Смертельные послания Мэтьюз Джон
– На втором этаже. Там клуб имеет несколько комнат.
– Я думал о более приватной обстановке. Видите ли, я известный промышленник, и меня могут узнать. Фонари на этой лестнице слишком яркие.
Девушка понимающе кивнула и задумалась.
– Ваш отель? – предложила она.
– Боюсь, служащие отеля тоже излишне любопытны. Может быть, вы живете где-нибудь здесь неподалеку?
По лицу его собеседницы пробежала тень сомнения:
– Дело в том, что мы живем вдвоем с подругой, и я не знаю, работает ли она сегодня вечером… – Однако спустя мгновение ее лицо вновь осветила улыбка. – Впрочем, даже если подруга сейчас дома, она уйдет, вот и всё.
Нужно было рисковать. Ситуация была близка к идеальной – особенно в отношении того, что касалось кольца. Если подруга окажется дома, он просто найдет предлог и спокойно удалится. Это как раз и послужит сигналом, который он все искал.
– Ладно, – согласился мужчина.
Девушка подняла три пальца. Он вручил ей три серебряных доллара, и они допили содержимое своих бокалов.
На Декатур-стрит было все еще многолюдно, но его это вполне устраивало, поскольку они моментально затерялись в толпе. Никто не обратил на них ни малейшего внимания.
«Каждый город имеет свои собственные запахи», – подумал он. Доминировавший здесь – даже вдали от доков – запах рыбы смешивался с ароматами жженого дерева и острых пряностей, тогда как в Нью-Йорке преобладал запах угольной гари.
На противоположной стороне улицы пожилой креол играл на кларнете. На углу еще один мужчина раздавал листовки с рекламой расположенной рядом ярмарки Вест-Энд Фэр: «Приходите посмотреть колесо Феррис, восьмое чудо света».
Квартира девушки находилась на втором этаже дома, стоявшего в переулке в восьмидесяти ярдах от улицы, и вела к ней наружная шаткая деревянная лестница.
Поднявшись на верхнюю площадку, она открыла дверь и позвала:
– Бернис… Бернис…
Ответа не было.
– Похоже, сегодня она работает, – повернулась красавица к своему спутнику. – Квартира в нашем распоряжении.
– Очень хорошо.
Она зажгла одну свечу в гостиной, еще одну в спальне и начала раздеваться в свете колеблющегося пламени, отбрасывая на заплатанную простыню дрожащую тень.
– А почему вы не раздеваетесь? – спросила она, подняв брови в притворном удивлении.
– Я хочу сначала испытать восхищение, наблюдая за вами.
Он знал, что ему нужно действовать быстро, и, сунув руку в карман куртки, сжал рукоятку ножа. Но, когда девушка стала расстегивать блузку, он испугался, что ему помешают ее руки и первые удары не получатся чистыми.
Неожиданно где-то близко раздался крик, и он сразу напрягся. Может быть, подруга вернулась раньше? Но через несколько секунд тот же самый голос прозвучал уже чуть тише, явно удаляясь, и он понял, что крики доносятся с улицы.
Его будущая жертва оставила окно в спальне открытым. Цветастая занавеска слабо колыхалась под напором легкого бриза, дувшего со стороны гавани.
Обнажившись до пояса, она повернулась к нему лицом. Ее улыбка как будто сделалась мягче, теплее. И, любуясь ее красотой, он внезапно испытал острый приступ жалости. «Если бы кто-то не начал играть в эти игры, мне не пришлось бы сейчас делать это».
Она протянула к нему руку, словно собираясь помочь ему раздеться, и мужчина бросился на нее, пока его не покинула решимость.
Он нанес сильный удар, и они вместе упали на заплатанную простыню. Продолжая вонзать нож в тело раз за разом, он прижимал девушку своим телом к кровати. Их лица разделяли несколько дюймов. Когда он почувствовал, как теплая кровь струится по его телу, и увидел огоньки ужаса в ее глазах, мерцавшие почти в такт с пламенем лампы, у него произошло семяизвержение.
Убийца немного помедлил, собираясь с мыслями. Прежде чем продолжать, нужно было снять кольцо, пока ее пальцы не сжались и не наступило rigor mortis[16].
Но когда он потянул за палец с кольцом и приставил к нему лезвие ножа, она что-то невнятно пробормотала. Он наклонился ниже, чтобы разобрать произносимые ею слова.
– Это не мое кольцо, – шептала девушка. – Пожалуйста… это не мое кольцо. Оно принадлежало моей бабушке.
– Не волнуйтесь, – успокоил он ее. – Оно послужит благому делу. Спасет человеческую жизнь.
37
Я мог бы не вмешиваться в естественный ход событий. Не препятствовать тому, чтобы вас повесили за совершенные мною преступления. И это доставило бы мне определенное удовлетворение.
Ка видите, мне было над чем поразмыслить. Если бы я поступил так, это означало бы для меня полную свободу. Я был бы вне всяких подозрений, за мной не охотилась бы полиция. Правда, чтобы не выдать себя, мне пришлось бы прекратить убивать. Мое послание вам и Колби осталось бы незавершенным. Хуже того, оно завершилось бы на фальшивой ноте, поскольку буква, оставленная на теле последней жертвы, была изобретением самозванца. Я не мог допустить, чтобы в нашу игру вмешался самозванец.
В силу всего вышесказанного мне пришлось проделать долгий путь до Нового Орлеана и отыскать девушку с особым кольцом, дабы исключить возможную путаницу и неверное толкование.
Какая это была красавица и как любила она свое кольцо! Таким образом, теперь на вас лежит ответственность за смерть трех девушек: первой – потому что вы с Ардженти солгали по поводу меток на теле; той девушки в опере, которую вы сами указали мне своим взглядом; и этой, которую я убил, чтобы спасти вашу жизнь.
Не забывайте об этом. О тех усилиях, которые мне пришлось приложить, чтобы избавить вас от виселицы. За вами долг. Сможете ли вы когда-нибудь расплатиться со мной?
Пакет с пальцем девушки, на который было надето кольцо, завернутым в кусок ткани, и сопроводительное письмо были получены в редакции «Нью-Йорк таймс» через пять дней после их отправки по почте из Нового Орлеана.
К тому времени сотрудники Департамента полиции Нового Орлеана установили ее личность: Селия Бентон-Ру, 22 года. Ее единственными живыми родственниками были брат, пошедший по стопам отца и служивший в торговом флоте, и тетка, проживавшая в Бордо. Но подруга убитой Бернис, делившая с ней квартиру, и еще две близкие подруги, которые идентифицировали тело, заявили, что вместе с отрезанным пальцем исчезло весьма оригинальное и заметное кольцо.
После вскрытия новоорлеанский коронер прислал в Нью-Йорк сообщение, в котором говорилось, что, по его мнению, убийство совершено в стиле Потрошителя. Инспектор Маккласки тут же ответил, что это невозможно, что Потрошитель задержан и находится в Нью-Йорке. «Подозреваю, это не более чем убийство под копирку».
Спустя два дня письмо и отрезанный палец были доставлены в редакцию «Нью-Йорк таймс».
Маккласки старался всеми силами затянуть это дело, вступив в длительные переговоры с Департаментом полиции Нового Орлеана, но Ардженти тем временем предпринял собственную кампанию. Он послал письмо мэру Уоткинсу, а его копию – комиссару Лэтаму:
«Пора положить конец этой пародии на правосудие. Мы держим в тюрьме невиновного, который к тому же является единственным человеком, способным помочь нам поймать Потрошителя. Судя по настроениям в прессе, чем дольше мы продержим его за решеткой, тем больше нас будут обвинять в некомпетентности.
Я также прошу вновь назначить меня руководителем расследования по делу Потрошителя, чтобы с помощью мистера Джеймсона мы могли разыскать виновного в этих ужасных преступлениях».
На следующий день на Малберри-стрит пришел Хуан Лин и обеспечил Джеймсону алиби. Роулингс отказался от своих первоначальных показаний, заявив, что у него вдруг пропала уверенность: «Было очень темно». Пресса неистовствовала, и спустя два дня ситуация стала невыносимой. Лэтам подписал ордер об освобождении Джеймсона и вновь передал дело Потрошителя Ардженти. Одновременно с этим он отправил Маккласки в недельный отпуск, чтобы некому было отвечать на неудобные вопросы. Комиссару очень не хотелось, чтобы скандал разгорался и дальше.
Ардженти, Джеймсон и Биделл отпраздновали счастливое завершение этого тяжелого испытания в ресторане отеля «Браунс». Им принесли самые большие бифштексы и пироги, какие Джозеф когда-либо видел в городе.
– Я подумал, вы захотите отвести душу после тюремной баланды, – сказал он своему напарнику.
– Большое спасибо. Вы знаете меня и представляете, что такое «Томбс».
Джеймсон закончил изучать меню и, когда к ним подошел официант, заказал филей.
Начало ужина прошло преимущественно в молчании, лишь изредка прерываемом короткими фразами. Джеймсон ел медленно, словно смаковал первую нормальную пищу за последние двенадцать дней – или же его желудок просто не успевал усваивать ее после столь длительного перерыва.
После тюрьмы Финли выглядел истощенным и усталым. Сделав несколько глотков красного вина, он удовлетворенно вздохнул. Казалось, к нему постепенно возвращалось душевное равновесие.
– Итак, насколько я понимаю, вы оба не сидели без дела? – спросил он детектива.
Лоуренс навестил его в «Томбс» двумя днями раньше, чтобы рассказать, как продвигаются поиски Элли. Они с Ардженти побывали всюду, где она могла находиться.
Теперь напарники вновь заговорили об этом.
– Все бесполезно, – сказал Джозеф. – Никто ее не видел.
Джеймсон задумчиво кивнул:
– Или, если кто-то ее и видел, он не хочет признаваться в этом. – Он положил в рот кусок бифштекса и покрутил вилку в руке. – И никто из девушек, с которыми она живет вместе, не видел ее?
– Нет, – ответил Ардженти. – После гибели Анны в доме их осталось всего трое. Милли, Шейла и…
– Джози, – подсказал Лоуренс, видя, что детектив поднял голову вверх, пытаясь вспомнить имя. – И еще к ним присоединилась одна новая девушка, Патрисия.
Финли доел свой бифштекс и вытер губы салфеткой.
– Да, я помню, Элли говорила, что им нужно иметь в доме определенное количество девушек, чтобы было кому оставаться с детьми, пока остальные работают, – кивнул он.
Он принялся задавать вопросы по поводу того, кого и где они посещали, и в какой-то момент Ардженти поймал себя на том, что улыбается.
– Что такое? – спросил его Джеймсон.
– Просто я рад снова видеть вас на свободе, Финли. Только и всего, – отозвался тот.
Уже во время десерта, когда они съели половину черничного пирога, криминалисту пришла в голову мысль.
– Вера Мэйнард, – сказал он. – Помнится, Элли говорила, что она взяла под свое крыло нескольких девушек. Значит, ее не было дома, когда вы к ней пришли?
– Совершенно верно. За день до этого она уехала в отпуск.
– И вы говорите, по словам девушек, Майкл Тирни и его прихвостень заходили к ней в клуб за пару дней до вас?
– Да, – подтвердил Биделл. – Мы беседовали с Вики и еще одной девушкой, Джойс.
Джеймсон снова погрузился в размышления, и некоторое время тишину нарушали лишь голоса посетителей и звон столовых приборов.
– Любопытно, – произнес наконец Финли. – Она отправилась в отпуск сразу после визита Тирни. Может быть, это всего лишь совпадение, но я хотел бы посетить данное место – вместе с девушкой из «Флэмбойан Клаб», которую вы упоминали.
– Ребекка Брайдон, – подсказал Лоуренс.
– Да.
Когда Джозеф расплатился, а Биделл пошел к кебу, чтобы подогнать его прямо к дверям, Финли обратился к напарнику:
– Большое спасибо вам за Лоуренса. Я перед вами в неоплатном долгу. Надеюсь, он не доставляет вам слишком много хлопот и не очень утомляет вас цитированием Мильтона и других авторов?
Детектив улыбнулся:
– Вовсе нет. Дети с удовольствием общались с ним. Я никогда прежде не видел, чтобы они слушали кого-нибудь с таким интересом.
Принимая из рук гардеробщика пальто и шляпу, Ардженти добавил:
– Судя по содержанию письма, кое-кто тоже считает, что вы перед ним в неоплатном долгу.
– Да. Придется поразмыслить, как отплатить ему.
Губы Джеймсона искривились в усмешке.
38
– Свет…
– Щетку…
– Лупу…
С интервалом в двадцать-тридцать секунд ассистент Томаса Колби Кристофер Аткинсон выполнял команды своего шефа, странным образом отличавшиеся от традиционных – скальпель… зонд… зажим. Если приходится осматривать скелет, лишенный плоти, эти инструменты не требуются.
Когда тело Энни Чэпмен было извлечено из могилы, единственной плотью в ее гробу оставались личинки червей. Тем не менее, кости скелета, казалось, пропитались смрадом разложения уже не существующих тканей.
Колби велел Аткинсону протереть ее скелет щеткой, смоченной в растворе отбеливателя. Затем, узнав о снятии обвинения с Джеймсона, он распорядился произвести также эксгумацию тел Мэри Энн Николс и Мэри Келли. Их скелеты ожидали его и Кристофера на соседних столах.
Днем раньше он послал Финли телеграмму следующего содержания:
«С радостью узнал о вашем освобождении. Ни секунды не сомневался в вашей невиновности. Правда, кое-кто здесь считает, что контакты с вами нецелесообразны, пока дело не закончено. Все это внутренняя политика, которой, как вам известно, я никогда не увлекался. Результаты эксгумации тел Энни Чэпмен, Мэри Келли и Мэри Энн Николс сообщу в ближайшее время».
Несмотря на протирку костей раствором отбеливателя, в некоторых зонах все еще сохранялись остатки пыли, и он удалил их, прежде чем приступить к более тщательному осмотру скелетов с помощью лупы.
Томасу потребовалось всего семь минут для того, чтобы найти метку на внешнем левом ободе таза, хотя на поиск других знаков ушло уже двадцать минут. Поиск метки на внутренней стороне правой грудины Мэри Энн Николс занял у него вдвое больше времени, а со скелетом Мэри Келли ему пришлось возиться еще дольше. Он осматривал его больше часа, но так ничего и не нашел.
– Ладно, на этом закончим.
Тяжело вздохнув, он провел рукой по волосам. Итак, еще две метки в поддержку гипотезы Джеймсона. Похоже, лучшие из них им еще только предстоит найти.
– Распорядитесь, чтобы эти метки сфотографировали. Потом я подготовлю отчет и отошлю его, – велел он ассистенту.
– Тела можно снова захоронить? – спросил тот.
– Пока нет. Может возникнуть необходимость в дальнейшем исследовании. Давайте дождемся ответа из Нью-Йорка.
Когда публика разразилась аплодисментами, он окинул взглядом верхние ярусы концертного зала. Многие поднялись с кресел. Среди них было множество красивых женщин, увешанных драгоценностями, – хотя сейчас все взоры были устремлены только на одну женщину, Лилиан Рассел, которая не переставала кланяться под аккомпанемент восторженных возгласов и криков «бис!».
Собрав едва ли не рекордное число зрителей в истории Бродвея, она уже спела на бис две песни. На сцену дождем падали букеты цветов. Окинув публику взглядом и благодарно улыбнувшись, певица повернулась, чтобы уйти, и, похоже, на этот раз окончательно.
Он задержался в Новом Орлеане еще на два дня – не только ради осмотра достопримечательностей, но и потому, что после убийства на железнодорожных станциях города могли быть усилены полицейские патрули.
Когда Лилиан покидала сцену, начали гаснуть огни. Зрители потянулись к выходу, и гул их голосов слился с грохотом перемещаемых за кулисами декораций. Около четверти из них отправились в буфет, но он знал, что некоторые после антракта не вернутся, поскольку дальнейшая программа их не интересовала.
Он заглянул в программку: «Великий Беллини – станьте свидетелями того, как оживают мертвые!» Это предложение заинтриговало его не меньше, чем звонкий голос Лилиан Рассел.
Барабанная дробь возвестила о начале второго отделения. Поднялся занавес, и на сцену вышел мужчина в черном пальто и цилиндре. У него были длинные, навощенные усы, которые он поглаживал со зловещей ухмылкой, словно для того, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в отрицательном характере его персонажа.
Затем из-за кулис появилась женщина в длинном белом платье, падавшем свободными складками. У нее были длинные каштановые волосы, заплетенные в две косы. Ее пушистые ресницы слегка трепетали. Она представляла собой воплощение нежной, легко уязвимой женственности. Неожиданно она прижала ладонь к губам, словно ее оскорбили слова мужчины.
Они принялись ссориться, а пианист и трио скрипачей в оркестровой яме заиграли мелодию с резким ритмом, чтобы подчеркнуть напряженность их отношений.
В конце концов мужчина оттолкнул женщину, сунул руку во внутренний карман пальто и вытащил пистолет. Она в ужасе вскинула руку, спустя секунду он выстрелил, и на ее груди расползлось красное пятно. Фортепьяно и скрипки заиграли крещендо.
Один из зрителей, казалось, был захвачен разыгравшейся на сцене драмой в значительно большей степени, чем остальные. Пульс у него участился, пальцы судорожно вцепились в программку. Актриса играла превосходно. Она чрезвычайно натурально упала на пол и застыла, словно мертвая.
Мужчина в черном кивнул в направлении бокового занавеса, и из-за него на сцену вышел еще один мужчина – в длинном коричневом пальто и шляпе «дерби». Они вступили в оживленную беседу, показывая пальцами на лежавшую женщину и в сторону кулис. Пока они жестикулировали, занавес медленно раздвинулся, и за ним появился большой стеклянный чан – десять футов в высоту и такой же в ширину, с прикрепленной сбоку металлической лестницей. Перед чаном располагался большой ящик.
Придя к согласию по поводу того, что следует делать дальше, мужчины подняли женщину и положили ее в ящик, после чего заперли его крышку с помощью двух больших висячих замков. Под аккомпанемент стаккато фортепьяно и скрипок они взяли ящик, поднялись с ним по лестнице и бросили его в воду.
Музыка внезапно смолкла, и зрители затаили дыхание, наблюдая за тем, как ящик медленно опускается на дно чана.
Когда ящик достиг дна, прозвучала барабанная дробь, но мужчины не обратили на это внимания. Актер в цилиндре начал передавать по одной несколько серебряных монет своему подлому сообщнику, и вдруг тот вздрогнул, бросив взгляд в сторону. На другом конце сцены поднялось облако тумана, из которого возникла фигура в белом.
Мужчина в черном тоже повернул голову в сторону призрака. Это была та самая женщина, которую они несколько секунд назад похоронили в чане с водой, одетая в белую прозрачную ночную рубашку. Сообщники с перекошенными от ужаса лицами бежали со сцены.
Публика разразилась аплодисментами. Никто не мог понять, как им удалось сделать это. Туман быстро рассеялся, и было хорошо видно, что женщина стоит на расстоянии пяти ярдов от чана. Ящик, как и прежде, находился на его дне.
Зритель, завороженный этим спектаклем, не спешил присоединяться к аплодирующей публике. Его пальцы продолжали сжимать программку. Из головы у него не шло кровавое пятно на белом платье.
Актеры вернулись из-за занавеса, встали рядом с «убитой» женщиной и вместе с ней принялись раскланиваться. Он выждал некоторое время и отправился за кулисы.
Там уже стояла очередь желающих взять автограф у Лилиан Рассел. Когда девушка, принимавшая участие в представлении Беллини, увидела, что он направляется к ней, она повернула голову в сторону очереди, словно давая ему понять, что это ошибка с его стороны. К ней никто из зрителей не обращался.
– Нет-нет, именно вас я хотел увидеть, чтобы выразить свое восхищение, – сказал он, приблизившись к молодой актрисе. – Замечательное представление. Поистине завораживающее.
– Благодарю вас, – пожала она плечами и слегка зарделась. – Но может быть, вам следует выразить восхищение мистеру Беллини? В конце концов, это его творение. Я всего лишь ассистентка.
Мимо них пробежали несколько танцовщиц, которые участвовали в следующем отделении. И когда последняя из них скрылась из вида, артистка опустила занавес, отделив себя и незнакомца от очереди за автографами.
Он огляделся по сторонам. Они были одни, их никто не видел. Кровь застучала у него в висках, и когда он посмотрел на девушку, ему показалось, что у нее на груди опять расплылось красное пятно.
– Не нужно преуменьшать то, что вы делаете, – сказал он. – В конце концов, многие люди умирают каждый вечер и оживают на следующий день, чтобы рассказать сказку.
– Вики, это мой коллега, мистер Джеймсон. Он хочет задать вам несколько вопросов.
Когда они вошли в здание клуба, Финли обратил внимание на то, что дверь в задней части помещения приоткрыта на несколько дюймов. Через щель он успел заметить, как за дверью что-то промелькнуло и ее поспешно захлопнули.
Англичанин одарил Вики обворожительной улыбкой. Это была дружелюбная рыжеволосая девушка лет двадцати пяти, одетая в вечернее платье.
– Извините, что побеспокоил вас, – сказал ей Финли. – Но вы сказали детективу Ардженти, что незадолго до того, как миссис Мэйнард уехала в отпуск, к ней в клуб приходил мистер Тирни и еще один человек.
В течение нескольких секунд Вики переводила взгляд с Джеймсона на Ардженти и обратно.
– Да, совершенно верно, – ответила она наконец.
– А больше мистер Тирни и этот другой человек не приходили сюда?
На этот раз последовала более продолжительная пауза. Казалось, девушка пытается понять, куда клонит этот джентльмен, задавая свои вопросы.
– Да, приходили, – проговорила она медленно. – Вчера.
– Как я и ожидал.
Финли многозначительно взглянул на напарника.
– И скажите, пожалуйста, кого они захотели увидеть, узнав об отсутствии миссис Мэйнард? – задал он следующий вопрос.
– Джереми Лэйна, бармена.
– И они увиделись с ним?
– Нет. Он уезжал на несколько часов.
– Понятно. А сейчас он здесь? – Джеймсон бросил взгляд на дверь в конце зала.
– Нет. У него деловая встреча.
На все предыдущие вопросы Вики отвечала с некоторой неуверенностью, а на этот ответила без всяких колебаний. Бармен наверняка предупредил ее: «Если меня будут спрашивать, я отлучился».
Они приехали в это заведение сразу после встречи с Ребеккой Брайдон в «Флэмбойан Клаб». В отличие от Вики Ребекка вела себя вполне естественно и отвечала на их вопросы без раздумий. Джеймсон был уверен, что она ничего от них не утаила.
– А миссис Мэйнард не сказала, куда она собирается ехать в отпуск? Не оставила адрес мистеру Лэйну или кому-то еще? – вновь вернулся он к расспросам Вики.
– Нет, я уже говорила детективу Ардженти: она сказала, что просто хочет отдохнуть и не желает, чтобы ее беспокоили.
Финли кивнул. Затем сунул руку в карман и достал несколько монет.
– Послушайте, нам известно, что миссис Мэйнард где-то скрывается вместе с другой женщиной, Элли Каллен, и им обеим угрожает серьезная опасность со стороны мистера Тирни, – попытался он убедить девушку рассказать все. – В их интересах, чтобы мы узнали, где они находятся, раньше, чем это сделает он. Мы сможем защитить их от него.
Джеймсон протянул собеседнице четыре серебряных доллара:
– Это вам за беспокойство. И если вы узнаете об их местонахождении, по этому адресу вас ждут еще четыре доллара плюс деньги за проезд в кебе.
С этими словами он вытащил свою визитную карточку.
Немного поколебавшись, девушка взяла деньги:
– Буду иметь в виду.
Когда напарники ехали в кебе Лоуренса по Лафайет-стрит, Ардженти сказал:
– Ваше предположение оказалось верным. Похоже, она действительно что-то знает и скрывает это.
– Да. Думаю, она солгала по поводу бармена Джереми Лэйна. По всей видимости, он находился в клубе. Но идти в офис не имело смысла, поскольку он мог в любой момент выскользнуть через заднюю дверь. Даже если бы мы застали его там, он сказал бы то же самое: Вера Мэйнард не оставила ему адрес своего местопребывания, и ему неизвестно, где она находится. Нам остается лишь уповать на божью помощь.
Джозеф погрузился в размышления и не произнес ни слова, пока они не достигли Сентр-стрит.
– Вы сказали Вики о существовании угрозы со стороны Тирни. Думаете, он каким-то образом причастен к убийству Анны? – заговорил он после этого.
– Уверен в этом, – вздохнул Джеймсон. – В «Томбс» у меня было достаточно времени для того, чтобы подумать о том, что могло произойти. Стремление Тирни найти Элли, разглашение информации о моем прошлом, подслушанной Маккласки в комнате для допросов, – все это указывает на существование заговора. Кроме того, вы говорили, что, по мнению Брайса, раны на теле Анны по своему характеру отличаются от ран на телах предыдущих жертв.
– Да. Он считает, что они наносились беспорядочно. Некоторые из них были поверхностными, другие – очень глубокими. Более глубокими, чем наблюдавшиеся им на других телах.
Финли кивнул:
– Я поговорю с Брайсом завтра. Единственное, что я не могу понять, – букву «далет» на груди. В конце концов, истинная природа этих меток все еще скрыта от нас, и никто… – Джеймсон осекся, заметив, что выражение лица Ардженти внезапно изменилось. – Что такое?
Джозеф вдруг вспомнил, как во время совершенно бесполезного и бессмысленного разговора с Дорой Кларк из его офиса вышел Билл Гриффин. Он рассказал об этом напарнику:
– Этот визит мог быть устроен специально для того, чтобы Билл Гриффин получил возможность порыться в моем столе. Все остальные сотрудники занимались в это время расследованием по другому делу.
Ардженти заметил, как криминалист сжимает правой рукой серебряный набалдашник своей трости, собирая в уме воедино элементы пазла.
– Да, наверное, вы правы, – согласился он. – Хотя мы можем так никогда в этом и не удостовериться, если Тирни найдет Элли раньше нас.
Днем раньше Майкл Тирни без всяких церемоний прошел к офису клуба Веры Мэйнард и толкнул дверь.
Пусто. Джереми Лэйна не было. Оглядевшись, бандит заметил, что Лэйн покидал свое рабочее место в спешке. На столе лежала стопка серебряных долларов и стояла чашка с недопитым кофе. Очевидно, бармен бежал через заднюю дверь, едва увидев, как они с Броганом вошли в клуб, или попросил кого-нибудь из девушек постучать в дверь в случае их появления.
Они ждали возвращения Джереми почти час, и все это время Тирни потягивал виски. Выйдя из офиса, он отыскал Вики и схватил ее за руку – достаточно сильно, чтобы на ней остался синяк.
– Скажи Джему Лэйну, что мы заходили, – велел он, – и если в следующий раз его не будет на месте, мы начнем уродовать его девчонок. Может быть, ты станешь первой.
Вера всегда заботилась о своих девушках, и если у Джема была с ней связь, этот прием должен был сработать. Но когда Майкл зашел на следующий день – спустя всего несколько часов после визита Джеймсона и Ардженти – и не нашел ни Лэйна, ни Вики, он понял, что ему, возможно, придется изменить планы. Что делать? Каждый раз угрожать новой девушке, которая, вероятнее всего, понятия не имеет о том, что происходит?
– Он должен каким-то образом пробираться в клуб и выбираться из него, – сказал Тирни Брогану, когда они вышли на улицу. Теперь он знал, что нужно делать, но его терпение было на пределе. – Судя по всему, он входит и выходит через заднюю дверь, поэтому заметить его можно только в переулке, за которым нужно установить наблюдение. В течение следующих нескольких дней приходи сюда в разное время вместе с Мартином. Располагайся на приличном расстоянии в одном конце переулка, а Мартина ставь у другого. Рано или поздно он должен появиться.
39
– Вы полагаете, что недавнее убийство в Новом Орлеане – дело рук Потрошителя, как утверждается в письме?
– Если судить по отчету о вскрытии, который мы получили, похоже на то.
– А как насчет убийства Анны Уолкотт – у вас теперь есть сомнения относительно того, что его совершил Потрошитель? Ведь в том письме речь идет также о «самозванце».
– Эти сомнения появились у нас еще до публикации письма.
В конференц-зале на Малберри-стрит собралась небольшая группа муниципальных чиновников и журналистов. До сих пор обмен вопросами и ответами происходил главным образом между Ардженти и репортерами «Нью-Йорк таймс» и «Геральд трибьюн».
Рядом с Джозефом за столом на трибуне сидели Финли, мэр Уоткинс и комиссар Лэтам. Это была публичная демонстрация того, что Ардженти и Джеймсон вновь возглавили расследование.
Репортер «Нью-Йорк таймс» бросил вопросительный взгляд на своего коллегу, словно пытаясь понять, не пришла ли тому в голову та же самая мысль, что и ему.
– Осмелюсь заметить, детектив Ардженти, что раньше представителей прессы уверяли совсем в другом, – заявил он.
– Спасибо за замечание. Иногда возникает необходимость в том, чтобы происходящее в кабинетах Малберри-стрит становилось достоянием гласности лишь спустя некоторое время. – На лице детектива появилась натянутая улыбка. – К тому же, если вы помните, я находился в отпуске и не принимал непосредственного участия в расследовании в течение прошедшей недели.
– А я – чуть дольше, – вставил Джеймсон с кривой усмешкой.
В зале раздались сдавленные смешки. Это были первые слова английского криминалиста после официальных приветствий перед началом пресс-конференции.
– Пользуюсь случаем, чтобы заявить, что я очень рад вновь приступить к работе, – добавил Финли.
Возникла неловкая пауза, словно все вдруг вспомнили о том, что с ним произошло, и никто не желал высказываться на эту тему. Ардженти принял огонь первых вопросов на себя именно для того, чтобы дать напарнику возможность адаптироваться к новой обстановке. Теперь он тоже первым нарушил молчание:
– А я пользуюсь случаем, чтобы выразить глубокое удовлетворение по поводу возвращения к работе Финли Джеймсона. Никто не знает Потрошителя лучше его, и, соответственно, никто не сможет в такой мере поспособствовать его поимке, как он. Поэтому я и настоял на том, чтобы он вновь подключился к расследованию.
– Тише, пожалуйста, – вполголоса произнес Уоткинс, обращаясь к журналистам, среди которых поднялся одобрительный гул.
Что касалось Бартоломью Лэтама, то он просто кивнул, безучастно глядя поверх голов присутствующих.
– И теперь я хочу сделать первое заявление после своего возвращения к работе, – заговорил Джеймсон. – На основании информации, полученной недавно из Лондона, можно сделать вывод, что наше расследование продвинулось далеко вперед.
Гул в зале усилился.
– Вы можете рассказать поподробнее? – спросил репортер «Геральд трибьюн».
– Конечно. Как уже говорилось во время предыдущей пресс-конференции, мы занимаемся идентификацией оставленных на телах жертв меток, подлинный характер которых скрываем во избежание убийств под копирку. Сэр Томас Колби только что прислал мне результаты изучения двух знаков из Лондона. Сравнив их с деталями метки на теле жертвы убийства в Новом Орлеане и проконсультировавшись со специалистом, мы добились существенного прорыва.
Отчасти это был блеф. Морайс сумел идентифицировать только одно слово в послании: «ВОЗМЕЗДИЕ». Последнее слово еще предстояло идентифицировать, а если два или три слова были упущены из вида, следовало ожидать еще несколько убийств.
Журналист «Геральд трибьюн» поднял брови:
– Метки? Вы имеете в виду буквы или символы?
– Хм… пожалуй, буквы.
– Латинские?
– Я этого не говорил.
– Вы можете сказать конкретнее? – вмешался в их беседу сотрудник «Нью-Йорк таймс».
Видя, что журналисты загоняют Финли в угол, Джозеф поднял руку:
– Боюсь, что нет. Как уже говорилось, если мы раскроем детали, у Потрошителя могут появиться подражатели. Сказанного вполне достаточно для вас, как и для Потрошителя, которому мы дышим в затылок.
По залу прокатился ропот. Со стороны Уоткинса опять донеслось одобрительное ворчание, а Лэтам еще энергичнее кивнул головой. Они довели до сведения прессы именно то, что хотели.