Зажмурься покрепче Вердон Джон

Глава 46

Пустые бумаги

Вернувшись домой заполночь, Гурни тут же лег спать, но ему едва это удалось.

Наутро, за кофе с Мадлен, он размышлял, что причиной тревожности, разумеется, были история с Йикинстилом и нарастающий ужас дела Перри. Он также грешил на вещество, которым его опоили накануне.

— Надо было показаться врачу, — заметила Мадлен.

— Да все будет в порядке.

— Может, тебе лечь и еще раз попробовать поспать?

— Слишком много дел. И я все равно слишком взвинчен, чтобы заснуть.

— Ладно. Чем займешься?

— Расследованием.

— Ты не забыл, что сегодня воскресенье?

— Не забыл.

Он, конечно, забыл. И эта рассеянность его пугала. Нужно было сосредоточиться на чем-нибудь внятном, ухватиться за что-то понятное, и двигаться дальше маленькими шажками.

— Давай позвоним доктору Дихтеру? Вдруг он сможет тебя принять прямо сегодня.

Он покачал головой. Дихтер был их семейным доктором. Доктор Дихтер. Гурни обычно находил, что это звучит смешно, но сегодня было не до смеха.

— Просто ты сказал, что тебе что-то подмешали в напиток. Почему ты к этому так легкомысленно относишься? Ты хотя бы представляешь, что это могло быть за вещество?

Гурни решил не упоминать рогипнол, потому что за этим последовали бы вопросы, связанные с понятными ассоциациями про насилие, а он не был готов сейчас к такого рода дискуссии.

— Не знаю. Что-то, от чего отшибает память, как после слишком сильного опьянения.

Она окинула его внимательным взглядом, и он почувствовал себя голым.

— Что бы там ни было, меня уже отпускает, — произнес Гурни будничным тоном, в то же время понимая, что стремление поскорее сменить тему не ускользнуло от внимания Мадлен.

— Возможно, тебе нужно выпить какой-то антидот.

— Нет, организм сам прекрасно справляется. Что мне нужно, так это сосредоточиться на чем-нибудь…

Он подумал про дело Перри и про звонок Хардвику — и тут же понял, что история про Мельпомену и труп Кики Мюллер заставила его вчера забыть, зачем он изначально звонил.

Через минуту он уже держал в руке трубку.

— Скарды?.. — недовольно переспросил Хардвик. — Ну да, фамилия всплыла в ходе поиска «Карналы». Но ты вообще не охренел ли? Сегодня воскресенье, что за срочность?

Хардвик всегда стремился все усложнить для собеседника. Но были способы выйти из этой игры победителем. Одним из них было довести вульгарность до маразма.

— Срочность категории «отвечай или яйца отстрелю».

Пару секунд Хардвик как будто оценивал мощь этого безобразного образа, а затем он ответил:

— «Карнала» — та еще прачечная, фиг найдешь концы. Она принадлежит какой-то корпорации, а та другой корпорации, а та еще одной, зарегистрированной на Каймановых островах. Непонятно, что конкретно это за бизнес, но след ведет на Сардинию, где и проживают эти самые Скарды. И репутация у них, скажу я тебе, паршивая.

— Репутация?

— Ну, никто не сомневается, что они бандюки, но доказательств нет. Наши друзья из Интерпола говорят, что там ни одной судимости — свидетели каждый раз передумывали давать показания или исчезали.

— И этим Скардам принадлежит «Карнала»?

— Предположительно да. На их счет ничего не скажешь точно. Предположительно то, предположительно се. Документов никаких.

— Так чем занимается само агентство?

— А неизвестно. Нам не удалось накопать ни одного контрагента среди поставщиков ткани или розничных продавцов. Никто с ними не работал. Их логотип стоит на рекламе дорогущих женских шмоток, но нет никаких свидетельств, что эти шмотки где-то вообще продают.

— А представители агентства это как-нибудь комментируют?

— Да где ж мы их возьмем?

— Джек, но кто-то же размещает рекламу! Кто-то за нее платит…

— Все по е-мейлу.

— А откуда приходят е-мейлы?

— То с Кайманов, то с Сардинии.

— Но…

— Нелогично, да. Расследуем. Подключили Интерпол, итальянскую полицию, структуры с Каймановых островов — ждем новостей. Все непросто, потому что Скарды официально чисты, а пропавшие девицы официально не в розыске. Но даже будь они в розыске — их появление в рекламе «Карналы» само по себе ни о чем не говорит, потому что нет никаких документов, по которым выходит, что Скарды имеют к агентству отношение. Все на уровне слухов и домыслов. С юридической точки зрения мы бродим в тумане по минному полю. К тому же благодаря твоим прогнозам прокурор вогнал всех в жуткую панику, что надо срочно прикрывать задницу.

— В чем это проявляется?

— Да в том, что по минному полю бродит не пара саперов-профи, а хренова толпа людей, которые друг об друга спотыкаются.

— Все как ты любишь, Джек.

— Да пошел ты.

— То есть, сейчас неудачный момент, чтобы попросить тебя об одолжении?

— Типа чего? — спросил он внезапно спокойным голосом. Хардвик на все реагировал наоборот, как взбалмошный ребенок — об одолжении было лучше всего просить ровно в тот момент, когда казалось, что это менее всего уместно. Точно так же Хардвик реагировал на риск: ему казалось, что это положительный фактор при любом раскладе. Для большинства копов главным в работе были авторитет и соблюдение правил, а Хардвик был по-настоящему без башни. По большому счету, то, что он был до сих пор жив, было просто счастливой случайностью.

— Надо сыграть не по правилам, — произнес Гурни, впервые за последние двадцать четыре часа почувствовав, что нащупал твердую почву. Надо было раньше вспомнить про Хардвика. — Я бы даже сказал — надо проявить извилистость.

— О чем речь? — спросил Джек таким тоном, словно ему пообещали любимый десерт.

— Мне надо снять отпечатки с небольшого бокала и пробить их по базе ФБР.

— Дай угадаю: никто не должен знать зачем, ничто не должно отобразиться в документах, и след не должен привести к тебе.

— Примерно так.

— Где этот бокал?

— Могу тебе его передать у Абеляра, скажем, через десять минут.

— Гурни, ну ты феерический нахал.

Глава 47

Невозможная история

Вручив Хардвику бокал из-под абсента на тесной парковке у лавки Абеляра, Гурни вдруг подумал, что нужно ехать в Тэмбери. Все равно Абеляр был ровно на полпути туда, а на месте преступления могло обнаружиться еще что-нибудь важное. Кроме того, ему хотелось как следует занять свой ум, чтобы отвлечься от тревоги по поводу истории с Йикинстилом.

Он представил, как Мэриан высаживает розы, а Мельпомена роет грязь за сараем на участке Мюллера, и как бледная рука Кики Мюллер торчит из земли, напоминая мятую садовую перчатку. Представил безумного Карла, который вполне мог оказаться убийцей собственной жены. Разумеется, отрубленная голова как бы автоматически указывала на Флореса. Но ведь у Карла могло хватить находчивости, чтобы это предусмотреть…

Допустим, он узнал о романе Кики с Гектором и решил ее убить так же, как Гектор убил Джиллиан. Стройно, но маловероятно: это бы значило, что Карл одновременно был в достаточной ярости, чтобы убить жену, достаточно хладнокровен, чтобы подделать почерк Гектора, и достаточно глуп, чтобы закопать тело в собственном дворе. Гурни сталкивался и с более странными сочетаниями факторов, но сценарий все равно казался ему неубедительным. К тому же расследование такой версии отвлекло бы внимание от истории с девицами из Мэйплшейда.

Наверняка Кики убило что-то посерьезнее, чем гнев ревнивого мужа. Что-то связанное с загадкой Мэйплшейда. За этими размышлениями Гурни свернул с Хигглз-Роуд на Бэджер-Лейн и почувствовал себя куда более привычно. Не то, чтобы он был в превосходном настроении, но хотя бы он снова был детективом. И его хотя бы больше не тошнило.

У компостной кучи, отделявшей развалюху-дом от развалюхи-сарая, виднелись два типа в татуировках, точь-в-точь клоны Кальвина Харлена, который собственной персоной стоял рядом. Все трое проводили машину Гурни мутным взглядом.

Подъезжая к участку Эштона, он надеялся увидеть Мэриан Элиот с расхитительницей гробниц Мельпоменой, но их нигде не было. Вокруг дома Мюллера тоже не наблюдалось признаков жизни.

Ступив на мощеную дорожку Эштона, Гурни в очередной раз поразился отчетливо английскому духу, царившему здесь, — неброская эксклюзивность в сочетании с недемонстративной роскошью. Он решил не идти сразу к дому, а сначала прогуляться до навеса, служившего входом на простиравшуюся за домом лужайку. Зеленый цвет еще преобладал, но кое-где в кронах деревьев уже виднелись желтые и красноватые мазки осени.

— Детектив Гурни?

Он повернулся к дому. У открытой двери стоял Эштон.

Гурни улыбнулся.

— Простите, что беспокою в воскресенье.

Эштон отзеркалил его улыбку.

— Полагаю, во время расследования убийства между выходными и буднями нет разницы. У вас какие-нибудь новости?

— Вообще-то я просто хотел еще раз осмотреть территорию вокруг домика садовника.

— Еще раз?..

— Вы не возражаете?

— Что конкретно вас интересует?

— Надеюсь, пойму, когда увижу.

Тон Эштона был столь же выверен, как и его улыбка.

— Зовите меня, если чем-то могу помочь. Я буду с отцом у себя в библиотеке.

Любопытно, подумал Гурни. У одних дома «кабинет», а у других — «библиотека». А потом говорят, что у нас не классовое общество. Это пока речь не заходит о ком-нибудь, живущем в доме из котсуолдского камня и с отцом по имени Хобарт Эштон.

Гурни прошелся по лужайке к дальней ее части, и только там понял, что все это время не замечал удивительной погоды — стоял один из таких славных осенних дней, когда солнце будто бы светит через волшебную призму, меняя цвет листьев, а воздух был таким тихим, словно мир был соткан из покоя, захватывающего дух и наполняющего сердце счастьем.

Как и все минуты счастья в жизни Гурни, эта вышла очень короткой. Он пришел сюда, чтобы расследовать убийство, дотошно изучить каждую мелочь на месте преступления, восстановить последовательность ужасных событий.

Он направился к широкому каменному патио с кофейным столиком, где четыре месяца назад кто-то выстрелил в чашку Эштона из «Везерби» 257-го калибра. Интересно, где сейчас может быть Гектор Флорес? Он ведь может быть где угодно. Например, здесь, в лесу, наблюдать за домом, за Эштоном и его отцом. И — в эту самую секунду — за Гурни.

Он перевел взгляд на домик и стал вспоминать подробности убийства в день свадьбы. С места, где он теперь стоял, можно было разглядеть фасад и одну из боковых стен, а также часть леса, куда Флорес ходил, чтобы оставить мачете, где его нашли. В мае листва еще молодая, а значит, видимость была примерно такой же, как сейчас, когда листья опадают.

Гурни в очередной раз попытался представить, как латиноамериканец спортивного сложения выбирается из заднего окна домика, незамеченным бежит примерно стометровый кросс сквозь деревья и заросли, затем слегка присыпает брошенное мачете листьями и землей. А затем — что затем? Надевает на ноги какие-то пакеты? Или брызгает обувь химикатом, уничтожающим продолжение следа? Мог ли он с этого места отправиться дальше в глубь рощи, куда-то в сторону дороги? Чтобы потом, к примеру, встретиться с Кики Мюллер, которая, допустим, ждала его в машине и увезла прочь прежде, чем прибыла полиция? Или же она могла скрыть его у себя дома… где он ее убил и закопал? Но зачем, какая в этом могла быть выгода? Нет, это неправильный вопрос, потому что нет повода считать, что преступник исходил из соображений практической пользы. Возможно, им двигало чистое безумие, одержимость какой-нибудь вывихнутой фантазией. Но такой ход мысли никак не способствовал расследованию: если в действиях убийцы не было смысла, то не было смысла его пытаться угадать. А у Гурни было настойчивое ощущение, что, невзирая на привкус бреда, преступление было продуманным, выстроенным по какой-то внутренней логике.

Итак, почему мачете оказалось столь небрежно спрятано? В том, чтобы присыпать лезвие, не было логики, если ручка оставалась на виду. По какой-то причине эта мелкая несостыковка больше всего занимала его внимание. Причем «занимала» — вполне удачное слово, поскольку Гурни всегда любил несостыковки. Опыт показывал, что именно они, как правило, оказываются ключом к разгадке.

Он сел за столик и уставился в лес, пытаясь визуализировать, по какому маршруту мог бежать Флорес. Пресловутые сто метров было почти невозможно различить за зеленью самой рощи и за рододендронами, разделявшими дикую часть от ухоженной лужайки с клумбами. Гурни хотел прикинуть, насколько хороша была видимость вероятного пути отступления — и пришел к выводу, что видимость была совсем незначительной. Ничего удивительного, что Флореса никто не заметил. Самый четко различимый объект с такого расстояния был темный ствол вишни — и то Гурни мог разглядеть только узкую полоску этого ствола сквозь кусты.

Вишня росла в конце предполагаемого маршрута Флореса. В теории, если бы кто-нибудь в тот момент смотрел в лес в том же направлении, он мог бы заметить, как человек мелькает между деревьев. Правда, едва ли этому бы придали значение. Кроме того, шансов, что кто-то мог сидеть ровно здесь и смотреть ровно туда, было исчезающе мало…

Стоп!

Гурни внезапно обнаружил, что чуть не пропустил важную вещь.

Зафиксировав взгляд на чешуйчатом стволе вишни, Гурни направился к нему через патио, через клумбу на которую упал Эштон, через рододендроновую границу — в лес.

Это направление было перпендикулярным маршруту Флореса от домика к месту, где нашли мачете. Гурни хотел убедиться, что Флорес мелькнул именно перед этой вишней.

Дойдя до оврага, который он помнил по своему визиту пару дней тому назад, он убедился, что его догадка верна. Дерево росло на дальней стороне оврага — а он был длинный и глубокий, с крутыми склонами. Если бы Флорес бежал с той стороны вишни, это бы значило, что ему пришлось минимум дважды пересекать овраг, что отняло бы немало времени и сделало бы задачу скрыться до появления полиции невозможной. Тем более что след тянулся по ближней стороне оврага, а не дальней. Следовательно, человек, бежавший от домика к точке обнаружения мачете, должен был промелькнуть перед этим деревом. Без вариантов.

Дорога от Тэмбери до Уолнат-Кроссинга заняла всего 55 минут вместо обычного часа с четвертью. Гурни торопился домой, чтобы пересмотреть запись со свадьбы — но отчасти им двигало желание как можно глубже зарыться в дело Перри, которое, невзирая на ужас убийства, немного облегчало тревогу по поводу вчерашней амнезии.

Машина Мадлен стояла рядом с домом, а велосипед был прислонен к сараю. Гурни догадался, что она на кухне, но когда он зашел сквозь боковую дверь и позвал ее, ответа не последовало.

От отправился к длинному столу, отделявшему кухню от гостиной зоны. На нем по-прежнему были разложены материалы расследования, что немало раздражало Мадлен. Там же лежало несколько дисков.

На верхнем была наклейка с надписью «Свадьба Перри+Эштон, монтаж БКР». Но Гурни хотел посмотреть один из оригиналов, а не смонтированную версию. Их оказалось пять штук. На одном значилось: «Вид с вертолета: общие планы и снижение», а остальные четыре содержали съемку со стационарных камер, и на наклейках были полные координаты спектра видимости каждой.

Он взял эти диски в кабинет, где открыл ноутбук, зашел на карты Гугла и набрал в строке поиска: «Бэджер-Лейн, Тэмбери, Нью-Йорк». Тридцать секунд спустя он рассматривал спутниковую фотографию участка Эштона с точными координатами каждого объекта. Можно было даже разглядеть кофейный столик на патио. Гурни выбрал точку, где примерно находилась вишня, и рассчитал путь до нее от столика. Угол получился — 85 градусов на восток.

Он взял диск с пометкой «Восток + Северо-Восток» и засунул в плеер, дотянувшись с дивана, а затем промотал запись до момента, когда Джиллиан зашла в домик, и полностью посвятил свое внимание следующим четырнадцати минутам видеоряда. Он просмотрел их раз, другой, и удивление его усиливалось. В третий раз он досмотрел запись до секунды, когда начальник полиции Лунтц прогнал гостей с места преступления и вызвал копов.

Тут что-то не так. И это еще мягко сказано.

Он позвонил Хардвику, который ответил только после седьмого гудка.

— Чего надо, старичок?

— Ты уверен, что камеры на свадьбе вели запись непрерывно?

— А что тебя смущает?

— С одной из камер видно домик садовника и часть леса с левой стороны, где Флорес должен был пробежать, чтобы спрятать орудие убийства.

— И чего?

— Там есть одно дерево на заднем плане этого маршрута, и оно видно сквозь лес с патио, где стояла камера.

— И?..

— Флорес должен был мелькнуть перед этим деревом, когда бежал прятать мачете там, где его нашли. Ствол отчетливо видно на протяжении всей записи.

— Так и что?

— Я трижды просмотрел запись, трижды, чтобы убедиться. Джек, перед деревом никто не пробегал.

— Что-то я не въезжаю, — буркнул Хардвик.

— Я тоже, — ответил Гурни. — Каковы шансы, что мачете не было орудием убийства?

— Анализ ДНК однозначно показал, что на нем кровь Джиллиан Перри. Так что шанс — один на миллион, а то и меньше. Кроме того, в отчете сказано, что голову отрубили тяжелым и остро заточенным лезвием. Ну и потом, а какие еще варианты? Типа, Флорес измазал мачете кровью с настоящего орудия убийства, которое спрятал где-то еще? Но ему бы все равно пришлось отнести его туда, где его нашли. Так что я не вижу, что здесь можно обсуждать. Без вариантов, это орудие убийства.

Гурни вздохнул.

— Значит, мы имеем дело с чем-то необъяснимым.

Глава 48

Идеальные воспоминания

Если факты друг другу противоречат, значит, какие-то из них — ложные.

Это подметил один из его прежних начальников в Нью-Йоркском отделении, и Гурни всегда помнил это правило.

Чтобы строить какие-то предположения на основании видеозаписи, нужно было еще раз проверить факты. На коробке от диска был телефон компании, снимавшей видео: «Идеальные воспоминания».

Гурни позвонил по этому номеру и оставил сообщение на автоответчике, упомянув свадьбу Эштона и Перри. Едва он закончил звонок, как на экране появилось имя абонента — «Идеальные воспоминания» ему перезванивали.

Профессионально вежливый голос с уместной долей озабоченности поинтересовался:

— Чем мы можем вам помочь?

Гурни представился и объяснил, что расследует убийство Джиллиан Перри по заказу ее матери, и что на записи, сделанной агентством, вероятнее всего мог быть запечатлен убийца невесты, и его интересует точный ответ на один-единственный вопрос, который он готов задать человеку, ответственному за ту съемку.

— Это я, — ответила девушка.

— Представьтесь, пожалуйста.

— Дженнифер Стилман. Я управляющий директор агентства.

Управляющий директор. Подходящее название должности, если работаешь с богатыми клиентами.

— Дженнифер, мне нужно знать, велась ли оригинальная запись непрерывно или же в какие-то моменты ее ставили на паузу.

— Абсолютно непрерывно — последовал немедленный ответ.

— Исключен даже секундный обрыв?

— Исключен.

— Вы так уверены, будто вам этот вопрос уже задавали.

— Нет, но это было исходным запросом.

— Исходным запросом?..

— В договоре было означено, что видеозапись должна вестись непрерывно в течение всего мероприятия, от начала до конца, и должно быть зафиксировано все до последней секунды. Видимо, невесте хотелось сохранить на память каждую мельчайшую деталь события.

Судя по тону Дженнифер Стилман, это было необычным условием договора, либо необычным был тон, в котором условие было изложено. Он решил этот момент уточнить.

— Понимаете… — девушка помедлила. — Им по какой-то причине это было очень важно. По крайней мере невесте. Когда мистер Эштон передал нам ее просьбу, он мне показался немного… — она снова помедлила. — Знаете, я зря начала вам говорить. В конце концов, я же не телепат.

— Дженнифер, но это важно. Речь идет об убийстве. И сейчас ключевой вопрос — не могло ли в записи быть что-то пропущено, пусть даже отдельные кадры.

— Никаких кадров не пропущено. Мы бы заметили пропуски по сбившемуся тайм-коду — компьютер такое фиксирует.

— Хорошо, я понял. Благодарю. Но вы не могли бы договорить, что хотели сказать про доктора Эштона?

— Да нечего особенно говорить… Мне просто показалось, что он стесняется просьбы невесты. Будто ему стыдно, что она так одержима идеей запечатлеть каждую миллисекунду, что это какая-то излишняя сентиментальность, я не знаю. Но я же не могу знать, что движет людьми, когда им что-то нужно? В конце концов, как говорится, клиент всегда прав.

— Спасибо, Дженнифер, вы мне очень помогли.

В должностные обязанности Дженнифер Стилман, разумеется, не входило понимание чужих мотивов, а для Гурни это было необходимой частью профессии. Если понять, что движет человеком, то понятным становится весь сценарий преступления. И сейчас Гурни подумал, что настаивать на подробной записи свадьбы можно в двух случаях: либо в надежде, что это может уберечь от какой-то опасности, либо при желании иметь на руках неоспоримое алиби.

Следом возникал вопрос, кому именно могла понадобиться исчерпывающая запись. Девушка из агентства сказала, что это условие невесты, однако просьба поступила не лично от Джиллиан, а была преподнесена Эштоном как ее желание. Следовательно, идея могла быть на самом деле его, но по какой-то причине он решил это скрыть. По какой? Кому какое дело, от кого исходит такая просьба?

Гурни интриговала догадка, что Эштоном или Джиллиан — или обоими — двигало желание защитить себя от чего-то в ходе свадьбы. Что им было чего бояться в тот день.

Логичнее всего было бы предположить, что опасность представлял Флорес, чье поведение к тому времени уже было крайне странным. Тогда идея с записью действительно могла принадлежать Джиллиан. Почему бы ей не бояться Флореса? Ведь известно, что за неделю до свадьбы на ее номер приходили многочисленные сообщения с его телефона, включая заключительную и единственную, которая сохранилась, с подписью Эдвард Валлори. Учитывая происхождение подписи, сообщение можно было однозначно трактовать как угрозу. И тогда, быть может, Джиллиан пошла в домик Флореса обсуждать отнюдь не свадебный тост.

Гурни так погрузился в складывание паззла из фактов, слухов, трактовок и логических допущений, что полностью утратил чувство времени и места. Когда он поднял взгляд на часы, они показывали 17:05. Это было одновременно и неожиданно, и ожидаемо, как и внезапно осознанное чувство тяжести в затекших ногах. Он встал.

Мадлен все еще не вернулась. Начать готовить ужин без нее? Может, она даже что-то оставила на столешнице, что надо было разогреть. Он отправился было на кухню, но в этот момент зазвонил телефон. Снова Хардвик.

— Другана ты себе завел — аж волосы в заду шевелятся.

— Чего?

— Надеюсь, он хотя бы при тебе к школьницам не подкатывал?

У Гурни появилось нехорошее предчувствие.

— Джек, давай к делу. Что у тебя?

— Ишь, какой торопыга. Колись: вы с ним как — на короткой ноге?

— Хорош уже, выкладывай!

— Ты меня просил пробить пальчики мужика, с которым бухал.

— И что выяснилось?

— О-оо, чего только не выяснилось.

— Джек…

— Зовут его Сол Штек. Профессиональный псевдоним — Пол Старбак.

— И что у него за профессия?

— Сейчас он нигде не работает. Во всяком случае, нигде не числится. А пятнадцать лет тому назад был обещающим актером в Голливуде. В рекламе снимался, в паре фильмов… — Хардвик включил режим сказочника и после каждой фразы делал драматические паузы. — И вдруг хоп — столкнулся с проблемкой!

— Джек, не тяни кота за хвост!

— Его, понимаешь, обвинили в изнасиловании несовершеннолетней. Пресса тут же возбудилась, и отовсюду полезли другие, ранее молчавшие жертвы. И наш дорогой Сол-Пол оказался подозреваемым в куче дел об изнасиловании и домогательстве. Специализация у него была такая: опоить четырнадцатилетнюю дуреху, а потом сделать кучу откровенных фоток. Ему светило пожизненное, туда таким и дорога. Но увы. Богатенькие родители купили заключение экспертизы, и гада отправили в психушку, а пять лет спустя тихонечко выпустили на свободу. С тех пор он пропал со всех радаров, текущее местонахождение никому не известно. Кроме, возможно, тебя. Откуда-то у тебя этот бокальчик взялся?

Глава 49

Мальчики

Гурни стоял у французских дверей, уставившись на прощальный сиреневый выдох фантастического заката, который он по большей части пропустил, пытаясь прийти в себя после новости о Йикинстиле.

Информации отчаянно не хватало. Каким должен быть следующий шаг? Надо взять блокнот и написать список вопросов в порядке приоритетности. Первейший — кому принадлежит тот кирпичный дом в Манхэттене?

Не вполне очевидно, как это выяснить.

Чтобы освободиться от враждебной хватки, желательно хотя бы понять, кто тебя держит. Но если не иметь хотя бы приблизительного представления об угрозе, можно только сильнее запутаться. Каждый неотвеченный вопрос грозил обернуться снежным комом других неотвеченных вопросов.

— Привет!

Мадлен. Словно будильник, который вытягивает из сна в реальность утренней спальни, ее голос вернул его к настоящему. Он повернулся к прихожей.

— Это ты? — спросил он растерянно, тут же спохватившись, что вопрос звучит глупо, потому что кто же еще? Но ответа не последовало, и он спросил снова, на этот раз громче.

Вместо ответа она появилась на кухне и неопределенно нахмурилась.

— Ты только что пришла? — спросил он.

— Нет, я весь вечер топталась в прихожей. Ты в себе?

— Я просто не слышал, как ты вошла.

— А я раз — и вошла! — весело сказала она.

— Точно, — улыбнулся он. — Раз и вошла.

— Так что с тобой?

— Ничего.

Она приподняла бровь.

— Да все нормально. Разве что проголодался.

Она посмотрела на миску, стоявшую у плиты.

— Морские гребешки уже разморозились. Давай ты их пожаришь, а я поставлю воду для риса?

— Давай, — охотно согласился Гурни, надеясь, что эта простая задача хотя бы немного отвлечет его от воронки вопросов про Сола-Пола.

Он пожарил гребешки в оливковом масле с чесноком, лимонным соком и каперсами. Мадлен сварила рис басмати и приготовила салат из апельсинов, авокадо и красного лука. Гурни нелегко давалось сосредоточиться на настоящем моменте. «Опоить четырнадцатилетнюю дуреху, а потом сделать кучу откровенных фоток…»

Посреди ужина он обнаружил, что Мадлен вовсю рассказывает ему о прогулке по дороге между их и соседним участком, но он не помнит ни слова из этого рассказа. Он вымученно улыбнулся и попытался вникнуть хотя бы в концовку.

— …такой насыщенный зеленый цвет, невзирая на тень. А под пологом из папоротников — такие крохотные фиолетовые цветочки, буквально точечки… — ее голубые глаза засветились, и Гурни даже показалось, что за столом стало светлее. — Представляешь? Микроскопические. Как снежинки.

Фиолетовые микроскопические снежинки. Контраст между ее умилением и его тревогой был настолько невыносим, что он чуть не застонал. Изумрудный полог из папоротников и ядовитые шипы его кошмаров. Ее роман с жизнью и его… его что?

Встреча с дьяволом?

Гурни, возьми себя в руки. В самом деле, ну чего ты так боишься?

Но этот вопрос сделал кошмар еще чернее, а воронку еще глубже.

Ты боишься сам себя, Гурни. Узнать, что ты способен на жуткие вещи, которых не помнишь.

Остаток ужина его чувства были парализованы. Он усердно ел, стараясь скрыть, что еда его не интересует, и усердно делал вид, что ему небезразличны детали ее приключения на природе. Но чем больше она рассказывала про черные сердцевинки рудбекий, про дивный осенний аромат, нежную дымку диких астр, тем безнадежнее ему казалась пропасть между ними, и тем отчетливее проступала тревога. В какой-то момент он осознал, что Мадлен замолчала и смотрит на него с беспокойством. Он заволновался, что мог пропустить какой-то вопрос, а она ждала ответа, и не понимал, как признаться, что отвлекся или как объяснить, почему.

— Ты говорил с Кайлом? — внезапно спросила Мадлен. Или не внезапно, или она это уже спрашивала? Или это ее попытка разгадать причину его озабоченности?

— С Кайлом?..

— С твоим сыном.