Украинская каб(б)ала Крым Анатолий

– Садись, Тарас Григорьевич! А то мы все без мужиков да без мужиков!

– Чего ж так? – охотно вступил я в беседу. – Где ваши супруги? Небось на работе?

– Какой на работе! – взмахнула рукой махонькая, что сидела посередине. – На кладбище отдыхают!..

Я замешкался и пробормотал нечто неопределенное вроде:

– Да-а, жизнь такая штука. Сегодня здесь, а завтра там…

– Пили что попало, и работали, как каторжные! – подытожила третья в цветастом платке, из которого выбивались седые пряди волос.

– Еврей не обижает тебя? Если обижает, так ты скажи, мы в милицию напишем! – внезапно сменила тему толстуха.

– Непременно напишем! – подхватила маленькая. – Сидит тут, черт поганый, в Израиль не едет, вынюхивает, пакости замышляет. Женка с детьми давно уехала, мать опять же, а он тут затаился!

– Шпиенит! – многозначительно обронила ее подруга.

– Нет, что вы! – запротестовал я. – Семен неплохой человек! Он же того… помог мне обрести…

Я замолчал, размышляя, следует ли пускаться в ненужные подробности, однако разговор подхватила золотозубая толстуха:

– Знаем, знаем! Дохтора сегодня совсем с ума посходили! То собаку трехголовую придумают, то с того света людей возвертают!

– Лучше б они лекарство от радикулита нашли! Как подниму ведро с мусором, так все! Кочергой хожу! – откликнулась подруга.

– Это точно. Зверствуют сверх меры, а людей не лечат! Реформы придумали, чтоб уморить всех!

Толстуха, поерзав, освободила мне место на лавке и с любопытством спросила:

– Ой, а расскажи, милок, как с тобой дело было?

– Какое дело? – притворился я.

– Оживил он тебя как? Подобно царевне из сказки?

– Какой царевне?

– Да ты глухой али дурак? – возмутилась ее товарка. – Сказку про спящую царевну читал? Та тоже сто лет спала, а потом царевич прискакал, живой водой брызнул, она и ожила! У него воды живой сколько хочешь, правда?

– У кого? – уже без притворства удивился я.

– У кого-кого! У жидочка твоего!

– Не знаю, – пробормотал я.

– Да что ты его спрашиваешь, Нюся? – с укоризной заметила маленькая. – Он ведь спал, когда Семка брызгал! Тарас Григорьевич потом проснулся, а до того ничего не соображал!

– А я что говорю? – возмутилась подруга. – Евреи хитрые! Оккупировали Израиль, а там полным-полно святой воды! Светка из третьего подьезда в позапрошлом годе на богомолье туда летала. Само собой, привезла бутылочку воды. Говорит, для омоложения. Ей, правда, не помогло, а другим помогает!

– Да что вода! – рассудительно заметила толстуха. – К воде надобно колдовские слова сказать! А кто ж тебе те слова откроет? Надо мильен заплатить, тогда дадут тебе бумажку с тайными словами, бумажку ту потом надо сжечь, пепел проглотить и водой запить. Вот тогда будет тебе вечная молодость и долгая жизнь!

– Где ж взять-то мильены?!

– У олигархов одолжи, Макаровна! – рассмеялась подружка.

– Да чтоб они сгорели, твои олигархи! – беззлобно выругалась та, что звалась Макаровной, и, посерьезнев, заговорщицки спросила: – Ну, как там, Тарас Григорьевич?

Я малость опешил и осторожно переспросил:

– Где?

– Там! – с нажимом повторила старуха. – В раю!

Вытаращив глаза, я промямлил:

– Собственно, я… – и, опомнившись, произнес торопливо: – Нам нельзя об этом рассказывать! Секрет!

– Жаль, – расстроилась Нюся. – Интересно ведь! А Сталина встречал?

Я окончательно растерялся:

– Н-ну… там народу много… не протолкнуться…

– Сталин его уважал! – подтвердила Макаровна. – При нем вон сколько памятников Кобзарю поставили! И вообще порядок был!

Она заметила девушку, выбежавшую из крайнего подьезда, радостно заерзала:

– Вон! Погляди! Одни проститутки вокруг да жулики! Когда такое было?!

Золотозубая шутливо толкнула меня локтем и игриво спросила:

– А ты что сочиняешь, милый?

Изобразив кислую улыбку, я пробормотал, что сейчас я все больше жизнью интересуюсь, хочу понять, чем дышит народ. Лучше бы я промолчал, ибо водопад сведений обрушился на меня, придавив к лавке. Перебивая друг дружку, старухи стали просвещать меня познаниями воистину энциклопедическими. Я узнал, сколько пятьдесят лет назад стоили буханка хлеба и кило колбасы, вник в подробную биографию начальницы сего домовладения, которая, невзирая на почтенный возраст, также оказалась «проституткой». Затем мне пришлось выслушать инструкцию о том, как правильно голосовать на выборах в парламент и как не продешевить с голосом. Не осталась без внимания и международная обстановка, из которой следовало, что какая-то Ната точит на нас зубы, потому следует держать принцип и не сопротивляться. А когда дело дошло до нынешних министров, депутатов и чиновной мелюзги, я похолодел, не в силах представить, как мой народ выживает в этом мрачном царстве. Однако центральной мишенью старушечьих изобличений все же был наш дом, в котором, оказывается, не сыскать ни одной порядочной женщины (исключая, разумеется, самих старушек), а те, что есть, уложив мужей спать, поголовно спешат к любовникам. Городовой, коего они называют участковым, бьет жену и обижает подростков, начальник дома вместо деревьев для озеленения двора купил себе новый диван, а дворник Митька лазит по почтовым ящикам, таскает оттуда газеты, а когда разносят пенсии, то становится угодливым, вымаливая на пиво.

От старушечьего галдежа разболелась голова, и я поднялся, намереваясь прогуляться вокруг дома, но Макаровна, схватив меня за рукав, сердито спросила:

– Ты по телевизору когда думаешь выступать?

– Зачем по телевизору? – удивился я.

– Как зачем?! А кто ж народу посоветует, что делать? Квартплату повысили, сахар дорожает, молоко. Надо выступить и это… осудить!

Голова раскалывалась, и я, скорчив жалостливую гримасу, тихо прошептал:

– Скажите, милые, а как вам на воле живется?

Старушки переглянулись, а золотозубая, пожав плечами, осторожно переспросила:

– Ты про что?

– Он про эту… экологию, так? – неуверенно обронила Маруська и закивала головой. – Портят ее зазря! Одно удовольствие было на воле посидеть в тенечке, потолковать, так ведь зараза с неба падает! Последнее у пенсионеров отбирают! Воздух!

Почувствовав дурноту, я встал и побежал вдоль дома, не заметив, как шпики выскочили из ямы с песком и, опрокидывая детей, ринулись вслед за мной.

Обогнув дом, я оказался на улице, по которой катил поток машин. Редкие прохожие перескакивали лужи на дырявом тротуаре, никто не обращал на меня внимания, а я не решался остановить первого встречного, чтобы погутарить о жизни. Неловко отвлекать человека, озабоченного думами, тисненными на его челе, да и шпики, следившие за мной из-за угла, отбили охоту к познанию киевской жизни. Пришлось неспешно обойти квартал и с праздным видом вернуться к подьезду, который небрежно обметал заросший недельной щетиной мужчина в странном вязаном чепце.

– Ты из шестой? – внезапно спросил он испитым голосом, заставив меня вздрогнуть.

– Из шестой, – вежливо ответил я.

– У жида живешь? – уточнил он и, не дожидаясь ответа, сказал решительно и строго: – Ты своему Иуде скажи, что он задолжал за уборку лестничной клетки! Три месяца не платит, жидовская морда! Скажи, что Митька-дворник в последний раз предупредил: не заплатит до вечера, я вам двери говном вымажу и насру перед порогом!

Я брезгливо отшатнулся, пытаясь его обойти.

– Стой! – крикнул он и, приблизив ко мне свое зловонное дыхание, ехидно спросил: – А ты прописан здесь, а?! – И, увидев мою растерянность, оскалился, обнажив гнилые зубы. – Не прописан! По харе вижу, что нелегальная морда кавказской национальности. Ну, ничего, я участковому стукну, он порядок наведет!.. Гривня есть, нет?

Рассердившись, я решительно оттолкнул его и поднялся в квартиру. Странно, но Семки дома не было. Раздевшись, я подошел к окну и стал разглядывать унылый пейзаж и живописного хама с метлой в руках. Что я узнал о моем народе? Ровным счетом ничего. Да и как можно назвать народом женщин, ненавидящих свою старость, или ядовитого дворника, не говоря уже о шпиках, жандармах, лаврских кликушах, литераторах и иже с ними! Может, не та публика пересекает мои пути? Может, попрятались от меня честные, думающие? Самое время ехать в село, к земле. Жизнь прорастает из почвы. Город – врата ада, и это есть истина.

Через час пришел Семка, а я, злой от его непредупрежденного отсутствия, не без злорадства изложил угрозу дворника вымазать дерьмом дверь и наложить на пороге пламенный привет. Семка не удивился, почесал макушку и выскочил за дверь. Через несколько минут вернулся довольный, очевидно, усмирив бунтаря.

– Ты куда ходил? – поинтересовался я, надеясь услышать хоть одну приятную новость.

Но мой друг вместо ответа пропел детскую прибаутку:

– Любопытной Варваре на базаре нос оторвали! Садись, будем обедать!