След ангела Рой Олег

— Ну да, пой, пташечка, пой! Нас почему-то не катают! — отвечали ему с недоверием.

Запоминали этот случай надолго.

Девчонки на тусе появлялись нечасто. Подходили всегда парами-троечками. Матерки в их присутствии сыпались еще гуще, да и сами они на язычок были куда как остры. Наташку Кашину Санек не встречал, хотя ее мордатая подружка Надюха иногда мелькала.

Шел урок химии, училка бубнила что-то про полимеры. Было скучно до ужаса. Лила аккуратно вырвала из тетради на пружинке пол-листочка и крупно написала посередине: «94».

Сложила вдвое, провела ногтем по сгибу. На сложенном листке старательно вывела буквы: «Сашке» и протянула Козе. Та скорчила удивленную гримаску: она видела странное содержание записки. Да к тому же Санек сидел как раз за спиной Лилы, обернись да и передай. Но если подруга так решила… Полина повернулась, передала записку Теме Белопольскому, а тот уже — Сане.

На затылке Лилы, как и обычно, волосы были подхвачены заколкой. И вдруг она почувствовала, будто кто-то горячо дохнул ей прямо в затылок. Это Санек развернул записку. И сразу же догадался, в чем смысл послания. Но прошло еще минут десять, пока он придумывал подходящий ответ. Лила, кажется, даже слышала, как он сопит от напряжения. Какого же усилия воли ей стоило не повернуться! Наконец записка прошуршала назад из рук в руки. Лила развернула ее, разгладила на столе на зависть Козе. Теперь там значилось:

«94/94».

Ну можно ли было придумать лучше!

Теперь только нужно потерпеть и дождаться звонка!

Одноклассники еще лишь запихивали в сумки тетради и учебники, а Лила и Санек, сопровождаемые подозрительными взглядами Полины и Артема, вышли из класса. Не подходя друг к другу, направились к лестнице наверх, на четвертый этаж, на пустую площадку, представляющую собой фойе перед актовым залом.

И надо же, в этом месте, обычно самом пустынном в школе, толкалась какая-то малышня, висел табачный дым — не иначе как мелюзга прогуливала окончившийся урок. Тоже мне, словно большие… У Лилы к горлу подступила досадливая горечь. Но Санек повел себя, как подобает настоящему мужчине. Ни слова не говоря, отвесил звонкий щелбан ближайшему курилке и приказал беспрекословно:

— А ну, ша! Валите отсюда, мальки!

Мальки исчезли мгновенно. Никто из мальчишек не посмел ни оглянуться, ни огрызнуться, понимали, что с большими ребятами шутки плохи.

И не успел Санек сказать и слова, как на плечи ему легли легкие руки Лилы. Она поднялась на цыпочки и прижала губы к его губам. А когда он ответил на ее поцелуй, просунула меж губами острый язычок, узкий и жаркий, как огонек зажигалки. Саню будто ошпарило кипятком. Он немного отклонился назад. А Лила повисла на нем, прижимаясь всем своим телом. И коленками обнимала его ногу. Вот так это было у них впервые, заметил Санек. Еще один шаг по неизведанной дороге, опасной и волшебной дороге в сладкое счастье…

А Лила оторвалась от его губ, вцепилась пальцами в короткие, топорщившиеся волосы у него на затылке и теперь поворачивала его голову туда и сюда, подставляя лицо его поцелуям.

Перемена длилась, наверное, всего секунд тридцать. А потом прозвенел звонок на следующий урок.

Лила тут же оторвалась от Санька. Сделала три шага прочь. Оглянулась. Санек стоял на месте, словно не в силах был пошевелиться. «Красный как рак, — подумала Лила. — Сазон красный как рак». Ну не смешно ли! Она быстро-быстро побежала вниз по ступенькам. И уже сидела за партой, когда в класс вошел Санек. Волосы у него были мокрые, видимо, он умывался. Но лицо все равно оставалось багровым.

— Смотри, Сазон красный как рак, — сказала она Полине. Та посмотрела на нее осуждающе, покачала головой. Спросила сухо:

— Зеркальце дать?

Лила поджала губы и, казалось, вся нырнула на дно своего рюкзачка.

А Санек, садясь на свое место, вдруг подумал, что за всю эту волшебную переменку они так и не сказали друг другу ни слова.

В голове гудело. Мысли ворочались с трудом. Какой сейчас урок? Геометрия? До нее ли? Все происходящее в классе казалось далеким и ненастоящим, будто на экране телевизора. Глаза не могли оторваться от затылка Лилы, от блестящей синей заколки с пружиной. Заколка эта всегда казалась Саньку тугой и неудобной, причиняющей Лиле боль, безжалостно стиснувшей пряди черных непослушных волос. «Интересно знать, — сказал в мозгу чей-то, будто чужой, голос, — когда это снова теперь повторится?» Санек подумал с минуту. А потом ответил этому голосу: «Когда она захочет…» И тут же поправил себя: «Вот как ей снова в голову взбредет, тогда и повторится. Это тебе не Анюта, тут все по-другому…»

Но, разумеется, это он проговорил только в своих мыслях, не вслух.

В половине третьего они разошлись из школы, а уже в пять двадцать верный Санек дежурил у ее подъезда. Лила привычно вручила ему футляр с виолончелью (обычно она называла ее своей балалайкой) и пошла рядом.

У нее была привычка идти не под руку, а держа пальчиками, словно прищипывая, рукав его пальто. И если она была в хорошем настроении, то проделывала такую шутку: сообразуясь с ритмом движения, внезапным толчком выбрасывала руку Санька вперед и тут же толкала его бедром. Каждый раз от неожиданности и от тревоги за хрупкую виолончель Санек отскакивал на несколько шагов и уморительно размахивал свободной рукой, чтобы восстановить равновесие.

— Ага, опять пропустил, — радовалась она.

А Сане словно углей насыпали в штанину — нога так и горела там, где прикоснулось к ней жесткое Лилино бедро.

Была у нее и другая забава. Она шла с ним шаг в шаг и начинала поглаживать его руку, плотно ее сжимая. Вроде бы всего лишь дружеский жест. Но уже через несколько шагов Санек краснел, дыхание его сбивалось… Лила следила за ним искоса. И заметив, что он уже сам не свой, отталкивала его и говорила:

— Иди один. Ты мне только мешаешь, — и дальше шла в двух-трех шагах от него. Пока ей это не надоедало.

А то вдруг, когда народу вокруг не было, пустится перед ним, пританцовывая, вприпрыжку, закружится, легко, как балерина, сделает реверанс — и снова прилипнет к его боку.

В общем, дурачилась, как могла.

Но на этот раз она вела себя смирно. Как обычно, Санек спросил:

— Уроки какие-нибудь сделала?

— Нет, мне пилежку надо было повторять, — то есть ее занятия на виолончели. — А ты?

— Да я только историю прочел. А открыл алгебру — в лом, не могу. Может, вечером посижу, задачки порешаю…

— Ты начинай с конца, а я с начала, — так они обычно делали домашнее задание на двоих. — Потом созвонимся.

Пошли молча. Санек раздумывал, как бы перебросить мостик из этого часа обратно на ту перемену, что они провели наедине перед актовым залом. Но Лила, казалось, обо всем забыла и помогать ему не собиралась.

На остановке долго ждали автобуса и выбились из своего поминутно расписанного графика. В вагоне заметили мать с дочкой, которые тоже ехали в музыкальную школу, с крохотной скрипочкой — «восьмушкой». И мама, и дочка так и пялили глаза на Лилиного спутника. «Такой юный, а какой высокий и мужественный», — прочитала Лила их взгляды. Глаза у них так и сверкали. Сошли вместе на остановке, глянули на часы. Мама и дочка рванули бегом. Санек припустил семимильными шагами рядом, Лила не успевала за ними. Сбила дыхание и начала тихо злиться.

Вот наконец и школа. К ней, как всегда, подкатывали в это время разноцветные машины, из которых выпархивали молодые дарования. Маленькая скрипачка с мамашей взбежали на крыльцо, Санек рванул было следом, но тут Лила наконец поймала его за рукав.

— Постой!

— Опаздываем! — взволнованно обронил Саня, будто это он, а не она должен быть сейчас на занятиях.

— Подожди.

Придвинулась близко-близко, поправила ему воротник свитера, выглядывавший из-под куртки. Они стояли неподвижно на ярко освещенном крыльце. Мимо пробегала малышня с музыкальными инструментами и без них, чинно проходили ребята постарше и педагоги. Санек замер, глядя в глаза Лилы. Что-то важное скажет она ему сейчас.

— Знаешь, Саша… — он машинально отметил, что она нечасто так его называла. — Я сегодня весь вечер думаю об одном. Вот о чем. Чего мне больше всего хочется на свете? И знаешь, чего? Чтобы мы с тобой были не мальчик и девочка, а совсем уже солидные взрослые люди. Чтоб нам было лет по тридцать. И мы, конечно, с тобой уже давно женаты. И я уже родила тебе двух девочек, Машу и Дашу. А ты их будешь все время поднимать, вертеть, кувыркать, на руках носить. И подруги мои будут говорить: «Слушай, почему ты ему позволяешь так с детьми обращаться?» А я им скажу: «Я в нем уверена, он очень ловкий и аккуратный. Я это поняла еще тогда, когда он таскал за мной мою балалайку в музыкальную школу». Вот так.

Свет галогеновых фонарей заливал все вокруг, словно дрожащей розоватой жидкостью, чем-то вроде киселя. И при этом резком трепещущем свете Санек разглядел в ее глазах слезы.

— Угу. Я тоже хочу, — проговорил он с трудом.

— Хочешь на мне жениться? — спросила Лила, и он заметил, что голос у нее изменился. Он нехотя кивнул, пряча глаза, и она все поняла.

— Смотри не расхоти, — с неожиданной злобой бросила Лилка. Выхватила у него из руки виолончель и рванулась в дверь.

Санек постоял-постоял, поправил воротник, как был раньше, и зашагал вниз по ступеням.

Что там Лилины слезы, он и сам готов был заплакать!

Никогда, ну никогда, ни в каких своих мечтаниях — ну, почти ни в каких — не видел он себя мужем, а Лилку своей женой, матерью их общих детей. И даже теперь, когда она сказала об этом — и может быть, даже всерьез, — все равно в глубине души он был уверен, что этому не бывать.

Почему не бывать? Объяснить толком Санек бы не смог. Лила ему нравилась очень-очень, стоило подумать о ней, как по всему телу разливалась сладкая дрожь. Он бы, наверное, жизнь за нее отдал. И она его вроде бы любит. За чем же тогда дело стало?

Он подумал о ее родителях. Родители у Лилы были замечательные. Отец держал сеть магазинов автозапчастей, но по образованию был инженер-конструктор. Мама — удивительная красавица, с гибкими, ухоженными руками, нет сомнения, что Лила вырастет на нее похожей. И бабка тоже очень симпатичная — такая приколистка, такая хлопотунья! Все они видели Санька уже не раз и всегда вежливо отвечали на его приветствия, когда он провожал Лилу домой. Санек никак не мог представить, чтобы эти милые люди могли сказать своей дочери и внучке: «Не встречайся с ним, у него отец — пэпээсник, а мать — простая продавщица». Нет, об этом даже и подумать невозможно.

Но Санек за немногие свои годы успел повидать в жизни многое и о многих вещах мог судить теперь совсем по-взрослому. И, вспоминая Лилины слова, Лилины слезы, Санек понимал, что ни говори, как ни плачь, а в жизни так не бывает. Жизнь — не сказка. В жизни принцы иногда женятся на Золушках, особенно модельной внешности, но принцессы никогда не выходят замуж за свинопасов.

Так не бывает.

Эти слова сами собою повторялись в его голове, и от них было горько-прегорько. А еще больно. Больнее, чем от Мишкиных побоев.

Вдруг ему припомнилось, как давным-давно, когда они были совсем детьми, почти то же самое, про женитьбу, сказала ему Каша-Простокваша. «А может быть, — сама собой всплыла откуда-то мысль, — все девчонки говорят это всем мальчишкам, с которыми встречаются?» А если так — то скольким ребятам сказала эти же слова Каша? И скольким еще когда-нибудь скажет их Лила?

Неделю или полторы назад на тусе появилось новое лицо — некто Игорь. И хотя он был ненамного старше собиравшихся там пацанов, сказать, что он отличался от них, значит — не сказать ничего. Игорю было, наверное, лет двадцать, может быть, двадцать два. Высокий, за метр девяносто, накачанный, косая сажень в плечах, фигурой он напоминал охранника их школы, здоровяка Марата. Но только фигурой. Марат был смуглым, чернявым, темноглазым — а у Игоря глаза были голубые, а коротко стриженные явно в хорошей парикмахерской волосы — светлые. Одет он был обычно в дорогую черную кожаную куртку, джинсы и высокие армейские ботинки, пацаны клялись, что американского производства, настоящие «натовские». Он приезжал на черной «бэхе»-«пятерке», не новой, но в глазах пацанов и это было очень круто. Не пил, не курил, но охотно угощал ребят пивом и сигаретами, когда его об этом просили. Пару раз он быстро и так красиво «успокоил» самых крутых, пробовавших задавать ему вопросы в духе: «А ты, в натуре, кто такой и шо тебе тут надо?», ловко уложив их на землю буквально одним силовым приемом, что моментально заслужил всеобщие «респект и уважуху». Санька с ним не пересекался, но издали, как и все, поглядывал. С интересом и любопытством. И был особенно удивлен, когда вечером той среды Игорь вдруг подошел к нему сам. Достал пачку сигарет, протянул. Санек взял одну. Сигареты были хорошие, дорогие. Сам он таких никогда не покупал.

— Игорь, — протянул тот крепкую, точно каменную ладонь.

— Сазон, — машинально ответил Саня, по привычке представившись так, как его обычно звали на тусе.

— А по имени как? Не люблю погонял, зоной отдает.

— Саша.

— Так-то лучше. Пива хочешь?

— Не пью.

— Даже пива?

— Даже пива. Меня с него развозит хуже, чем с водяры.

— Это ты молоток, — Игорь взглянул с интересом. — А чего не пьешь? Со здоровьем проблемы?

— Чего сразу со здоровьем-то? — обиделся Санек. — Все у меня в порядке.

— Спортсмен, значит? Чем занимаешься?

— Ничем не занимаюсь, — буркнул Санька. И вдруг случайно сорвалось:

— Бабла у меня на это нет.

Игорь облокотился на забор:

— А хочешь, я тебе хорошую качалку посоветую? Забесплатно.

— Как это — забесплатно?

— А вот так. Ее мой друг держит. Скажешь, что от меня, — тебя туда за так пустят.

Санек замялся. Предложение было очень заманчивым. Он никогда в жизни не был в тренажерном зале, только понаслышке о них знал от Левы Залмоксиса да в кино видел. С другой стороны, все это выглядело подозрительно. Он хорошо помнил пословицу о бесплатном сыре, но искушение было слишком велико.

— Скажи адрес — может, когда-нибудь смотаюсь, — нейтрально проговорил Саня.

Как бы само собой произошло, что отношения Санька с Лилой стали заметны в классе. В таких случаях одноклассники говорили: «Они — вместе».

И перед Саней во весь рост встала обычная мужская проблема, возникающая при таких обстоятельствах: где взять денег? Ведь к ноябрю от заработанной им за лето, казалось, немалой суммы, осталось одно воспоминание.

Вообще-то Ольга Сергеевна старалась никогда не оставлять сына без копейки. Каждый понедельник утром она вручала ему по триста рублей, рассчитывая, что этого хватит на неделю — на завтраки в школьной столовой. Кормили их там отлично, о тех временах, когда столовую называли «тошниловкой», где «пахнет вареной тряпкой», уже не помнили не только ученики, но даже учителя. Две тысячи четырнадцатая заключила договор с фирмой «Альф», занимающейся школьным питанием, и теперь им каждый день доставляли и вкусную горячую еду, и обалденные пирожки, и всевозможные сладости, чипсы, соки и прочие лакомства, которые так любят ребята. Каждую перемену в столовую, едва звенел звонок с урока, выстраивалась длиннющая очередь. Но Сашка, в отличие от своих одноклассников, в ней никогда не стоял — экономил. Старался плотнее позавтракать дома и потом кое-как перебивался с утра до обеда, иногда только съедая то, чем его угощали. Заботливая Коза почти каждый день приносила то печенье, то булочку, то бананы и честно делила на четверых.

Кроме того, каждую зарплату мама выдавала ему еще пятьсот рублей — на жвачку, как она говорила, хотя оба понимали, что на сигареты. Последнее время Санек даже стал курить поменьше и старался обходиться только дешевыми марками сигарет. Но все равно, как ни копи, а на то, чтобы часто водить подругу в кафешку или в киношку, этих денег явно не хватало. Еле-еле за месяц набралось. Зато уж в ту субботу Санька гульнул по полной. Они сходили в кино, а потом еще посидели в кофейне-кондитерской, слопали по большой порции мороженого с фруктами. Лила все время порывалась сама за себя заплатить, но Санек ей этого не разрешил. Потом он проводил ее домой, и часа полтора они целовались в ее подъезде, и Лила позволила Сашкиным рукам жадно и нежно скользить по ее телу, забираясь под куртку и кофточку. Во время проводов на музыку у них не случалось ничего подобного, поэтому неудивительно, что после той субботы Санька только и думал о том, где взять денег на очередное свидание.

На тусе финансовые вопросы обсуждались бесконечно. Сотни, полтинники и чирики там стреляли только у новичков. А сами все ходили друг перед другом в долгу и всегда клялись кредиторам, что на следующей-то неделе долг возместят. Суммы долга были самые разные — от пятисот рублей, чуть не до тысячи долларов. Последняя цифра приводила Санька в ужас. За лето он заработал больше, но по-прежнему считал: для него что тысяча баксов, что миллион примерно одно и то же — недостижимо много.

Способы подзаработать обсуждались все время, и самые экзотические. Например, играть на бегах, вступив в долю с кем-нибудь из жокеев. Как объяснили Саньку всезнающие доброхоты, по правилам жокеи были настрого изолированы от публики. Но в матушке-России какая самая строгая изоляция останется непроницаемой?

С трибуны знающий человек наводит сильный бинокль на конюшню. Из ворот выходит знакомый жокей — его можно узнать по зеленой шапочке. Начинает разминаться: наклон вправо, потом шесть наклонов влево. Знающий человек фишку рубит: получается число «шестнадцать». Идет и делает ставку на самого верного верняка.

Впрочем, как найти этого самого знакомца жокея, никто на тусе сказать не мог.

Накануне каникул Сашке несказанно повезло, даже дважды. Сначала мама пришла домой поздно, с чужой белой объемистой сумкой, пьяненькая и очень веселая.

— Мы с девчонками праздник отмечали, — объяснила она. И, словно для того, чтоб оправдаться перед ним, принялась торопливо расстегивать сумку. — Ты только посмотри, сыночка, что я тебе принесла! Это Елена Михайловна мне дала. Говорит, для твоего Санька, пусть зимой не мерзнет.

Из сумки появилась темно-синяя куртка-пуховик, совсем почти не ношенная, восхитительно поскрипывающая, с эмблемой известной спортивной фирмы. Санек примерил — она словно к плечам и приросла. Так в ней было тепло и уютно, что вылезать не хотелось.

— Я-то считала, нам придется куртку тебе покупать, — заплетающимся языком объясняла мама. — Думала, на праздники в Коньково на ярмарку поедем, деньги откладывала. И вот — такое вдруг привалило! Уж это подарок, так подарок! И в семье экономия!

Тут она полезла в свою сумочку, достала старый кожаный бумажник, отсчитала тысячу рублей сотенными.

— Это тебе, сыночка! За то, что ты четверть окончил, — в дневнике Санька столбиком выстроились тройки, почти без четверочных включений — учился он на редкость ровно. Но, видимо, маме и этого было достаточно.

Саня не знал, чему больше радоваться — куртке или деньгам.

Правда, уже на следующий день Ольга Сергеевна, виновато пряча глаза, сказала:

— Ты знаешь, сыночка, живем мы экономно. Я тебе вчера тысячу дала — так я их назад брать не буду. Но и ты у меня на каникулы уж больше не проси…

Санька, уже предвкушавший, куда поведет на эти деньги Лилу, только кивнул. Но из его планов ничего не вышло. На каникулы Лила с родителями укатила в Петербург, где у них тоже были родственники, шататься по театрам, дворцам, музеям и окрестностям. Поэтому в ближайшие дни никакие траты не предстояли. Чтобы экономно провести каникулы, Санек почти все дни провел за компом, играл в стрелялки и сидел в Интернете.

Лила, хоть и обещала, что будет иногда выходить на связь, не звонила и в аське не появлялась. От скуки он каждый день болтал по Интернету с Козой, ну и с парнями, конечно — с Темкой, с Левой, с Ренатиком.

Так что каникулы получились вполне себе ничего. А не успели они закончиться, как-то вечером позвонил вдруг отец.

— Ну, Санек, как четверть окончил?

— Да на твердые отметки.

Отец, похоже, не понял ответа.

— Ну и хорошо. А у меня для тебя есть кое-что. Выходи на улицу. Я сейчас на оперативной машине подскочу.

Отец подъехал минут через двадцать. К счастью, оперативная машина оказалась не «синеглазкой», как опасался Санек, а совсем обычным с виду бывалым «фордиком». И мужики внутри сидели не в форме.

Папаша был под хмельком, но не сильно. Похоже, он еще не добрал своей нормы и к сыну заехал на пути из одной точки в другую.

— Вот, держи! И ни в чем себе не отказывай!

Достал бумажник, покопался в нем, извлек стодолларовую купюру и протянул сыну. Вот это удача!

— О-о-о, класс! — только и смог проговорить Санек. — Спасибо, па!

Постояли немного на холодном осеннем ветру, помолчали.

— Ну ладно, если что, звони, — пробурчал отец, хлопнул Саню по спине и полез в машину. Она с визгом рванула с места — легко было угадать, куда именно спешила.

Теперь Санек чувствовал себя настоящим миллионером. У него разом прибавилось не только сил, но и тяги к приключениям.

Выразилась эта тяга в том, что совсем уже он собрался позвонить своей старой подружке Наташе Каше-Простокваше. Собрался — а все-таки не позвонил. Вместо этого полночи проболтал по аське с Левой, решая, где и когда выгоднее всего поменять доллары на рубли. Сделать это сейчас или подождать немного, вдруг доллар вырастет? А вдруг упадет — что тогда?

В Санкт-Петербурге выяснилось, что попасть в Эрмитаж не так-то просто, нужно сначала отстоять длиннющую очередь. И хотя Лила с мамой и папой, по совету родственников приехали туда ни свет ни заря, к их изумлению, у касс уже выстроился длиннющий хвост, в основном состоящий из родителей с детьми всех возрастов. Папа и мама послушно встали в конец, а девочек (с ними была Вероника, троюродная сестра Лилы) отправили погулять где-нибудь поблизости. Только недалеко.

Далеко уходить и не хотелось, в центре Петербурга было на что посмотреть. Девушки дошли до Невы, пошли по ветреной набережной. Разговор не клеился — сестры, хоть и были почти ровесницами (Лила моложе на два года), виделись редко, раз лет в пять, наверное, и пока не нашли, о чем говорить. Вероника присела на парапет, вытащила сигареты, протянула Лиле. Та отказалась. В их с Козой и другими девчонками компании считалось, что курить вредно и неженственно.

— Ну, как хочешь, — Вероника щелкнула зажигалкой, затянулась и вдруг спросила:

— А у тебя парень есть?

— Есть! — гордо ответила Лила. Образ Санька тут же ярко возник перед глазами.

— Жаль, — посетовала Вероника. — А то у моего Никиты друг без дела пропадает… Отличный парень, но на девчонок ему что-то не везет. Вот, думала с тобой его познакомить, если ты свободна.

— Не, мне никто не нужен! Знаешь, у меня…

Обратно к Зимнему дворцу девушки вернулись, уже чувствуя себя лучшими подругами. Даже Коза в этот момент отошла для Лилы на второй план.

Ноябрь — месяц смутный, промозглый, пасмурный. Выглянет солнце — уже подарок. Однажды, вскоре после каникул, ребята вышли на крыльцо школы и удивились, что солнце светит вовсю. Погода тихая и теплая, как во время бабьего лета, хоть снимай куртку и иди домой так.

Малышня на школьном дворе вся как один человек глазела в блеклое голубое небо.

— Что там? — спросила Лила.

— Да ничего: смотрят, как самолет летит.

Действительно, из-за крыши ближнего дома к зениту тянулся узкий инверсионный след. Приглядевшись, можно было увидеть на его острие блестящую ртутную капельку — самолет.

— Тоже мне, новость, — фыркнул Артем.

И тем не менее все пятеро — Лила, Санек, Полина, Тема и Лева — тоже неподвижно встали на крыльце и смотрели, как медленно и плавно продвигается белая полоска поперек неба.

— Интересно, — сказала вдруг Полина, — а где-нибудь на земле остались еще люди, которые не знают, что такое самолет?

— Как это — не знают? — не понял Саня.

— Ну, где-нибудь в тайге, или в джунглях, или на острове… Ведь самолеты везде летают. А там, прикиньте, живут люди, которые ничего не знают о них. И каждый раз, когда они пролетают, только диву даются: мол, что это такое? А вдруг наше небо пополам треснуло?

— Или, может, это ангел пролетел. След оставил, — подхватила Лила.

— Нет, вряд ли, — скептически покачал головой Тёма. — Наверное, таких чудиков нигде уже не осталось.

Подумал-подумал и добавил:

— Ну разве что в психушке какой-нибудь дебил в окошко смотрит через решетку: не за мной ли там летят?

Санек хихикнул было, но девушки веселья не поддержали, они уже настроились на лирический лад.

— Нет, все-таки если не самолет, то точно ангел, — вернулась к своему Лила. — У меня дома есть немецкая книга с картинками. Там нарисованы ангелы, которые пролетают по небу и оставляют за собой след.

— Круто! — откликнулся Санек. — Принеси в школу, посмотрим!

Ему захотелось рассказать услышанную от матери историю про ангела и монаха Теофила, но он не стал этого делать. Вдруг не будут слушать? Да и рассказчик из него никакой.

— Ее не принесешь — она здоровенная, тяжелая, — отвечала Лиля. — И родители не дадут. Такой книги даже в Ленинке нет, папа сказал. Ее мой прадед привез из Германии, после войны, как трофей. И написана она готическим шрифтом, ни одной буковки не разберешь. Мне ее в детстве только по большим праздникам посмотреть давали — когда гости приходили, чтобы я сидела тихо и не плакала. Там есть одна картинка, я ее с тех пор люблю. Такой вот ангел, — она раздвинула руки, одну подняла вверх, перед собой, другую опустила вниз за спиной. — А вокруг него вьется его след. Похоже на спираль… Даже не знаю, как объяснить. Вроде бы лента, но у нее только одна сторона, а не две.

— Как это? — удивился Белопольский.

— Ну смотри… Вот тут она белая, а с этой стороны — красная. Но, когда присматриваешься, получается, что та сторона, которая должна быть красной, на самом деле белая…

— Перекручена, что ли? — не понимал Тема.

— Ну да, вроде…

— Это лента Мебиуса, — со знанием дела сказал Лева. — Был такой немецкий астроном и математик. Немец как немец. Какие-то там звезды вычислял, уравнения решал. Но однажды он вот так вот, будто сдуру, взял да и открыл простую вещь, которая, может быть, поменяет все будущее человечества. Почище, чем яблоко Ньютона. Занятно, правда?

— Ну-ка, расскажи, — попросил Санек.

— Мне папа об этом рассказал. Мебиус собрался жениться, а невеста ему говорит: «Я за тебя не пойду, потому что ты — безбожник. Ты так расчислил всю Вселенную, все звезды и кометы, что в ней не осталось места ни для Бога, ни для его ангелов. Одна только пустота, и цифры в ней кувыркаются». — «Наоборот! — говорит Мебиус. — Я как раз и открыл, каким образом ангелы господни могут за мгновение ока пролететь немыслимые пространства». Дело было на городском балу, всюду летали конфетти и серпантин. И вот Мебиус взял обрывок серпантина и сложил его колечком. Но не простым колечком, а как бы перевернул его посередине — цветную сторону сложил с белой, белую с цветной. Понятно? — Для наглядности Лева продемонстрировал принцип на ремне своей сумки.

— Угу! — кивнул Сашка.

— Ну вот. Получилось такое странное колечко, которое потом назвали петля Мебиуса. И вот именно с этой петлей Мебиус и вошел в историю науки, а вовсе не со своими исчислениями и уравнениями. Занятно, правда?

— А что в этом особенного? — удивилась Коза, рассматривая ремень.

— А то, что у петли Мебиуса не две поверхности, а всего одна. То есть если жучок поползет по этой петле, то он по дороге к исходному пункту побывает в каждой ее точке. А будь это обычное бумажное кольцо — он бы прополз либо по внешней, либо по внутренней стороне. — Лева пальцем проследил путь воображаемого жука, к нему тут же потянулись еще четыре указательных пальца. — И еще. Самые удаленные точки этого пути находятся как раз ближе всего — на расстоянии толщины слоя бумаги! Поэтому, если представить себе, что вся наша Вселенная — это одна гигантская петля Мебиуса, то окажется, что для самых дальних космических путешествий нужно лететь не вдаль, а как бы вглубь, насквозь, преодолевая кривизну пространства. Так ангелы ныряют с одной стороны, а выныривают — с другой.

— Ну, это-то мы читывали, знаем, — встрял Тема. — Вся фантастика на этом построена — четвертое измерение…

— Да что фантастика, — продолжал Лева. — Это символ для всего человечества: самое далекое, самое желанное оказывается самым близким — вот только дотянись до него, и оно тут, совсем рядом. — Он ткнул руку в пустоту, будто ожидая там встретить руку кого-то неведомого. — Занятно, правда?

— А что невеста? — нетерпеливо спросила Лила.

— Что — невеста? — не понял Лев.

— Она согласилась выйти за него замуж или нет?

— Ну да, согласилась. Стала фрау Мебиус. Родила ему, наверное, дюжину мебиусяток. И жили они долго и счастливо.

Такое окончание истории вполне устроило обеих слушательниц.

А Санек все еще водил пальцем по ремню Левкиной сумки. Вот если бы в самом деле открылась вдруг такая возможность — пронзить насквозь или же обмануть пространство и время, прорваться в другой, небывалый мир, о котором мы пока ничего не знаем и узнать не можем… И что это был бы за мир?..

— Послушай, а это, случайно, не смерть? — спросил он вдруг, и сам испугался нечаянно вырвавшегося у него вопроса.

— Ты о чем? Почему смерть? — не понял Лев.

— Ну, проскок из нашего мира в не наш — это, может быть, смерть?

— А ты что, веришь в загробный мир? — тут же прицепилась Коза.

— Да нет, я не знаю, — стушевался Санек. — Но вы же сами говорите — Бог, ангелы… Раз есть ангелы — значит, есть и загробный мир. Иначе куда они залетают, откуда вылетают?

Тут все дружно замолчали. Несмотря на то что в школе последнее время все чаще заговаривали о религиозном воспитании, все ребята были из семей атеистов и в бога не верили… Или, по крайней мере, думали, что не верят.

— Ладно, — прервала затянувшуюся паузу Коза. — Пора по домам, Мебиусы-Шмебиусы! А то я из-за вас на английский опоздаю, отец с меня голову снимет.

Санек давно уже заметил, что Лила — не трепачка. Что скажет — не забудет, что пообещает — сделает.

Книгу про ангелов она и верно в школу не понесла. Но в следующую пятницу вручила Саньку листок необычной шероховатой бумаги. На нем был рисунок — взлетающий ангел. Или скорее даже ангелица — длинные волосы, тонкое, нежное лицо, женственная фигура. Ангелица только что оторвалась от земли, складки ее длинного одеяния развеваются, крылья еще не расправились, одна рука воздета вверх, другая безвольно опущена, словно ее от скорости движения забросило за спину. Короче, фигура застыла в полете в той самой позе, которую показала им на крыльце Лила. А вокруг колен ангелицы вьется лента — петля Мебиуса.

— Это я для тебя перерисовала, — сказала Лила. — Из той книги, про ангелов.

— Пасибки!

Она так многозначительно на него смотрела, что он не нашелся, что бы еще сказать. Потом все-таки добавил, будто с трудом выдавил из себя:

— Я тебе обещаю: этот рисунок всегда будет со мной. Он такой красивый… Спасибо тебе!

— Тогда ты лучше закатай его в пластик. А то бумага изотрется.

— Угу.

И в тот самый момент, когда Санек аккуратно заложил рисунок между страницами учебника по алгебре и сунул его в сумку — в тот самый момент пришла ему в голову мысль, как сохранить его на долго-предолго, чтобы ангел всегда был при нем, при Саньке.

— Ты, я смотрю, совсем поплыл, — усмехался Серега-кольщик. — Спишь, что ли?

— Нет, почему — сплю? — возражал Саня. — Не сплю. Думаю.

— А, ну думай. Дело полезное…

— А долго еще?

— Да нет, не очень. Одно крыло осталось…

Как скоротать год — последний год! — в опостылевшей этой школе?

Ну, первая четверть — понятно: вспоминаешь о лете, хранишь его в себе, в памяти ищешь внутреннюю опору в часы контрольных, во время бесконечных домашних заданий, в нескончаемые минуты учительских нотаций.

Вторая четверть хороша тем, что она короткая: если вначале взять удачный старт, то нормальные отметки тебе гарантированы. Это знают все — и учителя, и ученики. У всех ребят всегда отметки за вторую четверть самые высокие (кроме тех, кто, по новомодным меркам, учится не четвертями, а триместрами). И еще: вторая четверть закончится Новым годом. А кто же не любит Новый год — елку, подарки, петарды, самые любимые (потому что длинные) зимние каникулы?

Третья четверть — ну, тут уж надо сжать зубы и тащить. Самая длинная, самая муторная. На нее по всем предметам приходится самый тяжелый материал. И время года тоже не лучшее — когда бесконечная зима никак не уступит место боязливой весне. Сыро, слякотно, промозгло. И по утрам еще темно, и снег когда еще начнет таять…

Ну а четвертая — тут уж гляди, как Ирина Анатольевна, сделав брови домиком, читает строки из забытого детского стихотворения:

Из певчих птиц имеются в наличие только шумливые воробьи на ветках пришкольного сада, зато в голове гуляют ласковые и шальные весенние ветерки, зовут на улицу: на велик, на скейты, на ролики, на прогулки-свиданки. После бесконечных снегов и нерасчищенного ото льда асфальта как приятно пройтись по мягкой земле — пусть даже и на аллейке чахлого какого-нибудь скверика!

А там, глядишь, и учебный год закончился, и начинается самое главное, самое радостное, самое счастливое время — лето! Такое чудесное и такое до обидного короткое, даром что по календарю продолжается девяносто дней. С дополнительным, лишним в календаре днем 31 августа, который, как рассказывали им на уроках, когда-то еще древние римляне подарили всем школьникам на века вперед: как сейчас говорят, бонус.

Но все-таки школьный год очень долог, настолько долог, что устают от него не только ученики, но и учителя. И они тоже, как могут, стараются разнообразить монотонную жизнь, добавить каких-то развлечений, каких-то праздников в унылые школьные будни.

Так произошло и вскоре после осенних каникул: Ирина Анатольевна вместе с подругой, преподавательницей домоводства у девочек, объявила, что в одиннадцатых классах пройдет конкурс салатов.

Приняли участие в нем, конечно, не все девчонки. Но многие отважились и, разумеется, вовсю расстарались. И мамы их, без сомнения, были привлечены, и бабушки.

Подготовка к празднику шла заранее. Разговоры, волнения, надежды… Девчонки ночи напролет шерстили Интернет в поисках оригинальных рецептов, пачками покупали глянцевые журналы, таскали в школу кулинарные книги с красочными иллюстрациями. В назначенный день (это была среда) все девочки пришли принаряженные, с судками, банками, коробками, кастрюльками. С последнего урока — МХК — всех конкурсанток сняли, и они отправились готовить в кабинет домоводства, где еще в прошлом году у них проходили уроки труда, а потом со своими кулинарными шедеврами проследовали в актовый зал. На длинном столе поперек зала были расставлены большие красивые блюда, подаренные школе кем-то из родителей, и на каждом такая красота — хоть сейчас снимай кулинарную телепередачу.

Оба одиннадцатых поспешили подняться в зал. Двери пришлось запереть — столько нашлось желающих присоединиться к ним из других классов. Каждому из парней и тем из девочек, кто постеснялся принять участие в конкурсе, при входе выдавали пластиковую тарелку, вилку и набор цветных пластмассовых цифр с магнитиками — их используют в начальных классах, когда учат мелюзгу считать. Попробовав салаты, нужно было проголосовать, опустив пластмассовые циферки в коробки перед каждым блюдом.

Девочки-кулинарки стояли рядком, каждая по очереди рассказывала, как создавала свой шедевр. Мелькали вспышки фотоаппаратов, многие родители снимали происходящее на видеокамеры, школьники фоткали понравившиеся им блюда на мобильники.

Санек отчаянно болел за Лилу. Накануне они много говорили о предстоящем конкурсе, обсуждали варианты, он, чтобы ей помочь, рылся в Интернете, предлагая и то и это. Но Лила в конце концов остановилась на мамином рецепте.

— Мама готовить не любит, — призналась Лиля. — И я тоже не слишком люблю, мы чаще в ресторанах едим или на дом еду заказываем. Но это такое блюдо, что его испортить просто невозможно. И она иногда его делает, когда неожиданно гости приходят, и только потом объясняет, из чего оно. Всем нравится. Кроме того, я смотрела, в инете такого рецепта нет. Так что у меня стопроцентно будет самый оригинальный салат.

И теперь Санек ревниво посмотрел на изделия ее конкуренток. Да, Лилина стряпня смотрелась на общем фоне не очень-то: девчонки потратили много сил на оформление, и их блюда были настоящими произведениями искусства, украшенные цветами из ярких фруктов и овощей, какими-то фигурками… Здесь был китайский салат, выложенный в форме дракона, там красовался циферблат часов со стрелками, через блюдо от него — коралловый атолл с пальмами из зелени и оливок, нанизанных на шпажку, а рядом — целое семейство ежей, поблескивающих глазками-маслинками. Одним из самых красивых оказалось произведение Полины Козловой, по виду неотличимое от настоящего торта. Однако по рецепту это был самый обычный фруктовый салат со взбитыми сливками — и теперь Коза чуть не плакала, увидев, что точно такие же приготовили еще пять-шесть девочек из их и параллельного класса.

Настала очередь Лилы. Она сделала шаг и проговорила, почти не волнуясь:

— Я приготовила для вас блюдо японской кухни — сборный салат «Лепестки сакуры».

На самом деле это было чистой воды враньем. Ни сакура, ни Япония тут были ни при чем — такой, по выражению Темы, рекламный ход придумал Лева Залмоксис, утверждавший, что это произведет впечатление — Страна восходящего солнца была в их школе в почете. Тут, как и везде, любили аниме и мангу, и многие не упускали случая щегольнуть псевдояпонскими словечками вроде «кавайный» или «няшный».

— Блюдо это хорошо тем, что готовится за две-три минуты и при этом — ни на что другое не похоже, — уверенно говорила Лила. — Делается все очень просто. Берете баночку нарезанных шампиньонов и выкладываете в блюдо. Баночку свинины тушенной в собственном соку — туда же. Баночку очищенных креветок — туда же. И баночку нарезанного кубиками ананаса. Именно кубиками, не дольками, чтобы не резать. И все — ваш салат готов. Не надо ни майонеза, ни сметаны. Садись и ешь.

Когда она закончила, Санек зааплодировал, несколько человек его поддержали. Учительница домоводства поправила очки и подошла поближе:

— А ты уверена, что это съедобно? — спросила она.

Лила покраснела: