Регуляторы Кинг Стивен

Предисловие издателя

Ричард Бахман, умерший от рака в конце 1985 года, опубликовал пять романов. В 1985 году при переезде в новый дом вдова писателя обнаружила в подвале большую картонную коробку, набитую рукописями романов и рассказов разной степени завершенности. От стенографических записей в блокноте (первоначальный вариант) до рукописей, отпечатанных на машинке и подготовленных к отправке в издательство. Именно в таком виде она нашла рукопись романа, приведенного ниже. Рукопись лежала в отдельной папке, перетянутой клейкой лентой. Вероятно, Бахман закончил роман перед тем, как подошел к концу период последней ремиссии.

Миссис Бахман принесла рукопись мне для оценки, и я пришел к выводу, что этот роман ни в чем не уступает другим романам, вышедшим из-под пера писателя. Я внес в текст минимальные изменения, дабы привести его в соответствие с нынешним днем (к примеру, заменил Роба Лоува[1] на Этана Хоука[2] в первой главе), но в основном оставил все так, как было. Роман этот предлагается читателю (разумеется, с разрешения вдовы автора) как надгробный камень Ричарду Бахману, чья писательская карьера была короткой, но небезынтересной.

Выражаю благодарность Клаудии Эшелман (ранее носившей фамилию Бахман), библиографу Бахмана Дугласу Уинтеру, Элейн Костер из «Новой американской библиотеки» и Кэролайн Стромберг, редактировавшей ранние книги Бахмана и подтвердившей, что роман написан им.

Вдова писателя говорит, что Ричард Бахман, насколько ей известно, никогда не путешествовал по Огайо, «разве что раз или два пролетал над этим штатом». Она также не знает, когда ее муж писал роман, хотя подозревает, что по ночам. Ричард Бахман страдал хронической бессонницей.

Чарлз Веррилл,Нью-Йорк

Мистер, наш товар – свинец.

Стив Маккуинн,«Великолепная семерка»

Почтовая открытка от Уильяма Гейрина его сестре Одри Уайлер:

Глава 1

Тополиная улица,

15 июля 1996 года, 15.45

Лето.

Не просто лето, но апофеоз лета, пик лета в Огайо. Сочная зелень, ослепительное солнце на небе, напоминающем своим цветом вылинявшие джинсы, крики детей в лесу на Медвежьей улице, звонкие удары бит по мячу, доносящиеся с бейсбольной площадки по другую сторону леса, стрекотание газонокосилок, мерное гудение мощных моторов автомобилей, проносящихся по шоссе номер 19, поскрипывание роликов на бетонных тротуарах и гладком асфальте Тополиной улицы, включенные радиоприемники: репортаж с матча «Кливлендских индейцев»[3] (редкий случай – игра проходит днем) конкурирует с песней Тины Тернер «Ограничения города Намбаш», той самой, в которой сообщается, что предельная скорость – двадцать пять миль в час, а мотоциклистам вообще въезд запрещен, и мягкое, успокаивающее посвистывание поливальных распылительных головок на газонах.

Лето в Уэнтуорте, Огайо, какое это чудо! Лето здесь, на Тополиной улице, которая прорезает эту легендарную, но уже слегка увядшую Американскую мечту, с запахом хот-догов в воздухе и бумажными обертками от использованных Четвертого июля петард, еще валяющимися в водосточных канавах. Жаркий июль, настоящий июль, каким хотел его видеть Господь Бог, но и очень сухой июль, без дождей, которые могли бы стронуть с места китайские бумажки, пятнающие водосточные канавы. Сегодня, однако, возможны перемены. На западе погромыхивает, и те, кто смотрит «Погодный канал» (на Тополиной улице кабельное телевидение чуть ли не в каждом доме, будьте уверены), знают, что ближе к вечеру обещаны грозы. Вероятность торнадо невелика, но полностью не исключается.

А пока рука сама тянется к арбузу или к стакану «кул-эйда». В центральной части Америки царит лето, о каком только можно мечтать. На подъездных дорожках стоят «шевроле», бифштексы в холодильниках ждут теплого вечера, когда их поджарят на гриле во дворе (наверное, после бифштексов придет время для яблочных пирогов). Огайо, земля аккуратно подстриженных зеленых лужаек и ухоженных цветочных клумб, королевство Огайо, где подростки носят бейсбольные кепки козырьком к затылку и полосатые рубашки поверх мешковатых шорт, а также отдают предпочтение похожим на галоши кроссовкам «Найк».

В квартале Тополиной улицы, что расположился между Медвежьей, на вершине холма, и Гиацинтовой, у его подножия, одиннадцать жилых домов и один магазин, универсальный американский магазин, где можно купить сигареты, кассеты и диски, дешевые сладости, все необходимое для пикника (бумажные тарелки, пластмассовые вилки, чипсы, мороженое, кетчуп и горчицу) и многое, многое другое. В «Е-зет стоп 24» можно приобрести даже свежий номер «Пентхауса», если на то есть желание, но для этого необходимо обратиться к продавцу: в королевстве Огайо эротические журналы принято держать под прилавком. И это правильно. Главное ведь в том, что вы знаете, где взять такой журнал.

Продавщица сегодня новенькая, работает меньше недели, и в этот момент, в 15.45, обслуживает маленького мальчика и девочку. Девочка выглядит лет на одиннадцать и обещает вырасти красавицей. Мальчику, ее младшему брату, лет шесть, и в нем (во всяком случае, на взгляд новой продавщицы) уже проглядывают признаки отъявленного паршивца.

– Я хочу два шоколадных батончика! – заявляет брат-паршивец.

– У нас денег только на один, если мы выпьем по банке газировки, – отвечает красотка-сестричка, проявляя, по мнению продавщицы, ангельское терпение. Будь это ее младший братец, думает продавщица, она дала бы ему такого пинка, что он без труда получил бы роль горбуна в школьной постановке пьесы «Собор Парижской Богоматери».

– Мама дала тебе утром пять баксов, я видел, – канючит паршивец. – Где остальные деньги, Мар-р-р-р-грит?

– Не зови меня так, ты же знаешь, что я этого терпеть не могу, – отвечает девочка. У нее длинные золотистые волосы, от которых продавщица просто балдеет. У самой продавщицы короткая стрижка, волосы завиты мелким бесом, причем на правой половине головы они оранжевые, а на левой – зеленые. Она полагает, что с такой экзотической окраской волос не получила бы эту работу, если бы управляющий смог найти кого-то еще, согласного работать с одиннадцати утра до семи вечера. Ей, как говорится, повезло, ему – нет. Управляющий добился от нее обещания повязывать поверх разноцветных волос бандану или надевать бейсбольную кепку, но обещания для того и даются, чтобы их не выполнять. А теперь продавщица видит, с каким восторгом красотка-сестричка взирает на ее волосы.

– Маргрит-Маргрит-Маргрит! – верещит паршивец с такой злобой, на которую способны только младшие братья.

– Меня зовут Эллен, – объясняет сестра, проявляя недюжинное хладнокровие. – Маргарет – мое второе имя. Брат зовет меня так, потому что знает, как я ненавижу это имя.

– Рада познакомиться с тобой, Эллен, – улыбается продавщица, выкладывая на прилавок покупки Элли.

– Рад познакомиться с тобой, Мар-р-р-р-грит! – кривляется брат-паршивец. Он морщит нос и закатывает глаза. – Рад познакомиться с тобой, Маргрит Придурастая.

– Мне нравятся твои волосы. – Эллен оставляет его ругань без внимания.

– Спасибо. – Улыбка продавщицы становится шире. – Но они не такие красивые, как твои. С тебя доллар сорок шесть центов.

Девочка достает из кармана джинсов маленький пластиковый кошелек. Его надо сжать, чтобы он открылся. В кошельке две смятые долларовые купюры и несколько центов.

– Спроси Маргрит Придурастую, где остальные три доллара! – Паршивец чуть не выпрыгивает из штанов. Он вполне мог бы заменить собой систему громкой связи. – Она их потратила, чтобы купить журнал с Э-э-э-э-э-э-этаном Хоу-у-у-у-у-у-ком на обложке!

Эллен по-прежнему игнорирует вопли брата, хотя щеки у нее начинают краснеть. Она протягивает продавщице два доллара и говорит:

– По-моему, раньше я тебя не видела.

– Скорее всего нет. Я начала работать в прошлую среду. Сюда искали такого человека, который согласился бы работать с одиннадцати до семи, а потом задерживаться еще на пару часов, на тот случай, если кто-то захочет вечером забежать в магазин.

– Очень приятно с тобой познакомиться. Я Элли Карвер. А это мой младший брат Ральф.

Ральф Карвер высовывает язык и издает неприличный звук. Мерзкая маленькая тварь, думает продавщица с двухцветными волосами.

– Я Синтия Смит. – Она через прилавок протягивает девочке руку. – Всегда Синтия и никогда Синди. Сможешь запомнить?

Девочка, улыбаясь, кивает.

– А я всегда Эллен и никогда Маргарет.

– Маргрит Придурастая! – визжит Ральф, от избытка чувств взмахивая руками и хлопая себя по бедрам. – Маргрит Придурастая любит Э-э-э-э-э-э-тана Хоу-у-у-у-у-у-у-ка!

Эллен бросает в сторону Синтии исполненный бесконечного смирения взгляд, который говорит: «Видишь, что мне приходится сносить». У Синтии тоже был младший брат, поэтому она точно знает, что приходится сносить красотке Элли. Ей хочется отпустить по этому поводу шутку, но она сдерживается, ведь в таком возрасте девочки воспринимают все всерьез. Элли дает братцу банку пепси.

– Батончик мы разделим пополам.

– Тогда ты прокатишь меня на Бастере, – говорит Ральф, направляясь вместе с сестрой к выходу, навстречу яркому прямоугольнику, нарисованному на полу солнечным светом, падающим через окно. – Довезешь до самого дома.

– Черта с два, – отвечает Эллен.

Когда же она открывает дверь, брат-паршивец поворачивается и бросает на Синтию самодовольный взгляд, истолковать который можно только так: «Посмотришь, чья возьмет, подожди, и ты все увидишь».

Они выходят.

На дворе лето, но не просто лето. Мы говорим о пятнадцатом дне июля, когда лето на самом пике, когда оно безраздельно царствует в маленьком городке в штате Огайо, где большинство детей посещают Каникулярную библейскую школу или участвуют в Программе летнего чтения, проводимой местной библиотекой. В этом городке у одного мальчика есть маленький красный возок, который он назвал (только он знает почему) Бастером. Одиннадцать домов и один магазинчик купаются в сиянии летнего дня, девяносто градусов в тени, девяносто шесть[4] на солнце, воздух дрожит над асфальтом, как над жаровней.

Квартал идет с юга на север, нечетные дома на лос-анджелесской стороне, четные – на нью-йоркской. На холме, на углу Тополиной и Медвежьей улиц, расположен дом номер 251. Брэд Джозефсон поливает из шланга клумбы, разбитые вдоль дорожки, ведущей к тротуару. Ему сорок шесть лет, у него темно-шоколадная кожа, высокий рост, широкие плечи, грузная фигура. Элли Карвер думает, что выглядит он совсем как Билл Косби[5]… во всяком случае, Брэд похож на Билла Косби. Брэд и Белинда Джозефсон – единственные черные в квартале, и прочие жители квартала чертовски горды тем, что они живут рядом с ними. Выглядят Брэд и Белинда так, как и должны выглядеть, по мнению жителей пригородов, черные люди. Хорошая пара. Все соседи любят Джозефсонов.

Кэри Риптон, который, оседлав велосипед, по понедельникам развозит выпуск уэнтуортского еженедельника «Покупатель», огибает угол и на ходу бросает Брэду свернутую в трубочку газету. Тот ловко ловит ее свободной рукой, не сдвинувшись с места. Рука идет вверх – раз, и Брэд уже держит газету.

– Здорово, мистер Джозефсон! – кричит Кэри и катит дальше, брезентовая сумка с газетами лупит его по бедру. На нем форменная рубашка клуба «Орландские маги» с цифрой тридцать два, номером Шака.

– Да, хватка еще осталась, – отвечает Брэд и зажимает шланг под мышкой, чтобы развернуть еженедельник и посмотреть, что там на первой странице. Наверняка обычная ерунда, очередные распродажи, но все равно хочется посмотреть. Такова уж человеческая природа, философски думает Брэд. На другой стороне улицы, в доме номер 250, писатель Джонни Маринвилл сидит на крыльце, играет на гитаре и поет. Песенка из тех, что уже всем набили оскомину, но играет Маринвилл хорошо, хотя его не примешь за Марвина Гэйе[6] (или, допустим, за Перри Комо[7]), но с ритма он не сбивается и поет в такт мелодии. Брэд музицирование Джонни воспринимает с неодобрением: человек, который преуспевает в одном занятии, должен им и ограничиться, оставив все прочие желания.

Кэри Риптон, ему четырнадцать лет, у него короткая стрижка, он играет в уэнтуортской команде Американского легиона[8] («Ястребы», на текущий день – четырнадцать побед и четыре поражения, до конца чемпионата еще две игры), бросает следующую газету на крыльцо дома номер 249, в котором живут Содерсоны. Если Джозефсоны – черная пара Тополиной улицы, то Содерсоны, Гэри и Мэриэл, – пара богемная. На весах общественного мнения супруги Содерсон друг друга стоят. Гэри, мужчину видного, добродушного, всегда готового помочь, соседи любят, несмотря на то, что он практически постоянно под градусом. Мэриэл… Пирожок[9] Карвер как-то высказалась про нее: «Есть одно слово для таких женщин, как Мэриэл. Оно рифмуется с другим словом, каким называют собаку женского пола».

Бросок Кэри точен. «Покупатель» ударяется о парадную дверь Содерсонов и откатывается на коврик, но никто не выходит, чтобы взять газету. Мэриэл принимает душ (второй раз за день, она ненавидит такую жаркую погоду, когда не успеваешь смывать с себя липкий пот), Гэри во дворе набивает гриль торфяными брикетами, словно собирается поджарить целого теленка. На Гэри фартук с надписью: «Повара можно и поцеловать». Жарить мясо еще рано, но готовиться к этому действу никогда не поздно. Посередине двора под большим цветастым зонтом стоит раскладной столик, на нем – переносной бар Содерсона: банка с оливками, бутылка джина и бутылка вермута. Бутылка вермута еще не распечатана. Перед ней стакан с двойным мартини. Гэри закладывает в гриль последний брикет, подходит к столу и допивает то, что оставалось в стакане. Мартини он обожает, прикладывается к стакану достаточно часто и к четырем часам может и отключиться. Обычно так и случается в те дни, когда ему не надо вести занятия. И нынешний день – не исключение.

– Отлично, – говорит Гэри, – переходим к следующему вопросу повестки дня. – После этого он приступает к приготовлению «мартини Содерсона». Процесс состоит из трех этапов:

1) заполнить стакан на три четверти джином «Бомбей»;

2) добавить одну оливку;

3) чокнуться с нераспечатанной бутылкой вермута.

Среди обычных летних звуков: криков детей, гудения газонокосилок, стрекотания насекомых – Гэри слышит перезвоны гитары писателя, нежные и чистые. Мелодию он ухватывает сразу и танцует под нее в тени зонта со стаканом в руке, громко напевая: «Так поцелуй меня и улыбнись мне… Скажи, что ждал меня… Обними крепко, словно никогда не отпустишь».

Хорошая песня, Гэри помнит ее еще с тех времен, когда у Ридов, что живут через дом от него, близнецов не было и в помине. На мгновение Гэри задумывается о том, как скоротечно время, как быстро оно проносится мимо. Но грустные мысли в голове у Содерсона не задерживаются. Он делает изрядный глоток, прикидывая, готов ли гриль к работе. Среди прочего он слышит и шум льющейся в душе воды и думает о Мэриэл. Сучка, конечно, но она не забывает следить за своим телом. Гэри думает о том, как Мэриэл намыливает грудь, круговыми движениями лаская кончиками пальцев соски, чтобы они затвердели. Разумеется, ничего этого Мэриэл не делает, но такой образ отогнать трудно, а сам по себе он не уйдет. И Гэри воображает себя святым Георгием, но современным, живущим в двадцатом столетии. Он оттрахает дракона вместо того, чтобы убить. Гэри ставит стакан на раскладной столик и направляется к дому.

О Господи, летнее время, веселое летнее время, как легко живется в это время на Тополиной улице.

Кэри Риптон смотрит в зеркало заднего обзора, убеждается, что мостовая пуста, и переезжает на восточную сторону улицы, к дому Карверов. Дом мистера Маринвилла он пропускает, потому что в самом начале лета мистер Маринвилл дал ему пять долларов за то, чтобы он не снабжал его «Покупателем». «Пожалуйста, Кэри, – в глазах мистера Маринвилла застыла мольба, – я не могу читать об открытии еще одного супермаркета или о распродаже в аптеке. Я просто умру, если это прочту». Кэри абсолютно не понимает мистера Маринвилла, но человек он хороший, а пять баксов – это пять баксов.

Миссис Карвер открывает входную дверь, когда Кэри легонько бросает ей газету «Покупатель». Она пытается поймать, но неудачно. Миссис Карвер заразительно смеется. Кэри смеется вместе с ней. У миссис Карвер нет ни хватки, ни рефлексов Брэда Джозефсона, но женщина она симпатичная и очень общительная. Ее муж, в плавках и резиновых шлепанцах, моет автомобиль на подъездной дорожке. Краем глаза Кэри замечает, что Дэвид Карвер вытягивает руку, наставляя на подростка палец. Тот отвечает тем же, и они притворяются, будто стреляют друг в друга. Кэри нравится эта игра. Дэвид Карвер работает на почте, и Кэри приходит к выводу, что он в отпуске. Мальчик дает себе зарок: если уж ему придется работать с девяти до пяти, когда он вырастет (Кэри знает, что с некоторыми это случается, как диабет или почечная недостаточность), он никогда не будет проводить отпуск дома, тратя свободное время на мытье автомобиля.

«Да и автомобиля у меня не будет, – думает Кэри. – Куплю себе мотоцикл. И не какой-то там японский. Большой старый «харлей-дэвидсон». Вроде того, что стоит у мистера Маринвилла в гараже. Из американской стали».

Кэри смотрит в зеркало заднего обзора и замечает что-то ярко-красное на Медвежьей улице, за домом Джозефсона, похоже, фургон, припаркованный на юго-западном углу перекрестка. Затем Кэри вновь пересекает улицу и на сей раз оказывается перед домом номер 247, где живет Одри Уайлер.

Из всех домов улицы, в которых живут (а пустует только дом старика Хобарта, номер 242), этот единственный неухоженный. Маленький коттедж, который давно следовало бы покрасить. Не мешало бы и добавить гравия на подъездную дорожку. Над газоном вертится поливальная распылительная головка, но трава тем не менее местами пожелтела и пожухла, такого нет ни на одной другой лужайке, даже перед домом Хобарта.

Она не знает, что одного полива недостаточно, думает Кэри, сунув руку в мешок за очередным свернутым в трубочку «Покупателем». Ее муж знал наверняка, но…

Тут до него доходит, что миссис Уайлер (Кэри полагает, что, обращаясь к вдовам, надо все равно говорить «миссис») стоит за сетчатой дверью[10], и, хотя он видит только ее силуэт, ему становится как-то не по себе. На мгновение Кэри застывает на педалях, а когда бросает газету, его прицел сбивается. В результате «Покупатель» приземляется не на крыльцо, а на куст, растущий рядом. Кэри ругает себя последними словами, он напоминает себе разносчика газет из глупой кинокомедии, где какой-нибудь «Дейли Багль» забрасывается на крышу или в самую середину розового куста. В другой день (и в другом доме) он мог бы слезть с велосипеда, вернуться, достать газету, положить ее на крыльцо, а может быть, с улыбкой отдать даме в руки. Но не сегодня. И не здесь. Что-то ему во всем этом определенно не нравится. Что-то в ее позе: она стоит понурившись, руки болтаются как плети. Похоже на игрушку, в которой села батарейка. А может, дело не в этом. Кэри не может разглядеть ее, мешает сетка, но ему кажется, что миссис Уайлер до пояса голая и стоит в прихожей в одних лишь шортах. Стоит и смотрит на него.

Если так, то сексуального в этом ничего нет. Только мурашки бегут по коже.

И этот мальчишка, что живет с ней, ее племянник, от него тоже мурашки бегут по коже. Сет Гарланд или Гарин, что-то в этом роде. Он никогда ничего не говорит, даже если ты обращаешься к нему: «Эй, как поживаешь? Тебе тут нравится? Как по-твоему, «Индейцы» опять выиграют?» – лишь смотрит на тебя глазами цвета тины. Смотрит так, как сегодня смотрит на него, Кэри это чувствует, миссис Уайлер. «Заходи ко мне в гостиную», – сказал паук мухе. Вот такой у нее сейчас взгляд. Ее муж умер в прошлом году (как раз в то время, когда у Хобартов случилась беда и они переехали), и людская молва утверждает, что причина – не несчастный случай. Люди говорят, что Херб Уайлер (он коллекционировал марки и однажды подарил Кэри старое пневматическое ружье) покончил с собой.

Большущие мурашки еще бегут у него по коже, когда Кэри, в очередной раз взглянув в зеркало заднего обзора, пересекает улицу. Красный фургон все так же стоит на углу Медвежьей и Тополиной улиц (какой он нарядный, думает Кэри). Кэри видит, что по мостовой движется автомобиль, синяя «акура», которую он узнает сразу. Это мистер Джексон, еще один учитель, живущий в этом квартале. Только преподает он в университете Огайо. Джексоны живут в доме номер 244, повыше дома старого Хобарта. У них самый красивый дом с просторными комнатами. Участок по склону холма огорожен зеленой изгородью, а от старика ветеринара его отделяет высокий забор из штакетника.

– Привет, Кэри! – Питер Джексон тормозит рядом с подростком. На нем вылинявшие джинсы и футболка с большой улыбающейся желтой рожицей на груди. «ДОБРОГО ВАМ ДНЯ!» – говорит мистер Лыба-Улыба. – Как дела, плохиш?

– Отлично, мистер Джексон, – улыбается Кэри. А сам в это время думает: «Только мне кажется, что миссис Уайлер стоит в прихожей по пояс голая». – Все в лучшем виде.

– Ты уже начал играть?

– Участвовал в двух матчах. Думаю, дальше дело пойдет лучше. Вчера выходил на поле в двух периодах[11]. Хотелось бы отыграть пару и сегодня вечером. Это все, на что я могу надеяться. Но для Френки Альбертини это последний год в Легионе. – Он протягивает Питеру газету.

– Понятно. – Питер берет газету. – И в следующем сезоне взойдет звезда месье Кэри Риптона.

Юноша смеется, эта идея ему очень нравится.

– В этом году вы опять преподаете в летней школе?

– Да. Две дисциплины. «Исторические хроники Шекспира» и «Джеймс Дики и новая южная готика». Какая-нибудь показалась тебе интересной?

– Думаю, я пропущу обе.

Питер кивает.

– Пропусти, и тебе не придется ходить в воскресную школу, плохиш. – Он тычет пальцем в улыбающуюся рожицу. – С июня этого года преподавателям сделали послабление в вопросах одежды, но летняя школа – это камень на шее. По большому счету ничего не изменилось. – Питер бросает газету «Покупатель» на сиденье и переводит ручку переключения скоростей с нейтральной на первую. – Как бы тебе не получить солнечный удар. Развозить в такую жару газеты – удовольствие ниже среднего.

– Не получу. К тому же скоро, видимо, пойдет дождь. Вроде бы уже погромыхивает.

– Как говорится… Берегись!

Что-то большое и шерстистое пролетает мимо, преследуя красный диск. Кэри отклоняется к автомобилю мистера Джексона, но все-таки Ганнибал, большая немецкая овчарка, задевает его хвостом, спеша за фризби[12].

– Вот кого надо предупреждать о тепловом ударе, – говорит Кэри.

– Скорее всего ты прав, – кивает Питер, и «акура» медленно набирает ход.

Кэри наблюдает, как на другой стороне улицы Ганнибал хватает фризби зубами и поворачивается. На шее у пса повязана цветастая бандана, на морде написана собачья улыбка.

– Неси ее сюда, Ганнибал! – кричит Джим Рид. Ему тут же вторит его близнец, Дэйв:

– Сюда, Ганнибал! Не капризничай! Тащи! Быстро!

Ганнибал стоит у дома номер 246, почти напротив дома Уайлер, с фризби в пасти, медленно виляет хвостом и улыбается все шире и шире.

Близнецы Риды живут в доме номер 245, рядом с миссис Уайлер. Сейчас братья стоят на границе лужайки, один темноволосый, другой поблондинистее, оба высокие и симпатичные, в футболках с обрезанными рукавами и одинаковых шортах, и смотрят на Ганнибала. За ними – две девушки. Первая – Сюзи Геллер, их соседка. Миленькая, но, чего уж там, не красотка. А вот вторая, рыженькая, с длиннющими ногами… ей самое место на иллюстрации в словаре рядом со словом «красавица». Кэри с ней не знаком, но у него сразу возникает желание познакомиться, узнать, о чем она думает, о чем мечтает, какие у нее планы, фантазии. Особенно фантазии. Но ничего ведь не выйдет, думает он. Она матерая «киска». Лет семнадцати, не меньше.

– Ну, красавчик! – Джим Рид поворачивается к своему черноволосому двойнику. – Теперь твоя очередь.

– Как бы не так, фризби вся в слюне, – отвечает Дэйв Рид. – Ганнибал, будь хорошим псом и быстренько тащи сюда фризби!

Ганнибал стоит, где стоял, и по-прежнему улыбается. Нет-нет, беззвучно говорит он, вернее, говорят его улыбка и хвост. Нет-нет, у вас девушки и шорты, а вот у меня ваша фризби, и я залил ее слюной, но, по моему разумению, никуда вы не денетесь, придете как миленькие.

Кэри лезет в карман и достает пакетик с семечками подсолнуха. Он открыл для себя, что с ними время летит куда быстрее, когда сидишь на скамье запасных. Кэри научился ловко щелкать семечки зубами, отправляя вкусную сердцевину в рот, а шелуху – на бетонный пол.

– Сейчас я с ним разберусь, – кричит он близнецам Ридам, надеясь, что на рыжеволосую произведет впечатление его умение приручить животное. Кэри, конечно, понимает, что мечтать о таком может только подросток, перешедший из первого класса средней школы во второй, но девушка выглядит такой соблазнительной в белых, с отворотами, шортах. Разве такие мечты могут ему навредить?

Руку с пакетиком он опускает на уровень собачьей морды и хрустит целлофаном. Ганнибал тут же подходит с красной фризби в зубах. Кэри высыпает несколько семечек на ладонь свободной руки.

– Смотри, Ганнибал, – говорит он. – Видишь, какие они хорошие. Семечки подсолнуха любят собаки во всем мире. Попробуй их. Не прогадаешь.

Ганнибал пристально смотрит на семечки, ноздри его подрагивают, потом он бросает фризби на мостовую Тополиной улицы, и семечки с ладони Кэри перекочевывают в его пасть. А юноша в этот момент наклоняется, подхватывает фризби (по краям она действительно в слюне) и бросает ее Джиму Риду. Бросок идеально точный, Джим ловит фризби, не сходя с места. И, о Господи, рыжеволосая аплодирует ему, радостно подпрыгивая рядом с Сюзи Геллер, а ее буфера, приличного, между прочим, размера, отплясывают джигу под топиком. О, слава Тебе, Господи, премного Тебе благодарен, теперь будет что вспомнить, перед тем как «погонять шкурку». На неделю по крайней мере воспоминаний хватит.

Улыбаясь, не ведая о том, что он умрет девственником, так и не войдя в основной состав «Ястребов», Кэри бросает «Покупатель» на крыльцо дома, в котором живет Том Биллингсли (он слышит жужжание газонокосилки дока: старик косит траву за домом), потом вновь поворачивается к Ридам. Дэйв переправляет фризби Сюзи Геллер, чтобы поймать «Покупатель», когда Кэри бросит ему газету.

– Спасибо за вызволение фризби, – улыбается Дэйв.

– Не стоит благодарности. – Кэри кивает в сторону рыженькой. – Кто это?

Дэйв смеется.

– Не твое дело, малыш. Даже не спрашивай.

Кэри, конечно, хочется спросить, но он приходит к выводу, что настаивать как раз и не стоит: он уже показал себя в лучшем виде, отнял у собаки фризби, девушка ему аплодировала, от танца ее буферов под топиком встала бы и переваренная макаронина, ему вовсе не хочется сейчас выглядеть канючащим мальчишкой. Вообще-то для такого жаркого дня впечатлений уже более чем достаточно.

А у них за спиной, на вершине холма, красный фургон трогается с места и медленно огибает угол.

– Придешь сегодня на игру? – спрашивает Кэри Дэйва Рида. – Мы принимаем «Колумбусских неслухов». Будет на что посмотреть.

– Ты примешь участие?

– Два периода отыграю обязательно, может, даже три.

– Тогда скорее всего не приду. – Дэйв заливисто смеется.

Эти близнецы Риды в своих футболках с обрезанными рукавами выглядят как молодые боги, думает Кэри, а вот когда они открывают рты, то становятся больше похожи на дьяволов.

Кэри смотрит на дом, который расположен на углу Тополиной и Гиацинтовой улиц, напротив магазина. Последний дом по левую сторону, совсем как в фильме ужасов под тем же названием[13]. Автомобиля на подъездной дорожке нет, но это ничего не значит: он может стоять в гараже.

– Хозяин дома? – спрашивает Кэри Дэйва, указывая взглядом на номер 240.

– Не знаю, – отвечает подошедший Джим. – Это довольно странный человек. Зачастую оставляет автомобиль в гараже, а сам через кусты уходит на Гиацинтовую. Наверное, садится на автобус и едет, куда ему нужно.

– Ты его боишься? – спрашивает Дэйв Кэри. В голосе слышится издевка.

– Да нет же, – отвечает Кэри, глядя на рыженькую и думая о том, каково держать в объятиях такую крошку, да не просто держать, а… Нет, приятель, ты для нее слишком молод, одергивает он себя.

Кэри машет рукой рыжеволосой красотке, его распирает от счастья, когда он видит ответное движение ее руки. Кэри берет курс на дом номер 240. Он забросит «Покупатель» на крыльцо, в этом сомнений быть не может, а потом, если чокнутый экс-коп не выбежит из двери с пеной у рта и безумными глазами, может, даже размахивая револьвером или мачете, и не набросится на него, Кэри отправится в «Е-зет стоп», чтобы стаканом газировки отметить очередное успешное прохождение маршрута: с Андерсон-авеню на Колумбус-Броуд, с Колумбус-Броуд на Медвежью, с Медвежьей на Тополиную. А там и домой, надевать униформу, и вперед, на бейсбольную войну.

Но сначала визит в дом номер 240 по Тополиной улице, где проживает бывший полицейский, который потерял работу, забив до смерти двух парней из Норт-Сайда, заподозренных им в том, что они изнасиловали маленькую девочку. Кэри не знает, так ли это, в газетах он про эту историю точно не читал, но он видел глаза этого полицейского, в них была пустота, которая обычно заставляет вас тут же отвести взгляд.

На вершине холма красный фургон поворачивает на Тополиную улицу и наращивает скорость. Кэри слышит мерный рокот мощного двигателя. Интересно, что это за хромированная железяка на крыше фургона.

Джонни Маринвилл перестает играть на гитаре, взгляд его прикован к фургону. Он не может увидеть, что там внутри, так как стекла тонированы, но железяка на крыше больно уж похожа на хромированную антенну радиолокатора. Неужели ЦРУ высадилось на Тополиной улице? И Брэд Джозефсон на противоположной стороне улицы застыл на лужайке перед своим домом, со шлангом в одной руке и «Покупателем» в другой. Брэд таращится на медленно катящийся фургон (фургон ли?), а на лице у него застыло недоуменное выражение.

Солнечные лучи отражаются от ярко-красного борта и хромированных металлических полос под темными окнами. Джонни даже щурится – так все блестит.

Сосед Джонни, Дэвид Карвер, все еще моет свой автомобиль. Моет с энтузиазмом, тут ничего не скажешь: «шеви» по самые дворники в мыльной пене.

Красный фургон проезжает мимо него, урча мотором и поблескивая на солнце.

На другой стороне улицы близнецы Риды и их подружки перестают перебрасываться фризби, чтобы посмотреть на приближающийся к ним фургон. Стоят они как бы в углах прямоугольника, на пересечении диагоналей которого с высунутым языком сидит Ганнибал, дожидающийся очередного шанса броситься за фризби.

Тополиная улица уже живет в другом ритме, только никто об этом еще не знает.

Издалека доносится погромыхивание.

Кэри Риптону нет дела ни до красного фургона, который он видит в зеркале заднего обзора, ни до ярко-желтого «райдера»[14], сворачивающего на асфальтированную площадку у магазина «Е-зет стоп», где младшие Карверы все еще решают, повезет Эллен братца на Бастере или нет. Наконец Ральф соглашается идти пешком и молчать о купленном журнале с Этаном Хоуком на обложке при условии, что дорогая сестра Маргрит Придурастая отдаст ему весь батончик, а не половину.

Дети замолкают, заметив белый дымок, который, словно дыхание дракона, со свистом вырывается из радиаторной решетки грузовика. А вот Кэри Риптона нисколько не заботят проблемы грузовика. Он целиком сконцентрирован на самом для него важном: доставить чокнутому экс-копу очередной номер «Покупателя» и выйти из этой переделки с минимальными потерями. Зовут экс-копа Колльер Энтрегьян, и он единственный во всем квартале поставил на лужайке табличку «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Маленькая такая табличка, скромненькая, но она есть.

Если полицейский убил двух парней, то почему он не сидит в тюрьме, гадает Кэри уже не в первый раз и приходит к выводу, что ему без разницы. Продолжающееся пребывание экс-копа на свободе – не его дело. Думать ему надо о другом: как выжить?

Неудивительно, что поглощенный своими мыслями Кэри не замечает ни «райдера», из радиаторной решетки которого вырывается пар, ни двух детей, на мгновение прервавших сложные переговоры, касающиеся журнала, шоколадного батончика «Три мушкетера» и способа передвижения от магазина к дому. Не замечает он и красного фургона, спускающегося с холма. Кэри озабочен лишь тем, чтобы не стать следующей жертвой чокнутого экс-копа. По иронии судьбы Кэри и не подозревает, что смерть накатывает на него сзади.

Одно из боковых окон фургона опускается.

Из него высовывается дробовик какого-то странного цвета, не серебряного, но и не серого. А концы обоих стволов черные.

Вдали, за сверкающим безоблачным горизонтом, все гремит и гремит.

Заметка из «Колумбус диспетч» от 31 июля 1994 года:

СЕМЬЯ ИЗ ТОЛИДО РАССТРЕЛЯНА В САН-ХОСЕ

Четыре жертвы бандитского нападения. В живых остался лишь шестилетний ребенок.

САН-ХОСЕ, Калифорния, 30 июля. Семейный отпуск в Северной Калифорнии вчера закончился трагедией: четверо членов приехавшей из Толидо семьи расстреляны в упор. Полиция Сан-Хосе подозревает, что они по ошибке стали жертвами гангстерской разборки. Погибли Уильям Гейрин (42 года), Джун Гейрин (40 лет) и двое их детей: двенадцатилетний Джон Гейрин и десятилетняя Мэри Лу Гейрин. Гейрины приехали в гости к Джозефу и Роксане Калабризи, своим друзьям по колледжу. Когда началась стрельба, Калабризи находились во дворе за домом и не пострадали. Уцелел также шестилетний Сет Гейрин, который играл во дворе в песочнице. По словам Джозефа Калабризи, чета Гейринов и их старшие дети играли на лужайке в крокет, когда загремели выстрелы.

«Не могу поверить, что мы живем в обществе, где такое может случиться, – заявил потрясенный Джозеф Калабризи. – Это спокойный район. Ничего подобного здесь никогда не бывало».

Свидетели показали, что незадолго до происшествия видели в непосредственной близости от дома Калабризи красный фургон. Один мужчина заявил, что фургон оснащен специальными средствами мониторинга. «На крыше стояла тарелка-антенна радиолокатора, – говорил он. – Если эти мерзавцы не уберут ее, отыскать фургон не составит труда».

Полиция не нашла загадочный фургон, не арестован ни один подозреваемый. На вопрос, какое оружие использовали бандиты, лейтенант Роберт Альварес ответил, что результатов баллистической экспертизы

Глава 2

Стив Эмес увидел результаты выстрела только потому, что двое детей о чем-то яростно спорили перед магазином. Сестричку не на шутку рассердил младший братец, и на мгновение Стиву показалось, что она сейчас крепко врежет мальчишке… отчего он перелетит через красную игрушечную повозку и угодит аккурат под колеса его грузовика. Что ж, задавить ребенка в Огайо – достойный венец этого гребаного дня.

Поскольку Стив остановил грузовик на достаточно большом расстоянии (береженого Бог бережет), он заметил, что пар, вырывающийся из радиатора, отвлек ребят от предмета их спора. И тут уж Стив не мог не обратить внимания на ярко-красный (таких ему видеть еще не доводилось) фургон, высившийся позади детей. Но заинтересовала его не столько окраска, сколько сверкающая хромированная штуковина на крыше фургона.

Выглядела она словно тарелка радиолокатора из фантастического фильма и вращалась по короткой дуге, как обычно и вращаются антенны радиолокаторов.

На противоположной стороне улицы ехал на велосипеде подросток. Фургон чуть вильнул к нему, словно водитель (или кто-то внутри) хотел что-то спросить у подростка. Тот фургона не замечал. Он как раз достал из брезентового мешка, что висел у его бедра, свернутую в трубочку газету и замахнулся, чтобы бросить ее на крыльцо дома.

Стив автоматически повернул ключ зажигания, выключая двигатель. Он не слышал свиста вырывающегося из радиатора пара, не видел детей, стоящих на асфальте между ним и ярко-красным фургоном, не думал о том, что скажет, позвонив по телефону, который дали ему в пункте проката «Райдер систем» на случай неполадок с двигателем. Раз или два в жизни его озаряло: сейчас что-то должно случиться. И что-нибудь действительно случалось. Причем отнюдь не самое приятное. Такое вот предчувствие он испытывал в тот самый момент.

Стив не видел двойного ствола, высунувшегося из бокового окна фургона, так как находился с другого борта, но, услышав выстрел дробовика, он сразу понял, что сие означает. Вырос Стив в Техасе, поэтому не мог спутать грохот выстрела с громом.

Подростка сбросило с седла, бейсбольная кепка свалилась с его головы, рубашку на спине разодрало в клочья. Стив увидел и то, без чего вполне мог бы обойтись: полетевшие во все стороны брызги крови и ошметки плоти. Выстрел поймал подростка на замахе, поэтому, когда его пальцы разжались, газету силой инерции вынесло за спину подростка, на мостовую, а сам он повалился на лужайку перед маленьким домиком, последним в квартале.

Фургон остановился посреди мостовой, самую малость не доехав до пересечения Тополиной улицы с Гиацинтовой, двигатель чуть слышно мурлыкал на нейтральной передаче.

Стив Эмес еще сидел с открытым ртом за рулем взятого напрокат грузовика, когда открылось маленькое окошечко в правой части заднего борта фургона: электромотор утянул стекло вниз, как на «кадиллаке» или «линкольне».

Интересно, когда же успели освоить эту технологию, подумал Стив, а потом в голову ему пришла другая мысль: откуда вообще взялся этот фургон?

Краем глаза он увидел, что кто-то вышел из магазина. Это была девушка в голубом переднике, униформе магазинов «Е-зет стоп». Одну руку она приложила ко лбу, прикрывая глаза от слепящего солнца. Девушку Стив видел, а вот разносчика газет нет – тело закрывал фургон. И тут взгляд Стива поймал стволы дробовика, высовывающиеся из только что открывшегося окна.

А двое детей, стоявших рядом с красным возком и смотревших в том направлении, откуда раздались первые выстрелы, являлись идеальной мишенью.

Пес Ганнибал увидел только одно: свернутую в трубочку газету, которая выпала из руки Кэри Риптона, когда двойной заряд дроби сбросил его с велосипеда и, разворотив спину, отправил в мир иной. Ганнибал, радостно лая, сорвался с места.

– Ганнибал, стой! – закричал Джим Рид.

Он понятия не имел, что происходит (вырос Джим не в Техасе и принял грохот первых двух выстрелов за раскат грома, правда, звук этот не слишком походил на гром, однако Джим и представить себе не мог, что кто-то может начать стрелять на Тополиной улице – очень уж все было хорошо в тот летний день), но ситуация ему не нравилась. Не думая о том, почему он это делает, Джим бросил фризби вдоль тротуара в сторону магазина, надеясь, что летающая тарелка привлечет внимание Ганнибала и тот изменит курс. Но план не сработал. Пес предпочел не замечать фризби и мчался к свернутому в трубочку экземпляру «Покупателя», который лежал перед капотом красного фургона, замершего с работающим на холостом ходу двигателем.

Синтия Смит сразу поняла, что на улице стреляют. Когда она была маленькой, ее отец-священник увлекался спортивной стрельбой по тарелочкам и чуть ли не каждую субботу брал девочку с собой на стрельбище.

Впрочем, на сей раз никто не кричал: «Пли!»

Синтия отложила книжку в бумажном переплете, которую она читала, обежала прилавок, выскочила за дверь, остановилась на бетонной площадке, поднятой над асфальтом автостоянки на три ступени, прикрыла глаза рукой от слепящих лучей солнца.

Она увидела стоящий посреди улицы фургон, стволы дробовика, торчащие из его заднего борта, и поняла, что наведены эти стволы на детей Карверов. У тех на лицах отражалось недоумение, но не испуг.

Мой Бог, подумала Синтия, сейчас же застрелят детей.

На мгновение она окаменела. Мозг требовал от ног, чтобы они немедленно пришли в движение. Однако ноги не подчинялись.

Беги! Беги! БЕГИ! – крикнула она себе, и крик этот растопил лед, сковавший нервы. Синтия едва ли не кубарем скатилась со ступенек, подбежала к детям, схватила их и прижала к себе. Стволы огромными черными дырами уставились на нее. Синтия поняла, что опоздала. Задержка у двери стала фатальной. Синтия добилась лишь одного: теперь нажатие на спусковые крючки дробовика принесет смерть не только двум невинным детям, но и много чего повидавшей девице двадцати одного года от роду.

Дэвид Карвер бросил губку в ведро с мыльной водой, стоявшее у правого переднего колеса его «шеви», и по подъездной дорожке направился к улице, чтобы посмотреть, что происходит. Джонни Маринвилл, живущий в следующем доме, ближе к вершине холма, последовал его примеру, прихватив с собой гитару. На другой стороне улицы Брэд Джозефсон положил шланг на траву и зашагал к тротуару. С «Покупателем» в руке.

– Что это было? – спросил Джонни. – Обратная вспышка? – Однако он уже понял, что автомобильный двигатель тут ни при чем. В свое время, когда он считал себя «серьезным писателем» (сродни «очень хорошей проститутке»), то есть до того, как начал писать о Китти-Кэте, Джонни побывал во Вьетнаме, где написал серию отличных репортажей. Грохот, только что долетевший до его ушей, ничем не отличался от грохота, то и дело слышавшегося в джунглях. Только после того грохота на земле оставались трупы.

Дэвид покачал головой и вскинул руки, показывая, что не знает. Позади него раскрылась сетчатая дверь, и босые ноги зашлепали по дорожке. Это была Пирожок, в джинсовых шортах и блузке, застегнутой не на те пуговицы. С прилипшими к голове волосами. Выскочившая из-под душа.

– Это что, обратная вспышка? Господи, Дэйв, совсем как…

– Выстрел, – закончил за нее Джонни, а потом добавил: – По-моему, действительно стреляли.

Кирстен Карвер, Кирсти для друзей и Пирожок для мужа (по причинам, ведомым, вероятно, только мужу), посмотрела вдоль улицы, вниз по склону. Лицо ее перекосилось от ужаса, а глаза широко раскрылись. Дэвид проследил за ее взглядом и увидел стоящий на месте фургон и два ствола, торчащие из правого окошка в заднем борту.

– Элли! Ральф! – крикнула Пирожок. Вопль этот прорезал воздух, достигнув даже двора дома Содерсонов, и Гэри замер, не донеся стакан с «мартини Содерсона» до рта. – Господи! Элли и Ральф!

И Пирожок помчалась вниз по склону к фургону.

– Кирстен, не делай этого! Нельзя! – заорал Брэд Джозефсон и побежал следом, надеясь перехватить ее между домами Джексонов и Геллеров. Для мужчины его габаритов бежал он быстро, но уже через десяток шагов понял, что Кирсти ему не догнать.

Дэвид Карвер тоже побежал за женой, его толстый живот качало из стороны в сторону над плавками, шлепанцы грозили в любой момент слететь с ног. Тень Дэвида бежала по улице вместе с ним, куда более высокая и стройная, чем почтовый служащий Дэвид Карвер.

Я покойница, решила Синтия, падая на одно колено рядом с детьми, обхватывая их плечи руками, притягивая их к себе. И толку в этом никакого. Я покойница, покойница, абсолютная покойница. Однако она не могла оторвать взгляд от двух стволов, двух дыр, черных, как бездонная пропасть.

Дверца кабины желтого грузовика со стороны пассажирского сиденья распахнулась, и Синтия увидела долговязого мужчину в синих джинсах и футболке с чьей-то физиономией на груди, с седыми, до плеч, волосами и изрезанным морщинами лицом.

– Тащите их сюда, мэм! – закричал он. – Скорее, скорее!

Синтия подтолкнула детей к грузовику, зная, что уже опоздала. А потом, когда она все еще старалась подготовить себя к встрече с пулей или с роем дроби (как будто к такой встрече можно подготовиться), стволы, торчащие из окошка, переместились, найдя себе другую цель, выше по склону. Громыхнули выстрелы, словно шар для боулинга запрыгал по бетонному желобу. Синтия увидела язык пламени, вырвавшийся из стволов. Собаку Ридов, на всех парах мчавшуюся к лежащей на мостовой газете, отбросило вправо, и она упала на асфальт, словно тряпичная кукла.

– Ганнибал! – в унисон крикнули Джим и Дэйв. Действительно близнецы, подумала Синтия и с такой силой толкнула детей к раскрытой двери кабины, что брат-паршивец упал, мгновенно заревев во весь голос. Девочка (всегда Элли и никогда – Маргарет, Синтия это помнила) в изумлении оглянулась на фургон. Но мужчина с длинными волосами схватил ее за руку и потащил в кабину.

– На пол, ложись на пол! – крикнул он и потянулся за визжащим мальчишкой. Коротко бибикнул клаксон «райдера»: водитель зацепился ногой за руль, чтобы не вывалиться из кабины. Синтия подхватила паршивца сзади и передала его мужчине. Она слышала приближающиеся голоса, мужской и женский, выкрикивающие имена детей. Отец и мать, поняла она, и, если они не поберегутся, их застрелят точно так же, как собаку и разносчика газет.

– В кабину! – рявкнул мужчина.

Второго приглашения Синтии не потребовалось: мгновением позже она забралась на ступеньку и нырнула в переполненную кабину.

Гэри Содерсон, не выпуская из руки стакан с мартини, решительно шагал к углу дома (правда, его уже покачивало), когда громыхнуло вновь. Наверное, у Геллеров взорвался газовый гриль, подумал Гэри. Обогнув угол, он увидел Маринвилла, разбогатевшего в восьмидесятые годы на детских книжках, героя которых звали Пэт Китти-Кэт. Писатель стоял посреди улицы и, прикрыв от солнца глаза рукой, смотрел в сторону магазина.

– Что случилось, брат мой? – обратился к нему Гэри.

– Я думаю, кто-то из того фургона застрелил Кэри Риптона, а потом – собаку Ридов, – ровным, лишенным всяких эмоций голосом ответил Джонни Маринвилл.

– Что? Но почему?

– Понятия не имею.

Гэри увидел мужчину и женщину, вроде бы это были Карверы. Они бежали к магазину, и их догонял чернокожий господин. Брэд Джозефсон, больше некому.

Маринвилл повернулся к Гэри:

– Не нравится мне все это. Я звоню в полицию. А пока настоятельно советую уйти с улицы. Немедленно.

Маринвилл поспешил в дом. Однако Гэри его совет проигнорировал и остался там, где был, со стаканом в руке, глядя на фургон, застывший напротив дома Энтрегьяна, и жалея о том, что уже успел крепко набраться (подобная мысль приходила в голову Гэри крайне редко).

Дверь дома номер 240 по Тополиной улице распахнулась, и Колли Энтрегьян выскочил из нее таким же манером, как он выскакивал в кошмарных снах Кэри Риптона: с револьвером в руке. Прочего, правда, не наблюдалось: ни пены у рта, ни налитых кровью выпученных глаз. Высокий (шесть футов четыре дюйма роста), с начавшим заплывать жирком животом, но широкими и мускулистыми, как у футболиста[15], плечами. В брюках защитного цвета и без рубашки. Одна щека белела пеной для бритья, на плече висело полотенце. Пальцы сжимали рукоять револьвера тридцать восьмого калибра, того самого служебного револьвера, который часто представлял себе Кэри, подъезжая к угловому дому.

Колли взглянул на подростка, лежащего лицом вниз. Его одежда уже успела напитаться водой (поливальная распылительная головка была установлена неподалеку), газеты, вывалившиеся из брезентовой сумки, потихоньку превращались в грязно-серую массу. Потом Колли перевел взгляд на фургон и поднял револьвер, обхватив левой рукой запястье правой. В этот момент фургон тронулся с места. Колли уже решил было нажать на спусковой крючок, но в последний момент передумал. Осторожность не повредит. В Колумбусе есть люди, в том числе очень влиятельные, которые запрыгают от радости, услышав, что Колльер Энтрегьян применил на улице Уэнтуорта оружие… которое по закону ему следовало сдать.

Этому нет оправданий, и ты это знаешь, подумал он, поворачиваясь вслед за фургоном. Стреляй! Стреляй, черт побери!

Но Колли не выстрелил, а когда фургон поворачивал налево, на Гиацинтовую, бывший полицейский заметил, что задняя пластина с номерным знаком отсутствует. Интересно, что это за серебристая штуковина на крыше? Что это вообще было?

На противоположной стороне Тополиной улицы мистер и миссис Карвер вбегали на автостоянку у магазина. Джозефсон их почти догнал. Глянув налево и увидев, что красного фургона нет (он как раз исчез за деревьями, скрывающими ту часть Гиацинтовой улицы, что находится к востоку от Тополиной), Брэд остановился, а затем согнулся, уперевшись ладонями в колени и тяжело дыша.

Колли направился к нему, на ходу сунув револьвер за пояс, но не на животе, а на спине, и положил руку на плечо Джозефсона.

– С тобой все в порядке?

Брэд поднял голову и кисло улыбнулся. По лицу его тек пот.

– Возможно.

Колли подошел к желтому грузовику, не упустив из виду и красный детский возок. Внутри возка лежали две неоткрытые банки пепси, рядом с одним из задних колес – шоколадный батончик «Три мушкетера». Кто-то наступил на него и раздавил.

Сзади раздались крики. Колли повернулся и увидел близнецов Ридов. Их лица побледнели, несмотря на летний загар. Смотрели они не на собаку, а на подростка, который лежал на лужайке перед домом номер 240. Близнец со светлыми волосами (это Джим, подумал Колли) заплакал. Черноволосый отступил на шаг, лицо его перекосилось, он наклонился вперед, и его вырвало прямо на босые ноги.

Громко плача, миссис Карвер вынимала сына из кабины грузовика. Мальчишка вопил во весь голос, он обхватил шею матери руками, вцепившись в нее, как пиявка.

– Тихо, тихо, – говорила женщина в джинсовых шортах и застегнутой не на те пуговицы блузке. – Успокойся, дорогой, все кончено. Плохой дядя ушел.

Дэвид Карвер помог дочери вылезти из кабины, обнял ее и поднял на руки.