Тень Лучезарного Малицкий Сергей

Глава 2

Несколькими днями раньше

– Началось, – услышала Кама шепот Сина, когда молния прогремела над Утисом и небо начало темнеть, как темнеет под дождем войлок, вывешенный на ограду. Хотя, какой может быть дождь в конце первого месяца зимы? В эту пору мороз обычно схватывал реки, гнал сухой и колючий снег. Отчего же теперь разве что лужи не блестят на проселке?

– Ну? – Син окинул взглядом вышедших из дома вместе с ним друзей и постарался улыбнуться. – Когда-то все это должно было закончиться. Значит, все может наладиться.

– Или не может, – хмуро заметила Туррис.

– Наладится, – ответил Син. – И у меня есть хорошая весть для тех, кто беспокоится, что это начало конца. Собственной смерти мы не увидим в любом случае.

– Разве только последний миг перед ней, – поскреб пятерней затылок Касасам.

– Мне стало легче, – заметил Литус.

– Давай, друг, – похлопал по плечу Касасама Син. – Джокус проводит вас с Процеллой до Лаписа. Или хотя бы сопроводит вас в начале пути. Дальше будет безопасно. Вы знаете, что делать. Процелла, береги меч. Если не он, я не знаю, что вам поможет. И не плачь. Твой брат жив. И если он не потерял камень и после этой грозы, значит, надежда еще остается.

Процелла кивнула и поднялась в седло. Даку последовал ее примеру. Ворота открылись, и вскоре стук копыт возвестил, что путники отправились к переправе.

– А мы? – спросила Кама, вглядываясь в лицо Сина. – Будем ждать Игниса?

– У него теперь свой путь, – ответил угодник. – Но подождать нам придется. Надеюсь, недолго. Нас, пока без Касасама и Процеллы, семеро. К тому же нам согласились помочь Аментия и Фестинус.

– И я, – возмутилась Серва.

– И она, – кивнула Аментия. – Даже не спорь, угодник. Все равно не отстанет.

– Хорошо, нас десять, – согласился Син. – Из нас трое каменщиков. Неплохое имечко, кстати.

– Один так вообще камень! – улыбнулась Лава.

– Пусть так, – кивнул Син. – Но пока не появился еще один угодник. Его зовут Моллис. И он очень хороший парень. Кроме всего прочего, нам нужно несколько дней. Мне нужно несколько дней, – подчеркнул он.

– Для чего? – спросил Литус.

– Чтобы определиться, – улыбнулся Син. Улыбнулся уже по-настоящему, мягко и добро. Хотя тревога в его глазах оставалась.

– Подожди, – нахмурился Литус. – Ты говорил, что мы все должны быть в Бараггале?

– Мы там и будем, – ответил Син. – Никто не минует. Но кое-что изменилось.

– Там? – махнул рукой на север, откуда наползала чернота, Литус.

– Здесь, – прижал руку к собственной груди угодник.

Ужин прошел в молчании, хотя, казалось, сказать друг другу можно было многое. Впрочем, главное было сказано еще вчерашним вечером, а новое, то, что случилось где-то в Ардуусе, отбивало охоту к разговорам. Ни Аментия, ни Фестинус, ни Серва не покинули друзей, не отправились ночевать в утисский замок, поэтому Орс и Литус покопались в сенях, сняли с холодных полатей пласты войлока, вытащили из сундуков одеяла и постелили общую постель на полу. В печи помаргивал огонь, Кама лежала между возвышающимся горой Орсом и прильнувшей к Литусу Лавой, перебирала в памяти происшедшее, удивлялась тому, чему не успела удивиться в спешке, и пыталась предугадать будущее. Радовалась тому, что вновь встретилась с Касасамом, и тому, что тот не остался с семьей в Эрсет, а сумел перебраться в Лапис. Радовалась тому, что многие воины Даккиты с семьями добрались до Лаписа и даже многие беглецы из Эрсет тоже нашли там убежище. Ее родное королевство вдруг оказалось частью силы, что могла предохранить Анкиду от беды. Если удастся. Что там до Лаписа от Утиса? Две сотни лиг? Неделя неспешного пути. Даже меньше. Причем не через дикую землю, наполненную врагом, а через добрую Фиденту, в которой, как сказал Джокус, тоже беда. Короля хватил удар, и, возможно, он уже не оправится. А его старший сын, Фалко Верти, где-то на севере, в Ардуусе. И принц Утиса – Фелис Адорири – тоже там. Что с ними теперь? Что за беда заставила почернеть небо? Неужели самое страшное? Но ведь тот же Син сказал, что Лучезарный не может вернуться?

Кама приподнялась и посмотрела на угодника, который продолжал сидеть за столом, развернувшись лицом к огню. Словно почувствовав взгляд принцессы, Син посмотрел в ее сторону, но его глаза как будто были обращены в пустоту. Только отблески огня посверкивали в них. Кама почувствовала еще чей-то взгляд, обернулась и увидела блеск глаз Аментии. Принцесса Утиса едва заметно покачала головой. Да, Сина беспокоить не следовало. Или как там его зовут на самом деле? Бали? Не человек, не мурс, не гах, не акс, не демон и не бог? Что значит камень? Кто он?

Кама снова легла, и уже засыпая, думала о том, что Процелла и в самом деле выросла и обратилась в красавицу. Что Лава изменилась так, что если бы она, Кама, встретила двоюродную сестру где-нибудь в чужом городе, то и не признала бы ее. Но не из-за коротких, окрашенных в темный цвет волос, а из-за силы, что сквозила из каждого ее жеста. И еще из-за чего-то, что светилось в ее глазах, когда она смотрела на Литуса, который как будто не переменился вовсе, только заледенел от пережитого горя. И подумав об этом, Кама вдруг почувствовала, что слезы наворачиваются на глаза. Ей стало жалко саму себя, и чтобы прогнать это гадкое чувство, она принялась думать о Фламме. Вот уж кто заслуживал слез, так это Фламма. О ней можно было и поплакать, и даже не стыдиться, проснувшись с высохшими дорожками на щеках.

…Утром ни Аментии, ни Фестинуса, ни Сервы в доме и во дворе не оказалось. Син тоже отсутствовал. Кама вышла во двор, вдохнула сырой воздух, в котором странно сочетались покой и тревога. Туррис сидела на деревянной колоде, закрыв глаза и сложив ладони перед грудью, ее руки прикрывал собственными ладонями Аменс. Лава и Литус опять упражнялись с оружием и делали это весьма ловко, но словно тоже прислушивались к чему-то.

– Ушли, – объяснил Каме отсутствие утисцев Орс. – Ночью умер король Фиденты – Паллор Верти. Под утро Джокус прискакал за ними. С Процеллой и Касасамом он оставил своего сотника, а сам вернулся. Там сейчас все. И король Утиса, и… Впрочем, я не знаю никого. К тому же наследник и герцог в одном лице все еще где-то в Ардуусе.

– А Син? – спросила Кама. – Что, и угодника позвали почтить память умершего короля?

– Нет, – прошептал Орс и поманил Каму к углу дома. – Смотри.

Небо над Анкидой оставалось темным, таким темным, что даже солнце, встающее над пиками Балтуту, словно подсвечивало снизу черное одеяло, раскинутое от горизонта до горизонта. И земля за рекой Му тоже была черной, как будто не середина зимы близилась, а глубокая осень обнажала почву. Но даже на фоне этой черноты ужасали черные смерчи, вздымающиеся там, где еще вчера высились башни Кирума. Из трех городов, трех атерских крепостей, трех столиц трех королевств, граничащих друг с другом на слиянии рек Му и Малиту, оставалось две – Фидента и Утис. Кирум поглотила тьма.

– Син отправился к переправе, чтобы разведать, что там, – объяснил Орс. – Наказал никуда никому не отлучаться. Опасность близка. И еще, – Орс замялся, – мне показалось, что он изменился.

– Мне трудно судить, – пожала плечами Кама. – Я много о нем слышала, но увидела его впервые.

– Он не в себе, – прошептал Орс. – Не в том смысле, что сошел с ума или обратился в какую-то нечисть. Но его можно понять. Ну, представь себе, вот вернулась ко мне память. Она и не пропадала никуда, но если вернулась? И вот я, большой человек Орс, вдруг вспомнил, что я распоследняя мерзость. Как ты думаешь, что я сделаю?

– Дай угадаю, – пробормотала Кама, не в силах оторвать взгляда от мглы, укутывающей Кирум. – Тебя непременно стошнит. Ну а с учетом того, что голод ты переносишь плохо, ты тут же отправишься за стол. Тебе кажется, что Син вспомнил о себе что-то гадкое?

– Не знаю, – пожал плечами великан. – Он и слова не обронил с утра. Сел на лошадь и сказал, что доберется до переправы, а потом вернется. Но я никогда его таким не видел.

– Каким? – спросила Кама.

– Обреченным, – ответил Орс.

– Обреченным? – задумалась Кама. – Обреченным на что? Что он узнал о себе? Что он вспомнил? Разве он был амулетом, который должен спасти нас всех? Или даже всю Анкиду? Что изменилось?

– Как тебе сказать? – пробормотал, почесывая подбородок, Орс. – Он ведь словно отец. Для меня. И для многих. Если отец стар, то ни один из его детей не рассчитывает, что тот встанет и защитит своего ребенка. Каждый отвечает за себя сам. Но когда отец есть, это… – Орс поморщился, усмехнулся огромными губами. – Смешно. Рассуждаю об отце, хотя не имел его никогда и уж точно не помню ничего похожего. Но многое знаю. Так вот, когда отец есть, совет его не нужен, и даже не взгляд, а то, что он есть. Понимаешь?

– Понимаю, – кивнула Кама. – У меня был отец. Я помню, как это. Что делает Туррис?

– Обычные свои штучки, – махнул рукой Орс. – Птичек выпустила. Колдует. Смотрит их глазами, приглядывает, что происходит. Прислушивается.

– А Аменс? – не поняла Кама.

– Так птичек-то три! – удивился Орс. – Вспорхнули, да в три сторонки полетели. И силенок надо немало, да и не уследишь за тремя-то. Ты на Аменса-то не косись. Он только кажется неумехой да недотепой. Есть у него таланты, есть. Не дай бог тебе их увидеть.

– Это почему же? – не поняла Кама.

– Потому что некоторые способности просыпаются в самое тяжкое время, – ответил Орс.

– Тогда пусть остается неумехой и недотепой, – согласилась Кама.

…Син вернулся после полудня. Спрыгнул с лошади, покосился на Туррис и Аменса, которые так и не пошевелились с утра, молча прошел в дом, вытащил пару одеял, укутал и одного, и другую.

– Син всегда остается Сином, – виновато почесал подбородок Орс.

– Собираемся, – сказал угодник. – Будем переправляться на фидентский берег. Как только Туррис очнется, так и отправимся. Джокус уже распорядился шатер нам поставить у второй переправы. Как раз там, где стоял трактир, в котором Игнис попал в беду.

– Отчего такая спешка? – не поняла Кама. – Мы оттуда двинемся к Бараггалу?

– Я пока не знаю, куда мы двинемся, – признался Син. – Узнаю… скоро. Но сейчас есть дела поважнее. К тому же, думаю, этот берег будет оставлен.

– Оставлен? – удивился Литус.

– Думаю так, – мрачно заметил Син. – Но сейчас главное – не это.

– А что главное? – спросила Лава, взъерошив короткие волосы.

– Мы все и есть главное, – вдруг улыбнулся Син. – Ну и компания у нас образовалась. Война уже идет, а мы – как запасной отряд в глубоком обозе. Четыре чистых угодника, а все остальные из тех, которые сами привыкли повелевать. Сын короля Эбаббара, племянница короля Ардууса, принцесса Лаписа. Да еще одна принцесса с братом и сестрой будет ждать нас на новом месте. Аментия, Серва и Фестинус. Упорные. Как только свершится прощальный обряд…

– Так и ты непрост, как выясняется, – заметила Кама. – И Орс. И Туррис с Аменсом.

– Порой кажется, что дорого бы я заплатил за то, чтобы оказаться проще простого, – пробормотал Син. – То, что твой братец учудил с древней магией в Кируме, Кама, защитило город, но и навело на него особенную беду. Мерзость, посланная Светлой Пустошью, штурмует его. Нечисть рушит здания и вырывает ростки древней магии. И это меня радует, значит, опасна эта сила для Светлой Пустоши, очень опасна. Но сейчас в опасности Эксилис. Основная дружина Кирума – пять тысяч воинов – отошла, но в замке остался герцог с женой и его охрана. Их надо выручить.

– Наши семь клинков могут сладить со Светлой Пустошью? – удивился Литус.

– Дело не в клинках, – поморщился Син. – Мне кажется, что теперь Светлая Пустошь затаится. На время, но затаится. Я чувствую ее злобу только вокруг Бараггала и здесь. Кирум единственное место, где Светлая Пустошь на время спасовала. Но теперь ей противостоять не может ничто, и пока это место не будет выжжено вместе с городом, хозяин Пустоши не успокоится.

– А где же маги? – подала голос Лава. – Ордена Воды, Земли, Воздуха, огня? Они же помогали держаться Кируму?

– Они ушли, – сказал Син. – Ушли на последней барке к Эбаббару. Там будет еще труднее. Оттуда начинается путь к Бараггалу.

– Кто он? – спросил Литус. – Ты сказал, что хозяин Пустоши не успокоится. Кто он?

– Не спеши, – прошептал Син. – Мне нужно разобраться. И в себе, и в… Подожди. У нас еще есть несколько дней.

Туррис открыла глаза уже в сумерках. Аменс тут же повалился на заледенелую землю двора и застонал про намятые колени и ноги, которые больше его не слушаются, но Орс подхватил угодника-тирсена на руки и понес в дом, где старателей уже ждал горячий ужин. Однако разговора не получилось, Туррис пробормотала что-то только Сину, а Аменс и вовсе сидел с вытаращенными глазами, и Орсу приходилось едва ли не кормить его с ложки.

Уже в темноте отряд покинул дом, но у окончания деревенской улицы придержал лошадей. Не менее сотни всадников двигались по тракту, огибающему утисский замок и сам город, к реке.

– А ну-ка? – прошептал Син, выскользнув из седла в темноту.

– Все задвигалось, – пробормотал он, вернувшись через несколько минут. – Дружина из Хонора. И непохоже, что она направляется оказывать последние почести королю Фиденты. Идут походным строем, с оружием, но без обоза. Странно. Во главе отряда – Урсус Рудус, второй сын короля Хонора, и брат короля – Сонитус. Нет, – повернулся к вздрогнувшей Каме Син. – Его жены, твоей обидчицы Телы, с ним нет. – Но зато с самим Сонитусом не все в порядке.

– Как это понять? – нахмурилась Кама.

– Так же, как со мной не все в порядке, хотя я и не жалуюсь, – подал голос Орс. – Он теперь не совсем Сонитус. И вряд ли его сейчас интересует только выпивка.

– Что ж, – процедила сквозь зубы Кама. – Тела и из этого сможет извлечь пользу.

– Остынь, – шепнула на ухо Каме Туррис. – Твоя месть – последнее, что должно жечь твое сердце.

– И что же нам делать? – спросила Лава, стараясь держаться ближе к Литусу.

– Ждать, – отрезал Син.

…Ожидание длилось с час. Темные тучи укутывали небо, и тьма казалась непроглядной. Только горели факелы на пароме, у которого мелькали конные тени, костры на фидентском берегу, да траурные огни на стенах обоих замков – и утисского, что высился за спиной, и фидентского, за городом, тревожно застывшим на стрелке рек Му и Малиту. За широким течением Му в стороне Кирума слышался то ли вой ветра, то ли рык неведомых тварей.

– Не пожалеем мы, что дали уйти Урсусу? – спросила Кама как будто сама себя.

– Не знаю, – отозвался Син. – Да, он явно движется в Ардуус. Может быть, и пожалеем. Особенно о его дяде… Просто так подобные подарки не раздаются. Но как было его остановить? Вступить в схватку с хонорцами? Оставь, Кама. Да и зачем дробить дорожный валун, если дорогу нам преграждают горы?

– Горы? – переспросила Кама.

– Горы, – кивнул Син. – Но ведь и мы не камни под копытами лошадей.

Слова угодника услышал каждый, Кама была в этом уверена. Наверное, его увещевание должно было внести уверенность в сердца его спутников, но здесь, на берегу темной, холодной реки, принцессе Лаписа и после этих слов Сина все еще не казалось, что она способна хоть что-то противопоставить беде, надвигающейся на ее землю.

…За Фидентским замком и в самом деле стоял шатер. И опять разговора не получилось, потому как Син настоял на отдыхе. Отправил всех спать, а сам вновь остался сидеть, правда, на этот раз у жаровни. И снова Кама уснула последней, пытаясь приглядывать за согнувшейся у огня тенью. Но уже утром Син вновь был бодрым и быстрым, хотя где-то в глубине его глаз не угасала тревога или даже обреченность.

За рекой над Кирумом с самого утра продолжали кружиться черные смерчи, когда со стороны замка приблизились всадники. Аментию, Фестинуса и Серву сопровождал десяток воинов. Их старшина вытянулся перед угодником, как перед воеводой.

– Не нужно, – поклонился воину Син. – Охрана не нужна. Вызволять Эксилиса пойду я, Камаена, Орс и Литус. Хватит. Не рубиться же со Светлой Пустошью, можно ведь сдуру и всю фидентскую дружину положить. Аментия будет прикрывать нас отсюда. Серва, Фестинус и Лава будут ей помогать. Серва, как я понял, хороша в магии, но еще мала. А Фестинус и Лава сильны, но неумелы, так что обратят свою силу в пользу Аментии. Она все сделает сама.

– Это как же? – нахмурилась Лава и с обидой посмотрела на Литуса. – Вы собираетесь вчетвером вызволить Эксилиса? А я? Разве я не умею сражаться?

– Умеешь, – с явным облегчением ответил Литус.

– Мы не собираемся сражаться, – успокоил Лаву Син. – Еще не хватало споткнуться на пороге отхожего места и раскроить голову о стульчак. Мы пойдем туда как порождения Светлой Пустоши. Аментия с помощью вашей силы накинет на нас личины, а Туррис постарается передать герцогу то, что мы хотим от него, да поможет Аментии разглядеть, что творится в городе. К тому же от нее зависит, чтобы наши лошади не обезумели. И не только наши…

– Когда? – прошептала Кама.

– Прямо сейчас, – отчеканил Син. – У нас есть еще несколько дней, но у принца Эксилиса времени нет вовсе.

…Испуганный паромщик переправил четверку смельчаков через Малиту уже через час. Лаписская тропа уходила от переправы вдоль гор на восток к крепости Ос, на запад к Кируму и на север к Ардуусу. Четверка двинулась на запад. Окраина Кирума тонула во мгле, над городом кружились вихри и стоял вой.

– Сияние, – крикнул Син, когда в тумане скрылись ноги лошадей. – Смотрите друг на друга. Отличайте по сиянию. Серебристые искры будут сыпаться или с грив, или с рогов.

«С каких рогов?» – подумала Кама, но уже через минуту поняла, что видит рядом с собой не Сина, Литуса и Орса, а уродливых созданий, напоминающих выбравшихся из кошмарных сновидений быков, к спинам которых приросли страшные рогатые уродцы.

– Кама, – донесся до нее голос Орса. – А ведь ты даже в таком облике остаешься красавицей. Но не думай, что я очаровываюсь ужасом. Я надеюсь, что забуду это зрелище, как страшный сон.

Погруженный во мглу город умирал. Черные улицы застилали клубы дыма и пыли. Все, что могло гореть, горело. Все, что не могло гореть, разрушалось. Скользкие, напоминающие выбравшихся из земли жуков, чудовища, копошились в развалинах, корявые тени мелькали среди полуобрушившихся зданий, вой и цокот смешивались с грохотом валящихся руин и щелканьем раскаленных камней.

– К проездной башне, – услышала Кама голос Сина и поняла, что они уже выбрались на городскую площадь и черное, окутанное дымом здание – это и есть кирумский замок. Вот показалась и часовая башня с трещиной, и стала различима не слишком высокая стена, и ворота в сотне шагов от часовой башни, которые никому не нужны, потому что издающие зловоние броненосцы разбегаются и крушат сами стены, словно их вовсе не занимают защитники замка, что пытаются поразить их стрелами сверху. Впрочем, нечисти хватало и для стражи. Такие же чудовищные жуки, что копошились в развалинах, лезли по стенам вверх.

– Держать ворота! – крикнул Син и взмахнул рукой. В тот же миг над его головой вспыхнул огненный шар и медленно поплыл к мертвому башенному циферблату. Невыносимой сладостью, приторным ароматом ударило Каме в ноздри, и не только ей, потому что нечисть, покрывающая древний камень едва ли не ковром, застрекотала и поползла по стенам к башне, да и разрушители стен тоже направили свои усилия на древнейшее сооружение Кирума.

– Две минуты! – крикнул Син, который сейчас, в это мгновение, в лучах сотворенной им магии, казался ужаснее любых тварей, созданных Светлой Пустошью. – Минута на то, чтобы кирумцы слетели со стен, и минута на то, чтобы открыли ворота! Надеюсь, Эксилис понял то, что передала ему Туррис! Затем я сброшу наши личины, чтобы у спасенных не разорвалось сердце, и у нас останется еще три минуты, чтобы умчаться прочь. Так что готовьте мечи.

– Что это за магия? – спросила Кама. – Этот шар, что полетел к башне! Что это?

– Это не магия… – ответил Син. – Это что-то другое. Другой я.

Секунды тянулись медленно, а слуг в Кирум Светлая Пустошь направила много. В тот миг, когда ворота наконец открылись и Кама разглядела измученные лица кирумцев, часовая башня с грохотом обрушилась, но отряд уже несся по дымным улицам на восток, и то и дело взмахивающий впереди мечом Син, к облегчению Камы, казался не другим, а тем же самым, прежним Сином, с которым она познакомилась только что, но о котором слышала от многих людей уже несколько лет.

…Следующие четыре дня прошли на берегу реки. Джокус поставил еще шатры, в которых герцог Эксилис, его молодая жена и сотня кирумских стражников приходили в себя. На второй день переправу преодолели двадцать тысяч воинов Утиса и Фиденты во главе с Фалко Верти и Фелисом Адорири, и радость от встречи с ними смешалась с горечью известия о смерти отца Фалко и тестя Фелиса – Паллора Верти. Потом прибыли сотники пятитысячной дружины Кирума, которая пока размещалась в Лаписе, и Эксилис снова оказался погружен в заботы. Его город продолжала окутывать мгла, и грохот и вой за рекой не утихали.

– Там будет ровное место, – сказала однажды Туррис, подойдя к Каме, которая чаще всего стояла на пепелище трактира недалеко от шатров. – Ровное, выжженное место. Не знаю, возродится ли однажды Кирум или нет. Но, надеюсь, что Бараггал устоит.

– Что ты видела? – спросила угодницу Кама. – Что ты видела, когда ворожила с Аменсом и со своими птицами. Ты ведь отправила трех? Что значит беда? Почему ты не рассказываешь?

– Потому что беда, – прошептала Туррис. – Да и Син видит уже больше меня. Но я скажу тебе. Раппу пала. Бабу падет со дня на день. Ее воины еще сражаются с гахами, но их отряды идут через горы и в ближайшие дни обрушатся на Хонор. А потом пойдут сюда. Син уже говорил с Джокусом, а потом с Фелисом и Фалко. Утисцы будут переходить в Фиденту. Может быть, вода остановит гахов? Теперь уже тысячи, десятки тысяч воинов и крестьян начали рыть ров, отсекающий Фиденту от гор Балтуту. Ров, соединяющий Малиту и Му от крепости Ос до первых порогов на Му. Ров длиной в сто лиг. Кузнецы тянут стальную проволоку, навивают на нее шипы. Лесорубы острят колья. Если гахи не остановятся здесь, то и Лапис не спасется. Войско Муруса предупреждено о гахах, и оно, скорее всего, тоже отступит до Фиденты. Крепости и горы гахам не помеха, ты знаешь.

– Послушай, – нахмурилась Кама. – Здесь ожидается битва, а мы пойдем в Бараггал? Да, гахов много, но войско Муруса, дружины Утиса, Фиденты, Хонора, войско, которое собрал Дивинус в Лаписе, – сравнимы с силами гахов!

– А Светлая Пустошь? – спросила Туррис. – Ты о ней забыла? А об огромной орде, которая как раз теперь штурмует последние твердыни Самсума – забыла? Она ведь потом пойдет или на запад, или в Эбаббар. И это еще не все. Уже неделю воинство Эрсет ведет осаду Алки. И долго древняя крепость не продержится. И войско Эрсет больше, чем орда и гахи, вместе взятые.

– Ардуус? – спросила Кама. – А что Ардуус?

– Я не разглядела, – пожала плечами Туррис. – Едва не потеряла там птицу. Город окутан мглой. Не такой, какой окутан Кирум. Тихой мглой. Смертной мглой. И это кажется мне ужаснее всего. Сегодня после полудня Син собирает совет. Узкий круг.

– Узкий круг? – не поняла Кама.

– Только угодники, – ответила Туррис. – Угодники и те, кто готов ими стать. Наверное, еще будут Фалко и Фелис. Но не весь разговор для них. Увидим. Думаю, что сегодня же мы разойдемся.

– Куда? – не поняла Кама.

– В разные стороны, – ответила Туррис. – Я это чую, поверь мне. И это не плохо, не хорошо. Это случится и все. Но вот уж там, куда мы пойдем, там снова все будет зависеть от нас самих.

– Ты так говоришь, как будто кто-то может приказать тебе, – скривила губы Кама.

– А ты возвращаешься к тому, о чем уже был разговор, – рассмеялась Туррис. – Что же ты не покинула свою наставницу за те пять или шесть лет, что торчала в ее башне? А? Так и здесь. Ты можешь уйти от кого угодно, но от себя не уйдешь никогда. Готовь лошадь, после совета – в путь.

– Демон меня раздери! – покачала головой Кама. – Ты так уверена в своих словах, что я и в самом деле проверю лошадь и поклажу. Далек ли будет мой путь?

– Не преувеличивай мое чутье, – вдруг обняла спутницу Туррис. – Пожелаем друг другу удачи. Мы ведь можем расстаться и навсегда.

…Кама не поверила угоднице. Посмеялась над ее чутьем, хотя и проверила упряжь, мешки, задала лошади корм, порадовалась, что и в этот день морозца не случилось. А уже через три часа, еще до наступления сумерек, она вместе с Орсом спешно переправлялась через быстрое течение холодной Малиту. На том берегу их ждали пятьдесят кирумских стражников. Ждали, чтобы идти вместе с принцессой в ее родной Лапис, в котором она не была почти семь лет. Когда паром ткнулся в правый берег, за спиной раздался треск. Кама обернулась. Из продолжающих извиваться над Кирумом смерчей в шатер, в котором только что прошел совет, и рядом с ним – били молнии. Они били не с грохотом, а именно с сухим треском. И разрезали воздух не огненными стрелами, а черными. И шатер не вспыхивал от этих ударов, а распадался на лохмотья, обращался тленом, и земля проваливалась, становясь странным болотом на высоком месте.

– А ведь непросто нам будет сладить со всем этим, – с нескрываемой тревогой заметил Орс. – Эх, будь я поменьше ростом…

– И что бы тогда было? – не поняла Кама.

– Да уж нашел бы укромное местечко, чтобы схорониться, пока все не развеется, – буркнул великан, пряча усмешку.

– А хочешь, я найду для тебя в Лаписе укромное место? – спросила Кама.

– И я там помещусь? – заинтересовался Орс.

– Полностью, – уверила его Кама. – И даже сможешь шевелить руками и ногами. Я частенько пряталась там маленькой. Есть там один заброшенный дымоход…

– А еду ты мне носить будешь? – прошептал Орс.

– Недолго, – задумалась Кама. – Иначе скоро ты перестанешь там помещаться.

Глава 3

Церритус

Церритус, второй сын короля Бэдгалдингира, Тигнума Ренисуса, не был мерзавцем с самого рождения. По собственным ощущениям, он им и вовсе не был, он даже не знал, что такое – быть мерзавцем. Он был вторым сыном короля, и это уже значило больше, чем быть кем-то еще. Во всяком случае, с самого детства он знал, что однажды правителем древнего королевства, надежно скрытого между склонами гор Балтуту и гор Хурсану, а также неприступными стенами Алки с востока и Бэдгалдингира с запада, станет его старший брат – Тутус Ренисус, спокойный, тихий и обстоятельный калам с примесью валской крови, а значит, он сам, Церритус Ренисус, как бы ни баловала его матушка, должен быть противоположностью брату во всем. Не тихим, не спокойным и не обстоятельным. Единственное, в чем сходился с братом Церритус, так это в увлечении фехтованием, благо учителей для принцев король отыскивал в самых дальних странах, приглашал даже даку из неведомой страны Дакки, откуда-то из-за восточных гор, и оба брата постепенно достигли весьма значительных успехов в воинском искусстве. И вот что было странным: при полной противоположности братьев во всем, фехтовали они похоже и редко когда уступали другу другу, порой доводя себя в фехтовальном зале до полного изнеможения. Как говорил об этом другой их наставник, то ли приятель отца, то ли советчик – угодник Бенефициум, как ни вьются лианы, а все одно будут рядом, если сосны, что служат им опорой, растут поблизости. О каких соснах говорил старик, узнать бы? – иногда думал Церритус. Или же он имел в виду древние башни Бэдгалдингира, одна из которых служила убогому убежищем, а другая давным-давно стала частью королевского замка? И какая из этих башен служила опорой Церритусу? Неужели та, что отошла к угодникам? И думать нечего, ведь не Церритус наследник короны, а Тутус, всей доблести которого хватило лишь на то, чтобы родиться на восемь лет раньше брата. Интересно, каким бы вырос тихоня Тутус, если бы он с самого раннего детства знал, что он всегда будет вторым? Что он станет кем угодно, но только не королем Бэдгалдингира?

Обычно на этом месте размышлений Церритус прикладывался к бутыли молодого араманского вина и терял нить рассуждений до следующего протрезвления, но в тот день, когда его двоюродный братец Зелус, тоже в изрядном подпитии, прицепился к вельможной, пусть и не первого ряда, девице Процелле, что-то пошло не так. Во-первых, оказалось, что в собственном королевстве он, Церритус, не только не третий по важности человек после отца и старшего брата, но и даже не четвертый. Прикрикнуть на него посмел и старый угодник, и даже его любимица Аша, о родстве которой с самим Бенефециумом не заикался в столице разве только какой-нибудь немой. Во-вторых, некогда принц крохотного Лаписа, а теперь обычный бродяга, свитки о поимке которого разворачивались глашатаями на всех празднествах, посмел не только вести себя как настоящий вельможа, но еще и едва не свернул челюсть племяннику самого короля, какой бы дрянью ни считал собственного братца Церритус сам. И, наконец, все это вместе не повлекло ни для кого никаких последствий, если не считать того, что не отойдя толком от похмелья, Церритус вместе со все тем же Зелусом да еще под присмотром гадюки Аши мчался на перекладных едва ли не четыре сотни лиг, чтобы успеть к окончанию шутейного штурма Алки, пусть даже во время его и погибло несколько десятков стражников. Нет, давно уже следовало прибрать к рукам и названую сестренку, нагуленную теткой Меморией, и вторую сестру – Биберу, которую ни Церритус, ни Зелус никогда не называли иначе как уличной девкой. Не за какие-то ее подвиги, а потому что рождена она была хоть и от родного дяди, но обычной простолюдинкой, дочерью какого-то каламского или аккадского выродка, чьи предки были однажды роком занесены в глухую деревню на склоне гор Хурсану, где весь ее род и сгинул бы в безвестности, если бы судьба не переселила их в убогую лачугу у тракта, возле которой брату короля Бэдгалдингира увальню Ванитасу пришлось подвернуть ногу. Вот и выходит, что всякая погань дожидается в укромном месте счастливого поворота собственной судьбы, а тот, кому довелось родиться в королевской семье, умудряется разминуться с ним локоть в локоть.

Мысль эта не выходила из головы Церритуса всю обратную дорогу из Алки в столицу, тем более что Аша умчалась вперед, а Зелус только и знал, что ныл, не переставая, о разбитом наглецом Игнисом лице, подлой девчонке Процелле, которая от него все равно не уйдет, даже если ему придется упасть в ноги королю Ардууса. Ныл, хотя даже не был ранен, а вот плечо Церритуса зацепил дакский клинок. Может быть, и Церритусу следует упасть в ноги королю Ардууса? Или отправить прошение о службе, как, кажется, уже сделал Зелус? Или хотя бы напомнить о себе, ведь были же разговоры, что случись что с Тигнумом, будет коронован Тутус, а мантия герцога Аббуту достанется Церритусу? Конечно, герцог – не король, да и герцогство не из богатых, разоренное королевство так и не оправилось после свейской войны, но тот же Адамас успел заложить недурной замок и город на левом берегу Азу, а Тутус, надо отдать ему должное, почти его достроил. Как бы и этот кусок не пролетел мимо рта Церритуса. Эх, жаль, что у Пуруса Арундо только одна дочь, и та досталась Тутусу. Была еще шустрая и рыжая девчонка Фламма, но сгинула где-то. Да, еще имелась и племянница, Лава Арундо, но и с ней приключилось что-то непонятное. Нет, точно надо отправляться к Пурусу, напомнить о себе, оказать почтение, получить в ответ благоволение, а то и какую-нибудь из атерских невест. Чем плоха та же Процелла? И на лицо приятна, и статью не дурна. А Зелус, что Зелус? Обойдется, пусть и дальше уличных девок за задницы хватает, а Церритусу именно такая и нужна, чтобы себя держала и воли всякой вельможной погани не давала.

В Бэдгалдингире Церритуса сразу призвал к себе отец. К счастью, принц не успел приложиться к бутыли. Явился трезвым, подтянутым, коротко, но точно описал все, что происходило в Алке, не упустил ничего. Тигнум выслушал сына внимательно, осмотрел раненую руку, задал несколько вопросов, уверился, что не дурак нарвался на случайную драку, а взрослый человек поучаствовал в неслучайном сражении. И то сказать, тридцать уже стукнуло, пора за ум браться, пора.

– Что делать собираешься? – спросил негромко.

Так всегда и было, чем более важные вещи изрекал Тигнум, тем тише он говорил. Мать как-то даже постращала еще юного Церритуса, не дай тебе Энки заставить отца кричать, но пуще всего бойся, если он зашипит, как змея. Тогда точно укусит.

– И укусит, как змея? – попробовал обратить в шутку слова матери Церритус, но та не шутила.

– Укусит. Голову отгрызет. Ты думаешь, в кого ты такой буйный – в отца. Только он-то себя в руках держит, научишься и ты себя в руках держать, ничем ему не уступишь. Чем тише он говорит, тем внимательнее слушай. А вот если зашипит, беги, пока жив.

– А Тутус? – тогда спросил у матери Церритус. – Он в кого? В тебя, в отца, в дядей моих? В кого?

– Тутус сам по себе, – пробормотала мать. – Для спокойного времени лучше и не может быть короля, чем Тутус. А для нашего… Там видно будет, сынок. Жизнь покажет.

И что же она показала? Церритусу уже тридцать, ни семьи, ни даже какой-нибудь должности при дворе родного папаши, та же мать отсоветовала, не тяни на себя маленькое одеяло, а то большое другому выпадет. И вот отец спрашивает его:

– Что делать собираешься?

Церритус ответил не сразу. Выдержал паузу, сделал как будто осторожное движение, потрогал больную руку, проговорил так же тихо:

– А что я должен делать, отец? Ты хочешь дать мне совет?

Видно, ответ Тигнума устроил. Он даже поднял брови, хмыкнул, откинулся на резную спинку кресла.

– Хорошо. Для начала перестань тратить время на своего братца. Я слышал, он отправил прошение о службе нашему венценосному соседу? Пусть отправляется. Ты поедешь вместе с ним. Без прошения. На объявление Пуруса императором. Я думаю, что оно состоится в конце первого месяца зимы. Просто будешь в Ардуусе ждать своего часа. Время сейчас трудное, Пурус слегка безумен, но ты ведь не мальчишка? Справишься.

– Хочешь избавиться от меня, отец? – прошептал Церритус.

Замолчал Тигнум, скрипнул зубами, но на шипение не перешел, хотя взгляд сузил. Но ответил негромко:

– Хотел бы избавиться, придушил бы еще в колыбели. Хочу, чтобы королевство Аббуту стало твоим. Пурус не вечен, короли уходят, а земля остается. В союзе с братом твое королевство будет первым на севере.

– Но какая у меня причина явиться в Ардуус? – поморщился Церритус. – Меня на коронацию не приглашали. Или что за обряд там намечается? Не вижу оказии.

– Имеется оказия, – растянул губы в улыбке Тигнум. – Тебе и глупые письма писать королю Ардууса не придется. Сам его сыночек пожаловал. Болус. Считай, что с ответным визитом. Не скрою, дочь Пуруса Фосса оказалась лучшим выбором из возможных. И не глупа, и красива, и верна своему мужу. Так что настала пора платить долги. Я отдам ему Ашу.

– Ашу? – осекся Церритус. – Да она сожрет этого Болуса вместе с доспехом. Добро бы Биберу, хотя Бибера не годится, лепит напрямую все, что в голову сыпется. Это Аша подползет да ужалит…

– А ты становишься мудр, – улыбнулся Тигнум.

– Так ты… – понял Церритус. – Ты хочешь прибрать к рукам и…

– Тссс, – погрозил пальцем сыну король. – Собирайся. Время еще есть, отпусти Зелуса, пусть едет раньше. Ты еще успеешь. С Ашей отправится Бенефециум, сейчас его нет, он отбыл по срочным делам, но вернется. Скоро вернется, и ты к ним присоединишься.

– Какие могут быть срочные дела у угодника? – не понял Церритус. – Я думал, что Бенефециум никогда не покидает своей башни. А он не только собирается в Ардуус, но и теперь куда-то умчался.

– Жизнь меняется, Церритус, – рассмеялся Тигнум. – Время бежит быстрее. Не хочешь опоздать – беги за ним. Не упусти удачу.

– Если она пойдет в руки, – осмелился ответить улыбкой Церритус.

– Пойдет в ноги, топчи, – перестал улыбаться Тигнум. – Топчи, если гордость не позволяет нагнуться. Топчи, потому что твоя удача в чужих руках, это твоя беда.

…Зелус отбыл в Ардуус вместе с Болусом. Наследник Пуруса за неделю пребывания в Бэдгалдингире опух от пьянства, но глаза его блестели. Или Аша неожиданно оказала благосклонность капризному красавчику, или обещала ее в скором времени. Во всяком случае, хрупкий росток королевского дома Ренисус даже прильнул на мгновение к суженому при расставании. Зато уж Зелус был напряжен и бледен. И для того имелись причины: не только Болус не оказывал племяннику короля Тигнума ни малейшего уважения, но даже его стражники, которые показались Церритусу выходцами с востока, посматривали на внезапного попутчика их подопечного если не с презрением, то уж с явным пренебрежением. Церритус провожал взглядом эскорт Болуса и думал, что за удачей, пошедшей в ноги, наклониться можно. Главное, чтобы тебя не затоптали те, кто наклоняться за удачей не пожелал.

Бенефециум вернулся скоро, едва первый месяц зимы перевалил за середину. Церритус столкнулся с ним у основания башни. Заметил старика в толпе. Принцу всегда казалось странным, что башня угодника вырастала из трактира, хотя и трактир, и постоялый двор, и конюшня были пристроены к ней явно уже в последние годы. Но теперь, когда среди обычных завсегдатаев питейного заведения мелькнули из-под серого капюшона глаза угодника, Церритус понял, что мудрость угодника не пустой звук. Каждый ищет то, что ему нужно. Бенефециум явно не стремился к величию, и постоянная многолюдность у его убежища позволяла ему оставаться незамеченным тогда, когда замеченным он быть не хотел.

– Не пей больше, – прошептала служанка, которую Церритус через неделю после случайной встречи с Бенефециумом зажал в одном из коридоров замка.

– Кто ты такая, чтобы говорить со мной? – рассвирепел принц, но приложить рабыню о стену не успел.

– Мать твоя приказала, – сдавленно прохрипела она, а когда Церритус разжал хватку на тонком горле, закашлялась. – Мать твоя приказала попадаться тебе на глаза, чтобы ты не бросался на прочих слуг, и терпеть все, что ты будешь делать со мной, – рабыня опустила глаза, склонила голову. – Спасибо тебе, что ты не убил меня и не покалечил. Отец твой отправил брата своего Ванитаса в Алку, тревожно там, так вот мать просила передать тебе, чтобы ты был готов. Сегодня ночью ты уходишь в Ардуус. Не пей больше, угодник не переносит пьяных.

– Что мне Бенефециум? – снова схватил за горло рабыню Церритус. – И почему мать не сказала мне об этом сама?

– Она и Мемория у Бенефециума, – выкатила слезы на щеки рабыня. – Говорят с ним. Выход ночью, потому что через день обряд сочетания Болуса и Аши. Пойдут два десятка стражников, Бенефециум, Ваше Высочество, Аша и ученики угодника – Морбус и Кларус. Лошадей уже готовят! Ваше Высочество будет другом жениха!

– Без меня решили, – прошипел Церритус, отшвырнул в сторону девчонку и едва не сломал дверь в собственные покои, ударив по ней ногой.

Больше, чем Зелуса или того же Бенефециума, больше, чем Ашу и всякого, кто мог попасться под хмельную руку, Церритус ненавидел старшего ученика или служку Бенефециума – Мордуса. Если его младший напарник Кларус был едва приметен, то Мордус походил на чирей, вскакивал ни с того ни с сего на самом видном месте и красовался, исторгая гной. Давно бы его следовало окоротить на пару ладоней или хотя бы отдубасить в темном переулке, не из-за какой-то причины, а из-за наглого взгляда, но и тут вмешалась матушка. Остерегла и самому прикладываться, и посылать кого.

– С чего ты взяла, что я собираюсь его поучить почтительности? – обозлился Церритус. – И почему я должен себя останавливать? Кто он такой, чтобы вместо поклона ограничиваться кивком?

– А ты присмотрись к нему получше, – посоветовала мать. – К нему, потом к Аше, потом опять к нему. Они ж похожи, как бывают похожи большой и малый кувшины, снятые с одного гончарного круга.

– Что ты хочешь сказать? – не понял Церритус. – О каком круге ты говоришь? О моей тетушке Мемории? Так вроде бы Мордус на год младше Аши? Как это она умудрилась родить ребенка после Аши, чтобы никто не заметил? Вон, даже мой отец удочерил ее! Чего же он Мордуса не усыновил?

– Сынок, – поскучнела почему-то мать. – Парню не нужно столько защиты, сколько требуется девушке. Но главное не в этом. Гончарный круг не сам горшки с себя сбрасывает, их горшечник снимает.

– Так кто же горшечник? – нахмурился Церритус. – Даже если работает он с разными гончарными кругами? Не хочешь ли ты сказать, что Аша и Мордус родня мне?

– Дурак, – плюнула тогда мать, – присмотрись к лицам Аши и Мордуса, да вспомни лицо Бенефециума. И подумай, что если отец твой удочерил Ашу, то что он сделает с тобой за Мордуса.

– Так что отцу с того же Бенефециума? – застыл тогда пораженный Церритус. – Чем он так ценен для Бэдгалдингира?

– Он угодник, – прошептала мать. – Настоящий угодник. Вроде тех, что пылали факелами на поле у Бараггала полторы тысячи лет назад. Сорок лет мы вместе с твоим отцом. Так вот, когда он взял меня в жены и привез сюда из Этуту, Бенефециум уже тогда был таким, как теперь. Попомни мои слова, если Анкида не сгорит в пламени, ты станешь древним стариком, а Бенефециум каким был, таким и останется.

…Замолчал Церритус. Проглотил тогда и ненависть, и злобу. И теперь, выбив дверь в свои палаты, точно так же стал глотать и ненависть, и злобу, поэтому, когда в дверной проем заглянул мальчишка Кларус и с поклоном сообщил, что отряд ожидает принца, Церритус был бодр и весел, и оставался бодр и весел до самого Ардууса. А потом его охватила тошнота.

Принц не узнал Ардуус. Не узнал в мрачных, засыпанных пеплом и наполненных ужасом улицах некогда веселую атерскую столицу. Над городом стоял запах паленой человечины и пролитой крови. Лед на главной площади был липким и красным. Казнями заправляла инквизиция, но подручным при инквизиторах оказался как раз Зелус, да еще один из отпрысков королевского дома Хонора – Алкус – крутился вокруг него. Страх сжал сердце Церритуса. Страх и стыд. Многое он мог предполагать, но такой судьбы, какая выпала двоюродному брату, желать не мог. Зелус, явно обезумевший, встретил появление приятеля радостным визгом, вытер окровавленные руки о зеленый балахон и бросился обнимать Церритуса, а когда был отстранен, стал взахлеб рассказывать об оказанной ему чести королем Пурусом, об изобретенных им, Зелусом, пытках, о том, что сжигание отступников лучше всего очищает их дух и что скоро Пурус будет коронован в императоры, и тогда Зелус поднимется, непременно поднимется и уж точно не забудет о своем друге Церритусе.

– Но главное в другом! – радостно шептал Зелус. – Игнис пойман. Хочешь посмотреть на его страдания? Его оставили на сладкое, будут убивать на коронации! Эх, жаль, двоюродная сестричка его пока не поймана, Процелла, но Пурус обещал мне ее отдать, обещал!

Церритус с трудом избавился от надоедливого родственника и отправился в ближайший трактир, где попытался упиться до потери памяти. Однако сделать это ему не удалось. Тиморский квач обжигал горло, но хмеля в голову не добавлял. Ардуус перестал быть городом, в котором можно было захмелеть от вина. Там, в трактире, его и нашла Аша. Нашла на третий день, потому как в отведенные ему в старом замке покои Церритус так и не явился. Аша вгляделась в лицо принца, не смущаясь потрогала щетину на его подбородке, потом усмехнулась:

– Не самый плохой способ встретить конец Ардууса.

– Есть способ хуже? – прохрипел Церритус. – Выходит, я прогадал? И почему Ардуус должен закончиться?

– Все когда-то заканчивается, – хихикнула мерзкая Аша. – Когда ты видишь дряхлого старика, ты же не удивляешься мысли, что он скоро умрет? С городами так же. Этот Ардуус вот-вот испустит дух.

– Что-то я не заметил дряхлости в его лице, – скривился Церритус.

– Дряхлость в сердце страшнее дряхлости в лице, – проговорила Аша. – Но не волнуйся, закончится старый Ардуус, начнется новый.

– Когда церемония твоего сочетания с… – сплюнул Церритус.

– Обряд произведен без тебя, – пожала она плечами. – Болус, правда, был пьян, да и теперь пьян, так что ничего не помнит. Но все закреплено в свитках и кодексах. За тебя отстоял службу Кларус.

– Разве он вельможа? – удивился Церритус.

– Был вельможей, – вздохнула Аша. – Нечистым, но был. Думаешь, только Бенефециум баловался с вельможными дамами? Отец Зелуса тоже не упускал простолюдинок. Только ты Зелусу об этом не говори.

– Почему? – не понял Церритус. – Почему Кларус был вельможей? И почему не говорить Зелусу?

– Кларус попытался подкупить охрану, чтобы освободить Игниса, – прошептала Аша, блеснув ненавистью во взгляде. – Его взяли с поличным и тут же отправили на эшафот. Зелус убил его.

– Собственного брата, – замер Церритус. – И вы не спасли его?

– Не успели, – скрипнула зубами Аша, но тут же улыбнулась. – Да и зачем? Неужели ты разглядел во мне добродетель? Не ее ли ты искал, когда пытался сдернуть с меня платье лет пять назад?

– Ты собралась мне мстить? – поморщился Церритус. – Я же не добрался до твоей плоти.

– Только потому и жив, – покачала она головой.

– И все-таки Зелусу надо сказать, – вдруг улыбнулся Церритус.

– Зачем же? – спросила Аша.

– Нехорошо убивать братьев, – прошептал Церритус.

– Неужели? – подняла брови Аша. – Отчего же тогда всякий раз, когда ты смотришь на своего братца Тутуса, кровь закипает у тебя в глазах?

– Да ты… – попробовал встать Церритус, но не смог. Вино, которое не могло нагнать хмеля в голову, полнило ноги.

– Молчи, – поскучнела Аша. – Скоро коронация. Осталось несколько дней. Ты будешь стоять на коронационной площадке вместе со знатью. Сейчас слуги возьмут тебя, отнесут в замок и эти несколько дней будут отмачивать в воде, умащивать мазями, приводить в чувство.