Гений Келлерман Джесси

— Да, мэм.

— Кретин! И сколько он еще собирался скрывать это от меня?

— Трудно сказать, мэм. Он хотел найти для мальчика подходящую школу.

Женщина в шляпке смотрит на Виктора. Ее передергивает.

— Ну что ж, я ее уже нашла.

Его сажают в машину и везут по заснеженным полям. Он никогда так далеко не уезжал от дома. Миссис Грин сидит рядом и держит его за руку. Виктор не знает, куда они едут, и ему страшно. Он плачет, а миссис Грин его уговаривает успокоиться. «Ну пожалуйста, Виктор! Посмотри, какие деревья. На что они похожи? Вот, возьми бумагу». Машина подпрыгивает на ухабах, и рисовать трудно. Виктор пытается провести линию, но тут ему становится нехорошо, и он закрывает глаза. Он хочет домой. Когда они поедут домой? Он хочет в свою кровать, и какао хочет, и с юлой поиграть. Он плачет, а миссис Грин говорит: «Смотри, какие деревья».

Деревья высокие, белые, у них острые верхушки. Похоже на тот кусок рафинада.

Уже темнеет, когда они подъезжают к какому-то дому, ужасно большому, Виктор таких никогда не видел. У дома чумазое лицо и желтые глаза. Автомобиль останавливается, и миссис Грин выходит. Виктор остается в машине.

— Пойдем, милый.

Виктор выбирается наружу. У миссис Грин в руках маленький чемоданчик. Она напряженно выпрямляется, потом опускается перед Виктором на колени. Прямо коленками в тонких чулках на снег. У нее маленькие заплаканные глазки.

— Будь хорошим мальчиком. Хорошо?

Виктор кивает.

— Обещай мне, что будешь хорошо себя вести.

— А, вот и он, наш юный джентльмен. — На крыльце появляется человек с прилизанными волосами. Он улыбается. — Ну здравствуйте, молодой человек. Меня зовут доктор Уорт. А вы, наверное, Виктор? — Он протягивает руку. Виктор прячет руки за спину.

— Он очень устал, сэр.

— Я вижу. Наши мальчики как раз сели ужинать. Виктор, хотите есть?

— Он у нас молчун, сэр.

Доктор Уорт совсем не похож на других докторов. Он садится на корточки и заглядывает Виктору в глаза.

— Молодой человек, хотите есть? — Доктор улыбается. — Наверное, язык проглотил.

И ничего он не глотал.

Они заходят в дом. Поднимаются по огромной деревянной лестнице. Повсюду сияют яркие огни. Миссис Грин ставит чемодан на пол.

— У нас не было времени как следует собраться. Я вам потом перешлю его вещи.

— Мы проследим, чтобы у Виктора было все необходимое. Проследим, правда, Виктор?

А потом миссис Грин говорит:

— Мне пора идти, Виктор. Слушайся доктора. Будь хорошим мальчиком. Покажи, как ты умеешь себя вести. Я знаю, ты все сделаешь правильно, а я буду тобой гордиться.

Она идет к выходу. Виктор за ней.

— Нет, ты остаешься.

— Пойдемте, пойдемте, молодой человек. Пора подкрепиться.

— Виктор, ты будешь жить здесь.

— Пойдемте, молодой человек. Ведите себя, как подобает взрослому мужчине.

— Виктор! Нет! Нет, Виктор!

Его держат. А потом он остается один.

Доктор Уорт берет его за плечо и ведет на улицу. Они проходят по дорожке к кирпичному зданию, в котором повсюду стоят столы и скамейки. На скамейках сидят мальчики и мужчины всех возрастов. На каждом белая рубашка, коричневый свитер и галстук. Некоторые оглядываются, когда Виктор входит в комнату. Таращатся на него. Здесь так шумно, что у Виктора даже уши закладывает. Он закрывает их ладонями, но доктор Уорт заставляет его опустить руки.

— Давай я познакомлю тебя с твоими будущими друзьями.

Доктор Уорт показывает, где берут еду. Надо взять железный поднос, подойти к окошечку, и человек в фартуке навалит тебе полную тарелку рагу. Потом с подносом нужно пойти и сесть за третий стол.

— Мальчики, познакомьтесь с вашим новым одноклассником. Его зовут Виктор. Поздоровайтесь, пожалуйста.

— Здравствуй.

— Виктор, и ты поздоровайся.

Виктор молчит.

— Ну же, вам надо подружиться.

Непонятно, с кем доктор Уорт говорит.

Виктор садится на край скамейки. Тут тесно, сидеть очень неудобно. На другом конце комнаты есть стол, где места больше. Виктор идет туда.

Ему говорят, нельзя, надо сидеть где сказано. Иди обратно. Человек с длиннющей шеей берет его за локоть. Виктор кричит и кусает его. Человек вскрикивает, и тут поднимается страшный шум. У Виктора аж в ушах лопается от воплей. На руки проливается что-то горячее, это больно. Крик становится все громче, пока доктор Уорт не влезает на стул. «Хватит!» Виктор лежит на полу. Доктор Уорт подходит к нему, и Виктор снова кричит. Его поднимают и куда-то несут. Виктор продолжает кричать. Его кладут на кровать. «Перестань орать, тебя никто не трогает». Доктор Уорт велит перевернуть его, Виктора поворачивают на бок, что-то колет его в попу, и он засыпает.

Днем он ходит на занятия. Виктору дают бумагу и карандаши, и он рисует других мальчиков. Рисует их затылки, виски, лицо учителя. Иногда Виктор представляет себе, как бы выглядела комната с другого места, и рисует то, что представил. За окном огромное дерево тянет к стеклу руки-ветви, и Виктор рисует дерево. Изрисовывает целые страницы снежинками. И все складывает в ящик парты.

Уроки он делает плохо. Надо учиться, твердит доктор Уорт.

Виктору нравится только география. Нравятся формы. На некоторых картах континенты, на некоторых страны. Африка и Южная Америка кивают друг другу драконьими головами. Виктор рисует сапог Италии. Испания у него похожа на длинноносого человека, который кашляет, и вылетают острова. Вот Финляндия. А вот слезинка Цейлона. Вот Австралия. Учитель рассказывает, что там водятся кенгуру. А Виктор не знает, кто они такие, эти кенгуру. Учитель показывает им картинку. Кенгуру — это просто большая крыса. Виктор рисует учителя с усиками и хвостом. Рисует одноклассников в форме тех континентов, которые они напоминают. Или стран. Джордж похож на Чили, а Ирвинг — на Германию. Виктор рисует их и складывает в ящик. Ящик у него бездонный. Никогда его Виктору не заполнить.

Старшие мальчики играют в футбол. Виктор не понимает этой игры. Он смотрит не на игроков, а на следы на снегу. Сначала снежный ковер совсем гладкий и чистый, а потом приходят ребята и в снегу появляются пятна. Их все больше, как пузырьков в закипающей воде. Красиво. А потом на поле остается одна сплошная каша. Виктору очень хочется, чтобы ребята перестали играть в середине матча. Тогда останутся красивые следы. На следующий день идет снег, и поле снова чистое.

Мальчики с ним не разговаривают. Они называют его Болтун. Виктор вспоминает миссис Грин. Он часто о ней спрашивает, а учитель не знает, кто это. Доктор Уорт приглашает Виктора в свой кабинет.

— Ты ведь скучаешь по своей подруге? Ты умеешь писать письма?

Нет, он не умеет.

— Я тебя научу. Тогда ты сможешь писать ей, когда захочется. И хорошо бы почаще. И еще было бы хорошо, если бы ты дружил с другими мальчиками. Они тебе нравятся? Ты уже со всеми познакомился? А занятия тебе нравятся?

Виктор молчит.

— Конечно, тебе трудно. Но ты должен постараться. Чем больше ты стараешься, тем легче тебе будет общаться. Мне сказали, ты не делаешь домашнюю работу. Если тебе трудно, попроси, чтобы тебе помогли. Я сам с удовольствием помогу. Я такое не каждому предлагаю. Только тебе, потому что мне кажется, что ты — не обычный ребенок. Я знаю, ты способен на большее, чем стараешься показать. Я хочу, чтобы у тебя все получилось. Ну как, согласен?

Виктор кивает.

— Хорошо. Просто замечательно. Давай писать письмо.

Доктор Уорт показывает, как начинать.

— Теперь пиши то, что тебе хочется.

Виктор грызет кончик карандаша — он не знает, что надо делать. И рисует Бельгию.

Доктор Уорт смотрит на листок.

— Ты это хотел ей сказать?

Виктор кивает.

— Мне кажется, она не поймет. Не хочешь рассказать ей, как у тебя дела? И про друзей? Дай-ка мне карандаш на минутку, пожалуйста.

Доктор Уорт стирает Бельгию, остается только едва различимый след. И пишет поверх: «Здравствуйте, дорогая миссис Грин! Как у Вас дела? У меня все хорошо. Я очень стараюсь хорошо учиться в школе. Мне нравится делать домашние задания. У меня много друзей».

— Что нам еще написать?

И продолжает: «Вчера на обед давали картофельный суп. Он был…»

— Виктор! Тебе понравился картофельный суп?

Виктор не ел супа и потому качает головой.

— Ладно, — говорит доктор Уорт.

«Вчера был картофельный суп. Я не очень его люблю, но все равно он очень вкусный. Больше всего я люблю…»

Доктор Уорт смотрит на него:

— Виктор!

Виктор пугается. Он кажется себе ужасно глупым.

— Овсянку.

— Овсянку. Отлично.

«Больше всего я люблю овсянку, и это очень удачно, потому что ее дают на завтрак каждый день».

Доктор Уорт улыбается.

Вот это правда. Виктор за всю жизнь столько овсянки не съел, сколько он съел ее здесь. Ничего страшного, конечно, но почему-то ему кажется, что скоро овсянка ему разонравится.

«Надеюсь, у Вас все хорошо и Вы приедете меня навестить. Вы можете приезжать в любое время. Наверное, лучше приехать тогда, когда станет потеплее».

Доктор Уорт поднимает голову:

— Ты что-нибудь еще хочешь ей сказать?

Виктор качает головой.

— Теперь надо подписать письмо. Как мы с тобой его закончим? Можно сказать «всегда Ваш», или «Ваш преданный друг», или просто «Ваш друг». Давай, подпишись.

Виктор колеблется и пишет: «Ваш друг».

— Теперь напиши свое имя.

Виктор пишет.

— Отлично.

Доктор Уорт тянет листок к себе.

— Вот тут ошибка. Смотри! Видишь? Надо писать не «друк», а «друг». Дай на секунду карандаш, я поправлю. Запомнил?

Виктор кивает.

— Отлично. Теперь нужно написать адрес на конверте.

Потом доктор Уорт лижет марку. Приклеивает ее к конверту.

— Ну вот, видишь? Теперь его надо опустить в почтовый ящик. Получается, ты написал письмо. Давай подождем, ответит ли она тебе.

И она отвечает. Много месяцев спустя от нее приходит письмо. Очень короткое. Доктор Уорт зовет Виктора в свой кабинет и протягивает ему конверт.

«Дорогой Виктор», — тихонько бормочет Виктор.

— Прочти его вслух, пожалуйста. Погромче.

— Дорогой Виктор! — читает Виктор. — Я так рада была получить от тебя весточку. Я часто о тебе вспоминаю. В доме я больше не живу, поэтому твое письмо не сразу до меня добралось. Мне его переслали. Теперь у меня новый дом. Адрес я написала наверху страницы. И еще у меня новая работа. Я работаю у доктора Фетчетта. Ты его помнишь? Он шлет тебе наилучшие пожелания. Он тоже часто о тебе вспоминает. С любовью, Нэнси.

В круглых скобочках подпись: «Миссис Грин».

Доктор Уорт очень доволен.

— Какое милое письмо. Теперь у нас есть ее правильный адрес, и ты сможешь писать ей сколько захочешь. Ну, что мы напишем?

На этот раз он разрешает Виктору лизнуть марку. Вкус у нее какой-то чудной.

Глава двадцать первая

Наш рейс в Бостон задержали на несколько часов, и в Кембридж мы попали только к одиннадцати вечера. Взяли такси и поехали в гостиницу, в которой всегда останавливался Тони Векслер, когда приезжал, чтобы исправить все то, что я натворил. Я заплатил за обе комнаты. В портфеле у меня были распечатанная на обычном листке бумаги фотография Виктора и CD-ROM с отсканированным снимком. С того момента, как мы нашли снимок, я все больше молчал, и вид у меня, наверное, был не самый веселый. Во всяком случае, в лифте Саманта обняла меня за плечи.

— Наверное, у меня сахар в крови понизился, — сказал я.

— Давай поужинаем.

Я посмотрел на нее.

Саманта пожала плечами:

— Ничего, для такого случая я сделаю исключение.

Я слабо улыбнулся.

— Пожалуй, я лучше в номер еду закажу.

— Позвони мне, если передумаешь.

В номере я разделся до трусов и заказал по телефону сэндвич с тунцом, но съесть его не смог. Я выставил поднос за дверь и лег на кровать. Глядя на темный экран телевизора, я все ждал, что сейчас он загорится и появится лицо Виктора. Нет, в духов я не очень верю, но я и правда считал, что он хотя бы как-то попробует со мной связаться. Ну ладно, ну пусть не в телевизоре появится. Пусть хотя бы в стену постучит морзянкой или лампой помигает. Я ждал и ждал, а он так и не пришел. Глаза у меня стали сами собой закрываться, и я уже почти заснул, когда раздался тихий стук в дверь.

Я встал, надел штаны и рубашку и выглянул в щелочку. Саманта извинилась за то, что побеспокоила меня.

— Ничего-ничего, я просто немного вздремнул. Входи.

Я отступил на шаг, пропуская ее в номер. Но она так и застыла на пороге. Посмотрела на меня, потом на нетронутый сэндвич.

— Есть не хотелось, — сказал я.

Она кивнула, глядя в пол. Тут я сообразил, что не застегнул рубашку. Пришлось запахнуться.

— Прошу.

Поколебавшись, она все-таки вошла и устроилась в кресле, глядя на зеленый купол Элиот-Хаус.[43] Я встал рядом, и некоторое время мы молча любовались тем, как луна подмигивает нам из-за бегущих по небу облаков.

— Ты видела, какие у него руки? — спросил я.

Она не ответила.

— Как у цыпленка. Видела?

— Видела.

— Трудно представить, что он кого-нибудь мог этими лапками задушить.

— Это ж дети.

Я промолчал.

— Тяжело тебе, наверное, — сказала она.

Я кивнул.

Мы еще полюбовались на небо.

— Спасибо, — сказала она.

Я вопросительно посмотрел на нее.

— Ну, там, в самолете.

— Не за что.

— Ты небось боялся, что я тебя стукну.

— Ничего, пережил бы как-нибудь.

Мы еще помолчали.

— Прости, что я так себя с тобой вела.

— Ничего, все нормально.

Она приподняла бровь.

— Ну может, не все, но почти все, — сказал я.

Саманта улыбнулась.

— Успокойся, все хорошо.

— Терпеть не могу так себя вести. Раньше я всегда умела держать себя в руках. — Она запнулась. — Знаешь, я по тебе скучала, когда уезжала на праздники.

— И я по тебе.

Мы помолчали.

— Подожди еще немного. Ничего, что я это говорю? — спросила она.

— Ничего.

— Нет, не ничего. Нельзя вот так подвешивать человека в воздухе.

— Ничего страшного, Саманта.

— Зови меня Сэм, ладно?

— Хорошо.

— Папа всегда называл меня Сэмми.

— Я тоже могу тебя так звать, если хочешь.

— Давай просто Сэм.

Она ушла, и я снова завалился в кровать. Включил новости. Замелькали лица Буша, Чейни и Райс. Вспомнилась новогодняя вечеринка у Мэрилин. Стало тошно, и я переключился на платный канал.

Зазвонил телефон на столе. Я выключил звук.

— А я думал, ты спать пошла.

— Не разбудила? Скажи, что не разбудила, а то я расстроюсь.

— Я не спал.

Она помолчала.

— Можно, я к тебе обратно приду?

Теперь она была совсем другой. Саманта смотрела мне в глаза, и только тут я понял, что в первый раз она этого не делала. И двигалась теперь раскованней. Может, из-за огромной гостиничной кровати? Или просто мы уже успели друг друга немного узнать и представляли себе, чего хотим? А может, в этот раз она была другой, потому что хотела почувствовать что-то, а не забыться.

Засыпая, Саманта сказала:

— Извини, что ты из-за меня заплатил за обе комнаты.

Я проснулся в четыре утра, словно по звонку. Сэм спала, свесив руку с кровати и зажав одеяло между ног. Я тихонько сел и стал смотреть, как изменяется ее тень. Потом принял душ, оделся и пошел бродить по набережной реки Чарльз.

Между грязными льдинами зимой видна черная грязная вода. По Мемориал-драйв проехало, хрустя шинами по снегу, такси. Я остановился у причала, застегнул куртку и немного потаращился на мигающую вывеску. Вот всегда я любил Бостон. Мне нравится и его высокомерие, и его склонность к анархии. Эта смесь пуританства и декаданса и есть основа успешного воспитания американской элиты.

Я прошелся по Плимтон-стрит, дошел до горбатого театра комедии, потом повернул к рыбному рынку и оказался рядом с «Флаем», мужским клубом для старшекурсников. Внутри играла музыка. Я не общался ни с кем из своих однокашников и взносов за членство в клубах тоже, конечно, не платил. И все-таки решил постучать. Мне долго не открывали, и я уже собрался уходить, когда дверь внезапно распахнулась. На пороге стоял высокий молодой человек, симпатичный, растрепанный и светловолосый. Он казался совсем ребенком. Да он и был ребенком. Мальчик оглядел меня с ног до головы.

— Чем могу помочь?

— Я раньше был членом этого клуба.

По-моему, он мне не поверил.

— Можно я войду?

— Э-э-э… — Он посмотрел на часы.

— Дэнни! — раздался девичий голос.

— Иду, — крикнул мальчик.

— Ничего, — сказал я. — Я все понимаю.

— Прости, старик.

Я повернулся, и дверь за моей спиной захлопнулась. Слева был огороженный забором дворик. Тут мы всегда праздновали приход весны. Наверное, его и сейчас так же отмечают. Жизнь продолжается.

Я дошел до главных ворот Лоуэлл-Хаус. Здесь я провел последние свои два года в Гарварде. Вот не помню, сколько же я не дотянул до диплома? Интересно, они меня обратно примут? Я так и видел, как топчусь в очереди на регистрацию, потом тащу матрас на третий этаж, накладываю себе на тарелку фасоль в обеденном зале, играю в бейсбол на стадионе. А этот белобрысый парнишка будет моим товарищем. И даст мне в глаз за то, что я к нему ворвался. Мы будем вместе шататься по злачным местам и курить дурь. Я засмеялся и с трудом разогнул свою тридцатидвухлетнюю спину.

Впереди виднелась помойка. Я с трудом удержался, чтобы не ринуться к ней и не поискать забытую когда-то картину. Может, они за двенадцать лет так ни разу мусор и не забирали?

Я отступил на шаг и сосчитал окна на фасаде. Да, вот тут я провел третий курс. Свет не горел. Сидя вон на том подоконнике, я разглядывал крыши домов и готический шпиль Мюллер-холла. Отсюда открывался отличный вид на мое прошлое.

Когда я вернулся, Сэм уже не было ни в моем, ни в ее номере. Она нашлась в спортивном зале на тренажере. MP-3 плеер привязан к руке, в одном ухе наушник (его собрат болтается в районе живота), к другому прижат плечом мобильный телефон. На столике рядом перевернутый вверх тормашками журнал «Фитнес». В правой руке Саманта держала бутылку воды, а левой листала электронный органайзер. Казалось, все части тела двигаются сами по себе и живут каждая своей отдельной жизнью, как на рожденном в муках шедевре продвинутого кубиста.

— Огромное вам спасибо! — услышал я, подходя поближе. — Всего доброго!

— Доброе утро, — поздоровался я.

— Господи! Напугал.

— Извини.

— Что стряслось? Я решила, ты сбежал.

— Не спалось, надумал пройтись.

— Будь добр, в следующий раз оставь записку… Я только что говорила с Джеймсом Джарвисом.

Часы на стене показывали семь пятнадцать.

— Он мне сам позвонил! — В ее голосе звучало нечто новое, какой-то непривычный оттенок. Радость. Несмотря на пыхтение, говорила она теперь гораздо быстрее. — У него сегодня лекции, но к четырем мы можем подъехать в Сомервилль. Ты знаешь, где это?

— Пять минут на машине.

— Тогда у нас впереди целый день. Хоть я и потная, все равно я тебя поцелую, так что терпи.

— Отличный план.

Мне этот план и вправду очень нравился.

Сомервилль — это такой бедный родственник Кембриджа. Здесь селятся многие выпускники университета. Я запомнил его в первую очередь из-за дешевого супермаркета «Кошёлка», где мы часто покупали спиртное в больших пластиковых бутылках с ручками. По-моему, тут больше продают по скидочным купонам, чем за наличные. Продавцы бродят по залу, точно угрюмые привидения. Мы называли это заведение «Пошел-ка».

Совсем рядом, камень можно добросить (если, конечно, кидать посильнее), — коротенькая улочка Кнапп. Вдоль нее выстроились аккуратные домики. Мы позвонили в дверь, нам открыл молодой человек в хирургической робе. Юношу звали Элиот, он проводил нас в гостиную и тут же принялся укорять за то, что мы так расстроили Джеймса.

— У него слезы лились. Он не плакал даже тогда, когда наша собака умерла, а тут нате вам. Я очень надеюсь, вы понимаете, что делаете. Годы психотерапии, и все насмарку. Я умолял его не встречаться с вами, но он упрямый как осел. Моя бы воля, я бы вас и на порог не пустил.

— Он может помочь нам найти того, кто это сделал, — сказала Сэм.

Элиот фыркнул:

— И что? Кому теперь какое дело? Ладно. Он скоро придет.

И ушел, не забыв хлопнуть дверью.

Страницы: «« « ... 1718192021222324 » »»