Остров пропавших душ Пиццолато Ник

– Мы не хотели бы уезжать далеко от сестер, – пояснила Нони.

– Это правда, но здесь мы уже три недели.

– И все время думаем, что нам надо где-то осесть.

– Не знаю, почему, но нам не хватает сил найти постоянный дом.

В них было что-то девчоночье. Их спокойные бесполые лица были начисто лишены и намека на хитрость.

– И часто вы ходите на пляж? – спросил я.

– Боже, ну конечно, нет. Мы не очень любим солнце.

Все это Дехра рассказывала мне, пока ее сестра пыталась предложить Тиффани пластинку гвоздичной жвачки, а Тиффани смущенно пряталась за ногами Рокки. Мне вдруг страшно захотелось рассказать этой женщине о своих легких.

Лэнс расставил раскладной столик, а Нэнси вынесла сумку с круглыми булочками, кетчупом, горчицей и бумажными тарелками. Расставив все это на столе, она внимательно оглядела меня.

– Мне кажется, что позавчера у вас были длинные волосы. А посмотрите на себя теперь… Вы что, боитесь, что вас кто-то узнает?

– Здесь слишком жарко для длинных волос, – объяснил я.

– Спорю, что будет так же вкусно, как в том заведении в Остине, – сказал Лэнс, переворачивая бургеры. – В «Гринбелт Гел». Помнишь, детка?

Нэнси приподняла брови и нахмурилась.

Лэнс посмотрел на меня и пояснил:

– Было такое местечко с деревенской едой, куда мы частенько ходили. – Он опять повернулся к Нэнси. – Вспоминаешь?

Та громко вздохнула, закатила глаза и с жалостью посмотрела на своего бывшего, как будто тот поставил себя в неловкое положение. После этого Нэнси вернулась назад, в офис.

Тиффани смеялась в компании старушек, и они смеялись вместе с ней.

– Раньше она была совсем другой, – произнес Лэнс. – Это она передо мной старается держать марку, но иногда ее немного заносит. Я-то знаю ее уже много лет, и меня не проведешь. Она любит, когда я вспоминаю прошлое, хотя и не хочет в этом признаваться.

Рокки вышла на улицу, так же как и этот парень из № 8. У него были длинные рыжеватые волосы и тонкое, умное лицо. Рваные джинсы и байкерские ботинки, которые он носил, смотрелись на нем совсем не к месту.

Они разговорились, стоя у стены здания, и он сказал что-то, что заставило Рокки засмеяться. На парне была серая майка с длинными рукавами, и он слегка сутулился, держа руки в карманах.

Байкер заметил, что я смотрю на них, и помахал мне рукой. Видно было, что Рокки нервничает.

Появился папаша из № 2. Дверь он открыл, только чтобы можно было выскользнуть наружу, и тут же захлопнул ее за собой. Облизнув губы, изучил харч, стоявший перед ним; стоя около гриля, внимательно осмотрел всех присутствовавших и произнес:

– Мы набрасываемся на эти гамбургеры, как голодные собаки!

Когда никакой реакции на это не последовало, он притворился, что глубоко задумался.

– Меня зовут Трэй, – представился рыжий юнец и протянул мне руку. Его глаза смотрели на меня из серых глазниц. Рокки взяла мое пиво и отхлебнула.

Я пожал протянутую руку.

– Трэй Джонс, – повторил парень и посмотрел на мои руки, а после этого – мне в глаза. Казалось, что он хочет мне что-то сказать. Парень был такой худой, что мне показалось, что его рубашка пригибает его к земле. – Большинство людей называют меня «Убийца».

– Ну конечно, – согласился я.

Папаша взял целых три гамбургера. Сначала я хотел что-то сказать, но, увидев, что он направляется с ними в номер, обрадовался, что он уходит, и промолчал.

Гамбургеры он сложил на одну тарелку, и, подходя к двери номера, оглянулся на нас, а потом, уже закрывая за собой дверь, еще раз бросил на меня быстрый взгляд. Дверь он опять открыл всего на несколько дюймов.

Трэй Джонс все еще стоял рядом со мной.

– А ты видал детей этого чмошника? Выглядят они так, как будто их уже давно не кормят.

Я согласно кивнул. Рокки сидела на приступке и смотрела, как старушки общаются с Тиффани.

Рыжий достал пачку ментоловых сигарет и предложил мне. Я отказался. Он закурил и спросил:

– Где срок мотал, брат?

– Что?

– Да ладно, не дергайся. Я всегда узнаю своего брата-заключенного. По тому, как ты ешь сосиски. – Он хмыкнул. – Понял?

– Нигде, – ответил я и достал сигарету.

– Ну что ж, как хочешь. – Трэй дал мне прикурить. Свои ногти он сгрыз под корень, а его руки были закрыты длинными рукавами. Я готов был поспорить, что под ними есть следы от уколов. – Я вот тянул в Роване, штат Оклахома. Искренне советую тебе: держись поближе к югу.

– Тебе сколько лет?

– Двадцать шесть исполнилось в марте.

– И что же ты делал в Роване?

– Да так. – Он расправил плечи и затянулся. – Мутили кое-что с одним чуваком. Моим партнером. И все было классно, пока он не ввязался в драку в том баре. Они арестовали его и решили обыскать машину. А я даже не знал, с чего все началось. Спал на заднем сиденье.

– Ага.

– Еще три готовы, – объявил Лэнс.

Я сказал девочкам, чтобы они не ждали меня и поели. Старушки подвели Тиффани к столу и помогли ей взять бургер. Трэй продолжал стоять рядом со мной. Я задумался, чего этому юнцу могло быть от меня надо.

– Я здесь знаю кой-кого, – сказал рыжий. – Пару-тройку ребят.

Я ничего не сказал и допил пиво.

– Знаешь, кого ты мне напоминаешь, приятель? – спросил вдруг Трэй.

Я удивленно поднял брови и свернул крышку на новой бутылке.

– Парня из кино. Ну да, ты его знаешь. Он был в том кино про любителя петушиных боев. И еще в одном. Там еще чувак ездил с отрезанной головой в машине.

– Но тот парень похож на лошадь, – возразил я, подумав минуту.

– Но лошадь эта совсем не плоха. Правда.

– Возьми. – Я протянул ему бутылку пива, а остальное унес к себе в комнату.

Есть мне не хотелось.

Небо было бездонно красного цвета, и на разбитом асфальте появились тени.

После полуночи я открыл свежую бутылку «Джеймесона»[47], потому что уже давно не засыпаю без приличной дозы. Когда я выпил значительно больше половины бутылки, прошлое окружило меня: давно прошедшие моменты жизни, старые фантазии, больше похожие на головоломки, и прочая ерунда, из-за которой я стал терять ощущение действительности. Но все мои мысли крутились вокруг одного и того же. Я хотел бы заплакать, но не знал, как это делается. Когда в тот день я впервые увидел свои снимки, я вылетел из кабинета, как только услышал слова мелкоклеточный рак легкого.

Теперь же я хотел знать, сколько времени мне осталось жить. Вроде бы я стал разыскивать домашний номер врача. Смутно помню, как меня посылали куда подальше, а я ругался непотребными словами. Потом я услышал в трубке сонный мужской голос, и еще женский на заднем плане. По-моему, мне пришлось напомнить ему, кто я такой и кто меня к нему послал.

Смутно помню, что я спросил что-то вроде: «Сколько? Сколько мне еще осталось?»

Он ответил, что не знает, что не может сказать, и попытался объяснить, что я должен пройти дальнейшее обследование и сделать биопсию. 90 % было за то, что у меня была эта чертова карцинома. Кажется, он убеждал меня вернуться к нему.

– В последний раз вы просто сбежали из офиса. Мы с вами не смогли даже обсудить варианты лечения.

Помню, я был глубоко обижен тем, что он не может дать мне точный ответ; мне казалось, что разговаривает он со мной слишком снисходительно. И вдруг я почувствовал к нему страшную ненависть. Признаюсь, что в ту минуту я мог упустить какие-то важные моменты. Но я представил себе его розовую, тщательно вымытую физиономию, седые волосы, аккуратно расчесанные на пробор, и в ушах у меня зазвучал его холодный, деловой голос, который сообщал мне о моей смерти.

И в этой темной, пропитанной солью комнате мотеля, глубокой ночью, в то время, когда я прерывисто дышал в телефонную трубку, мне вдруг показалось, что я нашел, наконец, главного виновника всех своих несчастий, самого главного врага в своей жизни.

Сейчас мне кажется, что тогда я хотел, чтобы он испугался. Испугался точно так же, как испугался я, когда услышал про рак.

– Послушай, ты, гребаный сукин сын, – сказал я. – Ты что, хочешь, чтобы я вернулся? Тогда я вернусь. И тогда мы поговорим о прямом ответе на мой вопрос.

Он спорил со мной и уверял меня в своей невиновности.

– Послушай ты, долбаное чмо, вот тут передо мной лежит адрес: Ройял-стрит, 2431. Наверное, большой дом. Ну, конечно, а как же иначе.

– Что? Нет, нет… послушайте…

– А твоя сучка знает про тотализатор? Она знает, на сколько ты залетел? Выродок долбаный…

– Стойте. Стойте… послушайте… Да дайте же мне сказать…

Думаю, что именно в этот момент я грохнул трубкой по телефону. А потом, наверное, запустил им в дальнюю стену, потому что утром он лежал именно там, со шнуром, вырванным из розетки.

Когда я проснулся на следующее утро, всходило солнце, в комнате было душно, а подушка моя вся пропиталась потом. Я был без рубашки; грудь была вся расцарапана, как будто на меня напало какое-то дикое животное. Я посмотрел на свои ногти, а потом на царапины на груди. Бутылка валялась на полу, а местоположение телефона никак не давало мне покоя.

Меня охватил ужас, который иногда испытываешь после хорошей попойки, когда не помнишь, что делал и какие ставки принял накануне.

Но я не помнил с уверенностью, что звонил куда-нибудь. Поэтому списал телефон на обычный урон, который наносится хрупким предметам, когда ты здорово набрался.

Я купил газеты. Местную, чтобы посмотреть объявления о работе, а также «Хьюстон Кроникл» и «Пикаюнские новости» из Нового Орлеана.

В «Новостях» была небольшая заметка, в которой говорилось, что Зинкевич разыскивается для допроса в связи с ведущимся расследованием. Из этого следовало, что полиция считает, что он сбежал из города. Никакого упоминания о Стэне Птитко. Ничего ни об Анджело, ни о других мужчинах, ни о женщине, ни о том, что произошло в доме Зинкевича на Джефферсон Хайтс.

Я задумался над тем, что сейчас может делать Стэн. Послал ли он людей на наши поиски? Если да, то сколько и как широко они закинут сеть? Хотя, при здравом размышлении, это не имело никакого значения. Найти нас было все равно что найти иголку в стоге сена. У меня все еще был конверт, который я забрал в доме Зинкевича, но я так и не смог придумать, что с ним делать. Может быть, пошлю его в прокуратуру, прежде чем отправлюсь в Мексику.

Я все время повторял себе, что мне надо уезжать от девочек. Сначала я хотел уехать после того, как нашел им место, где они могли пожить какое-то время. Потом решил, что уеду после того, как Рокки найдет работу.

Я разложил страницы с объявлениями на кровати.

– Вот объявление об официантке. А вот еще одно – няня для детей. Это тебе тоже может подойти.

Рокки ходила взад-вперед перед окном. На ней опять были эти крохотные шорты. Нэнси нашла несколько старых настольных игр у себя в офисе, и Дехра и Нони попросили разрешения поиграть с Тиффани несколько часов.

– Ну, и в чем проблема? – спросил я.

– Так что же прикажешь мне делать?

– Одеться поприличней, пойти и попросить бланк заявления, а потом достать ручку и заполнить его.

– Да я не о том. Что мне в этом заявлении писать? Ведь я ни дня не проработала, Рой.

Такого я не ожидал.

Достав блокнот с желтой бумагой из тумбочки, я сел и стал постукивать по зубам заточенным карандашом. Потом написал названия двух заведений. Одно было баром в Морган Сити, а второе – кафе-барбекю в Новом Орлеане. Оба они сгорели дотла не так давно. Если быть совсем точным, то я приложил к этому руку.

Записку я передал девушке.

– Вот места, где ты работала. Сама подумай, где и когда. И скажешь, что сейчас эти места закрылись. Но в каждом из них ты работала до упора. Потому что ты очень настойчивая, ты такой работник, который лоялен до самого конца.

Рокки уселась на кровати и в сомнении покачала головой.

– Но Рой, я не знаю, что должна делать. Не знаю, как это делается.

– Придется учиться на ходу.

Ее глаза наполнились слезами, и она посмотрела на меня отсутствующим взглядом. Я подумал, что очень многого о ней еще не знаю и не имею ни малейшего понятия о том, что привело ее в дом Зинкевича. Рокки представляла это как роковую случайность, но ведь все могло быть и по-другому.

– Все, что тебе надо, это «включить обаяшку», когда они будут с тобой разговаривать, а как это делать, ты знаешь.

Ее взгляд перешел на меня, и я увидел, что она на грани истерики. И подумал о том, как быстро ее смех может превратиться в крик отчаяния.

– Ты должна помнить вот о чем. Даже полные идиоты умудряются найти себе работу. Тебе надо просто сделать это, и всё.

За окном провыли сирены, и кровать заскрипела, когда я поднялся с нее.

– Ты можешь побыть здесь, со мной, – сказала Рокки. – Эти тетушки присмотрят за Тиффани.

Я остановился в дверях, а девушка вытянула ноги, откинулась на локтях, и кровать снова заскрипела. Я бросил на нее предупреждающий взгляд, чтобы она была поаккуратнее с тем, что делает со своими ногами.

И вдруг Рокки заговорила:

– Я никогда не видела своего отца. Мамаша рассказывала мне о нем разные истории. В одной – он мотал срок в тюряге, в другой – умер. Мамаша познакомилась с Гэри в клубе, в котором работала. Иногда мне приходилось долго сидеть и ждать ее на задних сиденьях автомобилей. То есть когда она уединялась с кем-то. Так я и ездила, все время на задних сиденьях. И каждый раз, когда я хотела сказать, что Гэри отвратительный тип, я вспоминала, что он просто лентяй. Большой, толстый, ленивый долбаный сукин сын. И с каждым годом он становился все толще. Он задыхался даже тогда, когда искал пульт от телевизора. Я считаю, что лень абсолютно отвратительна.

Я отошел от двери, сел и предложил ей «Кэмел». Она с удовольствием сделала первую затяжку и провела кончиком языка по зубам.

– Мамаша моя дала деру четыре года назад. То есть я хочу сказать, что так считал Гэри. Может быть, и так. Однажды ночью она просто ушла и не вернулась.

Мы одновременно стряхнули пепел, и я заметил, что кончик ее сигареты дрожит.

– Знаешь, что он однажды учудил? Решил разводить кроликов. Вообще-то он живет на какую-ту пенсию от государства. Давным-давно он работал на заводе и там повредил ногу, поэтому сейчас проживает это пособие. Мамаша считала, что это идиотская затея. Она работала в клубе в Бьюмонте. Я знаю, что иногда по ночам она не приходила домой. Поэтому, может быть, она действительно сбежала. Может, подумала об этих кроликах и сбежала.

Рокки положила ногу на ногу, и я уставился в занавеску.

– Ему пришлось потратиться. Заставлял меня помогать ему делать эти загородки из мелкоячеистой сетки и выкашивать всю траву за домом с помощью косилки, которую он одалживал у кого-то. И все это под палящим солнцем. Мы потратили несколько недель на то, чтобы построить это подобие птичьего загона для кроликов. Гэри говорил, что достаточно завести всего несколько таких больших, особых кроликов и посадить их в загон, может быть, будет достаточно всего двух, и через пару месяцев у нас будет целая куча кроликов. Их просто надо кормить и поить. А потом продадим их в городе. И мясо, и мех, потому что у этой породы кроликов очень хороший мех. Мы с мамашей были в шоке, когда все так и случилось. Мне тогда было лет одиннадцать. У нас не было ни кошек, ни собак, и мне очень нравились эти кролики. Они были просто громадные. Если их взять за передние лапы, так чтобы задние касались земли, то их голова оказывалась на уровне моих плеч. Они были и белые, и черные, и пятнистые. Грэг все складывал какие-то цифры на бумажке в кухне – подсчитывал барыши. Он всерьез размышлял, на что истратит свой первый доход – ведь размер его он уже подсчитал. Все это происходило в июле, а затем в августе стало так жарко, что трава вся высохла, и наш задний двор превратился в поляну, покрытую грязью. Их, кроликов, было слишком много, чтобы прокормить. Поэтому Гэри зарезал половину. Он поехал в Лэйк-Чарльз, а мамаша и я поехали вместе с ним. Там он хотел продать всю партию, которую привез. Но денег он заработал гораздо меньше, чем рассчитывал. Меховые магазины сказали, что система работает совсем по-другому. Мех они берут на мясокомбинатах – так получается дешевле. Поэтому он расстроился, да и мать тоже, из-за того, что не получили ожидаемых денег. Я помню, как мне стало плохо, когда мы были у мясника и везде вокруг меня висели освежеванные тушки. Он и мамаша были в совершенно разобранных чувствах, и Гэри сказал: «Какого черта! Пойдем лучше выпьем». И они вдвоем направились выпивать, а я осталась одна в номере. Именно об этом я сейчас думала там, в соседней комнате. Я вспоминала о том, как сидела в том номере совсем одна. И о том, что так мне пришлось провести пару дней. Я просто сидела там и смотрела телик, а по утрам ела хлопья на завтрак. Я ненавижу чего-то ждать. Вернулись они дня через два и выглядели – хуже не придумаешь. Вся одежда измята, и настроение на нуле. И потом они просто воняли. И теперь все деньги, какие он смог получить, были пропиты, и мамаше надо было возвращаться на работу, и мы поехали назад в Оранж. И вот об этом-то я и вспоминала, сидя там, как раньше сидела на заднем сиденье машины.

Рокки поигрывала сигаретой, прикусив ноготь.

– Но эти кролики Гэри… Понимаешь, когда мы вернулись, мы увидели, что задний двор полон птиц. Там было много птиц во главе с парочкой стервятников, от одного вида которых я расплакалась. Гэри заорал на них и прогнал, а я увидела, как у взлетающего стервятника в клюве висит кусок мяса. Кролики валялись по всему заднему двору. Они просто лежали, вытянувшись на земле, – их было больше десятка. И они все были разодраны птичьими клювами и когтями. Потом мы поняли, что они перегрелись на солнце, и у них не было воды, и они как бы задохнулись. Помню, как мать колотила его своей сумочкой. Она плакала и была вне себя от ярости. Я тоже рыдала с того самого момента, как мы подъехали и увидели этих птиц, а потом я, кажется, начала визжать. Мы обе рыдали и орали на него, а он стоял такой толстый, похмельный и печальный. Картина получилась очень патетическая. Но именно таким он и был. Думаю, что это был последний раз, когда он попытался заработать какие-то деньги. Кроме, конечно, продажи этой дерьмовой травы, которую он выращивает за домом.

Рокки убрала пряди волос со лба и подняла глаза. Рисунок ее губ был грубым, а тяжелые веки, прикрывающие ее глаза, говорили о совершенно определенных вещах. Я встал и направился к двери. Часть меня хотела ее, и трудно объяснить, что меня остановило в тот момент. Я не хотел об этом думать.

– Тебе надо поспать, – сказал я.

Вернувшись в свою комнату, я вдруг понял, что если ее мать сбежала четыре года назад, то это произошло еще до того момента, когда родилась Тиффани. Но об этом я тоже не хотел задумываться.

Я вскочил в постели, и дыхание мое перехватило. За занавесками полыхали полицейские огни, красные и голубые; они заполняли всю мою комнату. Сирен не было слышно, но пульс, стучавший у меня в голове, полностью оглушил меня. Я скатился с постели, вытащил коробку и схватил свой девятимиллиметровый, загнав патрон в ствол.

Держа пистолет двумя руками, я сосредоточился на том, чтобы успокоить дыхание и начать дышать глубоко и ритмично. Мушку с прицелом вы соединяете, проведя мысленно прямую линию между ними двумя. А потом выдыхаете и медленно спускаете курок, как будто сжимаете руку в кулак.

И ни в коем случае не дергаете.

Я ждал стука в дверь. Издали, с улицы, доносились голоса, говорившие официальным тоном. Я подполз к занавесям и выглянул в щель. Перед № 2 стояли две полицейские машины. Еще одна стояла на улице, блокируя проезд. Их мерцающие огни делали всю сцену похожей на карнавал.

Там же стояла машина «Скорой помощи».

Рядом виднелась Нэнси в длинном ночном халате со сложенными на груди руками. Лэнс обнимал ее за плечо, и они наблюдали за происходящим из пурпурной тени его комнаты.

Дверь в № 2 была открыта. Именно там был центр всего происходившего. Через какое-то время два офицера вывели на улицу отца. Его глаза ввалились, он был без рубашки, а его руки были скованы наручниками. Большой живот висел над джинсами. Он выглядел потерянным, удрученным и испуганным.

Сразу же вслед за ним двое парамедиков выкатили тележку, тело на которой было прикрыто простыней. Одна рука свисала из-под простыни, и ее кисть выглядела как крохотный крюк на конце массивного багра. В свете мигалок кожа постоянно меняла цвет с красного на голубой и обратно.

Я заметил детей, которые наблюдали за происходящим с заднего сиденья полицейской машины – сетка, отделявшая переднее сиденье от заднего, бросала тень на их лица. Я плотнее задернул шторы и отошел от окна.

Заснуть я не мог и почти целый час переключал телевизионные каналы, но ни на чем не мог сосредоточиться. Машины уехали, и я вышел, чтобы взглянуть, нет ли поблизости Нэнси или Лэнса – мне хотелось узнать, что же произошло в № 2. Единственной живой душой на улице был «убийца» Трэй,который стоял у двери своей комнаты с сигаретой во рту и потягивал пиво из бутылки. Он поднял бутылку и, покачав ей в воздухе, сделал мне приглашающий жест.

Я понимал, что не усну, а надежда на холодное пиво заставила меня перейти через стоянку.

– Она была в таком состоянии уже некоторое время, – произнес Трэй, кивнув на дверь № 2, которая была перекрещена желтой полицейской лентой. Зайдя на секунду в комнату, он появился с новой бутылкой пива и протянул ее мне.

– А что он сделал? – поинтересовался я. Пиво было не слишком холодным, но все равно действовало на меня успокаивающе.

– Это продолжалось какое-то время, – пожал Трэй плечами, – а потом кто-то из детей, наконец, что-то сказал Нэнси. – Он равнодушным щелчком отбросил сигарету – лаконичный жест, который он явно давно тренировал, но еще не довел до совершенства. – Копы забрали детей. И его тоже. Они сказали Нэнси, что на талии женщины были кровоподтеки.

Об этом ублюдке из № 2 я помнил только, что выглядел он совершенно беспомощным. Из-за этой беспомощности он, наверное, и становился беспощадным.

– Эти девочки – твои племянницы? – Голос сосунка был высоким, и в нем слышалась искусственная манера растягивать слова; видно, ему очень хотелось звучать, как настоящий техасец.

– Вроде того.

– И вы здесь отдыхаете? Я говорил со старшей. Она сказала, что ты привез их погреться на солнышке. Рассказала, что ее папаша умер.

Я кивнул в знак согласия. Легкий бриз шевелил ленту на двери, и было слышно, как шуршат листья на пальмах.

– Жаль. – Еще один окурок полетел на парковку, а Трэй провел рукой по волосам. – Я тоже здесь отдыхаю. Затаился.

Я сделал глоток и промолчал.

– А за что тебя закатали, если не секрет?

В ответ на этот вопрос я пристально посмотрел на него и закатил глаза.

– Понятно. Ну, тогда прости, приятель. – Он почесал шею, на которой виднелись следы расчесов. Его кожа была сероватого цвета, и в неверном свете фонарей казалось, что она вся покрыта пупырышками.

Было видно, что на пляж он ходит нечасто. Длинные рыжие волосы в сочетании с тонкой фигурой делали его похожим на девушку; лицо говорило о пережитых страданиях и тайных, подавляемых желаниях. Может быть, именно это выражение вызвало у меня какую-то симпатию, потому что я вспомнил, как тяжело мне самому давался уверенный вид в его возрасте.

– Я почему спрашиваю? – продолжил он. – Мне интересно, не хочешь ли ты немножко поработать? Пока ты на этих самых, на каникулах.

Краем глаза я взглянул на него – он был весь какой-то мутный.

Трэй приподнял бровь с некоторой бравадой, которая о многом мне рассказала. Мне хотелось еще пива.

– А что ты можешь предложить, Убийца?

В его «защищенной алюминием» комнате одежда валялась в корзине для мусора, а мешок для прачечной был заполнен какими-то тяжелыми предметами с острыми краями. Кусок резинового жгута предназначался для того, чтобы крепить вещи на мотоцикле. Больше в комнате почти ничего не было, за исключением двух книг и каких-то рисунков на столе. На обложке одной из книг было написано «Современные электронные охранные системы». Другая была белой и называлась «777 и другие труды по Каббале». На желтых листах из блокнота было что-то написано – какие-то диаграммы, заметки и странные каракули.

– Я знал, что ты на мели, парень. Сразу понял. У меня просто нюх на это.

Взяв еще одно пиво и закурив сигарету, я наблюдал, как Трэй складывает свои листы и кладет их на книги. У него были какие-то странные, неугомонные пальцы, которые постоянно перебирали и выравнивали бумаги, лежавшие перед ним, и прижимали края книг к поверхности стола. Казалось, что он стыдится этого, но ничего не может с этим поделать. Его очки в круглой оправе усиливали его сходство со школьником, сидящим на игле.

– Ну, хорошо. Вот о чем я хочу сказать, мистер Робишо. О самом главном. Как вы думаете, что я делаю? То есть чем я зарабатываю на жизнь?

Я только что прикурил, поэтому позволил дыму окутать мое лицо, пока я изучал физиономию мальчишки.

– Не представляю.

– Хорошо. Тогда все карты на стол, приятель. Вот чем я занимаюсь – я вор, и чертовски, чертовски хороший вор.

Я ничего не ответил, а просто прищурился на него сквозь дым, который плыл между нами.

– Хорошо, хорошо. Вы хотите сказать: «Ну и что?» Я знаю. Вы хотите сказать: «Ну и бог с тобой». Все дело в том, что я поклялся себе, что больше ни дня не проведу в тюряге. И я поклялся себе, что никогда не пойду на дело, если на двести процентов не уверен в его надежности; пока не буду убежден, что риск минимален, а выигрыш значителен.

Он достал желтые листки, на которых были изображены планы каких-то помещений и грубые карты местности. Среди хороших воров очень много наркоманов. Когда они еще контролируют свою зависимость, то могут быть очень эффективными профессионалами. Но долго это не продолжается. Обычно они успешно работают, и даже проворачивают серьезные дела, но в один прекрасный момент наркотики берут верх, и они попадают в порочный замкнутый круг. Я заметил, что между пальцами Трэя виднелись крохотные пятнышки, похожие на комариные укусы.

– У меня был партнер, парень. Хороший мужик. Надежный. Он был похож на… Ну, его можно было назвать стержнем всех наших операций. Где-то так. Он меня поддерживал. Выступал в качестве водителя, иногда подкидывал деньжат. Работал за проценты. Классный парень.

Сзади него, на алюминиевой фольге, можно было увидеть наши черно-белые смутные отражения. Меня так и подмывало спросить его, для чего ему фольга на окнах.

– Теперь его нет, но мы с ним были неплохой командой. Но он кончился. Какие-то отморозки утопили его в болоте в Алабаме.

Сначала я принял Трэя за патентованного мошенника, но когда он упомянул о печальной судьбе своего напарника, в его глазах что-то появилось – я понял, что парень одинок, и это напомнило мне о том, каким одиноким я сам был в молодости. Он пока еще не научился жить со своим одиночеством. Пока он предпочитал демонстрировать, с какой легкостью готов отказаться от вещей, которых, в сущности, у него и не было.

– Ну а теперь я затеваю кое-что. Небольшой проект, – объяснил он.

– И что же ты пытаешься украсть? – поинтересовался я.

Он скривился, как будто этот вопрос показался ему абсурдным.

– Лекарства, приятель.

– Докторам это не понравится.

Трэй пожал плечами, как бы соглашаясь с очевидностью этого замечания.

– Послушай, приятель, я могу сдать товар за два-три дня. По высшей цене. То есть я говорю о тридцати кусках зелени, приятель. Есть один чувак, у которого моднючая клиника на Бродвее; так вот, я знаю там уборщицу.

Я ничего не сказал, и он принял это за мою заинтересованность.

– В Корпусе и Хьюстоне у меня тоже есть кому это все сдать. За три дня. Может статься, что тридцать штук окажутся самым минимумом. Этот доктор, он, как бы это сказать, он лечит всех этих законопослушных козлов, у которых здесь виллы. И их жен тоже. И этот лепила поставляет им лекарства. У него в офисе аптека с образцами. Я говорю о бензоле, декси[48], бифетамине, амфетамине. Экстази[49]. Ты хоть представляешь, что это такое? Я обложил то местечко со всех сторон. Эта уборщица слила мне инфу об их охранных системах. У меня есть снимки. Все дело яйца выеденного не стоит, приятель. Надо просто отключить сигнализацию. Да я это сделаю с закрытыми глазами. Никаких проблем.

– Ну а я зачем тебе нужен?

– О'кей, хорошо…

Трэй загасил сигарету и зажег новую. Порывшись среди бумаг на столе, он показал мне грубо нарисованный план комнаты.

– Мне нужен кто-то, кто сможет достать фургон и вообще мастер на все руки. Кто помог бы мне влезть внутрь, открыл бы дверь снаружи, пока я буду орудовать внутри, и помог бы мне вынести товар. Моя идея такая: я прячусь внутри, пока они не закончат работу и не запрут помещение. Затем я вылезаю, вырубаю тревогу – там надо просто закоротить цепь, – а потом надо будет по-быстрому все вынести. Через заднюю дверь и прямо в фургон. Ну вот, а такой парень, как ты, действительно сможет помочь с выносом товара. Покупателей у меня навалом, но, ты сам понимаешь, люди, которые этим интересуются, – настоящие подонки. Верить им нельзя. Понимаешь? Вилсон был очень хорош для таких дел. Такой же здоровый, как ты. И всегда с пушкой. Никому не приходило в голову наколоть Вилсона. А вот меня наколоть хотели все. Вот. Ну, ты понимаешь. Я просто знаю, что переговоры всегда идут гораздо легче, когда рядом с тобой за столом сидит настоящая глыба. То есть парень вроде тебя.

– А почему ты думаешь, что можешь мне верить?

– Я знаю, что ты мотал срок. И я наблюдал за тобой, приятель. За тем, как ты ведешь себя с этими девочками, твоими племянницами. Сразу видно, что ты настоящий мужик и готов постоять за своих. Так мне кажется. Есть это в тебе, но в то же время в тебе и крутизна есть. Я сразу же понял, что ты не какой-то наркот.

– Как ты до этого дошел, Трэй?

Парень рассмеялся себе под нос, и его зубы застучали.

– Жил я в исправительном доме в Хьюстоне. И сбежал оттуда, когда мне было пятнадцать. Начал приворовывать. И все поначалу шло хорошо. Правда, кололся я тогда по-взрослому. Было несколько приятелей. А потом, однажды, я встретил Вилсона. Мне тогда было семнадцать, думал, что до двадцати не доживу. Тогда я в «Мэйсон Бланш» спер пару часов. Сейчас, когда я это вспоминаю, то понимаю, что все это было сделано очень заметно, но в то время мне казалось, что обтяпано все шито-крыто. Ну вот. Иду я, значит, с товаром на пару сотен гринов – на мне, – а эта скала идет сзади меня, дает мне вроде бы подзатыльник, говорит: «Не пойдет, детка» и проходит дальше. Ну вот, чем-то он меня зацепил. Поэтому я по-быстрому избавился от товара прямо там же, среди одежды, а когда вышел, то два охранника были уже тут как тут. Они стали меня обыскивать, но я-то был чистый. Я вышел из магазина и вижу опять этого громилу. Он стоял рядом с клевым «Эль Дорадо»[50] и курил, глядя на меня. Оказывается, он за мной наблюдал. И сказал, что охрана магазина тоже не спускала с меня глаз. И в этом был весь Вилсон. Настоящий профессионал, правда? А я – любитель. После этого мы были вместе почти восемь лет. Отличное было времечко. Я многому у него научился.

Парень достал еще два пива.

– Но я тебе уже сказал. Они накрыли дружище Вилсона в Алабаме. – Трэй покачал головой и допил бутылку.

Ясно видя его одиночество и обездоленность, я поставил бутылку на пол и наклонился к нему.

– Послушай, парень. Мне кажется, что ты действительно неплохой вор. Но вот идея тебе в голову пришла плохая. Я уже не говорю о том, что все это незаконно.

– Да брось ты, приятель.

– Правда состоит в том, что я отвечаю за своих девочек. Мы приехали позагорать и покупаться. Потом мы вернемся домой. Поэтому то, что ты рассказал, мне ни к чему.

Свет в глазах Трэя погас, и его челюсть слегка отвисла.

– Ты шутишь, приятель.

Я покачал головой, встал и допил свое пиво. Бутылку я поставил на стол, посреди бумаг и книг.

– Хотя я искренне желаю тебе удачи. Только держи ухо востро.

Я повернулся к двери, чтобы уйти, и услышал:

– С такими деньгами ты мог бы отвечать за своих девочек гораздо лучше. Тебе что, не нужны пятнадцать штук, а, приятель?

– Не там, куда я направляюсь, – ответил я ему через плечо, поблагодарил за пиво и вышел.

Ветер был едва слышен в кронах деревьев, мир окутывала тишина. Любые звуки в этой тиши напоминали звон медяков, катящихся по тротуару. Я посмотрел на металлические двери под светом мерцающей лампы, на желтый треугольник на двери № 2, на машины и на мотоцикл Трэя. Уличная тишина завораживала.

Через пару дней газета все-таки заставила меня принять решение покинуть девочек. В тот день Рокки отправилась в центр города на поиски работы. Третий день подряд. Я проводил ее до автобуса и остался – мне хотелось, чтобы она привыкла сама передвигаться по городу. Нэнси, которая ходила в бакалейную лавку, взяла там напрокат пару кассет с мультиками для Тиффани. Она пришла к ней в комнату и предложила посмотреть «Золушку» у себя в офисе. Две старушки уже ждали ее там. Я видел, как Тиффани подпрыгнула от радости, когда увидела, как сестры переходят парковку. Старушки проводили с ней много времени. Малышка, казалось, расцветала в их присутствии, а уж они в ней души не чаяли.

Я сидел на парковке и загорал. У меня выработалась привычка жарить на солнце грудь, как будто это могло очистить мои внутренности. Я отхлебывал «Джонни Уокер» из бумажного стаканчика, лениво просматривая «Хьюстон крониклз» и «Пикаюнские новости». Никаких новостей о федеральном расследовании в порту. Ничего о Стэне Птитко или о доме на Джефферсон Хайтс.

Я начал пить больше, чем обычно. Теперь мне даже не надо было дожидаться полудня, чтобы начать. Порция виски помогала взбодриться с утра пораньше. Теперь я уже ощущал необходимость каждое утро поднимать себе таким образом настроение. И это помогало мне высиживать на солнце.

И вдруг в самом нижнем правом углу страницы происшествий в «Крониклз» я увидел:

Мужчина, ведший отшельнический образ жизни, найден убитым в собственном доме; жена и дочери исчезли

Двое местных мальчиков обнаружили в четверг тело Гэри Бенуа в его доме, расположенном недалеко от Биг-Лэйк-роуд в Оранже, штат Техас. Судмедэксперт сообщил, что мистер Бенуа получил одну пулю в живот и что его тело было объедено дикими животными. Представители полиции подтвердили, что тело было обнаружено через несколько дней после убийства, потому что у убитого не было соседей и он нигде не работал. Больше представители шерифа ничего не сообщили, но известно, что жену мистера Бенуа, Шарман, разыскивают для снятия с нее показаний. Полиция также пытается обнаружить следы его малолетней дочери Тиффани и его падчерицы Рэйчел, восемнадцати лет.

Сердце камнем упало мне в желудок. Теперь я совсем по-другому воспринимал слезы Рокки. Я вспомнил отсутствующее выражение на ее лице, когда она сидела у меня в комнате и рассказывала мне о своей жизни, ее шок и заикание, и широко открытые, бегающие глаза. Сумасшествие некоторых людей может быть заразным.

Именно поэтому ты должен сам устанавливать для себя правила и всегда быть готовым смотать удочки. Я смял газеты и запихнул их в урну, сделанную из жестяного бочонка из-под масла, которая стояла в алькове между комнатами. Остатки здравого смысла в моей голове вопили о том, что мне надо срочно сматываться.

Что я и сделал.

Я побросал свои вещи в мешок, не забыв прихватить металлическую коробку и «Джонни Уокер». Дождавшись, когда на парковке никого не было, забросил вещи в грузовичок и выехал со стоянки, постаравшись не смотреть в заднее зеркало до тех пор, пока «Изумрудные берега» не скрылись из виду.

Мой пульс колотился так, как будто я только что совершил побег из тюрьмы, а внутренности мои сводило от непонятного чувства какого-то разочарования. Я признался себе в том, что в Рокки было что-то, что заставило меня размечтаться. Было в ней какое-то чувство упрямой надежды в выигрыш в безнадежном деле. Надежды на излечение. Теперь все было в прошлом. Сейчас все это уже не важно, уговаривал я себя. Теперь мне остались только Техас и моя болезнь.

Через несколько кварталов я заехал в аллею, тщательно протер пистолет и глушитель, которые отобрал у нее, разобрал пистолет на части и разбросал их по разным мусорным контейнерам.

Когда я выбрался на трассу, то поехал на север по шоссе № 45, притворяясь, что не знаю, почему.

К тому моменту, когда я подъехал к Тигу, я уже был здорово пьян. Поэтому в моем поведении превалировало желание действовать, а не размышлять, и я стал звонить прежде, чем сообразил, что делаю. В Далласе я не бывал уже очень давно, но несколько лет назад заплатил одному парню, чтобы он узнал, где она. Информация все еще лежала в моей железной коробке. Правда, не знаю, для чего она была мне нужна. Въехав в Даллас, проверил телефонную книгу и убедился, что адрес правильный. Зарегистрирован на имя ее мужа. В наши дни все мы внесены в какие-нибудь списки.