Смертельные послания Мэтьюз Джон
– Может быть, и нет, – вмешался Лоуренс. – Этот знак похож на букву иврита «алеф», эквивалентную нашей букве «А». Палочка, опускающаяся по диагонали справа, не является полностью прямой линией – она имеет небольшое искривление.
Джеймсон кивнул:
– Да, но если на предыдущих жертвах действительно были оставлены сходные метки, почему они отсутствовали в Лондоне? И если их видели, как он утверждает, почему это не было предано огласке?
Ардженти насупил брови:
– А зачем им нужно было это делать? Вероятно, они не хотели разглашать эту информацию до тех пор, пока у них не появится уверенность в том, что это дело рук Потрошителя.
– К сожалению, кое-что выплыло наружу еще до того, как у них появилась такая уверенность.
Финли быстро переглянулся со своим помощником.
– Помните, в материалах дела упоминается окровавленный кожаный фартук, найденный на месте убийства Энни Чэпмен? – спросил он Джозефа. – Такие обычно носят мясники и обойщики, но также и многие вновь прибывшие иммигранты-евреи из России и Польши.
Ардженти кивнул:
– Да, помню.
– В результате уже появились определенные признаки враждебного отношения жителей города к этим иммигрантам. Поэтому, когда на месте убийства Кэтрин Эддоус была обнаружена надпись, которую можно прочитать как «евреи» (jews), но со странным выговором – J-U-W-E-S, полиция поспешила удалить ее до появления прессы.
– Точный текст звучал так: «Juwes – люди, которых не будут винить ни в чем», – вставил Лоуренс.
Отхлебнув очередной глоток, Джеймсон продолжал:
– В отношении этого выговора напрашиваются два варианта: либо надпись сделал малограмотный человек и это слово действительно означает «евреи», либо это ссылка на «Джубело», и значит, здесь прослеживается связь с масонством.
В разговор снова вступил Лоуренс:
– Джубело – вторая в цепи масонских кровавых клятв: Джубела, Джубело, Джубелум. Она описывает, что случится с тем, кто нарушит клятву: его левая грудь будет вспорота, жизненно важные органы будут вырезаны и переброшены через левое плечо.
– Все это происходило во время почти ритуальных убийств многих из жертв Потрошителя, – добавил Финли. – Однако из данной гипотезы вытекает еще более тревожная конспирологическая версия, затрагивающая королевскую семью, масонов и руководство Скотленд-Ярда. В любом случае, будь то во избежание еврейских погромов или в целях защиты королевской семьи, эту настенную надпись имело смысл удалить.
Джеймсон пожал плечами и продолжил:
– Помимо того, что эта версия представляется невероятной, она исходит от самого Потрошителя: если бы он принадлежал к евреям или выполнял тот или иной масонский ритуал, было бы довольно странно говорить о себе в третьем лице или раскрывать свои намерения.
Ардженти, выслушав его, связал воедино все нити.
– Итак, из ваших слов следует, что, если объявить о метке в виде буквы иврита, оставленной на телах жертв, это может стать причиной антисемитских уличных протестов? – спросил он напарника.
– Это может создать обе проблемы. Иврит присутствует во многих масонских ритуалах – в частности, в ритуале посвящения, – вздохнул Джеймсон. – Мы будем знать больше, когда получим ответ из Лондона. И если они действительно что-то нашли на предыдущих жертвах, непонятно, зачем это было нужно скрывать.
После обеда Финли объявил, что собирается прогуляться.
– Вам нужна компания или мне отвезти вас куда-нибудь в кебе? – осведомился Лоуренс.
– Нет. Мне просто нужно кое-что обдумать наедине с собой. Я скоро вернусь.
Однако, пройдя всего лишь два квартала, англичанин остановил кеб и поехал к Лину. Сегодняшнее вскрытие произвело на него тягостное впечатление, и он никак не мог избавиться от стоявшей перед его глазами картины преступления, настолько реалистичной, будто он присутствовал при этом. Его рука представлялась ему рукой Потрошителя, сжимающей нож. Финли было необходимо развеяться.
Лин стоял за конторкой, беседуя с клиентом. Сули сопроводила постоянного посетителя в комнату. В дальнем углу там сидели двое мужчин, которые не обратили на него никакого внимания. Джеймсон сел на оттоманку, а Сули приготовила трубку и зажгла масляную лампу. Опустившись на колени, она поднесла конец длинного мундштука к лампе, и Джеймсон принялся втягивать дым. Обычно после этого девушка оставляла его на некоторое время в одиночестве, а потом возвращалась и делала ему массаж. Но в этот раз, когда Сули поднялась с колен, чтобы уйти, Джеймсон задержал ее, взяв за руку:
– Пожалуйста, останься ненадолго и поговори со мной.
– Хорошо. Если обойдемся без глубокой философии, я не возьму дополнительной платы.
Сули села рядом с ним, и Финли понял по ее улыбке, что она шутит.
– О чем вы хотели бы поговорить? – спросила девушка.
Джеймсон вдруг осознал, что не знает, о чем с ней можно побеседовать. Он вздохнул:
– Может быть, о моих проблемах и разочарованиях. Может быть, о чем-то более серьезном – например, почему я прихожу сюда.
– О, но если, поговорив со мной, вы найдете ответ на этот вопрос, то, возможно, прекратите сюда ходить, а это плохо для бизнеса.
Англичанин кивнул. Сули загадочно улыбалась, будто в ее шутке была лишь доля шутки.
– Видишь ли, есть вещи, которые я не могу обсуждать с Лоуренсом. Ему было бы слишком тяжело говорить об этом. Но причина моих визитов сюда к этим темам не относится, – сказал он девушке.
– И вы сейчас хотите поговорить об этих вещах?
– Думаю, да.
Глубоко затянувшись, Джеймсон почувствовал, как опиум начинает проникать в его сознание.
– Это связано с моей матерью, – продолжил он. – И в первую очередь с тем, как я в действительности познакомился с Лоуренсом. Но, видишь ли, я не могу говорить с ним об этом, потому что это будет напоминать ему о прошлом, которое он старается забыть.
– И вы тоже стараетесь забыть?
– Да… наверное.
– И поэтому приходите сюда?
Продолжая потягивать трубку, Финли все глубже погружался в сладостный дурман. Ответил он лишь после некоторой паузы:
– Нет, я прихожу к вам не только из-за преследующих меня воспоминаний о том, что произошло с моей матерью. Причина также и в моей работе. Мне приходится иметь дело с мертвыми людьми: я пытаюсь раскрыть тайну их смерти. Очень часто по ночам элементы этого пазла и образы этих людей проносятся в моем сознании. – Джеймсон вздохнул и вновь припал к трубке. – Без этого забытья, в которое я здесь впадаю, меня постоянно мучила бы бессонница.
Сули задумалась.
– А вы принимаете что-нибудь еще, чтобы заснуть? – уточнила она.
– Да, я… Уже четыре года я принимаю настой опия.
Девушка понимающе кивнула. Она заметила, что глаза Финли начали стекленеть.
– Как только захотите остаться в одиночестве, скажите мне, и я уйду, – предложила она ему.
– Нет-нет, задержись еще немного. Я собирался рассказать тебе о том, что случилось с моей матерью.
Джеймсон отвел взгляд в сторону, словно ему было трудно ясно выразить свои мысли.
– Да, вы собирались.
Но тут Сули увидела, что неподвижный взгляд клиента устремлен куда-то вдаль. Она подождала еще с минуту, прислушиваясь к его мерному дыханию, а затем встала и покинула комнату.
18
После того как обвинение против Джека Тейлора рассыпалось, атмосфера вокруг следствия накалилась еще сильнее. Один репортер поинтересовался у мэра Уоткинса, не пересмотрит ли он свое решение о назначении Джозефа Ардженти руководителем следственной группы. Мэр указал на то, что у предшественника Ардженти имелось три подозреваемых по делу об убийстве Камиллы Грин, улики против которых были куда более призрачными.
Но Джеймсон чувствовал, что его напарника удручает что-то еще помимо этого. Возможно, зверская жестокость, с какой была убита совсем юная Лаура Данн, и ужасающая нищета, в которой она жила, ведь, по словам матери этой девушки, у нее никогда не было даже пары туфель. А может быть, дело было в том, что за тридцать лет жизни в этом городе Ардженти часто сталкивался с его пороками – всепоглощающей коррупцией и бездонной пропастью между богатыми и бедными, – и в его душе не осталось ничего, кроме усталого скептицизма.
Что же касается Финли, то для него все, связанное с этим полным жизни, молодым городом, было свежим, новым и волнующим. Проявления социальной несправедливости не бросались ему в глаза. В этом англичанин ничем не отличался от тех благотворителей, которые раз в месяц выделяли несколько серебряных долларов на нужды бедных – и сразу после этого забывали об этих людях. Такие люди не замечали зловонных нищих и отодвигали в сторону тростью из слоновой кости уличных мальчишек, попадавшихся им на пути.
Теперь же, когда он сидел у Элли Каллен, ему нравилось думать, что он делает нечто большее. Он с улыбкой наблюдал за тем, как она пьет чай. После того как девушка в течение двадцати минут старательно читала отрывки из «Крошки Доррит», запинаясь и делая забавные ошибки, у него возникла идея.
– Что? Вы говорите, мы с вами куда-то пойдем? – удивилась мисс Каллен, когда он сообщил ей эту свою мысль.
– Именно так. Мы продолжим урок практическими занятиями на улицах Нью-Йорка. Поедем в моем кебе.
– Хорошо. Я быстро. Только договорюсь с Анной, чтобы та присмотрела за маленьким Шоном, и приведу себя в порядок.
Когда они вышли на улицу, Джеймсон увидел двух полицейских, стоявших в сорока ярдах от них, между отелем «Риверуэй» и домом Элли. Он прикоснулся к шляпе, приветствуя их, и один из них кивнул ему в ответ. Неожиданно почувствовав, что кто-то смотрит на него сзади, Финли резко обернулся, но увидел лишь нищего, который сидел на тротуаре, прислонившись к стене дома.
– С вами все в порядке? – встревоженно осведомилась его спутница.
– Да, все хорошо. Хорошо. Пойдемте.
Он собирался вручить Элли кое-что важное – но только после их возвращения.
Лоуренс поехал в сторону центра, по Ченнэл-стрит, а затем свернул на Лафайет-стрит. Здесь Финли провел свой первый тест.
– Что за имя написано на фасаде этого магазина? На зеленой вывеске справа? – спросил он девушку.
– Маар-тиин-соон, – прочитала та.
– Совершенно верно. Мартинсон. Очень хорошо.
Англичанин решил, что имена более привычны для его ученицы в повседневной жизни, чем другие слова, и поэтому больше подходят для проверки ее фонетических способностей.
– А теперь на вывеске слева – вон те золотые буквы на коричневом фоне, – показал он девушке.
– Бее-уу-маан.
– Нет. Это читается Боман. Сочетание букв «eau» дает звук «о». Это более сложное имя, оно имеет французское происхождение. Мы вернемся к этому позже.
Они повернули на Бродвей, и когда проехали сотню ярдов, Джеймсон показал еще на одну вывеску:
– А это?
– Браунс тее-аа-трее.
– Исходите из того, что вам известно об этом здании, и думайте, как должно произноситься его название.
– Ах да, правильно, театр!
Элли улыбнулась. Кеб проехал двадцать ярдов, и она показала рукой на вывеску.
– Смотрите! Еще один театр! Вы прекрасный учитель.
Финли увидел, как в глазах у девушки вспыхнули озорные огоньки, и это придало ее лицу неизъяснимую прелесть. Некоторое время они ехали в тишине. Элли, казалось, о чем-то размышляла. Наконец, она снова повернулась к нему:
– Между прочим, не вас ли я видела на днях ночью на Монро-стрит?
– Вряд ли, – Джеймсон насупил брови. – Почему вы спрашиваете об этом?
– О, просто я заметила там мужчину в алой шляпе «дерби» и подумала, что это могли быть вы.
– Нет, боюсь, это был не я. – Финли натянуто улыбнулся и добавил: – Очевидно, я не единственный в этом городе, кто носит шляпу столь вызывающего цвета.
После очередного перекрестка он продолжил тест, выбирая вывески наугад. Все чаще Элли произносила слова правильно. Когда они достигли пересечения 59-й стрит и Лексингтон-стрит, она без запинки произнесла: «Блумингсдейл».
– Просто замечательно! – воскликнул Джеймсон. – Вы делаете несомненные успехи.
– Просто я знаю этот магазин.
Элли улыбнулась, но, когда за этим последовала пауза, она засомневалась: не воспринял ли Финли ее слова как насмешку.
– Вы же сказали, что нужно думать о том, что мы знаем о словах и местах, которые эти слова обозначают, – объяснила девушка.
Его губы снова тронула улыбка, и они оба весело рассмеялись. Услышав сзади смех, Лоуренс недовольно нахмурился. В какой-то момент Элли прильнула к Джеймсону, и он ощутил тепло ее тела и аромат косметики.
Последовало неловкое молчание, но вскоре они продолжили упражняться в произнесении надписей на вывесках. Когда кеб поехал обратно по Бродвею, мисс Каллен показала на здание оперного театра:
– Один мой знакомый говорил, что регулярно ходит в оперу. По его словам, там поют только на итальянском.
– В основном, но не исключительно. Оперы Гилберта и Салливана поют на английском.
– Боже мой, итальянский!.. А я все еще никак не могу разобраться с родным языком!
Финли улыбнулся. Его взгляд на мгновение задержался на здании «Гранд Метрополитен», прежде чем переместиться на другой фасад.
Они остановились у Гансворт-маркет, и он принес своей спутнице ананас и гроздь бананов для детей. Потом они сидели под навесом на ступеньках лестницы рыбоконсервного завода Барнхэма и ели роллы с копченой говядиной, глядя сверху на простиравшийся перед ними рынок.
Большинство торговцев в открытой части рынка продавали свою продукцию прямо с повозок, в которые оставались впряженными лошади. Внезапно плавное течение мыслей Джеймсона снова было нарушено ощущением, что за ними кто-то следит. «Не забывайте: я наблюдаю за вами». Быстрым взглядом Финли окинул рыночную площадь.
«Наблюдаю?» Каллен была права: в ту ночь на Монро-стрит действительно был он. Однако счел неудобным признавать, что наблюдал за ней.
Криминалист тогда шел предупредить Элли о переносе следующего урока чтения на другое время и, уже подходя к ее дому, увидел, как она вышла на улицу. Ее облачение не оставляло сомнений в том, что она собралась на работу. Девушка не заметила Финли, и он решил последовать за ней.
И действительно, в двух кварталах от отеля «Риверуэй» она завязала беседу с мужчиной, стоявшим на перекрестке. Тогда англичанин спросил себя, зачем он идет за ней. Из любопытства? Или потому что боится за нее? Этот человек вполне мог оказаться Потрошителем. Что Джеймсон испытывал, наблюдая за ними: дискомфорт, страх за нее, ревность? Он попытался рассмотреть мужчину в тусклом уличном освещении – как неоднократно делал это, идя по следу Потрошителя в Уайтчепеле, – мысленно представляя, как тот придвигается ближе, сжимая в руке нож. Неожиданно ему показалось, что это он стоит рядом с Элли и это он сжимает в руке нож. Он знал, что ему не следовало идти за ней, знал, что…
В реальность его вернул голос Лоуренса:
– Нам нужно скоро ехать. Телеграмма, наверное, уже пришла.
– Да-да, конечно.
Они отправились на эту прогулку с целью забрать по пути ответную телеграмму из Лондона.
Лоуренс и Элли стояли в заднем конце главного зала Грейт Истерн, расположенного на углу Бродвея и Либерти-стрит, пока Финли читал телеграмму в пять строк.
Он был на удивление спокоен, когда они везли девушку обратно домой. Нужно было как можно быстрее ознакомить Ардженти с содержанием телеграммы. Из состояния глубокой задумчивости его вывел прощальный поцелуй Элли в щеку в благодарность за проведенный с ней вечер. Англичанин чуть не забыл о том, что собирался вручить ей кое-что.
– Подождите, – спохватился он.
Полицейских у дома Каллен не было видно, но Джеймсон все равно тщательно осмотрелся. У него опять возникло ощущение, что кто-то следит за ними, выглядывая из дверей. Но нет, вокруг не было ни души. Тем не менее, передавая Элли маленький револьвер с отделанной жемчужинами рукояткой, Финли загородил его от возможных наблюдателей своим телом.
– Я обратил внимание, что полицейский патруль находится здесь не постоянно, поэтому револьвер может вам пригодиться для самообороны. Носите его с собой, а дома храните в ящике шкафа, – сказал он девушке.
Нервно повертев револьвер в руках, мисс Каллен сунула его в сумочку.
– Можно подумать, вы заботитесь обо мне.
– Можно, – сказал Джеймсон с улыбкой.
Мартин резко отклонился назад, скрывшись в дверях в шестидесяти ярдах от дома Элли Каллен. Сердце гулко билось в его груди. Заметил его франт или нет?
Меньше всего ему хотелось вступать с ним в схватку, подвергая себя риску быть изрубленным тростью. Но если франт заметит его, а он потом утаит это, то с учетом настроения Тирни результат может оказаться примерно таким же.
К нему перешли два квартала зоны сбора дани, находившиеся прежде в ведении Маккейба, поскольку Майкл Тирни не хотел, чтобы Джед случайно столкнулся с франтом снова. «Когда будешь находиться поблизости от ее дома, следи, нет ли его там, и как только он там появится, тут же сообщи мне».
Мартин осторожно выглянул из дверей и, удостоверившись, что путь свободен, помчался в направлении пивоварни Маклафлина.
Джозеф Ардженти пришел домой всего за полчаса до того, как Джеймсон позвонил в его дверь. София еще не вернулась из магазина, где работала, и поэтому открывать пошла Ориана. Услышав голос напарника, он вышел из кабинета.
– Заходите, Финли, заходите. – Затем, кивнув в знак приветствия, обратился к дочери, закрывавшей за Джеймсоном дверь: – Ориана, будь так добра, приготовь для нашего гостя чай.
Англичанин благодарно улыбнулся:
– Прошу прощения за то, что побеспокоил вас дома. Я надеялся успеть к вам на Малберри-стрит, но задержался в больнице.
Ардженти пригласил его пройти в кабинет, и, когда они сели, Финли протянул ему телеграмму:
– Дело не терпит отлагательства.
– Понятно.
Джозеф развернул листок и прочитал:
Ваша подсказка оказалась весьма своевременной. Сейчас мы обнаружили несколько других букв. Эта информация слишком деликатна и содержит слишком много деталей, чтобы ее можно было излагать в телеграмме. Мы приплываем в Нью-Йорк 24 апреля на «Британнике» и планируем пробыть там неделю. Вы сможете найти к моему приезду специалиста по ивриту?
Ваш Томас Колби
Ардженти оторвался от телеграммы.
– Двадцать четвертого. Это вторник? – спросил он.
– Да. Я сообщил бы вам раньше, но мне пришлось ждать результаты анализов Лауры Данн, – ответил Джеймсон и поднял глаза на Ориану, которая внесла в комнату поднос и поставила перед ними чашки с чаем. – Спасибо.
– Пожалуйста.
Мисс Ардженти улыбнулась и, сделав реверанс, вышла за дверь.
– Очаровательная девушка. Ваша старшая дочь? – поинтересовался Финли.
– Да, – кивнул его напарник. – Мои младшие – оба мальчики. – И он вновь обратился к телеграмме: – Итак, на телах жертв были найдены и другие буквы. Хотя он говорит «сейчас», словно это произошло совсем недавно. Возможно, из соображений дипломатичности он не хочет признавать, что некоторые метки были обнаружены раньше.
Джеймсон отхлебнул глоток чая, поморщившись.
– Кажется, вы правы по поводу того, что метки на телах Камиллы Грин и Лауры Данн представляют собой буквы иврита, – заметил Джозеф.
– Это заметил Лоуренс. Я этих букв не знаю, мне в свое время с лихвой хватило латыни в клятве Гиппократа. Во всяком случае, мы узнаем больше, когда проконсультируемся у специалиста по ивриту.
Финли задумался. Он вспомнил, какое впечатление произвели на Ардженти два вскрытия, но, тем не менее, не счел возможным опускать подробности.
– Протестировав кровь на губах Лауры Данн, мы выяснили, что она не принадлежит ей, – рассказал он.
– Кому же тогда, по-вашему, она принадлежит? Ему?
– Нет, он вряд ли стал бы так рисковать. Мы пока не умеем различать группы крови в полной мере – можем лишь проводить тест на совместимость в целях предотвращения летального исхода при переливании крови[9]. Если кровь донора агглютинирует, то есть слипается с кровью реципиента, она не подходит. Кровь с губ Лауры Данн агглютинирует с другими образцами ее крови – следовательно, она не принадлежит ей. Мы провели тот же тест в отношении Камиллы Грин и получили тот же результат. Однако с кровью Лючии Бонина этого не произошло, – объяснил Джеймсон со вздохом. – Стало быть, эта кровь принадлежит либо Лючии Бонина, либо кому-то еще.
Ардженти с недоумением смотрел на него, словно не понимая, о чем идет речь. Когда же до него наконец дошла суть, он на мгновение закрыл глаза.
– Значит, в своем последнем письме убийца намекал на связь между двумя убийствами? – подытожил он.
– Похоже на то. Но это также означает, что где-то на теле Лючии Бонина, вне всякого сомнения, тоже присутствует метка – просто нам до сих пор не удалось найти ее.
Майкл Тирни совершал свой традиционный обход пивоварни, когда его разыскал Мартин. Жар от медных котлов был нестерпимым. В воздухе висел густой аромат забродившего хмеля и солода.
Мартину пришлось сильно напрягаться, чтобы перекричать шум, исходивший от котлов и бродильных чанов. Когда он закончил, Тирни оторвался от термометра, установленного на одном из котлов.
– Так говоришь, они куда-то ездили вместе? – переспросил он.
– Да. Она была вся разодета.
– Но детектива Ардженти с ними не было?
– Нет, – пожал плечами Мартин. – Во всяком случае, я его не видел.
Тирни в задумчивости шел по зданию пивоварни. Помощник следовал за ним в полушаге. Насколько Майклу было известно из газет, Ардженти и франт занимались расследованием дела Потрошителя. Зачем тогда франт один встречался с Элли Каллен?
Когда он приблизился к первому из стоявших в ряд огромных бродильных чанов, рабочий опустил в него медный ковш с длинной ручкой, зачерпнул содержимое, вытащил и протянул его в сторону Тирни.
– Мы наконец определили нужное количество дрожжей, – сказал тот. – Хотя, наверное, следует добавить чуть-чуть солода.
Рабочий согласно кивнул, и Майкл с Мартином двинулись дальше.
– Итак, полицейские наблюдают за домом Элли. Кто именно? – продолжил расспросы Тирни.
– Билл Пейни и Джош Роулингс.
Майкл одобрительно кивнул. Роулингс сделал бы для него все, что угодно, но с Пейни дело обстояло иначе. Над этим ему нужно было поразмыслить.
– И сколько времени у них уходит на перемещение оттуда до отеля «Риверуэй»?
– Они проводят по двадцать минут у дома Элли и у отеля, а идут от одного места до другого минут двенадцать-четырнадцать.
Тирни поднял брови:
– Ты уверен, что рассказал мне все и что франт не видел тебя?
– Это все. И он не видел меня, клянусь.
Главарь бандитов несколько секунд смаковал страх в глазах помощника, но затем миролюбиво положил ему руку на плечо:
– Не беспокойся. Ты сделал все как надо.
Они продолжали идти дальше. Майкл совсем по-приятельски обнял Мартина за плечи и кивнул в сторону бродильных чанов.
– Ты слышал историю о том, как однажды рабочий ночной смены упал в такой чан? То ли надышавшись испарений, то ли потому, что был пьян, – никто не знает. Когда утром его достали оттуда, он напоминал маринованный лесной орех. Не самое приятное зрелище, – со зловещей улыбкой на лице Тирни похлопал своего спутника по спине на прощание. – Это говорит о том, что осторожность никогда не бывает излишней.
19
Экономка Джеймсона Элис проснулась среди ночи, разбуженная какими-то звуками. Это было приглушенное бормотание – как будто люди старались говорить так, чтобы не быть услышанными. Прислушавшись, она определила, что звуки доносятся со стороны кухни.
Первым делом Элис подумала, что в дом проникли грабители. Она села в кровати, затаив дыхание, чтобы лучше слышать голоса. Ее хозяин никогда не заглядывал в кухню, а Лоуренс заходил туда только в том случае, если там находилась она сама. Но как женщина ни напрягала слух, ей так и не удалось ничего толком расслышать.
Элис поднялась с кровати, вышла из спальни и подошла к лестнице. Посмотрев вниз, она увидела на полу коридора тонкую полоску света. Эти люди, кто бы они ни были, оставили дверь кухни приоткрытой на несколько дюймов. Экономка начала медленно спускаться, стараясь не шуметь.
Достигнув нижних ступенек, Элис смогла различить два голоса. Приблизившись к двери, она узнала в одном из них, звучавшем чаще, голос хозяина. Но что он и его собеседник могут делать в это время в кухне? Было около трех часов ночи.
Когда женщина заглянула в приоткрытую дверь, у нее перехватило дыхание: Джеймсон держал нечто, похожее на человеческое сердце, а его руки с закатанными по локоть рукавами были густо обагрены кровью, каплями стекавшей вниз.
– Очень трудно рассмотреть здесь метки, особенно вблизи желудочков, – сказал он кому-то.
– На почках и желудке еще труднее, – ответил ему другой знакомый экономке голос.
На несколько мгновений в поле ее зрения оказался Лоуренс. Его руки тоже были выпачканы кровью, поскольку он только что взял со стоявшей на кухонном столе тарелки какой-то другой внутренний орган.
– Да. Пожалуй, в наибольшей степени для этой цели подходят печень и селезенка, – согласился Финли с помощником.
Присмотревшись, Элис увидела, что перед ними стоят три тарелки, в которых плавают в крови по два или три органа. Вся поверхность стола была забрызгана кровью.
Она не смогла удержаться от громкого вздоха ужаса, и мужчины тут же повернули головы в ее сторону. Биделл направился к ней, протянув вперед окровавленную руку.
Женщина побежала прочь по коридору и была уже на середине лестницы, когда Лоуренс распахнул дверь кухни.
– Элис! – крикнул он ей вслед.
Но экономка была слишком напугана, чтобы заставить себя оглянуться. Задыхаясь, она вбежала в спальню и захлопнула за собой дверь.
Вечерами запах дыма от горящих дров и угля на улице заметно усиливался. И не только по той причине, что разжигалось больше каминов, но и потому, что в холодном ночном воздухе дым опускался ниже к земле.
Ардженти нравился этот запах, и он вносил в него свой посильный вклад, дымя сигарой на веранде. Его дом возвышался над улицей, стоя на высоте пяти ступенек, и сзади к нему была пристроена маленькая веранда, соединявшаяся со столовой. Когда дни становились теплее, Джозеф любил посидеть здесь после ужина.
Он окидывал взглядом дворы соседних домов, освещенные единственным уличным газовым фонарем. Казалось, туман и дым окутывают его более плотным слоем, и детектив, задрав голову вверх, думал, что звезд на небе сейчас наверняка видно меньше, чем в годы его детства, – ведь с тех пор в город приехало столько людей, и все они разжигают по вечерам камины.
– С тобой все в порядке?
Обернувшись, Джозеф увидел вышедшую из столовой Софию. Ужин закончился почти два часа назад, дети уже были в постели.
– Все нормально, – ответил он. – Просто был тяжелый день. Мне нужно немного расслабиться.
Понимающе улыбнувшись, его супруга села рядом с ним.
– Ты выглядишь встревоженным, – сказала она. – Ориана сказала, у тебя был гость, и я подумала – может быть, это связано с ним.
– Это был всего лишь Джеймсон. Он приходил по делу Потрошителя.
– Понятно.
Ардженти чувствовал, что София ожидает большего. О деле Потрошителя ей было известно в самых общих чертах, и она знала, что в случае его успешного расследования муж получит повышение по службе. Однако он не собирался вдаваться в подробности.
– Обстоятельства убийства малоприятны, но я уже привык к этому, – добавил Джозеф и пожал плечами. – Просто дело в том, что некоторые девушки очень молоды. Самой молодой только семнадцать – всего на несколько лет старше Орианы. И одна из них итальянского происхождения.
София внимательно посмотрела на него:
– Представляю, на какие мысли это могло тебя натолкнуть, Джозеф. Но у нас хороший район, мы ведь поэтому сюда и переехали.
– Я знаю.
Глядя прямо перед собой, детектив выдохнул облако дыма.
– И с этими девушками случилась беда потому, что они сами подвергали себя риску, гуляя подобным образом по улицам, – продолжала его жена. – А Ориана – хорошая девочка.
Ардженти бросил на нее быстрый взгляд. Хорошая девочка? Но что это означает? Лауре Данн было семнадцать лет, и она вышла на улицу наскрести немного денег, чтобы спасти маленького брата. Разве она не была хорошей девочкой?