Самая младшая Романовская Лариса

О смысле жизни и драконах

Никто так и не пошел воевать со злом, а запуск зеленых шариков отменили из-за дождя. Теперь к спинке Полининого стула привязаны сразу четыре шара. Они тоже устали на митинге, хотят домой. Полина сопит через соломинку: у нее молочный коктейль давно кончился, и даже лед растаял. А папа все разговаривает со Стаськой и его Дашей. Стаська крутит в пальцах обертку, сложенную сперва полоской, а потом колечком, и спорит с папой. А Даша тоже сопит в трубочку от коктейля.

Сперва про догхантеров говорили, а потом начали скучное, про смысл жизни. Полина уже успела переплести ленточки на шариках, сходить в туалет, потом еще раз сходить – покорчить рожи перед зеркалом. Там освещение такое, что у Полины белки глаз светятся, а кожа загорелая, и родинку-«вишню» почти не видно. Полина там крутилась, пока одна пожилая женщина не обозвала ее обезьяной. Пришлось идти обратно.

На сапогах уже грязь высохла и начала отваливаться, как чешуя у дракона. А папа все разговаривает. Мимо проходит кто-то с подносом, задевает Полинин стул. Самый большой зеленый шарик касается макушки, гладит ее, чтобы Полина не злилась. Этот шарик почти прыгает, а остальные три, наверное, стесняются.

– Они будут плакатами размахивать, а собаки как гибли, так и… Думаешь, от того, что мы эту бумажку подписали, что-нибудь изменится? – возмущается Стас.

– Естественно, – отвечает папа. – Есть же утверждение: «Хочешь изменить мир – начни с себя». Вот вы сегодня приехали – вы себя уже изменили.

– Если менять мир, то только к лучшему, – говорит Даша.

– Это как получится, – отвечает папа. – Перемены – явление постепенное. Как дети. Ребенок же за ночь на полметра не вытягивается? Если не фиксироваться, не сравнивать каждый день, то смотришь однажды и замечаешь. Хоп! Уже полметра выросло.

– Как я за лето на даче выросла, да? – торопится сказать Полина. Ну наконец-то они о нормальном заговорили. – Пап, меня дед Толя на двери отмечал, ножиком. Он порез в ней делал, а баб Тоня надписывала. А там знаешь какие порезы есть? И Стаськины, и Нелькины. И даже маленькой мамы. И Стаськиной мамы тоже.

– Это дверной косяк, – папа кивает, а потом опять про скучное говорит: – Вот надо, как Полинка сейчас сказала, ставить отметки на косяке. Смотреть по конкретному параметру, насколько мир изменился.

– На сколько в нем добра больше стало? – спрашивает Полина. Пусть папа ее снова впустит в этот взрослый разговор – как в игру примет.

– Добра. Или ответственности. Или равнодушия. Тьфу, забыл, как «равнодушие наоборот» будет.

– Это называется «антоним»! – подсказывает Полина.

– Забота? – Стас хмурится так, словно у него опять губа болит. Полина уже поняла: Стаська тоже недоволен, что они пришли, а ни одной собаки им спасти не дали. Собаки даже не в курсе, что столько людей пришло их защитить.

– Жалость? – говорит Даша.

– Скорее, соучастие. Но оно хорошо в разумных дозах… – продолжает папа.

Полина поворачивается к связке шаров. Может, эти четыре шарика, на самом деле, как головы одного животного? Дракона какого-нибудь? Полина ведь уже придумала такого зверя, в сказке про зайцев.

Морквоедка! Или морковкоедка? Оказывается, она зеленого цвета (как ботва!), и у нее четыре головы. И она явно умеет летать. Полина тянет на себя атласные ленточки. Гладит морквоедку по всем четырем головам. Жалко, что на шариках нет надписей, а то очень сложно понять, где тут лицо, а где затылок. Вдруг начнешь гладить и случайно попадешь пальцем в глаз? Или в зубы.

– Пап, дай ручку.

– Ребенок Полина, подожди секунду, – папа машет ладонью так, словно Полина ему не дочь, а моль какая-нибудь. Он смотрит на Стаську: – Вот вы, народ, как думаете, что главное в жизни?

– Сделать то, что считаешь нужным, – быстро говорит Стас.

– Любить. Полина, возьми мою ручку… – Даша тащит из сумки толстую тетрадь на витой пружине и ручку с хеллоуиновскими тыквами.

Полина рисует на ближайшем шарике глаза, а потом зубастую улыбку. Морковкоедка – добрая. Зубы ей нужны, чтобы морковь грызть и зайцев защищать.

– Главное в жизни, когда ты можешь все проблемы послать лесом, – говорит папа за ее спиной. – Тебе кажется, что все, тебя сожрали, тебя нет, но вот встаешь и идешь пахать. И неважно, что у тебя депрессия-шмапрессия. – (Тут Полина фыркает, она любит, когда папа коверкает слова.) – Вот знаете, что у меня в жизни было самым трудным?

– Знаю! – Полина ненадолго отворачивается от своей сказки: – Трупы в морге резать, когда ты в институте учился! Они страшные.

– Почти угадала. Самым трудным было почистить зубы, – папа улыбается. Но шутка какая-то не смешная у него на этот раз.

– Пап, да я их каждый день чищу. Два раза! И считаю до двухсот… До двуста.

– Молодец, – кивает папа: – Вот Полинка все знает. А на меня вот однажды проблемы навалились. Чтобы их решить, надо было встать, одеться, из дома выйти. Но сперва почистить зубы. Остальное уже не так трудно. И я проснулся утром и лежал, лежал… Часа три встать не мог. Это меня проблемами так придавило. Казалось, что насмерть. И вот, когда я себя поднял и зубы чистить потащил, казалось, что я такой подвиг совершил… Весь мир спас, как минимум. Так что я считаю, что начинать надо с себя. Брать себя за шкирку и тащить!

– Пап, ну ты как маленький! – разъясняет Полина: – Ты разве не знаешь, что по утрам все люди сонные? Им ничего делать не хочется, только лежать и продолжение снов смотреть! А смысл жизни у каждого свой, все просто!

Папа что-то отвечает, но Полина не слышит. У нее за спиной – треск! Такой знакомый, прямо до слез. Кто-то опять задел шарики. Они лопнули. Не все – половина. Но Полина им уже глаза нарисовала. Они уже живые были. Им было больно.

Папа предлагает: пусть морковкоедка отращивает головы, как ящерицы хвост. Пусть, если одна голова лопнет, на ее месте может другая вырасти. Но двухголовый дракон – это как-то несерьезно. Не по сказочным законам. Голов должно быть семь! Не меньше! Он тут в переходе ларек с шариками видел.

Они все встают из-за стола и бегут в этот киоск, быстро, прямо как реанимационная бригада. Надо же морковкоедку спасать. Правда, зеленых шариков в ларьке нет. Но, может, эта морковкоедка голову красит, как мама или Неля.

Стас с Дашей вытаскивают целую горсть монет и говорят, что одна голова будет от них в подарок. Только они сами нарисуют на ней глаза и зубы. Они хорошую морду нарисуют, добрую. Полина разрешает. Папа надувает шарики, а потом они идут снова к бывшей клумбе, туда, где раньше митинг был.

Небо стало высокое и голубое, а облака – почти прозрачные, летучие. Приходится очень сильно связку в кулаке сжимать. Полина водит ею из стороны в сторону – как будто она уже немного летит и держит морковкоедку за хвост. На этом хвосте зеленая ленточка, экологическая. Полина решает, что потом привяжет ленточку на шею какой-нибудь бездомной собаке, чтобы догхантеры знали, что собака не бродячая, а под охраной.

Собаку можно найти у них во дворе и покормить чем-нибудь. А догхантеров все равно нужно выследить. Надо попросить папу, пусть он попросит на работе лекарство, от которого люди добреют. Полина это лекарство тоже в еду спрячет. Все по-честному!

Жаня

В мамином детстве пластилин был другой. Он пах свежим хлебом. И цветов в нем было меньше. Шесть. В крайнем случае восемь. Всякие красивые – сиреневый, оранжевый, светло-зеленый – надо было смешивать самой.

– Берешь два комочка и между ладонями их трешь. Вот так! Смотри, Вишня!

Мама за Полиной вниз зашла, решила чаю попить, но увидела на кухонном столе пластилин. И не удержалась, тоже села лепить. От чая отказалась и от сырников с вареньем. Она сейчас даже с бабушкой не спорит. Сидит напротив Полины, отщипывает от красного бруска кусочки. Плющит их, чтобы они стали как монетки, потом складывает друг с другом. Получаются лепестки розы. А Полина лепит шляпу для одного зайца из клетчатой страны. А еще на кухне чайник закипает – это очень вкусный звук, уютный.

Бабушка от плиты поворачивается и вдруг вздыхает – так сильно, что почти свистит. К ней даже Бес прибежал – решил, что это его позвали.

– Уйди, паразит хвостатый! – сердится почему-то баба Тоня и маму за плечо дергает, как Полину: – Помнишь, Ань, как вы с Жанкой тоже все лепили? И зверушек, и кукол, и не помню чего еще…

– Сервиз, – откликается мама. – У меня была мечта – кукольный сервиз на шесть персон. С сахарницей обязательно.

– А почему тебе его не купили? – Полина смотрит в коробку.

Тут должен быть готовый заяц, для которого шляпа. Но он куда-то делся. Другие три зайца есть. И две головы от морковкоедки. И немного крошечных яблок из заячьей страны – в ведерке, для которого бабушка отдала наперсток.

– Почему сервиз не купили? А в магазинах такого не продавали. Вишенка, понимаешь, тогда было другое время…

– Хорошее! – Бабушка взмахивает рукой, как дирижер палочкой. Управляет разговором.

– Ладно, хорошее, – кивает мама. – В общем, мы с Жанкой решили, что сами все слепим. И у нас так получилось здорово. Жалко, сфотографировать не догадались. Там чашки были, сахарница, чайник с крышкой…

– А зверей ты делала? – Полина уже скатала новому зайцу туловище. Теперь нужно лапы сделать. Сразу разноцветные, как будто заяц в одежде. В рубашке и брюках, допустим…

– Не помню, – мама отщипывает еще один пластилиновый лепесток.

– Делали-делали, – поправляет бабушка. – Вот, Ань, вы с Жанкой из школы пришли однажды. Лет по восемь вам было. Обе в белых фартуках, банты капроновые – как хризантемы. Котлет холодных наелись со сковороды, пальцы о фартуки вытерли и сели лепить. Я с работы прихожу, вы перемазанные, как чушки. Довольные! А фартуки-то белые – вдрызг! У тебя плиссировка, у Жанки вообще искусственный шелк, от такого черта с два чего отстираешь. Я думала, убить вас мало. Стою столбом, кричу. Тут Жанка ко мне подходит: «Теть Тоня, это вам подарок!» Ладошку протягивает, а там слоненок. Со спичечный коробок ростом. Розовый. Смешной!

– И ты не стала ругаться, да, баб?

– Ну, сказала пару ласковых, да и все. А Жанка вдруг как заревет. «Меня мама убьет за фартук». И я скорее стирать, сушить. Толя с работы пришел, растворитель нашел какой-то… Ну мы с Толей и давай, как две прачки, носиться! Твой фартук отстирался, а Жанкин – ни в какую! Пятно там жирнющее. Уж не знаю, от пластилина или от котлеты. Я и перетрухнула. У Жанки мать строгая была, я сама ее боялась, между нами говоря.

– И чего потом было? – шепотом спрашивает Полина и ерзает на табурете.

– Ну, пришла эта Марь Иванна… Ее-то саму Машей звали, она деревенская была, простая, как огурец. И она, значит, свою дочь специально по-импортному, чтобы красиво, назвала. И внука тоже. Жанка его хотела Ваней назвать, в честь деда. А мать уперлась – Станислав или Альберт! Ну, Жанка назвала Стасом. Она мать боялась. У Марь Иванны характер-то был не сахар. Рука тяжелая. А чего ты хочешь, начальник цеха! У нее мужики взрослые по струнке ходили!

Полина понимает, про кого бабушка сейчас рассказывает. Про Стасовых родственников. Про его маму Жанну и бабушку Марию Ивановну. Все-таки хорошо, что Стаська у них живет. Ему бы там… Ой! «Рука тяжелая!»

– Ты говоришь, а я этого вообще не помню в упор, – мама вынимает пачку сигарет, но не встает с табурета. – Мне казалось, мы все время на улице бегали, как барбосы. Чтобы дома сидели, не помню.

– Так на ноябрьские это было, Ань. Холодно. Так-то вы обычно по двору носились. У вас куртки одинаковые были, финские, красные. Их Жанкина мать из Ленинграда привезла… Вы как помчитесь – два снегиря. Я не всегда соображу, где ты, а где Жанка. Крикнешь в окно «Жань!» – то ли Анна, то ли Жанна, – вы обе и отзываетесь, хором.

– Мы нас Жаня звали. – Мама обхватывает голову. В кулаке у нее зажата сигаретная пачка. Кажется, что мама на лоб фонарик прицепила.

– Не нас – а сами себя, – поправляет Полина.

– Ну да, Жаня… – вздыхает бабушка. – В общем, Марья как пришла, да как давай орать… Я даже не поняла, из-за чего. Мы ж ей фартук-то не показали. А она пластилин увидела и прямо выбесилась.

– Почему? – съеживается Полина. Будто злая Марья Ивановна из маминого детства стоит сейчас прямо тут, в кухне.

– Он дефицитный был, пластилин. Марья как представила, что ей опять по очередям бегать… У нее прямо от злости лицо пятнами пошло и губы затряслись.

– Ого! – Мама кладет пачку на стол. – Вот вставило бабу. Ну и как вы выкручивались?

– Как-как… – фыркает бабушка: – Кверху каком. Толя у себя в секретере поискал, там к празднику было кое-чего. Пропустили по полтинничку, разрядили обстановку. Вот Марь Иванна, слышишь, Ань, рюмку-то не сильно уважала. Но она под этим делом сразу добрая становилась, отмокала как-то. Мы попили, попели, Марья успокоилась, они с Жанкой домой ушли. А я потом в ванную захожу, а там Жанкин фартук сушится. И на нем – ни единого пятнышка! Будто он от испуга так побелел!

Мама и ее мама

Полина закончила лепить зайца. Можно пластилин складывать и подниматься наверх, домой. Но тут мама подходит к бабушке и говорит негромко:

– А можно Полинка у вас переночует сегодня?

– А что так? – Бабушка включает воду, начинает споласкивать картошку.

– К Нельке этот ее придет. Слава на дежурстве, Стаська у своих кобыл. Я к френдам сейчас поеду, в «Мафию» играть… Пусть они с Нелькой разбираются спокойно.

– Они разберу-у-у-ся, – бабушка выключает воду. Кран сипит, и бабушкин голос тоже сипит: – Анька, с головой нормально? Сорок лет – ума нет. Хочешь, чтобы она, как ты?

– Что я им, свечку держать буду? – Мама трясет головой, у нее серьги в ушах качаются – как кольца в попугайской клетке.

– Будешь! – Бабушка бросает нож в раковину. – Сама с ним нормально поговори. Он, значит, вставил, вынул и пошел, а Нелька…

– Мам! Не при Полине!

– А почему нет-то? Пусть учится. Может, не вырастет такой дурой, как вы! Нет уж, ты поговори с ним, поговори. А то я сейчас сама пойду и ему пистон вставлю!

Бабушка так громко стучит кастрюлей, будто решила расколотить конфорку. Мама молчит. Полина снова открывает пластилин. Хоть бы мама ее здесь оставила!

– Мам, я сперва у Нельки спрошу, надо ей, чтобы я вмешивалась, или нет. А потом…

– Газетку мне принеси из прихожей, – строго перебивает бабушка.

Мама уходит в коридор. У нее там что-то грохочет и падает. Полина не успевает посмотреть – мама уже вернулась обратно.

– В общем, Аня, ты мое мнение знаешь. Делайте что хотите, ваша жизнь, не моя. Но не надо тебе никуда ездить. Я Полинку у нас оставлю, но ты никуда не уезжай. Сейчас поужинаем, с собакой вместе сходим.

– Ура! Хорошо, что я сегодня здесь ночую! Мам, знаешь, почему я у бабы Тони люблю жить? Тут можно на кухне сидеть, сколько хочешь, и ничего никуда не убирать. Чур я с Бесом тоже пойду!

На такие слова в кухню немедленно влетает Бес. Скребет когтями по линолеуму, пытается ткнуться мордой в бабушкину юбку, дернуть маму за джинсовую штанину. А потом к Полине подскакивает, носом ей в коленки упирается.

Она отмахивается от Беса и только сейчас понимает, что у нее в руке кусочек пластилина зажат. Интересный такой. Полина его сжала случайно. Непонятная штука получилась. Как сиденье длинное с вмятинами. Это диван в зайцевом домике или в их автомобиле. У зайцев автомобили ездят не на бензине, а на морковном соке. Вот она вернется с прогулки и сразу начнет автомобиль лепить.

– Ань? Ты курить? Погоди, мусор выкинешь заодно.

Бабушка вытаскивает из раковины картофельные очистки и заворачивает их в газету.

Мама тянется за кульком, а вместо этого обнимает бабушку. Так крепко, будто она ее давно-давно не видела и очень по ней скучала.

– Мам, – говорит мама, – ну, я тогда в магазин быстро! Чего к ужину купить?

– Да все у нас есть, ничего не надо… Хотя нет, масла подсолнечного возьми.

– И буду я как та Аннушка с маслом. А еще чего-нибудь нужно, мам?

– Яйцо с феечкой! И жвачку! – Полина идет к маме с бабушкой, тоже обниматься.

– И слона в шоколаде, – фыркает мама. Она обхватывает Полину одной рукой. А бабушка – другой. Как будто они Полину к себе ремнями безопасности привязали.

– Вишня, хочешь, я тебе куплю контейнер для продуктов, прозрачный и с крышкой? В нем можно пластилиновых человечков хранить.

– Это зайцы. Хочу! Хочу-хочу! – Полина пробует прыгать на одном месте. Это сложно, когда тебя обнимают. Тепло, тесно и здорово. Самые настоящие «обнимашки»! Хотя бабушка и не любит этого слова.

– Мам, а давай снимем все Полинкины поделки, пусть на память будет.

Полина вжимается лицом в мамин свитер. Поэтому она не знает, бабушка там кивает головой или качает:

– Анька, у тебя, как всегда: планов громадье и все наполеоновские. В магазине долго не торчи, с нами потом на улицу пойдешь. Полина покажет, где мы теперь собак бездомных кормим.

Сказки, сны и разговоры

Полине кажется, что у них дома что-то случилось, а ей ничего об этом не сказали. Она у мамы спрашивала, но та ответила, что все в порядке. А потом забыла сказать: «Вишня, чисть зубы и брысь в койку, я сейчас приду!» И Полина еще два мультика успела посмотреть, а потом у папы посидеть, когда он мочил своих монстров. А когда ее наконец в кровать загнали, то Неля уже спала, темно было. Так непривычно. И страшно немного.

Неля сейчас болеет, поэтому спит много и долго. И раз она болеет, надо не шуметь, не шуршать и засыпать быстрее. А когда спать надо, а не хочется, про разные вещи думается особенно сильно. Мысли мелькают перед глазами, прямо как чудища из папиной игры.

Вот, например, иногда кажется, что ее на самом деле две девочки. Одна – Полина. Для мамы, папы, бабушки, дедушки и Нельки со Стаськой. Еще для Беса. И когда она Полина, ей хорошо. А когда она в школу ходит, она там Поля. Это – как персонаж в игрушке. Но не главный. А из тех, у которых надо отобрать факт. То есть артефакт. Быть Полей из второго «Б» совсем не так, как Полиной дома или сестрой Акима – во дворе…

Когда Нелькин комп не гудит, можно услышать разговор из мамино-папиной комнаты.

– Слава, ну а как? Или Полинку к нам, а Нельке ту комнату оставим, или Нельку с ее хозяйством сюда, а мы к Полинке.

– Ага, на двухэтажной койке! Чур, я сверху!

– Слав, да ну тебя!

– Пусть снимают отдельно.

– На что? У нее второй курс, у него четвертый!

– Можно в Подмосковье. Наш анестезиолог в Видном дом сдает, я могу спросить…

– Слава, ты с ума сошел?

– Пусть учатся жить самостоятельно. Да, мы поможем, твоя мать обязательно полезет всех спасать, но пусть Нелька и… А кстати, как его зовут?

– Максим. Я только не помню, он из Череповца или из Челябинска.

– Предлагаю Нельке с Максом отделяться от колхоза.

– Слава, а если Полинку к Стасу, а Нельку там оставить? Или Полинку к маме с папой…

– А давай мы Полинку сразу в камеру хранения сдадим? А я в ординаторской ночевать могу. Вот только чемодан соберу. А это что за явление? Доброй ночи, барышня!

Это Неля к ним пошла. Родители перестали говорить про свое страшное. Папа сразу спросил, кружится у Нели голова или нет, а мама засвистела:

– У тебя сесссссия сссскоро!

– Возьму академ, – сказала Нелька таким голосом, будто сейчас чихнет.

– Ты с ума сссошла? Ты и зимнюю сссдашь, и летнюю можешь заранее! Год ссохранишь!

– Я решила на заочное переходить.

– Сссовсссем дура, просссти госссподи! Слава, ну ты этой матрешке ссскажи!

– Я не могу никуда ездить. Я даже умыться не могу. Меня от мыла тошнит.

– Ребенок Неля, ты в стационар не хочешь? У тебя, по ходу дела, билирубин не сильно в норме…

У Полины затекла рука, которую она подложила под щеку. Но шевелиться нельзя.

Полина представляет дальний супермаркет. Тот, где уже торгуют елочными шариками. Там на входе есть камера хранения. Когда Полина с бабушкой ходят туда, баб Тоня оставляет в ячейке зонтик, пакеты, накидку-дождевик. Все, кроме своего «клатча».

Эти камеры для хранения совсем маленькие. В них даже Бесу будет тесно.

И вот папа предложил сдать туда Полину!!!

Она прямо видит, как они с папой идут в супермаркет, и у Полины в руках коробка с пластилином и контейнер, в котором живут слепленные зайцы. Папа не держит ее за руку, можно, наверное, убежать. Но Полина не знает, куда ей деваться. Поэтому она стоит у камеры хранения. Ждет, когда папа откроет дверцу.

Полина кладет в камеру пластилин и контейнер, а потом залезает сама. И места почему-то хватает. Ячейка – огромная. Это Полина уменьшилась в размерах, стала размером со своих слепленных зайцев из волшебной клетчатой страны. Наперсток, который бабушка отдала для игры, теперь кажется огромным и тяжелым, как ведро. А контейнер, где живут зайцы, превратился в настоящий домик: у него крыша есть, окошки, двери, огород с грядками.

Там пасется разноцветная морковкоедка с семью головами. Она веселая, машет хвостом – совсем как их Бес. И лает точно так же. А из домика выходит сиреневый заяц в зеленой шляпе, которого она вчера вылепила. Только он гораздо красивее, чем она сделала.

Заяц кричит: «Привет!» и «Заходи скорее!». Он протягивает лапу. Полина знает: если она зайца за руку возьмет, то сама станет пластилиновой и никогда домой не вернется.

Нельзя давать руку! Никогда нельзя уходить с незнакомыми! Даже если это заяц, которого она придумала! Даже если он зовет в сказку!

Полина это знает… Но все равно идет к игрушечному домику. И с каждым шагом становится все больше ненастоящей. Школьный клетчатый сарафан стал не шерстяным, а пластилиновым. Вот туфли перестали блестеть, и на них проступают отпечатки пальцев того, кто их слепил…

Игрушечный заяц хватает Полину за ладонь. Лапа у него не плюшевая, а сырая и липкая, как тесто. И очень холодная.

– Мама! – кричит Полина.

Но ведь она стала маленькой, размером с собственный указательный палец. И голос у нее теперь тоже маленький! Мама не услышит! Она даже не знает, что Полина теперь живет в камере хранения. И никогда не услышит, если будет здесь искать. Ведь в супермаркете все время играет музыка.

Полина это знает. Но она все равно кричит:

– Спасите!

А зайцы из волшебной страны водят вокруг хоровод, как будто в игру играют, и при этом следят, чтобы Полина не убежала. Зайцы добрые. Но все равно страшно!

– Помогите!

– Ты чего орешь? – Неля стучит кулаком в дно Полининой верхней койки.

Пересказывать сон не страшно. Неля сказала, что папа так пошутил.

– Вишня, выдохни! У нашего папселя чувство юмора извратное, он же медик!

Неля настольную лампу зажгла. Можно не только сон обсуждать, но еще из пальцев фигурку зайца сделать, чтобы она тень на стену отбрасывала. Поэтому Полина немножко изменяет историю:

– А потом я тоже стала пластилиновой, и мы с зайцем вошли к нему в дом. А морковкоедка за нами хотела пойти, но ее не пустили. Она же огромная! А домик ма-а-аленький. Она зайцам всю мебель своим хвостом порушит.

– А еще твою морковкоедку фиг прокормишь. Она за стол сядет, и придется ей семь тарелок ставить.

– Ей одной тарелки хватит. Она будет по очереди все головы кормить. У всех голов аппетит разный. И одна голова может любить морковку, а вторая знаешь что любит? Творог! Ну вот, я к зайцам в дом прихожу. А знаешь сколько там зайчат в доме? Пятеро. Три девочки и два мальчика. Девочек зовут Настя, Настя и Лена. А мальчиков… – Полина садится на кровати и сплетает ладони в замок: – Одного зайца зовут Сева, а другого…

– Пусть другого будут звать Максим? – Неля ворочается под одеялом.

– У нас в классе есть Максим Горецкий, и он дурак. Он после ритмики рубашку наизнанку надевает всегда. Если я зайца Максимом назову, может, он тоже дураком будет. Пусть обоих мальчиков-зайцев Севами зовут. Они близнецы!

– А мама-зайчиха их не путает?

– У них родинки как у меня, только разные. У одного на левой щеке, у другого на правой.

– Поэтому мама-зайчиха их зовет Сева-Левый и Сева-Правый, хорошо? – просит Неля. – Вишня, а у зайчат папа есть?

– Я его еще не слепила. Поэтому не знаю, как его зовут. И как маму-зайчиху зовут, тоже.

– Их должны звать одинаково. Например Бим и Бом, Динь и Дон…

– Динь – это феечка из мультика. – Полина вспоминает про свое имя и мрачнеет. – Нужно нормальные имена зайцам дать. Они же как люди!

– Ну, пусть тогда Дина? Хорошо? – зевает Неля. – А зайца пускай все-таки Максим. Ведь не все Максимы дураки.

– Ладно… – тоже зевает Полина.

Ей совсем не хочется спать. Ей хочется на кровати прыгать, и у нее кожа в мурашках. От восторга! Она первый раз так про зайцев рассказывает. Как будто играет в них. И Неля соглашается с ней играть.

– И вот зайчиха Дина сказала, что мы будем варить варенье из морковки. А потом мы его варили, а зайчата звали меня играть в игру, я еще не придумала, в какую именно… Нель, ты спишь?

– Ага. И вижу сон про твоих зайцев.

– Ой, а расскажи!

– Он про то, как зайчиха Дина встретила своего зайца. Однажды, когда у нее не было еще никаких зайчат, она сидела в лесу на пенечке и шила платье.

– Клетчатое! Они там все в клетчатом ходят. Это как форма в школе, только там никто не ругается, если в ней по улицам бегаешь.

– То есть – по лесу, да? Вишня, ты слушай, а то я обратно в твою сказку усну. В общем, зайчиха Дина шила себе клетчатое платье. С узором из капусты. Но у нее из лап выскочила иголка, упала в траву и потерялась. Зайчиха очень расстроилась. Но на полянку вышел храбрый заяц Максим. Дина еще не знала, что он храбрый, и думала, что он дурак. Как остальные зайцы. В смысле как остальные Максимы…

В новом сне Полине совсем не страшно входить в домик зайцев. Она знает, что это сказка. Неля пообещала, что, если надо, она придет в Полинин сон, возьмет ключ от ячейки, откроет ее и будет Полину спасать.

Зайцы добрые и не дразнючие совсем. Зайцы Сева-Левый и Сева-Правый учат Полину ездить на морковкоедке. А зайцы-девочки пекут пирог. А взрослая зайчиха Дина шьет платье с узором из капусты. И совсем не сердится, что ее муж, заяц Максим, еще не слепленный. Полина его завтра слепит после школы. А еще она завтра Нелю попросит, чтобы она новый секретный дневник ей купила. Тоже с замочком и ленточками. Полина туда запишет имена всех зайцев, чтобы не забыть про них. Никогда в жизни.

Утро Полины

Сегодня она просыпается очень рано: у Нельки еще будильник не звонил и с кухни кофе не пахнет. Тихо в квартире. Сонно и совсем не тесно. За занавеской виден краешек неба. Оно серое и розовое, очень красивое. Но Полина пугается: там так светло! Наверное, уже второй урок начался! Ее Инга Сергеевна отругает! Ой!

Тапок нет. И формы Полининой тоже нет! На стуле должен быть клетчатый сарафан и водолазка, а вместо них почему-то висят Нелины зеленые джинсы, наизнанку вывернутые. А сама Неля дрыхнет на своей нижней полке, и у нее обе пятки из-под одеяла выползли. Она же в институт проспит!

Кого будить первым? Маму? Нельку?

Или чайник ставить?

Полина бежит в кухню. Потом разворачивается и стучит в мамину дверь. Там тихо. Может, со Стаса начать?

Но на диване, где он спит, пусто. И ноута нет! Неужели Стас сам в школу ушел, а их будить пожадничал?

– Стаська проснулся, а нас не разбудил!

В комнате наполовину пусто: мама спит поперек постели, а папа на работе.

– Ну? – Одеяло шевелится. У мамы сейчас все сонное: и голос, и движения. А особенно – лохматые волосы. – Что случилось?

– Мы в школу все проспали! А ты на работу! А Неля в институт!

– Вишня! – Теперь мама ворочается в другую сторону. – Ты очумела? Сегодня суббота!

Полина виновато садится на самый край мамино-папиной кровати:

– Ничего, что я тебя разбудила?

– А ты не разбудила… – Мама вытаскивает руку из-под одеяла и шлепает ладонью по тумбочке, словно лягушку изображает. Только лягушка за мухами и комарами охотится, а мама за мобильным телефоном. Вот она поймала его, схватила и утащила к себе в нору. В смысле под одеяло. – Восемь тридцать девять. Вишня! Хлопья в шкафчике, молоко в холодильнике. Завари себе книжку и иди овсянку почитай…

От смеха Полина валится прямо на мамины ноги.

– Мам, ну ты сказала! Ты еще скажи – йогурт наизусть выучи! Или реши сосиску! Или… Мам, что еще можно у нас почитать? Хлеб? Колбасу?

– Стрихнин с цикутой! – Мама говорит тем противным голосом, которым она ругается: – Полина, я с тобой сдохну! Оставь меня в покое! – И мама зевает.

Полина тоже зевает. До слез:

– А можно я с тобой полежу? Я не буду будить.

– Р-р-р, гав! – Мама пододвигается. – Ныряй сюда. Черт, у тебя ноги замерзли.

– Мам, а ты еще сердишься? – Полина ввинчивается к маме под бок. Тут пахнет сном. Это самое лучшее место на свете.

– Местами. И что мы с тобой, Вишня, сейчас делать будем? Овсянку читать? Омлет учить?

У Полины была идея. Но, пока мама сердилась, все смешные мысли из головы вылетели.

– Обнимашки? – шепотом просит Полина и обхватывает мамину голову двумя руками. У мамы волосы пахнут парикмахерской. А духами и сигаретами – еще нет. Такая утренняя мама – только Полинина. Она не смотрит в компьютер, она сопит Полине в ладонь, а под веками у нее глаза мелькают. А голос уже совсем хороший:

– Вишня, классно быть маленькой, правда? Знаешь как я тебе завидую! Я тоже так хочу!

Полина понимающе вздыхает. А мама открыла глаза и мечтает вслух:

– И чтобы по утрам не краситься! И чтобы у меня работа была в соседнем дворе, как твоя школа. Ну или у метро. Я бы тогда туда на самокате ездила бы!