Ёдок. Рассказы Мельников Виктор
– А ты на моей голове много волос видишь? – я снял шапку.
– Извини…
– Ничего страшного.
– Тебе виски налить?
Я снял пальто, разулся.
– Я предпочитаю водку. У меня есть в холодильнике бутылка, доставай. И всё – что там есть из съестных запасов тоже. Пока руки помою.
– Хорошо, – послышалось из кухни.
Я вышел в прихожую, вытирая руки о полотенце, которым, видимо, вытиралась Маша. Другого полотенца, чистого, я знал, нет. Надо стирать.
– Почему не дома ещё?
– А кто тебе ключ отдал бы?
– Олег…
– Ах, да! Твоего друга жена запалила. Она сюда приходила…
– И что он сказал?
– Что я твоя новая знакомая. А ты ушёл в магазин.
– Всё обошлось?
– Для меня – да. Для Олега – не знаю, жена поверила ли? Она не хотела уезжать домой сначала. Сказала, что дождётся тебя. Но Олег уговорил её поехать домой вместе с ним.
– Так он вернётся сюда?
– Не задавай вопросов – ничего я не знаю!
Я бросил полотенце в корзину для грязного белья. Сел за стол. Маша поставила передо мной бутылку водки и салат из морской капусты. На пальце правой руки я заметил обручальное кольцо.
– Это всё, что у тебя было в холодильнике. Не густо, – сказала.
– Не густо, – повторил я и спросил: – Ты замужем?
– Да, но муж в командировке.
– Так почему ж вы не поехали к тебе домой, а напросились ко мне?
– Алексей, – Маша налила в рюмку водки, сама взяла свой бокал с виски, – подумай, что сказали бы соседи, если заметили меня в подъезде с чужим мужчиной?
– Ты права… Ну вы даёте! Разве так можно?
Маша рассмеялась, и мы чокнулись.
– Можно… Даже нужно! Лично я не хочу никаких высоких отношений. Мне достаточно грамотной дружбы с элементами порно. Для меня это и есть идеальные отношения, которым никогда не смогу изменить.
Судя по моей одежде на Маше, я понял, что она никуда не собирается уходить.
Я выпил рюмку водки, позвонил Башарину. Его телефон был отключен. Как всё нелогично происходит. У Олега с Машей ничего не вышло… Того она и злится. Но мне нравилась Маша…
Я налил нам ещё.
4
Многие из нас видят, что творится. Но не понимают, что делается. В этой ситуации я относил себя ко второй категории.
– Ты хочешь напиться? – Маша остановила меня, когда я взялся за бутылку в очередной раз. – Не пей. Пока не пей.
Я оставил бутылку в покое. Мы сидели молча. Я смотрел на рюмку, потом перевёл взгляд на Машу – она смотрела на бутылку с виски, в которой осталось алкоголя совсем чуть-чуть, на самом дне.
– Ты думаешь, я всё это выпила?
– Нет, иначе бы пьяной валялась, – я улыбнулся.
– Это Олег…
Сорочка на девушке раскрылась, и я увидел неразвитую грудь девушки, опровергавшую моё первое представление о её размере. Я нагло смотрел туда, откуда выглядывал маленький сосок, но вдруг вспомнил, что я с чужой женщиной, мне не принадлежавшей. И я отвернулся, уставившись снова в рюмку.
– Включи музыку. Сидеть в тишине как-то не по мне.
Мы пошли в зал. Я включил музыкальный центр. Заиграла композиция группы System Of A Dawn – «Lonely Day».
– Это тяжёлая музыка для меня.
– Самая лёгкая композиция у этой группы. Другой нет.
– Тогда включи телевизор.
Я выключил музыкальный центр. Нажал на первую попавшуюся кнопку пульта телевизора – шли новости телеканала «Дождь»: «Дорогие единомышленники! Спасибо всем, кто подтвердил готовность присоединиться к коллективным юридическим действиям, направленным на восстановление вещания телеканала „Дождь“ в российских кабельных и спутниковых сетях. Ответным письмом на электронную почту, мы пригласим вас на встречу с юристами и нотариусом, которая предположительно состоится…»
– Переключи.
Я нажал на единичку, вещал «Первый канал», который «я в рот ебал»… Вспомнилась песня, я улыбнулся, сел рядом с Машей на диван.
– Чего смеёшься?
– Не важно…
– Мне кажется, Алексей, ты чего-то не договариваешь… ты ревнуешь меня к Олегу…
– С чего бы это?
– Хочешь меня? Это будет у нас с тобой святое таинство, – Маша скинула с себя сорочку…
Я сглотнул слюну, уставился на грудь, которая могла быть и побольше, мелькнуло в голове. Этим вечером жидкость в бутылке обладает более особой притягательной силой.
– Как я тебе? – снисходительный и слегка насмешливый тон возвратил меня к действительности.
– Оденься, – я подобрал сорочку. – Для меня не существует женщины, если она принадлежит моему другу.
Маша вдруг начала хохотать. Она отодвинулась от меня, но не оделась. Я отвернулся, посмотрел в окно, в котором ничего не увидел – за окном поздний вечер, темно, из освещённой комнаты увидеть ничего было невозможно, но я смотрел именно в окно, я сопротивлялся.
– Похоже на оскорбление, Алексей.
Упрёк пропустил мимо ушей. Позвонил Олегу, снова трубку никто не взял. Моё сопротивление не сломлено.
– А если я скажу, что с Олегом у нас ничего нет, мы даже не любовники?..
– Я не верю… Уходи…
– Ты возьмёшь и вот так просто меня выгонишь?
– У тебя есть муж. Мне на него наплевать, конечно, а вот на Олега я не могу взять – и плюнуть!
Маша надела сорочку, застегнулась на все пуговицы. Красота – она для меня в одной женщине вмещалась. Всё остальное – в том числе и идеал женской красоты – я находил в других лишь малыми частями.
– Я не замужем. Кольцо – бутафория. Да, оно золотое! Но я не замужем. Давно, года четыре. И Олег меня нанял, чтобы соблазнить тебя.
– Не верю я. Для чего всё это?
– Не знаю. Но когда Олег возвратится – он мне заплатит. Аванс уже выдал. Поэтому ты не можешь меня выгнать из дома. Мне нужны деньги.
На кухне я налил себе ещё водки.
– Налей и мне, – сказала Маша.
Мы выпили. Молча, не чокнувшись. Я нервничал. Ситуация эта не нравилась мне. Олег должен был знать, что я не пользуюсь услугами проституток у себя в квартире. Поэтому не верил тому, что говорила Маша. Определённо, здесь была жена Олега. Маша осталась одна, чтобы дождаться меня. Видимо, я ей приглянулся. И она решила, что я, как любой мужик, не смогу устоять… Да, она привлекательная штучка! Но я не верю ей! В любой момент может приехать Олег… Любовница друга – для меня как вторая жена друга! Она неприкосновенна!..
– Что будем делать? – спросил я.
Маша поставила рюмку на столик, обняла меня, попыталась поцеловать, но я увернулся. Тогда она вскочила, метнулась к зеркалу, оглядела себя. Она не верила, что её отвергают. Сделано это было неосознанно, но так мило, мне показалось.
– Поверь мне, – сказал я, – в другой ситуации – всё было по-другому.
– Что именно?
– Ты мне нравишься. Но я не верю, что у тебя нет ничего с Олегом… Я пошёл спать…
Маша остановила меня.
– Хорошо, ты удивил меня, Алексей. Я не ожидала ничего подобного. Но договоримся, что утром, когда приедет Олег, а он приедет, ты скажешь ему, что всё прошло замечательно. Только тогда он отдаст мне деньги. – Она провела рукой по моей небритой щеке. – Я не председатель совета муниципальных образований. А вообще, меня возбуждают элегантная небритость, грубость и белые носки. Причём белые носки – больше всего остального.
– Без проблем, – ответил и посмотрел вниз. Сегодня утром я надел почему-то именно белые носки. Я продолжал ей не верить.
5
Потом мы сидели в маленьком баре гостиницы «Надежда». Я угощал Олега. У меня сегодня был день рождения.
– Почему? – спросил он, отбрасывая грязную салфетку.
– Я решил, это некая проверка. Ничего другого умного в голову не пришло, Олег. Вчера ты светился ею!
– Это была игра.
– А я не мог себе позволить. Идея подарка – оригинальна. Но как-то надо было по-другому…
– Если бы я открыто предложил тебе проститутку, я знаю, ты тоже отказался. Поэтому вышло так, как вышло… Зря я ей деньги заплатил. Ты так и не поебался.
– Олег, – сказал я, – как другу говорю, которого давно знаю. Мы часто ****ся с жизнью. И вряд ли кому-то это нравится. У Маши была маленькая грудь, а мне нравится, – я показал на себе буфера, – такая!
– Может, в сауну?
– За буферами?
– Ага.
– Рвём когти?
– Рвём!
И мы рванули вниз по лестнице.
2014 год
Близ Советской Гавани
1
Голос повторяет:
– Смени цифры, смени цифры, смени цифры… Огонь спишет корабль…
Рассветает. Кто-то ещё спит – семь тридцать утра; я проснулся в пять.
Прошедший день был серый и пасмурный, без снега. И вряд ли можно ожидать чего-то другого от наступившего дня. Мороз и снег редкость в этих краях, хотя на календаре 14 января, 1993 год. Такие пасмурные дни в Шкотово (23, 17 или 25…) случаются часто, Японское море штормит, двухметровые волны накатывают на берег, а повышенная влажность с ветром даже при плюсовой температуре пронзает до костей, любая тёплая зимняя одежда превращается как бы в летний наряд. В такие периоды мысли о бесконечности мирового океана, о его глубине и ширине превращаются в пытку, я утопаю в синих водах, иду ко дну, где и остаюсь вместе с кальмарами, креветками, морскими огурцами, русалками и морскими дьяволами.
Залив Стрелок. Одного взгляда на авианосец «Новороссийск» с любой точки посёлка в день и час, подобный нынешнему, достаточно для того, чтобы привести меня в состояние экстаза. Я влюблён в этот огромный корабль, влюблён больше, чем в Ирину, свою жену. Хотя, были периоды, года два назад, я бы так не сказал. Может, я вру, но Ирина – балласт, я считаю, женщина, не способная быть причалом для военного моряка. Неустроенность быта, маленькая зарплата и долгая разлука – коробят её, она злится, кричит, ругается, плачет… и засыпает мёртвым сном. Я же не сплю: потрёпан, истощён, раздавлен, выбит из колеи.
Старенький «нисан» ждёт во дворе съёмной лачуги – подарок, можно сказать, рыбаков за бесценок. Я сажусь за руль и уезжаю прочь из дому, сбегаю то ли от себя, то ли от жены, не знаю. «Нисан» натужно ползёт в сопку, слева от меня залив, и «Новороссийск» хорошо просматривается из окна автомобиля, видна даже взлётная палуба, как будто я не еду, а лечу на вертолёте, специально осматриваю корабль с высоты птичьего полёта, чтобы лучше запомнить эту двухсот семидесяти трёх метровую громадину.
Сегодня я должен находиться на службе. Впервые – я здесь, на берегу, а не там. Конфликт с женой, очередной, сотый или тысячный – какая разница! Но я впервые не пришёл на берег и не сел на катер, который с мая 1991 года регулярно меняет нас, служак, на боевом посту. Два года на якоре – это тяжело для меня. Плюс неспособность Ирины справиться с лишениями и невзгодами, так сказать, свалившимися в один миг не только на меня и мою семью – все находились на одном корабле, и некоторые поднимали если не панику, то истерику.
Я остановил машину. Закурил. Ещё раз посмотрел на корабль. Три глубокие затяжки – сигареты нет, китайское кислое дерьмо! Завёл двигатель, развернулся и поехал обратно.
Соседка по двору встретила меня.
– Что случилось? Опять поругались?
– Да, – согласился я.
– Она, кажись, собрала чемоданы и уехала. Волга такая старая забрала её.
Это была машина мичмана Михаила Рязанцева. Я догадывался.
– Двадцать первая модель?
– Ой, я не разбираюсь. Белого цвету, скажу. Точно.
Да, это был он.
Я потёр лоб рукой. Всегда так делаю, когда волнуюсь.
– Помощь тебе нужна, Дима, – сказала соседка. – Говорю, как бывшая жена военного моряка, прожившая в браке тридцать лет. И эта помощь должна исходить от женщины, любящей и верной.
– Ну, ну, – шепнул я.
– Дам я адресок одной местной бабки, сходи к ней. Поможет. А то я вижу совсем ты разбитый какой-то. Успокойся. И найди себе другую женщину. Не убивайся по этой.
– Хорошо, – ответил я, а сам снова подумал об Ирине.
Соседка сунула в руку записку, и я пошёл в дом.
Разбросанные вещи валялись везде. Я собрал их, и я был в отчаянии.
Самогон, купленный в соседнем дворе, скрасил холодный серый день и вечер. Я прижимался к холодному стеклу окна, смотрел на море, видел очертания корабля в вечерней дымке и плакал. Во мне боролись два чувства: злость закипала, а остаток любви пытался испарить искусственную ненависть – видимо, я любил Ирину, и я ей прощал этот побег, оправдывал его. Если бы она вернулась, я бы не сказал ей ни слова.
Записка валялась на столе, уже скомканная, готовая пойти в мусорное ведро. Я не верил в чертовщину и в мистику.
– Бабка-повитуха! Ха-ха! А чем чёрт не шутит! – рассмеялся я.
2
Голос повторяет:
– Смени цифры, смени цифры, смени цифры… Огонь спишет корабль…
Бодун. За окном рассвело. Та же серость осталась. Стайка чаек пролетела над морем. В доме было холодно, меня знобило. Остатки самогона в двухлитровой банке были так кстати. Я похмелился. Закусил консервами «камбала в собственном соку», которые выдавали на сухой паёк. Ещё раз похмелился, и ещё раз… согрелся. Помещение наполнялось теперь не только теплом, но и розовым мерцанием и ароматом полевых цветов. В голове появилась ясность сознания, пришло понимание случившемуся.
И вдруг меня изумило и ужаснуло похуистическое безразличие к службе. Я должен был сегодня обязательно попасть на авианосец, оправдаться – как нелепо звучит это слово, – но я не хотел. Не рвался, как прежде, в бой. Хотелось оставаться на месте: команду «смирно» отдал командир корабля, а «вольно» – это приказал я сам себе.
Музыка стреляла из правого виска в левый висок – это была не боль, – барабанные перепонки сделались динамиками. В таком настроении я запел песню. Любэ.
– Атас! – кричал я. – Атас!
Я выглядел совсем другим человеком. Никаких признаков паники не было. Это была песня, да. Почему-то я помнил только одно слово, и я не заметил, как перешёл на другой язык, понятный любому военному моряку:
– Васор! – надрывал я горло. – Васор!
Потом всё внезапно оборвалось. Я взирал куда-то в пространство и этот взгляд со стороны мог бы показаться кому-то диким. Я мог совершить что-нибудь драматическое, например, разбить окно, в котором видел «Новороссийск» или разбить китайские электронные часы на руке, ударив циферблатом об стол.
И меня вырвало. Я еле-еле успел выбежать наружу из дома. Холодный порыв ветра в лицо и освобождённый желудок явились тем самым освобождением, которого я ждал.
Туалет на улице. Я добрёл до него. Спустил последние остатки яда, оставшиеся в моче. Бредя назад, неожиданно вспомнил свою первую встречу с Ириной. Чувственная вальяжность придавала ей сходство с кошкой. Неторопливые движения, и хрупкое, земное тело. Тонкий голос звучал словно колокольчик. И она, как говорится, была создана для этого занятия, хотя не казалась конченной шлюхой, готовой отдаться в первый день первому встречному. Но так получилось, однако. Она тронула меня рукой сама, а я давно уже был готов.
Она спросила:
– Ты чего-то хочешь?
Я ответил:
– Да.
– Возбуждаться так быстро пока рано, – она смеялась надо мной, а рука уже мастурбировала член. – Пойдём на пляж, – сказала она и потянула за член.
Чем меньше разговоров, тем лучше, подумал я тогда. Если бы мог предположить, что лишних разговоров и криков будет так много – пошёл бы я с ней? Да, пошёл. Она увлекла, а я повёлся. Господи! Ничего особенного в этом нет, а голову срывает с плеч.
Я запомнил адрес, указанный в записке. То ли за соломинку хватался я, то ли не знал, что делать, но я твёрдо решил навестить эту бабку – что она скажет?
И поехал к ней.
3
Старушка выглядела древней. Я мог бы ей дать лет сто. Лицо в глубоких морщинах, узкие, но живые глаза выдавали в ней корейскую или китайскую кровь, но в этих глазах было столько доброты, что я почувствовал себя, как будто вернулся в детство, вернулся к бабушке в станицу, которая сейчас накормит меня борщом со сметаной, скажет ласковые слова…
Она говорила:
– Жизнь постоянно снабжает нас новой энергией, из новых источников, даже когда мы прибываем в бездействии. Любой опыт оттуда может быть использован для своего багажа. Используй его, Дима, – и замолчала.
Я не называл ей своего имени. Она приняла меня и сразу стала говорить свою пространственную речь.
Возникла пауза, и я не знал, что ей ответить.
– Смени цифры, а огонь всё равно спишет корабль…
Почему-то я ждал этих слов.
– Что это значит? – спросил я, готовый услышать что угодно, даже предсказание собственной смерти.
– Дорогую покупку, – повитуха, казалось, несла бред.
– Но у меня нет дорогих вещей.
– Машина.
Я усмехнулся.
– Не-а… Не может моя машина считаться дорогой вещью. Год выпуска у неё конец семидесятых, бабушка, такие «япошки» дешёвые…
– Эта вещь у тебя самая дорогая, – перебила она меня. – Смени номер автомобиля – поменяешь чувства, и не возвращайся домой раньше времени. А корабль ничем не спасёшь. Иди!
Автомобиль стоял возле поваленного забора повитухи. Кто-то ещё приехал к ней испросить судьбу. Несколько машин припарковалось рядом с моим «нисаном». Денег она не взяла, про жену ничего не сказала. Какие-то намёки на что-то пространственно-отвлечённое, не более.
Я посмотрел на номер автомобиля. Цифры как цифры! Е781ОП, регион – Приморский край, цифра 25. Или она имела в виду, чтобы я сменил место жительства? Разорвать контракт? Нет, этого я не могу позволить, не могу.
Предупреждение «не возвращайся домой раньше времени» звучало грозно. Но был ли смысл к нему прислушиваться?
Подъезжая к дому, я заметил «уазик» – меня ждали. Конвойные с гарнизонного караула. Вот в чём дело, подумалось мне. Но от них не уйдёшь, рано или поздно они бы пришли за мной, однозначно. И увидел Ирину, она вышла из дома. У меня ёкнуло сердце. От радости.
4
Ночь.
– Камера номер десять, – сказал караульный.
Я остановился, с меня содрали погоны, открыли дверь, я вошёл в помещение два на полтора метра. Дверь закрылась, неприятный скрежет, поворот ключа в замке.
Одиночка. Что может быть хуже?
Караульный посмотрел в щель двери для подачи еды с камбуза, сказал:
– Сейчас принесу нары.
Я огляделся, вокруг один бетон. Полумрак и сырость. Чувствовалась вонь говна и хлора, гальюн находился где-то рядом. Мысли разбежались по углам камеры, как корабельные крысы, – пустота внутри меня освободило пространство для чего-то нового, но душа сжалась в комок.
Принесли нары. По размеру они точь-в-точь поместились в камере, легли на пол. Я потоптался на месте, потом сел. Сна вначале не было. Я продолжал сидеть, подогнув колени под подбородок. Свет, видимо, горел круглосуточно. Это мешало. Из соседних камер слышался храп. Делать ничего не оставалось, и я лёг.
Сон пришёл сам по себе.
5
– Подъём! Нары – в коридор!
Дверь открылась.
– Бегом! – кричал уже другой караульный.
Я вынес нары, положил в коридор.
– В гальюн бегом марш!
Одиночку и подследственных в гальюн гоняли по одному. Из общих камер после выпустили всех сразу. Цепочкой по десять человек они по очереди и на время (две минуты) бежали справлять кто малую, а кто большую нужду.
После принесли завтрак. Бесцветный несладкий чай, кусочек хлеба и маргарин грамм двадцать.
Я не стал есть.
Посуду вскоре забрали. Я ходил с угла в угол. Тоска!
Вскоре послышался голос из-за стены:
– Как зовут?
Вопрос, видимо, задавался мне.
– Дмитрий, – и подошёл к запертой двери.
– Сергей я. Ты откуда? – говорили слева от меня. Сразу я не разобрал, из какой камеры исходит голос – эхо гуляло по стенам кичи.
– Авианосец «Новороссийск».
– Годок?
Я усмехнулся.
– Старший мичман.
– Ого! И как же тебя угораздило сюда попасть?
– Бывают случаи, знаешь. Сам-то за что угодил?
– С Разбойника я, старший матрос. Вечером в свинарнике поросёнка выловили, завернули в простыню, отнесли в посёлок и променяли на трёхлитровую банку самогону. Случилось так, что эта пьянка не прошла незамеченной. Меня признали зачинщиком. Правда, пропажу поросёнка никто не обнаружил. А то – все десять суток дали б!
– А сколько служишь?
– Полгода.
– Быстрый ты!
– Какой есть.
Голос караульного:
– Молчать, пидоры!
Наступила тишина. Я посмотрел вверх. Маленькое окно, решётка и плоская высокая стена – не залезть, метра три. И вдруг луч солнца упал на стену рыжим пятном. Тусклая лампочка на потолке не могла вести соревнование по яркости с природным светилом. Я смотрел на пятно и неожиданно для себя решил: «Рыжик!». Как моя Ирина. Это умилённое состояние длилось не больше минуты. Когда солнце развернулось или спряталось за тучу, и Рыжик исчез, время было потеряно…
Я ждал каждый день возвращения этого Рыжика, но природные силы не позволяли увидеть то, чего я хотел.
Мне дали пять суток. В одиночке двадцать четыре часа – это целый год, без всяких на то сомнений. Каждый день одно и то же: подъём, нары в коридор, гальюн, камера, камера, камера, обед, камера, несколько слов с соседом через стену, камера, камера, камера, ужин, камера, камера, гальюн и сон.
И мысли об Ирине. Я изводил себя этими мыслями. Я довёл себя до такого состояния, что камера стала напоминать мне уютное любовное гнёздышко. Я дожидался, когда горничная принесёт мыло и полотенце, давал ей на чай, закрывал дверь на ключ. Ирина ходила по номеру гостиницы голой, она должна была принять душ. Я мыл её тело, ласкал груди, а она ждала, когда я обниму её. Какая тёплая, цветущая плоть! Мне казалось, что от моих прикосновений она вот-вот взорвётся, как граната, тысячами осколков, пронзающих моё тело насквозь, и эта смерть будет такой сладкой и нежной, как и сами любовные ласки перед соитием…
И вот рапорт караульного прерывает мои эротические мысли:
Читать бесплатно другие книги:
