Зажмурься покрепче Вердон Джон
Эштон чуть сощурился, словно собирался сообщить Гурни, что это его не касается. Но затем лицо его смягчилось.
— После смерти Джиллиан здесь стало… одиноко, — произнес он и замолчал, словно обескураженный весомостью последнего слова. — Спустя пару недель после ее гибели я решил на время перевезти сюда отца. Думал, что если мне будет о ком заботиться… — он снова замолчал.
— Как же вы справляетесь? Я так понимаю, что вы каждый день ездите в школу.
— Я беру его с собой. Он не требует специального ухода. Физически он полноценен: спокойно ходит по лестницам, нормально ест, способен соблюдать гигиену. Только не может говорить и не понимает, где находится. Сейчас, например, он считает, что мы в квартире на Парк-Авеню, где мы жили, когда я был маленьким.
— Приятный район, — отозвался Гурни, оглядываясь на старика.
— В меру приятный, да. Отец был в свое время финансовым гением. Хобарт Эштон. Был вхож в высшее общество, где почему-то у всех мужчин имена, как у школьников.
Ирония прозвучала плоско, но Гурни вежливо улыбнулся.
Эштон кашлянул и сказал:
— Вы ведь не про отца хотели поговорить? У меня мало времени. Чем могу помочь?
Гурни положил обе руки на стол.
— Вы сидели вот на этом месте? В день, когда кто-то стрелял?
— Да.
— И после того случая вам не беспокойно здесь находиться?
— Мне от многих вещей в этой жизни беспокойно.
— По вам не скажешь.
Последовала долгая пауза, которую Гурни нарушил первым.
— Как вы думаете, снайпер попал именно туда, куда целился?
— Да.
— А почему вы уверены, что он не промахнулся, желая попасть в вас?
— Вы смотрели «Список Шиндлера»? Там есть сцена, где Шиндлер пытается договориться с комендантом лагеря о спасении евреев, которых тот обычно расстреливал даже за мелкие проступки. Шиндлер его убедил не убивать их, сказав, что, имея как право, так и возможность отобрать у них жизнь, но выбрав помилование, он вкусит истинную власть.
— Думаете, Флорес именно это пытался до вас донести? Что у него есть власть в любой момент разнести вас в клочья, как ту чашку?
— Это логичное предположение.
— При условии, что стрелял действительно Флорес.
Эштон удивленно посмотрел на Гурни.
— Вы подозреваете кого-то еще?
— Вы сказали следователю, что у Уитроу Перри есть ружье того же калибра, что и пуля, осколки которой нашли на вашем патио.
— Вы с ним уже встречались?
— Еще нет.
— Вот когда встретитесь, вы сразу поймете, что доктор Уитроу Перри попросту не мог ползать по лесу с винтовкой.
— А Флорес мог?
— Гектор способен на что угодно.
— Я помню ту сцену из «Списка Шиндлера». Комендант недолго находился под впечатлением от метафоры. У него не было терпения, чтобы проникаться «истинной властью», и вскоре он опять начал расстреливать евреев, которые вели себя не так, как ему хотелось.
Эштон в ответ промолчал, разглядывая лесистый холм за павильоном.
Все свои поступки Гурни просчитывал заранее, за одним-единственным исключением: когда нужно было сменить тональность разговора со свидетелем, он это делал, ориентируясь на чутье, на внутренний датчик уместности. Откинувшись на спинку стула, он произнес:
— Мэриан Элиот очень тепло о вас отзывается.
Невербальные реакции Эштона были довольно скудными, но Гурни показалось, что ему все же удалось его озадачить. Впрочем, он довольно быстро пришел в себя.
— Мэриан тепло отзывается обо всех, кто не пытается к ней подлизаться, — произнес он голосом психиатра, ставящего диагноз.
Гурни кивнул: это совпадало с его наблюдениями.
— Она также считает вас гением.
— Она преувеличивает.
Гурни попробовал зайти с новой стороны:
— А что о вас думала Кики Мюллер?
— Понятия не имею.
— Но ведь вы были ее психиатром?
— Совсем недолго.
— Год — это довольно долго.
— Год? Я консультировал ее пару месяцев или того меньше.
— И когда вы закончили терапию?
— Я обязан соблюдать конфиденциальность клиента. Честно говоря, я даже про два месяца не должен был упоминать.
— Ее супруг сказал, что она ходила к вам каждый вторник вплоть до дня, когда пропала.
Эштон упрямо нахмурился и покачал головой.
— Давайте я поставлю вопрос иначе, доктор. Не раскрывая подробностей терапии, не могли бы вы объяснить, почему она закончилась столь стремительно?
Он тягостно помолчал, затем ответил:
— Терапия была прервана по моей инициативе.
— Можете рассказать, почему?
Он закрыл глаза и помолчал еще пару секунд, а потом, будто на что-то решившись, произнес:
— Я прервал терапию, потому что, с моей точки зрения, терапия ее не интересовала. Она вообще приходила не ко мне.
— А к кому?
— Она обычно появлялась на полчаса раньше, а потом еще бродила по участку после сессии, якобы любуясь клумбами и прочей красотой. В действительности она постоянно стремилась повидать Гектора. Но сама отказывалась в этом признаваться, так что я счел ее поведение неискренним, и это делало терапию бессмысленной. Поэтому через шесть или семь сессий я все свернул. Вообще-то я рискую, сообщая вам такие подробности, но это может оказаться важным, раз она лгала насчет продолжительности терапии. Правда состоит в том, что она перестала быть моей клиенткой месяцев за девять до того, как пропала.
— Как вы думаете, она могла все это время втайне посещать Гектора, говоря супругу, что на самом деле проходит терапию?
Эштон сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.
— Мне неприятно думать, что я мог не заметить настолько прямолинейного сценария. Но эта версия объясняет их одновременное исчезновение после…
— А этот самый Гектор, — резко перебил его Гурни, — за кого вы его принимали?
Эштон поморщился.
— Как профессиональный психиатр мог так ужасно ошибиться в человеке, которого наблюдал ежедневно в течение целых трех лет? Ответ печально прост: я был ослеплен своей одержимостью достичь цели, которая казалась мне единственно значимой.
— Что это была за цель?
— Выучить и воспитать Гектора Флореса, — сказал Эштон, скривившись так, словно почувствовал горечь во рту. — Эта удивительная метаморфоза превращения его из садовника в человека универсальных познаний должна была стать темой моей новой книги — о примате просвещения над наследственной и культурной предрасположенностью.
— А после этого, — произнес Гурни с большим сарказмом, чем рассчитывал, — вы собирались написать вторую книгу, которая бы оспаривала аргументацию первой?
Эштон медленно улыбнулся.
— Смотрю, Мэриан не пожалела подробностей.
— Да, и я как раз хотел одну из них у вас уточнить. Насчет Карла Мюллера. Вы в курсе, что он нездоров?
— Как врач я его не наблюдал, так что нет.
— А как сосед?
— Что именно вы хотите знать?
— Если простым языком, то мне интересно, до какой степени он не в себе.
Эштон снова улыбнулся.
— Насколько можно судить по слухам, он вообще не в контакте с реальностью. Во всяком случае, с реальностью половозрелого человека.
— Этот вывод основан на рассказах о его любви к игрушечным паровозикам?
— Есть важный вопрос, которым нужно задаваться всякий раз, когда сталкиваешься с неуместным поведением: «В каком возрасте такое поведение было бы уместным?»
— Не улавливаю вашу мысль.
— Поведение Карла уместно для мальчишки предпубертатного возраста. Следовательно, можно предположить, что он регрессировал в состояние психики, которое было ему присуще, когда он чувствовал себя счастливым и в безопасности. Я бы сказал, что это регресс конкретно в период, когда его не волновали ни женщины, ни секс и, следовательно, когда измены для него не существовало как понятия.
— То есть вы думаете, что он как-то узнал об измене жены с Флоресом, и это его травмировало?
— Это возможно, если у него изначально была не слишком устойчивая психика. И это вполне объясняет его поведение сейчас.
В небе успели возникнуть облака, которые теперь постепенно затягивали солнце. В патио сразу стало прохладно, но Эштон как будто этого не заметил. Гурни засунул руки в карманы.
— Могла ли новость об измене заставить его убить жену или Флореса?
Эштон удивился:
— У вас есть основания думать, что Кики и Гектор мертвы?
— Явных оснований нет, хотя о том, что они живы, также ничто не говорит: о них ничего не известно уже четыре месяца.
Эштон взглянул на винтажные золотые часы от Картье.
— У вас как-то все сложно, детектив.
— А на самом деле все просто?
— Не могу сказать. Я же не специалист по криминальной психологии.
— А кто же вы?
Эштон удивленно моргнул.
— Я не понял вопроса.
— Какая у вас специализация?
— Деструктивное сексуальное поведение в целом и сексуальное насилие в частности.
Настала очередь Гурни удивиться.
— Я думал, вы директор школы для неблагополучных подростков.
— Верно. Школа Мэйплшейд.
— Значит, Мэйплшейд — школа для подростков, переживших сексуальное насилие?..
— Простите, детектив, но на этот вопрос невозможно ответить кратко так, чтобы не оказаться неправильно понятым, а на долгий разговор у меня сейчас нет времени. Может, встретимся в другой день?
Он снова взглянул на часы.
— Мне предстоит еще две встречи, к которым нужно готовиться. Нет ли у вас напоследок вопросов попроще?
— Есть, два. Могли ли вы ошибаться насчет того, что Флорес мексиканец?
— Ошибаться?..
Гурни молча кивнул.
Вопрос Эштона заметно встревожил. Он пересел на самый край стула и произнес:
— Да, я мог ошибаться на этот счет, как и насчет всего остального, что я о нем якобы знал. Ваш второй вопрос?
— Говорит ли вам о чем-нибудь имя Эдвард Валлори?
— Вы про эсэмэску в телефоне Джиллиан?
— Да. «Я написал тебе про все причины».
— Следователь меня уже спрашивал про это. И я ответил, что не знаю человека с таким именем. С тех пор ничего не изменилось. Оператор подтвердил, что сообщение было отправлено с телефона Гектора.
— И у вас нет догадок, почему бы ему понадобилось использовать это имя?
— Нет. Простите, детектив, но мне действительно нужно готовиться к следующим встречам.
— Мы можем поговорить завтра?
— Я весь день буду в Мэйплшейде.
— Во сколько вы выходите из дома?
— В полдесятого.
— Тогда как насчет половины девятого?
Поколебавшись, Эштон кивнул:
— Хорошо, завтра в полдевятого.
Возвращаясь к машине, Гурни обернулся и посмотрел на патио. Солнце ушло, но Хобарт Эштон по-прежнему сидел и ритмично покачивал палкой.
Глава 21
По-хорошему
Дома, которые на солнце выглядели торжественно, при облачном небе смотрелись угрюмо и даже враждебно. Гурни хотелось поскорее проехать Бэджер-Лейн и оказаться на Хигглз-Роуд, за которой начинались живописные долины, пролегавшие между Тэмбери и Уолнат-Кроссинг.
Его нисколько не расстроило, что Эштон прервал разговор. Напротив, ему пригодилось бы время, чтобы переварить впечатления от встречи и сравнить их с рассказами соседей. Предстояло как следует все проанализировать, нащупать нужные взаимосвязи и подготовить вопросы на завтра. Он решил остановиться у супермаркета на трассе, купить самый большой стакан кофе и поработать над заметками.
Когда он подъезжал к перекрестку у развалюхи Кальвина Харлена, то оказалось, что дорогу перегородила какая-то черная машина. Рядом, прислонившись к ней, стояли двое крепких мужчин с одинаковой стрижкой «под машинку», в темных очках, черных джинсах и лоснящихся ветровках. Они молча наблюдали, как Гурни приближается. На машине не было никаких опознавательных знаков, кроме номера, но это была классическая фордовская «Краун Вика», что выдавало полицейскую принадлежность не хуже мигалок. Так что Гурни ничуть не удивился, разглядев на ветровках полицейские значки.
Они двинулись к нему, как только он остановил машину. Один подошел слева, другой — справа.
— Документы, — недружелюбно произнес тот, что подошел со стороны водительского сиденья.
Гурни и так уже держал в руках бумажник, но тут вдруг помедлил.
— Блатт?
Коп дернул уголком рта, словно сгоняя муху, и медленно снял очки, умудряясь даже в этот жест напустить угрозы. Глаза у него были маленькие и злые.
— Мы знакомы?
— По делу Меллери.
Он улыбнулся, и чем шире становилась его улыбка, тем больше в ней было яда.
— А-а, отставной гений Гурни. Ну и какого вы тут делаете?
— В гости ездил.
— К кому?
— Когда будет уместно поделиться с вами этой информацией, я обязательно поделюсь.
— Что значит «когда будет уместно»?! А ну выйдите из машины!
Гурни спокойно подчинился. Второй коп обошел машину по кругу.
— А теперь предъявите документы.
Гурни достал нужные бумаги и протянул их Блатту, который придирчиво их изучил, затем вернулся к своей «Краун Вике» и стал что-то печатать на компьютере в салоне. Второй офицер смотрел на Гурни с таким прищуром, словно ждал, что тот сейчас рванет наутек сквозь заросли репейника. Гурни устало улыбнулся и посмотрел на значок, надеясь узнать имя офицера, но поверхность отсвечивала, и он ничего не разглядел. Тогда он решил представиться:
— Я — Дэвид Гурни, из отдела убийств Нью-Йоркского отделения, в отставке.
Офицер слегка кивнул и продолжил молчать. Прошло несколько минут. Потом еще несколько. Гурни прислонился к своей машине, сложил руки на груди и закрыл глаза. Его всегда раздражали бессмысленные задержки, а день и без того начался непросто, и терпение давалось ему нелегко. Наконец Блатт вернулся и протянул ему документы с таким лицом, словно ему противно было их касаться.
— Что вы здесь делаете?
— Я на это уже ответил.
— Ладно, Гурни, давай прямым текстом. Здесь идет расследование по делу об убийстве. Понимаешь, что это значит? Вмешиваться было бы огромной ошибкой. Создание помех правосудию карается как преступное деяние. Доходчиво объясняю? Давай-ка еще раз спрошу. Что ты делаешь на Бэджер-Лейн?
— Прости, Блатт, но это был частный визит.
— То есть ты утверждаешь, что приехал не по поводу убийства?
— Я вообще ничего не утверждаю.
Блатт взглянул на второго офицера, сплюнул и указал большим пальцем на Гурни.
— Он тот мужик, из-за которого всех чуть не убили на деле Меллери.
Это нелепое обвинение чуть не спровоцировало Гурни на реакцию, на которую не многие знали, что он способен.
Возможно, второй офицер почувствовал угрозу, или же ему тоже надоела подчеркнутая враждебность Блатта, или просто внезапно в его голове прояснилось. Как бы там ни было, он повернулся к Блатту и спросил:
— Гурни — это же вроде почетный детектив и легенда департамента?
Блатт промолчал, но вопрос успел изменить атмосферу разговора, и эскалация конфликта стала невозможна. Блатт хмуро уставился на Гурни.
— Убирайся отсюда по-хорошему. Сунешь нос в расследование — лично прослежу, чтобы его прищемили.
С этими словами он навел указательный палец на лоб Гурни и выразительно накрыл его сверху большим. Гурни кивнул.
— Я тебя услышал. У меня только один вопрос. Если я узнаю, что все твои предположения насчет этого убийства — чушь собачья, как ты думаешь, кому мне следует сообщить?..
Глава 22
Человек-паук
Кофе по дороге домой был ошибкой. Сигарета была ошибкой еще похлеще.
Смолистого цвета жидкость, которую ему продали на автозаправке, была перезаваренной, лишенной всякого аромата и представляла собой мутный экстракт кофеина, слабо напоминающий кофе. Гурни все равно его выпил, поскольку его успокаивал сам ритуал. Однако воздействие кофеина на нервную систему оказало эффект противоположный ожидаемому: после первого же прилива бодрости он испытал ажитацию, которая заставила его прибегнуть к сигарете. Курение имело схожее действие: после недолгого чувства свободы и легкости его ум заволокло мыслями такой же мутной тяжести, как надвигающиеся тучи. Он вспомнил, как пятнадцать лет назад психотерапевт сказал ему: «Дэвид, вы ведете себя как два разных человека. На работе вы мотивированы, увлечены, и у вас есть цель. А в личной жизни вы — корабль без штурвала». Иногда ему казалось, что с тех пор что-то изменилось к лучшему: например, он бросил курить, стал чаще выходить на улицу и меньше времени проводить в собственной голове; он старался держаться за «здесь и сейчас», за текущую жизнь, за Мадлен. Но его то и дело затягивало обратно из этого образа идеального себя в ту шкуру, которая всегда была ему родной.
В его новом «Субару» не было пепельницы, и он для таких случаев держал чистую консервную банку из-под сардин. Когда он гасил окурок об ее дно, он вдруг обнаружил еще одно подтверждение своей непригодности к семейной жизни ввиду рассеянности по любым нерабочим вопросам: он забыл про гостей.
Он позвонил Мадлен и спросил, не нужно ли что-то купить по пути домой, умолчав про забывчивость. От этого звонка ему не полегчало, поскольку по голосу Мадлен ему показалось, что она и так все поняла — что он все забыл и теперь пытался это скрыть. Получился короткий звонок, состоявший в основном из длинных пауз.
В конце она сказала:
— Ты документы со стола уберешь, когда доедешь?
— Да, я же обещал.
— Вот и хорошо.
Остаток поездки ум Гурни метался между кучкой неприятных вопросов: откуда на Бэджер-Лейн взялся Арло Блатт? Хвоста точно не было. Неужели его сдал кто-то из тех, с кем он разговаривал? Но кто из них стал бы звонить Блатту? И отчего он был так явно настроен не допускать Гурни к расследованию? И опять же почему Хардвик так настаивал, чтобы именно Гурни взялся за него?
Ровно в 17:00 он свернул на дорогу к дому. Через полтора километра он заметил, что следом едет зеленовато-серая «Тойота Приэс», и вскоре стало понятно, что в ней сидят те самые запамятованные гости.
«Тойота» осторожно кралась следом за ним по гравию, пока наконец не остановилась на пятачке примятой травы, служившем условной парковкой рядом с домом. Буквально за секунду до того, как люди вышли из машины, Гурни все-таки вспомнил: Джордж и Пегги Микер! Джордж был профессором энтомологии на пенсии, шестидесяти с чем-то лет, долговязый и сам смахивающий на богомола, а Пегги, в свою очередь, была социальным работником — живчиком пятидесяти с небольшим. Именно она в свое время уговорила Мадлен взяться за нынешнюю работу на полставки. Когда Гурни вышел из машины, Микеры уже доставали с заднего сиденья завернутые в фольгу миски.
— Салат и десерт! — объявила Пегги. — Простите, что мы опоздали. Джордж никак не мог найти ключи от машины!
Последнее обстоятельство ее почему-то веселило. Джордж махнул Гурни рукой в знак приветствия и укоризненно взглянул на жену. Гурни сумел выдавить из себя только условно-гостеприимную улыбку. Отношения Пегги и Джорджа слишком сильно напоминали отношения его родителей — ему от этого было не по себе.
Мадлен подошла к двери, адресуя улыбку исключительно Микерам.
— Салат и десерт, — повторила Пегги, протягивая миски Мадлен, которая благодарно ахнула и повела гостей на кухню.
— Как у вас хорошо! — воскликнула Пегги, рассматривая обстановку с таким же воодушевлением, как и в предыдущие два визита. И, как и тогда, она добавила: — Это идеальное место для такой пары, как вы. Джордж, а ты как считаешь? По-моему, оно очень им подходит!
Джордж кивнул, затем заметил документы на столе и удивленно наклонил голову, стараясь прочитать аббревиатуры на обложках папок.
— Ты же вроде уволился? — произнес он, глядя на Гурни.
— Уволился. Но меня пригласили консультантом.
— Приглашение на казнь, — едко прокомментировала Мадлен.
— А что за консультация? — поинтересовалась Пегги.
— Попросили изучить материалы одного дела. Расследование убийства. Я должен предложить альтернативный взгляд на ситуацию, если найдутся соответствующие аргументы в его пользу.
— Ух, как здорово! — воскликнула Пегги. — А что за убийство, в новостях писали?
Он поколебался, затем все же ответил:
— Да, несколько месяцев тому назад. В желтой прессе его назвали «Кровавая свадьба».
— Вот это да! Потрясающе! Я помню, там девушку убили прямо в свадебном платье! И ты расследуешь это жуткое дело? А что…
— Может, что-нибудь выпьем? — перебила Мадлен, и голос ее прозвучал чуть громче, чем предполагалось приличиями.
Пегги все еще с жадным интересом смотрела на Гурни.
Мадлен преувеличенно-оживленно продолжила:
— У нас есть калифорнийское Пино-Гриджио, итальянское Бароло и какое-то вино из Фингер-Лейкс, не помню название, но очень ничего.
— Я буду Бароло, — сказал Джордж.
— А я хочу узнать все об убийстве от инсайдера, — заявила Пегги, добавив: — Мне все равно что пить. Только не Фингер-Лейкс.
— Я тоже буду Бароло, — произнес Гурни.
— Может, уберешь бумаги со стола? — предложила Мадлен.
— Да, конечно, — спохватился он и принялся складывать стопки одну поверх другой. — Надо было еще утром убрать. Ни черта в памяти не держится.
Мадлен нехорошо улыбнулась, достала из шкафа пару бутылок и принялась вытаскивать пробки штопором.
— Ну так что, что там было? — нетерпеливо спросила Пегги.
Читать бесплатно другие книги:
