Проблемы изучения билингвизма: книга для чтения Коллектив авторов

Герман Пауль (Hermann Otto Theodor Paul) (1846–1921) – немецкий лингвист, крупнейший специалист в области фонетики и грамматики германских языков. Книга Г. Пауля «Принципы истории языка», вышедшая в 1880 г., стала главным трудом, обобщившим взгляды представителей одной из влиятельных научных школ в лингвистике конца XIX – начала XX в. – младограмматизма. Младограмматики, как большинство языковедов XIX столетия, занимались изучением истории языка, но, выводя строгие фонетические и морфологические законы языковых изменений, они утверждали, что корни этих изменений лежат в сознании говорящего индивида. Только язык индивида провозглашался реальностью, причем реальностью психической. Рассматривая вопросы языковых изменений, Г. Пауль одним из первых посвящает целую главу своего исследования не только языковой дивергенции – делению общего языка на отдельные диалекты, но и смешению языков, в первую очередь обращая внимание на лексические заимствования, калькирование, сдвиги в значении и звучании слова, заимствование аффиксов. В центре внимания ученого – коллективное двуязычие и его влияние на историческое развитие языка, но серьезный анализ языкового смешения, как отмечает Г. Пауль, невозможно проделать, не учитывая роль двуязычных индивидов в этом процессе.

Смешение языков (фрагмент)

// Пауль Г. Принципы истории языка. – М.: Изд-во иностранной литературы, 1960. – С. 459–474.

Исходя из той точки зрения, что никаких языков, кроме индивидуальных, не существует, мы вправе сказать, что смешение языков происходит непрерывно, во время всякого разговора, который ведут между собой два индивида. Ведь при этом каждый из говорящих воздействует на те комплексы представлений (Vorstellungmassen) своего собеседника, которые относятся к языку. <…>

Сначала мы рассмотрим смешение двух четко отличающихся друг от друга языков. Для того чтобы понять, как происходит смешение, нам, конечно, необходимо учитывать роль отдельных индивидов в этом процессе. Толчком для смешения чаще всего является наличие двуязычных индивидов, владеющих несколькими языками или по крайней мере понимающих хотя бы один язык, помимо своего родного. Во всяком случае, здесь необходим известный минимум понимания языка. Ведь то, что усваивается из иностранного языка, должно быть хоть в какой-то мере понято, быть может, не совсем точно, но все же понято.

Ясно, что условия для двуязычия или же более или менее свободного понимания иностранного языка имеются налицо прежде всего на границах между двумя смежными языковыми территориями, но они не везде в одинаковой степени благоприятны, что зависит от интенсивности общения между данными нациями. Известное значение имеют также путешествия отдельных лиц в чужие страны и их временное пребывание на территории другого языка; более заметную роль играет постоянная миграция отдельных групп людей, еще более важную – массовое переселение из одной страны в другую, завоевания и колонизация. Наконец, знание чужого языка может быть приобретено и без непосредственного контакта с соответствующим народом через письмо. В этом случае знакомство с чужим языком обычно остается достоянием определенной прослойки, выделяющейся уровнем образования. Благодаря письменным источникам языковой материал может заимствоваться не только из живых иностранных языков, но также и из отдаленных по времени периодов развития родного языка.

Там, где имело место далеко идущее скрещивание двух народов, двуязычие становится весьма обычным явлением, а вместе с ним начинается и взаимное влияние языков друг на друга. Если при этом один из народов чем-то превосходит другой – своей численностью, или политическим и экономическим могуществом, или же в духовном отношении, – то его язык начинает употребляться все шире, оттесняя другой на задний план; в конце концов двуязычие снова сменяется господством одного языка. В зависимости от силы сопротивления, оказываемого побежденным языком, этот процесс может происходить несколько быстрее или несколько медленнее, а следы, оставленные этим языком в языке-победителе, могут быть более или менее глубокими.

У отдельного индивида смешение тоже не сводится к простому перемешиванию элементов двух разных языков; трудно представить себе, чтобы речь индивида могла состоять из разнородных элементов, смешанных примерно поровну. Если он одинаково хорошо владеет двумя языками, он, быть может, будет очень легко переходить от одного из них к другому, но все же в пределах отдельной фразы основой его речи всегда будет являться какой-нибудь один язык, другой же будет играть лишь второстепенную роль, правда, привнося при этом более или менее существенные изменения в основной язык. Ясно, что все это еще в большей степени относится к тому, кто не приобрел навыков речи на чужом языке, а только в какой-то мере понимает его. У того, кто говорит на двух языках, каждый из них, несомненно, может оказывать влияние на другой, иностранный язык – на родной и родной – на иностранный. Влияние родного языка, как правило, сказывается сильнее. До тех пор пока чужой язык усвоен не вполне, это неизбежно. Однако влияние чужой речи на родную порой становится очень сильным, это имеет место там, где люди сознательно поддаются ему, чаще всего вследствие того, что иностранный язык и чужую культуру они ставят выше отечественных. Между различными видами взаимного влияния тоже имеется известное различие. Надо полагать, что иноязычные слова проникают в тот или иной язык в большинстве случаев непосредственно через тех индивидов, для которых данный язык является родным. Но, с другой стороны, и сам усваиваемый чужой язык тоже неизбежно видоизменяется благодаря подстановке звуков и влиянию внутренней формы родного языка.

Но хотя толчок к возникновению влияния одного языка на другой исходит, несомненно, от индивидов, владеющих – пусть даже в весьма ограниченной степени – обоими языками, тем не менее благодаря выравниванию в процессе общения это влияние может распространиться еще шире внутри языкового сообщества, подчиняя себе и тех индивидов, которые не имеют никакого непосредственного контакта с иноязычной стихией. При этом последние испытывают влияние не только со стороны своих соотечественников, но в некоторых случаях также и со стороны представителей чужого народа, усвоивших их язык. Конечно, эти индивиды будут воспринимать иноязычные элементы лишь очень медленно и в небольших количествах.

Гуго Шухардт (Hugo Ernst Mario Schuchardt) (1842–1927) – австрийский лингвист, специалист в области романских, кавказских, баскского, венгерского языков. Выступая против господствующей в лингвистике конца XIX в. концепции родословного древа, согласно которой в ходе развития из общего праиндоевропейского языка выделились различные диалекты, легшие в основу современных языков, Г. Шухардт писал о всеобщем и всеобъемлющем языковом смешении, об обязательном наличии не только языка-матери (праязыка), но и языка-отца – того наречия, которое соприкасалось с языком и влияло на его развитие. Изучение процесса смешения языков ученый считал необходимым проводить там, где это смешение наиболее очевидно, что заставило его обратиться к рассмотрению креольских языков – смешанных языков, возникших на основе искусственных наречий, приспособленных для общения разноязычного населения, но ставших родными для большой части говорящих. По мнению Г. Шухардта, любые изменения в языке неразрывно связаны с его носителем, поэтому в многочисленных статьях ученого, посвященных проблемам языкового смешения, появляются наблюдения над трудностями, с которыми сталкивается человек, вставший перед необходимостью найти общий язык с иноязычными окружающими.

К вопросу о языковом смешении (фрагменты)

// Шухардт Г. Избранные статьи по языкознанию. – М.: Едиториал УРСС, 2003. – С. 174–184.

До последнего времени язык рассматривался обычно как самостоятельный организм, как субъект, в то время как в действительности он является лишь продуктом деятельности субъекта, представляя собой не что-то готовое и законченное, но вечно развивающееся и во всех своих изменениях зависящее от самого субъекта. <…>

Проблема языкового смешения, тесно связанная с проблемой двуязычия, весьма сложна и запутана и может быть разъяснена лишь на основе психологии. Два языка смешиваются не как две неоднородные жидкости, но как две разные деятельности одного и того же субъекта. Впрочем, заходить так далеко не следует: полностью идентифицировать язык с его субъектом невозможно. <…>

Возможность языкового смешения не знает никаких ограничений; она может привести как к максимальному, так и к минимальному различию между языками. Смешение может иметь место и при постоянном пребывании на одной и той же территории, но только в этом случае оно проявляется весьма интенсивно и осуществляется сложным путем. Но особенно сложным и причудливым становится пересечение линий, если мы от языкового единства перейдем к индивидуальному языку. Всякий индивидуум познает и модифицирует свой язык в общении с другими индивидуумами. Это всестороннее, никогда не прекращающееся языковое смешение препятствует образованию значительных расхождений внутри пребывающих в постоянном общении групп.

Нам остается сделать последний шаг; даже внутри языков, воспринимаемых как нечто вполне однородное, мы также находим смешение: так называемые аналогии возникали на его основе. В нашем мозгу существует целый мир языковых представлений, каждое из которых связано самым различным образом со многими другими. Степень прочности этих связей постоянно меняется, что и вызывает в языке многочисленные и далеко идущие изменения.

Уже из этого беглого наброска (нуждающегося не только в дополнениях, но и в уточнении) можно положительно констатировать, что процессы, вызванные смешением в прямом смысле этого слова, по существу идентичны с многочисленными и чрезвычайно важными процессами, протекающими в языке независимо от смешения. Последние стали предметом интенсивных занятий благодаря усиленному интересу, вызываемому их результатом. Но наблюдение и изучение действующих в языке сил окажутся много доступнее и успешнее, если исходный и конечный пункты их будут относиться к двум различным и замкнутым в самих себе группам явлений. При этом можно будет исходить, с одной стороны, из современной обстановки, с другой – из подлинного языкового единства, из индивидуального языка. <…>

Отсутствие в том или ином пункте слова, обозначающего какой-либо предмет, представляет собой больше трудностей, чем наслаивание слов, когда сходные предметы имеют различные названия. Представим себе, что в пункте А два до некоторой степени сходных между собой растения называются одним и тем же словом, в то время как в пункте А1 для этих растений существуют два различных названия. В результате тот, кто живет в А1 и привык к различным наименованиям этих растений, разговаривая на хорошо известном ему языке А и зная в нем лишь одно название для обоих растений, не решится, пожалуй, обозначить более редкое из этих растений названием того, что встречается чаще; он скажет: «Это не то растение – в А1 его называют так-то; как его называют в А, я не знаю». То же наблюдается и в родном для нас языке, когда мы принуждены отказываться от того или иного наименования, не имея возможности вместе с тем заменить его другим; конечно, я имею в виду здесь не индивидуальные ошибки памяти, но те слова, от которых большинство языкового сообщества отказывается, пусть даже они и будут зарегистрированы в каком-либо словаре. <…>

Чтобы постигнуть образование lingua franca, мы должны oбра-титься к примерам из индивидуального языка; при этом мы еще раз сможем убедиться во власти языка над мыслью. Мы говорим о ком-нибудь, кто не силен в том или ином языке, что он коверкает (ecore; estropie) этот язык, и это порождает в нас представление, что причина этого лежит в самом говорящем. А между тем всякое коверкание исходит в первую очередь от наследственных носителей языка, подобно тому как язык детей определяется языком нянек. Выражаясь образно, не чужестранцы выламывают из прекрасного прочного здания отдельные камни, чтобы построить из них убогие хижины, но сами туземцы доставляют нам камни для данной цели. Никто не оспаривает, что араб, употребляющий глагол mangiаr в значении «есть, кушать», узнал его или непосредственно, или при посредстве других от итальянца; но то, что он употребляет mangiаr также вместо «я ем», «ты ешь», «он ест» и т. д., считают обычно его собственным достижением. Между тем стремление добиться взаимопонимания при помощи простейших вспомогательных средств и прежде всего путем ликвидации многообразия флексий и в том и в другом языке могло быть одинаково сильным с обеих сторон; иначе как бы араб, не сведущий в итальянском языке, додумался до того, чтобы использовать в качестве общего представителя для mangio, manigi, mangia (я ем, ты ешь, он ест) инфинитивную форму mangiar? Лишь хорошо ознакомившись с каким-либо романским языком, он смог бы уловить частоту употребления и функциональную широту романского инфинитива, но и в этом случае он предпочел бы скорее третье лицо единственного числа, поскольку в его собственном языке нет ничего соответствующего этому инфинитиву, и говорил бы, например, не mi voler mangier, но mi voule mi mangia (буквально мне хотеть есть; мне хочет мне ест в смысле «я хочу есть»). Именно европейцу обязан инфинитив своим универсальным применением и тем, что он безраздельно господствует теперь во всех созданных в целях взаимопонимания языках первой и второй степени. <…>

Lingua franca (язык франков) – смешанный язык на основе лексики французского, прованского и итальянского языков, возникший в Средневековье для переговоров арабских и турецких купцов с европейцами. В современной науке термином lingua franca обозначают функциональный тип языка, который используется как средство общения между носителями разных языков в определенных сферах взаимодействия (например, английский как язык обучения и науки).

Иван Александрович Бодуэн де Куртенэ (Jan Niecisaw Ignacy Baudouin de Courtenay) (1845–1929) – российский и польский языковед, один из самых известных и влиятельных отечественных лингвистов рубежа XIX–XX веков, создатель казанской и петербургской лингвистических школ. В трудах И.А. Бодуэна де Куртенэ выделены основные языковые единицы (фонема и морфема), разграничены статика, динамика и история языковых явлений, описаны основные причины и пути языковых изменений. В многочисленных статьях Бодуэн де Куртенэ настаивал на смешанном характере всех языков и призывал исследовать индивидуальные особенности речи, из которых впоследствии вырастают общеязыковые различия. В автобиографии, написанной для «Критико-биографического словаря» С.А. Венгерова, Бодуэн де Куртенэ утверждал, что «мысль о необходимости пси-хологического объяснения развития языка»[1] витала в воздухе и одновременно пришла в голову немецким, русским и польским ученым. Но новизну «общих положений, к которым довели Бодуэна его наблюдения и исследования явлений языка», он видел, в частности, в том, что основой для языковедческих штудий «должна служить не только индивидуальная психология, но и социология»[2]. Бодуэна де Куртенэ можно считать основоположником многих новых дисциплин, в том числе «эмбриологии языка» – онтолингвистики. С 1885 г. и на протяжении многих лет ученый вел дневники, наблюдая за речевым развитием своих детей, отмечая в том числе и факты «языкового смешения» в их речи.

И.А. Бодуэн де Куртенэ не был кабинетным ученым. Он не только исследовал «малые яыки», но и смело выступал за их права. За брошюру «Национальный и территориальный признак в автономии» (СПб., 1913), расцененную как призыв к мятежу, ученый был арестован, приговорен к двум годам лишения свободы, но после нескольких месяцев, проведенных в Петропавловской крепости, освобожден по настоятельным ходатайствам коллег. В 1918 г. Бодуэн де Куртенэ возвращается на родину, в Польшу, где он продолжает исследования и политические выступления. В 1922 г. 77-летнего ученого даже выдвигали на пост президента Польши от организаций национальных меньшинств.

О смешанном характере всех языков (фрагмент)

// Бодуэн де Куртенэ И.А. Избранные труды по общему языкознанию: В 2 т. – М.: Изд-во Академии наук СССР, 1963. – Т.1. – С. 362–372.

<…> Каждый из нас обязан смотреть собственными глазами. Если же взглянем собственными глазами на вопрос о смешении или несмешении языков, должны будем согласиться, что нет и быть не может ни одного чистого, не смешанного языкового целого.

Смешение есть начало всякой жизни, как физической, так и психической. <…> Смешение замечается уже в развитии языка индивидуального, при усвоении ребенком языковых ассоциаций, необходимых для возникновения самостоятельной индивидуальной языковой жизни. На ребенка влияют окружающие, его родители и другие близкие лица. У каждого из этих лиц есть свой особый язык, отличающийся непременно, хотя бы только в минимальных размерах, от языка других лиц. И вот под влиянием этих разных индивидуальных языков происходит образование нового индивидуального языка, в котором почти всегда в случаях разногласия дано будет предпочтение особенностям, легче усваиваемым и требующим меньшего напряжения.

[Так, например, если в русской или польской семье хотя бы только одно лицо произносит () вместо л () или же заднеязычное («гортанное») p (r) вместо p (r) переднеязычного, у детей этой семьи в большинстве случаев явится наклонность именно к такой же звуковой подстановке: ребенок станет тоже произносить а (йа) вместо ла (a) и ра (rа) (с p заднеязычным) вместо ра (с p переднеязычным).]

Посредством браков происходит смешение языков семейных, вследствие же столкновения племен и народов – взаимодействие, взаимное влияние и смешение говоров и затем, в более обширных размерах, смешение целых языковых областей и племенных и национальных языков.

Влияние смешения языков проявляется в двух направлениях: с одной стороны, оно вносит в данный язык из чужого языка свойственные ему элементы (запас слов, синтаксические обороты, формы, произношение); с другой же стороны, оно является виновником ослабления степени и силы различаемости, свойственной отдельным частям данного языка. При его содействии происходит гораздо быстрее упрощение и смешение форм, устранение нерациональных различий, действие уподобления одних форм другим (действие «аналогии»), потеря флексивного склонения и замена его сочетанием однообразных форм с предлогами, потеря флексивного спряжения и замена его сложением однообразных форм с представками местоименного происхождения и вообще с разными вспомогательными частицами, потеря морфологически подвижного ударения и т. д.

<…> При столкновении и взаимном влиянии двух языков, смешивающихся «естественным образом», победа остается в отдельных случаях за тем языком, в котором больше простоты и определенности. Переживают более легкие и ясные в своем составе формы, исчезают же более трудные и нерациональные. Итак, если смешиваются два языка, в одном из которых существуют родовые различия, в другом же этих различий не имеется, то всегда в языке, остающемся как результат смешения, произойдет или полное исчезновение, или же по крайней мере ослабление этих родовых различий. Если только в одном из смешивающихся языков имеется член (articulus) или же личные притяжательные суффиксы (т. е. суффиксы, означающие принадлежность предмета или лица известному лицу: «мой», «твой», «его», «ее», «наш», «ваш», «их»), то гораздо более вероятия, что этот «аналитический», или децентралистический, признак привьется языку, являющемуся результатом смешения, нежели наоборот.

То же самое относится и к перевесу двух смежных языков в «борьбе за существование»: победа остается за языком, легче усваиваемым и требующим меньшей затраты энергии, как физиологической, так и психической. Так, например, в местностях, где румыны живут бок о бок с немцами или славянами, языком преобладающим, языком междуплеменного общения является язык румынский; и это понятно, так как язык румынский легче усваивается немцами и славянами, нежели наоборот. Точно так же, вследствие относительной легкости татарского языка в сравнении с языком русским, представляющим гораздо более трудностей, языком междуплеменного общения между крестьянами русского и татарского происхождения в пределах России является обыкновенно язык татарский. Конечно, это имеет место только при так называемом естественном ходе вещей, при отсутствии сознательного вмешательства административных властей и других политических и общественных факторов, прибегающих к разным предохранительным и принудительным мерам.

Аналитический способ — способ выражения грамматических отношений при помощи служебных слов.

Флексивный (флективный) способ – способ образования форм с помощью флексий (окончаний), т. е. морфем, сочетающих в себе несколько значений (например, числа и падежа, лица и числа).

Василий Алексеевич Богородицкий (1857–1941) – ученик и последователь И.А. Бодуэна де Куртенэ, один из первых специалистов в области экспериментальной фонетики, исследователь тюркских языков, один из основоположников татарского языкознания, автор работ «Этюды по татарскому и тюркскому языкознанию» (Казань, 1933), «Введение в татарское языковедение в связи с другими тюркскими языками» (Казань, 1934), «О научных задачах татарского языкознания» (Казань, 1934) и др.

Всю долгую жизнь В.А. Богородицкий проработал в Казани, где он преподавал не только в университете, но и в татарской школе, где, ведя тщательные записи, непосредственно наблюдал, как татарские дети осваивают русский язык. Опыт многолетней работы в татарской школе Богородицкий обобщил в книге «О преподавании русской грамматики в татарской школе» (1883), многократно переиздававшейся в Казани. В статьях, посвященных усвоению языка, как первого, так и второго, Богородицкий обращал внимание на важность изучения конкретной ошибки, которая может и приоткрыть завесу над тайнами освоения языка и помочь правильно построить работу по совершенствованию владения речью. Скрупулезный анализ ошибок «инородцев» в русской речи, который высоко оценил И.А. Бодуэн де Куртенэ[3], может послужить прекрасным образцом внимательного отношения к языковому материалу.

Неправильности русской речи у чувашей

// Богородицкий В.А. Этюды по татарскому и тюркскому языкознанию. – Казань: Татиздат, 1933. – С. 106–112.

Предлагаемый материал был собран мною в 1890 г. в г. Чебоксарах б<ывшей> Казанской губ<ернии>, а ныне центре Чувашской АССР, путем разговоров с прибывавшими в этот город из окрестных деревень чувашами (особенно в базарные дни). Первая, сравнительно небольшая, часть материала записана лично мною, а вторая, по моей просьбе, М.Ф. Федоровым, учителем Чебоксарского городского училища (переведенным затем в г. Царевококшайск, в советское время получивший название сначала Краснококшайск, а ныне национальное Йошкар-Оло), природным чувашином. Записи сделаны общеупотребительным русским письмом. Вопросы, предлагавшиеся для ответов чувашам, для отличия заключены в скобках. В подстрочных примечаиях я поясняю более типичные особенности речи, а в конце статьи представляю некоторые общие выводы. Лица, ближе знакомые со свойствами чувашского языка, извлекут из предлагаемого материала немало других выводов, например, относительно порядка слов в приводимых фразах и т. п. Область смешанных говоров в СССР представляет пока – можно сказать – непочатый еще угол для исследователя: русская речь татар и татарская в устах русских; русская речь в устах немца и обратно и т. п. Все это ждет исследований. Во время вышеупомянутого моего пребывания в Чебоксарах один чувашин говорил мне, что у них в деревне парни стремятся достигнуть того, чтобы казаться не чувашами, а совершенно русскими как по языку, так и по манерам и костюму, т. е. хотят вполне обрусеть; теперь автономия предоставила широкую возможность чувашской народности к развитию родного чувашского языка и родной культуры.

1.Время-то прошел уж[4].

2.Все (рубашка) смотрит твоя[5].

3. Севодни пойдём (вместо пойду).

4. [Продаешь?] – Продаём (вместо продаю).

5. Конежно (конечно).

6. Та (да)[6].

7. 60 творов.

8. Бл (вместо был)[7].

9. Металим пришел (с медалью пришел)[8].

10. На пчельник шиву (т. е. живу) я[9].

11. [Давно живешь в Чебоксарах?] – Три день уж.

12. [Куда?] – Базар[10].

13. Женить (вместо – ся).

14. Нанимаю, ково лошадь есть[11].

15. 70 верст[12].

16. Сил нет.

17. Уясный[13].

18. Помер (по-миру)[14] пришел.

19. Прат[15] нет; сесьтра[16] есь.

20. Лет у мине четырнатцьть[17].

21. Кашный (день) ни ходил[18].

22. Деревня наш велик[19].

23. Дом ни шытал[20]. – Наш река есь Сугуть. Отсуда тва верст.

24. [Грамоте не учился?] – Учил своя теревня[21].

25. [Кто учил?] – Хведерь[22] Якичь.

26. [Как зовут твоего отца?] – Спьридон[23], мать – Малане. Отца одеца (т. е. отцова отца)[24] – Малахевей.

27. Хлеб есть маненько местом: который сагон есь, который сагон нет; ямам есь; около лесох[25] тоже маненько есь. – Хлеб не родил (не родился).

28. Хлеб купам (т. е. покупаем).

29. Которы погаты санимаем (у богатых занимаем)[26].

30. Это с Управа[27] отавал.

31. Я один; хозяйка умер[28].

32. Сорок тва творох[29].

33. Яровой-та, слав пох[30], поправляется теперь.

34. [Кто у вас священник?] – Молодой, он недавно пришел.

35. Казань видать надо.

36. Пьрохот тьвидамса-та, пост стал (опоздали).

37. Мы чоша (дашевого)[31] тьжидаемса, нет витно.

38. [Хорошо ли живут в Уфимской губернии?] – Хорошо, коворит, писмепускал!

39. [Кого ищешь?] – Таваришь.

40. Он са Волгу яхать[32] хотел-да, вот сато тьжидамса.

41. [Откуда ты?] – Мый стешний.

42. Влес[33] курит (горит)[34] стал быть[35].

43. Нитокмошта Казань[36], Чимбирь поедем.

44. Сухом-та лошадем[37] нужно ехать, ни скоро.

45. Казят[38] не пишет чей, что война будет.

46. Что лошадь смотрил; с Пидерборх[39] _лхвицарь[40] пришел.

47. Что, правда ли, корова ширный[41] смотрить будет?

48. [Много ли у вас ребят?] – Ребят наш-та? Девка был – умер[42]; брат был – другой[43] место отдал.

49. [Из какой деревни?] – Мигольской[44].

50. [Как тебя зовут?] – Сёмгой.

51. [Хорошо ли вы живете?] – Петна (бедно).

52. [Есть ли у вас богачи?] – Не снаю, сабыл.

53. [Что стоит пара лаптей?] – Педачек[45].

54. Косить не вышел (не вышли) аше[46].

55. Сазатка[47] давал рублехка[48] не опманил, так латна[49]. Муки продавам кулем.

56. Хлеб шал хозяйской пищем[50] 15 коп.

57. Три дней[51] шал.

58. [Что дорого просишь?] – Дорого не спросим.

59. Они нашу землю взял да[52], сатем вот хлопочем.

60. Опять сечас и назадь обратни приедет.

61. Преже[53] ладел[54] этой землей мый. Теперь Кузьма Курьяняыч хлопотал да, сянат руку приложил.

62. У нас план есь, а оне новый план делал.

63. Оне бают лежать земля. Тягал, тягал да таки пропал наша земля.

64. Ничего, найдет толка.

65. Кого-небудь заденет.

66. Наша земля самый первый сор[55].

67. Ладенный[56] запись не най[57] куды пошел.

68. План наш руках[58] ходит.

69. Сколько обытки[59] делал себе.

70. По сороки коп. с души платили мый.

71. Сколько скотины, все написал.

72. Синдий[60] сказал: хлопочи – говорит, пожай[61] чертежный кенчелярь[62].

73. Стад быть дело будет сыснова. Чертежный кенчелярь пошел Казань самое настоящее до конца искать.

В заключение представлю некоторые выводы и соображения по поводу приведенного материала.

В отношении фонетическом чуждыми для чувашина звуками являются русские звуки ы, ф. Согласные ц и ч передаются вообще правильно. В произношении русских слов отражается гармония гласных, причем определяющим гласным русского слова является гласный ударяемый, как наиболее характерный, и с ним гармонируют даже гласные предшествующих слогов (ср. кенчелярь), хотя в иных случаях определяющим является начальный слог (казят). Прогрессивное направление ассимиляций согласных, столь характерное для турецко-татарских языков, можно видеть в смягчающем влиянии палятального гласного на следующий согласный (Хведерь). Такому направлению ассимиляции соответствует и та особенность в чувашской фонетике фразы, что начальный согласный в слове находится в зависимости от конца предшествующего слова (вообще наиболее варьрует первый согласный суффиксального и, во фразе, корневого слога в противоположность арио-европейской фонетике)[63]. Подобным способом изменения звука в фразе можно объяснить в некоторых случаях колебание между начальными глухими и звонкими согласными в одном и том же слове, напр. в частице да, ср., напр., 36 и 40. Нужно еще указать на частый пропуск слабых неударяемых гласных (ср. аналогичные случаи в детской речи) и на упрощение некоторых согласных групп.

В отношении морфологическом нужно иметь в виду иной морфологический строй чувашского языка – агглютинирующий; в связи с этим нужно поставить частый пропуск предлогов при падежных формах. Затем чувашский язык представляет однообразие флексии, и чувашину трудно усвоить разнообразие окончаний одной и той же формы в русском языке; потому-то в устах чувашина русская морфология является в сильно сокращенном виде (ср. аналогичное явление в детской речи): особенную употребительность в склонении существительных получают окончания; более характерные, напр., -ов и – м; особенно последнее окончание фигурирует на месте целого ряда разных форм. Встречаются и некоторые другие окончания, особенно в типичных сочетаниях, напр., дней при числительных, и даже «три дней». Прилагательное обычно является с неизменным окончанием – ий или – ой без соблюдения родов, которых не различает чувашский язык. То же и в форме прош. времени глагола.

В отношении лексическом обращает внимание неправильное употребление некоторых слов, например, пришел вместо прибыл (№ 34, 46); сюда же относится и странное употребление слова заденет (вероятно, вместо застанет, № 65).

В синтаксическом отношении обращает внимание склонность к помещению глагола в форме Verbi finiti, равно как и неопределенного наклонения, к концу фразы. Эта черта объясняется особенностями словорасположения в чувашском языке[64].

Вообще говоря, русская речь чувашей отражает, с одной стороны, особенности их природного языка, а с другой стороны – особенности местного русского говора. Из приведенных примеров можно заключить, что в местном простонародном русском говоре Чебоксарского района гласному о соответствуют в разных неударяемых положениях следующие рефлексы: ъ | о | | о (ъ) а; напр., тьжидамеа, пьрохот (№ 36), латна (№ 55); ср. еще четырнатцьть (№ 20). Что касается говора самого города Чебоксар, то коренное его население тоже окает. Приведу еще перечень других слов, могущих (если сделать в них надлежащие поправки или субституции) служить для характеристики в том или ином отношении простонародного русского говора чебоксарского района: топерь (№ 33, 61), маненько (№ 27), преже (№ 61), конежно (№ 5), кашный (№ 21), шытал (№ 23), ше (№ 54), пожай (№ 72), есъ (№ 27), оке (№ 12), купам (№ 28), тжидамса || тжидаемса (№ 36, 37, 40), смотрить (№ 47), смотрил (№ 46), кенчелярь (№ 72), бают (№ 63), нитокмошта (№ 43).

Добролюбов А.И. Ознакомление с фонетикой и формами чувашского языка посредством разбора и перевода оригинальных чувашских статей /Под ред. Н.И. Золотницкого. – Казань, 1879.

Агглютинирующие (агглютинативные) языки – языки, преобладающим типом словоизменения в которых является агглютинация, т. е. выражение грамматических значений с помощью стандартных и однозначных приставок и суффиксов.

Неопределенное наклонение — глагол в форме инфинитива.

Палятальный (палатальный) гласный – гласный переднего ряда (например, [э], [и]), вызывающий смягчение (палатализацию) предшествующего согласного.

Слабый гласный — безударный редуцированный гласный звук.

Турецкие языки — устаревшее название тюркских языков, широко распространенных в Азии и Восточной Европе (казахского, азербайджанского, татарского, турецкого и др.).

Verbi finiti — глагол в личной (спрягаемой) форме.

Ученические ошибки на уроках русской диктовки в татарской школе

// Богородицкий В.А. Этюды по татарскому и тюркскому языкознанию. – Казань: Татиздат, 1933. – С. 138–142.

Изучение ученических ошибок при письме приводит к установлению их типов и пониманию причин, а вместе с тем помогает находить лучшие способы разъяснения ученикам их ошибок, удерживая в то же время преподавателя от излишней взыскательности[65]. Ошибки представляют некоторые новые черты в том случае, когда диктуемый текст принадлежит чужому языку. Чтобы познакомить читателя с особенностями в ошибках учеников татарской школы на уроках русской диктовки[66], я рассмотрю ошибки в семи ученических тетрадях первого класса, взяв начало диктованного мною текста «Ось и чека». При диктовке этого текста я произносил слова согласно нормальному литературному выговору, а не приспособляясь к требованиям орфографической передачи. Сначала я приведу самый материал ошибок, расположив его в прилагаемой специальной таблице: в первом вертикальном столбце этой таблицы последовательный ряд цифр указывает порядок слов текста, самые же слова приведены одно под другим во втором вертикальном столбце; дальнейшие вертикальные столбцы, зарегистрированные сверху начальными буквами русского алфавита, заняты ошибками из тетрадей учеников (ошибки против буквы и мною исключены)[67]. Читая таблицу в горизонтальном направлении, мы наблюдаем за вариациями в передаче одного и того же слова в разных тетрадях, а рассматривая вертикальные столбцы, можем следить за характером ошибок и их индивидуальностью у отдельных учеников (пустые клетки указывают на отсутствие ошибки).

Статья написана в 1921 г., опубликована в 1933 г. В словах из диктанта, предложенного ученикам В.А. Богородицким, мы сохраняем старые правила орфографии, измененные в 1956 г. (Прим. Т.К.)

Приведенный в таблице небольшой материал позволяет установить следующие типы ошибок.

1) По отношению к вокализму ряд написаний свидетельствует о подчинении русских слов закону тюркской гармонии гласных; ср. передачу слов «глухой» через о – о (5 б, в, е, ж) или у – у (5 г) и «ворота» через сплошное а (17 б, д) или через сплошное о (17 г). Этот тип написаний гармонирует с тем обстоятельством, что и само произношение (простонародное) татарами русских слов подчиняется закону гармонии.

2) По отношению к отдельным гласным наблюдаем тенденцию к обозначению ударяемого о посредством начертания у (2 е, 5 г, 6 ж, 7 г), а после мягких согласных – через ю (14 е), и – наоборот – нередкое обозначение у через о (5 б, в, е, ж, 10 г, ж, 12 д), встречающееся в слогах ударяемом, первом перед ударением и на конце слова, т. е. в тех положениях в слове, которым свойственно сильное или же довольно сильное произношение. Эта особенность письма отражает в значительной мере замену в татарском простонародном произношении гласных о и у русских слов. Аналогичную субституцию встречаем и по отношению к гласным е и и, причем е часто передается посредством и (3 б, г, д, е, ж, 9 б, е, 16 е), а гласный и через е (2 б, г, е, ж, 13 б, г, д, е, ж). Интересно отметить написание «рстврий» (16 е), где гласный а, окруженный мягкими звуками, передан через и, т. е. подобно передаче гласного е, а это свидетельствует, что звук такого а склоняется к е (ближе к произношению данный гласный передан в написании «ростворей» 16 в). Здесь мы имеем пример того, как ошибочные написания могут давать указания на нюансы воспринимаемых звуков чужого языка.

3) О неударяемом вокализме заметим, что при передаче русских слабых мимолетных гласных, обозначаемых в научной транскрипции через ъ (= краткому, слабому ы) и ь (= краткому, слабому и), особенно часто встречающихся во втором слоге перед ударением и после ударения внутри слова, характерною чертою является полный пропуск такого гласного; ср. передачу слов «ехал», «ровному», «растворяй», «ворота», «по лесу» (в написании «польсу» ль выражает только мягкое л с нулем гласного). Интересна разнообразная передача конечного слабого неударяемого ой, обозначаемого в научной транскрипции посредством ъ, см. передачу слова «дорогой». Наряду с пропуском отметим и пример вставки гласного между г и л в предударном слоге слова «глухой» (ср. 5 б). Акающее произношение орфографического о в слоге первом перед ударением отражается в частой передаче через а, ср. написания слов «дорогой», «по голому», «растворяй», «ворота».

4) В области согласных можно в нашем тексте отметить несколько характерных ошибочных написаний. Сюда относится написание «избущек» (2 е), могущее стоять в связи с тем, что в татарском языке, по моим наблюдениям, встречается произношение б с столь слабым смыканием губ, что звук слышится средний между б и в, то есть похожий на тот и другой; отсюда рассматриваемое написание приводит к вопросу, не проявляется ли в нем особенность диалекта писавшего (уроженца дер. Арской, Уфимской губ.). Здесь мы видим, как малограмотные написания могут оказываться полезными для диалектологии языка. Отметим далее написания «стебному» (9 ж) и «ползу» (12 г), где глухой согласный передан начертанием соответствующего звонкого, т. е. был воспринят с звонкостью, очевидно благодаря соседству с сонорным согласным (н, л); написание «стикному» (9 б) представляет весьма обычную ослышку, состоящую в замене смычного согласного одного органа произношения смычным другого органа; очевидно, слово не было понято писавшим. Отметим еще пропуск мягкого согласного д в словах «ходит» (13 ж) и «найдет» (14 ж), оба случая у одного и того же ученика. Написание «ходеш» соответствует особенности татарского языка, состоящей в некотором смягчающем влиянии палятального гласного на следующий за ним твердый согласный.

5) Вообще, при оценке ошибочных написаний как гласных, так и согласных нужно считаться с тем, что пишущий чуждые звуки воспринимает в окраске своих (автоморфизм), соответственно чему и обозначает их. Самый процесс «автоморфичного восприятия звуков + графическая передача» можно представить в следующей схеме:

При этом процессе, в случае отсутствия вполне подходящего обозначения, естественно происходит субституция начертаниями звуков близких («приблизительное обозначение»). Сюда, например, относится передача слова «кладью», кроме правильного написания, еще посредством «кладию»; ср. также варианты в обозначении конечного слога в слове «дорогой».

6) В морфологическом отношении отметим частое написание предлогов и предложных частиц слитно с последующим именем, ср. в таблице передачу выражений – «с кладью», «по голому», «по лесу». Эта черта, обычная и у русских учеников, в письме татар находит поддержку в том, что в татарском языке категория предлогов отсутствует, заменяясь послелогами. Аналогичное явление наблюдается и по отношению к написанию союзов. Из других явлений укажу на случаи ошибочного «морфологического переразложения», происходящие от непонимания морфологического состава слов, например, написание «с тиному» (9 е; ср. и другие написания того же слова); в другом диктованном тексте («Две бочки») встречаем в одной из тетрадей такие написания, как «с качнесется» (= вскачь несется), «поля завни» (польза в ней), т. е. случаи переразложения не внутри слова, а между словами предложения. Конечно, здесь в широкой мере проявляется степень индивидуальной подготовленности учеников в области русского языка.

Приведенными наблюдениями, выведенными из предложенного небольшого текста, я и ограничусь. Моею целью было обратить внимание преподавателей на то, как много поучительного и важного для пользы дела может дать внимательное рассмотрение ученических ошибок[68].

Гармония гласных (от греч. armonia – созвучие, связь) – уподобление гласных в суффиксах гласному корня по признаку места образования, лабиализации и др.

Ошибки немца в русской речи и русского в немецкой

// Научно-педагогический сборник IV. – Казань: Восточный педагогический институт в Казани, 1928. – С. 168–177.

Когда говорящий еще недостаточно овладел чужим языком, а приходится ему объясняться на этом языке, то, естественно, в его речь проникают неправильности. Эти последние, если мы оставим в стороне недостатки произношения[69], сводятся к двум главным типам:

1) ошибочные образования по аналогии к тому, что имеется в языке своем, природном (если, например, немец, говоря по-русски, о собаке скажет «он», то это потому, что в его родном языке говорится der Hund, подобным образом в немецкой речи русского могут встретиться такие ошибки, как die Helf к тетрадь ж.р.[70];

2) ошибочные образования по аналогии к тому, что имеется в языке изучаемом (ср. такие случаи в неправильной русской речи немца, как ленивость вместо леность, т. е. неправильная подстановка суффикса, существующего в языке, или в немецкой речи русского ich will zu sagen).

Первый тип ошибок зависит от того, что при разговоре на чужом, недостаточно усвоенном, языке сохраняется во время речи в большей или меньшей степени внутренняя форма родного языка, так что мысль предварительно проходит через выражение на родном языке; ошибочные образования второго типа, составленные по образцу того, что усвоено из изучаемого языка, особенно часто встречаются там, где в изучаемом языке имеется разнообразие формальных признаков для одной и той же функции (напр., в русском языке окончании – а и – у в род. ед. муж. р., -ат и – ут в 3 мн. наст. вр. глаголов), а также в тех случаях, когда в изучаемом языке существуют особые выражения для таких оттенков значения, для которых в природном языке нет соответствующих выражений (ср. виды в русском глаголе). По мере успехов в изучаемом чужом языке говорящий постепенно привыкает переводить свои мысли непосредственно в выражения этого языка без посредства родного при одновременном расширении навыков к правильным формам и выражениям на этом языке, пока не получится в результате автоматизм, приближающийся более или менее к автоматизму родного языка.

Поставленный нами вопрос представляет двоякий интерес: 1) научно-теоретический – для освещения процесса языковой смешанности, привходящей в жизнь каждого языка, а также для характеристики черт сходства и несходства обоих пришедших в соприкосновение языков; 2) педагогический – для более успешного преподавания и изучения данного иностранного языка.

Наш материал получен частью из непосредственного заслушивания разговорной речи, а частью из ученических тетрадей. Пользуясь этим материалом, мы укажем типы ошибок, относящихся преимущественно к начальным ступеням изучения, – из области морфологии (включая сюда флексию и словообразование) и синтаксиса.

А. Ошибки немца

1.Затруднения и ошибки в области морфологической, как уже замечено выше, значительною долею приходятся на случаи, когда в изучаемом чужом языке для одной и той же формы существуют различные образования или когда в языке природном нет различия в формах для тех или других формальных семазиологических оттенков, существующих, однако, в изучаемом языке.

В области морфологии имени существительного можно отметить следующие виды ошибок:

а)по отношению к категории грамматического рода, причем ошибка обнаруживается из неправильной формы прилагательного-определения. В этих случаях, как мы видели, на ошибку влияние оказывает род соответствующего существительного в языке природном: великолепное трава (ср. нем. das Gras), у каждого могилы ( к нем. das Grab), в статье помещенном ( der Artikel), у проволоке ( der Grant);

б)ошибки вследствие отнесения слова в другой тип склонения благодаря совпадению этих типов в некоторых формах и, между прочим, в форме им. ед.: дождею (вместо дождем), бояров (вместо бояр), маленькие сада (вместо сады).

Ошибки такого рода объясняются аналогией к фактам изучаемого языка без какого-либо воздействия со стороны родного языка, завися от незнакомства говорящего с частностями типов. Но встречаются случаи, где присоединяется и влияние родного (немецкого языка, как, напр., в следующих pluralia tantum на – а, ср. р., принятых за форму ед. ч. имен. ж.р., чему благоприятствовало то, что соответствующие слова в языке природном известны в форме ед. ч., хотя и другого рода: рубят дрова, накладывают ее на сани (ср. нем. das Holz), ворота, возле которой (das Tor);

в)ошибки в окончаниях под влиянием соотношений в родном (немецком) языке: собирают в лесу черника, земляника, малина (вместо чернику и пр.). Эту ошибку я объясняю тем, что соответствующие слова в немецком имеют одинаковую форму для вин. и им. (как в самих словах, так и в члене).

Может быть, так же объясняется и ошибка: от улица (вместо от улицы von der Strasse, где в немецком форма существительного в дат. падеже совпадает с формой им. падежа).

К морфологии глагола относятся следующие типы:

а)чаще всего встречается неправильное употребление видов русского глагола, вообще являющихся камнем преткновения для иностранца; чаще наблюдается применение образований несовершенного вида вместо совершенного, особенно для прош. времени и отчасти для неопр. наклонения. Примеры: em>они ненавидели (вместо возненавидели) его еще больше; облачко росло и наконец покрывало (вместо покрыло) все небо; народ назвал полководцем Пожарского и бил (вместо разбил) врагов (по-немецки был бы употреблен тоже беспредложный глагол hat geschargen); народ делал (вместо сделал) под ним исполинские шаги в образовании; некоторые породы человек делал (вместо сделал) совсем ручными; герцог требовал (вместо потребовал) отца и спросил его; народ хотел выбирать (вместо выбрать) царем Владислава; он думал, как бы устроивать (вместо устроить) финансы; он знает ловить (вместо поймать) льва; правление его остается (вместо останется) вечно незабвенным.

Реже встречается обратная замена, т. е. постановка формы совершенного вида вместо несовершенного: гроза освежит (вместо освежает) природу, все, что она делала или сказала (вместо говорила)[71].

б)ошибки по отношению к глаголам переходным на – ся, происходящие оттого, что в немецком языке в ряде случаев таким русским глаголам отвечают глаголы без – ся (sich): в это время начал (вместо начался began) дождь.

Обратный случай имеем в следующем примере: дамы спешились (вместо спешили sich beeilten).

в)ошибки в формах наст. вр. глаголов на – овать, представляющих особенность в образовании: красоваются (вместо красуются), подковает (вместо подковывает, здесь еще ошибки и по отношению к категории вида).

Приведенные здесь неправильности возникли по ложной аналогии к тому, что имеется в изучаемом языке, именно – по аналогии к глаголам на – ать/-аю.

Что касается ошибок по словообразованию, то они определяются действием тех же двух факторов, как и выше, т. е. влияниями языка природного и изучаемого. В самом деле, если у говорящего на чужом языке не хватает запаса слов, то он собственным творчеством составляет слова и описательные выражения (невольно прибегая также к помощи жестов и указания на предметы). При этом творчестве он для данного семазиологического представления создает слово по типу имеющегося обозначения в родном языке с помощью соответствующих морфем (корней, суффиксов, префиксов) языка изучаемого. Такой способ передачи обусловливается тем, что у говорящего на чужом языке, недостаточно усвоенном, сохраняется во время речи в большей или меньшей степени внутренняя форма собственного языка, это проявление последней вместе с тем служит доказательством действительного ее существования в языковом мышлении. Обратимся к примерам: ленивость (вместо леность): ленивый – ленивость, ср. faul – Faulheit – суффикс языка изучаемого прибавлен соответственно ходу словопроизводства в языке природном; симпатический (вместо симпатичный): подстановка другого суффикса, именно – ический, нередко встречающегося в соответствии с немецким суффиксом – isch (ср. sympatisch); ветер оторвал (вместо сорвал abgerissen) ему шляпу с головы; открыли зонтики, но ветер повернул их (вместо вывернул kehrte sie um); высших и низких (вместо низших niedrig) училищ; крестьяне начинают резать (вместо жать schneiden) хлеб; целый народ (вместо весь народ das ganze Volk); гроза освежит целую (вместо всю) природу; небо растягиванно колоколом (dehnt sich glockenfrmig aus); снял серебряный крест и дал это нищему (вместо его dieses, т. е. das Kreus)[72].

2.Ошибки в области синтаксиса. К отделу синтаксиса мы относим рассмотрение не только видов предложений, но также и типичных синтаксических групп и сочетаний, напр. сочетание прилагательного с существительным, падежных форм с предлогами и т. п. Необходимость отдела синтаксических групп и сочетаний подсказывается наблюдениями над развитием речи ребенка, который, прежде чем начнет говорить целыми предложениями, приучается к разным синтаксическим группам, а привыкнув к таковым, он их вводит в более сложные комбинации и строит целые предложения. Таким образом, синтаксические группы или сочетания слов представляют переходную ступень от слова к предложению, а потому изучение синтаксических сочетаний слов не исключает необходимости и их типов. Привычка к синтаксическим группам позволяет говорящему легко организовать сложные фразы, но играет тоже важную роль и при слушании чужой речи, позволяя наперед догадываться по заслышанной части о последующем. Таким образом, под синтаксическими группами мы понимаем не вообще какие бы то ни было сочетания слов, а сочетания типичные, облегчающие механизм речи. После сделанного нами общего предварительного замечания обратимся к указанию типичных ошибок в этой области.