Украинская каб(б)ала Крым Анатолий
– А вот так, любезный! Может, и до Страшного суда Господь сподобил тебя вернуть в прежнем обличье, только на сей счет никаких знамений не было!
Он посмотрел мне в глаза и с ухмылкой сказал:
– Так что жди своего часа, Тарас Григорьевич, сиди тихо и не гневи Бога!
– Но я тот самый… Шевченко! – забормотал я в крайнем смущении. – Я помню все, что со мной было в той жизни, чувствую, что я – это я! А Семка, то есть воскреситель мой, он хоть иудей, но свершил сие с Божьей помощью! Он сам мне о том говорил!
– Значит, богохульствуем? – прищурился священник. – Приходим в Лавру пропагандировать жидовскую каббалу, народ смущаем?
– Ничего я это… не пропагандирую! – возразил я и, осмелев, заметил: – Это кликуши твои пропагандируют!
– Какие кликуши?
– А те, что педерастов утопить призывают! Царя на нашу шею посадить желают! Мерзости на плакатах пишут!
– Так ты, выходит, за педерастов заступаешься? – Его взгляд сверкнул молнией. – Интересный поворотик! Очень даже интересный!
– И не заступаюсь! Грешники они! Заблудшие души! Но зачем же призывать смертоубийству? И где?!
– Эге! – с растяжкой молвил мой собеседник. – Да ты агитатор хоть куда! Филарет послал?
– Да не знаю я никакого Филарета! – рассердился я. – Чего вы ко мне со своим Филаретом пристали?! Я по делу пришел!
– А какое у тебя дело? – переменив тон, спросил священник, точно рангом не ниже епископа, ибо едва луч солнца попал на его золотой крест, как тот засверкал каменьями, ослепив глаза.
– Да я хотел службу заказать! Благодарственную и поминальную. А мне говорят – невозможно! Приходи после Пасхи, говорят! Филя какой-то тут заправляет, олигархи!
Он окинул меня долгим взглядом, затем, отогнув рукав рясы, посмотрел на часы, которые украшали его холеную руку, не знавшую, как я полагаю, ни лопаты, ни топора. Точно такой же хронометр был и у Семена Львовича, да только у батюшки он сверкал и переливался брильянтами, которые вспыхивали множеством цветов на зависть радуге, а у Семки был попроще, не дороже рубля.
– Ты вот что… В храме сейчас служба идет, большие люди заказали! Не любят они посторонних, но ты напиши записочку, чего жаждет Тарас Григорьевич, и дай ему, – он повернулся к бурсаку, – денежку. Монахи прочтут и помолятся. И за здравие помолятся, и за упокой. Так, что ли, Тарас Григорьевич? – Он усмехнулся, словно намекая на какую-то известную нам обоим тайну.
– А сколько денег дать? – с замиранием сердца спросил я, надеясь услышать обычное, что слыхал в церкви с детства: «а сколько не жалко».
Однако священник, озабоченно взмахнув холеной ручонкой, воскликнул:
– Митя, сынок, дай православному прейскурант!
Бурсак подскочил ко мне, вытащил из-под рясы листок с описанием служб и их стоимости и поднес к моему носу. Цифры заплясали в глазах, подмигивали рожками и ноликами, но, сколько бы они не плясали, в кармане у меня звенела гривня, разбитая на серебро. Неожиданно для себя я воскликнул, словно на ярмарке:
– Помилуй Бог, что ж так дорого?!
Священник, придерживая рукой крест, который слепил мои и без того слезящиеся от обиды очи, назидательно произнес:
– Здесь тебе не ярмарка! Вон люди, что храм заказали для благодарственных молитв, последние миллионы жертвуют на церковь! Понимаешь, миллионы?!
– А зачем? – взъярился я. – Ведь сказано в Святом Писании: «Легче верблюду пролезть в игольное ушко…»
– Дурак! – вдруг завизжал священник. – Они заплатят, так я им слона в игольное ушко протащу! А ты, пособник жидовский, сгоришь в геене огненной! Черти, поди, заждались тебя высматривать!
– Да что ж у вас все деньги да деньги? Прейскуранты дурацкие! Небось не мерзнете, не голодаете!..
Священник скривился и, словно разговаривая с прокаженным, дернул седоватой бородкой:
– Бес в тебе сидит! Дьявол! О высоком думать надо! О вечном! Ибо Царствие Небесное отвергает материальное, в котором вы погрязли! Душа спастись может одной только молитвой о духовном совершенстве!.. Кайся, несчастный, кайся!..
Он долго витийствовал о высоких материях, изрекая их голосом штабного офицера, который докладывает подчиненным диспозицию предстоящего сражения. Он ораторствовал уже не для меня одного (со мной он уже все порешал), а для толпы, которая подтянулась поближе. Толпа эта состояла не из случайных прихожан либо просто зевак, нет, здесь была та особая порода юродивых, что составляет свиту любого проповедника, и эта толпа умилительно внимала речам своего холеного кумира, испепеляя меня взглядами. Достаточно было одного пастырского слова, чтобы меня стали рвать и кромсать, но я не принимал в расчет возможную опасность. Мой разум помутнел, и я видел только крест, который поп бережно поглаживал тонкими пальцами, видел хронограф, алмазными брызгами коловший глаза, а мысли мои ураганом перескакивали с рубища Христа на тысячи голодных, которых можно было накормить, продай попик сии крест и хронограф. Не выдержав, я отчаянно замотал головой и выдавил одно только слово:
– Хватит! – И уже тише, почти шепотом повторил: – Хватит, святой отче!.. Скажите лучше… Шевченко… Не я! – торопливо остановил его ухмылку. – Не я, а тот, которого вы называете Кобзарем, Отцом народа! Он для вас кто?
Священник удивленно оглядел меня, перевел взгляд на толпу, ловившую каждое слово, затем одернул широкие рукава сутаны, утопив в них хронограф, и недоверчиво спросил:
– В каком смысле?
– Портреты его висят в каждой украинской хате рядом с иконами! Памятники ему стоят в каждом селе! Каждый его вирш народ почитает, как псалом Святого Письма! Так отчего ж вы не причислили его к лицу святых? Отчего?!
Его редкая бородка задрожала от негодования.
– Недостоин! – прохрипел он искаженными губами. – Богохульник и смутьян! И не народу святых назначать! На то есть Синод! А ты умолкни, грязное животное! Глядя на тебя, раны Христовы открылись и кровоточат!
– Раны Его кровоточат? – взьярился я, забыв о враждебном окружении. – Выходит, Его распяли, чтоб ты, как шлюха, в золото и брильянты вырядился?! Чтобы спал на пуховых перинах и сатрапам свое благословение давал? Чтобы истекал жиром и бабским потом?! А хочешь, я тебе тайну открою?
– Какую тайну? – его сытое личико вмиг побелело, глазки беспокойно зашарили по сторонам.
– А такую! Дьяк Рубан, которому я отдан был учиться грамоте, заставлял меня отпевать покойников. Ночи напролет я читал над мертвыми рабами псалмы, шатаясь от голода, и мечтал умереть! Умереть для того, чтобы там, перед Святым Престолом, где все равны – и царь, и патриарх, и последний смерд, – вцепиться в ваши залитые салом хари и отомстить за все унижения! Говоришь, кесарю кесарево? Тогда сними сей крест! Прекрати распинать Сына Божия своей гнусностью!..
Не помню как, но рука моя потянулась к золотому символу нашей веры и сорвала его с груди этого выродка. А он, отшатнувшись, визгливо, по-бабьи заверещал:
– Изыди, сатана! Изыди! Православные, на помощь!
На его крик ближние, что окружили нас, принялись меня толкать, хватать за одежду, к ним присоединились другие, пытаясь огреть меня палками, на которых они держали свои воззвания, затем битюг, охранявший дорогу в храм, схватил меня за загривок и стал валить на землю. Я яростно отбивался, но усилия мои были тщетными, потому что бабы вцепились в меня когтями, визжа от удовольствия, и, когда появились полицейские стражники, свистя в свои дудки, мы вкатились в толпу иностранцев, изумленно взиравших на сей бедлам. Экскурсовод радостно подбросила зонт и закричала:
– Господа! Минуточку внимания! Вы наблюдаете грандиозную мистерию, которую украинский народ разыгрывает перед Пасхой в храмах, парламенте и других общественных местах! Можете фотографировать, господа, только сделайте три шага назад и не вмешивайтесь в их внутренние дела!..
Стражи порядка, вырвав меня из рук беснующейся толпы, изрыгающей проклятия и оскорбления, потащили в околоток. Толпа хлынула за нами, в окна жандармского участка полетели камни, брызнули стекла. Полагая, что тут мне пришел конец, я закрыл глаза и принялся читать «Отче наш». Внезапно я услышал знакомый голос Семена Львовича. Мой друг чудесным образом объявился в помещении и вел себя решительно, совсем как мой ротный капитан Косарев на учениях по строевой подготовке. Наорав на жандармов, Сема позвонил по телефону высшим небесным силам и тем самым спас меня от толпы и дальнейших побоев, которые я, как видно, не сполна получил в прошлой жизни.
Вид у меня был решительно не для прогулок в общественных местах. Лицо мое было исцарапано богомольными ведьмами, пиджак надорван, а рукав и вовсе болтался на одних нитках. Меня мучила совесть, что извозчику придется отдать последние гривни, которые Семен приберегал, намереваясь после Лавры побаловаться на Подоле пивком, да ведь должно же случиться чуду, коль устремления мои в тот день были благостны и безгрешны, коль высказал я нынешним фарисеям то, что народ порой опасается произнести вслух этим любителям одеколона и золотых побрякушек, наивно полагая, что попы и есть стержень религии!
Чудо обьявилось в лице механического извозчика. Он не взял с нас денег, а поглядывал на меня в зеркальце, висевшее перед ним, хитро подмигивал и задавал один и тот же вопрос:
– Артист? Да? Я тебя сразу узнал! Из какого театра, коллега?
Я пробормотал нечто невнятное.
– Не хочешь, не говори! – благодушно согласился извозчик. – Я тоже артист. Служу в Малом драматическом. Жалованья хватает коту на колбасные обрезки, так я понемногу таксую! Кстати, меня Назаром зовут. А фамилия Стодоля. Не верите? Могу показать водительские права! Вот те крест – Назар Стодоля! С таким именем одна дорога – в театр! Эх, театр! В прежние времена билет рубль стоил! А пьесы какие ставили! «Голубые олени»! «Веселка»! «Человек с ружьем»! А как народ любил театр! – И, обратившись к Семену Львовичу, вежливо спросил: – А вы режиссер? Да? Лицо у вас больно знакомое, фамилию вот не могу вспомнить!.. Но по носяре вижу, что режиссер! Повезло мне с вами! Ох, повезло! – повторял он, нажимая на какую-то пластинку под ногами, отчего машина летела, как гоголевская тройка, распугивая прохожих и прочие экипажи.
У самого подьезда, когда Семен полез в карман и стал там бренчать мелочью, извозчик покровительственно похлопал его по плечу и сказал:
– Ты че, режиссер? Искусство принадлежит народу! Я угощаю!
Он сел в свою карету, хлопнул дверцой и укатил, чихнув сизым облаком дыма. А мы пошли домой, и, пока шли по лестнице, Семка пересчитывал деньги, растягивая рот в своей неповторимой загадочной улыбке иудея.
65
Посетитель – Голова украинской Спилки литераторов Мамуев Б. П.
Начало беседы 10.35
Конец беседы 11.02
5 апреля 2014 г.
ЦЫРЛИХ. Проходите, Борис Петрович! Заждалась!
МАМУЕВ. Я все понял! Режьте! Убивайте! А что я могу сделать с этой бандой?
ЦЫРЛИХ. Руководить надо, Борис Петрович! Руководить! Мы вас зачем в Спилку литераторов внедрили?! Зачем уйму денег ухлопали, чтобы вашего предшественника сковырнуть и нужную фамилию в уши писателям вложить?!
МАМУЕВ. Я понимаю, но…
ЦЫРЛИХ. Ничего вы не понимаете! Мы, знаете ли, тоже не очень празднуем этот клон, но наше слово для вас должно быть законом! И никаких оправданий я не принимаю!
МАМУЕВ. А вы слышали, что он в Лавре устроил? Кресты с попов срывал! Богохульствовал, дрался! Самого епископа Мефодия оскорбил! А если бы милиция в его кармане обнаружила писательский билет?
ЦЫРЛИХ. Не увиливайте!
МАМУЕВ. Ну, виноват! Виноват! А что я мог сделать? Голосование тайное! А мои графоманы в лицо тебе одно, а за спиной другое!
ЦЫРЛИХ. Вы знаете, что сказал по этому поводу товарищ Сталин?
МАМУЕВ. А при Сталине Спилкой руководил даже не Хнюкало! Я не помню, кто тогда руководил! Кажется, Корнейчук!
ЦЫРЛИХ. Товарищ Сталин сказал, что у него нет других писателей! И у нас других нет! Чем богаты, тем и рады! Вы понимаете, какой разгорится скандал? Вся страна готовится к двухсотлетию Кобзаря, а писатели, видите ли, не принимают его в свою Спилку!
МАМУЕВ. Да сколько ж можно! Вы сперва выслушайте, а потом казните! Вот я присмотрелся к этому Шевченко, когда он к нам приходил. Ничего особенного. Обыкновенный сельский дядька. Тот, который при царях жил, вот тот был гений. У того – широта, размах мысли! Даже протесты были содержательные! А этот? Простак! Лох! У меня в областных организациях, если поскрести, сотня таких отыщется! Да и откуда нам знать, что у него за душой?
ЦЫРЛИХ. Вот мы и хотели, чтоб вы его покрепче к себе привязали, работой загрузили, чтоб дурные мысли в его голову не лезли! А после торжеств уж разобрались бы: он – не он!
МАМУЕВ. Да никто он, никто! Сколько, как он воскрес? Третий месяц пошел? А что написал за это время? Не дай Бог, новый «Сон» написал? «И мертвым, и живым» написал?
ЦЫРЛИХ. Может, он присматривается, а потом как жахнет против нас поэмой! Костей не соберем!
МАМУЕВ. Напрасно вы волнуетесь, Алиса Леопольдовна! Наш народ сегодня плевать хотел на литературу! Вот если бы Шевченко вдруг взялся за телевизионные сериалы, тогда – да! Вот тогда жди беды! Сериалы для народа – святое! Да ведь не потянет он сериалы писать! Там железное здоровье надо иметь, я уже не говорю про талант! Вот увидите, праздники пройдут как по маслу! Нашим людям только дай повод погулять, а что там празднуют и как – дело десятое!
ЦЫРЛИХ. Вы народ в покое оставьте! О народе есть кому думать! Вы думайте, что делать с литературой!
МАМУЕВ. А что с ней делать? Ничего делать не надо. Надо только аккуратненько внушить народу, что он не те книги читает! Я же вам список еще в прошлом году подавал!
ЦЫРЛИХ. Какой список?
МАМУЕВ. Писателей, которых следует издать за казенный кошт. Мы с Вруневским основательно просеяли по алфавиту личный состав, убрали всех сомнительных…
ЦЫРЛИХ. Это про то, чтоб ваши стихи народу бесплатно раздавать?
МАМУЕВ. Ну почему только мои? Там много фамилий! Три или четыре, я уж и не помню.
ЦЫРЛИХ. Ладно, список потом. Я вас пригласила, чтобы мы подумали, как замять скандал с приемной комиссией.
МАМУЕВ. Помилуй Бог! Какой скандал? Ну, не прошел тайным голосованием, и что? Осенью еще раз вернемся к этому вопросу, подготовим президиум в индивидуальном порядке. Лучше скажите, когда вы подадите заявление?
ЦЫРЛИХ. Куда?
МАМУЕВ. В Спилку!
ЦЫРЛИХ. Да вы что! Очень надо…
МАМУЕВ. Ой, не скромничайте, Алиса Леопольдовна! Читал вашу книгу. Просто гениально! Леся Украинка отдыхает! Какая смелость, глубина мысли! А язык! Этот божественный диалект гуцульских германцев! Нет, вы меня не убедите! Скажу вам откровенно: вы обкрадываете нашу литературу тем, что протираете здесь юбку! Вы должны писать, писать и еще раз писать!
ЦЫРЛИХ. Ну, знаете! Я человек подневольный, государство требует моего присутствия на этом посту… Хотя если б вы знали, как я страдаю, что мало времени остается на литературу!
МАМУЕВ. Я вас понимаю, дорогая, ой, как понимаю! И от имени всех членов президиума прошу немедленно подать заявление в Спилку!
ЦЫРЛИХ. А вы меня прокатите, как Шевченко!
МАМУЕВ. Упаси Бог! Думаете, я не знаю, как провести тайное голосование? Ха-ха! Да я в Спилку и не такое дерьмо протаскивал! Пардон, это я в фигуральном смысле!..
ЦЫРЛИХ. Нет, не хочу! Найдутся злые голоса, начнут шептаться, мол, использовала служебное положение…
МАМУЕВ. Глупости! Мы соберем под вашими окнами митинг и потребуем, чтобы вы возложили свою жизнь на алтарь Парнаса!
ЦЫРЛИХ. Давайте без митингов! Ваши писатели уже намитинговались!
МАМУЕВ. Мои не митинговали! Мои сидят тихо и в политику не лезут! А если вы еще человек тридцать к своей столовой прикрепите, то пойдут за вами в огонь и воду! Договорились? После Шевченковских дней подаете заявление. И не возражайте, даже слушать не хочу!
ЦЫРЛИХ. Я подумаю. Но вы, пожалуйста, через неделю положите мне на стол подробный план празднования Спилкой двухсотлетия со дня рождения Кобзаря!
МАМУЕВ. Уже готов! Остался один вопросик. Его привлекать будем?
ЦЫРЛИХ. Кого?
МАМУЕВ. Юбиляра.
ЦЫРЛИХ. Еще не знаю. Будем решать на Совете Безопасности. Я вам перезвоню. А сейчас у меня к вам личная просьба, Борис Петрович!
МАМУЕВ. Любая! Любая просьба, Алиса Леопольдовна! Говорите! Я вас слушаю!
ЦЫРЛИХ. Устройте мне встречу.
МАМУЕВ. С кем?
ЦЫРЛИХ. С Шевченко!
МАМУЕВ. Ну… как же я устрою? Он меня, поди, возненавидел!
ЦЫРЛИХ. А вы самолюбие свое в жилетку засуньте! Он все-таки Шевченко!
МАМУЕВ. Да где ж устроить? В Спилку он не пойдет…
ЦЫРЛИХ. На нейтральной территории устройте! В каком-нибудь тихом ресторане. Без посторонних глаз. Ладно! Я сама позабочусь о месте, а вы пригласите его.
МАМУЕВ. Но…
ЦЫРЛИХ. «Но» оставьте себе на ужин! Это приказ! Квартиру хотите?
МАМУЕВ. Хочу, дорогая вы наша мать Тереза!
ЦЫРЛИХ. Опять?!! Немедленно прекратите! Ваша судьба в ваших руках! Через три дня жду звонок! Всего доброго!
Расшифровку произвел ст. л-т Гвозденко
66
8 апреля 2014 года
Никак не идут из головы события в Лавре. Конечно, церковная верхушка во все времена была несокрушимой опорой власти, соблазняя паству загробными благами. Однако народ!.. Впрочем, можно ли назвать народом бесноватую толпу, изрыгавшую проклятия в мой адрес? Можно ли называть нацией праздную бестолочь, равнодушно созерцающую язвы общества? И не надо лгать себе, рисуя человеческий пейзаж благостными размышлениями о крепкой нравственной основе, которой и не пахнет, о вековой мудрости, о самовозрождении! Общество наше всегда обьединяла только подлая идея, оттого и нынче перед глазами развернута картина довольно печальная, как притча о первородстве, проданном за чечевичную похлебку. Неужели и мой народ за миску постной бурды продал свою гордость, славу, память предков, свою свободу, наконец?!
Когда я рассказал Семке, из-за чего возникла катавасия с епископом, он удивленно спросил:
– А ты и впрямь хотел, чтоб тебя причислили к лику святых?
Я покраснел, хотя и выставил свои возражения:
– Да ведь ты сам говорил, что мои портреты в хатах рядом с иконами висят! Что молятся мне, как святому! Вот и спросил!
Он ответил не сразу, и ответил как-то туманно, загадав в уме нечто странное:
– Будь ты святым, я тебя ни за что не вернул бы!
– Отчего так?
– А зачем? Живешь на облаках, на всем готовом, ни волнений, ни тревог!
– Да я серьезно! – попытался возразить я, но он не был расположен поддерживать сей разговор.
Сегодня опять притащил газеты, полагая, что через них я быстрее пойму, что творится с Украиной. Среди печатной дряни попадаются даже издания на украинском языке, и до обеда мои руки становятся черными от типографской краски. Конечно, газеты – немалая сила, и я действительно осваиваю исторические курсы, однако сумбурное чтение порой ставит в тупик. Например, почти в каждой газете есть фотографии полуголых девиц и подробные описания, как сподручнее заниматься любовью. По моему разумению, такая стимуляция должна подвигать мужское население на лирические подвиги, однако сплошь и рядом пропечатаны грустные цифры, что население моей родины неуклонно сокращается. Как же так?! Ведь газеты поголовно озабочены разжиганием огня похоти, дабы читатель, прочитав наставление и даже не вымыв руки, бросался, аки лев, в спальню с намерением немедленно увеличить свое потомство! Так отчего весь запал у него уходит вхолостую? Может, причина в том, что женщины на откровенных фото не вполне женщины? Вот, например, под многими фотографическими снимками стоит пояснение: «Госпожа Н. Светская львица». Да ведь и ежу понятно, что у львицы, переспавшей хоть с сотней мужчин, не будет никакого потомства. Со львицей и совокупляться страшно. Загрызет, а то и башку оторвет. Конечно, я понимаю, что про львиц пишут в иносказательном смысле, и даже попервах решил, что это хитрые уловки борделей, заманивающих клиентов роскошными фигурантками. Однако грустно и обидно! Некогда мои безневинные этюды объявили порнографией и упекли за Арал. Теперь, выходит, за это большие деньги платят. Что же до политических обзоров, то от них в голове булькает перловая каша. Все в мире воюют друг с другом, изобретают всяческие штуковины для массовых злодейств, соревнуются в чванстве. Не понимая сих метаний, я сперва порадовался, что наша украинская хата сообразно нашей психологии стоит с краю событий и наблюдает, ан нет! И наших тянет подсуетиться, высказать свое мнение, а пуще всего найти надежного благодетеля. Как малые дети, которым до старости нужен костыль, чтоб было на кого опереться!
Также во многих газетах стали появляться статьи о моем предстоящем юбилее. Тут уж господа сочинители устроили греческую Олимпиаду брехни! Сразу чувствуется рука Вруневского. И такую чепуху обо мне строчат – хоть стой, хоть падай! Прямо тебе Житие Святых! Правда, отдельные доброхоты выволокли на свет довольно неприятные для меня моменты, но и славословы, и хулители почему-то старательно избегают цитировать мои вирши, которые, я думаю, и сегодня дороги обществу, как ложка к обеду.
Читая о предстоящих торжествах, которые пройдут во всем славянском мире, я узнал, что предполагаются сюрпризы, среди которых есть весьма забавные. Один богатый человек пообещал зажечь на небе иллюминацию, выстрелив огнями строки моего «Заповита». Другой высокий чин сообщает, что каждой семье, которая назовет сына Тарасиком, он подарит целый пакет продовольствия, в котором будут также заморские креветки. Третьи и вовсе с ума посходили, требуя возвести меня в ранг покровителя украинского православия. Полагаю, это идет из лагеря противников того попа, с которым я давеча подрался в Лавре. Как по мне, так я его отлучил бы от Церкви. Хотя нет! Тут я уподобляюсь им. Отлучить от Бога может только сам Бог. Смешно, когда люди присваивают себе его полномочия, и совсем не смешно, когда подвыпивший и безграмотный поп порывается отпустить всему миру грехи, словно Господь выдал ему на то нотариальную доверенность.
А вообще-то чтение мое к третьему часу делается унылым, невозможным, однако я наловчился читать оглавления, пытаясь по ним понять суть происходящего. Несмотря на изобилие, издания весьма скудны мыслью и в целях экономии можно покупать одно, дабы знать, не случилась ли где какая эпидемия и будет ли завтра дождь.
Такая же скука и с телевизором. В нем сидят разные дядьки, которые уговаривают меня, что все будет хорошо, а ближе к вечеру эти дядьки начинают ругать третьего, который запаздывает, затем появляются молодые люди, которые обстреливают меня несмешными остротами, точно я невеста, которой надо непременно понравиться, а затем наступает час фильмов. Их я почти не смотрю, так как сразу начинаю думать про соседку, что живет над нами.
Прекращаю свои записи. Мой наставник уже второй раз кричит из кухни, чтобы я шел мыть руки и садился за стол.
67
8 апреля 2014 г.
ПУРИЦ. Сколько можно звать? Суп почти остыл!
ГАЙДАМАК. Иду, иду, дай руки вымою! Водичку дали!.. Счастье-то какое!
ПУРИЦ. Садись!.. Вот твоя ложка!..
ГАЙДАМАК. А это… нальешь?
ПУРИЦ. А какой сегодня праздник?
ГАЙДАМАК. Вообще-то сегодня по церковному календарю Вход Господень в Иерусалим!
ПУРИЦ. Ну, и что?
ГАЙДАМАК. Как что?! Пасха на носу!
ПУРИЦ. А поститься кто будет? Пушкин? Ты ж вчера говорил, что держишь пост!
ГАЙДАМАК. Да забурел я от чтения! И чего ты жадничаешь? Скажи, что тебе неприятен этот день, – и баста!
ПУРИЦ. Чем же он мне неприятен? День как день!
ГАЙДАМАК. Ну да! Так я тебе и поверил! Вход Исуса в Иерусалим спутал все ваши карты!
ПУРИЦ. Какие еще карты?
ГАЙДАМАК. А такие! Конец вашему фарисейству пришел!
ПУРИЦ. Вижу, тебя в Лавре хорошо подковали!
ГАЙДАМАК. Мы и сами с усами!.. Так нальешь?
ПУРИЦ. Пожалуйста!..
ГАЙДАМАК. А себе?
ПУРИЦ. Не хочу.
ГАЙДАМАК. Э, нет! Я один пить не буду! Что я, пьяница? А ты просто обязан выпить во искупление грехов своего народа! На кой ляд кричали: «Распни Его! Распни!»?
ПУРИЦ. Вот прилипала!.. Ладно, чуточку!..
ГАЙДАМАК. Сема, а чего ты выкаблучиваешься?
ПУРИЦ. Чем это я выкаблучиваюсь?
ГАЙДАМАК. Поддерживаешь мнение, что евреи не пьют. Так это враки! Ты и сало трескаешь с удовольствием! Вот напишу на тебя донос в синагогу, они тебя вмиг отлучат!
ПУРИЦ. У нас нельзя отлучить!
ГАЙДАМАК. Это почему же?
ПУРИЦ. У нас не пришивают!
ГАЙДАМАК. Ха-ха-ха! Ну, ты и шутник!.. Давай не выламывайся, я немножко налью… Вот так. Хватит, или добавить?
ПУРИЦ. Достаточно!
ГАЙДАМАК. Ну, Семен Львович! Чтоб мы были здоровы!
ПУРИЦ. Будьмо!
ГАЙДАМАК. Лехаим! Ух, хороша!.. Супчик тоже хорош! Не пожалел мяса, иудейская твоя душа!
ПУРИЦ. Да там одни хрящики! Мясо дорогое.
ГАЙДАМА. А я люблю хрящики! Но в тарелке. В постели я бекон предпочитаю!.. Слушай, Семен Львович, а чего ты бабу не заведешь, пока жена твоя в Палестинах страдает?
ПУРИЦ. Не нравится, как я куховарю, ходи в ресторан!
ГАЙДАМАК. Я не в этом смысле! Взять газеты, к примеру. В каждой про это дело пишут, да так подробно, что дух захватывает. Кровь бурлить начинает! Ей-богу, не стерплю однажды и пойду искать какую-то мадаму!
ПУРИЦ. Ты уже в Лавру сходил!.. Разрисовали, как пасхальное яйцо!
ГАЙДАМАК. Ничего, во втором пришествии Он этому попу башку отвинтит!
ПУРИЦ. Ну-ну!
ГАЙДАМАК. Чего ты нукаешь?.. Где логика, я тебя спрашиваю? Газеты, понимаешь, разжигают инстинкты, а публичные дома под запретом! Никакой ловкости в государственных делах!
ПУРИЦ. Да если разрешить бордели, кто работать будет?
ГАЙДАМАК. А что такое светская львица? И про олигархов на каждой странице! Олигархи ведь в Древней Греции были?
ПУРИЦ. Были, а потом к нам переехали. В Греции жара!
ГАЙДАМАК. У тебя все шуточки!.. Вот читаю, а концы с концами не сходятся!..
ПУРИЦ. Что ты делаешь? Мне не наливай!
ГАЙДАМАК. Я капельку! Для освежения посуды!.. Твое здоровье, Семен Львович! Лехаим!
ПУРИЦ. Будьмо!.. Светские львицы, Тарас, это такие особы, что охотятся на балах. Глядь – идет олигарх! Они начинают мурлыкать, телом дрожать, ресницами щелкать. Олигарху скучно. Все у него есть, ему даже жить противно! Он бы собаку завел, так собака у любого имеется! Как выделиться? Куда денежку тратить? Вот и заводит он себе львицу. Чтоб коллеги и друзья завидовали. У некоторых две львицы есть, а то и три!
ГАЙДАМАК. А у нас с тобой и чумазой кухарки нет!
ПУРИЦ. Над нами Любка живет, проститутка. Потолкуй с ней, может, сговоритесь. Только ты к ней пойдешь, в моей квартире я разврат не позволяю!
ГАЙДАМАК. Очень надо!.. Я так спросил, для примера!
ПУРИЦ. Знаю я твои примеры! Как тебя из виду теряешь, так в милиции затем находишь!
ГАЙДАМАК. Сема, не обижайся! Приглянулся я нашим жандармам! А скажи лучше, отчего ты в синагогу не ходишь?
ПУРИЦ. Тебе это зачем?
ГАЙДАМАК. Просто любопытствую.
ПУРИЦ. Меня там побить могут.
ГАЙДАМАК. За что, помилуй Бог?!
ПУРИЦ. А за то, что дружу с антисемитами, кормлю их, ухаживаю за ними!..
ГАЙДАМАК. Ты это про меня? Какой же я антисемит, Сема? Я, по правде говоря, тебя даже полюбил!
ПУРИЦ. Скажите пожалуйста! Полюбил он!
ГАЙДАМАК. Люблю! И, ежели хочешь знать, я из-за вас даже с Костомаровым расплевался! Историка такого знаешь?
ПУРИЦ. Ну, знаю. И чего ты с ним расплевался?
ГАЙДАМАК. Говорю же: из-за вас, евреев! Костомаров меня пытался отвадить от Чернышевского, которого я зауважал за силу духа, и я уже склонялся к отказу от знакомства с Чернышевским. А потом узнал, что Костомаров наш во время ссылки своей в Саратов ведал секретной перепиской губернатора и громогласно обвинил евреев в ритуальных убийствах. Ну, будто вы свою мацу кровью младенцев христианских поливаете! Я ему привселюдно биографию подпортил! Заявил, что он антисемит и погромщик!
ПУРИЦ. Вот так дела! Так ты и антисемитов не любишь? А ваши этот эпизод скрыли!
ГАЙДАМАК. Вот те крест – не люблю антисемитов! А народ твой… не буду врать, не очень жалую. Вот такое у меня в душе противоречие!
ПУРИЦ. А отчего ты наш народ не любишь? Тебе евреи борщ пересолили?
ГАЙДАМАК. Вас весь мир не любит, а мне что же, идти наперекор? И кто я такой, чтобы ломать вековые традиции?
ПУРИЦ. Какие традиции?
ГАЙДАМАК. Вас презирать! Традиции этой, между прочим, две тысячи лет!.. И вообще, вам давно пора отсюда выехать! Вон по ящику хлопец выступал! Так он правильно сказал: «Украина для украинцев»! И баста! Остальные молдаване, армяне и прочие – на выход!
ПУРИЦ. Тогда не увидите второго пришествия.
ГАЙДАМАК. Это почему же?
ПУРИЦ. Христос кем был? Евреем. Выходит, вход в Украину ему будет заказан.
Читать бесплатно другие книги:
