Патруль Времени (сборник) Андерсон Пол

Глава 6

Тохтай снялся со стоянки еще до рассвета. Когда выглянуло солнце, его отряд уже пробирался между редкими рощицами по дну широкой долины. Местность становилась ровнее и суше, тянувшиеся справа горы отодвигались все дальше: виднелось только несколько снежных вершин, да и те почти сливались с белесым небом.

Монгольские лошадки неутомимо бежали вперед — стучали копыта, скрипела и побрякивала сбруя. Колонна, когда Эверард на нее оглядывался, сливалась у него в глазах в единое целое: поднимались и опускались копья, ниже колыхались бунчуки, перья и плащи, под шлемами виднелись смуглые узкоглазые лица, тут и там мелькали причудливо разрисованные панцири. Никто не разговаривал, а по выражению этих лиц он ничего прочесть не мог.

Голова у него до сих пор кружилась. Руки ему оставили свободными, но привязали к стременам ноги, и веревка натирала кожу. Кроме того, его раздели догола (разумная предусмотрительность: кто знает, что зашито у него в одежде?), а выданное взамен монгольское обмундирование оказалось смехотворно мало. Пришлось распороть швы, прежде чем он смог с горем пополам натянуть на себя куртку.

Проектор и роллер остались на холме. Тохтай не рискнул взять с собой эти могущественные орудия. Ему даже пришлось наорать на своих перепуганных воинов, прежде чем они согласились увести странных лошадей, которые бежали теперь среди вьючных кобыл — с седлами и скатками на спинах, но без всадников.

Послышался частый стук копыт. Один из лучников, охранявших Эверарда, что-то проворчал и направил своего коня чуть в сторону. Его место занял Ли Тай-цзун.

Патрульный хмуро посмотрел на него.

— Ну что? — спросил он.

— Боюсь, твой друг больше не проснется, — ответил китаец. — Я устроил его немного поудобнее.

«…Привязав его, так и не пришедшего в сознание, ремнями к самодельным носилкам между двумя лошадьми. Конечно, это сотрясение мозга от ударов, полученных вчерашней ночью. В госпитале Патруля его быстро поставили бы на ноги. Но наша ближайшая база в Ханбалыке, и мне как-то не верится, что Тохтай позволит вернуться к роллеру и воспользоваться рацией. Джон Сандоваль умрет здесь, за шестьсот пятьдесят лет до своего рождения».

Эверард посмотрел в холодные карие глаза, заинтересованные, глядящие даже с некоторым сочувствием, но чужие. Он понимал, что все бесполезно: доводы, которые в его время сочли бы разумными, покажутся здесь тарабарщиной, но попробовать следовало.

— Неужели ты не можешь хотя бы объяснить Тохтаю, какую беду он навлекает на себя и на всех своих людей?

Ли погладил раздвоенную бородку.

— Мне совершенно ясно, досточтимый, что твой народ владеет неизвестными нам искусствами, — сказал он. — Но что с того? Варвары (он быстро оглянулся на карауливших Эверарда монголов, но те, очевидно, не понимали диалекта сун, на котором он говорил) захватили множество царств, превосходивших их во всем, кроме умения воевать. Теперь нам уже известно, что вы, э-э, кое-что выдумали, когда говорили о враждебной империи поблизости от этих земель. Зачем ваш царь пытался запугать нас обманом, если у него нет оснований бояться нас?

Эверард осторожно возразил:

— Наш славный император не любит кровопролития. Но если вы вынудите его нанести удар…

— Прошу тебя! — Ли поморщился и махнул своей изящной рукой, будто отгоняя какое-то насекомое. — Рассказывай Тохтаю все, что угодно, я не стану вмешиваться. Возвращение домой меня не опечалит — я ведь отправился сюда только по приказу Императора. Но когда мы говорим с глазу на глаз, не стоит считать собеседника глупцом. Господин, разве ты не понимаешь, что нет такой угрозы, которая испугала бы этих людей? Смерть они презирают; любая, даже самая длительная пытка рано или поздно убьет их, а самое постыдное увечье не страшно человеку, способному прокусить свой язык и умереть. Тохтай сознает, что если он сейчас повернет назад, то покроет себя вечным позором, а продолжив путь, может стяжать бессмертную славу и несметные богатства.

Эверард вздохнул. Его собственное унизительное пленение действительно оказалось поворотным пунктом. Шоу с молниями едва не заставило монголов удрать без оглядки. Многие с воплями попадали на землю (после этого все они будут вести себя еще агрессивнее, чтобы стереть воспоминания о своем малодушии). Тохтай пошел в атаку на источник грозы скорее с перепугу, а также из вызова: лишь горстка людей и лошадей была способна сопровождать его. Да и сам Ли приложил к этому руку: скептичный ученый муж, знакомый с уловками фокусников и чудесами пиротехники, уговорил Тохтая напасть первым, пока их не прикончило ударом молнии.

«Истина, сынок, заключается в том, что мы недооценили этих людей. Нам следовало взять с собой специалиста, нутром чувствующего все тонкости их культуры. Так нет же, мы решили, что нам хватит собственных знаний. А теперь что? Спасательная экспедиция Патруля в конце концов обязательно появится, но Джо умрет через день-два… — Эверард взглянул на каменное лицо воина, ехавшего слева. — Вполне вероятно, что и меня к тому времени не будет в живых. Они все еще нервничают и охотно свернут мне шею».

И даже если другая группа Патруля выручит его из этой передряги (что маловероятно), то как потом смотреть в глаза товарищам? От агента-оперативника, учитывая особые привилегии этого статуса, ожидают умения овладеть любой ситуацией без посторонней помощи… не ставя при этом под угрозу жизнь других, не менее ценных сотрудников.

— Так что я со всей искренностью советую тебе больше не пытаться обмануть нас.

— Что? — Эверард обернулся к Ли.

— Ты что, не понимаешь? — удивился китаец. — Ведь наши местные проводники сбежали. Но мы рассчитываем вскоре встретить другие племена, завязать с ними знакомство…

Эверард кивнул раскалывающейся от боли головой. Солнечный свет резал ему глаза. Его не удивляло успешное продвижение монголов через десятки разноязыких областей. Если не забивать ум грамматическими тонкостями, за несколько часов можно выучить необходимый минимум слов и жестов, а потом днями и неделями практиковаться, разговаривая с нанятыми провожатыми.

— …и брать проводников от одного племени до другого, как мы делали раньше, — продолжал Ли. — Если ты поведешь нас в неправильном направлении, это быстро обнаружится, и Тохтай накажет тебя самым нецивилизованным образом. С другой стороны, верная служба будет вознаграждена. Ты сможешь рассчитывать на высокое положение при здешнем Дворе — когда мы завоюем эти земли.

Эверард не шелохнулся. Брошенная невзначай похвальба словно контузила его.

Он предполагал, что Патруль пришлет другую группу. Ведь что-то должно помешать возвращению Тохтая. Но так ли уж это очевидно? Разве стали бы приказывать им вмешаться в ход истории, если бы в этой самой точке континуума — каким-то парадоксальным, непостижимым для логики двадцатого века образом — не возникла неопределенность, какое-то нарушение…

Тысяча чертей! Монгольская экспедиция может увенчаться успехом! Возможно, будущее Американское Ханство, о котором Сандоваль даже не смел мечтать, окажется реальностью…

В пространстве-времени бывают изгибы и разрывы. Мировые линии могут раздваиваться и стягиваться в петли, в результате чего внезапно возникают предметы и происходят ничем не обусловленные события. Но эти бессмысленные перебивы быстро исчезают и забываются. Так случится и с Мэнсом Эверардом, застрявшим в прошлом вместе с мертвым Джоном Сандовалем, — с Мэнсом Эверардом, прибывшим из будущего, которого никогда не будет, в качестве агента Патруля Времени, которого никогда не было.

Глава 7

На заходе солнца немилосердная гонка привела отряд на равнину, поросшую полынью и колючим кустарником. Кое-где поднимались бурые кручи холмов. Из-под копыт лошадей летела пыль. Редкие серебристо-зеленые кусты, стоило их задеть, распространяли вокруг благоухание — больше ни на что они не годились.

Эверард помог уложить Сандоваля на землю. Глаза навахо были закрыты, осунувшееся лицо горело от жара. Иногда он начинал беспокойно метаться, что-то бормоча. Намочив тряпку, Эверард выжал немного воды на его потрескавшиеся губы, но больше ничего сделать не мог.

На этот раз монголы держались гораздо раскованнее. Они одолели двух великих колдунов и теперь не опасались возможного нападения; скрытый смысл происшедшего стал понемногу до них доходить. Оживленно переговариваясь, они занимались обычной работой по лагерю, а после своей скромной трапезы развязали кожаные бурдюки с кумысом.

Эверард остался рядом с Сандовалем. Они находились почти в середине лагеря. К ним приставили двух караульных, которые молча сидели в нескольких ярдах с луками наготове. Время от времени один из них вставал подбросить веток в маленький костер. Вскоре разговоры затихли. Даже этих железных людей сморила усталость: заснули все, кроме объезжавших лагерь дозорных, у которых тоже слипались глаза. От костров остались только тлеющие угли, а на небе тем временем загорелись звезды. Где-то вдалеке завыл койот. Эверард потеплее закутал товарища — в слабом свете костра было видно, что листья полыни блестят от инея. Сам он завернулся в плащ, мечтая о том, чтобы монголы вернули ему хотя бы трубку.

Сухая земля заскрипела под ногами. Караульные выхватили из колчанов стрелы. В свете костра показался Тохтай — в накидке, с непокрытой головой. Воины низко поклонились и отодвинулись в тень.

Тохтай остановился. Эверард взглянул на него и снова опустил глаза. Некоторое время нойон разглядывал Сандоваля.

— Не думаю, что твой друг доживет до следующего заката, — необычайно мягко сказал наконец он.

Эверард неопределенно хмыкнул.

— Есть ли у вас лекарства, которые могут помочь? — спросил Тохтай. — В ваших седельных сумках много странных вещей.

— Есть средство от воспаления, есть — от боли, — машинально ответил Эверард. — Но у него пробита голова, ему может помочь лишь умелый врач.

Тохтай присел и протянул руки к огню.

— Жаль, но у нас нет костоправа.

— Ты мог бы отпустить нас, — сказал Эверард, не надеясь на успех. — Моя колесница осталась на месте вчерашнего привала. Она успела бы доставить нас туда, где его вылечат.

— Ты же знаешь, я не могу этого сделать! — Тохтай усмехнулся. Жалости к умирающему как не бывало. — В конце концов, Эбурар, вы сами навлекли на себя беду.

Он был прав, и патрульный промолчал.

— Я тебе это в вину не ставлю, — продолжал Тохтай, — даже хочу, чтобы мы были друзьями. Не то бы я остался здесь на несколько дней и вытянул из тебя все, что ты знаешь.

— Ты уверен? — вспыхнул Эверард.

— Уверен! Если от боли тебе нужно лекарство… — Тохтай по-волчьи оскалил зубы. — Однако ты можешь пригодиться как заложник или еще зачем-нибудь. А твоя дерзость мне по душе. Я даже расскажу тебе о своей догадке. Я подумал: а что, если ты совсем не из той богатой южной страны? По-моему, ты просто странствующий шаман и вас не так много. Вы уже взяли власть над южным царем или пытаетесь и не хотите, чтобы вам кто-то помешал. — Тохтай сплюнул в костер. — Все как в старых преданиях, но там герой всегда одолевает колдуна. Почему бы и мне не попробовать?

— Ты узнаешь, почему это невозможно, нойон.

«Так ли уж это теперь невозможно?» Эверард вздохнул.

— Ну-ну! — Тохтай хлопнул его по спине. — Может, ты мне хоть что-нибудь расскажешь, а? Ведь кровной вражды между нами нет. Будем друзьями.

Эверард указал на Сандоваля.

— Жаль, конечно, — сказал Тохтай, — но он же сопротивлялся слуге Великого Хана. Брось, Эбурар, давай лучше выпьем. Я пошлю за бурдюком.

Патрульный поморщился.

— Так у нас мир не заключают.

— А-а, твой народ не любит кумыс? Боюсь, у нас ничего другого нет. Вино мы уже давно выпили.

— Ну а мое виски? — Эверард посмотрел на Сандоваля и снова уставился в темноту. Холод все сильнее пробирал его. — Вот что мне сейчас нужно!

— Что-что?

— Наше питье. У нас фляги в седельных сумках.

— Ну… — заколебался Тохтай… — Хорошо. Пойдем принесем его сюда.

Караульные пошли следом за своим начальником и его пленником — через кустарник, мимо спящих воинов, к куче снаряжения, которое тоже охранялось. Один из часовых зажег от своего костра ветку, чтобы посветить Эверарду.

Мускулы у патрульного напряглись: он спиной почувствовал, что монголы, натянув луки, взяли его на прицел; стараясь не делать резких движений, он присел на корточки и стал рыться в вещах. Найдя обе фляги с шотландским виски, он вернулся на прежнее место.

Тохтай сел возле костра и стал наблюдать за Эверардом. Тот плеснул в колпачок фляги немного виски и одним махом опрокинул его в рот.

— Странно пахнет, — сказал монгол.

Патрульный протянул ему флягу:

— Попробуй.

Он поддался чувству одиночества. Да и Тохтай был не таким уж плохим парнем — конечно, по меркам его эпохи. А когда рядом умирает напарник, можно выпить хоть с самим сатаной, лишь бы забыться. Монгол подозрительно потянул воздух носом, снова взглянул на Эверарда, помедлил, а потом, явно рисуясь, поднес флягу к губам и запрокинул голову.

— Ву-у-у-у!

Эверард едва успел поймать флягу, не дав вылиться ее содержимому. Тохтай хватал ртом воздух и плевался. Один караульный натянул лук, а другой, подскочив к Эверарду, вцепился ему в плечо. Блеснула занесенная сабля.

— Это не яд! — воскликнул патрульный. — Просто для него питье слишком крепкое. Смотрите, я сейчас выпью еще.

Тохтай взмахом руки отослал караульных и уставился на Эверарда слезящимися глазами.

— Из чего вы это делаете? — кое-как выдавил из себя он. — Из драконьей крови?

— Из ячменя. — Эверард не собирался излагать ему принципы перегонки спирта. Он налил себе еще немного виски. — Ладно, пей свое кобылье молоко.

Тохтай причмокнул.

— И впрямь согревает, а? Как перец. — Он протянул грязную руку: — Дай еще.

Эверард заколебался.

— Ну же! — прорычал Тохтай.

Патрульный покачал головой.

— Я же говорил, для монголов это питье слишком крепкое.

— Что? Смотри у меня, бледнорожее турецкое отродье…

— Ладно, ты сам этого хотел. Я честно предупредил, твои люди свидетели, завтра тебе будет плохо.

Тохтай жадно отхлебнул из фляги, рыгнул и вернул ее обратно.

— Ерунда! Это я просто с непривычки… Пей!

Эверард не торопился, и Тохтай стал терять терпение:

— Поскорей там! Нет, давай сюда другую фляжку.

— Ну ладно. Ты здесь начальник. Но я прошу, не тягайся со мной. Ты не выдержишь.

— Это я-то не выдержу? Да я в Каракоруме перепил двадцатерых! И не каких-нибудь там китаез, а истинных монголов… — Тохтай влил в себя еще пару унций.

Эверард осторожно потягивал виски. Слегка жгло в горле, но голова оставалась ясной — слишком велико было нервное напряжение. Внезапно его осенило.

— Холодная сегодня ночь, — сказал он, протягивая флягу ближнему караульному. — Выпейте по глотку, ребята, согрейтесь.

Слегка опьяневший Тохтай поднял голову.

— Это ведь хорошее питье, — возразил он. — Слишком хорошее для… — Опомнившись, он проглотил конец фразы. Какой бы деспотичной и жестокой ни была Монгольская империя, ее командиры всегда делились добычей со своими подчиненными.

Обиженно покосившись на нойона, караульный схватил флягу и поднес ее к губам.

— Эй, поосторожнее, — предупредил Эверард. — Оно крепкое.

— Кому крепкое, мне? — Тохтай сделал еще несколько глотков и погрозил пальцем. — Трезв, как бонза. Плохо быть монголом. Сколько ни пей, все равно не опьянеешь.

— Ты это жалуешься или хвастаешь? — спросил Эверард.

Отдышавшись, первый караульный передал виски своему товарищу и, вернувшись на место, вытянулся по стойке «смирно». Тохтай тем временем снова приложился к фляге.

— А-а-а-а-х! — выдохнул он, вытаращив глаза. — Хорошо! Ну ладно, пора спать. Эй, вы там, отдайте ему питье!

Кое-как справившись с волнением, Эверард насмешливо бросил:

— Спасибо, я, пожалуй, выпью еще. А тебе больше нельзя — хорошо, что ты это понял.

— Ч-чего? — уставился на него Тохтай. — Да я… Для монгола все это — тьфу! — И он шумно забулькал.

Другой флягой снова завладел первый караульный; воспользовавшись моментом, он еще раз торопливо отхлебнул из нее.

Эверард перевел дух. Его идея могла сработать. Могла.

Тохтай привык к попойкам. И ему, и его людям наверняка были нипочем и кумыс, и вино, и эль, и медовуха, и квас, и то кислое пиво, которое здесь называли рисовым вином, — в общем, любые напитки того времени. Они прекрасно знали, когда им нужно остановиться, пожелать остальным доброй ночи и направиться прямиком в постель. А дело в том, что простым сбраживанием невозможно получить напиток крепче 24 градусов — продукты брожения останавливают процесс. В большинстве же напитков тринадцатого века содержание алкоголя едва ли превышало пять процентов, и вдобавок все они изобиловали питательными веществами.

Шотландское виски — совсем другое дело. Если пить его как пиво (и даже как вино), жди неприятностей. Сначала, незаметно для себя, перестаешь что-либо соображать, а вскоре вообще лишаешься сознания.

Эверард потянулся к караульному за флягой:

— Отдай! А то все выпьешь!

Воин ухмыльнулся, глотнул еще разок и передал флягу товарищу. Эверард поднялся на ноги и стал униженно выпрашивать ее. Караульный пихнул его в живот, и патрульный упал навзничь. Монголы так и повалились друг на друга от хохота. Такую удачную шутку стоило отметить.

Только Эверард увидел, как отключился Тохтай. Сидевший с поджатыми ногами нойон просто откинулся назад. В этот момент костер вспыхнул ярче и осветил его глупую ухмылку. Эверард припал к земле.

Через несколько минут свалился один из караульных. Он зашатался, опустился на четвереньки и изверг из себя обед. Другой повернулся к нему и заморгал, нашаривая саблю.

— Ч-что такое? — выдохнул он. — Ч-что ты дал нам? Яд?

Эверард вскочил.

Он перепрыгнул через костер и, прежде чем монгол успел среагировать, бросился к Тохтаю. С громким криком караульный заковылял к нему. Эверард нашарил саблю Тохтая и выхватил ее из ножен. Воин замахнулся на него своим клинком, но Эверард не хотел убивать практически беспомощного человека. Подскочив вплотную к нему, он выбил саблю у него из рук и ударил монгола кулаком в живот. Тот упал на колени, его вырвало, и он тут же заснул.

Эверард бросился прочь. В темноте, окликая друг друга, зашевелились монголы. Он услышал стук копыт — один из дозорных спешил узнать, в чем дело. Кто-то выхватил из едва теплившегося костра ветку и принялся размахивать ею, пока она не вспыхнула. Эверард распростерся на земле. Мимо куста, за которым он спрятался, пробежал воин. Патрульный скользнул в темноту. Позади раздался пронзительный вопль, а затем — пулеметная очередь проклятий: кто-то обнаружил нойона.

Эверард вскочил и пустился бежать туда, где под охраной паслись стреноженные лошади. На раскинувшейся под колючими звездами серо-белой равнине они выглядели темным пятном. Навстречу Эверарду галопом понесся один из дозорных.

— В чем дело? — раздался его крик.

— Нападение на лагерь! — гаркнул в ответ патрульный. Ему нужно было выиграть время, чтобы всадник не выстрелил, а подъехал поближе. Он пригнулся, и монгол увидел только какую-то сгорбленную, закутанную в плащ фигуру. Подняв облако пыли, он осадил лошадь. Эверард прыгнул вперед.

Прежде чем его узнали, он успел схватить лошадь под уздцы. Дозорный вскрикнул и, выхватив саблю, рубанул сверху вниз. Но Эверард находился слева от него и легко отразил неуклюжий удар. Его ответный выпад достиг цели — он почувствовал, как лезвие вошло в мышцу. Испуганная лошадь встала на дыбы. Вылетев из седла, всадник покатился по земле, но все-таки поднялся, пошатываясь и рыча от боли. Эверард тем временем успел вдеть ногу в круглое стремя. Монгол заковылял к нему. Кровь, струившаяся из раны в ноге, при свете звезд казалась черной. Эверард вскочил на лошадь, ударил ее саблей плашмя по крупу и направился к табуну. Наперерез ему устремился другой всадник. Эверард пригнулся — мгновение спустя над ним прожужжала стрела. Угнанная лошадь забилась под незнакомым седоком, и на то, чтобы справиться с ней, у Эверарда ушла почти минута. Догнав его и схватившись врукопашную, лучник запросто мог бы взять над ним верх, но он, стреляя на ходу, по привычке проскакал мимо, так ни разу и не попав из-за темноты. Прежде чем монгол смог развернуться, Эверард скрылся в ночи.

Размотав с седельной луки аркан, патрульный ворвался в испуганный табун. Он набросил веревку на ближайшую лошадь, которая, на его счастье, оказалась смирной; наклонившись, Эверард саблей разрубил путы и поскакал прочь, ведя ее в поводу. Проехав через табун, он двинулся на север.

«Конная погоня, долгая погоня, — ни с того ни с сего забормотал он про себя. — Если не сбить их со следа, меня обязательно догонят. Что ж, насколько я помню географию, к северо-западу отсюда должны быть отложения застывшей лавы».

Он оглянулся. Пока его никто не преследовал. Конечно, им понадобится какое-то время, чтобы организоваться. Однако…

Над ним сверкнули узкие молнии. Позади загремел расколотый ими воздух. Его забил озноб — но не от ночного холода. Погонять лошадь он перестал: теперь можно было не торопиться. Все это означало, что Мэнс Эверард…

…вернулся к темпороллеру и отправился на юг в пространстве и назад во времени — именно в эту точку.

Чисто сработано, подумал он. Правда, в Патруле подобная помощь самому себе не приветствовалась. Слишком большой риск возникновения замкнутой причинно-следственной цепи, когда прошлое и будущее меняются местами.

«Но сейчас все сойдет мне с рук. Даже выговора не объявят. Потому что я спасаю Джо Сандоваля, а не себя. Я уже освободился. От погони я могу отделаться в горах, которые я знаю, а монголы — нет. Прыжок во времени — только для спасения друга.

А кроме того (к сердцу подступила горечь), все наше задание — не что иное, как попытка будущего вернуться назад и сотворить собственное прошлое. Если бы не мы, монголы вполне могли завладеть Америкой, и тогда никого из нас никогда бы не существовало».

Огромное черное небо было ясным: редко увидишь столько звезд. Над заиндевевшей землей сверкала Большая Медведица, в тишине звонко стучали копыта. Никогда еще Эверарду не было так одиноко.

— А что я делаю там, в лагере? — спросил он вслух. Ответ пришел к нему тут же, и он немного успокоился.

Подчинившись ритму скачки, он одолевал милю за милей. Он хотел поскорее покончить с этим делом. Но то, что ему предстояло, оказалось не таким отвратительным, как он опасался.

Тохтай и Ли Тай-цзун никогда не вернулись домой. Но не потому, что погибли в море или в лесах. Просто с небес спустился колдун и перебил молниями всех лошадей, а потом разбил и сжег корабли в устье реки. Ни один китайский моряк не осмелится плавать в этих коварных морях на неуклюжих судах, которые можно построить здесь. Ни один монгол и не подумает возвращаться домой пешком. Вероятно, так все и было. Экспедиция осталась в Америке, ее участники взяли себе в жены индианок и прожили здесь до конца своих дней. Племена чинуков, тлинкитов, нутка (весь здешний потлач)[14] с их большими морскими каноэ, вигвамами и медными изделиями, мехами и одеждой, а также с их высокомерием… Что ж, и монгольский нойон, и даже ученый конфуцианец могли прожить куда менее счастливую и полезную жизнь, чем та, что привела к появлению такого народа.

Эверард кивнул — об этом хватит. С крушением кровожадных замыслов Тохтая смириться было куда легче, чем с истинным обликом Патруля, который был для него семьей, родиной и смыслом жизни. А далекие супермены оказались в конце концов не такими уж идеалистами. Они вовсе не охраняли «божественно упорядоченный» ход событий, который породил их самих. Тут и там они вмешивались в историю, создавая собственное прошлое… Можешь не спрашивать, существовала ли хоть когда-нибудь «изначальная» картина исторических событий. И не задумывайся об этом. Взгляни на извилистую дорогу, которой пришлось идти человечеству, и скажи себе, что если кое-где она и оставляет желать лучшего, то некоторые ее участки могли быть гораздо хуже.

— Пусть крупье — мошенник, — сказал Эверард вслух, — но это единственная игра в городе.

В тишине белой от инея гигантской равнины его голос прозвучал так громко, что он не произнес больше ни слова. Он прикрикнул на лошадь, и та помчала его на север.