Буря мечей. Пир стервятников Мартин Джордж

Клеть рывком остановилась. Джон сошел на землю и пошатал Длинный Коготь в ножнах, чтобы потом легче достать его. Слева от него в нескольких ярдах находились ворота, все еще заваленные обломками черепахи, под которыми разлагалась туша мамонта. Среди разбитых бочек, застывшей смолы и выгоревшей травы валялись другие трупы, и на все ложилась тень от Стены. Джон, не желая задерживаться здесь, зашагал к лагерю одичалых. Он прошел мимо мертвого великана с разбитой камнем головой. Ворон выклевывал мозг из расколотого черепа.

— Сноу, — сказала птица, подняв глаза на Джона. — Сноу, Сноу, — повторил ворон, расправил крылья и улетел.

Одинокий всадник выехал из лагеря и двинулся навстречу Джону. Не Манс ли это хочет провести переговоры на ничейной земле? Это облегчило бы дело, хотя легким оно все равно не будет. Но вскоре Джон разглядел, что всадник мал ростом и тучен, разглядел золотые браслеты у него на руках и белую бороду, ниспадающую на широкую грудь.

— Хар-р! — прогремел Тормунд, когда они встретились. — Джон Сноу, ворона. Я уж боялся, мы тебя больше не увидим.

— Не знал, что ты способен чего-то бояться, Тормунд.

— Хорошо сказано, парень, — усмехнулся одичалый. — Я вижу, на тебе снова черный плащ. Мансу это не понравится. Если ты вздумал опять сменить шкуру, полезай лучше обратно на свою Стену.

— Меня прислали для переговоров с Королем за Стеной.

— Переговоры! — засмеялся Тормунд. — Ну и словечко, хар-р! Манс хотел потолковать с вами, это верно, вот только не знаю, захочет ли он говорит с тобой.

— Однако послали именно меня.

— Да уж вижу. Ладно. Хочешь сесть со мной на коня?

— Лучше пойду пешком.

— Задали вы нам жару, ты и твои братья. — Тормунд повернул своего лохматого конька обратно к лагерю. — Отдаю вам должное. Двести наших и дюжина великанов убиты. Сам Мег вошел в эти ваши ворота, да так и не вернулся.

— Он погиб от меча храбреца по имени Донал Нойе.

— Да ну? Он что, лорд был, этот Нойе? Один из ваших рыцарей в блестящих стальных подштанниках?

— Он был кузнец, притом однорукий.

— Однорукий кузнец убил Мега Могучего? Хар-р! Хотел бы я поглядеть на их бой. Манс сложит об этом песню, вот увидишь. — Тормунд снял с седла кожаный мех и откупорил его. — Давай-ка погреемся малость. За Донала Нойе и Мега Могучего. — Он хлебнул и протянул мех Джону.

— За Донала Нойе и Мега Могучего. — В мехе был мед, да такой крепкий, что у Джона заслезились глаза, в носу защипало, а в груди разлился огонь. Хорошо было согреться после ледовой камеры и долгого спуска в клети.

Тормунд забрал мех у Джона, хлебнул еще раз и вытер рот.

— Магнар теннов клялся, что откроет нам ворота и мы пройдем в них с песнями. Всю Стену хвастался свалить.

— Часть ее в самом деле свалилась — ему на голову.

— Хар-р! Ну, я Стира всегда недолюбливал. Когда у человека нет ни бороды, ни волос, ни ушей, его не за что ухватить во время драки. — Тормунд заставлял коня идти медленным шагом, чтобы прихрамывающий Джон мог поспеть за ним. — Что приключилось с твоей ногой?

— Стрела. Думаю, ее послала Игритт.

— Вот эта женщина — в самый раз для тебя. Нынче она тебя целует, а завтра начиняет стрелами.

— Она умерла.

— Да ну? — Тормунд печально покачал головой. — Жаль, жаль. Будь я на десять лет моложе, я бы сам ее украл. Какие волосы! Ну, жаркий огонь и сгорает рано. — Он снова выпил и передал мех Джону. — За Игритт, награжденную поцелуем огня!

— За Игритт, награжденную поцелуем огня.

— Это ты ее убил?

— Мой брат. — Джон так и не узнал, который, и надеялся, что никогда не узнает.

— Проклятые вороны, — как-то даже ласково проворчал Тормунд. — Длинное Копье украл мою дочку, Мунду, мое осеннее яблочко. Прямо из палатки, из-под носу у четверых ее братьев. Торегг, большой олух, все проспал, а Торвинд… ну, не зря ведь его прозвали Смирным. Зато младшенькие задали парню трепку.

— А Мунда?

— Она — моя кровь, — гордо произнес Тормунд. — Она разбила ему губу, откусила половину уха и, как говорят, так расцарапала ему спину, что он плащ надеть не мог. Однако он пришелся ей по нраву — оно и понятно. Ты сам знаешь, что копья у него сроду не было — откуда же, по-твоему, он получил прозвище? Хар-р!

Джон, вопреки всему, не удержался от смеха. Игритт была привязана к Рику Длинное Копье. Джон от души желал ему счастья с дочерью Тормунда. Каждый человек должен быть счастлив, хотя бы немного.

«Ничего ты не знаешь, Джон Сноу», — сказала бы Игритт, но Джон знал, что скоро умрет. «Все люди умирают, — сказал ее голос у него в голове, — и все живые твари, плавают они, летают или бегают. Не важно, когда ты умрешь, — важно как, Джон Сноу». «Легко тебе говорить, — подумал Джон. — Ты погибла в бою, штурмуя вражеский замок, а я умру смертью предателя и убийцы.

И смерть эта не будет легкой, если Манс не прикончит меня своим мечом».

Они уже вступили в лагерь одичалых, и их окружила обычная мешанина палаток, костров и отхожих ям. Дети и козы разгуливали на свободе, в лесу блеяли овцы, на кольях сушились лошадиные шкуры. Ни порядка, ни оборонительных мер, но люди и животные так и кишат повсюду.

На каждого, кто не обращал на Джона внимания, приходилось десять таких, которые бросали свои дела и смотрели на него. Дети у костров, старухи на нартах, пещерные жители с раскрашенными лицами, лазутчики с нарисованными на щитах когтями, змеями и отрубленными головами — все провожали его взглядом. Были среди них и копьеносицы, чьи длинные волосы шевелил пахнущий сосной ветер.

Настоящих холмов здесь не было, но белый шатер Манса стоял на каменистом пригорке у самой опушки леса. Король ждал снаружи, и его потрепанный, черный с красным плащ развевался по ветру. Рядом с ним Джон увидел Харму Собачью Голову, вернувшуюся из своих вылазок вдоль Стены, и Варамира Шестишкурого со своими волками и сумеречным котом.

Увидев, кого прислал Дозор, Харма плюнула, а один из волков Варамира оскалился и зарычал.

— Ты либо очень смел, либо очень глуп, Джон Сноу, — сказал Манс, — если возвращаешься сюда в черном плаще.

— В чем еще мог прийти брат Ночного Дозора?

— Убей его, — посоветовала Харма. — Отошли его труп назад в их клетке и скажи, чтобы они прислали кого-нибудь другого. Его голову я надену на древко своего знамени: предатель ничем не лучше собаки.

— Я говорил тебе, что он притворщик. — Голос Варамира был мягок, но его сумеречный кот плотоядно глядел на Джона своими узкими серыми глазами. — От него всегда плохо пахло.

— Убери когти, зверюга. — Тормунд Великанья Смерть соскочил с коня. — Парень пришел сюда с миром. Если поднимешь на него лапу, я наконец-то справлю себе желанный плащ из кошачьей шкуры.

— Тормунд Любитель Ворон, — фыркнул Харма. — Нечего грозиться попусту, старик.

Колдун, серолицый, сутулый и лысый, похожий на мышь, но с волчьими глазами, сказал Джону:

— Когда конь объезжен, на нем может скакать любой. Когда зверь соединяется с человеком, любой оборотень может войти в него и управлять им. Орелл, живущий в своем орле, стал слаб, и я взял птицу себе. Но переселение — это палка о двух концах. Орелл сейчас сидит во мне и шепчет о том, как тебя ненавидит. А я могу парить над Стеной и видеть орлиными глазами.

— И мы знаем, — сказал Манс. — Мы знали, как мало вас было, когда вы остановили черепаху. Знаем, сколько человек пришло из Восточного Дозора. Знаем, что ваши припасы — смола, масло, стрелы и копья — подходят к концу. Даже лестницы у вас больше нет, а клеть больше десятка не поднимает. Мы знаем — и теперь ты знаешь, что мы знаем. — Он откинул полотнище своего шатра. — Входи. Все остальные пусть ждут снаружи.

— Как, даже я? — сказал Тормунд.

— Ты особенно — как всегда.

В шатре было тепло. Под дымовым отверстием горел маленький костер, и угли тлели на жаровне у груды шкур, на которой лежала бледная, вся в поту Далла. Сестра — Джон вспомнил, что зовут ее Вель — держала ее за руку.

— Я сожалею, что Ярл погиб, — сказал ей Джон.

Вель подняла на него свои бледно-серые глаза.

— Он всегда слишком торопился, взбираясь наверх. — Она не зря запомнилась Джону красавицей, стройная, полногрудая, грациозная даже в покое, с высокими, резко очерченными скулами и толстой медовой косой до пояса.

— Срок Даллы близок, — объяснил Манс. — Они с Вель останутся здесь — они знают, что я намерен сказать.

Джон сохранил на лице ледяную невозмутимость. Достаточно плохо, когда человека убивают в его собственном шатре, придя к нему для переговоров — неужели придется к тому же убить его на глазах у жены, которая вот-вот родит? Джон размял пальцы правой руки. Доспехов на Мансе нет, но и у него на бедре висит меч, а в шатре есть и другое оружие — несколько кинжалов, лук и колчан, копье с бронзовым наконечником, а рядом с ним большой черный… рог.

У Джона перехватило дыхание.

Боевой, громадный рог.

— Да, — сказал Манс. — Рог Зимы, в который некогда протрубил Джорамун, чтобы поднять из земли великанов.

Витой рог был бы не меньше восьми футов длиной, если его распрямить, а в его раструб можно было просунуть руку до локтя. Если это рог зубра, то более крупного зверя на свете еще не бывало. Джону сперва показалось, что он окован бронзой, но потом он разглядел, что обручи на роге золотые. Старое золото, скорее бурое, чем желтое, и густо исписанное рунами.

— Игритт говорила, что вы не нашли его.

— Думаешь, одни вороны умеют лгать? Я полагал, что для бастарда ты неплохой парень, но никогда не доверял тебе. Мое доверие нужно завоевать.

Джон посмотрел ему в глаза.

— Если Рог Джорамуна все это время был у тебя, почему же ты им не воспользовался? Зачем было строить черепаху и посылать теннов, чтобы они убили нас спящими? Если этот рог таков, как поется в песнях, почему бы просто не дунуть в него и не покончить с делом?

Ответила ему Далла, Далла-роженица, лежащая на груде шкур рядом с жаровней.

— Мы, вольный народ, знаем то, о чем вы, поклонщики, позабыли. Короткая дорога не всегда самая безопасная, Джон Сноу. Рогатый Лорд называл колдовство мечом без рукояти — просто так его в руки не возьмешь.

Манс провел рукой по виткам большого рога.

— Никто не выходит на охоту с одной-единственной стрелой в колчане. Я надеялся, что Стир и Ярл захватят твоих братьев врасплох и откроют нам ворота. С помощью ложных атак я увел из замка ваш гарнизон. Боуэн Мурш попался на эту удочку, как я и думал, но ваша куча калек и сирот оказалась упрямее, чем я ожидал. Но не думайте, что вы нас остановили. Правда в том, что вас очень мало, а нас очень много. Я могу продолжать атаку здесь и в то же время послать десять тысяч человек, которые переплывут Тюлений залив на плотах и возьмут Восточный Дозор с тыла. Могу напасть на Сумеречную Башню — уж ее-то окрестности я знаю лучше, чем кто-либо другой. Могу отправить людей с мамонтами раскопать ворота покинутых вами замков — всех сразу.

— Что же тебе мешает? — спросил Джон. Он мог бы извлечь Длинный Коготь прямо сейчас, но хотел послушать, что Манс скажет.

— Кровь, — ответил Манс. — В конце концов мы одержим победу, но потери будут велики, а мой народ и без того довольно страдал.

— Пока что вы не слишком пострадали.

— От вас — да. Но ты видел, что случилось на Кулаке Первых Людей. Ты знаешь, с чем мы имеем дело.

— Иные…

— Чем короче делаются дни и холоднее ночи, тем больше их сила. Сначала они убивают, потом посылают мертвецов убивать своих. Против них не смогли выстоять ни великаны, ни тенны, ни кланы замерзших рек, ни Рогоногие.

— Ни ты?

— Ни я, — с затаенным гневом и горечью признался Манс. — Реймунд Рыжебородый, Баэль Бард, Гендел и Горн, Рогатый Лорд — все они шли на юг, чтобы завоевать его, а я пришел с поджатым хвостом, чтобы укрыться за вашей Стеной. — Он снова погладил рог. — Если я затрублю в Рог Зимы, Стена падет — так по крайней мере говорится в песнях. Многие среди моего народа только этого и хотят…

— Но когда Стена падет, — сказала Далла, — что остановит Иных?

— Мудрая у меня жена, — нежно улыбнулся ей Манс, — настоящая королева. Ступай назад, — сказал он Джону, — и скажи своим, чтобы открыли ворота и пропустили нас. Тогда я отдам им рог, и Стена будет стоять, как стояла, до конца времен.

Открыть ворота и пропустить их. Сказать легко, но что за этим последует? Великаны разобьют лагерь на руинах Винтерфелла, людоеды поселятся в Волчьем лесу, нарты будут ездить по Курганам, и одичалые примутся красть дочерей у корабельщиков и серебряных дел мастеров из Белой Гавани и у рыбачек с Каменного Берега.

— Ты вправду считаешь себя королем? — спросил Джон внезапно.

— На голове у меня никогда не было короны, а под задницей — трона, если ты об этом, — ответил Манс. — Роду я самого что ни на есть низкого, ни один септон не мазал меня елеем, замков у меня нет, и моя королева ходит в шкурах и янтаре вместо шелков и сапфиров. Я сам себе боец, сам себе дурак и сам себе арфист. Королем за Стеной становятся не потому, что им был твой отец. Имя для вольного народа ничего не значит, и им все равно, который из братьев родился первым. Они идут только за воинами. Когда я ушел из Сумеречной Башни, в короли метили пять человек. Одним был Тормунд, другим магнар. Трех остальных я убил, когда они дали понять, что за мной не пойдут.

— Ты умеешь убивать врагов, — напрямик сказал Джон, — но способен ли ты управлять своими друзьями? Если мы вас пропустим, сумеешь ли ты заставить их соблюдать мир и подчиняться законам?

— Чьим законам? Винтерфелла и Королевской Гавани? — засмеялся Манс. — Когда нам понадобятся законы, мы напишем свои. Королевские налоги и королевское правосудие тоже можете оставить себе. Я отдаю вам рог, а не нашу свободу. Колен перед вами мы не преклоним.

— А если мы вам откажем? — Джон не сомневался, что так и будет. Старый Медведь хотя бы выслушал его, хотя очень сомнительно, что он согласился бы пропустить тридцать или сорок тысяч одичалых в Семь Королевств. А Янос Слинт с Аллисером Торне даже и слушать не станут.

— В таком случае Тормунд Великанья Смерть протрубит в Рог Зимы ровно через три дня, на рассвете.

Джон мог бы вернуться назад и рассказать им о роге, но если он оставит Манса в живых, лорд Янос и сир Аллисер сочтут это доказательством того, что он предатель. Тысяча мыслей теснилась у него в голове. Если бы ему удалось как-то повредить этот рог, сломать его… но как следует обдумать это ему помешал низкий звук какого-то другого рога. Манс, тоже услышав его, нахмурился и вышел вон, а Джон последовал за ним.

Снаружи рог был слышнее, и его рев взбудоражил весь лагерь. Трое Рогоногих пробежали мимо с длинными копьями, лошади ржали, великаны перекрикивались на древнем языке, даже мамонты заволновались.

— Рог дозорного, — сказал Тормунд Мансу.

— Что-то надвигается сюда. — Варамир сидел, поджав ноги, на стылой земле, сумеречный кот терся рядом, волки беспокойно кружили, над головой мелькали голубовато-серые крылья. — Оно идет с востока.

«Когда мертвые встают, от стен, кольев и копий нет никакой пользы, — вспомнил Джон. — С мертвыми сражаться нельзя, Джон Сноу. Я это знаю лучше, чем кто бы то ни было».

— С востока? — нахмурилась Харма. — Но мертвецы должны быть позади нас.

— С востока, — подтвердил колдун, — и оно всё ближе.

— Иные? — спросил Джон. Манс потряс головой.

— Иные никогда не приходят при свете дня. — Нарты катились по ничейной земле, их седоки держали наготове копья из заостренной кости. — Куда это они подались, седьмое пекло? — застонал король. — Верни этих дурней назад, Квенн, и подайте мне кто-нибудь лошадь. Кобылу, не жеребца. Доспехи тоже тащите. — Манс бросил подозрительный взгляд на Стену. Там по-прежнему стояли утыканные стрелами соломенные солдаты, но никакого движения не наблюдалось. — Харма, сажай своих на коней. Тормунд, разыщи своих сыновей и обеспечь мне тройное кольцо копейщиков.

— Сейчас. — Тормунд зашагал прочь.

— Я вижу их, — закрыв глаза, сказал похожий на мышь колдун. — Они идут вдоль ручьев, по звериным тропам.

— Кто это?

— Люди. Конница. Одни одеты в сталь, другие в черное.

— Вороны, — как проклятие, произнес Манс. — Стало быть, мои бывшие братья хотят застать меня врасплох, напав на меня во время переговоров? — бросил он Джону.

— Если они и задумали атаку, то мне об этом не сказали. — Джон в это не верил. У лорда Яноса не хватило бы людей для нападения на лагерь одичалых. Кроме того, Слинт находится по ту сторону Стены, а ворота завалены щебнем. Слинт задумал совсем другую предательскую каверзу — это не он.

— Если ты снова лжешь мне, живым отсюда не уйдешь, — предупредил Манс. Ему привели лошадь и принесли доспехи. Люди в лагере бежали кто куда — одни как будто готовились штурмовать Стену, другие уходили в лес, женщины гнали собачьи упряжки на восток, мамонты топали на запад. Джон достал из-за плеча Длинный Коготь, и тут из леса, в трехстах ярдах от них, показалась тонкая шеренга разведчиков в черных кольчугах, черных полушлемах и черных плащах. Манс, наполовину одетый в доспехи, тоже обнажил меч. — Ты, само собой, ничего не знал об этом? — холодно спросил он Джона.

Медленно, как мед в холодное утро, разведчики приближались к лагерю, пробираясь через заросли дрока, корни деревьев и камни. Одичалые ринулись им навстречу с боевым кличем, размахивая дубинками, бронзовыми мечами и копьями с кремневыми наконечниками. «Много шуму, натиск и красивая быстрая смерть», — так говорят в Дозоре о способе одичалых воевать.

— Думай как хочешь, — сказал Джон Королю за Стеной, — но я и правда ничего не знал.

Харма пронеслась мимо них во главе тридцати всадников. Впереди нее везли на копье мертвую собаку, из которой капала кровь. Как вихрь, врезалась Харма в черную шеренгу.

— Может, ты и не врешь, — сказал Манс наблюдая за ней. — Эти, похоже, из Восточного Дозора, моряки на конях. У Коттера Пайка всегда было больше отваги, чем здравого смысла. Он взял Костяного Лорда у Бочонка и, как видно, задумал проделать то же самое со мной. Если так, то он глуп. У него не хватит людей…

— Манс! — крикнул разведчик одичалых, появившись из леса на взмыленном коне. — Манс, их много, они окружают нас, все в железе, целое войско Железных Людей!

Манс, выбранившись, вскочил на коня.

— Варамир, останься тут и присмотри за Даллой. И за этой вороной тоже приглядывай. — Король указал мечом на Джона. — Если побежит, разорви ему глотку.

— Будет сделано. — Колдун был на голову ниже Джона и слабосилен, зато его кот мог разделаться с человеком одной лапой. — Они и с севера идут, — сказал Варамир Мансу. — Ступай скорее.

Манс надел свой шлем с вороньими крыльями. Люди его тоже садились по коням.

— Стройся клином, — скомандовал им Манс. Но когда он, пришпорив свою кобылу, помчался на черных разведчиков, его отряд потерял всякую видимость строя.

Джон с мыслью о Роге Зимы шагнул к шатру, но сумеречный кот, мотая хвостом, загородил ему дорогу. Зверь раздувал ноздри, и с его клыков текла слюна. Он чует мой страх, подумал Джон. Эх, Призрака бы сюда! Двое волков с ворчанием зашли ему за спину.

— Знамена, — пробормотал Варамир. — Я вижу золотые знамена… — Мимо, трубя, протопал мамонт. В деревянной башенке у него на спине сидело полдюжины лучников. — Король…

Выговорив это, колдун запрокинул голову и завизжал.

Исполненный муки звук резал уши. Варамир упал, корчась на земле, кот присоединился к его воплю, и высоко-высоко в восточном небе, на фоне гряды туч, Джон увидел орла — горящего орла. Птица, охваченная красно-золотым пламенем, отчаянно била крыльями, как бы стремясь спастись от боли, и поднималась все выше и выше.

На крик из шатра выбежала белая как мел Вель.

— Что случилось? — Волки Варамира сцепились друг с другом, сумеречный кот умчался в лес, но сам колдун все еще корчился на земле. — Что это с ним? — в ужасе воскликнула Вель. — Где Манс?

— Вон там, — показал Джон. — Он сражается. — Король, сверкая мечом, уже бросил свой корявый клин на врага.

— Нашел время! У Даллы началось.

Разведчики разбегались перед окровавленной собакой Хармы. Одичалые с криками рубили воинов в черном, оттесняя их в лес, но из-за деревьев уже показалась другая конная колонна — тяжелая рыцарская конница. Харма спешно перестроилась, разворачиваясь навстречу им, но половина ее людей уже ускакала слишком далеко вперед.

Кругом раздавались громкие медные голоса труб. У одичалых труб нет, только рога. Вольный народ, знающий это не хуже Джона, пришел в смятение — одни бежали к месту битвы, другие отступали прочь. Мамонт топтал стадо овец, которых трое мужчин пытались отогнать на запад. Одичалые строились в ряды под бой барабанов, но делали это с запозданием и слишком медленно. Враг выходил из леса с востока, с северо-востока и с севера — три колонны тяжелой конницы, мерцающих темной сталью и блистающих яркими камзолами. Эти в отличие от разведчиков не были людьми Восточного Дозора. Это была армия. Король! Джон растерялся не меньше, чем одичалые. Робб вернулся на Север? Или мальчишка на Железном Троне наконец-то пошевелился?

— Ты бы лучше вернулась в шатер, — сказал он Вель.

Одна колонна сомкнулась вокруг отряда Хармы Собачьей Головы. Другая смяла флаг копейщиков Тормунда, которых он и его сыновья безуспешно пытались развернуть. Но великаны уже садились на своих мамонтов, и боевые скакуны рыцарей визжали и шарахались при виде этих живых гор. Женщины и дети сотнями бежали от боя, попадая под копыта своих же конников. Нарты какой-то старухи наскочили на трое других, и все упряжки перепутались.

— Боги, — шептала Вель, — боги, что они делают?

— Ступай в шатер к Далле — тут опасно. — Внутри тоже не слишком безопасно, но ей незачем об этом знать.

— Мне надо найти повитуху.

— Повитухой будешь ты. Я побуду здесь, пока Манс не вернется. — Джон потерял было Манса из виду, но теперь снова нашел — тот прорубал себе дорогу через гущу вражеской кавалерии. Мамонты разметали среднюю колонну, но две другие смыкались, словно клещи. Какие-то лучники на восточном краю лагеря пускали в палатки огненные стрелы. Мамонт хоботом выхватил рыцаря из седла и отшвырнул футов на сорок. Одичалые с воплями неслись мимо Джона — женщины, дети, а порой и мужчины. Некоторые бросали на него злобные взгляды, но Джон держал в руке Длинный Коготь, и никто его не задевал. Даже Варамир на четвереньках уползал прочь.

Из леса появлялось все больше людей — не только рыцари, но и вольные всадники, и конные лучники, и латники в круглых шлемах, десятки и сотни человек. Над ними реяли знамена. Из-за ветра Джон не мог различить эмблем, но все же видел мельком морского конька, стаю птиц, цветочный венок. И море, целое море желтых знамен с красной эмблемой — чей это герб?

Одичалые оказывали отчаянное сопротивление на востоке, и севере, и северо-востоке, но неприятель сминал их без труда. Превосходящая численность вольного народа теряла всякое значение против стальных доспехов и тяжелых коней. Джон увидел, как Манс привстал на стремена в самой гуще боя, приметный из-за своего черно-красного плаща и шлема с крыльями ворона. Видя его поднятый меч, одичалые устремились к нему, но рыцарский клин налетел на них с копьями, мечами и длинными топорами. Кобыла Манса поднялась на дыбы, копье пронзило ей грудь, и стальная волна накрыла всадника.

Это конец, понял Джон. Одичалые обратились в бегство, бросая оружие — Рогоногие, пещерные жители и тенны в бронзовой чешуе. Манс исчез, голова Хармы торчала на чьем-то копье, ряды Тормунда смешались. Только великаны на мамонтах еще держались — волосатые острова в море красной стали. Огонь перекидывался с палатки на палатку, зажигая сосны. Из дыма показался еще один клин одетых в доспехи всадников с особенно большими, королевскими знаменами. На одном, желтом, с длинными фестонами, рдело горящее сердце, на другом, цвета кованого золота, гарцевал черный олень.

Роберт, на один безумный миг подумал Джон, вспомнив беднягу Оуэна, но трубы запели снова, и рыцари двинулись в атаку с кличем:

— Станнис! Станнис! СТАННИС!

Джон отвернулся и ушел в шатер.