Это смертное тело Джордж Элизабет

Глава 7

В конце концов Мередит отыскала Гордона Джосси во Фритеме. Она думала, что он до сих пор работает на здании в саду Болдер, там, где его повстречала Джина Диккенс, но, когда она туда приехала, по состоянию крыши стало ясно, что Джосси давно перешел на другое место работы. Крыша была уже отделана, и подпись Гордона была на месте: на коньке элегантный петух из соломы распустил хвост на несколько футов ниже крыши, защищая уязвимый угол.

Мередит разочарованно пробормотала бранное слово — тихо, чтобы не услышала Кэмми, — и обратилась к дочери:

— Давай прогуляемся на пруд. Там утки плавают, и мы с тобой походим по красивому зеленому мостику.

Пруд с утками и мост отнял у них час, но оказалось, что все к лучшему. Они зашли в закусочную, Мередит купила Кэмми рогалик, а себе — бутылку воды и заодно узнала, где можно найти Гордона Джосси, так что ей и звонить не понадобилось, и это хорошо: пусть ее визит застанет Гордона врасплох.

Он работал на крыше паба возле пруда Айворт. Мередит узнала это от девицы за кассой. Информация у нее была точная, поскольку кассирша положила глаз на помощника Гордона, когда те работали в саду Болдер. Девице удалось проложить дорожку к предмету своего обожания вопреки — а может, и благодаря — ногам иксообразной формы. Она сказала, что Мередит найдет кровельщиков возле пруда. Потом прищурилась и спросила, кого из двоих мужчин разыскивает Мередит. Мередит так и подмывало сказать, чтобы девушка не беспокоилась: мужчины в любом состоянии и любого возраста совершенно ее не интересуют. Однако она сдержалась и объяснила, что пытается разыскать Гордона Джосси, тогда девушка успокоилась и услужливо разъяснила, как ей добраться до пруда Айворт, находящегося к востоку от Фритема. Вообще-то, прибавила она, паб ближе к Фритему, чем к пруду.

Идея посетить еще один пруд с утками вдохновила Кэмми, она оторвалась от лужаек и цветов Болдера и уселась в машину — не самое свое любимое место, потому что сиденье ограничивало ее свободу; к тому же в машине не было кондиционера, и свое неудовольствие этим девочка давно высказывала матери. Мередит повезло: до Фритема они добрались всего за четверть часа, так как он находился на той же дороге А-31. Мередит поехала туда с открытыми окнами и вместо своей кассеты поставила любимую кассету дочери. Кэмми была неравнодушна к тенорам и могла с удивительной точностью повторить «Nessun dorma».[21]

Паб они тоже нашли без труда. «Королевский дуб» был смешением стилей, отражавших разные периоды его строительства. Здесь присутствовали и глина, и дерево, и кирпич, а крыша частично была соломенной, частично черепичной. Гордон снял старую солому вплоть до стропил. Когда Мередит подъехала, он как раз спускался с лесов, в то время как подмастерье под дубом, подарившим свое имя пабу, собирал камыш в пучки. Кэмми с радостью побежала к качелям, висящим в дальнем конце палисадника, и Мередит успокоилась, зная, что дочь будет при деле, пока ее мама говорит с кровельщиком.

Гордон не удивился, увидев ее. Мередит подумала, что Джина Диккенс, вероятно, рассказала о ее визите, и кто может ее в этом упрекнуть? Интересно, расспросила ли она Гордона о чужой машине и об убранной на чердак одежде? Наверняка расспросила: Джина явно разнервничалась, когда Мередит посвятила ее в отношения между Джемаймой Хастингс и Гордоном Джосси.

Заметив, что Кэмми уселась на качели, Мередит не стала тратить время на вступление. Она подошла к Гордону Джосси и взяла быка за рога:

— Я бы хотела узнать, как она добралась до Лондона без автомобиля, Гордон.

И стала ждать ответа, изучая выражение лица Гордона.

Джосси посмотрел на помощника.

— Сделаем перерыв, Клифф.

Парень кивнул и исчез в пабе. Гордон снял бейсболку, вынул из кармана джинсов платок, вытер им лицо и лысеющую голову. На нем были солнцезащитные очки, и он их не снял, чтобы Мередит труднее было прочитать его мысли. Она всегда думала, что Гордон так часто надевает темные очки именно для того, чтобы люди не видели его лживых глаз, но Джемайма сказала на это: «Глупости!» Очевидно, она не находила ничего странного в человеке, который носит темные очки и в дождь, и в снег, а иногда и в помещении. Но это с самого начала было проблемой: Мередит считала, что у Гордона Джосси десятки таких вывихов, а Джемайма не хотела их замечать. В конце концов, он был муж-чи-ной, одним из высших существ, среди которых Джемайма годами каталась, словно шарик в игре «Волшебник пинбола».

Гордон снял очки, но только на мгновение, чтобы протереть их платком. Сделав это, он сунул платок в карман и спокойно спросил:

— Почему ты так настроена против меня, Мередит?

— Ты отдалил Джемайму от ее друзей.

Гордон медленно кивнул, словно обдумывая ее слова.

— Ты имеешь в виду себя?

— От всех, Гордон. Ты ведь это не отрицаешь?

— Нет смысла отрицать то, чего нет. Даже глупо, если ты простишь мне это слово. Ты перестала к ней ходить, так что если вы и отдалились друг от друга, ты сама это сделала. Хочешь поговорить, почему это произошло?

— То, о чем я хочу поговорить, — это почему ее автомобиль стоит в твоем сарае. Я хочу знать, почему ты сказал этой… блондинке, которая живет сейчас в твоем доме, что машина принадлежит тебе. И еще я хочу знать, почему одежда Джемаймы собрана и отправлена на чердак и почему в доме не видно никаких ее вещей.

— Почему я должен перед тобой отчитываться?

— Потому что если ты этого не сделаешь или если меня не удовлетворит твой ответ…

В голосе Мередит прозвучала угроза. Гордон не был дураком и знал, что означает недоговоренная ею фраза, тем не менее он спросил:

— И что тогда?

На нем была футболка с длинными рукавами, и он вынул из нагрудного кармана пачку сигарет. Вытряхнул одну сигарету, зажег ее пластиковой зажигалкой и стал молча дожидаться, что на это скажет Мередит. Потом он оглянулся через плечо на другую сторону улицы, на фермерский дом из красного кирпича, стоявший у края лиловой вересковой пустоши. За пустошью поднимался лес. В летнем мареве мерцали верхушки деревьев.

— Просто ответь мне, — не отступала Мередит. — Где Джемайма и почему она не забрала свой автомобиль?

Гордон снова посмотрел на нее.

— Что ей делать с машиной в Лондоне? Она не взяла машину, потому что там она ей не нужна.

— Как же она туда уехала?

— Понятия не имею.

— Что за глупости! Думаешь, я поверю…

— На поезде, на автобусе, на вертолете, на дельтаплане, на роликовых коньках, — разозлился Гордон. — Не знаю, Мередит. Однажды она сказала, что уедет, и на следующий день уехала. Я пришел с работы домой, а ее уже нет. Думаю, она взяла такси до Суэя, а оттуда уехала на поезде. Что еще?

— Ты с ней что-то сделал.

Мередит не собиралась его обвинять. Во всяком случае, не таким образом и не так быстро. Но она думала об этом автомобиле, о лжи Гордона, о появлении Джины Диккенс в доме, об одежде Джемаймы, упакованной в ящики и отправленной на чердак…

— Я права? — спросила она. — Роб пытался дозвониться до нее, но она не отвечает. Джемайма не отвечает на его сообщения и…

— А ты им интересуешься? Что ж, он всегда на месте, и, учитывая все обстоятельства, это мудрое решение.

Ей захотелось ударить его. Не столько за это замечание, совершенно нелепое, сколько за то, что, по его мнению, она, как и Джемайма, всегда ищет мужчину, что она в чем-то неполноценна и не удовлетворена, что она… так отчаялась в своем одиночестве, что настраивает свою женскую антенну всякий раз, когда на ее горизонте появляется свободный мужчина. В отношении Роба Хастингса это было совершенно абсурдно, ведь он на пятнадцать лет старше ее и она знает его с восьмилетнего возраста.

— Откуда вообще взялась эта особа? — спросила она. — Сколько времени ты ее знаешь? Ты встретил ее еще до того, как Джемайма уехала? Уж не она ли всему виной?

Он покачал головой, красноречиво выразив недоумение и отвращение. Глубоко затянулся сигаретой, и Мередит подумала, что он рассердился.

— Ты встретил эту особу…

— Ее зовут Джина. Джина Диккенс, и точка. Не называй ее «особой». Мне это не нравится.

— Я что же, должна заботиться о том, что тебе нравится? Ты встретил эту особу и решил, что она лучше Джемаймы?

— Что за чушь! Ладно, мне пора вернуться к работе.

Гордон повернулся, чтобы уйти, и Мередит повысила голос:

— Ты ее прогнал. Может, она сейчас и в Лондоне, но у нее не было причин ехать туда, кроме как из-за тебя. У нее был свой бизнес. Она наняла Лекси Стринер. В «Королевских кексах» у нее все получалось, а тебе это не нравилось, да? Ты начал ставить ей палки в колеса. А потом сделал что-то такое, что ей пришлось уехать. И ты привез сюда Джину.

Все это казалось Мередит очень логичным: мужчины именно так себя и ведут.

— Мне пора работать, — повторил Гордон и пошел к лестнице, ведущей на леса, огибавшие здание. Но прежде чем подняться, он повернулся. — Для твоего сведения, Мередит: Джина у меня не жила, и вообще ее не было в Нью-Форесте. Она приехала из Уинчестера в июне и…

— Да ведь и ты оттуда! Ты учился в Уинчестере. Там ты ее и встретил!

Голос ее дошел до визга, но Мередит ничего не могла с этим поделать. По какой-то причине, которой она и сама не могла определить, ей отчаянно хотелось знать, что происходило все те месяцы, что она не виделась с Джемаймой.

— Что хочешь, то и думай, — отмахнулся от нее Гордон. — А мне вот интересно, почему ты с самого начала меня невзлюбила.

— Дело не во мне.

— Дело как раз в тебе. Ты возненавидела меня с первого взгляда. Подумай об этом, прежде чем снова сюда приезжать. И оставь Джину в покое.

— Я приехала из-за Джемаймы…

— Джемайма, — сказал он ровным голосом, — уже подыскала себе кого-то. Ты знаешь это не хуже меня. Думаю, именно это тебя и бесит.

Когда Робби Хастингс припарковался у высокой живой изгороди на подъездной дорожке владений Гордона Джосси, хозяйского пикапа не было видно. Но это не остановило Роба. Если Гордона нет дома, возможно, там его новая женщина, а Робби так же сильно хотел увидеть ее, как и поговорить с Гордоном. Он должен также осмотреться вокруг. Собственными глазами взглянуть на машину Джемаймы, хотя Мередит не могла спутать ее с чьим-то другим автомобилем. Это был «фигаро»,[22] а такую машину не каждый день встретишь на дороге.

Он не знал, чем все это ему поможет. Но после того как еще два его звонка на мобильник Джемаймы остались без ответа, он ударился в панику. Джемайма была легкомысленной, но своего брата никогда не игнорировала.

Робби подошел к загону и увидел там двух пони, щиплющих траву. Странно: в такое время года животных из леса не выводят. Может, с ними что-то не так? Выглядели пони вполне здоровыми.

Он оглянулся на дом. Все окна открыты, словно в расчете на ветерок, но вокруг никого. Это и к лучшему. Мередит сказала, что машина Джемаймы стоит в сарае, и Роб пошел туда. Он распахнул дверь и вдруг услышал приятный женский голос:

— Эй! Я могу вам чем-то помочь?

Голос прозвучал из второго загона, с восточной стороны от сарая, наискосок от узкой, изрытой колеями дорожки, ведущей к пустоши. Робби увидел молодую женщину, которая стряхивала сорную траву с колен синих джинсов. Женщина была одета так, будто над ней потрудился дизайнер из телевизионной программы: воротник накрахмаленной белой блузки поднят, на шее повязан ковбойский платок, соломенная шляпа прикрывает лицо от солнца. На ней были черные очки, но Робби видел, что она красива. Гораздо красивее Джемаймы. Высокая, с приятными выпуклостями в тех местах, где другие девушки ее возраста обычно предпочитают их не иметь.

— Вы кого-то ищете? — спросила она.

— Свою сестру, — ответил он.

— А-а.

Не удивилась, подумал Робби. Да она и не должна удивляться. Мередит побывала здесь раньше его и наверняка упомянула про Джемайму, а какая женщина не станет расспрашивать своего мужчину, если неожиданно всплывет имя другой девушки?

— Мне сказали, что в сарае стоит ее автомобиль.

— Да, — подтвердила она. — И мой тоже. Входите.

Она прошла сквозь проволочную ограду. Проволока была колючей, но на женщине были перчатки, и она спокойно ее раздвинула. В руке она держала какую-то карту, судя по виду топографическую.

— Я все равно здесь уже закончила, — сказала она. — Машина внутри.

Так и оказалось. Автомобиль находился в дальнем углу сарая, он не был накрыт брезентом, как раньше, когда его видела Мередит, а стоял во всей красе: серый, точно военный корабль, с кремовой крышей. Это была старинная вещь. За ним стояла еще одна машина — последняя модель «мини купер», очевидно принадлежащая этой женщине.

Она представилась, хотя Робби уже знал, что женщину, занявшую место Джемаймы, зовут Джина Диккенс. Она честно сказала, что удивилась, узнав, что автомобиль принадлежит не Гордону, а его бывшей подруге. Она поговорила с ним об этом и об одежде Джемаймы, уложенной в коробки и отправленной на чердак.

— Гордон сказал мне, что она уехала много месяцев назад, что за все это время он не услышал от нее ни единого слова, что она, вероятно, не собирается возвращаться, что они… он не говорил, что они поссорились, просто расстались. Гордон сказал, что такие вещи происходят постоянно и это была ее идея, а поскольку ему нужно было продолжать жить дальше, он сложил все ее вещи в коробки, но не стал выбрасывать. Он надеется, что когда-нибудь она приедет или пришлет за ними, когда… устроится. — Джина сняла солнцезащитные очки и взглянула на Робби искренними глазами. — Что-то я разболталась. Простите. Я нервничаю. Все это выглядит как-то… Ее машина, ее вещи в коробках на чердаке.

— Вы поверили Гордону?

Робби провел рукой по автомобилю Джемаймы. Пыли на нем не было, и машина сияла. Сестра всегда за ней ухаживала. Выходит, в этом Мередит оказалась права. Почему Джемайма не взяла автомобиль с собой? Да, в Лондоне трудно с машиной. Но Джемайме это и в голову бы не пришло. Когда ею завладевали чувства, она не размышляла.

— У меня не было причин не верить ему, мистер Хастингс, — сказала Джина слегка изменившимся голосом. — А вы так не считаете?

— Робби, — сказал он. — Можете называть меня Робби.

— А я — Джина.

— Да, я знаю. — Он взглянул на нее. — А где Гордон?

— Работает возле Фритема. — Джина потерла руки, словно ей стало зябко. — Может, зайдете? В дом, я имею в виду.

Ему не особенно хотелось, но он пошел следом за ней, надеясь узнать что-то такое, что снимет его тревогу. Они прошли через прачечную и оттуда — на кухню. Джина положила карту на стол, и Робби увидел, что она и в самом деле топографическая. Джина пометила на ней участок Гордона и прикрепила к карте рисунок того же участка, но в большем масштабе. Вероятно, Джина заметила, что Робби смотрит на него.

— Мы… — неуверенно начала она, словно сомневаясь, стоит ли сообщать ему эту информацию, — мы думаем внести сюда некоторые изменения.

Да, в отсутствие Джемаймы здесь и вправду многое изменилось. Робби взглянул на Джину Диккенс. Она сняла шляпу. У нее были золотые волосы, они лежали на голове, словно тесная шапочка, в стиле, напоминавшем «бурные двадцатые».[23] Перчатки Джина тоже сняла и бросила их на стол.

— Чудная погода. Хотите воды? А может, сидр или колу?

И когда Робби покачал головой, она подошла к столу и встала рядом с ним. Откашлялась. Робби чувствовал, что ей неловко общаться с братом бывшей любовницы ее любовника. Страшно неудобно. У него были такие же ощущения.

— Я тут все думала, хорошо бы разбить настоящий сад, только не знала где. Пыталась определить, где заканчивается участок, и надеялась, что поможет топографическая карта, но и она не помогла. Мне казалось, можно сделать это во втором загоне, поскольку мы… поскольку он все равно им не пользуется. Там можно устроить чудесный сад, место, куда я могла бы привозить своих девочек.

— Ваших детей?

— О нет. Я работаю с девочками-подростками. С теми, кто попадает в беду и о ком некому позаботиться. С девушками из группы риска. Я надеялась найти для них место где-нибудь, кроме офиса… — Она замолчала и всосала нижнюю губу.

Ему бы и хотелось невзлюбить ее, но не получалось. Она была не виновата в том, что Гордон Джосси решил продолжать жить дальше, после того как Джемайма его оставила. Если все именно так и произошло. Робби перевел взгляд с карты на рисунок Джины. Она расчертила на загоне сетку и пронумеровала квадраты.

— Я пыталась узнать точный размер, — пояснила она. — Чтобы знать, с чем мы… с чем я имею дело. Не уверена, что загон годится для того, что я задумала. Если он не подойдет, то тогда, возможно, часть пустоши?.. Потому я и хочу выяснить, где кончается участок. В случае чего мы устроим сад в каком-нибудь другом месте.

— Вот именно, — сказал Робби.

— Что?

— Вы не сможете устроить сад в загоне.

— Почему? — удивилась Джина.

— Гордон и Джемайма. — Робби не мог исключить из этого разговора сестру, — имеют здесь общинные права, и загоны предназначены для пони, у которых проблемы со здоровьем.

Лицо у Джины вытянулось.

— Я и понятия не имела… — пробормотала она.

— То, что у него общинные права?

— По правде говоря, я даже не знаю, что это значит.

Роб коротко объяснил, что часть земли в заповеднике наделена определенными правами — правом выпаса, правом выращивать корма, правом заготовки лесоматериалов, или удобрений, или торфа, — и за этим участком закреплено право на выпас. Это означало, что Гордону и Джемайме разрешалось иметь пони, которые могли пастись в Нью-Форесте, но при условии, что земля возле их дома должна быть свободна для животных, если по какой-то причине понадобится перевести их из леса.

— Гордон вам этого не сказал? — удивился Робби. — Странно, что он задумал устроить сад в загоне. Он прекрасно знает, что не имеет на это права.

Джина потеребила уголок карты.

— Я не говорила ему о саде. Он знает, что мне хочется привезти сюда моих девочек. Чтобы они посмотрели на лошадей, погуляли по лесу или по огороженным местам, устроили бы пикник возле пруда… Но больше я ему ничего не говорила. Я думала, что сначала все распланирую. Сделаю эскиз.

— Неплохая идея, — кивнул Робби. — Эти девочки городские? Из Уинчестера или Саутгемптона?

— Нет-нет. Они из Брокенхерста. То есть они учатся в Брокенхерсте — в колледже или в средней школе, но они могут быть из любого места в Нью-Форесте.

— Гм. Если они из таких же районов, как этот, тогда для них здесь не будет ничего нового.

— Я об этом не подумала, — нахмурилась Джина. Она подошла к окну кухни, выходящему на подъездную дорожку и на западный загон, и со вздохом сказала: — Вся эта земля… Так хотелось найти ей хорошее применение…

— Это зависит от того, что вы считаете хорошим применением, — заметил Робби.

Он оглядел кухню. В ней больше не было предметов, принадлежавших Джемайме: ее кулинарных книг, ярких прихваток на стенах, коллекционных лошадок на полке над столом. Их место заняла дюжина старинных поздравительных открыток: одна поздравляла с Пасхой, другая — с днем Святого Валентина, еще две — с Рождеством, и так далее. Джемайме они не принадлежали.

Увидев все это, Робби подумал, что Мередит Пауэлл права в своих предположениях: Гордон Джосси окончательно убрал сестру Робби из своей жизни. Это нельзя было назвать неразумным. Однако ее автомобиль и одежда все еще находились здесь. С Джосси необходимо поговорить. В этом не было сомнения.

Глава 8

На следующее утро Гордон проснулся в поту. К летней жаре это не имело отношения, поскольку время было раннее — чуть позже шести — и воздух как следует еще не прогрелся. Просто ему приснился очередной кошмар.

Каждый раз он пробуждался мгновенно, от удушья: что-то сильно давило на грудь, точно колдовство какое, а потом — пот. Пижама, которую он носил зимой, постельное белье — все становилось мокрым. Промокнув, он начинал дрожать, и это разбудило Джину, как прежде будило Джемайму.

Их реакция была совершенно разной. Джемайма всегда хотела знать почему. «Почему тебя мучают кошмары? Почему ты не поговоришь с кем-нибудь об этом? Почему не посоветовался с врачом? Наверное, что-то у тебя не в порядке», — говорила ему Джемайма. Нарушение сна, нарушение работы легких, слабое сердце, да что угодно. Но какова бы ни была причина, он должен принять меры, потому что такие вещи могут его убить.

Вот что обычно думала Джемайма: люди умирают. Это был самый большой ее страх, и причину этого ему не надо было объяснять. Страхи Гордона были другими, но не менее реальными, чем у нее. Так уж устроена жизнь. Люди боятся, но они научились приспосабливаться. Он приспособился к своим страхам и не любил о них говорить.

Джина, напротив, не требовала от него ответа. Когда он просыпался в поту рядом с Джиной после проведенной совместно ночи — а это бывало почти каждую ночь, и Джина не видела смысла оставлять за собой жилье в Линдхерсте, — она вставала с постели, шла в ванную за куском фланелевой ткани, мочила ее, а потом возвращалась и обтирала ему тело. Она приносила с собой таз с холодной водой и, когда фланель нагревалась от его тела, обмакивала ткань в воду и снова его обтирала. Летом он ложился в постель голышом, так что не надо было снимать липкую пижаму. Джина разглаживала фланель на его руках, ногах, лице и груди, а когда это его возбуждало, она улыбалась и садилась на него верхом или делала другие столь же приятные вещи. И тогда все ночные кошмары забывались, а плохие мысли улетучивались из его головы.

За исключением одной. О Джемайме.

Джина ни о чем его не расспрашивала. Она просто хотела любить его и быть с ним. Джемайма же спрашивала обо всем. Она требовала невозможного. А когда Гордон объяснил, почему он не может дать ей то, о чем она просит, все закончилось.

До Джемаймы он сторонился женщин. Встретив Джемайму, он увидел в ней жизнерадостную натуру — такой она являла себя миру, — веселую девушку с детской щелочкой между передними зубами. Гордон подумал, что в жизни ему нужен именно такой человек, но ошибся. Время еще не пришло, а может, и никогда не придет, но теперь у него появилась другая женщина, абсолютно не похожая на Джемайму.

Он не мог сказать, что любит Джину. Знал, что должен ее любить, ведь она, конечно же, была достойна любви. В тот день, когда он увидел ее в лесу и они в первый раз пошли в бар отеля в Суэе, не один мужчина взглянул на нее, а потом на него, и Гордон знал, что подумал каждый из них, потому что мужчина, увидевший Джину, не может этого не думать. Джина, похоже, не обращала на них внимания. Она откровенно смотрела на Гордона, словно говорила: «Это твое, если хочешь; возьми, когда будешь готов». И он решил, что готов, потому что не мог больше жить так, как жил после ухода Джемаймы. Он принял ее предложение, и теперь Джина была с ним, и Гордон ничуть не жалел о своем решении.

Вот и сейчас она его обтерла, а за этим последовало все остальное. Если он овладевал ею, не позволяя Джине взять инициативу на себя, она не возражала. Она беззвучно смеялась, когда он грубо укладывал ее на спину, и обхватывала его ногами. Он находил ее рот, и она открывала его, как и все остальное к его услугам, и он дивился тому, что ему так повезло, и не знал, кого и как благодарить за это.

После этого они оба сильно вспотели. Разъединились и рассмеялись, услышав чмокающий звук, который издала их влажная кожа. Вместе пошли в душ, она стала мыть ему волосы, и он снова возбудился.

— О господи, Гордон, — рассмеялась Джина и снова его ублажила.

— Хватит, — сказал он.

— Нет, не хватит, — возразила она и доказала это.

У него ослабели колени.

— Где ты всему этому научилась, женщина? — спросил он.

— Разве Джемайма не любила секс? — удивилась Джина.

— Не такой, — ответил он, подразумевая: «не необузданный».

Для Джемаймы секс был заверением: «Люби меня, не бросай». Но она сама бросила его.

Было почти восемь, когда они спустились в кухню к завтраку. Джина заговорила о своем желании разбить сад. Гордону не хотелось устраивать сад, рушить привычный уклад жизни, а тем более прокладывать дорожки, делать газоны, копать, сажать, строить теплицы или оранжереи. Не надо ему этого. Он не стал возражать Джине, потому что ему нравилось выражение ее лица, когда она рассказывала о том, что значит сад для нее и для ее девочек. Но потом она упомянула о Робе Хастингсе и о том, что он сказал ей насчет участка.

Гордон подтвердил его слова, но больше не пожелал говорить о Робе. Как и Мередит Пауэлл, Роб Хастингс нашел его в пабе «Королевский дуб», и так же, как при разговоре с Мередит, Гордон велел Клиффу сделать перерыв, чтобы то, что хотел сказать ему визитер, осталось между ними. С этой же целью они прошли по тропе до пруда Айворт. На самом деле это был не пруд, а запруженный ручей, по которому плавали утки, а на берегах росли ивы, свешивая ветви в воду. Поблизости имелась небольшая двухэтажная автостоянка, и от нее дорожка уходила в лес, где почва была покрыта толстым слоем буковых и каштановых листьев, десятилетиями падавших на землю.

Они остановились на берегу пруда. В ожидании разговора Гордон закурил сигарету. Роб Хастингс, конечно же, станет говорить о Джемайме, а Гордону нечего было сказать о ней, кроме того, что Роб и так уже знал.

— Она ушла из-за нее? — спросил Роб. — Из-за той женщины в твоем доме? Я правильно понимаю?

— Вижу, ты говорил с Мередит. — Гордона утомила вся эта суета.

— Но Джемайма не хочет, чтобы я знал об этом, — продолжил Роб Хастингс, следуя намеченной линии разговора. — Она не хочет, чтобы я узнал о Джине, потому что стыдится всего этого.

Несмотря на нежелание обсуждать Джемайму, Гордон невольно нашел эту теорию интересной, хотя и абсолютно неверной.

— Как ты это себе представляешь, Роб? — спросил он.

— Я представляю себе это так. Она увидела вас вместе. Ты был в Рингвуде, а может, даже в Уинчестере или Саутгемптоне, а Джемайма поехала туда за припасами для «Королевских кексов». То, что она увидела, подсказало ей, что между вами что-то есть, вот она и уехала. Но она не смогла заставить себя сказать мне об этом, потому что ей стыдно, а она — гордая девушка.

— Чего стыдно?

— Стыдно, что ее обманули. Ей должно быть стыдно, ведь я с самого начала предупреждал ее, что с тобой что-то не так.

Гордон стряхнул на дорожку пепел с сигареты и растер его носком ботинка.

— Выходит, я тебе никогда не нравился? Что ж, ты удачно это скрывал.

— А что мне оставалось делать? Она сошлась с тобой. Я хотел ей счастья, и если бы ты сделал ее счастливой, то зачем бы я стал говорить, что почуял в тебе что-то плохое?

— И что же это такое?

— Ты сам скажи.

Гордон покачал головой, не в знак отрицания, а как бы говоря, что бесполезно объясняться, поскольку Робби Хастингс все равно не поверит ничему, что он скажет.

— Когда человек вроде тебя — вообще любой человек — невзлюбит кого-то, он во всем будет искать подтверждение своей правоты. Понимаешь, Роб, что я имею в виду?

— По правде говоря, не понимаю.

— Что ж, ничем не могу помочь. Джемайма оставила меня, и точка. Если кто-то и завел кого-то на стороне, то это Джемайма, потому что я этого не делал.

— Кто у тебя был до нее, Гор?

— Никого, — ответил Гордон. — Вообще никого.

— Брось заливать. Ты… Что-о? — Роб запнулся. — Тебе тридцать один год, и ты хочешь сказать, что до моей сестры у тебя не было женщин?

— Именно так, потому что это правда.

— То есть ты пришел к ней девственником? Чистым листом, на котором не было написано ни одного женского имени?

— Да, Роб.

Робби, разумеется, не поверил ни единому слову.

— Ты что, больной, Гор? — спросил он. — Или падший католический священник? Или что?

— Тебе действительно хочется говорить на эту тему, Роб?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Да ты и сам знаешь.

Лицо Роба запылало.

— Послушай, она постоянно волновалась о тебе, — сказал Гордон. — И неудивительно. Если подумать, это не совсем обычно. Парень твоего возраста. Сорок с лишним, да?

— Не лезь не в свое дело.

— Ты тоже, — отрезал Гордон.

Он знал, что любой разговор на эту тему вернется к тому же, с чего и начался. Что бы он ни сказал Робби Хастингсу, тот, несомненно, уже слышал это от Мередит Пауэлл или даже от самой Джемаймы. Но все это не удовлетворяло брата Джемаймы.

— Она ушла от меня, потому что не захотела больше со мной оставаться, — снова заговорил Гордон. — Вот и все. Очень спешила, потому что такой у нее характер, и тебе прекрасно это известно. Она мгновенно принимает решения и действует. Если голодна — ест. Если хочет пить — пьет. Если решила, что ей нужен другой мужчина, никто ее от этого не отговорит. В этом все дело.

— Вот так коротко, Гор?

— Уж как есть.

— Что-то я тебе не верю.

— Ничем не могу помочь.

Но когда Робби покинул его возле «Королевского дуба», куда они вернулись в молчании, нарушаемом лишь звуком шагов по каменистой дорожке да пением жаворонков на пустоши, Гордон обнаружил, что очень хочет заставить его поверить, так как все остальное вело к тому, что и произошло на следующее утро, когда они с Джиной прощались на подъездной дорожке у пикапа Гордона.

Прямо позади его старой «тойоты» остановился «остин», и из него вышел человек в очках с толстыми стеклами, поверх которых были надеты еще и солнцезащитные стекла. На человеке был галстук, но он распустил его и оставил болтаться на шее. Мужчина снял солнцезащитные стекла, словно это позволяло ему лучше разглядеть Гордона и Джину. Понимающе кивнул и сказал: «А!»

Гордон услышал, как Джина произнесла его имя с вопросительной интонацией, сказал ей: «Подожди здесь», захлопнул дверцу пикапа и пошел к «остину».

— Привет, Гордон, — кивнул мужчина. — Кажется, сегодня будет пекло.

— Наверняка, — подтвердил Гордон.

Больше он ничего не прибавил, зная, что вскоре узнает о цели визита. Так и вышло.

— Нам нужно поговорить с глазу на глаз, — приветливо сказал мужчина.

Мередит Пауэлл позвонила на службу и сказалась больной, при этом она заткнула себе нос, симулируя летнюю простуду. Делать это ей не нравилось, тем более не хотелось подавать плохой пример Кэмми: дочка, широко раскрыв глаза от любопытства, смотрела на нее из-за кухонного стола, уплетая хлопья. Но у Мередит не было выбора.

Накануне она ходила в полицейское отделение и, конечно, ничего не добилась. Разговор пошел в таком ключе, что после него она почувствовала себя полной дурой. Что вызвало у нее столь серьезные подозрения и сомнения? Автомобиль подруги Джемаймы на участке, где она два года прожила со своим другом? Одежда Джемаймы, уложенная в коробки и отправленная на чердак? Новый мобильник, который Джемайма купила себе, не желая, чтобы Гордон Джосси до нее дозвонился? Или плачевное состояние «Королевских кексов» в Рингвуде? Доводы Мередит («Это все не похоже на Джемайму, понимаете?») не произвели впечатления в полицейском отделении Брокенхерста, куда она явилась и попросила поговорить о «не терпящем отлагательства деле». Сержант, имени которого она не спросила и не хотела спрашивать, в конце ее рассказа спросил язвительно, не думает ли мадам, что все эти люди могут заниматься своими повседневными делами, не докладывая ей о своих передвижениях, потому что считают, что это ее не касается? Она предвидела это замечание и сказала сержанту, что Робби Хастингс регулярно говорил со своей сестрой после ее отъезда из Лондона. Но сержант продолжал смотреть на нее так, словно наступил ботинком на что-то нехорошее. Она не была навязчивой кумушкой. Она была обеспокоенным гражданином. А разве обеспокоенный гражданин, к тому же налогоплательщик, не должен докладывать полиции, когда что-то не в порядке? По мнению сержанта, ничего подозрительного не произошло. Одна женщина уехала, а этот парень, Джосси, нашел себе другую. Что тут особенного? Так устроен мир. После ее мольбы прислушаться он посоветовал Мередит поехать со своими подозрениями в главное полицейское отделение в Линдхерсте, если ей не нравится то, что она от него услышала.

Мередит решила, что делать этого не станет. Она лишь позвонит в главное отделение. Потом она возьмет дело в свои руки. Мередит знала, что происходит что-то неладное, и она придумала, где начнет копать.

Для этого ей понадобилась Лекси Стринер. Итак, позвонив в свою дизайнерскую фирму с сообщением, что на нее напала поганая простуда и она не хочет заразить ею сослуживцев, а потом притворно чихнув несколько раз перед Кэмми, чтобы дочка не страдала из-за материнской хитрости, Мередит отправилась за Лекси Стринер.

Ей не понадобилось упрашивать Лекси взять выходной. В отличие от Ники Кларка[24] из Рингвуда счастливое будущее девушки не собиралось прилетать к ней на крыльях Меркурия. Отца Лекси не было дома: он продавал кофе, чай, печенье и прочее из своего фургона на обочине шоссе А-336, а мать, рассчитывая найти внимательную аудиторию, желающую услышать о том, что такое добродетель в современном мире, подсовывала брошюры «О четвертой заповеди блаженства» под дворники автомобилей, дожидавшихся в Лимингтон-Пире парома на остров Уайт. Ни тому ни другой неоткуда было узнать, что Лекси сбежит с работы, да их это и не волновало, так что Лекси просто позвонила в салон Джин Мишель и со стоном сказала, что после несвежего гамбургера ее всю ночь тошнило. После этого она повесила трубку и попросила Мередит дать ей время собраться.

Сборы выглядели так: Лекси надела кружевные колготки, туфли на высокой платформе, очень короткую юбку — наклониться в ней было немыслимо — и блузку, ширина которой заставляла вспомнить фильмы, поставленные по романам Джейн Остин, или одежду будущих мам. Это полностью отвечало намерениям Мередит, потому что Лекси стала похожа на девушку, попавшую в затруднительное положение.

Они действовали хитро, но в рамках закона. Лекси должна была сыграть роль девицы, нуждающейся в защите и исправлении. Ее старшая сестра — в данном случае это была Мередит — прослышала о программе, которую организовала одна очень хорошая молодая женщина, недавно приехавшая из Уинчестера. «Я не могу с ней справиться. Если мы не примем меры, она слетит с катушек» — такой линии намеревалась придерживаться Мередит. Сначала она планировала совершить набег на колледж Брокенхерста, куда после окончания школы поступали девушки возраста Лекси, надеявшиеся научиться тому, что поможет им в будущем устроиться на работу, а не сидеть на пособии по безработице.

Колледж находился за пабом «Змеелов», на Линдхерст-роуд. Согласно назначенной ей роли Лекси должна была выглядеть мрачно, курить и вообще вести себя необщительно. Такое поведение было чревато всем, начиная от беременности и до потери трудоспособности и наркозависимости. Хотя Мередит ничего не сказала девушке, но несколько шрамов на ее руках, видневшиеся из-под коротких рукавов блузки, придавали достоверность придуманной ими истории.

Мередит сумела найти тенистое место для парковки машины и вместе с Лекси пошла по плавившемуся асфальту к административному зданию. Там они поговорили со страшно занятой секретаршей, пытавшейся удовлетворить запросы иностранных студентов с плохим английским.

— Чего вы хотите? — спросила она у Мередит. — Вам нужно поговорить с Моникой Паттерсон-Хью, она занимается младенцами.

Сначала они подумали, что секретарша не вполне поняла, к чему клонит Мередит, намекнувшая ей о «ситуации младшей сестры». Но, решив, что Моника Паттерсон-Хью лучше, чем ничего, они отправились на поиски этой особы. А когда отыскали, то увидели, что Моника показывает группе девочек-подростков, как следует менять пеленки, причем у девочек был заинтересованный вид будущих нянечек. В качестве образца здесь использовалась потрепанная тряпичная кукла. Очевидно, анатомически правильные искусственные младенцы были этой организации не по карману.

— Во второй части курса мы используем настоящих младенцев, — сказала Моника Паттерсон-Хью и встала в сторонку, позволив будущим нянечкам поупражняться на кукле. — Мы снова выступаем за тряпочные пеленки. Нужно, чтобы дети вырастали в естественной обстановке. — Она посмотрела на Лекси. — Вы хотите поучиться, милая? Это очень популярный курс. Мы собираем девушек со всего Хэмпшира, когда они заканчивают школу. Вам нужно подумать над своей внешностью — с волосами надо что-то сделать, — но при умелом руководстве как в одежде, так и в общем уходе вы далеко пойдете. Если, конечно, заинтересуетесь.

Лекси без подсказки состроила кислую гримасу. Мередит отвела Монику Паттерсон-Хью в сторонку.