подберет, доберусь за полтора часа», – подумал он и рванул твердым армейским шагом. Опять пошел дождь, такой же мелкий и противный, как и тот, что шел все эти дни. Дорожная грязь липла к сапогам, отчего те становились все тяжелей. Но Карим для себя уже все решил. Он будет жить в городе, будет учиться и работать, а дороги он никогда не боялся. Главное, думал он, – идти и не оборачиваться. И Карим не обернулся. Ни разу.

В апреле 81-го Карим уже учился на втором курсе механического техникума и говорил почти без акцента. Жил он в общежитии главного в Каспийске завода, причем последние полгода один в комнате для двоих. За такую неслыханную привилегию платил Карим коменданту по три рубля в месяц и был несказанно горд своим положением. Учился Карим средне, общественные поручения выполнял по большим праздникам, спортом не интересовался. Вот только занятия никогда не пропускал. Идти с утра все равно было некуда, а сидеть одному в общаге скучно. Соответственно и преподаватели по отношению к нему настроены были миролюбиво. Все свободное время Карим проводил в заводском клубе. Оттачивал мастерство игры на ударной установке. Уже четыре месяца как его приняли в основной состав клубного ВИА «Морские просторы». В глубоком детстве стучал Карим карандашами по ведрам и кастрюлям, представляя себя музыкантом-ударником. «Медляки» ему никогда не нравились, это все – для девчонок, а Кариму нужен был ритм, драйв, энергетика. И звук, чем громче, тем лучше. И вот мечта сбылась! Каждые пятницу и субботу с 7 до 11 вечера вокально-инструментальный ансамбль играл на танцах в клубе, за что Карим получал свой честно заработанный червонец. В месяц выходило 80 рублей, а вместе со стипендией аж 105! И никаких тебе вычетов за бездетность. Слегка напрягали только 15 копеек комсомольского взноса.

Воскресенье его партеры по музыкальному бизнесу проводили в махачкалинских кабаках. Карим в этих застольях принял участие только однажды. Ему не понравилось. В понедельник утром он не смог встать на занятия, не смог вспомнить, где он был, а главное – никак не мог понять, куда делась заработанная за последние два танцевальных вечера двадцатка. Он лежал на кровати, каждые пятнадцать минут отпивал глоток рассола из трехлитрового баллона с домашними соленьями и постепенно вспоминал, как и где провел вчерашний день. К обеду он уже полностью восстановил в голове картину. Когда ему окончательно полегчало, достал из-под матраца деньги и пошел в сберкассу открывать первый в своей жизни счет. Уже через сорок минут он держал в руках сберегательную книжку, в которой аккуратным женским почерком была сделана запись: «Вклад до востребования. Приход 90 рублей».

В это воскресенье большая часть ВИА направилась по привычному маршруту, а Карим сел в желтый ПАЗик и поехал в гости к старшему брату в Дербент. Этот город на границе советской России и советского же Азербайджана отличался от Каспийска примерно так же, как проходная завода отличается от входа на стадион. Люди вроде бы одни и те же, а настроение совсем другое. Если Каспийск был город-труженик, то Дербент был город-праздник. К началу 80-х Каспийск стал самым чистым и ухоженным в Дагестане, но как две капли воды походил на другие молодые города СССР. А Дербент с его двухтысячелетней историей был не похож ни на какой другой. По крайней мере так казалось нашему студенту.

Карим вышел на «кольце», от которого лучами в разные стороны расходились дороги, купил в гастрономе килограмм конфет «Гусиные лапки» и направился по единственному в городе проспекту к дому брата. Было почти по-летнему тепло, где-то рядом пела и плясала дербентская свадьба, а на лавочках в сквере играли в шахматы старики в больших серых кепках.

Джамал, старший брат Карима, последние десять лет жил в Дербенте. Трудился он в СМУ крановщиком. Еще в армии Джамала приняли в партию, а уже на производстве его выдвинули депутатом городского Совета. Работал Джамал шесть дней в неделю, к спиртному был равнодушен и в связях, порочащих его, как говорится, замечен не был. Его портрет третий год висел на районной Доске почета, а в прошлом году от предприятия ему выделили двухкомнатную квартиру на третьем этаже пятиэтажного дома из пиленого дербентского камня.

Четыре года назад Джамал женился. Дважды. Причем в течение одной недели. Эта уникальная история развивалась следующим образом. Отец засватал Джамалу девушку. Жених приходился невесте троюродным братом. Три с половиной месяца две семьи одного большого рода готовились к свадьбе. Гостей на ней было человек пятьсот. Когда трехдневные торжества закончились, Джамал понял, что его молодая жена выдана за него насильно. Уже полтора года она влюблена в одноклассника Сабира, но сказать об этом отцу или матери не решалась. На пятый день он понял: так жить нельзя, собрал все ее вещи и за руку привел обратно в родительский дом. Скандал раздувать не стали, а Джамал в тот же день направился к другой своей односельчанке Джамиле.

– Джамиля, нужно поговорить, – глядя прямо в глаза девушки, сказал Джамал. – Я хочу на тебе жениться.

– Ты что, решил гарем завести?

– Нет. С ней я уже развелся. Вот печать. – Джамал показал девушке паспорт. – Мать дома?

Мать была дома. Более того, все это время она стояла под дверью и слушала их разговор. Поскольку Джамиле было уже двадцать четыре года – возраст для сельской девушки почти критический, новая теща, попросив для приличия один день на раздумья, согласилась. Отца у Джамили не было.

Вторую свадьбу сыграли ровно через неделю после первой. Гостей на ней было несколько меньше. Всего четверо. Друг Джамала, двоюродный брат, председатель сельсовета, оформивший паспорта, и младшая сестра Джамили, которая была свидетельницей со стороны невесты.

Остальные четыреста девяносто шесть гостей с первой свадьбы так до сих пор и думают, что Джамал живет в счастливом браке, свидетелями зарождения которого они были.

…Когда Карим постучал в дверь старшего брата, Джамала уже не было. Открыла Джамиля. Она не очень любила гостей, особенно в воскресенье днем, но Кариму была искренне рада. Джамал, как выяснилось, еще с утра ушел на свадьбу к одному строителю из его СМУ и вернется, скорее всего, поздно вечером. Минут за двадцать Карим рассказал Джамиле все свои нехитрые новости, пару часов поиграл с племянниками и, пообещав приехать в следующие выходные, отправился на автостанцию, чтобы к вечеру вернуться в Каспийск.

Как всегда в воскресный вечер, народу на дербентской автостанции было много. Вереницей подъезжали желтые ПАЗики и красные венгерские Икарусы, высаживали пассажиров, набирали новых и, не задерживаясь, отправлялись в очередной рейс. Карим подошел к кассе, понял, что стоять ему в очереди не меньше часа, но покорно встал за невысокой девушкой в сиреневом сарафане. Лица ее он не видел, только тонкие плечи и худенькую спину и от нечего делать, стараясь занять себя чем-то, стал придумывать этой «спине» биографию:

«Лет, скорее всего, девятнадцать. Может быть, двадцать. Студентка. Была в Дербенте у родителей, а теперь едет в Махачкалу, чтобы в понедельник не опоздать к первой паре. Интересно, где она учится? Мединститут. Сейчас все девушки врачами хотят быть. Зачем нам столько врачей? А может, в сельхозе? На ветеринарном. Нет, для сельскохозяйственного она слишком легкомысленно одета. А для меда слишком простенько. Сарафан деревенский какой-то. И цвет – непонятно-сиреневый».

Пока он так рассуждал, подошла ее очередь.

– На ближайший до Каспийска один билет, пожалуйста.

Карим слегка обалдел.

– Мне тоже, – сказал он в окошко, на что получил вполне логичный ответ.

– Что тебе тоже?

Купив билет, Карим пошел к автобусной остановке. Девушки там не было. Карим решил, что билет она брала не для себя. Купила, наверное, какому-нибудь дедушке старенькому, передала ему билет и домой пошла. Придется теперь с дедом на одной скамейке до Каспийска два часа «пилить».

В автобус Карим проскочил первым. Сел на свое место и уставился в окно. ПАЗик постепенно заполнялся пассажирами, Карим продолжал смотреть сквозь грязное стекло автобуса на привокзальную площадь. Сам того не осознавая, он искал глазами эту девушку. Может, все-таки билет она купила для себя, а не для кого-то другого. И почему я решил, что…

– Здесь можно сесть?

Это была она. Карим молча закивал и тут же демонстративно уставился в окно. Больше всего его поразило даже не то, что она едет в Каспийск, а то, что лицо ее показалось очень знакомым. Даже почти родным. Ну где, где я мог ее видеть? Может, спросить? Нет, подумает, я к ней клеюсь. Сам вспомню. А не вспомню, значит, показалось. Так бывает. Смотришь на человека и думаешь: где-то я его уже видел. А на самом деле тебе так только кажется. И не видел ты этого лица никогда в жизни. И она просто похожа на мою троюродную сестру. Точно, на Аиду похожа. Карим ерзал на своем месте минут сорок. Они уже полдороги проехали, когда он не выдержал.

– Извините, пожалуйста, и не подумайте ничего такого. – Карим пытался вспомнить, как говорят вежливые люди. – Я никак не могу понять, я вас уже где-то видел или вы просто похожи на мою сестру?

– А что, Карим, я так сильно изменилась?

… Это случилось в декабре 73-го года. Карим с друзьями шел из школы. Они о чем-то спорили. И вдруг мальчишки увидели, что навстречу им бежит девочка лет двенадцати, а за ней несется собака. Огромная кавказская овчарка. В селе ее знали все. Это была собака чабана Шахмардана. Говорят, однажды она задрала ночью двух волков, пытавшихся стащить шахмардановскую овцу. Зная ее бешеный характер, чабан всегда держал собаку на привязи, но сегодня ее, видимо, кто-то отпустил. Девочка бежала молча. Она не плакала, не звала на помощь, но было видно, что силы ее уже покидают и собака вот-вот настигнет ребенка.

Мальчишки бросились за ними. Быстрее всех бежал Карим. И в тот момент, когда овчарка была готова сомкнуть челюсти на ноге девочки, он ее догнал. В облаке дорожной пыли летели они к реке в обнимку друг с другом. Там их и растащили.

Девочку звали Карина. Несколько месяцев отходила она от испуга. Говорила, сильно заикаясь. Отец два раза в неделю возил ее в город на обследование, лечение и занятия с логопедом. И почти так же часто он ходил в дом к отцу Карима с благодарностями. Ну а потом все пришло в норму, Карина стала говорить еще лучше, чем до встречи с собакой, и эта история стала в селе потихоньку забываться.

Карина

Директору Каспийского механического техникума Калаеву С.В.

От учащегося второго курса Джандарова К.А.

Прошу Вас освободить меня от участия в первомайском параде в составе колонны комсомольцев Каспийского механического техникума по семейным обстоятельствам.

У сельского судьи Низама Балабекова, почти как в сказке, было три дочери. Нарекали их в честь живых и умерших старших родственниц исконно дагестанскими именами. Первую назвали, как и положено, в честь матери Низама – Калимат, второй дали имя его бабушки – Рукият, третья носила имя тещи Низама – Санжа. Когда жена родила четвертую, горе-отец взял в сельпо три поллитровки, буханку хлеба, кусок овечьего сыра и ушел в горы. В селе его не видели несколько дней. А когда он вернулся, дома его ждали уже не три, а четыре красавицы-дочки, перепуганная жена и девяностолетняя мать, которая и контролировала все домашние процессы. Девочку жена назвала Кариной, это имя ей нравилось всегда.

Карина? Хорошо, пусть будет Карина. Ему все равно. Поздравляли Низама друзья и родственники как-то тихо, в глаза не смотрели и про бракодела почти не шутили. Первый раз Низам к люльке младшей дочери подошел через месяц, на руки взял через полгода, и то только потому, что мать сказала ему на родном и понятном языке «пару ласковых».

Прошло пять лет. И как-то незаметно Карина стала любимой папиной дочкой. Если Низам дома – Карина за ним хвостиком. Летом он брал ее с собой на рыбалку, зимой таскал на работу. В 68-м Низаму пришлось уехать на три месяца в Москву на учебу. Первые две недели Карина перед сном устраивала форменные истерики и требовала папу. Тогда жена Низама придумала писать папе письма. Большими печатными буквами Карина старательно выводила: «ДАРАГОЙ ПАПА ПРИЕХАЙ СКАРЕЕ» – и засыпала с карандашом в руках. Если бы у старших сестер было свободное время, они обязательно стали бы ревновать отца к младшенькой. Но многочисленные коровы, овцы, куры, большой дом требовали постоянного внимания и заботы, и ревновать им было просто некогда.

Карина выросла, ей предстояло закончить выпускной класс, она мечтала поступить на юридический, чтобы стать юристом, как папа. Две старшие сестры уже вышли замуж, третья вдумчиво, советуясь с родителями, выбирала из нескольких претендентов на ее руку достойную кандидатуру, а Карина не думала ни о чем, кроме учебы. По решению отца она была освобождена от всех домашних дел и после школы почти сразу садилась за уроки. За последние полгода уже трижды приходили к Низаму сваты, но, когда он вдруг понимал, что речь идет о Карине, в его голосе начинала звенеть сталь, и испуганные гости уходили ни с чем. Последний раз Низам отказал парламентерам первого секретаря райкома партии, чем спровоцировал поток гневных речей дорогой супруги. Тогда Низам вызвал к себе Карину и строго-настрого запретил ей ходить на свадьбы односельчан и вообще «слоняться по улице без дела». Карина обиделась. Она и так почти нигде не бывала.

Школу Карина окончила с золотой медалью. Вместе с отцом приехали они в Махачкалу, подали в университет документы и вечером вернулись в село. К вступительным экзаменам Карина не готовилась. Она и так знала предметы «на шесть», как говорил отец. Несколько раз жена пыталась заговорить с Низамом, мол, неплохо было бы «подстраховаться», но он и слушать этого не желал. Во-первых, не станет он никого просить. Даже за родную дочь. Во-вторых, она сама поступит, «не то сейчас время».

Как золотой медалистке, ей предстояло сдать один экзамен. Карина не нервничала, работу писала уверенно, обдумывая каждое предложение. На все три вопроса экзаменационного билета подготовила короткий, но содержательный ответ. Комиссия из четырех серьезных профессоров тоже не напугала ее. На все дополнительные вопросы отвечала спокойно и по существу. «Мучили» ее недолго, через час улыбающаяся Карина уже спешила навстречу отцу.

– Справилась?

– Ты во мне сомневаешься? Мороженое хочу!

Они прошли мимо ЦУМа, потом через площадь Ленина спустились к набережной. По дороге Низам рассказал дочке, что уже подыскал ей однокомнатную квартиру недалеко от университета и даже успел переговорить с одним махачкалинским судьей. Тот обещал через год взять Карину к себе помощницей. Под перестук колес проезжающих поездов отец и дочь ели тающее мороженое в открытом кафе на балконе Аварского театра и болтали ни о чем. Вечером Низам уехал в село, а Карину на первое время пристроил к своей двоюродной сестре. Она работала врачом в роддоме на улице Батырая и жила с мужем и двумя маленькими сыновьями в трехкомнатной квартире на углу улиц Кирова и Калинина. Конечно, это очень далеко от центра, целых 20 минут на троллейбусе или автобусе. Зато не у чужих людей, а у родни.

Утром тетя Нажабат вела мальчишек в детский сад, а сама шла на работу. Ее муж ученый – археолог на все лето уехал в экспедицию искать в горах артефакты древней цивилизации. Так что целый день Карина была предоставлена самой себе, разве что к пяти ей нужно было забирать братьев из садика. Вечером они все вместе ужинали, и Карина делилась с тетей впечатлениями от Махачкалы.

Две недели совершенно беспечной городской жизни пролетели, как два часа. Карина быстро освоилась, разобралась с маршрутами городского транспорта и уже помогала многочисленным туристам со всех уголков Советского Союза найти рынок или улицу Пушкина. Этим утром она должна съездить в университет и убедиться, что стала студенткой юридического факультета.

Сначала плакать ей не хотелось. В пятый раз пробегала Карина глазами по списку от А до Я и в пятый раз не находила своей фамилии. Она решила, что произошла какая-то ошибка и даже нашла среди поступивших на филологический свою фамилию – Балабекова. Но это была не Карина, а какая-то Фируза. Она поняла, что сейчас вот-вот расплачется и отошла от стенда. Самая несчастная девушка на свете не знала, что делать и куда идти. Ей казалось, что мир сейчас уплывет у нее из-под ног. Она нашла неподалеку скамейку и села на краешек. Подошел какой-то парень.

– Вам плохо?

– Нет, нет. Все нормально.

«Нужно срочно позвонить отцу, – подумала Карина. – Он сейчас должен быть в суде».

С трудом сдерживая слезы, она пошла, нет, почти побежала на переговорный пункт. Ждать пришлось недолго, с селом ее соединили через пятнадцать минут, но на другом конце провода ответили, что Низам Магомедович сейчас на процессе и ей лучше перезвонить часа через два.

Карина вышла на улицу. Постояв минут пять, она вернулась домой, собрала вещи, написала записку тете Нажабат: «Я не поступила. Ключи у соседей» и поехала на автостанцию, чтобы успеть к последнему рейсу в райцентр.

Автобус подъехал, как только она подошла к остановке. Карина вошла, протянула билет водителю и села на свое тринадцатое место. За ней оживленно беседовали двое молодых парней.

– Отучусь один год, потом армия, потом еще два года, и все. Начну работать. Зарплата минимум двести пятьдесят. Дипломированный рабочий. Это вам не хулиган с лапшеедки.

Завод у них военный, вторая форма секретности. Кого попало не возьмут.

– Ты так говоришь, будто тебя уже приняли. Слышал, что директор сказал? Два человека на место. Конкурс! Три экзамена сдавать. Нет, я в этот техникум не сунусь. Лучше в ПТУ пойду.

Карина обернулась, спросила у ребят, берут ли в техникум девушек. Те с энтузиазмом ответили, что такую красавицу куда угодно возьмут. Карина поблагодарила и выскочила из автобуса.

Впервые в жизни Карина принимала серьезное решение сама и была уверена в правильности своего выбора. Когда она вернулась в квартиру, тети еще не было. Записка лежала там же, где она ее оставила. Карина перечитала ее, на секунду задумалась и приписала «…со мной все хорошо, искать меня не нужно. Позвоню». Удивляясь своему спокойствию, она аккуратно прикрыла за собой дверь и направилась к каспийской остановке.

Увидев документы Карины, председатель приемной комиссии спросил, уверена ли она, золотая медалистка, что хочет поступить именно в это учебное заведение? Ах, так? Уверена? Ну, тогда ей достаточно пройти собеседование.

8 августа 1978 года в 15 часов 30 минут Карина уже была учащейся механического техникума славного города Каспийска. Через неделю она должна была явиться на факультет, откуда всем первокурсникам предстояло направиться на виноградники в Хасавюртовский район.

Объясняться с родителями она не хотела, но уведомить, что с ней все в порядке было необходимо. Пожилая угрюмая телеграфистка отстучала «срочную»: «Поступила техникум тчк все нормально зпт живу общежитии тчк Карина».

Низам примчался на следующий день. Причем не один. С ним были жена и две старшие дочери с мужьями.

– Послушай, Карина, – начал разговор отец, – дагестанский университет – один из лучших на Кавказе. Поступать в него приезжают со всей страны. Конкурс огромный, особенно на юридический.

– Я понимаю.

– Подожди, не перебивай меня. Ты не поступила с первого раза. Это бывает. Никто не застрахован от ошибок. Ты, как и все, имеешь право на ошибку. Сейчас мы поедем домой…

– Нет.

– …Мы поедем домой, ты отдохнешь. В сентябре, как мы и договаривались, ты пойдешь работать в суд. С Мурадом Магомедовичем я поговорю.

– Нет, папа. В село я не вернусь. И из техникума документы не заберу. Пойдемте, я лучше покажу вам свою комнату.

Низам понял, что дальнейший разговор бесполезен. Он слишком хорошо знал свою дочь.

– Я хочу, чтобы ты помнила: на помощь семьи можешь рассчитывать всегда, но надеюсь, она тебе не понадобится.

И Низам пошел знакомиться с директором техникума.

Свадьба

У меня все отлично. На прошлой неделе купил новые барабаны. Немецкие. Помнишь Аркашу Катульского из четвертой роты? Рыжий такой. Он теперь в Москве большой человек. Заместитель директора музыкального магазина. Я его попросил, и он прислал. Красавчик!

Недавно познакомился с одной девчонкой. Она из нашего села. Симпатичная. И ведет себя вроде правильно. Я потом тебе фотку пришлю.

Больше писать особо нечего. Передавай дагестанский салам своим родителям. Летом в гости приезжай.

Твой армейский друг Джандаров К.А.

Они жили в одном городе, учились в одном техникуме, проходили практику на одном заводе в одно и то же время, но ни разу не встретились. Их дороги сошлись на дербентской автостанции в конце апреля 1981 года, чтобы уже не разойтись никогда.

Утром он ждал ее у общежития, вместе они шли в техникум, а когда занятия заканчивались, он уже торчал у дверей аудитории. Репетиции ансамбля Карим забросил. По выходным на танцах не играл. Замену ему нашли быстро, но Карим и не думал переживать по этому поводу. Каждое воскресенье ровно в 8 утра он с букетом стоял под окнами Карины и ждал, пока она проснется, умоется, накрасится и выйдет. Они шли на автостанцию, а оттуда на такси мчались в Махачкалу, чтобы там сходить в кино или погулять в парке. Весь четвертый этаж женского общежития, где жила Карина, питался тем, что приносил Карим. Карина пыталась сопротивляться этому «аттракциону неслыханной щедрости», однако, быстро поняв всю бесперспективность борьбы, молча принимала сумки и распихивала продукты по трем холодильникам. В один прекрасный день она все-таки не выдержала и, будто бы в шутку, сказала:

– Для студента техникума у тебя слишком много денег, надеюсь, ты по ночам сберкассы не грабишь?

Карим ждал этого вопроса и вместо ответа за руку притащил ее в клуб. Сев за ударную установку, он выдал десятиминутное соло на барабанах.

– Если бы по выходным ты ходила на танцы, мы бы встретились гораздо раньше, и сейчас не было бы дурацких вопросов про сберкассу. И вообще, я тут подумал, – Карим замолчал и после небольшой паузы продолжил, – давай поженимся.

Через неделю Карина приехала домой и, бросив в угол сумку, прямо с порога, торжественно, как Левитан, сообщила:

– Первое! (пауза) Я закончила техникум. Второе (пауза) – я выхожу замуж!

Низам зачем-то снял очки, сел на диван и тихо, без надежды на ответ, спросил:

– А что, в советской стране дипломы выдают только вместе со свидетельством о браке?

– Нет, папа. В советской стране диплом еще можно получить и без свидетельства. Ты лучше спроси: кто жених?

– А стоит ли… Все равно выйдешь за него. Даже если я трупом лягу на пороге этого дома.

– Стоит, стоит, – театрально хватаясь за сердце, вмешалась в разговор Патина – жена Низама. – Может, Аллах сжалится над нами, и этот парень окажется приличным человеком из хорошей семьи.

– Все не так плохо, мама. Этот парень вам хорошо знаком. Это Карим, сын Альдера Магомедовича.

Низаму стало немного легче. Карима он знал с детства, да и историю с собакой в доме не забыли. Конечно, не о таком женихе для любимой дочери он мечтал. Но после того, как она поступила в техникум и три года прожила в Каспийске, не обращаясь к родным за помощью, Низам смирился с мыслью, что и жениха Карина выберет самостоятельно.

… Отец Карима уже четвертый год жил в своем доме один. Сыновья разъехались, жена умерла. Но упрямый старик отказывался переезжать поближе к сыновьям и внукам.

– Кому я оставлю этот дом, куда вы приедете, чтобы похоронить меня? – отвечал он на очередное предложение переселиться к старшему сыну. – Да и не смогу я жить в городской квартире, мне воздух нужен, горы.

И его оставили в покое. Старшие братья Карима по очереди приезжали в гости. Раз в год на праздник Ураза-Байрам съезжались все вместе, с женами и детьми. Дом наполнялся мужскими разговорами, женским смехом, детским криком.

Альдер сидел на своем любимом диване и, поглядывая на внуков, тихо улыбался в пушистые седые усы. И только Карим никогда не приезжал. Первое время еще звонил, оправдывался, пытался найти какие-то отговорки, а потом и это перестал делать.

О том, что Карим собирается жениться, отец узнал от соседей. Они же сообщили старику, кто невеста его сына. Тогда он надел свой единственный костюм со всеми орденами и медалями и направился к дому Низама.

– Я слышал, к сожалению, от посторонних людей, что мой Карим хочет жениться на твоей дочери. В другом случае я должен был бы хвалить своего сына и просить тебя не отказать нашей семье. Но ты не хуже меня знаешь, что Карим не был в своем доме с тех пор, как вернулся из армии. Не могу сказать, чем я его обидел и почему он не приезжает. Не знаю, как он живет и что делает. А потому я не смею просить тебя отдать Карину за моего сына. Ты вправе отказать мне, я сейчас уйду и никогда не буду держать на тебя зла. Да я, собственно, пришел к тебе, Низам, не с просьбой, мне никто и не поручал сватать твою дочь за моего Карима.

Слушая Альдера, Низам стоял у окна и перебирал четки. Когда тот закончил говорить, Низам еще минуты две молчал. Потом прошелся по комнате из угла в угол, сел напротив Альдера и сказал:

– Альдер, Аллах не дал мне сыновей. У тебя нет дочери. Вряд ли мы когда-нибудь поймем друг друга. Во всяком случае, до конца. Я тоже не знаю, чем сейчас занимается в городе твой сын. Слышал, что не очень хорошими делами. Но я очень хорошо помню тот день, когда Карим не испугался собаки Шахмардана. Я также помню, кто его родители и каким мальчиком он был до того, как уехал в армию.

– Каким? – неожиданно спросил Альдер.

– Я отвечу тебе. Добрым, честным, мужественным, трудолюбивым. Говоря по правде, я бы хотел для своей дочери другого мужа. – Тут Низам вздохнул, вспомнив, каким завидным женихам он отказал. – Однако раз уж они встретились, полюбили друг друга, я не возражаю. Давай Альдер выпьем за наших детей, и пусть их жизнь будет лучше, чем наша.

Быстро соорудили стол, закуску. Достали бутылку. Новость о том, что у Низама скоро свадьба, молнией разлетелась по округе. Потихоньку дом наполнился людьми. Через два часа за семиметровым столом уже расположились человек двадцать. Альдер сидел рядом с Низамом и все время молчал. Зато Низам не умолкал ни на минуту. Такое за ним водилось. Все знали его характер – если Низам выпивает, добрее, веселее и общительнее человека в селе не найти. Когда застолье было в самом разгаре, Низам встал, постучал вилкой о граненый стакан, добиваясь полной тишины, и начал говорить:

– Когда моя жена принесла в этот дом четвертую дочь, я не хотел их обеих видеть. Многие из вас сидели за этим столом двадцать лет назад и понимают, о чем я говорю. Сейчас я не променяю свою Карину и на тысячу сыновей. Эта девочка для меня все. Она моя жизнь. Все знают, что я не раз отказывал сватам. Приходили из нашего села – я отказывал. Приходили из райцентра – отказывал. Приходили из Махачкалы – отказывал. Один папаша прислал гонцов из Ленинграда. Его сын там в Смольном работает. Он думал, я при виде такого жениха растаю. Но я отказал и ему. Вы спросите меня, почему я им всем отказывал? Нет, вы спросите, спросите!

Дождавшись нестройного многоголосого «почему?», Низам продолжил:

– Каждый раз я приглашал в эту комнату Карину и спрашивал ее: «Ты замуж за него хочешь?» Она отвечала: нет! Я говорил гостям: извините, до свидания. Да, возможно, мое поведение покажется вам странным. Да, наши родители за нас определяли, кому, когда и на ком жениться. И почти никогда не ошибались. Но моя Карина не такая, как все! Ее не загонишь в рамки наших обычаев. С ней можно только договориться. Сегодня я твердо знаю: Карина сделала свой выбор. Да, она не советовалась ни со мной, ни со своей матерью. Но это ее выбор. И я его уважаю. Если кто-нибудь из вас знает причину, по которой я не должен отдавать свою дочь за Карима, лучше скажите сейчас. Потом держите языки за зубами.

Тишина нарушена не была. Низам окинул стол тяжелым взглядом.

– Я и не сомневался. Альдер, твой сын всегда был и остается порядочным человеком. Я не знаю, почему он не приезжает домой, надеюсь, теперь приедет. Я пью за наших детей, я пью за их счастье. Такое же большое, как наши горы, и такое же светлое, как наше небо. Аминь!

Свадьбу решили играть в Каспийске. Так захотели Карим и Карина. Местом для ее проведения выбрали небольшое уютное кафе «Встреча» на улице Ленина. Все свадебные хлопоты Карим возложил на жену старшего брата Джамилю. Он передал ей пятьсот рублей, предупредив, чтобы никому о происхождении денег не говорила. Пусть думают, что Джамал помог.

Поскольку Кариму нужно было еще доучиваться в техникуме, Низам снял для них на год однокомнатную квартиру.

Карим никак не мог решиться позвонить отцу. Каждый раз обещал сам себе сделать это завтра, а потом искал причину, чтобы перенести разговор еще на один день. Когда до торжества оставалась неделя, отцу позвонил Джамал.

– Спасибо, сынок, что про меня все-таки вспомнили.

– О чем ты говоришь, папа, что значит «вспомнили»? Я вообще думал, что ты знаешь, и позвонил просто так. Узнать последние новости.

– А где наш жених? Почему он сам мне не звонит, если уж приехать не может?

– Не знаю. Бегает где-то. Ты же знаешь Карима. Если что-нибудь себе в голову вбил, его не переубедишь. Увижу, скажу, чтобы позвонил.

– Ты ему вот что скажи. Если он хочет видеть на свадьбе своего отца, пусть приедет сюда и как мужчина сам все скажет.

Джамал услышал короткие гудки. Домой он пришел угрюмый и раздраженный. Джамиля не стала у него ничего спрашивать. Понимала: если захочет, сам расскажет. Она принесла ему в комнату чай и села перед телевизором. Выпив подряд три стакана, Джамал начал разговор:

– Не понимаю я Карима. Три года дома не был. Отца о свадьбе не предупредил. Ведет себя как обиженный на всю планету. Даже со мной разговаривает, будто одолжение делает. Доиграется, останется один в этом мире. Ты же с ним общаешься иногда, может, сумеешь объяснить, что с ним происходит?

И Джамиля рассказала Джамалу то, до чего он и сам прекрасно мог бы додуматься, если бы хоть раз взял на себя труд свести вместе факты, обрывки разговоров с братом и его нежелание говорить на, казалось бы, невинные темы – защищенность, безусловность родительской любви, доверие. Теперь, когда мысль была оформлена в слова и предложения, ему все стало ясно.

В неполных восемнадцать лет Карим получил срок. Небольшой. Всего шесть месяцев. Отец на суд не пришел. Ему, человеку в погонах, было стыдно перед односельчанами, что его родной сын нарушил закон. Такие были времена. Карим до последнего был уверен, что следствие, протоколы, дознание, суд – все это не настоящее. Он же ничего не украл, никого не убил. Ну, подумаешь, рыбу сетями ловил. И только когда в зале суда он услышал: «шесть месяцев исправительных работ в колонии-поселении», понял: жизнь началась. Взрослая жизнь. Уже там, в зековском поселке Нюмыд Усть-Кулонского района Коми АССР, люди, с которыми судьба сталкивала его в эти полгода, научили Карима их главному закону: «не верь, не бойся, не проси». И Карим взял этот принцип на вооружение и дальше по жизни решил идти самостоятельно. Чего бы ему это ни стоило.

Когда все решили, что отец на свадьбу не приедет, на пороге дома, где предстояло жить Кариму и Карине, появился Альдер. Сына дома не было, а в квартире шла генеральная уборка. Швабрами и тряпками орудовали Карина и Джамиля. Альдер поздоровался с Джамилей, подошел к Карине. Долго смотрел на нее. Карина не знала, что нужно делать и говорить в таких случаях. Она просто молчала и смотрела в пол.

– Ну, здравствуй, дочка. Теперь у тебя два отца. Не возражаешь?

– Нет, конечно, дядя Альдер.

– А где Карим?

– В Махачкалу поехал. Ему там шампанское обещали. Два ящика.

Альдер молчал. Повисла тяжелая, плотная тишина. Карина крутила в руках маленький кусок ткани. Подошла Джамиля, молча вытянула из рук Карины эту тряпочку и вышла из комнаты. Альдер заговорил снова:

– Плохо, что не застал его. Мне ехать надо. Я вам тут привез. Где же они у меня? А, вот, нашел, кажется. Деньги. На свадьбу. 160 рублей. Купите себе подарок. Я сам не знал, что вам нужнее. Деньги привез. 160 рублей. Кариму скажи, все хорошо у меня. Нет, ничего не говори.

И Альдер заспешил в обратный путь. Остановить его Карина не сумела.

Свадьба была типичной комсомольско-молодежной, в ЗАГСе им говорили что-то про моральный облик строителя коммунизма и необходимость крепить семью – ячейку советского общества. Колец у них не было. Зато вместо марша Мендельсона его друзья-музыканты вживую сыграли и спели песню:

После кафе все отправились в гости к молодоженам. Неизвестно, как в восемнадцати метровой комнате поместились сорок человек. Друзья Карима требовали хинкал, и Карина с помощью трех подруг к двум часам ночи его мужественно приготовила, за что в ее честь провозгласили сто пятнадцатый тост. К этому времени Карина уже начала гостей тихо ненавидеть. К пяти народ вспомнил, что здесь все-таки свадьба, и стал понемногу расходиться.

Оставшись, наконец, одни, Карим и Карина достали из тумбочки большой целлофановый пакет и высыпали из него кучу смятых купюр разного достоинства. Эти деньги они танцами заработали в кафе несколько часов назад. Теперь предстояло подсчитать, что на них можно купить. На это дело ушло еще два часа. Первую брачную ночь решено было перенести на вторую.

Весь день по телевизору передавали классическую музыку. «Лебединое озеро» сменил Второй концерт Рахманинова, за которым сразу шел Бетховен. А в 21–00 в программе «Время» диктор трагическим голосом зачитал:

– Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза, Президиум Верховного Совета СССР и Совет Министров СССР с глубокой скорбью извещают партию и весь советский народ, что 10 ноября 1982 года в 8 часов 30 минут утра скоропостижно скончался Генеральный секретарь Центрального Комитета КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Леонид Ильич Брежнев.

Карина сидела на полу перед телевизором и держала в руках стакан с теплым молоком. Карим устроился в кресле. Пока шло сообщение о скоропостижной кончине пламенного борца за мир, они не проронили ни слова.

– Что-то мне не очень хорошо, Карим. Вези-ка меня в больницу.

Через три часа усталый доктор с покрасневшими глазами вышел к Кариму и пробурчал:

– Поздравляю, папаша. Девочка у тебя. Хорошая, здоровая девочка. Все в порядке.

И доктор вернулся к пациентке.

Карим вышел на улицу. Шел не то дождь, не то мокрый снег. Два часа ночи, транспорта никакого, а до дома километра три. Он решил вернуться в больницу. Санитарка пустила его в приемный покой, напоила чаем, и уставший, но счастливый Карим уснул сидя на стуле. Ему приснилось, что у него родился мальчик и на комсомольском бюро его агитируют назвать сына Леней – в честь умершего Леонида Ильича. Проснувшись, Карим окончательно понял, как ему повезло.

Страна оплакивала «страшную потерю». А в квартире Карима тихо, чтобы не слышали соседи, праздновали рождение дочери его друзья, братья с женами и тесть с тещей. В самый разгар застолья Низам шепнул Кариму:

– Пойдем-ка перекурим.

Они вышли в подъезд. Закурили. Раньше Карим стеснялся курить на глазах у старших. А тут как-то все само собой вышло. Тесть протянул сигарету, а он не отказался.

– Что дальше думаешь делать? Нужно как-то жизнь устраивать. У тебя семья все-таки. Техникум закончил, на работу не выходишь. Статью за тунеядство у нас еще не отменили.

– На завод я не пойду.

– Будешь всю жизнь на барабанах по свадьбам играть?

– Я учиться хочу. В следующем году буду в университет поступать.

– Уверен, что поступишь?

– Переговорю с кем нужно и поступлю.

Через пять дней маленькая Алина уже пищала в съемной квартире на окраине Каспийска. Первые две недели ничего не умеющей маме помогала Джамиля. Потом они остались втроем, и началась обычная жизнь молодой советской семьи.

На работу Карим так и не вышел. Весь день он сидел дома. Вечером куда-то уходил и возвращался поздно ночью. Карина не задавала ему лишних вопросов. Так продолжалось три месяца. Однажды она наткнулась на его записную книжку. Часа четыре боролась с желанием в нее заглянуть, а когда женское любопытство победило родительскую заповедь «не трогать чужого», она все равно ничего не поняла. Вся книжка была исписана короткими записями.

Хорошее настроение – Дербент – Гаджи – 10 октября – 30

Морской прибой – Махачкала – Магомед – 24 октября – 40

Парус – Избербаш – Зарема – 8 августа – 25

Магарамкент – Белиджи – Ильяс – 15 августа –20

Кавказ – Махачкала – Юсуп – 2 сентября – 40

В этот вечер Карим пришел в половине двенадцатого. Карина его дождалась.

– Я случайно прочитала твою записную книжку…

– Случайно прочесть записную книжку невозможно. Случайно ее можно найти. Хорошо, что ты ее нашла, я уже решил, что потерял в автобусе.

– Можешь объяснить, что означают эти записи?

– Думаю, тебе это будет неинтересно.

– Мне очень интересно, Карим. Объясни, пожалуйста.

– Ладно. Ты знаешь, я раньше играл в ансамбле. Сейчас не играю. Но дело в том, что я знаю всех музыкантов и все группы в Дагестане. Когда людям нужна музыка, они приходят ко мне, и я помогаю найти им ансамбль по душе и по карману. А за свои услуги беру небольшой процент. Вот смотри. «Хорошее настроение» – это они себя так называют. Дербент – город, в котором состоится мероприятие. В данном случае – свадьба. Гаджи – имя человека, который эту свадьбу играет. Дочку замуж отдает. 10 октября, наверное, понятно. Это дата. 30 – это 30 рублей, которые я должен получить за свою работу. Вот и все.

– Тебя же посадят! У нас в стране люди получают зарплату за работу. Платит им государство. А посредничество – это как спекуляция. Ты должен все прекратить. Уж лучше мы будем жить впроголодь. Может, ты рассчитываешь, что, когда тебя возьмут с этой записной книжкой, вмешается мой отец?

– Полная фигня. Я даже на своего отца не рассчитываю, а на твоего тем более. И давай прикроем эту тему, уже поздно, а у меня завтра стрелка в 9-30.

Всю ночь Карина тихо плакала в подушку. Раз двадцать она мысленно собирала свои вещи и уходила. Потом говорила себе: «Это не выход», а через десять минут опять собирала вещи и опять уходила.

Утром у Карима действительно состоялась встреча. О ней уже три раза просил один гитарист из Махачкалы. Родители дали ему имя Мухтарпаша, но все звали его Мухой. Они встретились в сквере на набережной.

– Карим, в Махачкале есть три ресторана. Самый крутой – рядом с Приморским бульваром, недалеко от Аварского театра.

– Муха, я махачкалинские кабаки знаю неплохо. Давай ближе к делу, мне к десяти на молочную кухню нужно успеть.

– Короче, там коллективчик лабает. Три аккорда – все творчество. Вот бы нам туда сесть. Мы сунулись было, но директор даже слушать не стал, выгнал из кабинета. Помоги, а?

– Без проблем. Сначала отдаете мне всю прибыль, пока я не верну то, что вложу в дело, ну а потом будете платить мне 25 % от дохода. Расчет – раз в неделю по вторникам. Как зовут этого крутого директора?

– Анвар Магомедович, кажется.

На следующий день Карим поехал в Махачкалу. Директора звали Мажид Магарамович. Карим с тремя крепкими каспийскими парнями, которым предварительно заплатил по червонцу, по-хозяйски вошел в маленькую приемную, протянул секретарше «Аленушку» и, оставив «группу поддержки» дожидаться, молча проследовал в кабинет директора.

За столом в костюме – тройке и при галстуке сидел директор ресторана. Прямо над ним висел портрет, с которого с прищуром смотрел на входящих Владимир Ильич Ленин.

– Ты кто? – спросил товарищ директор.

– Карим, Мажид Магарамович.

– Слышал, слышал о тебе, Карим. Что привело тебя ко мне, рассказывай.