Игра престолов. Битва королей Мартин Джордж

– Да чего она стоит, твоя клятва? – презрительно проворчал сир Кортни. – На тебе разноцветный плащ – тот самый, который дал тебе Ренли, когда ты поклялся в верности ему. Если он мертв, почему ты жив? То же самое я спрашиваю у вас, сир, – обратился он к Гюйарду Морригену. – Вы ведь Гюйард Зеленый из Радужной Гвардии? И тоже клялись отдать жизнь за своего короля? Будь у меня такой плащ, я стыдился бы носить его.

– Радуйся, что у нас мирные переговоры, Пенроз, – взъярился Морриген, – не то я отрезал бы тебе язык за такие слова.

– И похоронил бы его заодно со своим мужским признаком?

– Довольно! – сказал Станнис. – Владыка Света покарал моего брата смертью за его измену. Кто совершил это, не имеет значения.

– Для вас, возможно, и не имеет. Я выслушал ваше предложение, лорд Станнис, – теперь выслушайте мое. – Сир Кортни снял с руки перчатку и бросил ее прямо в лицо королю. – Вызываю вас на поединок. Оружие назовите сами – мечи, копья, что угодно. Если же вы боитесь сами выйти против старика со своим волшебным мечом, рискнув королевской шкурой, назовите своего бойца – и я брошу вызов ему. – Рыцарь метнул уничтожающий взгляд на Гюйарда Морригена и Брюса Карона. – Любой из этих щенков подойдет в самый раз.

Сир Гюйард Морриген потемнел от гнева.

– Я подниму перчатку, если будет угодно королю.

– Я тоже. – Брюс Карон смотрел на Станниса. Король скрипнул зубами.

– Нет.

Сира Кортни это не удивило.

– В чем вы сомневаетесь, милорд, – в правоте своего дела или в силе своей руки? Или вы боитесь, что я помочусь на ваш меч и он погаснет?

– А вы, я вижу, за дурака меня держите, сир? У меня двадцать тысяч человек. Вы осаждены с суши и с моря. С чего мне выходить на поединок, если победа и так будет за мной? – Король погрозил рыцарю пальцем. – Предупреждаю вас: если вы вынудите меня брать мой замок штурмом, пощады не ждите. Я перевешаю вас всех до единого, как изменников.

– Это уж как богам будет угодно. Штурмуйте, милорд, – только вспомните прежде, как этот замок называется. – Сир Кортни дернул поводья и поехал обратно к воротам.

Станнис, помолчав, тоже повернул коня и поехал в свой лагерь. Остальные последовали за ним.

– При штурме этих стен погибнут тысячи, – заволновался престарелый лорд Эстермонт, дед короля с материнской стороны. – Уж лучше рискнуть чьей-то одной жизнью, разве нет? Дело наше правое, и боги наверняка даруют победу нашему бойцу.

Не боги, а бог, старик, заметил про себя Давос. Ты забываешь – теперь он у нас только один, Мелисандрин.

– Я сам охотно принял бы вызов, – сказал сир Джон Фоссовей, – хотя владею мечом и вполовину не так хорошо, как лорд Карон или сир Гюйард. Ренли не оставил в Штормовом Пределе ни одного именитого рыцаря. Гарнизонная служба – это для стариков и зеленых юнцов.

– Легкая победа, – согласился лорд Карон. – А какая слава – завоевать Штормовой Предел одним ударом!

Станнис метнул на них гневный взгляд.

– Стрекочете как сороки, а смысла в ваших речах еще меньше. Я требую тишины. – Он остановил взор на Давосе. – Поезжайте рядом со мной, сир. – Пришпорив коня, король отделился от свиты – только Мелисандра не отставала от него, держа в руке стяг, где пылало огненное сердце с коронованным оленем внутри – словно его проглотили целиком.

От Давоса не укрылись взгляды, которыми обменялись лорды и рыцари, когда он проехал мимо них, повинуясь приказу короля. У них-то в гербе не луковица – они происходят из древних, покрытых славой домов. «Ренли уж точно никогда не унижал их так, – подумал Давос. – Младший из Баратеонов обладал даром изящной учтивости, которого его брат, увы, лишен напрочь».

Конь Давоса поравнялся с королевским, и он перешел на медленный шаг.

– Ваше величество. – Вблизи вид у Станниса был еще хуже, чем издали. Лицо осунулось, и под глазами пролегли темные круги.

– Контрабандист должен хорошо разбираться в людях. Какого ты мнения о сире Кортни Пенрозе?

– Упорный человек, – осторожно ответил Давос.

– Я бы сказал, что ему не терпится умереть. Он швырнул мое прощение мне в лицо – а в придачу свою жизнь и жизнь каждого человека внутри этих стен. Поединок, подумать только! – презрительно фыркнул король. – Не иначе как он принимает меня за Роберта.

– Скорее всего он просто отчаялся. На что ему еще надеяться?

– Надеяться не на что. Замок падет – но как сделать это побыстрее? – Станнис задумался, и Давос расслышал сквозь перестук копыт, как он скрипнул зубами. – Лорд Алестер советует привезти сюда старого лорда Пенроза, отца сира Кортни. Ведь ты его знаешь, не так ли?

– Когда я был вашим послом, лорд Пенроз принял меня любезнее, чем большинство других. Он человек преклонных лет, государь, дряхлый и хворый.

– Флорент положит конец его хворям. На глазах у сына, с веревкой на шее.

Людям королевы перечить было опасно, но Давос поклялся всегда говорить королю правду.

– Я думаю, это дурное дело, государь мой. Сир Кортни скорее позволит своему отцу умереть, чем предаст его. Нам это ничего не даст, кроме бесчестья.

– Какого еще бесчестья? – ощетинился король. – Ты хочешь, чтобы я щадил изменников?

– Тех, кто едет позади, вы пощадили.

– Ты упрекаешь меня за это, контрабандист?

– Я никогда не посмел бы. – Давос испугался, что зашел слишком далеко, а король не уступал:

– Ты ценишь этого Пенроза выше, чем моих лордов-знаменосцев. Почему?

– Он хранит свою веру.

– Дурацкую веру в мертвого узурпатора.

– Да – однако хранит.

– А те, что позади, выходит, нет?

Давос сказал слишком много, чтобы стесняться.

– В прошлом году они были людьми Роберта. Одну луну назад – людьми Ренли. Нынче утром они ваши. Чьими они будут завтра?

Станнис ответил на это внезапным смехом – грубым и презрительным.

– Видишь, Мелисандра? Мой Луковый Рыцарь всегда говорит мне правду.

– Вы хорошо его знаете, ваше величество, – сказала красная женщина.

– Мне очень не хватало тебя, Давос. Это верно, они сплошь изменники – твой нюх тебя не обманул. И даже в измене своей они непостоянны. Сейчас они нужны мне, но ты-то знаешь, как мне претит прощать такую сволочь, хотя я наказывал лучших людей за меньшие преступления. Ты в полном праве упрекать меня, сир Давос.

– Вы сами вините себя больше, чем когда-либо смел я, ваше величество. Эти знатные лорды нужны вам, чтобы завоевать трон…

– Поэтому приходится смотреть на них сквозь пальцы, – угрюмо улыбнулся король.

Давос безотчетно потрогал искалеченной рукой ладанку у себя на шее, нащупав косточки внутри. Его удача.

Король заметил это.

– Они еще там, Луковый Рыцарь? Ты их не потерял?

– Нет.

– Зачем ты хранишь их? Мне часто бывало любопытно.

– Они напоминают мне, кем я был и откуда вышел. Напоминают о вашем правосудии, мой король.

– Да, я рассудил справедливо. Хороший поступок не может смыть дурного, как и дурной не может замарать хороший. И за тот, и за другой положена своя награда. Ты был героем, но и контрабандистом тоже. – Станнис оглянулся на лорда Флорента и прочих, радужных рыцарей, перевертышей, следующих за ними на расстоянии. – Прощенным мною лордам не мешало бы поразмыслить над этим. Немало хороших людей сражаются на стороне Джоффри из ложной веры в то, что истинный король – он. Северяне полагают таковым же Робба Старка. Но эти лорды, собравшиеся под знамя моего брата, знали, что он узурпатор. Они повернулись спиной к своему истинному королю потому лишь, что мечтали о власти и славе, и я узнал им цену. Да, я простил их – но ничего не забыл. – Станнис помолчал, размышляя о грядущем правосудии, и неожиданно спросил: – Что говорят в народе о смерти Ренли?

– Горюют. Люди любили вашего брата.

– Дураки всегда дураков любят. Но я тоже скорблю о нем. О мальчике, которым он был, – не о мужчине, в которого он вырос. А что говорят о кровосмесительном блуде Серсеи?

– В нашем присутствии они кричали «да здравствует король Станнис». Я не поручусь за то, что они говорили после нашего отплытия.

– По-твоему, они не поверили?

– В бытность свою контрабандистом я убедился, что одни люди верят всему, а другие – ничему. Нам встречались и те, и другие. В народе ходит и другой слух…

– Да, – оборвал Станнис. – Будто Серсея наставила мне рога, привязав к каждому дурацкий бубенец. И дочь моя рождена от полоумного шута! Басня столь же гнусная, как и нелепая. Ренли бросил ее мне в лицо во время переговоров. Надо быть таким же безумным, как Пестряк, чтобы поверить в это.

– Может быть, государь… но верят они в эту историю или нет, рассказывается она с большим удовольствием. – Во многие места она добралась раньше них, испортив их собственный правдивый рассказ.

– Роберт мог помочиться в чашу, и люди назвали бы это вином – я же предлагаю им ключевую воду, а они морщатся подозрительно и шепчут друг другу, что у нее странный вкус. – Станнис скрипнул зубами. – Скажи им кто-нибудь, что я превратился в вепря, чтобы убить Роберта, они бы и в это поверили.

– Рты им не заткнешь, государь, – но, когда вы отомстите истинным убийцам своего брата, страна убедится в лживости подобных россказней.

Станнис слушал его невнимательно, думая о своем.

– Я не сомневаюсь, что Серсея приложила руку к смерти Роберта. Да, он будет отомщен – и Нед Старк тоже, и Джон Аррен.

– И Ренли? – выпалил Давос не подумав.

Король долго молчал, а потом сказал очень тихо:

– Иногда это снится мне. Смерть Ренли. Зеленый шатер, свечи, женский крик. И кровь. – Станнис опустил глаза. – Я был еще в постели, когда он погиб. Спроси своего Девана – он пытался разбудить меня. Рассвет был близок, и мои лорды волновались. Мне следовало уже сидеть на коне, одетому в доспехи. Я знал, что Ренли атакует при первом свете дня. Деван говорит, что я кричал и метался, но что с того? Мне снился сон. Я был у себя в шатре, когда Ренли умер, и когда я проснулся, руки мои были чисты.

Сир Давос Сиворт ощутил зуд в своих отрубленных пальцах. «Что-то тут нечисто», – подумал бывший контрабандист, однако кивнул и сказал:

– Конечно.

– Ренли предложил мне персик. На переговорах. Он смеялся надо мной, подзуживал меня, угрожал мне – и предложил мне персик. Я думал, он хочет вынуть клинок, и схватился за свой. Может, он того и добивался – чтобы я проявил страх? Или это была одна из его бессмысленных шуток? Может, в его словах о сладости этого персика был какой-то скрытый смысл? – Король тряхнул головой – так собака встряхивает кролика, чтобы сломать ему шею. – Только Ренли мог вызвать у меня такое раздражение с помощью безобидного плода. Он сам навлек на себя беду, совершив измену, но я все-таки любил его, Давос. Теперь я это понял. Клянусь, я и в могилу сойду, думая о персике моего брата.

Они уже въехали в лагерь, следуя мимо ровных рядов палаток, реющих знамен, составленных вместе щитов и копий. Ядреный дух лошадиного навоза смешивался с запахом дыма и жареного мяса. Станнис краткой фразой отпустил лорда Флорента и остальных, приказав им через час собраться у него в шатре на военный совет. Они склонили головы и разъехались в разные стороны, а Давос с Мелисандрой проехали за королем к его шатру.

Шатер был велик, поскольку в нем проводились советы, но роскошью отнюдь не блистал. Простая солдатская палатка из плотного холста, выкрашенного в темно-желтый цвет, который мог сойти за золотой. Только знамя на серединном шесте указывало, что это королевская резиденция, да еще стража – люди королевы, опершиеся на длинные копья, с пылающими сердцами на груди.

Подоспели грумы, чтобы помочь им спешиться. Один из часовых освободил Мелисандру от ее громоздкого штандарта, вогнав древко глубоко в рыхлую землю. Деван стоял у входа, приготовясь поднять полотнище для короля. Рядом с ним стоял оруженосец постарше. Станнис, сняв с себя корону, вручил ее Девану.

– Подай нам две чаши холодной воды. Давос, пойдем со мной. За вами, миледи, я пришлю, когда вы мне понадобитесь…

– Да, ваше величество, – с поклоном ответила Мелисандра.

После яркого утра шатер показался Давосу холодным и темным. Станнис сел на простой походный табурет и указал Давосу другой.

– Когда-нибудь я сделаю тебя лордом, контрабандист, – хотя бы в пику Селтигару и Флоренту, но ты мне за это спасибо не скажешь. Придется тебе тогда торчать на этих советах и притворяться, что внимательно слушаешь, как регочут эти мулы.

– Зачем вы созываете их, раз от них нет никакого проку?

– Мулы любят собственный голос – почему бы и нет? Лишь бы тащили мою повозку. Бывает, кто и полезную мысль выскажет в кои-то веки. Сегодня, полагаю, этого не произойдет – ага, вот твой сын несет нам воду.

Деван поставил поднос на стол и наполнил две глиняные чаши. Король бросил в свою щепотку соли, Давос стал пить просто так, жалея, что это не вино.

– Вы говорили о вашем совете.

– Сейчас я скажу тебе, как все будет. Лорд Веларион предложит мне штурмовать замок на рассвете, с крючьями и лестницами против стрел и кипящего масла. Молодые мулы сочтут эту мысль великолепной. Эстермонт будет за то, чтобы уморить их голодом, как Тирелл и Редвин пытались уморить меня. Это может затянуться на целый год, но старые мулы терпеливы. Лорд Карол и прочие, любящие лягаться, захотят поднять перчатку сира Кортни и рискнуть всем в единоборстве – каждый из них уже воображает, что станет моим бойцом и покроет себя неувядаемой славой. – Король допил свою воду. – А что ты посоветовал бы мне, контрабандист?

Давос подумал немного и ответил:

– Идти на Королевскую Гавань.

– И оставить Штормовой Предел в руках неприятеля? – фыркнул король.

– Сир Кортни не в силах причинить вам вред в отличие от Ланнистеров. Осада может затянуться надолго, поединок – дело рискованное, а штурм будет стоить вам тысяч жизней без верной надежды на успех. Да и нужды в нем нет. Когда вы низложите Джоффри, этот замок отойдет к вам вместе со всеми остальными. В лагере говорят, что лорд Тайвин Ланнистер двинулся на запад – спасать Ланниспорт от северян.

– Твой отец замечательно умен, Деван, – сказал король стоящему подле мальчику. – Он заставляет меня пожелать, чтобы мне служило побольше контрабандистов и поменьше лордов. Но в одном ты заблуждаешься, Давос. Нужда есть. Если я оставлю Штормовой Предел невзятым у себя в тылу, все скажут, что я здесь потерпел поражение. А этого я допустить не могу. Ко мне не питают любви, как питали к моим братьям. За мной идут потому, что боятся меня, а поражение убивает страх. Замок должен быть взят. – Челюсти короля двинулись из стороны в сторону. – И быстро. Доран Мартелл созвал свои знамена и укрепил горные перевалы. Его дорнийцы готовы ринуться на Марки. Да и Хайгардену далеко еще не конец. Брат оставил у Горького Моста основную часть своего войска – около шестидесяти тысяч пехоты. Я послал женина брата сира Эррола с сиром Парменом Крейном взять этих солдат под мою руку, но они так и не вернулись. Боюсь, что сир Лорас Тирелл добрался до Горького Моста раньше моих посланников и забрал пехоту себе.

– Тем больше причин взять Королевскую Гавань как можно скорее. Салладор Саан говорил мне…

– У Салладора Саана на уме одно – золото! – вспылил Станнис. – Он только и мечтает о сокровищах, которые, по его мнению, лежат под Красным Замком. Слышать о нем не желаю. В день, когда мне вздумается держать совет с лиссенийским пиратом, я сниму с себя корону и надену черное. – Рука короля сжалась в кулак. – Чего ты хочешь, контрабандист, – служить мне или раздражать меня своими поперечными словами?

– Я ваш, – сказал Давос.

– Тогда слушай. Помощник сира Кортни лорд Медоуз – кузен Фоссовеев, двадцатилетний юнец. Если с Пенрозом что-то приключится, командование Штормовым Пределом перейдет к этому сопляку, и его кузены полагают, что он мои условия примет и замок сдаст.

– Я помню другого сопляка, командовавшего Штормовым Пределом, – ему в ту пору тоже было немногим больше двадцати.

– Лорд Медоуз не такой твердолобый упрямец, каким был я.

– Упрямец или трус – какая разница? Сир Кортни Пенроз жив и здоров.

– Как и мой брат перед смертью. Ночь темна и полна ужасов, Давос.

У Давоса встали дыбом волосы на затылке.

– Я не понимаю вас, милорд.

– Мне и не нужно, чтобы ты меня понимал, – мне нужно, чтобы ты послужил мне. Не пройдет и суток, как сир Кортни умрет. Мелисандра видела это в пламени грядущего – и умрет он, само собой, не в рыцарском единоборстве. – Станнис протянул свою чашу, и Деван снова наполнил ее водой. – Пламя не лжет. Смерть Ренли она тоже видела, еще на Драконьем Камне, и сказала об этом Селисе. Лорд Веларион и твой друг Салладор Саан хотели, чтобы я дал сражение Джоффри, но Мелисандра сказала, что если я отправлюсь к Штормовому Пределу, то лучшая часть войска моего брата перейдет ко мне, – и была права.

– Н-но ведь лорд Ренли пришел сюда только потому, что вы осадили замок. Он шел на Королевскую Гавань и готов был…

– Шел, готов был – это все в прошлом времени, – хмуро проворчал Станнис. – Что сделано, то сделано. Он явился сюда со своими знаменами и своими персиками, чтобы встретить свою судьбу… к счастью для меня. Мелисандра видела в пламени и другое – день, когда Ренли в своих зеленых доспехах разбил мое войско у Королевской Гавани. Если бы я встретился с братом там, погибнуть бы мог я, а не он.

– Вы могли бы объединиться с ним и свергнуть Ланнистеров, – возразил Давос. – И если она видела два разных будущих, оба они не могут быть правдой.

Король поднял вверх палец.

– А вот тут ты ошибаешься, Луковый Рыцарь. Не всякий огонь отбрасывает одну тень. Стань ночью перед костром – сам увидишь. Огонь танцует и движется, не зная покоя. Тени перемещаются, длинные и короткие – на каждого человека приходится целая дюжина. Одни просто слабее других, только и всего. Человек и в будущем отбрасывает тень – одну или несколько, и Мелисандре видны они все. Я знаю, Давос, ты не любишь эту женщину, я ведь не слепой. И мои лорды ее не любят. Эстермонт считает огненное сердце дурным знаком и хотел бы сражаться под королевским оленем, как в старину. Сир Гюйард говорит, что эта женщина не должна нести мое знамя. Другие шепчутся, что ей не место в военном совете, что ее надо отправить обратно в Асшай, что грешно оставлять ее в моем шатре на ночь. Они шепчутся, а она делает свое дело.

– Какое? – спросил Давос, боясь услышать ответ.

– Нужное мне. А ты готов исполнить свое?

– Приказывайте. – Давос облизнул губы. – Что я должен сделать?

– Ничего такого, чего не делал бы раньше. Провести лодку в замок под покровом ночи, только и всего. Сможешь?

– Да. Этой ночью?

Станнис коротко кивнул:

– Маленькую лодку, не «Черную бету». Никто не должен знать об этом.

Давос хотел возразить. Он теперь рыцарь, не контрабандист, а наемным убийцей и вовсе никогда не был. Но слова застряли у него в горле. Это ведь Станнис, его господин и повелитель, которому он обязан всем, что имеет. Да и о сыновьях надо подумать. Боги праведные, что она сделала с ним?

– Ты молчишь, – заметил Станнис.

«И правильно делаю», – подумал Давос, однако сказал:

– Государь, замок должен стать вашим, теперь я это понимаю, но ведь есть же другие способы. Более чистые. Позвольте сиру Кортни оставить бастарда при себе, и он наверняка сдастся.

– Этот мальчик нужен мне, Давос. Нужен. Мелисандра и это видела в пламени.

Давос лихорадочно подыскивал другой выход.

– В Штормовом Пределе нет рыцаря, который способен справиться с сиром Гюйардом, лордом Кароном и сотней других, присягнувших вам. Этот поединок… быть может, сир Кортни просто ищет способа сдаться с честью? Даже если это будет стоить ему жизни?

Тревожная мысль прошла по лицу короля, как облако.

– Скорее всего тут кроется какое-то вероломство. Поединка не будет. Сир Кортни умер еще до того, как бросил свою перчатку. Пламя не лжет, Давос.

«Однако для того, чтобы его правда подтвердилась, нужен я». Давно уже Давос Сиворт не чувствовал такой печали.

Это чувство не прошло и тогда, когда он снова пустился через залив Губительные Валы на утлой лодчонке с черным парусом. Небо осталось прежним, и море тоже. Та же соль висела в воздухе, и волны плескались у борта так же, как ему помнилось. Тысяча костров мерцала у стен замка, как костры Тирелла и Редвина шестнадцать лет назад, но все остальное переменилось.

«В прошлый раз я вез в Штормовой Предел жизнь, принявшую вид луковиц, – теперь везу смерть в виде Мелисандры из Асшая». Шестнадцать лет назад паруса скрипели и щелкали при каждом порыве ветра, пока он не опустил их и не перешел на обмотанные тряпками весла, – но и тогда сердце у него трепыхалось. Однако люди на галеях Редвина за долгий срок утратили бдительность, и Давос прошел через их кордон, как по черному шелку. Теперь все корабли на море принадлежали Станнису, и опасность исходила только от часовых на стенах замка, но Давос все равно был напряжен, как тетива лука.

Мелисандра съежилась на скамейке в темно-красном плаще, окутывающем ее с головы до пят, лицо бледным пятном маячило под капюшоном. Давос любил море. Ему лучше спалось, когда палуба покачивалась под ним, и пение ветра в снастях было для него слаще звуков самого искусного арфиста. Но в эту ночь даже море не приносило ему утешения.

– От вас пахнет страхом, сир рыцарь, – тихо молвила красная женщина.

– Кто-то сказал мне, что ночь темна и полна ужасов. Нынче ночью я не рыцарь – я снова Давос-контрабандист. Жаль только, что вы не луковица.

– Так это меня вы боитесь? – засмеялась она. – Или того, что нам предстоит?

– Вам, а не нам. Я в этом деле не участник.

– Но парус поставила ваша рука, и она держит руль.

Давос молча держался своего курса. Берег здесь щерился скалами, поэтому он взял мористее, ожидая прилива, чтобы повернуть. Штормовой Предел остался далеко позади, но красную женщину это, видимо, не беспокоило.

– Скажите, Давос Сиворт, – вы хороший человек?

Разве стал бы хороший человек заниматься таким делом?

– Человек, как все прочие, – ответил он. – Я добр к своей жене, но знавал и других женщин. Стараюсь быть хорошим отцом своим сыновьям, помочь им обрести место в этом мире. Да, я нарушал законы, но до этой ночи ни разу не чувствовал, что делаю зло. Пожалуй, во мне всего намешано поровну, миледи, – и хорошего, и плохого.

– Серый человек. Не белый и не черный, того и другого понемногу. Так, сир Давос?

«А если и так, то что? Мне сдается, большинство людей и есть серые».

– Если половина лука почернела от гнили, мы говорим, что лук гнилой. Человек либо хорош, либо плох.

Костры позади превратились в тусклое зарево на черном небе, и земля почти скрылась из виду. Пришло время поворачивать назад.

– Поберегите голову, миледи. – Давос налег на руль, и лодка сделала поворот, взрезая черную воду. Мелисандра пригнулась под реем, держась рукой за планшир, спокойная, как всегда. Казалось, что в замке непременно должны услышать шум, производимый треском дерева, хлопаньем паруса и плеском воды, – но Давос знал, что это не так. Рокот волн, бьющих о скалы, – вот и все, что проникает за массивную морскую стену Штормового Предела, да и то слабо.

Рябь потянулась за ними, когда они двинулись к берегу.

– Мы говорили о мужчинах, – сказал Давос. – С луком тоже все ясно. Ну а женщины как же? Это и к ним относится? Вот вы, миледи, хорошая или плохая?

– Ну что ж, – усмехнулась она, – я тоже рыцарь своего рода, достойный сир. Рыцарь света и жизни.

– Однако нынче собираетесь убить человека – как убили мейстера Крессена.

– Ваш мейстер сам отравился. Он хотел отравить меня, но меня охраняла высшая сила, а его – нет.

– А Ренли Баратеона кто убил?

Она повернула голову. Ее глаза в тени капюшона светились, как тусклые красные свечи.

– Не я.

– Лжете. – Теперь Давос был в этом уверен. Мелисандра засмеялась снова.

– Вы блуждаете во мраке, сир Давос.

– Оно и к лучшему. – Давос указал на далекие огни Штормового Предела. – Чувствуете, какой ветер холодный? Часовые на стенах будут жаться поближе к своим факелам. Немного тепла, немного света – это утешительно в столь бурную ночь. Но снег ослепит их, и они нас не заметят. – (Надеюсь.) – Сейчас нас защищает бог тьмы, миледи, – даже и вас.

Ее глаза вспыхнули чуть ярче.

– Не произносите этого имени, сир, и да не глянет на нас его черное око. Он никого не может защитить, ручаюсь вам. Он враг всего живого. Вы сами сказали: нас скрывают факелы, то есть огонь – сияющий дар Владыки Света.

– Будь по-вашему.

– Не по-моему, но так, как хочет Он.

Ветер переменился – Давос видел это по колебаниям черного паруса. Он взялся за фалы.

– Помогите мне спустить парус. Остаток пути пройдем на веслах.

Вместе они убрали парус, стоя в раскачивающейся лодке, и Давос, опустив весла в бурную черную воду, спросил:

– А кто вез вас к Ренли?

– В этом не было нужды. Его ничто не защищало. Но Штормовой Предел – древняя крепость, и его камни напитаны чарами. Сквозь эти темные стены не пройдет ни одна тень – старые чары давно забыты, но действуют до сих пор.

– Тень? – По телу Давоса прошли мурашки. – Но тень – порождение тьмы.

– Вы невежественнее, чем малый ребенок, сир рыцарь. Во тьме нет теней. Тени – слуги света, дети солнца. Чем ярче пламя, тем они темнее.

Давос, нахмурясь, велел ей замолчать. Они приблизились к берегу, и над водой послышались голоса. Давос греб, и тихий плеск его весел терялся в грохоте прибоя. С моря Штормовой Предел защищал белый меловой утес – он круто вставал из воды, в полтора раза выше массивной крепостной стены наверху. В утесе зияла трещина – туда-то и правил Давос, как шестнадцать лет назад. Трещина вела в пещеру под замком, где штормовые лорды в старину построили пристань.

Этот канал, проходимый только во время прилива, был очень коварен, но Давос не забыл былых контрабандистских навыков. Он ловко провел лодку между острыми скалами, и скоро перед ними разверзлось устье пещеры. Он позволил волнам внести лодку внутрь – они швыряли ее туда-сюда и промочили его с Мелисандрой насквозь. Каменный палец в кольце пены высунулся из мрака, и Давос едва успел оттолкнуться веслом.

Они прошли в пещеру, волны улеглись, и тьма объяла их со всех сторон. Лодка медленно кружилась на месте. Эхо их дыхания отражалось от стен. Давос не ожидал, что будет так темно. В прошлый раз вдоль всего канала горели факелы, и глаза оголодавших защитников смотрели сквозь амбразуры в потолке. Он знал, что где-то впереди подъемная решетка. Работая веслами, он придержал лодку, и она мягко причалила к железной преграде.

– Вот и все – если только у вас в замке нет человека, который поднял бы решетку для вас. – Его шепот пробежал по воде, как вереница мышей на мягких розовых лапках.

– Мы уже прошли под стеной?

– Да, мы под замком, но дальше хода нет. Решетка доходит до самого дна, а прутья поставлены так близко, что даже ребенок не пролезет.

Вместо ответа послышался тихий шорох, и во тьме блеснул свет.

Давос заслонил рукой глаза, и у него перехватило дыхание. Мелисандра сбросила свой плащ. Под ним она была нагая и на последнем сроке беременности. Тяжелые груди набухли, живот, казалось, вот-вот лопнет.

– Да помогут нам боги, – прошептал он, а она засмеялась, низко и гортанно. Глаза ее горели, как раскаленные угли, а потная кожа светилась, точно изнутри. Она сияла во мраке.

Тяжело дыша, она присела и широко расставила ноги. По ее ляжкам хлынула кровь, темная, как чернила. Крик, полный муки и экстаза, вырвался у нее. Давос увидел, как из нее показалась голова ребенка. Следом выскользнули две руки, черные пальцы впились в напрягшиеся ляжки Мелисандры, и наконец тень выбралась наружу вся и поднялась – выше Давоса, под самый потолок, нависала она над лодкой. Еще миг – и тень пролезла сквозь прутья решетки и помчалась прочь по воде, но Давосу хватило и этого мгновения.

Он узнал эту тень. Он знал человека, которому она принадлежала.