Разгадай меня (сборник) Мафи Тахира

Глава 17

Кенджи подводит меня к двери, которую я раньше никогда не видела. Эта дверь ведет в комнату, где я тоже еще не бывала.

Внутри слышны какие-то голоса.

Кенджи стучит два раза перед тем, как повернуть дверную ручку, и в следующий момент я уже тону в какофонии звуков. Мы входим в комнату, заполненную людьми, лица которых я раньше видела только издалека, эти люди улыбаются друг другу, но их смех и веселье были всегда недоступны мне. Здесь стоят отдельные парты со стульями, так что в целом помещение напоминает классную комнату. Здесь к стене приделана белая доска рядом с монитором, на котором высвечивается какая-то информация. Я замечаю Касла. Он стоит в углу, настолько погруженный в изучение планшета с зажимом для бумаг, что даже не замечает нашего появления, пока Кенджи громко не здоровается с ним.

Лицо Касла светится радостью.

Я уже раньше замечала, что между ним и Кенджи существует какая-то связь, но теперь становится совершенно очевидно, что Касл проявляет какую-то особую привязанность к Кенджи. Это такое нежное милое чувство, которое, как правило, предназначается для родителей. Мне становится интересно, откуда у них появились именно такие отношения. Как они зародились, где и почему, и что же такого должно было случиться, что настолько сблизило их. Вместе с тем я понимаю, что практически ничего не знаю о людях, обитающих в «Омеге пойнт».

Я оглядываю присутствующих, они увлечены своими занятиями. Здесь присутствуют мужчины и женщины, молодые и среднего возраста, все такие разномастные, всех, как говорится, форм и размеров. Они общаются друг с другом, как члены одной большой семьи, и я, ощущая какую-то непонятную, странную боль в боку, словно во мне протыкают дыры, постепенно сдуваюсь.

Все это напоминает такое состояние, будто я прижалась лицом к стеклу и наблюдаю за всем тем, что происходит где-то очень далеко. Мне хочется стать частью чего-то того, что мне, как я знаю, недоступно. Иногда я забываю, что где-то существуют люди, которые, несмотря ни на что, умудряются до сих пор улыбаться.

Они еще не потеряли надежды.

Я ощущаю какую-то непонятную робость, смущение и даже стыд. При дневном свете мои мысли кажутся такими темными и грустными, и мне хочется притвориться оптимисткой, хочется верить в то, что я все же найду способ жить дальше. И может быть, все получится так, что и у меня тоже появится шанс.

Кто-то пронзительно свистит.

— Внимание всем! — выкрикивает Касл, сложив руки рупором у рта. — Все садятся на свои места, хорошо? Нам надо еще раз скоординировать наши действия. Особенно это важно для тех, кто еще ни разу не участвовал в подобных мероприятиях. Поэтому мне нужно, чтобы вы все на какое-то время успокоились. — Он бегло оглядывает присутствующих. — Вот так. Хорошо. Сейчас садитесь на свои места. Ну или где вам удобнее. Лили, тебе совсем не обязательно… хорошо, пусть будет так. Садись, пожалуйста. Начнем ровно через пять минут, ладно? — Он поднимает ладонь и растопыривает пальцы. — Пять минут.

Я тихо устраиваюсь за ближайшей ко мне партой, стараясь не оглядываться по сторонам. Голова у меня опущена, я рассматриваю структуру дерева прямо перед собой, уставившись на крышку парты, а вокруг меня все тоже начинают рассаживаться по местам. Наконец я осмеливаюсь посмотреть направо. Я вижу блестящие белые волосы, такую же белоснежную кожу и замечаю, что на меня смотрят ясные голубые глаза.

Брендан. Электрический мальчик.

Он улыбается и машет мне двумя пальцами.

Я опускаю голову пониже.

— Эй, привет, — слышу я чей-то голос. — А ты что тут делаешь?

Я резко поворачиваюсь влево и обнаруживаю рядом с собой парня со светлыми волосами и черными пластиковыми очками на крючковатом носу. Ироническая улыбка кривится на бледном лице. Уинстон. Я помню его. Он беседовал со мной, когда я только приехала в «Омегу пойнт». Тогда он сказал, что он психолог. Заодно он является разработчиком моего костюма. И перчаток, которые я испортила.

Мне кажется, он в каком-то смысле гений. Хотя я в этом не уверена.

В данный момент он грызет колпачок своей ручки и внимательно смотрит на меня. Указательным пальцем поправляет очки на переносице. Я вспоминаю, что он задал мне вопрос, и пытаюсь на него ответить.

— Я в общем-то сама не очень это понимаю, — говорю я. — Меня Кенджи сюда привел, но зачем — не сказал.

Уинстон, похоже, ничуть не удивлен. Он закатывает глаза к потолку:

— Вечно он со своими долбаными тайнами. Не понимаю, почему ему так нравится всех держать в неведении. Похоже на то, что он возомнил, будто у него не жизнь, а настоящий детектив или еще что-то в том же духе. Постоянно все драматизирует. Это так раздражает!

Я ума не приложу, что нужно отвечать в подобном случае. Я невольно думаю о том, что Адам, наверное, согласился бы с ним, и сразу начинаю думать снова об Адаме, а потом я

— Да не слушай ты его, — вступает в разговор голос с британским акцентом. Я поворачиваюсь и вижу, что Брендан по-прежнему улыбается мне. — Уинстон рано по утрам всегда немного грубоват.

— Боже. Разве сейчас рано, — спрашивает Уинстон. — Я бы сейчас солдату в пах врезал за чашечку кофе.

— Ты сам виноват в том, что никогда не спишь, приятель, — парирует Брендан. — Ты полагаешь, что три часа сна тебе хватит, чтобы нормально функционировать? Да ты спятил.

Уинстон швыряет свою обгрызенную ручку на парту. Проводит уставшими пальцами по волосам. Стягивает с носа очки и потирает лицо.

— Это все долбаное патрулирование. Каждую ночь, чтобы ее… Что-то тут происходит, обстановка накаляется. Зачем столько солдат тут бродит по ночам? Какого черта им тут понадобилось? Вот мне и приходится постоянно быть начеку…

— О чем ты говоришь? — выпаливаю я, не успев остановиться вовремя. Я уже навострила уши, и мой интерес возрастает с каждой минутой. Новости из внешнего мира — это что-то новое, чего мне пока не представлялось возможным услышать. Касл так усердно принялся за меня, сосредоточившись на моей энергии и бесконечных тренировках, так что я мало что слышала от него, кроме постоянных «у нас заканчивается время», и еще он повторял, что я должна «научиться, прежде чем будет слишком поздно». Но теперь мне важно узнать: неужели дела обстоят еще хуже, чем я могла предполагать?

— Ты имеешь в виду патрулирование? — переспрашивает Брендан и понимающе машет рукой. — Тут все просто. Мы работаем сменно, так? По двое, то есть по очереди, дежурим ночью, — поясняет он. — Большую часть времени это обыденная работа, ничего серьезного, никаких проблем не возникает.

— Но в последнее время все почему-то изменилось, даже странно, — вмешивается Уинстон. — Становится похоже на то, что они действительно разыскивают нас. То есть это уже не просто безумная теория. Они понимают, что мы представляем собой реальную угрозу, и им обязательно нужно выяснить, где же мы все-таки находимся. — Он качает головой. — Но это невозможно.

— Ничего невозможного нет, приятель.

— Но как, черт возьми, они могут нас обнаружить? Мы представляем собой нечто вроде этого долбаного Бермудского треугольника.

— Очевидно, нет.

— Что бы то ни было, но я начинаю беситься, — говорит Уинстон. — Здесь повсюду бродят солдаты, они подошли совсем близко к нам. Мы даже видим их на мониторах камер слежения, — поясняет он, заметив мое смущение. — Но что самое странное, — добавляет он, понижая голос, — так это то, что всякий раз вместе с ними появляется и сам Уорнер. Каждую ночь. Он ходит вокруг них, отдает какие-то приказы, которые я не слышу. И рука у него еще не прошла. Она на перевязи.

— Уорнер? — Я широко раскрываю глаза. — Он там с ними? А это… странно, да?

— Даже очень странно, — подтверждает Брендан. — Он ведь главнокомандующий и правитель Сектора 45. При нормальных условиях он бы послал сюда полковника, если не лейтенанта. Сам он занимается делами на базе, надзирает за своими солдатами. — Брендан качает головой. — Но он немного легкомысленный, раз уж решил рискнуть сам. И проводить столько времени за пределами своего собственного лагеря. Странно, как ему удается выбираться оттуда каждую ночь.

— Это верно, — кивает в знак подтверждения Уинстон. — Именно так. Становится интересно, кого же он там оставляет за главного. Этот парень никому не доверяет. Начать с того, что никто раньше не слышал о том, чтобы он передавал хоть кому-нибудь свои полномочия. Поэтому то, что он покидает базу каждую ночь… — Пауза. — Что-то здесь не складывается. Происходит нечто странное.

— А вам не кажется, — спрашиваю я, ощущая и страх, и отвагу одновременно, — что он целенаправленно кого-то что-то ищет?

— Ну конечно, — выдыхает Уинстон. Чешет нос. — Именно так я и считаю. Только, черт возьми, хотелось бы узнать, что именно он пытается отыскать.

— Очевидно, нас, — говорит Брендан. — Он ищет нас.

Но Уинстона это не убеждает.

— Не знаю, — говорит он. — На этот раз все как-то по-другому происходит. Они искали нас годами, но ничего подобного мы не наблюдали. Никогда они не направляли такое количество солдат для такой миссии. И настолько близко к нам не подбирались.

— Вот это да, — шепчу я, однако не доверяю сама себе и не выдвигаю собственных теорий по этому поводу. Я не хочу думать о том, кого именно Уорнер пытается тут отыскать. И еще все это время я думаю о том, почему эти парни так свободно разговаривают со мной, как будто я уже стала одной из них.

Но я не осмеливаюсь заговорить об этом.

— Да, — говорит Уинстон, снова взяв в руку свою обгрызенную ручку. — Это какое-то безумие. Но как бы там ни было, если мы сегодня не добудем новую партию кофе, лично мне будет фигово.

Я оглядываю комнату. Кофе нигде не видно. Еды, кстати, тоже. Я не понимаю, что все это означает для Уинстона.

— Мы что же, перед занятиями еще будем завтракать?

— Не-а, — отвечает он. — Сегодня мы будем питаться по другому расписанию. Кроме того, у нас будет широкий выбор, когда мы вернемся. И мы первыми будем снимать пробу. По-моему, это единственное преимущество, как мне кажется.

— Вернемся откуда?

— Извне, — поясняет Брендан и откидывается на спинку стула. Он указывает куда-то в потолок. — Мы поднимемся наверх и выйдем наружу.

— Что?! — Я впервые чувствую, как меня охватывает возбуждение. — Правда?

— Ага. — Уинстон снова надевает очки. — Похоже на то, что это будет посвящение тебя в то, чем мы тут занимаемся. — Он кивком указывает куда-то в переднюю часть класса, и я вижу, как Кенджи затаскивает на парту огромный чемодан.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я. — Чем вы тут занимаетесь?

— Ну, видишь ли… — Уинстон неопределенно пожимает плечами. Потом складывает руки на затылке. — Большими кражами. Вооруженными грабежами. И тому подобным.

Я начинаю смеяться, но Брендан меня останавливает. Он кладет мне руку на плечо, и я застываю в страхе. Мне кажется, он сошел с ума.

— Нет, он не шутит, — обращается ко мне Брендан. — Я только надеюсь на то, что ты умеешь обращаться с оружием.

Глава 18

Мы выглядим как бездомные.

А значит, как самые обыкновенные гражданские лица. Мы вышли из класса в коридор, и все при этом нарядились в похожие комплекты одежды, поношенные, серо-буроватые и изрядно потрепанные. Каждый из нас по дороге поправляет свой костюм. Уинстон снимает очки, перекладывает в карман пиджака и плотно застегивает пальто. Подбородок у него прикрыт воротником, в который он прячет чуть ли не пол-лица. Лили, одна из наших девушек, оборачивает толстый вязаный шарф вокруг шеи, также заматывая себе рот и нос, и для надежности еще нахлобучивает сверху капюшон длинного плаща. Я вижу, как Кенджи натягивает здоровенные перчатки и поправляет свободные штаны с карманами на бедрах, чтобы его пистолет был не так заметен.

Возле меня со своей одеждой возится Брендан.

Он вынимает из кармана маленькую шапочку и натягивает ее на голову, потом застегивает пальто до самой шеи. Поразительно, как его черная шапочка оттеняет эти голубые глаза, отчего они кажутся еще ярче и пронзительнее, когда он бросает на меня взгляд. Он замечает, что я тоже смотрю на него, и одаривает меня ослепительной улыбкой. Потом бросает мне пару старых перчаток размера на два больше, чем мне требуется, после чего нагибается, чтобы зашнуровать ботинки.

Я набираю в легкие воздух.

Я пытаюсь сосредоточить всю энергию на том, где я сейчас нахожусь, что делаю в данный момент и что буду делать в самое ближайшее время. Я приказываю себе не думать об Адаме, не думать, как он себя чувствует, как проходит его исцеление и что именно он испытывает в эту минуту. Я умоляю себя не вспоминать наши последние минуты вместе. То, как он прикасался ко мне, как обнимал меня, его губы, и его руки, и его учащенное дыхание…

Но у меня из этого ничего не получается.

Я не могу не думать о том, что он постоянно защищал и оберегал меня, как он почти не лишился из-за этого собственной жизни. Он всегда охранял меня, постоянно был начеку, да так и не осознал до конца, что это я, именно я сама представляла для него наибольшую угрозу. Я была самой опасной. Он слишком высоко ценит меня, ставит меня на пьедестал, которого я не заслуживаю. Он, возможно, и не подозревал, что я прекрасно сознаю свои способности и знаю, что может из этого получиться. Я отдаю себе отчет и в том, что при желании я могу причинить страшную боль абсолютно любому человеку.

Теперь мне это хорошо известно.

Я знаю, что могу разорвать Касла пополам. Я знаю, что могу оторвать башку Кенджи и вбить ее в стенку. Я знаю даже то, что способна расколоть саму земную ось. Я знаю, что могу заставлять людей совершать различные поступки. Очень плохие. И болезненные. Но от этого мне ничуть не лучше. От этого я вовсе не чувствую себя уверенной и всемогущей.

Мне от этого становится плохо.

Но мне определенно не требуется никакой защиты. Мне не нужен никто, кто волновался бы за меня, мечтал обо мне или даже рисковал влюбиться в меня. Я непостоянна. Меня надо избегать. Люди меня боятся.

И правильно делают.

— Эй! — Возле меня останавливается Кенджи и берет меня за руку. — Ты готова?

Я киваю и едва заметно улыбаюсь ему.

Одежда, в которую я нарядилась, позаимствована у кого-то. Но карточка, висящая у меня на шее под костюмом, совершенно новая. Сегодня мне выдали фальшивую карточку регистрации Оздоровления. Она служит доказательством того, что я работаю и живу на территории, контролируемой Оздоровлением, больше похожей на лагерь для военнопленных, и являюсь законопослушной гражданкой. Такие карточки имеются у всех граждан. У меня, конечно, ее не было, потому что меня очень рано отправили в сумасшедший дом. Таким, как я, не было необходимости ее иметь. Я абсолютно уверена в том, что все ожидали, что я умру в психушке. И поэтому карточка идентификации личности была мне не нужна.

Но эта карта особенная.

Не все в «Омеге пойнт» получают фальшивые карты. Наверное, это из-за того, что их исключительно сложно подделать. Карта представляет собой тоненький прямоугольник из очень редкого сорта титана, с вытравленным лазером штрих-кодом и некоторыми биографическими данными ее владельца. Кроме того, в нее вмонтировано приспособление для отслеживания человека, так что его местоположение может быть в любой момент отражено на экранах специальных мониторов.

— Эти карты следят за чем угодно, — пояснил мне Касл. — Они необходимы для того, чтобы посещать регулируемую территорию и покидать ее, приходить на работу и уходить с нее. Гражданам начисляют зарплату в электронных долларах. Она рассчитывается по сложным алгоритмам, где учитываются сложность профессии, а также количество часов, потраченных на работу, — так можно понять, сколько усилий они прикладывают и чего стоят. Зарплату начисляют каждую неделю, она автоматически переводится на чип, встроенный в карту регистрации. Потом эти электронные доллары можно будет обменять в центрах снабжения на еду или предметы первой необходимости. Потерять карту, по словам Касла, означало «лишиться средств к существованию, заработка и легального статуса зарегистрированного гражданина».

— Если вас остановят солдаты и потребуют подтверждения вашего статуса, — продолжал Касл, — для установления личности, предъявите им свою карту. Если этого не произойдет, — сказал он, — вас могут ожидать… весьма плачевные последствия. Граждане, которые ходят по улице без карты, считаются угрозой для Оздоровления. Они рассматриваются как личности, умышленно не соблюдающие законы, и к ним относятся с большим подозрением. Если вы отказываетесь сотрудничать каким-либо образом — даже если вам просто не хочется, чтобы каждый ваш шаг был зафиксирован и просмотрен на мониторе, — вы будете считаться поддерживающим мятежников. А это значит, что вы представляете собой вполне реальную угрозу. Угрозу, — добавил он, — которую Оздоровление сметет со своего пути без малейшего сожаления. — Таким образом, — вдохнув побольше воздуха, говорил он, — вы не сможете, да и не станете, терять свою карту регистрации. Конечно, в наших фальшивках нет приспособления для слежения и чипа, который нужен для контроля над электронными долларами, поскольку у нас нет технологии подделать их, да и намерений тоже. Но! Это вовсе не означает, что их ценность для всех нас уменьшается. И если для всех граждан на регулируемой территории такие карты являются частью их пожизненного срока, в «Омеге пойнт» они считаются большой привилегией. И вы будете относиться к своей карте соответствующим образом.

Привилегия.

Среди всего другого нового, что я узнала за это утро, я выяснила, что эти карты выдавали только тем, кто выполнял различные поручения за пределами «Омеги пойнт». Все те, кто оказался сегодня в этом классе, были тщательно подобраны среди лучших, сильнейших и наиболее преданных. Получается, что Кенджи совершил весьма смелый шаг, пригласив меня сегодня сюда. Теперь я понимаю, что так он продемонстрировал мне, что я заслуживаю его доверие. Несмотря ни на что, он повторяет мне — и говорит всем остальным, — что я здесь желанный гость и полноправный участник всего того, что тут происходит. Теперь понятно, почему Уинстон и Брендан так открыто беседовали со мной. Потому что они полностью доверяют всей системе, по которой функционирует «Омега пойнт». И если Кенджи доверяет мне, значит, все они тоже мне будут доверять.

Значит, я становлюсь одной из них.

И сегодня буду выполнять свое первое задание.

Предполагается, что я стану воровкой.

Глава 19

Мы готовы.

Касл должен присоединиться к нам очень скоро, чтобы вывести нашу группу из этого подземного города в реальный мир. Это будет мой первый шанс посмотреть, что произошло с нашим обществом почти за три года.

Мне исполнилось четырнадцать лет, когда меня забрали из дома за убийство ребенка. Два года меня без конца таскали из больницы по адвокатским конторам, оттуда — в центр по временному содержанию несовершеннолетних и к психологам, пока не решили упрятать меня понадежнее и навсегда. Меня поместили в психиатрическую больницу, и это было хуже, чем оказаться в тюрьме. Но придумано намного умнее, как считали мои родители. Если бы меня отправили в тюрьму, надзирателям пришлось бы обращаться со мной как с человеком. Вместо этого я провела последний год в кошмаре, как будто я была бешеным зверем, загнанным в волчью яму без всякой связи с внешним миром. Единственное, что я видела из жизни нашей планеты, — так это только то, что можно было наблюдать из окна палаты или во время моего побега. А теперь я даже не знаю, что меня может там ожидать.

Но я хочу видеть это.

Мне нужно это увидеть самой.

Я устала быть слепой, я устала полагаться только лишь на собственные воспоминания о прошлом и те крошечные обрывки информации, которые мне удалось наскрести из нашего настоящего.

Все, что я знаю, так это то, что Оздоровление правит планетой уже лет десять.

Я знаю это, потому что они начали свои первые кампании, когда мне исполнилось семь лет. Я никогда не забуду то время, когда весь мир начал разваливаться на составные части. Я еще помню тот период, когда все еще казалось нормальным, но уже и тогда люди начали массово умирать или что-то вроде того, а еды было вполне достаточно для тех, кто мог за нее платить. Это было еще до того, как рак стал вполне распространенным заболеванием, погода стала меняться в худшую сторону. Она превратилась в злобное существо с бесконечными катаклизмами. Я помню, как все восхищались Оздоровлением. Помню надежду в глазах моих учителей и объявления, которые мы должны были обязательно слушать прямо в середине учебного дня. Все это я хорошо помню.

За четыре месяца до того как я, четырнадцатилетняя девчонка, совершила преступление, Оздоровление было избрано людьми, чтобы привести их к светлому будущему.

Надежда. Они возлагали на него огромную надежду. Мои родители, соседи, учителя и одноклассники. Все наделялись на лучшее, когда радостно приветствовали Оздоровление и обещали свою неослабевающую поддержку во все времена.

Надежда может заставить человека совершать жуткие поступки.

Я помню, как начинались протесты против них как раз в то время, когда меня забирали из дома. Улицы переполняли разгневанные толпы. Они требовали компенсации за свое приобретение. Я помню, как Оздоровление красиво лгало и вводило всех в заблуждение своими обещаниями, а потом советовало, как говорится, читать в договоре все то, что написано мелким шрифтом, а уже потом что-то подписывать.

А теперь уже ничего исправить нельзя.

Касл и Кенджи позволили мне участвовать в этой экспедиции, потому что они хотят принять меня целиком и полностью в «Омегу пойнт» как равноправного члена. Они хотят, чтобы я присоединилась к ним, искренне приняла их и поняла, почему их миссия имеет такое большое значение. Касл хочет, чтобы я сражалась против Оздоровления и всего того, что оно запланировало для нашей планеты. Ведь оно планирует уничтожить книги, предметы материальной культуры, язык и историю. Грядущим поколениям оно приготовило простую и пустую жизнь, которую навязывает гражданам уже теперь. Касл хочет, чтобы я увидела, что наша Земля еще не настолько искалечена, что уже не может вернуться в прежнее состояние. Он хочет доказать, что будущее еще вполне можно спасти, и вообще все может стать лучше, если только власть перейдет в нужные руки.

Он хочет, чтобы я им доверяла.

Я хочу им верить.

Но иногда мне становится страшно. Из своего небогатого опыта я знаю, что людям, которые стремятся к власти, доверять нельзя. Люди с высокими благородными целями и витиеватыми речами и постоянными улыбками ничего не сделали для того, чтобы успокоить мою душу. Люди с оружием никогда не вызывали у меня симпатии, и не важно, сколько раз они говорили мне о том, что убивают ради справедливости.

От меня не ускользнуло то, что люди в «Омеге пойнт» отлично вооружены.

Но меня одолевает любопытство. Мне все это очень интересно.

Итак, я наряжена в старые лохмотья и толстую шерстяную шляпу, которая налезает мне на глаза. На мне тяжелый пиджак, вероятно, когда-то принадлежавший мужчине, а мои кожаные ботинки почти не видны из-за широченных штанов, собранных в ниспадающие складки у щиколоток. Я выгляжу как самая обыкновенная местная жительница. Несчастная и замученная девица, пытающаяся раздобыть пропитание для своей семьи.

В это время слышится звук закрываемой двери, и мы разом поворачиваемся. Касл сияет. Оглядывает нашу группу.

Я. Уинстон. Кенджи. Брендан. Девушка по имени Лили. И еще десять человек, которых я вообще не знаю. Всего нас шестнадцать вместе с Каслом. Идеальное четное число.

— Ну, хорошо, — говорит Касл и складывает ладони перед собой. Я обращаю внимание на то, что он тоже надел перчатки. Как и все остальные. Я становлюсь обычной девушкой в обычной одежде и таких же ничем не примечательных перчатках. Сегодня я одна из них. Никто тут не выделяется, и я тоже. Я обыкновенный человек. Пусть даже только на сегодняшний день.

Это так нелепо, что я невольно улыбаюсь.

И тут я вспоминаю, что чуть не убила вчера Адама, и вдруг я осознаю, что мне неудобно даже шевелить губами.

— Все готовы? — Касл оглядывается вокруг. — Не забывайте все то, что мы с вами обсудили, — говорит он. Пауза. Внимательный взгляд. Он долго смотрит на каждого по отдельности. — Ну ладно. Тогда идите за мной.

Никто не разговаривает, мы идем за Каслом по коридорам, и я на секунду задумываюсь о том, как легко было бы исчезнуть в таком неброском наряде. Я могла бы убежать, слиться с местностью, и никто никогда бы меня больше не нашел.

Как самый настоящий трус.

Я пытаюсь зацепиться хоть за что-нибудь, чтобы разбавить тишину.

— Как же мы попадем туда? — спрашиваю я, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Пешком, — отзывается Уинстон.

В ответ я слышу ровные шаги нашей группы.

— У большинства штатских нет автомобилей, — поясняет Кенджи. — И уж конечно, нельзя допустить, чтобы нас задержали в танке. Если мы хотим смешаться с простыми людьми, надо поступать так же, как они. И передвигаться пешком.

Я уже не ориентируюсь в бесконечных переходах и туннелях, а Касл продолжает вести нас по направлению к выходу. Я вполне осознаю, как мало я знаю про это место, как мало я тут всего видела. Хотя если уж быть до конца честной, то надо признаться, что я не предпринимала никаких попыток узнать его получше.

С этим надо будет что-то делать.

И только когда поверхность земли под ногами меняется, я начинаю понимать, что мы подошли к нужному месту. Теперь мы движемся вверх по каменным лестницам, врытым в землю. Наконец, перед нами возникает небольшая квадратная металлическая дверь с засовом.

Я чувствую, что начинаю сильно нервничать.

Я волнуюсь.

Мне не терпится поскорее начать действовать.

И одновременно страшновато.

Сегодня я увижу мир таким, каким его видят простые жители. Я впервые увижу настоящую жизнь вблизи. Я узнаю, что приходится терпеть членам нового общества.

Я увижу, каково сейчас приходится моим родителям, где бы они в данный момент ни находились.

Касл останавливается у двери, которая по своим небольшим размерам больше напоминает окошко. Поворачивается к нам.

— Кто вы такие? — спрашивает он.

Никто ему не отвечает.

Касл выпрямляется в полный рост. Скрещивает руки на груди.

— Лили, — начинает он. — Имя. Личный номер. Возраст. Сектор и род деятельности. Быстро.

Лили оттягивает шарф от рта. Голос ее похож на голос робота, когда она начинает чеканить слова:

— Меня зовут Эрика Фонтэн, 1117–52QZ. Двадцать шесть лет. Я живу в Секторе 45.

— Род занятий, — напоминает Касл, в его голосе на этот раз чувствуется легкое нетерпение.

— Текстиль. Фабрика 19А-ХС2.

— Уинстон! — требует Касл.

— Меня зовут Кит Хантер, 4556–65DS, — четко проговаривает тот. — Тридцать четыре года. Сектор 45. Я работаю на металлургическом заводе 15В-ХС2.

Кенджи не требуется подсказок, и он без запинки выпаливает:

— Хиро Ямасаки, 8891–11DX. Двадцать лет. Сектор 45. Артиллерия. 13А-ХС2.

Касл кивает, и все остальные один за другим тоже выдают всю ту информацию, которая записана на их картах регистрации. Он удовлетворенно улыбается. Затем сосредоточенно смотрит на меня, пока все взгляды не устремляются ко мне, будто они только и ждут, не облажаюсь ли я сейчас.

— Дилия Дюпон, — проговариваю я, удивляясь, что слова с моих губ льются куда более плавно и легко, нежели я могла предполагать.

Нам не нужно, чтобы нас останавливали, но все равно мы готовы и к такому повороту событий, и это очередная предосторожность на тот случай, если все же придется идентифицировать себя. Нам нужно наизусть знать всю ту информацию, которая имеется на наших картах, как будто она написана про нас самих. Кенджи еще сказал, что хотя патруль здесь из Сектора 45, но солдаты другие, не те, что были там, на базе. Он уверен в том, что мы не нарвемся на тех, кто мог бы узнать нас.

Но.

Мало ли что.

Я прокашливаюсь.

— Идентификационный номер 1223–99SX. Семнадцать лет. Работаю на металлургическом заводе 15А-ХС2.

Касл смотрит на меня, задерживает взгляд чуточку дольше, чем в случаях со всем остальными.

Наконец он кивает. Снова оглядывает нас всех вместе.

— Какие три вопроса, — гулко произносит он, — вы должны спросить у самого себя, прежде чем что-то сказать?

И снова никакого ответа. Но это вовсе не потому, что мы не знаем правильного ответа.

Касл начинает считать по пальцам:

— Первое! Надо ли это говорить? Второе! Надо ли это говорить именно мне? И третье! Надо ли это говорить именно мне и именно сейчас?

Все молчат.

— Мы говорим только в случае крайней необходимости, — поясняет Касл. — Мы не смеемся и не улыбаемся. Мы не смотрим друг другу в глаза, если это можно избежать. Мы действуем так, словно не знакомы друг с другом. Мы не делаем ничего такого, что привлекло бы к нам внимание посторонних. Мы никоим образом не провоцируем взгляды прохожих на себя.

Пауза.

— Вы все поняли? Это ясно, да?

Мы киваем.

— А если что-то пойдет не так?

— Мы рассредоточиваемся, — прокашлявшись, говорит Кенджи. — Мы убегаем. Прячемся. Думаем только о себе. И никоим образом не выдаем месторасположения «Омеги пойнт».

Кажется, что все в этот момент глубоко вдыхают и одновременно выдыхают.

Касл толкает маленькую дверцу. Осторожно выглядывает, потом жестом приглашает нас следовать за ним, и мы повинуемся. Один за другим мы протискиваемся наружу. Все это происходит молча, потому что мы не произносим при этом ни единого слова.

Я не была на поверхности земли целых три недели. Но мне кажется, что прошло уже три месяца.

В тот миг, когда я оказываюсь наверху, ветер жестоко бросается на меня, словно сердясь. Он как будто ругает меня за то, что я отсутствовала здесь так долго.

Мы оказываемся на замерзшей пустоши. Воздух ледяной, вокруг нас крутятся засохшие листья. Оставшиеся деревья машут на ветру обломанными ветвями, словно умоляя составить им компанию. Я смотрю налево. Потом направо. И наконец, вперед.

Здесь ничего нет.

Касл говорит, что раньше эта местность была покрыта густой растительностью. Он рассказывал, что, когда впервые искал надежное место для укрытия «Омеги пойнт», именно этот участок земли показался ему идеальным. Но это было очень давно — десятилетия назад, — а теперь все изменилось. Изменилась сама природа. Но менять наше местоположение слишком поздно.

Поэтому довольствуемся тем, что есть.

Сейчас начинается самая трудная часть нашей миссии. На этом клочке земли мы наиболее уязвимы. Нас тут легко приметить даже как местных жителей, потому что сюда никто не ходит. Гражданским лицам нельзя выходить за пределы контролируемой территории. Они не пересекают границы своего лагеря, где, как полагает Оздоровление, они находятся в безопасности. Если кого-то застигнут за пределами указанной территории, это рассматривается как нарушение законов, установленных новым псевдоправительством, и последствия могут быть весьма суровыми.

Поэтому нам надо как можно быстрее попасть на регулируемую территорию.

Этот план разработан для Кенджи, потому что его талант позволяет ему растворяться и оставаться невидимым в любой местности. Он идет впереди всей группы и проверяет, свободен ли путь для нас. Остальные задерживаются позади, при этом все молчат и соблюдают все меры предосторожности. Между нами сохраняется дистанция в несколько метров. Мы всегда готовы бежать и спасаться при необходимости. Это очень странно, если учитывать сплоченность всего коллектива в «Омеге пойнт», но Касл запрещает нам держаться вместе. Как он объяснил, делается это для блага большинства. Это пожертвование. Может быть, кому-то придется дать себя схватить, чтобы у остальных имелась возможность успешно скрыться.

Один пропадет, зато остальные выживут.

Путь свободен.

Мы идем уже полчаса, и похоже на то, что этот участок земли действительно никем не охраняется. Вскоре появляются дома. Это одинаковые металлические коробки, собранные вместе на древней промерзшей земле. Я плотнее укутываюсь в свое пальто, а ветер зверствует так, будто вознамерился раскромсать нашу плоть на куски.

Сегодня слишком холодно, мороз смертельный.

Под моим нарядом я одета в свой костюм, который регулирует температуру моего тела, но мне все равно зябко. Я даже не могу себе представить, что сейчас испытывают все остальные. Я случайно бросаю взгляд на Брендана и замечаю, что он тоже старается укутаться плотнее. Наши взгляды встречаются на мгновение, и могу поклясться, что он мне улыбнулся. Его щеки ревнивый ветер засыпал красными пятнами, чтобы парень не глазел по сторонам.

Голубые глаза. Такие голубые.