Дураки умирают первыми Панов Вадим
Света, наверное, самостоятельно не смогла бы покинуть место несостоявшегося ДТП, но спаситель потянул её за руку и помог дойти до тротуара. Она переставляла ноги механически, словно заводная игрушка, тело было вялым, заторможенным, сердце же, напротив, колотилось бешено, гнало в кровь адреналин, вроде бы уже и ненужный. Мыслей не было вообще.
На безопасном тротуаре свидетели происшествия ещё некоторое время кучковались вокруг Светы – одни просто сочувствовали, другие давали советы, в большинстве своём неуместные и ненужные, но она не обращала на слова никакого внимания. А потом доброхоты исчезли, как-то на удивление разом. Словно одновременно вспомнили про важные и неотложные дела, и на этот факт Света тоже внимания не обратила.
Потому что в эти мгновения она и остальной мир существовали в разных плоскостях.
Потому что шок.
И они снова остались втроём: Света, псих и старый, который маячил в трёх шагах, как дружелюбное и молчаливое привидение.
Псих взял женщину за руку, пощупал пульс, сокрушённо покачал головой – она никак не реагировала на его действия, – не отпуская руку, взял за другую и резко потянул на себя. Свете было всё равно. Сейчас, наверное, она никак не отреагировала бы даже на попытку её убить, или изнасиловать, или разобрать на органы для нелегальной трансплантации.
Потом она почувствовала лёгкое возмущение: за спасение она благодарна, спору нет, но вот дальнейшие тактильные контакты – уже лишнее. И запоздалый страх почувствовала. А ещё в голову пришла не совсем уместная мысль, что если бы… если бы… то она никак не смогла бы забрать Кирюшу из садика пораньше, в пять, как ему обещала, и никого попросить помочь в этом деле тоже бы не смогла.
Короче говоря, мысли вернулись. Чувства – тоже.
Псих удовлетворённо кивнул, отпустил её руки… и тут же всё испортил, понёс какой-то бред:
– Путь на запад вновь открыт, моя госпожа, езжайте смело. Но всё же поглядывайте иногда по сторонам, поглядывайте. Верно, старый?
Старый, разумеется, промолчал. Даже не кивнул.
– Хотите воды, моя госпожа? – В руке психа появилась маленькая пластиковая бутылочка.
– Нет, спасибо.
Света, оправившись от шока, собиралась узнать имя своего спасителя и поблагодарить его, не вступая, разумеется, в долгие беседы, попросту исполнив долг вежливости, но теперь передумала – парочка незнакомцев вновь показалась подозрительной и опасной, невзирая на то, что один из них спас её.
Да и было ли оно, это спасение? Может быть, всё произошедшее – спектакль, инсценировка? Давно известный среди влюблённых старшего школьного возраста приём: парень подговаривает дружков выступить в роли злых хулиганов, а сам изображает рыцаря-защитника… Но здесь и сейчас зачем такая самодеятельность? ЗАЧЕМ??
Ответ на её мысленный вопрос пришёл без промедлений. Но оказался, как, впрочем, и всё сегодня, странным и вызывающим ещё больше вопросов.
– Возьмите, моя госпожа, – попросил псих. – Возьмите, наденьте на правую руку и носите, не снимая.
Света взглянула на протягиваемый ей предмет: крохотная коробочка с откинутой крышкой, внутри кольцо в виде змейки, кусающей свой хвост. Под ярким утренним солнцем два красных камушка – глаза змейки – вспыхнули и тут же погасли, едва лишь ладонь и коробочка на ней чуть изменили положение. Показалось, змея бросила быстрый оценивающий взгляд на будущую жертву и вновь изобразила безразличие.
Надо полагать, это была бижутерия, дешёвая поделка, но выглядела симпатично, и Света машинально потянулась к коробочке, но тут же остановилась. Симпатичный вид колечка ещё не повод, чтобы принимать его в дар.
– Только не носите его на одной руке со своим кольцом. – Взгляд мужчины указал на её левую руку. – Так будет опасно.
Боже, какая чушь!
«Возьмите кольцо! Не надевайте его с другими…» Перед нею заурядные уличные разводилы, джентльмены в поисках средств на опохмелку. Как мелко и пошло!
– Я не могу принять ваш подарок. Извините, я очень спешу. Спасибо! – скороговоркой протараторила Света, втискиваясь в кстати подъехавшую маршрутку.
Последние слова прозвучали уже изнутри. Потом дверь захлопнулась, маршрутка рванула с места, нагло подрезав вальяжный «интуристовский» автобус, не успевшая усесться Света от толчка едва устояла на ногах, но всё равно была довольна: неприятная встреча, наконец, завершилась.
А происшествие с мотоциклом лучше забыть поскорее: сколько о нём ни думай, сколько себя ни накручивай, всё равно никаких выводов на будущее не сделать. Ничего от неё в тот миг не зависело, точно так же можно было бы угодить под… под шальной метеорит, например.
Мысль о том, что ДТП было подстроено парочкой мошенников, решивших задорого вкрутить ей своё кольцо, Света в конце концов отвергла. Не тот размах… Для чего людям, способным купить протюнингованный «Харлей», потребовалось продавать ей дешёвое колечко? Или они собирались содрать за него цену квартиры?
Какая чушь!
И насчёт обрыва троллейбусных проводов, как выяснилось, аферист наврал: никакой пробки на подъезде к «Московской» не обнаружилось, обычное плотное движение.
Она пыталась выбросить утреннее происшествие из памяти и начать день с чистого листа, но не получалось, потому что имелась в цепочке событий некая нестыковка. Когда Света увидела, кто именно выдернул её из-под колес мотоцикла, в первый момент ей показалось, что это не давешний псих, а другой человек… Почему?
Она вновь и вновь мысленно прокручивала сцену и лишь в метро, подъезжая к «Василеостровской», сообразила: изменилась не внешность незнакомца, а его одежда. Костюм… Да! Костюм стал другим. Цвет остался тем же, даже ткань, пожалуй, та же. Изменился покрой, стал более современным. Изменения наверняка не бросились бы в глаза подавляющему большинству свидетелей, но Света была профессионалом, специалистом по историческому костюму, и привыкла замечать подобные мелочи на автомате, порой не отдавая себе отчёта… Насчёт брюк – другие они или нет – она не была уверена, не присматривалась к этой детали, а вот пиджак совершенно точно изменился.
Объяснений загадочному факту можно придумать немного, ровно два.
Первый вариант: незнакомец успел переодеться: сорвал и быстро запихнул в урну один пиджак, достал откуда-то (откуда?) другой, очень похожий, но другой, торопливо натянул… И тут же помчался выдёргивать Свету из-под колёс.
Теоретически, наверное, можно успеть… Но в чём цель и смысл интермедии с переодеваниями? Цели и смысла Света, сколько ни старалась, придумать не могла и поневоле склонилась ко второму варианту.
А именно: пиджак остался прежним, все изменения произошли с её психикой. Увы, произошли. Смерть, с рёвом пронёсшаяся в считаных дюймах, – и вот вам следствие стресса, ложная память. Объяснение логичное и здравое, но не слишком приятное: если на двадцать седьмом году жизни начались этакие глюки, то чего хорошего можно ждать дальше? И потому она не стала принимать второй вариант за догму, при всей его простоте и внешней заманчивости. Решила оставить «Загадку синего пиджака» в списке неразгаданных тайн мироздания, вместе со снежным человеком и лох-несским чудищем. Тем более что время на размышления истекло – утренний вояж по маршруту «дом – работа» завершился.
Трудилась Света в Государственном музее антропологии и этнографии имени Петра Великого, который в просторечии и даже в туристических путеводителях чаще именуют Кунсткамерой. Обычно чудеса и диковины встречают посетителей лишь за дверьми сего заведения, но сегодня необычное и странное поджидало уже снаружи, у дверей служебного входа.
Света замедлила шаг, недоуменно глядя на протянувшуюся поперек её пути ленту, раскрашенную белыми и красными диагональными полосами. За лентой виднелись люди в форме и люди в штатском, а перед заграждением стояли полицейская машина и микроавтобус, тоже с полицейской символикой, и ещё одна легковушка, без опознавательных знаков.
Следов пожара не видно, и пожарных машин нет… Значит, криминал? Звонок о заложенной бомбе?
С другой стороны ленты возник человек в штатском, но вида вполне официального, не позволявшего усомниться, что в его кармане лежит удостоверение какой-нибудь серьёзной конторы. Возник и поинтересовался, куда гражданочка, собственно, направляется. Гражданочка чистосердечно призналась, что направляется она, собственно, к месту своей работы, и приготовилась к поискам в сумочке документов, собственно, оный факт подтверждающих.
Штатский документы не спросил, просто сообщил, что сегодня сотрудники следуют к рабочим местам через главный вход ввиду особых обстоятельств. Света осторожно поинтересовалась, что стряслось. Штатский вопрос проигнорировал, повторив слово в слово и с той же интонацией свою последнюю фразу. Света отправилась в сторону главного входа, нимало не расстроившись – узнает чуть позже, сегодня курилка будет переполнена не только табачным дымом, но и фактами, и их интерпретациями, и слухами, и версиями…
Проходя мимо касс, увидела объявление, причём не распечатанное на принтере, а написанное маркером от руки, явно второпях, неровными буквами: «Музей для посетителей сегодня работать не будет. По техническим причинам». Ёмкое понятие «технические причины» может скрывать что угодно, но чаще всего – незамысловатый посыл: не ваше дело, отчего мы сегодня не трудимся.
«Интересно…»
На главном входе обнаружилось подкрепление, усилившее местную охрану, – двое полицейских, придирчиво изучавших документы спешащих на работу сотрудников, – так что без поисков пропуска в сумочке Свете обойтись не удалось. И, разумеется, пропуск нашёлся не сразу. Охранники Кунсткамеры знали Свету в лицо, так же как и других постоянных сотрудников, и обычно только кивали на входе и выходе, документов не спрашивая, а потому пропуск, если честно, мог сейчас лежать где угодно – и дома, и в ящике служебного стола, и даже на даче.
– Потеряли? – Один из «чужих» полицейских посмотрел на женщину так, словно уже обнаружил в её квартире золото Трои, золото скифов да ещё пару картин Рембрандта из запасников Эрмитажа.
– Ещё не знаю.
– Вы не торопитесь, – предложил напарник «чужого». – Не нервничайте.
Ему, похоже, просто нравилось наблюдать за красивой сотрудницей – выглядела Света прекрасно. Густые волосы до плеч – натуральная платиновая блондинка, между прочим, тонкое, «породистое» лицо с нежными чертами, припухлые губы, фиалковые глаза… На неё оборачивались, она это знала, и потому во внимании второго «чужого» не было ничего неожиданного.
Вздохнув, Света ещё раз перерыла сумочку, пошарила в карманах плаща, уже ни на что не надеясь, прикидывая, пропустят ли её по обнаружившемуся паспорту или придётся прокатиться домой и обратно. Но тут – о чудо! – пальцы нащупали заветный прямоугольник. Но этим дело не ограничилось. Там же, в кармане, лежал ещё один предмет, который Света на ощупь не опознала.
Полицейские внимательно рассмотрели документ, придирчиво сравнили фотографию с оригиналом, затем приложили пластиковый прямоугольник к считывающему устройству и уставились на экран, не иначе как желая узнать всю Светину подноготную.
А она уставилась на второй предмет, извлечённый из кармана.
Маленькая коробочка с закруглёнными краями, обтянутая сафьяном или очень удачной его имитацией. Света приподняла крышку, уже догадываясь, что увидит. Так и есть: маленькая серебряная змейка, свернувшаяся кольцом и кусающая свой хвост. Рубиновый глазок вновь, как на проспекте, вспыхнул и погас. Словно подмигнул, говоря: всё в порядке, девушка, ты всего лишь провалилась в кроличью нору, и чем дальше, тем будет чудесатее и чудесатее…
Внезапно Света сообразила, что первый полицейский к ней обращается, и не в первый раз, очевидно, – в голосе стража порядка слышались раздражённые нотки. Она машинально взяла протянутый пропуск, машинально опустила крышку коробочки, машинально пошагала в сторону служебного гардероба… О причинах введения в храме культуры осадного положения так и не спросила, мысли были заняты другим.
Кое-как выстроенная версия утренних событий пошла трещинами и разлетелась тысячей осколков. Мелкий аферист, промышляющий продажей самодельных украшений на опохмелку, обернулся оригинальным карманником – не похищающим, а незаметно подбрасывающим вещи. Момент, когда чужая рука проникла в её карман, Света вспомнить не могла. Вернее, в первые несколько минут после происшествия в её карманы можно было распихать всё содержимое прилавков ювелирного магазина «Жемчуг» – ничего бы не заметила и не почувствовала. Но в том и фокус, что коробочку с кольцом псих попытался ей вручить позже, когда Света более-менее пришла в себя. А в карман засунул, надо полагать, ещё позже, а она ни сном ни духом. Ловкач… Мог бы и денег в кошелёк подкинуть заодно, раз уж занялся благотворительностью.
Тут её кольнула неприятная мысль: а что, если… Она торопливо взглянула на свою левую руку – как-то не приходило в голову проверить наличие кольца, ставшего уже как бы естественным продолжением тела. Никто, находящийся в здравом уме, не проверяет, не отвалился ли у него, часом, палец или нос…
Обручальное кольцо находилось на своём законном месте. Чёрное, с диагональной золотой насечкой. Если долго всматриваться, возникал странный оптический эффект: казалось, что кольцо вращается на пальце, всё быстрее и быстрее, и золотые полоски сливаются в один сплошной золотой круг… Виктор, бывший муж Светы, говорил: их обручальные кольца старинные, от бабушки-дедушки унаследованные, но она сомневалась – дизайн вполне современный, модерновый, прикупил, наверное, благоверный где-то по случаю задёшево, да и наврал с три короба. Но кольцо всё равно нравилось, потому и не рассталась с ним даже после ухода Виктора.
Добравшись до своего рабочего стола, Света разделась, плюхнулась в кресло и вновь достала нежданный утренний трофей, желая рассмотреть повнимательнее. Спокойному изучению никто помешать не мог – так уж сложилось, что в общей комнате она оказалась одна: у Петрова и Таирова сегодня библиотечный день, а Маришка приболела.
Первым делом Света поняла, что напрасно сосредоточилась на змееобразном кольце, проигнорировав коробочку, – та тоже стоила внимания. Упаковка выглядела старше содержимого, причём намного старше. Никаких пластиков или иной синтетики: сафьян натуральный, а внутренняя поверхность из замши, за долгие годы превратившейся в нечто твёрдокаменное, абсолютно не эластичное. Петли и крошечная защёлка из потемневшего металла, определённого Светой как латунь или бронза. По боковому периметру коробочки шла оковка из того же металла – полоска, покрытая тончайшей гравировкой, уже изрядно стёртой. Наверняка давние владельцы коробочки до блеска начищали её металлические части зубным порошком или чем-то схожим, не подозревая, что уродуют будущий антиквариат.
Да, именно антиквариат. К категории ширпотреба вещица никоим образом не принадлежала.
А вот про кольцо такого сказать было нельзя. Света вообще ничего не могла бы про него сказать, кроме одного: она похожих колец никогда не видела. Ни пробы, ни какого-то иного клейма нет… Надо быть специалистом-ювелиром, чтобы определить: действительно ли это стоящая вещь или же сработана на китайской фабрике из сплава, в котором серебро не ночевало… Хотя как раз подделки более чем охотно украшают фальшивыми пробами и клеймами известных брендов. Если поносить безделушку какое-то время, всё станет понятно: псевдорубиновые стеклянные глазки от китайской подделки через неделю отвалятся, а псевдосеребро крайне быстро потемнеет в месте контакта с кожей.
Поносить…
Света поняла, чем занимается: изобретает предлог, чтобы надеть змейку на палец. И разозлилась сама на себя. Ну что в том дурного? Не украла ведь и не присвоила найденное… Кольцо – подарок, пусть и полученный при необычных, мягко говоря, обстоятельствах.
Другое дело, что подарок лучше бы вернуть. И она вернёт… Если вновь встретит утреннего психа… Если встретит.
А пока… Женщина решительно достала кольцо из коробочки, примерила на правую руку. Для безымянного пальца змейка оказалась маловата, а для мизинца – в самый раз, словно по мерке сделана.
Крошечная рептилия обвила тремя витками палец и грызла свой изогнувшийся хвост с видом вполне удовлетворённым: ну вот, дескать, я и очутилась там, куда давно стремилась. Вновь подмигнула рубиновым глазиком, вспыхнувшим и погасшим, – конечно же, всего лишь капризы освещения, но благодаря им змейка казалась чуточку живой.
Света вновь взялась за коробочку, поднесла к глазам, пытаясь разглядеть на потемневшей бронзе детали гравировки. И тут на её плечо легла рука – пухлая, мягкая, словно сделанная из теста или иной аморфной субстанции. Знакомый голос произнёс:
– Любопытная вещица. Откуда она у тебя?
Кемпиус терпеть не мог жёстко составленных планов, предпочитая импровизировать, в зависимости от того, как складываются обстоятельства. Но, разумеется, «план Б», на случай стремительного расставания с яхтой и Мишель, у него имелся. И, разумеется, план никак не предусматривал появления в отелях, кемпингах и прочих людных местах, где принято, хотя бы формально, интересоваться личностями и документами постояльцев. Облегчать задачу ищущим его де Шу не собирался.
А план, как бывало обычно, носил женское имя.
Её звали Мария. Одинокая, обеспеченная, тридцатилетняя, почти уже не ждущая принца на белом коне, но… но ещё с надеждой прислушивающаяся к далёкому топоту копыт. Кемпу не пришлось прилагать запредельных усилий, чтобы изобразить принца, а белая яхта успешно справилась с конской ролью.
Они познакомились на Гоа: де Шу ждал открытия навигации в Европе, Мишель же угодила на больничную койку, переборщив с экзотической кухней. Поначалу он хотел всего лишь избежать одиноких ночёвок в ту неделю, однако узнав, откуда прибыла новая знакомая, решил совместить приятное с полезным. И обеспечить в Петербурге запасной аэродром, поскольку уже шли переговоры о нынешней операции. Неделя с Марией пролетела весело; развести же двух женщин во времени и пространстве удалось легко и просто: Мишель выписали из госпиталя как раз в день отлёта Марии в Россию. Удачно сложилось.
Никаких конкретных обещаний Кемпиус Марии не давал, прилететь не обещал, однако повезло: за прошедшее время у неё не появился ни постоянный, ни временный мужчина, и рыцарь приземлился на запасной аэродром в ту же ночь, что покинул яхту.
Таунхаус в пригороде, где обитала курортная знакомая, ему понравился. Нет людской сутолоки, что царит в центре Северной столицы, но и не настолько безлюдно, чтобы каждый новый человек привлекал внимание. И жилище вполне уютное – при нужде, конечно, он мог провести оставшиеся до операции дни и в куда менее комфортных условиях, но зачем отказываться от лишних бонусов?
Задача номер один на новом месте – обустроить хранилище для Меча, а уж потом можно обзаводиться прочими пожитками. До сих пор Кемп, если даже выпускал футляр из рук, старался слишком от него не удаляться. Эманации оружия приходилось гасить, используя его же собственную энергию, – занятие весьма изматывающее.
По счастью, де Шу ещё несколько лет назад отыскал эмпирическим путем способ, позволяющий сделать оружие невидимым для магов Ордена. Способ на редкость простой – достаточно было поместить Меч в несгораемый шкаф «Цербер» – именно в него, аналоги других фирм отчего-то не годились, – чтобы полностью скрыть вызываемое Мечом возмущение магического поля. Рыцарь предполагал, что всё дело в побочных свойствах используемых материалов: какие-нибудь присадки к металлу или уникальные добавки в пенобетон, заполняющий пространство между стенками… Однако детально исследовать вопрос он не стал – работает, и ладно – и всегда следил за тем, чтобы в его очередном логове присутствовал сейф нужной марки.
У Марии его не оказалось, и утром рыцарь сразу же начал поиски.
Продажей шкафов и сейфов «Цербер» занимались многие магазины, и интернетные, и реальные. Связываться с сетевыми торговцами Кемп счёл рискованным, такие сделки оставляют больше следов, особенно при доставке до двери, а из всех торговых точек, предлагаемых поисковиком, он выбрал не ближайший, а самый удалённый от дома Марии.
…Магазин-салон «Пещера Аладдина» располагался в фешенебельном торговом центре «Амазония». Охранник, затянутый в синюю униформу, неодобрительно покосился на футляр музыкального вида в руках де Шу и решительно заступил путь:
– Не положено! Будьте любезны оставить имущество в камере хранения.
Кемп с сомнением взглянул на стену пронумерованных ячеек, которыми пользовались и покупатели сейфов, и посетители соседствующего ювелирного, и клиенты ещё нескольких торговых точек, расположенных в этом крыле центра. Выглядели камеры надёжнее, чем жестянки в дешёвых продмагах, но не намного.
Попытался возразить: футляр, мол, слишком длинный, в камеру не помещается. Охранник немедленно парировал: дескать, не беда, вон та крайняя секция как раз состоит из ячеек увеличенного размера, предназначенных для негабаритной ручной клади. При этом взгляд стража «Пещеры» стал ещё более подозрительным, не иначе как охранник заподозрил, что в футляре укрыта штурмовая винтовка, а Кемп с детства мечтает захватить в заложники персонал и клиентов торгового центра, потребовав миллион долларов и самолёт до мексиканской границы…
Расставаться с Мечом не хотелось, затевать привлекающий внимание скандал – тоже. Рыцарь прикинул расстояние от камер хранения до салона, пришёл к выводу, что сумеет гасить эманации на таком расстоянии, и распахнул дверцу самой крайней ячейки, ближайшей к «Пещере Аладдина».
Помимо замка сохранность Меча обеспечивал артефакт – короткий и практически невидимый волосок, прилепленный на дверцу, – теперь, если в ячейку полезет чужой, Кемп и только Кемп услышит сигнал тревоги и наверняка успеет добежать до ячеек.
Рыцарь закрыл дверцу и со спокойной душой отправился выбирать несгораемый ящик. Это стало ошибкой.
На раскладной стол, втиснутый в угол за камерами хранения и заваленный свежей прессой, де Шу не обратил внимания, равно как на сидящего за ним старичка безобиднейшего вида, хотя возился с ячейкой буквально в пяти футах от него. И зря не обратил, потому что, едва Кемпиус отправился выбирать сейф, старичок достал мобильный телефон…
Глава 3
До чего доводит любовь к антиквариату
– Здравствуйте, Дарья Васильевна! – на ходу сказал Торнадо консьержке, смешав в интонации лёгкость и уважение в идеальной пропорции: чтобы не обидеть небрежением и чтобы, упаси Господи, не выглядело как подобострастие.
Консьержка кивнула, улыбнулась. Он улыбнулся ответно. Торнадо хорошо знал, как его улыбка действует на женщин старше сорока пяти; знал и беззастенчиво этим пользовался. И прошёл к лифту, на ходу доставая связку ключей, нажал кнопку вызова.
Первый этап прошёл успешно… Никакого недоумения на лице консьержки при виде Торнадо не появилось: личность знакомая, примелькавшаяся… Отлично…
Нужный этаж. Двери лифта бесшумно разъехались. Он помедлил секунду, прислушиваясь и убеждаясь, что с площадки не доносилось ни звука. Так и должно быть: график уходов и приходов бывших соседей он составил собственноручно и знал назубок.
Второй этап пройден.
Торнадо быстро подошёл к двери, надавил клавишу звонка, подождал, надавил ещё раз. Тишина. Он достал ключи. Замки, как, впрочем, и ожидалось, оказались теми же; мало кто их меняет, въехав на съемную квартиру, лишь один раз за четыре года Торнадо столкнулся с такими предусмотрительными жильцами.
Тихий щелчок. Дверь бесшумно отворилась. Самый ответственный момент – если кто появится, тут уж никакие отмазки не прокатят, но повезло. Снова повезло. Торнадо проскользнул в квартиру, вновь прислушался – на площадке ни звука, ни движения, облегчённо выдохнул, повернул головку замка и приступил к работе.
Он не собирался обчищать квартиру, рыться в шкафах, выбрасывая на пол груды одежды, потрошить шкатулки с бижутерией, увязывать в тюк меховые вещи совместно с оргтехникой или уносить под мышкой телевизор. Спаси и сохрани от такой пошлости… Большинство домушников попадаются не с поличным, а на попытках сбыть украденное: среди барыг-скупщиков каждый второй постукивает в полицию, не считая каждого первого.
Торнадо прожил на свете тридцать два года, в тюрьме ни дня не сидел, даже в обезьяннике не провёл ни часа и отнюдь не собирался изменять своим привычкам – он слишком ценил комфорт и уют.
В общем, банальные шмотки Торнадо не интересовали, иное дело антиквариат – мимо красивых старинных вещиц он просто не мог заставить себя пройти, но брал исключительно для себя, не для продажи. Ну и деньги брал, разумеется, но не те, что лежат на текущие расходы под сахарницей или в аналогичном месте. Попадись ему сейчас такая мелочовка на глаза – не прикоснулся бы. Люди, снимающие просторные апартаменты премиум-класса, серьёзные деньги под сахарницами и в кофейных банках не держат, да и в портмоне носят лишь малую часть капиталов, доверяя серьёзное дело сохранения наличности серьёзным банкам… И, переложив заботу на плечи профессионалов, сами несколько расслабляются, проявляя удивительную небрежность в деле хранения паролей, пин-кодов и прочих заветных цифр. И за это следует наказывать.
По большому счёту, вором себя Торнадо не считал. Скорее, фининспектором, собирающим налог на беспечность.
Антиквариата не будет, решил Торнадо, осмотревшись. Люди здесь поселились продвинутые: современные компьютеры, по одному на члена семьи, новейшая музыкальная техника, исключительно модная одежда на вешалках. Здесь не стоит искать что-либо, сделанное хотя бы в прошлом веке, не говоря уж о позапрошлом. А жаль.
И потому несколько разочарованный Торнадо занялся установкой следящей микрокамеры, включавшейся, когда в помещении передвигались достаточно крупные объекты, и вскоре в стене появилось крохотное аккуратное отверстие – по толщине не больше спички, а по длине даже меньше. Закончив, Торнадо отступил на несколько шагов, присмотрелся – объектив совершенно незаметен, чему дополнительно способствует пёстрый фон обоев, – и удовлетворенно хмыкнул. Камера нацелилась на экран и клавиатуру компьютера, принадлежавшего, судя по всему, главе семейства, и теперь оставалось надеяться, что именно отсюда он заходит в интернет-кабинет своего банка. Если же пользуется каким-то мобильным устройством, беда небольшая… Торнадо привык работать неторопливо и тщательно, этот визит первый, разведывательный, будут и другие, а переустановить камеру дело недолгое, и рано или поздно она зафиксирует искомое. После чего наступит черёд другого небольшого шпионского устройства…
Закончив возню с первой камерой, Торнадо размышлял, где бы ему установить вторую, но придумать ничего не успел – в кармане беззвучно завибрировал мобильник. Нахмурился: на дело он ходил с особым телефоном, память приборчика девственно чиста, а номер известен крайне ограниченному кругу лиц, дёргать по каким-нибудь пустякам не имеющих обыкновения. Значит, что-то срочное. Да и цифры на экранчике высветились знакомые, похоже, на одну из закинутых удочек клюнула рыбка…
Ответил вполголоса – звукоизоляция в доме приличная, но всё равно риск недопустим: соседи не должны из-за какого-нибудь каприза акустики услышать голос из якобы пустой квартиры, – но разговор не затянулся. Торнадо выслушал две фразы, ответил тремя словами и дал отбой. Убирая трубку в карман, задумчиво произнёс:
– Гварнери, говоришь… Любопытно…
И почесал в затылке.
Устанавливать вторую камеру не оставалось времени. До нужного места минут пять на машине, но оставил её Торнадо далеко, в двух кварталах, а уходить надо, как пришёл: не торопясь, не привлекая внимания.
На выходе он вновь раскланялся с консьержкой, не пожалев одну из своих бесподобных улыбок.
– Откуда она у тебя? – поинтересовался неслышно подошедший Манасов.
Света попыталась прикрыть коробочку ладонью – жест инстинктивный и оставшийся незаконченным. В конце концов, она не школьница, застуканная на уроке учительницей за рассматриванием журнала мод.
Но рассказывать историю появления кольца и его упаковки не стоит… Манасову, во всяком случае, уж точно знать её незачем.
И она начала нерешительно, придумывая на ходу версию, позволяющую избежать новых вопросов.
– Досталась по случаю… моей подруге… она попросила взглянуть, оценить… в общем, провести экспертизу, неформально, по-дружески…
Экспромт получился достаточно складный. К кому, в конце концов, обращаться за советом в таком деле, как не к дипломированному музейному работнику?
– Любопытно, любопытно… Разреши взглянуть?
Света помедлила секунду, пытаясь сочинить предлог для отказа, ничего не сочинила и с неохотой протянула коробочку.
Аркадий Орестович Манасов, известный в узких академических кругах под прозвищем Пончик, был личностью многогранной: и доктор наук, и преподаватель университета, и старший научный сотрудник Музея этнографии, и главный редактор издательства «Евразия», выпускавшего малыми тиражами научные монографии, но, кроме всего прочего, доктор исторических наук Манасов являлся научным руководителем Светы, а отказывать научному руководителю в пустячных просьбах себе дороже.
К тому же, невзирая на комичную внешность, навевающую мысли о хлебобулочных изделиях, Пончик и в самом деле был весьма знающим специалистом, и раз уж выпала оказия, неплохо бы услышать его компетентное мнение.
Завладев коробочкой, Манасов немедленно вооружился лупой и занялся дотошным осмотром. И почти сразу вынес вердикт:
– Голландия, восемнадцатый век. Я бы сказал, первая половина.
Какая-то деталь орнамента особо заинтересовала доктора: рассматривал её так и этак, с лупой и без неё, под разными углами и на разном расстоянии от глаз. Но в результате лишь поскрёб ухоженную подковообразную бородку и произнёс разочарованно:
– Не пойму, кем сделана… Но не в каком-либо из ювелирных домов первой десятки. Можно, конечно, посмотреть в каталоге малоизвестных фирм… Однако без гарантии, клеймо полустёртое.
Слова и интонация явственно намекали, что сам он рыться в каталоге не будет, да и Свете не советует.
– Что здесь лежало? – поинтересовался Манасов, перейдя к изучению внутренней поверхности коробочки.
– Ничего интересного… Новодел.
Даже не соврала, змейка и в самом деле не показалась Свете старинной.
– Жаль, жаль… Такие вещи имеют цену не сами по себе, а в комплекте с кольцом, особенно если оно с историей. А так… неизвестный мастер, неизвестное происхождение… Можно смело просить две сотни, покупатель найдётся. Но если повезёт, если кому-то нужна упаковка именно такого размера и срочно, – пятьсот. Максимум.
Отчего-то Свете показалось на мгновение, что сейчас Манасов сам вызовется приобрести антикварную вещицу или, по меньшей мере, скажет, что ему известен потенциальный покупатель. Но ошиблась. Научный руководитель вернул ей коробочку и перевёл разговор на более актуальную тему: не забыла ли уважаемая Светлана Павловна, что вчера имел место дедлайн? А он таки место имел, однако вычитанная корректура статьи почему-то не лежит на столе у терпеливого научного руководителя одной нерадивой аспирантки. Почему? Может, потому, что аспирантка Кузнецова не нуждается в публикациях? Может, она решила сменить жизненную стезю и заняться торговлей старинными ювелирными аксессуарами?
Сцепив руки на объёмистом животике, Пончик ждал ответа на свои риторические вопросы. Руки у светила науки были коротенькие и едва позволяли обхватить упомянутую выпуклость.
Если шеф называл её не Светой, а по имени-отчеству, да ещё и «уважаемой», значит, был всерьёз недоволен. Пришлось посыпать голову пеплом, заверить в верности избранной стезе и клятвенно пообещать, что спустя час статья окажется у Манасова, и в бумажном виде, и в электронном (там и в самом деле оставалось на час неторопливой работы).
Шеф удовлетворённо кивнул, а чтобы жизнь не казалась нерадивой аспирантке Кузнецовой мёдом и сахаром, волевым начальственным решением назначил её заседать в комиссию по приёмке отреставрированных экспонатов – работа нетрудная, но съедающая массу времени: регулярно собираться, осматривать экспонаты, подписывать кучу бумаг… причём без прибавки к зарплате и без каких-либо ещё существенных бонусов. Разумеется, все сотрудники музея под любыми предлогами старались от данной миссии отвертеться. Разумеется, Света, проштрафившись со статьёй, достойного предлога выдвинуть не смогла, чем Пончик бессовестно воспользовался, пообещав, что сегодня же будет готов приказ директора, закрепляющий за Кузнецовой С. П. новую почётную обязанность. Хорошо ещё, что проставиться не предложил.
После чего удалился.
Разнос и демонстративная ссылка в нудную комиссию не позволили Свете расспросить Манасова о причинах утренних строгостей на входе в Кунсткамеру, хотя поначалу намеревалась. Ну его, задержится да и вспомнит ещё какую-нибудь нагрузку, которой можно облагодетельствовать аспирантку. Найдётся у кого разузнать.
…Разузнала спустя час, в курилке (корректура статьи была закончена, необходимые правки внесены). Света не курила, но изредка спускалась к коллегам, пообщаться в неформальной обстановке.
Пообщалась и выяснила, что ночью имело место ЧП: не то попытка кражи, не то акт вандализма – единства мнений по этому вопросу не наблюдалось. Собственно же ЧП заключалось в том, что кто-то раскурочил дверь служебного входа – весьма прочную, надо отметить, дверь – кувалдой или ломом. Внутрь, судя по всему, покушавшиеся не проникли, сигнализация сработала исправно, и группа быстрого реагирования прикатила оперативно, что неудивительно – музей федерального значения, и охраняют его не полицейские из райотдела, а сотрудники ФСО, те же, что стерегут Эрмитаж и Алмазный фонд. Так что ворам ничего здесь не обломилось, и, скорее всего, произошёл акт вандализма, а то и самое банальное пьяное хулиганство.
Торнадо не любил взламывать замки и отпирать их отмычками, да и опыта надлежащего не имел, он считал, что гораздо правильнее пользоваться ключами, пусть и незаконно добытыми, и, по большому счёту, вся суть его деятельности состояла в раздобывании ключей, паролей и пин-кодов.
Но как бы ни были беспечны люди в больших городах, ключи под ковриками у дверей они всё же не оставляют. Ключи надо уметь добывать, и аренда дорогих квартир с изготовлением дубликатов ключей была лишь одним из способов, применяемых Торнадо, существовали и другие. Например, он имел абонементы сразу в несколько бассейнов – ячейки для хранения ценных вещей запирались там, прямо скажем, от честных людей. Разумеется, никто из граждан, пришедших поплескаться в хлорированной водичке, пропажу не обнаруживал. Торнадо избегал соблазна взять наличность или золотые украшения: изымал ключи, стремительно делал слепки и аккуратно возвращал оригиналы на место. Заодно узнавал из документов личность и место жительства любителя поплавать. Не обходил вниманием и камеры хранения торговых центров, держал под контролем три такие точки, раздобыв универсальные ключи, позволяющие отпереть любую ячейку. Создать более широкую сеть пока не получалось: во-первых, в каждом месте требовался сообщник, а не везде можно найти подходящего человека и осторожно нащупать к нему подходы, во-вторых, все точки должны быть расположены поблизости, чтобы оперативно отреагировать на полученную информацию.
Шанс обнаружить в ячейке камеры хранения ключи и документы ничтожно мал, зато ноутбуки время от времени попадались, а установить в них крошечную шпионскую плату и скрыть все следы подключения нового устройства – дело десяти минут, и ни один антивирусник не обнаружит последствий вмешательства. И именно на программы-вирусы будет грешить хозяин ноутбука, когда обнаружит пропажу со счёта изрядной суммы.
Вернее, так должно было происходить в теории, но до сих пор в эту сеть солидная рыба не заплывала, и после расчёта с осведомителями (а с ними скупиться себе дороже) оставалась мелочовка на сигареты. Но Торнадо был терпелив и верил, что однажды ему повезёт по-крупному…
И сегодня, похоже, подвернулся шанс.
Прохор Степанович, более известный знакомым как дядя Проша, известил: кто-то сдуру оставил в камере хранения «Амазонии» – ни много ни мало – виолу или альт старинной работы, как бы не самого Гварнери. Ни образованием, ни эрудицией дядя Проша не блистал, но в вопросах оценки ручной клади ему можно было верить – сорок лет отработал гардеробщиком в опере, насмотрелся.
Торнадо загорелся. Если в футляре действительно старинный музыкальный инструмент, он с ним не расстанется – спалиться на этом крайне специфическом рынке легче лёгкого. Нет, он повесит инструмент на стену, будет иногда касаться благородного дерева, словно бы обмениваясь рукопожатием с умершим три века назад великим мастером. Торнадо поверил, что ему повезло, и поэтому мгновенно примчался на одну из своих «точек», прервав установку видеокамер.
Дядя Проша подал малозаметный знак: всё, мол, в порядке, товар на месте.
Это хорошо.
Но время поджимает.
Из телефонного разговора Торнадо знал, что владелец инструмента – описанный как «высокий блондин» – отправился в офис «Аладдина», а там с клиентами работали более чем обстоятельно: не попытавшись впарить весь спектр дополнительных услуг, не отпустят. Но прошло уже двадцать минут, так что следует торопиться.
Охранника, порой маячившего в холле, не видно. Торнадо подозревал, что у того имеются какие-то неформальные договоренности с дядей Прошей, но в тонкости не вникал. С видеокамерой, наблюдающей за происходящим, не договоришься, однако Торнадо давно продумал траекторию движения, чтобы лицо ни в коем случае не попало в кадр. А опознавать человека по фигуре – дело практически безнадёжное.
Он уверенно подошёл к ячейке, уверенным движением отпер. Экс-гардеробщик не ошибся: и впрямь с первого взгляда видно, что футляр старинный и дорогой. Едва ли в нём будут носить дешёвую современную поделку, но проверять содержимое не время и не место.
Не суетясь, но и не мешкая, Торнадо забрал добычу и вновь запер ячейку. И пошагал прочь уверенными шагами, опять-таки по продуманной траектории – никто ни за что не догадался бы, что пульс у него участился раза в полтора, как всегда в такие моменты…
Всё тихо. Не слышно удивлённых возгласов: «Эй, а разве вы оставляли тут эту вещь?!» Нет истошных воплей: «Держи вора!»
Дело сделано, скоро тишина и спокойствие сменятся скандалом, истерикой, звонками в полицию и ссылками на табличку, извещающую, что администрация не несёт ответственности за оставленные вещи… Но спектаклем насладится лишь давний театрал Прохор Степанович, Торнадо к тому времени будет далеко. А хозяину инструмента – теперь уже бывшему – останется лишь проклинать себя за глупую беспечность.
Кашель – громкий, надрывный – раздался за спиной, когда Торнадо встал на эскалатор. Кашель – это был условный сигнал тревоги: что-то пошло не так. Торнадо оглянулся и увидел действительно высокого и действительно блондина. Коротко описав внешность беспечного покупателя, дядя Проша не упомянул, какие у него плечи – широченные, – да и общий вид хозяина футляра намекал, что он способен без особого труда обеспечить обидчику вторую группу инвалидности. А то и первую.
Блондин торопливо шёл к камере хранения.
Торнадо не запаниковал. Эскалатор уносил его вниз, и блондин со своей позиции мог увидеть лишь голову похитителя, и то ненадолго, но никак не драгоценный футляр. Пока он подойдёт к ячейке, пока отыщет ключ в кармане, пока отопрёт и пока осознает случившееся – времени как раз хватит, чтобы покинуть торговый центр. И всё же Торнадо ускорился, быстро пошагал по движущимся ступеням, держа футляр вертикально и прикрывая его телом от взглядов сзади. На всякий случай.
Внизу густо толпились женщины вокруг лотка с косметикой – не то бесплатная рекламная раздача, не то удивительно дешёвая распродажа, – Торнадо ужом проскользнул сквозь них, быстро дошёл до выхода и перед раздвижными дверьми бросил контрольный взгляд через плечо, уверенный, что блондин оторопело созерцает опустевшую ячейку.
Как бы не так!
Блондин бежал по ступеням эскалатора.
И Торнадо понял, что спалился. Как это произошло и почему, неясно, да и некогда разбираться. И выдерживать неторопливый темп некогда – надо уносить ноги.
Выскочив из «Амазонии», Торнадо горько пожалел, что по привычке оставил машину вдалеке, сейчас подобная предосторожность работала против него. Бросить инструмент и смываться налегке? Альтернатива – устраивать забег по улицам под вопли: «Лови мерзавца!»
Два варианта, и оба – хуже не придумаешь.
И тут судьба подкинула ему спасательный круг. Зелёные цифры на светофоре замигали, сообщая, что до окончания перехода оставалось три секунды, и Торнадо рванул по «зебре» с высокого старта. Вполне мотивированный, не привлекающий внимания спринт: торопливые пешеходы в большом городе – зрелище обыденное.
Вор выскочил на противоположный тротуар уже на красный, подгоняемый клаксонами нетерпеливых водителей. И с удовлетворением понял, что плотный поток машин отрезал его от погони – сунуться под колеса мог лишь преследователь-самоубийца. Торнадо быстро пошагал прочь, не рискуя оглянуться и по-прежнему прикрывая футляр телом.
Вероятнее всего, блондин преследовал всё же не конкретного человека. Он просто быстро соображает и быстро бегает – мгновенно дотумкал, что вор не мог далеко уйти и сейчас направляется к выходу… Но к выходу вёл лишь один путь, а от него – множество, и теперь спортивного вида музыкант недоумённо вертит головой в дверях «Амазонии», пытаясь разглядеть похитителя среди многочисленных прохожих.
Полминуты спустя Торнадо всё-таки обернулся. И понял, что поспешил с оптимистичным прогнозом. Блондин не стоял на месте и не метался туда-сюда без толка и смысла. Он бежал через вновь открывшийся пешеходный переход.
Сомнений не осталось: погоня идёт за конкретным человеком, за Торнадо. Но почему блондин не призывает на помощь прохожих и полицию? Почему пытается управиться своими силами? Не краденый ли у него инструмент случайно? По виду-то владелец футляра совсем не похож на ботаника, с детства бегавшего в музыкальную школу, скорее в спортивную…
В другое время Торнадо улыбнулся бы иронии ситуации: вор у вора добычу украл, однако сейчас было не до улыбок, потому что одним из этих воров был он, а второй выглядел дипломированным специалистом по отвинчиванию чужих голов. И встречаться им ни в коем случае нельзя. Крошечной форы хватит, чтобы успеть юркнуть в машину и уехать, однако номер будет засвечен, а он настоящий, и пробить его по базе ГИБДД минутное дело… Прокол. Недоработка.
Но Торнадо не был бы собой, если бы не имел в рукаве ещё одной краплёной карты. Окружающую местность он изучил загодя и досконально, приметив одно интересное местечко, как нельзя лучше подходящее для того, чтобы оторваться от слежки или погони. Разумеется, он всё и всегда планировал так, чтобы слежек и погонь не случалось, но лучше иметь и не нуждаться, чем нуждаться и не иметь.
До заветного места оставалось полтора десятка шагов, Торнадо преодолел их и свернул под арку. Двор за ней выглядел нарядно: затейливо изогнутые клумбы, фонари на невысоких металлических столбиках замысловатой формы, дорожки, усыпанные белой мраморной крошкой… И двор был не простой, на первый взгляд глухой, и на второй тоже, а на самом деле проходной. Для тех, кто знает, как пройти.
Торнадо знал. Пробежал мимо парадных, обогнул синие мусорные баки, выстроившиеся рядком в дальнем конце двора, и нырнул в узкую, меньше ярда шириной, щель между флигелем и брандмауэром.
Чтобы обнаружить щель, надо подойти к ней вплотную. И преследователь, заскочив во двор, наверняка решит, что Торнадо вошёл в один из подъездов – ход мысли более чем естественный в подобной ситуации, – и примется искать чёрную кошку, которой нет в тёмной комнате.
Торнадо просочился сквозь узенький проход и оказался даже не во дворе – в глухом закутке размером примерно семь на четыре. Дверь сюда выходила лишь одна, здоровенная, металлическая, с черепушкой, перечёркнутой красной молнией, и надписью, сулящей убить всех влезающих. Окон не выходило вообще.
Выбраться отсюда в соседний двор, тоже вполне цивильный, можно было через другую щель, такую же узкую, однако у того жёлто-кирпичного ущелья стояли двое.
И демонстративно перегораживали выход.
А едва Торнадо сделал шаг, как сбоку нарисовался и третий: скользнул за спину, закупорив массивной тушей вход.
Добро пожаловать в неприятности.
Вечерами в неблагополучных районах такие встречи случаются сплошь и рядом, и Торнадо, старавшийся предусмотреть любые случайности, всегда готовился к эксцессам и без ствола (легального!) в криминальных местах не появлялся. Но он никак не ожидал столкнуться с проблемами здесь, в центре, в трёх шагах от Сенной…
К тому же на мелкоуголовную шпану троица никоим образом не походила – чистенькие, сытенькие, прилично прикинутые. На всех троих – здоровенные солнцезащитные очки, неуместные в этой дыре, куда солнце заглядывает минут на двадцать в погожий полдень.
Готовятся к «мокрухе»?
Торнадо не сбился с ноги, шагал как шагал, правда, чуть медленнее, чем планировал, но расстояние до парочки сокращалось быстрее, чем ему хотелось. Третий шумно топал сзади, в паре шагов.
Один из загородивших дорогу вертел в пальцах блестящий предмет, похожий на зажигалку. Другой пялился на что-то небольшое, укрытое в ладони, и пялился, как показалось Торнадо, недоумённо. Впрочем, обстановка была самая неподходящая для анализа чужих эмоций.
Не отрывая взгляд от своей игрушки, второй произнёс избитые, сакраментальные, затёртые до дыр слова:
– Закурить не найдётся?
Из как бы зажигалки с тихим щелчком выскочило лезвие «тополиный лист».
Закурить у Торнадо отсутствовало. И оружие – тоже. Что же касается рукопашных разборок, то вор по молодости пробовал себя в боксе и айкидо и с сожалением понял, что Чаком Норрисом ему не стать. Кое-какие навыки сохранились, и с одним противником он, пожалуй, рискнул бы схватиться, но трое, даже не принимая в расчёт нож, выше его возможностей. Изувечат.
В общем, он вляпался. В дерьмо. По самую макушку.
Глава 4
Как живут утонувшие в спирте
Из директорского приказа, вручённого под роспись аспирантке Кузнецовой, следовало, что она теперь назначена не просто членом комиссии по приёмке экспонатов, но сразу же заместителем её председателя, доктора исторических наук Манасова А. О. Света, естественно, заподозрила, что Манасов назначил её заместителем, чтобы избавиться от докучливой заботы, но ошиблась, и сегодня шеф тоже присутствовал при подписании акта сдачи-приёмки работ. Как вскоре выяснилось, заявился он для того лишь, чтобы поторговаться, поскольку буквально каждая прочитанная в акте строка сопровождалась примерно такими репликами Пончика:
– Сколько-сколько стоит эта стекляшка? Вы, наверное, её выточили из цельной глыбы горного хрусталя? Или по ошибке приписали лишний нолик?
Представитель реставраторов, пожилой усатый мужчина в очках с толстыми линзами, устало объяснял, что посуда потребовалась уникальная и по размеру, и по форме, вследствие чего был открыт специальный заказ на стеклозаводе в Дружной Горке, с соответствующей оплатой, а стекло действительно непростое, ударопрочное и химустойчивое, с особыми оптическими свойствами.
Манасов выслушивал объяснения невнимательно, скептически хмыкал и переходил к следующему пункту.
Самое же интересное заключалось в том, что никакого смысла в базарном моноспектакле не было: все затраты согласовывались заранее, при подписании договора на проведение реставрационных работ. Комиссия могла работы принять или могла, при наличии тех или иных дефектов, отказаться от приёмки, но торг, как говорится, здесь был неуместен.
Пончик и сам это прекрасно понимал, однако привередничал и торговался, причём делал это не только из любви к искусству. Света знала, что у шефа особое и крайне неприязненное отношение к самым первым экспонатам, с которых, собственно, и начиналась три века назад Кунсткамера, – к заспиртованным уродцам и диковинам. Пончик считал их пережитком мракобесного Средневековья, когда толпы на ярмарках сбегались поглазеть на уродов, с нулевой научной или исторической ценностью, а потому считал затраты музея на реставрацию шарлатанских поделок выброшенными деньгами.
Именно такая шарлатанская поделка стала сегодня объектом приёмки. Причём «монструз» даже не выставлялся в основной экспозиции, хранился в запасниках, что ещё больше увеличивало негодование Пончика и его сожаление о бездумно растраченных финансах. Вероятно, изображая еврея на одесском привозе, Манасов пытался донести до реставраторов простую мысль: никогда и ни под каким видом не соглашайтесь работать с заспиртованными уродцами.
Измотав присутствующих придирками к документам, Манасов наконец-то соизволил перейти непосредственно к осмотру экспоната, очевидно планируя второй этап антишарлатанского шоу. Пресловутая колба с «монструзом» стояла на вращающемся столе, отчего-то до сих пор задрапированная в чёрную ткань, перехваченную шпагатом.
Пончик двинулся к столу, пощёлкивая ножницами, – ни дать ни взять государственный деятель, собирающийся перерезать ленточку на открытии чего-либо свежепостроенного. Остальные члены комиссии потянулись следом, а вот реставратор, напротив, отступил на несколько шагов и смотрел в сторону – Света в тот момент решила, что старик не желает выслушивать новые филиппики Пончика, надоевшего ему хуже горькой редьки. Лишь много времени спустя она поняла, что ошибалась и дело было не в шефе.
Ткань сползла с ёмкости. Называемая по традиции колбой, вместимостью она не уступала хорошему бочонку, не меньше сотни литров, пожалуй, что само по себе делало экспонат достаточно уникальным, во времена его создания люди и животные, появившиеся на свет с ярко выраженными физическими уродствами, долго не жили и больших размеров не достигали.
Мастера-стеклодувы из Дружной Горки расстарались – новая колба практически ничем не отличалась от оригинальной. Так же стягивал её потемневший серебряный обруч – тот же самый, покрытый готической латиницей. Однако теперь он играл чисто декоративную роль: разумеется, прикрываемую им трещину в толстом стекле реставраторы не имитировали.
Трещина, собственно, и стала причиной реставрационных работ, и давних, проведённых сотни лет назад, и современных, только что завершившихся. Результат труда старых мастеров, стянувших обручем треснувшую колбу, прослужил долго, но всё же дефект постепенно, практически незаметно, увеличивался. Как пояснил всезнайка Манасов, уровень механических вибраций, людьми не замечаемых, в современном мире в десятки раз выше, чем в Средние века… Вибрации тому были причиной или нет, но минувшей зимой течь стала заметна невооружённым глазом: уровень консервирующей жидкости убывал, по всему помещению распространялся резкий неприятный запах.
Что же касается обитателя стеклянной ёмкости, то его Свете рассмотреть сейчас толком не удавалось, поскольку стол с экспонатом стоял в плохо освещённом углу. Да и не хотелось, честно говоря, рассматривать.
Манасов, напротив, желал всё осмотреть досконально, невзирая на свою нелюбовь к «шарлатанским поделкам». Собственноручно включил подсветку, направленные со всех сторон лучи света залили колбу, и аспирантка Кузнецова поневоле поглядела в ту сторону.
Уродец выглядел… Да как самый настоящий уродец он выглядел, другого слова не подобрать. Сгорбленное тельце и сморщенное личико выглядели отчасти человекообразными, но лишь отчасти. Кисти скрюченных, непропорционально маленьких рук украшали загнутые когти, задние же конечности заканчивались копытцами. Хвостик существа завивался спиралью, наводя на мысль о поросятах, и под стать ему был нос, более смахивающий на свиной пятачок. Из спины торчали два отростка, напоминавшие рудиментарные птичьи крылья.
Имелась в этом эклектичном смешении человеческих и звериных черт одна деталь, ни людям, ни животным обычно не свойственная: во лбу уродца красовался третий глаз, широко раскрытый и огромный, раза в три крупнее двух других – те были невелики и полуприкрыты веками.
В общем и целом «монструз» напоминал творение голливудского специалиста, подвизавшегося на ниве малобюджетных ужастиков.
Читать бесплатно другие книги:
