Самый младший лейтенант. Корректировщик истории Валин Юрий
– Это ты непосредственно каждой вше будешь сообщать? Качайся, шланг гофрированный, пока я сама тебя не побрила…
Шинель, шапка-ушанка, гимнастерка с новенькими погонами. Погоны только младшему лейтенанту Землякову полагались – он москвич, в ногу с нововведениями формы одежды идет. Остальные еще устаревшие петлицы таскают. Галифе, нижнее белье. Кальсоны и рубашку Женька уже двое суток обнашивал, для убедительности и натурального запаха. Ремень с кобурой, полевая сумка, документы – все уже упаковано. Пистолет, срезанные с формы пуговицы, крючки, даже скрепки с документов – все пойдет отдельно. Металл переносит Прыжок скверно, может и неприятный эффект дать – раскалиться и вещи прожечь. Потому и пистолетные обоймы пусты. Патроны брать опасно. Могут вспыхнуть или «протухнуть», как выражается Катрин.
Утро выдалось холодным. Женька смотрел на улицу – за прутьями решетки и громоздящимися друг на друге столами (так и не хватило времени их убрать) шел снег.
В дверь кратко стукнули, заглянула Катрин.
– Мандражируешь? Естественное состояние. Ничего, сейчас отпустит.
– Да я ничего. С праздником вас, товарищ старший сержант.
– А, да я такие глупости не отмечаю. Я воинствующая мужская шовинистка. Но все равно спасибо, – Катрин усмехнулась. – Ты очки нацепи. В роль входи. В последний момент окуляры упакуем.
Женька надел очки с простыми стеклами. Окуляры круглые, прямо из кинокомедии в стиле ретро. Комендантские от смеха подохнут, углядев такой оптический прибор. Впрочем, в столовую сегодня все равно не идти. Желудок должен быть пуст, иначе после Прыжка тошнота и прочие неприятные ощущения обеспечены.
– Ничего, – сказала Катрин, прислоняясь плечом к косяку двери. – Все будет нормально. Очки тебе, кстати, идут. Весьма романтичный юноша.
– Вы тоже ничего, – пробормотал Женька.
На наставнице была распоясанная гимнастерка и сапоги в диковинном сочетании с черными джинсами.
– Сейчас галифе натяну. Я домой бегала. У меня там одинокий кактус, полила на всякий случай, – объяснила Катрин.
Женька знал, что она снимает квартиру где-то на Якиманке. Непонятно только зачем – почти все время проводит в Отделе. Впрочем, сержантша могла себе позволить некоторую экстравагантность. Например, насчет той же формы одежды – прямым матом начальника послала, когда завели дискуссию, что должна носить хорошенькая штабная переводчица – юбку или мужиковатые галифе? Победила, понятно, мужская форма одежды. Кстати, переводчицей Мезина была неподдельной – английский знала как родной. Так, по крайней мере, обмолвился Сан Саныч. Неясно, на кой черт нужна переводчица с английского в действующей армии, но решили в случае вопросов напирать на планировавшийся приезд делегации союзников. Женька уже понял, что командный состав группы не в последнюю очередь надеется на наглость и импровизацию.
Катрин вытащила из кармана джинсов мобильник:
– Бушлат накинь да выйди на свежий воздух, позвони.
– Кому?
– Дурак, что ли? Маме позвони. Только не болтай лишнего.
– Понял.
– И отцу позвони, – уже вслед сказала наставница. – Он у тебя вроде из отставных?
Мама огорчилась, что в выходные встретиться не получится. Женька сказал, что в караул заступает, на охрану архива. Пообещал сквозняков избегать. Ирэн звонку вроде бы искренне обрадовалась, даже не обиделась, когда расспросы оборвал. Вообще, почему-то было приятно слышать девичий щебет.
Поколебавшись, Женька набрал номер отца.
– Да. Слушаю, – голос у отца не изменился, все тот же резкий, пугающий.
– Пап, это я. Вот случай выдался, «трубу» на пару минут дали.
Пауза едва уловимая, и на полтона ниже:
– Ну как ты там, Жень?
– Нормально, в курс дела вошел. Народ здесь адекватный. Работа творческая.
– Мама мне говорила. Начальник у тебя демократ. Повезло.
– Это точно. Сейчас новый этап начинаем.
Пауза.
– Командировка, что ли?
– Да тут близко, в музей. Вроде как в Кубинку.
– Удачи. Жень, ты звони по возможности.
– Конечно. Только ты сам понимаешь… армия.
– Понимаю. Не расслабляйся, служи.
Вещмешки упаковывали на столе. Женькин был самый легкий. Капитан понесет спецоборудование, Екатерина – железки и оружие. Содержимое вещмешков уже тщательно запаяно в какой-то немыслимо хитрый пластик.
– Так, к аттракциону практически готовы, – отрапортовала Катрин.
– Без азарта, – хмуро попросил майор. – Давайте сюда части тела.
– С младшего лейтенанта Землякова начнем, – предложила сержантша. – А то он сейчас в обморок хлопнется.
В обморок падать Женька не собирался, но смотреть на блестящий шприц-пистолет не хотелось.
– Больно не будет, – пообещал майор как маленькому.
Пахнуло спиртом, коротко щелкнуло – левую руку охватило короткое онемение. Женька глянул на красное пятнышко у локтя, – чип-маяк уже под кожей, – теперь выдернуть военнослужащего назад смогут и в бессознательном состоянии. Хотя лучше в сознании – точность возвращения на порядок выше.
– Группа, вы готовитесь? – в комнату заглянул компьютерный старлей Шурик.
– Иди-иди, гений гигабайт, – сказал капитан. – Сейчас штаны подтянем и явимся.
– Между прочим, действительно сползают, – озабоченно заметила Катрин. – Всю торжественность момента портят.
– Может, все-таки юбку принести? – ехидно поинтересовался Варшавин. – Ведь есть в том предмете туалета свои достоинства.
– Согласна. Только тогда нам всем троим юбки несите.
Экранированные стены подвала. Площадка, выкрашенная в желтый цвет, невысокий контур ограждения. Полупустой вещмешок болтается на плече, шинель перекинута через руку. Натуральный дезертир с фальшивыми офицерскими погонами.
– Женя, ноги держи расслабленными, толчок будет…
Глава 2
8 марта 1943 года.
625-й день войны
25-я гвардейская сд при поддержке 179-й отдельной танковой бригады пятые сутки сдерживает атаки частей 48-го немецкого корпуса на рубеже Тарановка – Змиев. Западнее танковый корпус СС прорвал фронт. Дивизия «Лейбштандарт Адольф Гитлер» вошла в прорыв и стремительно движется вдоль Полтавского шоссе к Люботину.
7 часов 45 минут.
Два километра севернее села Артюховка
Громыхало. Все небо громыхало. Сотрясались низкие серые тучи, судорожно вздыхала опушка соснового леса. Порой разрывы слышались особенно четко, Женька сгибался, едва не стукаясь подбородком о колени. Сидеть было сыро – сдуру первым делом нацепил шинель, теперь, скорчившись, даже затянуть брючный ремень не удавалось.
– Черт его знает, – бормотал капитан Варварин, спешно вшивая крючок в ворот гимнастерки, – лес здесь какой-то чахлый. Изменилось все.
– Да хрен с ним, – Катрин надорвала зубами драгоценную упаковку нанопленки, вытряхнула на расстеленную шинель кобуры с пистолетами, портупеи и фляги. – Главное, к немцам не плюхнулись. А лес – его тут много в шестидесятые насажали, в годы мрачного москальского засилья. Ты его в «нуле» разросшимся видел, облагороженным.
– Вдоль опушки двинем, там болотце должно быть, сориентируемся. Евгений, хватит сутулиться, – сказал капитан, обрывая нитку. – Ты теперь офицер, хоть и младший. Проявляй ответственность, веди наблюдение. А то застукают нас тут в неглиже, стыда не оберешься. И спокойнее, спокойнее. Далеко снаряды ложатся, не зацепят.
– Понял, – Женька выбрался из ложбинки, замер, стоя на коленях. Что тут наблюдать? Впереди виднелся невысокий, прозрачный осинник. Налево – тропка вдоль сосняка. Островки подтаявшего тяжелого снега, разбухшая земля, на тропинке видны оплывшие отпечатки подошв. Пробежали здесь несколько человек, возможно, и сегодня это случилось. Больше никаких следов человеческого присутствия. Кроме угрожающего гула со всех сторон. Неужели все вокруг обстреливают? Может, в лесу немцы накапливаются? Прямо здесь, за спиной?
– Женька, шинель давай. Фурнитуру прилеплю.
Без шинели стало вовсе холодно. Женька сидел на корточках, ежась, смотрел на мертвый осинник. Стыли промокшие колени. За спиной шепотом материлась сержантша, орудовала иглой. Капитан уже перестал казаться островком снега – накинул поверх исподнего гимнастерку.
– Катя, в темпе, в темпе.
– Ладно, потом по-настоящему прилеплю. Наряжайся, Земляков…
Бежали вдоль островков снега. Мягкая хвоя пружинила под ногами, иногда подошвы сапог предательски скользили по размокшей земле. Капитан двигался первым, вещмешок скакал по его бурой спине. Неудобная вещь. Женька нес свой в руке – из-за легкости поклажа сваливалась с плеча. Кобура пистолета похлопывала по боку. Чувство нереальности происходящего лишь усиливалось. Группа двигалась прямо к охающим вздохам разрывов. Женька чувствовал, как внутри нарастает чувство протеста – зачем туда? Зачем вообще все это придумали? За спиной чуть слышно топали сапоги сержантши. Конвой, да? А ведь не имели вы права. Не имели…
Тропинка начала забирать вправо, капитан на миг приостановился:
– Срежем, а, Кать?
– Давай, там вроде повыше, осмотримся.
Промоина, полная серого снега, несколько деревьев. Яма, вокруг вывернутый желтоватый песок. Воронка? Щепа, скрюченная проволока, невнятное смятое железо – кое-где на нем еще заметны чешуйки защитной краски. Что-то серое, распластанное. Стертый каблук с налипшими сосновыми иглами. Женька шарахнулся.
– Спокойно! – Сержантская рука крепко приложила между лопаток, заставила скакнуть через обломанные ветви.
– Там мертвый! Убитый!
– Спокойно. Насмотришься еще.
Между крайних деревьев тянулись ямки – неглубокие – несколько лопат желтого мокрого песка, выброшенных поверх хвои. Впереди широкая ложбина: разбросанные воронки, россыпи песка и земли, торчали из-под снега бурые колючки репейника. Дальше по гребню виднелся покосившийся плетень, еще что-то оплывшее, разрушенное.
Капитан рассматривал безлюдный гребень. Женька прижался к стволу сосны. Легкие жгло от бега, из-под шапки тек пот, но вместе с тем и холодом пробирало. Господи, сыро-то здесь как! Наверняка прохватит. Пневмония, она ведь…
На пологом спуске неожиданно вспух черный куст взрыва. С опозданием донесся свист, глухой грохот. Женька плотнее прижался к слабо пахнущему смолой стволу. Вот теперь начало колотить по-настоящему. Даже колени дергались.
– Кать, ты где шныряешь? – не оглядываясь, спросил капитан.
– Вот, шанцевый инструмент раздобыла, – Катерина присела рядом. В ее руках была саперная лопатка с ободранным, размочаленным черенком.
– Ну и на кой черт тебе оно нужно?
– Да так, руки занять, – довольно злобно объяснила Катрин.
– Брось. Не те сейчас правила. Парня успокой, и жучим дальше. Лог неприятный, но обходить его вообще непонятно как.
Катрин подняла глаза на подопечного. Женька вгляделся в живые, чуждые серому мартовскому небу изумруды и пробормотал:
– Мне не по себе, товарищ старший сержант.
– Еще бы. Вполне тебя понимаю. Самой неуютно. Особенно без оружия, – Катрин сердито пощупала локтем кобуру с пустым пистолетом. – Херня какая-то, а не ситуация. Вроде принудительного стриптиза. Но пока альтернативы нет. Слушай, студент-переводчик, ты только не отстраняйся от происходящего. Все это всерьез. По-настоящему. Работать нужно. Так что пулям кланяйся и попу береги. Давай лопатку в порядок приведем – все-таки инструмент.
Она скребла куском железки разлохмаченную рукоять лопатки, Женька как мог помогал, отковыривал щепочки. Предавались этому творческому занятию минуты две, пока капитан не поинтересовался:
– Ну, отполировали орудие производства?
– Да, можно лапами браться, – Катрин критически осмотрела шанцевый инструмент. – Что там с обстановкой?
– Серая обстановка, без оптики не разглядишь, – буркнул Варварин. – Если вы успокоились, давайте перебираться ближе к селу. Что-то там оживление назревает.
Женька с ужасом расслышал прерывистый треск – за скатом работали пулеметы. За гулом канонады потрескивание казалось комариным, несерьезным, но ведь это же по людям палят!
– Да соберись же ты, – спокойно сказала Катрин. – Война, люди бой ведут. Ты чего-то другого ожидал? Держи вот – если по нам стучать начнут, ползи, макушку прикрывай. В тебе мозги – самое ценное.
Женька машинально сжал изуродованную рукоять лопатки.
– Вообще-то нам только до подошвы ската добраться, дальше само пойдет, – сказал капитан. – И вообще, нечего рассиживаться. Врозь идем. Если стреляют, то следуем перебежками. Уловил, Земляков?
– Так точно, – пробормотал Женька, чувствуя, как сводит промокшие ноги.
Бежали. Женька оказался справа, прыгал через репейники и заснеженные ямы, сжимал изо всей силы глупую лопатку. Полы шинели путались в ногах, мешали бежать. Склон приближался медленно, ложбина отсюда казалась чудовищно широкой. Громыхнул на склоне разрыв, Женька упал, увидел, что остальные бегут, кинулся догонять. Остаться одному было невыносимо страшно.
Теперь бежали вверх. Склон разбух от стаявшего снега, на сапоги липла грязь. Все оскальзывались, Катрин грубо и коротко выругалась.
Наверху, у плетня стукнул выстрел. Визгливо закричали:
– Стой, стрелять буду!
– Я те, б…, выстрелю! – немедленно заорал капитан. – Не видишь, что свои? Тетеря слепая, твою…
Из окопа, вырытого в пяти шагах от плетня, смотрели двое бойцов.
– Что ж вы, сучьи дети… – капитан, уперся руками в колени и принялся, отдуваясь, распекать сидящих в «секрете».
Они были грязные. Женька понимал, что иначе и быть не может, но они были очень грязные. Красноармейцы. Темные, закопченные лица, все в серых потеках грязи. Оба без касок, у одного уши ушанки завязаны на затылке, у другого лопоухо торчат. Щетинистый подбородок, весь в каких-то болячках, черная тряпка на запястье.
– Товарищ капитан, может, пойдем? – Катрин, не глядя на бойцов, отряхивала полы шинели. – Сколько можно?
Женька слегка оторопел – совершенно не предполагал, что товарищ старший сержант способна таким подмурлыкивающим тоном изъясняться. Прямо дева истинная, жеманная.
– Сейчас идем, Катенька, – поспешно заверил Варварин. – Видите, как получилось: и машину потеряли, и заплутали немножко. Срезали, что называется. Одну секундочку. Боец, где штаб батальона?
Автоматчик вывел наверх, мимо развалин хаты и остатков сада, показал направление. Группа «К» зашагала вдоль разбитой гусеницами дороги. Навстречу протащилась повозка. Пожилой солдат озабоченно подгонял измученных лошадок, но на Катрин все-таки оглянулся.
– Блин, вот ненавижу я таким чудом в перьях быть, – уныло пробурчала Мезина.
– Не нуди. По графику идем, – заметил капитан, вглядываясь вперед. – Сейчас легализуемся, и дело в шляпе. Приведите себя в порядок. Лопатку идиотскую выкиньте. И вообще, Земляков, где твои окуляры? Прими интеллигентно-отстраненный вид, а то трясешься, как кролик.
Женька нацепил очки. Катрин забрала лопатку, повертела и не без сожаления метнула в сторону покосившегося сарая. Шанцевый инструмент с хрустом засел в доске перекошенной двери.
– Катерина, что за фокусы?! – злобно поинтересовался Варварин. – Не в цирке.
– Я машинально, – оправдалась наставница и подмигнула Женьке.
Мимо проползла полуторка. Кто-то из троих сидящих в кузове выдал неприличный комментарий по адресу видной девушки. Катрин не замедлила обернуться вслед:
– Кабаны неровно скопленные, вашу…!
– Екатерина Георгиевна, ты заткнешься? – процедил сквозь зубы Варварин.
– Виновата. Акклиматизируюсь.
Штаб бригады оказался на опушке леса. У большой полуразвалившейся хаты стояла единственная машина – до изумления заляпанный изнутри и снаружи «Виллис». Женьке приказали ждать рядом с сараем. Вокруг торчали остатки развороченного фруктового садика, сплошная грязь с вмятыми черепками глиняных глечиков и раздробленными досками. У перевернутой собачьей будки сиротливо валялась веревка с пустым ошейником. Народу вокруг было мало, только в погреб тянулись провода, там кто-то орал, добиваясь от «Четвертого» ответа. Торчал у хаты часовой с автоматом на шее, поглядывал на чужого очкастого лейтенантика. Изредка пробегали связные. Ближе к лесу из замаскированного срубленными сосновыми лапами окопа торчал ствол зенитного пулемета. Расчета видно не было, лишь дальше, среди деревьев, виднелось что-то бронированное, подмявшее молодые сосенки. Там кто-то возился, стучал металлом.
Женька сидел на низкой жерди, просматривал письмо на немецком, прижав листок к толстому словарю. Приказано было изображать деловой вид.
«Дорогой Пауль, вчера получила от тебя открытку. Рада, что ужасная русская зима наконец заканчивается…
…воздушные тревоги, хотела бы я знать, когда они кончатся. Наше ПВО…»
Сосредоточиться было трудно, рукописные строки сливались перед глазами. Капитан Варварин уже больше часа находился в штабе. Возможно, там что-то пошло не по плану. Катрин сказала, что «будет рядом», и исчезла.
Страх терзал фальшивого младшего лейтенанта Землякова. Придут сейчас, арестуют. И дальше по законам военного времени… Вот у той сосны. Или в СМЕРШ передадут, для допросов с пристрастием. Нет, СМЕРШа еще нет, – только через месяц приказ о его создании появится. Но все равно. Кажется, гул боя усилился – это за рекой. Но все равно рядом. Нельзя же так. Бросили, да?!
В небе загудело. Женька задрал голову. Из-за леса вынырнули черточки самолетов.
– Воздух!!!
Мгновенно все пришло в движение. Откуда-то вынырнули бойцы в телогрейках, с разбегу прыгнули в пулеметное гнездо. Метнулись прочь связисты, ошалело завизжала катушка с проводом. Из хаты выбежали несколько командиров, задрали головы…
Рассыпавшаяся группа пикировщиков целеустремленно перестраивалась, уходила на юг. Выше промелькнули маленькие истребители.
– Не к нам. От Мерефы возвращаются, – отчетливо сказал стоящий на низеньком крыльце полковник.
Все занялись своими делами, только Женька продолжал неуклюже пихать словарь в полевую сумку. От хаты не торопясь подошел Варварин:
– Погружаешься в реалии, Земляков? А где наша драгоценная амазонка?
Катрин, придерживая шапку-ушанку, появилась из-за штабной хаты. В руках почему-то тарелка, шинель некрасиво перекошена.
– Ну и где гуляем? – поинтересовался Варварин.
– Тут рядом комендантский взвод окопался. Знакомилась. Вы угощайтесь…
На тарелке лежало штук шесть мятых моченых яблок.
– А не пронесет? – озабоченно спросил Варварин, но яблоко взял. – Я вообще-то принял грамм сто за знакомство. Закусить имеет смысл.
– Ну и как тут дела? Сработаемся? – Катрин вгрызлась в мягкий яблочный бок, сплюнула косточки.
– Чего нам не сработаться? Наше Управление авторитет имеет, – капитан откусил от яблока. – Важность задачи, поставленной штабом армии нашей группе, осознана. Правда, комбриг беспокоится о нашей безопасности.
– Это хорошо, – одобрила Катрин. – Люблю, когда обо мне беспокоятся. Об обстановке можно подетальнее?
– Обстановка так себе. В смысле, мы здесь на законных основаниях, это сомнению не подвергается. Мой коллега-особист погиб четвертого числа. Тут тоже расхождений нет. Следовательно, и осложнений с нами не возникнет. Все по плану. Но вот со связью у комбрига плохо. Со штабом армии радиосвязи нет, сносятся только через порученцев. Бригада истощена, ведет бои на пределе. Горючего еще хватает, но восстанавливать машины не успевают. Разбомбили мастерские, от техников рожки да ножки остались. И главное, связь. Боюсь, не успеем мы к месту действия.
– Если в «нуле» успели, почему здесь не успеем? – Катрин сунула тарелку Женьке. – Жри давай, Земляков. Здесь перебирать харчами не приходится.
Женька осторожно жевал кисло-сладкую мякоть. Руки грязные, на тарелке зола какая-то, но почему-то вкусно. Обалденно вкусно, если честно. А не ел всего-то со вчерашнего вечера.
Старшие разговаривали о ближайших планах. Женька слушал вполуха, разжевывая вкусную косточку. И так понятно – ночь здесь придется переждать. На следующий день бригада непременно получит приказ отходить к городу. Все ясно. В «кальке» чувствуешь себя чуть-чуть богом. В смысле – провидцем и оракулом. Тайным.
– …Патроны – это хорошо, – обрадовался Варварин. – А то и вправду как голый. И в штабе просить неловко.
Катрин выгребала из кармана шинели пистолетные патроны. Принялись набивать обоймы.
– А упаковка-то наша вполне ничего, – заметил капитан. – Оправдывают себя современные технологии.
– От кобуры горелым несет, – пробурчала Катрин. – Надо бы стволы почистить.
– Вот и займитесь, – Варварин махнул рукой куда-то в направлении ближних хат. – В третьей или четвертой халупе место имеется. Вы пока устраивайтесь, обживайтесь, начштаба насчет вас приказ отдал. Через час батальон бригады к реке выдвинется, под ногами лучше не мешаться. Жень, к тебе ПНШ-2[9] подойдет. Они вчера вечером документы взяли, посмотришь. Для разминки.
14.25. Хутор в 2 км северо-западнее дороги на Безлюдовку
На грохот Женька внимания больше не обращал. Разбирался с документами. Несколько солдатских книжек, записная книжка. В принципе, ничего сложного и интересного – обер-фельдфебель из Берлина. Но ведь подлинные бумаги. С запахом. Вчера Макс Кренн был жив, сегодня… Письмо получил 5-го числа. Хорошо работает у немцев полевая почта.
«Дорогой Макс, была счастлива получить твое письмо. Надеюсь, погода у вас скоро улучшится…»
ПНШ-2 – невысокий чернявый старлей, сначала вертелся рядом, мешал. Потом с Катрин принялся любезничать. Действительно, наставница как отвлекающий фактор выше всяких похвал. Недаром в Отделе ее так ценят. У беды глаза зеленые, не простят, не пощадят. Хм…
«…Вчера была на Потсдамер-Плац, видела Эмму. У бедняжки неприятности с мужем. Он был во Франции и…»
Громыхнуло близко, с низкого потолка посыпалась известь и глина. Женька принялся машинально выскребать из-за шиворота мусор.
– Земляков, ты бы пригибался для порядка, что ли, – весело посоветовала Катрин.
– Угу, сейчас-сейчас, – пообещал Женька.
«… и этот обманщик ей прямо в глаза заявляет, что он совершенно невиновен…»
– Так вы прямо из Москвы? – восхищался старлей. – Как там?
– Столица, она и есть столица. Живет, работает. Метро, Большой театр – все на месте. Стараемся фронту помогать чем можем.
– Да, служба у вас ответственная. Вот сразу в грязь к нам, под снаряды и мины, – старший лейтенант откровенно любовался профилем столичной гостьи.
Понять танкиста было можно. Сияла младший лейтенант: в меру загоревшая, относительно чистенькая, короткие пряди прически отливают золотом, челочку заколка-невидимка по-домашнему придерживает. О глазищах можно и не упоминать. Ангел, малость с ростом промахнувшийся. Женька и сам засмотрелся.
– Земляков, ну что там в документах важного? – немедленно осведомился ангел.
– Шестая танковая дивизия. В основном из Берлина и Гамбурга… Судя по письмам, боевой дух высокий.
– Это мы и так знаем, – вздохнул старший лейтенант. – Прут, будто медом им намазано. И танков много. Ну ничего, мы тут надежно держимся. Вот в наступление перейдем, тогда посмотрим, у кого дух тверже… Неразбериха у нас, да, Катя?
– Да брось ты. Я хоть и штабная, но на фронте бываю. Изредка. И на передовой в том числе.
Старший лейтенант глянул на одинокую медаль «За боевые заслуги», виднеющуюся под расстегнутой шинелью гостьи.
– Понимаю, у вас задания… специфические.
– Да какие там «специфические» у переводчицы? Это так получила – по совокупности ратного труда, – с досадой пояснила Катрин. – Вот за Севастополь так мне ничем и не отметили.
– О, и там приходилось бывать?
– Можно сказать, до самого последнего дня. Жаркий полуостров Крым…
В дверь загрохотали:
– Товстарлейтенант – к комбригу!
Начальник разведки выскочил, на ходу пообещав вечером заглянуть.
Женька дочитал документы. Екатерина сидела мрачная.
– Куда бумаги девать? – поинтересовался Женька.
– Солдатские книжки оставь старлею. Письма в печку, на растопку.
Письма в щелястую дверцу Женька запихал, подтолкнул лучиной. Из прогоревшей печки почему-то пахло печеным луком.
– Кать, у меня два вопроса. Можно? – Женька поворочал лучинкой в золе.
– Валяй, только не пыли. Лучше полено подсунь, а то совсем погаснет.
– Товарищ Мезина, а нас кормить будут?
– Особо губы не раскатывай, но забыть не забудут. Мы гости из штаба армии, да и товарищ капитан напомнит. Он уже вписался. Ты, кстати, меня официально и на «вы» не величай. Здесь неестественно звучит. Что еще?
– А вы… ты чего злая? Не так что-то идет?
– Все так. Просто не люблю я взгляды… собачьи.
– Э… не понял.
– Что тут понимать?! Нормальному парню на фронте чего хочется? Женской ласки, как ты правильно догадался, чуткий товарищ Земляков. И смотрят. Еще хорошо, что сейчас бригада в деле, а то отбою от кавалеров не было бы. Да я их понимаю, осуждать и не думаю. Только утомляет, – Екатерина передернула плечами. – Я к таким вещам остро чувствительная. А тут еще эта цацка, – наставница стукнула ногтем по медали. – Знаешь, как сию регалию, сияющую на женщине, интерпретируют? Медаль «За половые потуги».
– Ну… дикость так говорить, – промямлил Женька.
Катрин фыркнула:
– А война, по-твоему, что такое? Дикость и есть. Дикость, когда в тебя стреляют и убить норовят. А чуть с этим отлегло, так еще противнее. Ненавижу я из себя лощеную б… изображать. Уж к делу бы быстрее.
За выбитым оконцем загрохотали двигатели – мимо хаты прошли «тридцатьчетверки». Совсем не такие, какие Женька в Кубинке видел. Ободранные, в неровных швах сварки, с искореженными крыльями. Земляной пол вздрагивал под ногами.
– К Соколову двинулись, – машинально пробормотала Катрин. – На слабый лед не сунутся – капитан наш наверняка намекнул, что не стоит рисковать. Ладно, ты займись словарем, а я пройдусь, насчет обеда прощупаю.
Сидел Женька со словарем, чувствовал себя дураком. Звуки боя усилились, вовсю стрекотали пулеметы, глухо бухали танковые пушки – 179-я бригада пыталась поддержать отбивающуюся на южном берегу Мжи роту чехословацких стрелков. Усилил огонь гаубичный дивизион – значит, немцы уже прорвались к церкви.
Несколько ответных снарядов разорвалось на окраине хуторка. Женька, оставив стратегические размышления, свалился под стену. Слышно было, как осыпаются срубленные осколками ветви в садике.
В хату ввалились несколько человек.
– Вот, блин, и внутрь натрусило, – Катрин заглянула в котелок. – Евгений, ты горох с песком любишь?
– Катенька, вы только подождите, мы живо все организуем, – сказал, отряхиваясь, крупный импозантный капитан. – У нас полно трофейных продуктов. Даже голландский сыр имеется. Вы любите сыр, Катенька?
– Обожаю. Особенно с белым калифорнийским вином, – сдержанно пробурчала Мезина.
Звеня ложками, выковыривали из котелка гороховую гущу. Месиво было густым, тушенки в него не пожалели. В общем, есть было можно. Капитан немного поразвлекал разговорами, потом улегся на дощатый топчан рядом со своим молчаливым спутником – тот уже похрапывал, подсунув под щеку промасленный танкошлем.
Катрин вычистила котелок, плеснула немного воды:
Читать бесплатно другие книги:
