История средневековой Руси. Часть 2. Русское государство в XIII-XVI веках Ляпин Д.

Занятие № 2

Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским

1. Изучив текст переписки, охарактеризуйте взгляды на власть А.М. Курбского и Ивана Грозного.

2. Опишите обвинения А.М. Курбского и ответы на них Ивана Грозного.

3. Каковы были идеальные отношения государства и церкви с точки зрения Ивана Грозного?

4. Составьте рассказ о детстве и начале правления Ивана Грозного.

5. Опишите взгляд Ивана Грозного на русскую историю.

6. Как Иван Грозный объяснял казнь воевод и опалу сторонников реформ? Какое обвинение бывшим соратникам было главным?

7. Почему Иван Грозный упрекал А.М. Курбского в попытке сохранить свою жизнь бегством в Литву?

Дополнительные вопросы:

8. Проведите ролевую игру, посвященную диалогу двух политических деятелей.

9. Напишите эссе, отталкиваясь от фразы Ивана Грозного: «А жаловать своих холопов мы всегда были вольны, вольны были и казнить».

10. Чем вы объясните популярность переписки Ивана Грозного и Андрея Курбского в русских правящих кругах и общественной мысли XVI–XVII вв.?

Темы рефератов, презентаций и докладов:

1. Иван Грозный как писатель.

2. Иностранцы на службе у Ивана Грозного.

3. Идеология Русского государства Ивана Грозного.

4. Личность Ивана Грозного в современной историографии (на материале работ И.Я. Фроянова).

5. Что такое «Избранная рада?».

6. Иван Грозный и Западная Европа.

7. Взгляд Ивана Грозного на русскую историю.

8. А.М. Курбский и его сочинения о России.

9. Русская церковь и Иван Грозный.

10. Опричнина Ивана Грозного.

После смерти Василия III в 1533 г. наступил долгий период междуцарствия, поскольку наследнику престола было всего 3 года: вначале страной правила его мать, Елена Глинская, а затем боярские правительства, враждующие между собой. Достигнув 16 лет, Иван IV сам начинает править самостоятельно, но обстановка в стране была тяжелой при том, что молодой царь не имел достаточного опыта в управлении. В таких условиях вокруг царя образуется круг лиц, представителей знати и церкви, которые надеялись провести в стране ряд радикальных реформ практически во всех сферах (т. н. «избранная рада»). Они сумели повлиять на Ивана IV и убедить его в необходимости преобразований. Реформы начались с 1550 г. и продолжались несколько лет. Они имели положительный эффект для развития экономики, военного дела, способствовали развитию культуры.

К 1560 г. царь начал тяготится реформами, ведущими к ограничению его власти. Постепенно начинается отстранение реформаторов, закончившееся их полным уходом от власти. Иван IV начинает вести самостоятельную политику, которая особенно ярко проявилась в начавшейся в 1558 г. Ливонской войне, куда многие из реформаторов были назначены воеводами. Неудачи в войне вызвали у царя подозрения в причастности к этому отстраненных им бывших соратников. Начинаются казни и опалы. В апреле 1564 г. один из сторонников реформ, князь Андрей Михайлович Курбский, опасаясь ареста, бежал в Литву. Сразу после своего бегства он написал первое письмо Ивану Грозному. В июле того же года царь отправил ему обширный ответ. Затем переписка прервалась. Однако в 1577 г. Иван Грозный, после своего похода в Ливонию, вновь написал письмо А.М. Курбскому, а в 1579 г. получил от него ответное послание.

Переписка между двумя просвещенными политическими деятелями затрагивала широкий круг социально-политических, церковных и культурных проблем развития Российского государства.

Чориков Б. Иван Грозный выслушивает письмо от Андрея Курбского

Царю, Богом препрославленному и среди православных когда-то всех светлее являвшемуся, а ныне же – за грехи наши – ставшему нашим врагом, с совестью пораженной проказой, какой не встретишь и у язычников. Не хотел я говорить тебе ничего, царь, но из-за твоих тяжких притеснений и моего великого сердечного горя все-таки решил сказать хоть немного обо всем.

Зачем ты царь истребил данных тебе Богом воевод, как было когда-то в Израиле, зачем казнил победителей и святую их кровь пролили у ворот церквей, ведь эта мученическая кровь, потому что воеводы убитые тобой за тебя честно сражались, а ты их обвинил в каком-то чародействе и в лживых изменах, это все-равно что свет во тьму обратить или сладкое назвать горьким!

В чем же они провинились, эти несчастные христиане, твои соратники на войне? Не они ли разгромили гордые царства и сделали их покорными тебе, царь? А ведь у этих царств предки наши в рабстве прежде были. И этим воеводам сдались крепости немецкие…

Гордые царства – т. е. татарские ханства, оставшиеся от Золотой Орды.

Крепости немецкие – т. е. крепости Ливонского ордена.

А может быть ты, царь, думаешь, что ты бессмертен и никогда не предстанешь перед Иисусом, Богом нашим на Страшном суде? Неужели ты впал в такую страшную ересь, что не веришь в Страшный суд? Или ты наивно думаешь, что Бог помилует возгордившихся притеснителей и не отомстит им за мельчайшие прегрешения?…

Какого только зла и каких гонений я от тебя не претерпел! И каких бед и напастей ты на меня не обрушил! И каких грехов и измен не возвел на меня! А всех причиненных тобой различных бед по порядку не могу и вспомнить, ибо множество их и горем еще объята душа моя… И воздал ты мне злом за добро мое и за любовь мою непримиримой ненавистью. И кровь моя, которую я, словно воду, проливал за тебя, обличает тебя перед Богом моим. Бог читает в сердцах: а я в уме своем постоянно размышлял, и совесть свою брал в свидетели, и искал, и в мыслях своих оглядывался на себя самого, и не понял, и не нашел в чем же я перед тобой согрешил. Полки твои водил, и выступал с ними, и никакого тебе бесчестия не принес, одни лишь победы пресветлые с помощью ангела Господня одерживал для твоей же славы, и никогда полков твоих не обратил спиной к врагам, а напротив, преславно одолевал на похвалу тебе. И все это не один год и не два, а в течение многих лет неустанно трудился в поте лица своего, так что мало мог видеть родителей своих, и с женой своей не бывал, и вдали от отечества своего находился, в самых дальних крепостях твоих против врагов твоих сражался и страдал от телесных мук… особенно много ран получил от варваров в различных битвах, и все тело мое покрыто ранами. А тебе, царь, до всего этого и дела нет.

Хотел перечислить по порядку все ратные подвиги мои, которые совершил я во славу твою, но потому не называю их, что Бог их еще лучше ведает… И еще, царь, говорю тебе при этом: уже не увидишь, думаю, лица моего до дня Страшного суда. И не надейся, что буду я молчать обо всем: до последнего дня жизни моей буду беспрестанно со слезами обличать тебя…

А письмецо это, слезами омоченное, во гроб с собою прикажу положить, перед тем как идти с тобой на суд Бога моего Иисуса. Аминь.

…Богом нашим Иисусом Христом дана было дано победоносное знамя– крест первому из благочестивых царей – Константину, а затем и всем православным царям и хранителям православия. После по Божьей воле благодать православия достигла Российского царства, началось же всё Исполненное этого истинного православия самодержавство Российского от великого царя Владимира, просветившего Русскую землю святым крещением, и великого царя Владимира Мономаха, удостоившегося высокой чести от греков, и от храброго великого государя Александра Невского, одержавшего великую победу над безбожными немцами, и от достойного хвалы великого государя Дмитрия, одержавшего за Доном победу над безбожными татарами и так вплоть до мстящего за обиды врагам православия деда нашего, великого князя Ивана, и до приобретателя исконных прародительских земель наших, отца нашего великого государя Василия, и сегодня в нас православие пребывает, как в смиренных скипетродержателей Российского царства…

Мы же ни у кого царство свое не отнимали, но по Божию изволению и по благословению прародителей и родителей своих как родились на царстве, так и воспитались и возмужали, и Божиим повелением воцарились, и взяли нам принадлежащее по благословению прародителей своих и родителей, а чужого не брали.

Пишем мы это послание как истинно православные самодержцы, в ответ бывшему прежде истинному православному нашему боярину, советнику и воеводе, а теперь отступнику от честного и животворящего креста Господня и губителю христиан, и примкнувшему к врагам христианства, отступившему от поклонения Божественным иконам, и поправшему все священные установления, и святые храмы разорившему, осквернившему и поправшему священные сосуды и образы… – князю Андрею Михайловичу Курбскому…

Зачем ты, о князь, если мнишь себя благочестивым, отверг свою единородную душу? Чем ты заменишь ее в день Страшного суда? Даже если ты приобретешь весь мир, смерть напоследок все равно похитит тебя; испугался ты казни, а мог ведь, если мнишь себя невиновным, ради души телом пожертвовать. Зачем ты веришь словам лживым своих друзей и советчиков, которые как бесы нас хотят на весь мир опозорить, были они раньше друзьями нашими и советниками, а теперь отреклись от нас, забыв свои клятвы верности, подражая бесам, раскинули против нас различные сети и, по обычаю бесов, всячески следят за нами, за каждым словом и шагом, будто мы ничего не слышим и не видим. Доносят они вам в Литву о нас ложно, а вы их за эту лож награждаете у себя землями и деньгами, полагаете, что эти доносчики ваши слуги, и от них разозлившись на меня начали даже православные церкви уничтожать.

Не полагай, что это справедливо – разъярившись на человека, выступить против Бога; одно дело – человек, даже в царскую порфиру облеченный, а другое дело – Бог. Или думаешь, что воюя за литовцев и поляков, не будешь, окаянный, разорять православных наших храмов? Нет уж! Если тебе придется вместе с ними воевать, тогда придется тебе и православные церкви разорять, и иконы попирать, и православных христиан убивать; А если сам своими руками не посмеешь уничтожать православные иконы и храмы, то все равно вина твоя в том будет, ведь ты помогаешь этому злу, словно ядом своего умысла.

Представь же себе, как во время военного нашествия конские копыта попирают и давят нежные тела православных невинных младенцев! Когда же зима наступает, еще больше жестокостей совершается. И разве твой злобесный собачий умысел изменить не похож на злое неистовство Ирода, явившегося убийцей младенцев? Это ли считаешь благочестием совершать такие злодейства? Если же ты скажешь, что литовцы и немцы тоже христиане, то это ложь. Если бы они и христиане были, то ведь мы воюем по обычаям своих прародителей, как и прежде многократно было; да и ясно, что сейчас в этих странах нет христиан, кроме мелких церковных служителей и тайных рабов Господних…

Ты же ради тела погубил душу, презрел нетленную славу ради быстротекущей и, на человека разъярившись, против Бога восстал. Пойми же, несчастный, с какой высоты в какую пропасть ты низвергся душой и телом!.. В том ли твое благочестие, что ты погубил себя из-за своего себялюбия, а не ради Бога?… Ты бежал не от смерти, а ради славы в той кратковременной и скоротекущей жизни и богатства ради. Если же ты, по твоим словам, праведен и благочестив, то почему же испугался безвинно погибнуть, ибо это была бы для тебя не смерть, а дар благой? В конце концов все равно умрешь…. Если же ты праведен и благочестив, почему не пожелал от меня, строптивого владыки, пострадать и заслужить венец вечной жизни?

…Все Божественные писания наставляют в том, что дети не должны противиться родителям, а рабы Господам ни в чем, кроме веры. А если ты, научившись у отца своего, дьявола, всякое лживыми словами своими сплетаешь, будто бы бежал от меня ради веры, то – жив Господь Бог мой, жива душа моя в этом не только ты, но и твои единомышленники, бесовские слуги, не смогут нас обвинить. Очень надеемся мы дать ответ перед Богом и тебе и всем тем, кто попрал святые иконы, отверг христианскую Божественную тайну и отступил от Бога (ты же с ними полюбовно объединился) и обличить их словом, и провозгласить благочестие, и объявить, что воссияла благодать.

Как же ты не стыдишься раба своего Васьки Шибанова? Он ведь сохранил свое благочестие, перед царем и перед всем народом стоя, у порога смерти, не отрекся от крестного целования тебе, прославляя тебя всячески и вызываясь за тебя умереть. Ты же не захотел сравняться с ним в благочестии: из-за одного какого-то незначительного гневного слова погубил не только свою душу, но и души своих предков, – ибо по Божьему изволению Бог отдал их души под власть нашему деду, великому государю, и они, отдав свои души, служили до своей смерти и завещали вам, своим детям, служить детям и внукам нашего деда. А ты все это забыл, собачьей изменой нарушив крестное целование, присоединился к врагам православного христианства; и к тому же еще, не подумав о собственном злодействе, нелепости говоришь этими неумными словами, будто в небо швыряя камни…

Писание твое принято и прочитано внимательно. А так как змеиный яд таишь ты под языком своим, то хотя письмо твое по хитрости твоей наполнено медом и сотами, но на вкус оно горше полыни… Так ли привык ты, будучи христианином, служить христианскому государю? Так ли следует воздавать честь владыке, от Бога данному, как делаешь ты, изрыгая яд по обычаю бесовскому?…

Это все о мирском; в духовном же и церковном если и есть некий небольшой грех, то только из-за вашего же соблазна и измены, кроме того, и я человек: нет ведь человека без греха, один Бог безгрешен; а не так как ты – считаешь себя выше людей и равным ангелам. А о татарских и немецких народах что и говорить! Там ведь у них цари своими царствами не владеют, а как им укажут их подданные, так и управляют. Русские же самодержцы изначала сами владеют своим государством, а не их бояре и вельможи! И этого ты в своей озлобленности не смог понять, считая благочестием, чтобы самодержавие подпало под власть известного тебе попа и под ваше злодейское управление. И это по твоему рассуждению "нечестие", когда мы сами обладаем властью, данной нам от Бога, и не хотим быть под властью попа и вашего злодейства?… Сколько зла я тогда от вас претерпел, обо всем это подробнее дальнейшие слова известят.

Известного тебе попа – т. е. священника Сильвестра, оказывавшего большое влияние на Ивана Грозного в первые годы правления.

Если же ты вспоминаешь о том, что в церковном служении что-то не так было и что игры бывали, то ведь это происходило из-за ваших коварных замыслов, ибо вы отторгли меня от спокойной духовной жизни и по-фарисейски взвалили на меня едва переносимое бремя, а сами и пальцем не шевельнули; и поэтому было церковное служение не твердо, частью из-за забот царского правления, вами же подорванного, а иногда – чтобы избежать ваших коварных замыслов. Что же до игр, то, они происходили лишь из-за обычных человеческих слабостей, ибо вы много народа увлекли своими коварными замыслами, устраивал я их для того, чтобы народ нас, своих государей, признал, а не вас, изменников, подобно тому как мать разрешает детям забавы в младенческом возрасте, ибо когда они вырастут, то откажутся от них сами или, по советам родителей, к более достойному обратятся…

А ты зачем против разума душу свою и крестное целование ни во что счел, из-за мнимого страха смерти? Советуешь нам то, чего сам не делаешь!.. Требуешь от человека большего, чем позволяет человеческая природа да и сам не делая, требуешь этого от других. Но всего более этими оскорблениями и укорами, которые вы как начали в прошлом, так и до сих пор продолжаете, ярясь как дикие звери, вы измену свою творите в этом ли состоит ваша усердная и верная служба, чтобы оскорблять и укорять? Уподобляясь бесноватым, дрожите и, не дожидаясь Страшного суда, спешите ко мне со своим коварным и самовольным приговором, и все ваши начальники таковы, вместе с попом и с Алексеем, все вы осуждаете меня как собаки. И этим вы стали противниками Богу, а также и всем святым и преподобным, прославившимся постом и подвигами, отвергаете милосердие к грешным, а среди них много найдешь падших, и вновь восставших (не позорно подняться!), и подавших страждущим руку, и от бездны грехов милосердно отведших, по апостолу, "за братьев, а не за врагов их считая", ты же отвернулся от них! Так же как эти святые страдали от бесов, так и я от вас пострадал.

С попом и с Алексеем – т.е. с Сильвестром и с Алексеем Адашевым, лидерами кружка реформаторов («Избранной рады»).

Что ты, собака, совершив такое злодейство, пишешь и жалуешься!.. Что же ты вы так боитесь моих казней? Пойми же, что правитель не должен быть кротким и бессловесным, он не должен смиряться с неправдой! Ведь и сам апостол сказал: «К одним будьте милостивы, отличая их, других же страхом спасайте, исторгая из огня». Видишь ли, что апостол повелевает спасать страхом? Даже во времена благочестивейших царей можно встретить много случаев жесточайших наказаний. Неужели ты, по своему безумному разуму, полагаешь, что царь всегда должен действовать одинаково, независимо от времени и обстоятельств? Неужели не следует казнить разбойников и воров? А ведь лукавые замыслы этих преступников, которых мы казнили, еще опаснее! Тогда все царства распадутся от беспорядка и междоусобных браней. Что же должен делать правитель, как не разбирать жалобы друг на друга своих подданных?

Разве же это "супротив разума" – сообразоваться с обстоятельствами и временем? Вспомни величайшего из царей, Константина: как он, ради царства, сына своего, им же рожденного, убил! И князь Федор Ростиславич, прародитель ваш, сколько крови пролил в Смоленске во время Пасхи! А ведь они причислены к святым… Ибо всегда царям следует быть осмотрительными: иногда кроткими, иногда жестокими, добрым же милосердие и кротость, злым же жестокость и муки, если же нет этого, то он не царь. Царь страшен не для дел благих, а для зла. Хочешь не бояться власти, так делай добро; а если делаешь зло – бойся, ибо царь не напрасно меч носит – для устрашения злодеев и ободрения добродетельных. Если же ты добр и праведен, то почему, видя, как в царском совете разгорелся огонь, не погасил его, но еще сильнее разжег? Где тебе следовало разумным советом уничтожить злодейский замысел, там ты еще больше посеял плевел.

Неужели же ты видишь благочестивую красоту там, где царство находится в руках попа-невежды и злодеев-изменников, а царь им повинуется? А это, по-твоему, «противно разуму и совести», когда невежда вынужден молчать, злодеи повержены и царствует Богом поставленный царь? Нигде ты не найдешь, чтобы не разорилось царство, руководимое попами. Тебе чего захотелось – того, что случилось с греками, погубившими царство и предавшимися туркам? Это ты нам советуешь? Так пусть эта погибель падет на твою голову!

Неужели же это свет – когда поп и лукавые рабы правят, царь же – только по имени и по чести царь, а властью нисколько не лучше раба? И неужели это тьма – когда царь управляет и владеет царством, а рабы выполняют приказания? Зачем же и самодержцем называется, если сам не управляет?

Скажешь, что я, переворачивая единое слово, пишу все одно и то же? Но в том-то причина и суть всего вашего коварного замысла, ибо вы с попом решили, что я должен быть государем только на словах, а вы бы с попом – на деле. Потому все так и случилось и вы до сих пор не перестаете строить злодейские козни. Вспомни, когда Бог избавил евреев от рабства, разве он поставил перед ними священника или многих управителей? Нет, он поставил владеть ими одного царя – Моисея, священствовать же приказал не ему, а брату его Аарону, но зато запретил заниматься мирскими делами; когда же Аарон занялся мирскими делами, то отвел людей от Бога. Заключи из этого, что не подобает священнослужителям браться за дела правления.

Посмотри на все это и подумай, какое управление бывает при многоначалии и многовластии, ибо там цари были послушны епархам и вельможам, и как погибли эти страны! Это ли и нам посоветуешь, чтобы к такой же гибели прийти? И в том ли благочестие, чтобы не управлять царством, и злодеев не держать в узде, и отдаться на разграбление иноплеменникам? Или скажешь мне, что там повиновались святительским наставлениям? Хорошо это и полезно! Но одно дело – спасать свою душу, а другое дело – заботиться о телах и душах многих людей; одно дело – отшельничество, иное – монашество, иное – священническая власть, иное – царское правление. Отшельничество подобно агнцу, никому не противящемуся, или птице, которая не сеет, не жнет и не собирает в житницу; монахи же хотя и отреклись от мира, но, однако, имеют уже обязанности, подчиняются уставам и заповедям, – если они не будут всего этого соблюдать, то совместное житие их расстроится; священническая же власть требует строгих запретов словом за вину и зло, допускает славу, и почести, и украшения, и подчинение одного другому, чего инокам не подобает; царской же власти позволено действовать страхом и запрещением и обузданием и строжайше обуздать безумие злейших и коварных людей. Так пойми же разницу между отшельничеством, монашеством, священничеством и царской властью. И разве подобает царю, если его бьют по щеке, подставлять другую? Это совершенно исключено! Как же царь сможет управлять царством, если допустит над собой такое бесчестие? А священникам это подобает. Уразумей поэтому разницу между царской и священнической властью!

Так же неприемлемо и ваше желание править теми городами и областями, где вы находитесь. Ты сам своими бесчестными очами видел, какое разорение было на Руси, когда в каждом городе были свои начальники и правители, и потому можешь понять, что это такое…

А когда ты вопрошал, зачем мы перебили своих воевод, как было когда-то в Израиле, данных нам Богом для борьбы с врагами нашими, различным казням предали и их святую и геройскую кровь в церквах Божиих пролили, и кровью мученическою обагрили церковные пороги, и якобы придумали им неслыханные мучения, казни и гонения для своих доброхотов, полагающих за нас душу, обвиняя их в колдовстве и изменах, то ты писал и говорил ложь, как научил тебя отец твой, дьявол… А достойных воевод своих мы не убивали… да и не воеводами вовсе держится русская земля! А держится она Божьим милосердием, и милостью пречистой Богородицы, и молитвами всех святых, и благословением наших родителей, и, наконец, нами, своими государями, а вовсе не воеводами. Не предавали мы своих воевод различным смертям, а с Божьей помощью мы имеем у себя много воевод и помимо вас, изменников. А жаловать своих холопов мы всегда были вольны, вольны были и казнить.

Крови же в церквах Божьих мы никакой не проливали. Победоносной же и святой крови в нынешнее время в нашей земле не видно, и нам о ней неведомо. А церковные пороги – насколько хватает наших сил и разума и верной службы наших подданных – светятся всякими украшениями, достойными Божьей церкви, всякими даяниями; после того как мы избавились от вашей бесовской власти, мы украшаем не только пороги, но и помост, и преддверие, – это могут видеть и иноплеменники. Кровью же никакой мы церковных порогов не обагряем; мучеников за веру у нас нет; когда же мы находим доброжелателей, полагающих за нас душу искренно, а не лживо, не таких, которые языком говорят хорошее, а в сердце затевают дурное, на глазах одаряют и хвалят, а за глаза поносят и укоряют (подобно зеркалу, которое отражает того, кто на него смотрит, и забывает отошедшего), когда мы встречаем людей, свободных от этих недостатков, которые служат нам честно и не забывают, подобно зеркалу, порученной службы, то мы награждаем их великим жалованием; тот же, который, как я сказал, противится, заслуживает казни за свою вину. А в других странах сам увидишь, как там карают злодеев – не по-здешнему. Это вы по своему злодейскому нраву решили вдруг любить изменников, а в других странах изменников не любят и казнят их и тем укрепляют власть свою.

А мук, гонений и различных казней мы ни для кого не придумывали; если же ты вспоминаешь о изменниках и чародеях, так ведь таких собак везде казнят…

Выше я обещал подробно рассказать, как жестоко я пострадал из-за вас в юности и страдаю доныне. Это известно всем (ты был еще молод в те годы, но, однако, можешь знать это): когда по Божьей воле, сменив порфиру на монашескую рясу, наш отец, великий государь Василий, оставил это бренное земное царство и вступил на вечные времена в царство небесное предстоять пред царем царей и господином государей, мы остались с родным братом, святопочившим Георгием.

Мне было три года, брату же моему год, а мать наша, благочестивая царица Елена, осталась несчастнейшей вдовой, словно среди пламени находясь: со всех сторон на нас двинулись войной иноплеменные народы – литовцы, поляки, крымские татары, астраханцы, ногаи, казанцы, да ещё и от вас, изменников, пришлось претерпеть разные невзгоды и печали, ибо князь Семен Бельский и Иван Ляцкий, подобно тебе, бешеной собаке, сбежали тогда в Литву. Да и куда только изменники тогда не бегали, взбесившись, и в Царьград, и в Крым, и к ногаям, и отовсюду шли войной на православных.

Но ничего из этого не вышло: по Божьему заступничеству и пречистой Богородицы, и великих чудотворцев, и по молитвам и благословению наших родителей все эти замыслы рассыпались в прах… Потом изменники подняли против нас нашего дядю, князя Андрея Ивановича, и с этими изменниками он пошел было к Новгороду (вот кого ты хвалишь и называешь доброжелателями, готовыми положить за нас душу!), а от нас в это время отреклись и присоединились к дяде нашему, к князю Андрею, многие бояре во главе с твоим родичем, князем Иваном, сыном князя Семена, внуком князя Петра Головы Романовича, и многие другие. Но с Божьей помощью этот заговор не осуществился. Не то ли это доброжелательство, за которое ты их хвалишь? Не в том ли они за нас свою душу кладут, что хотели погубить нас, а дядю нашего посадить на престол? Затем же они, как подобает изменникам, стали уступать нашему врагу, государю литовскому, наши вотчины, города Радогощь, Стародуб, Гомель, – так ли доброжелательствуют? Если в своей земле некого подучить на измену, чтобы погубили славу родной земли, то тогда предатели вступают в союз с иноплеменниками – лишь бы навсегда погубить землю!

Когда же суждено было по Божьему предначертанию родительнице нашей, благочестивой царице Елене, переселиться из земного царства в небесное, остались мы с братом Георгием круглыми сиротами – никто нам не помогал; оставалась нам надежда только на милосердие Божие, и на милость пречистой Богородицы, и на всех святых молитвы и уповали лишь на благословение родителей наших.

Было мне в это время восемь лет; и так подданные наши достигли осуществления своих желаний – получили царство без правителя, об нас же, государях своих, никакой заботы сердечной не проявили, сами же ринулись к богатству и славе и перессорились при этом друг с другом. И чего только они не натворили! Сколько бояр наших, и доброжелателей нашего отца, и воевод перебили! Дворы, и села, и имущества наших дядей взяли себе и водворились в них. И сокровища матери нашей перенесли в Большую казну, при этом неистово пиная ногами и тыча палками, а остальное разделили. А ведь делал это дед твой, Михаило Тучков. Вот так князья Василий и Иван Шуйские самовольно навязались мне в опекуны и так воцарились; тех же, кто более всех изменял отцу нашему и матери нашей, выпустили из заточения и приблизили к себе.

А князь Василий Шуйский поселился на дворе нашего дяди, князя Андрея, и на этом дворе его люди, собравшись, подобно иудейскому сонмищу, схватили Федора Мишурина, ближнего дьяка при отце нашем и при нас, и, опозорив его, убили; и князя Ивана Федоровича Бельского и многих других заточили в разные места; и на церковь руку подняли: свергнув с престола митрополита Даниила, послали его в заточение; и так осуществили все свои замыслы и сами стали царствовать. Нас же с братом моим Георгием, начали воспитывать как чужеземцев или последних бедняков.

Тогда натерпелись мы лишений и в одежде и в пище. Ни в чем нам воли не было, но все делали не по своей воле и не так, как обычно поступают дети. Припомню одно: бывало, мы играем в детские игры, а князь Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, опершись локтем о постель нашего отца и положив ногу на стул, а на нас не взглянет – ни как родитель, ни как опекун и уж совсем ни как раб на господ. Кто же может перенести такую кичливость? Как исчислить подобные бессчетные страдания, перенесенные мною в юности? Сколько раз мне и поесть не давали вовремя! Что же сказать о доставшейся мне родительской казне? Все расхитили коварным образом: говорили, будто на жалование, а взяли себе, а жаловали не за дело, назначали не по достоинству; а бесчисленную казну деда нашего и отца нашего забрали себе и на деньги те наковали для себя золотые и серебряные сосуды и начертали на них имена своих родителей, будто это их наследственное достояние. А известно всем людям, что при матери нашей у князя Ивана Шуйского шуба была мухояровая зеленая на куницах, да к тому же на потертых; так если это и было их наследство, то чем сосуды ковать, лучше бы шубу переменить, а сосуды ковать, когда есть лишние деньги. А о казне наших дядей что и говорить! Всю себе захватили. Потом напали на города и села и, подвергая жителей различным жестоким мучениям, без жалости грабили их имущество… Всех подданных считали своими рабами, своих же рабов сделали вельможами, делали вид, что правят и распоряжаются, а сами нарушали законы и чинили беспорядки, от всех брали безмерную мзду и в зависимости от нее поступали и говорили.

Так они жили много лет, но когда я стал подрастать, то не захотел быть под властью своих рабов и поэтому князя Ивана Васильевича Шуйского от себя отослал на службу, а при себе велел быть боярину своему князю Ивану Федоровичу Бельскому. Но князь Иван Шуйский, собрав множество людей и приведя их к присяге, пришел с войсками к Москве, и его сторонники, Кубенские и другие, еще до его прихода захватили боярина нашего, князя Ивана Федоровича Бельского, и иных бояр и дворян и, сослав на Белоозеро, убили, а митрополита Иоасафа с великим бесчестием прогнали с митрополии. Так же вот и князь Андрей Шуйский и его единомышленники явились к нам в столовую палату, неистовствуя, захватили на наших глазах нашего боярина Федора Семеновича Воронцова, обесчестили его, оборвали на нем одежду, вытащили из нашей столовой палаты и хотели его убить. Тогда мы послали к ним митрополита Макария и своих бояр Ивана и Василия Григорьевичей Морозовых передать им, чтобы они его не убивали, и они с неохотой послушались наших слов и сослали его в Кострому, а митрополита толкали и разорвали на нем мантию с украшениями, а бояр пихали взашей. Это они-то – доброжелатели, что вопреки нашему повелению хватали угодных нам бояр и избивали их, мучили и ссылали!.. Хороша ли такая верная воинская служба? Вся вселенная будет насмехаться над такой верностью! Что же и говорить о притеснениях, бывших в то время? Со дня кончины нашей матери и до того времени шесть с половиной лет не переставали они творить зло!

Когда же нам исполнилось пятнадцать лет, то взялись сами управлять своим царством, и, слава Богу, управление наше началось благополучно. Но так как человеческие грехи часто раздражают Бога, то случился за наши грехи по Божьему гневу в царствующем граде Москве пожар, и наши изменники-бояре, те, которых ты называешь мучениками, как бы улучив благоприятное время для своей измены, убедили скудоумных людей, что будто мать матери нашей, княгиня Анна Глинская, со своими людьми и слугами вынимала человеческие сердца и таким колдовством спалила Москву и что будто мы знали об этом их замысле! И по наущению наших изменников народ собравшись с криками захватил в приделе церкви великомученика Христова Димитрия Солунского нашего боярина, князя Юрия Васильевича Глинского; втащили его в соборную и апостольскую церковь Пречистой Богородицы и бесчеловечно убили напротив митрополичьего места, залив церковь кровью, и, вытащив его тело через передние церковные двери, положили его на торжище, как осужденного преступника. И это убийство в церкви всем известно, а не то, о котором ты, собака, лжешь!

Мы жили тогда в своем селе Воробьеве, и те же изменники подговорили народ и нас убить за то, что мы будто бы прячем от них у себя мать князя Юрия, княгиню Анну, и его брата, князя Михаила. Да как же мне не посмеяться над таким умыслом? Зачем нам сами жечь свое царство? Сколько ведь ценных вещей из родительского благословения у нас сгорело, каких во всей вселенной не сыщешь! Кто же может быть так безумен и злобен, чтобы, гневаясь на своих рабов, спалить свое собственное имущество? Он бы тогда поджег их дома, а себя бы поберег. Во всем видна ваша собачья измена….

Был в это время при нашем дворе собака Алексей Адашев, ваш начальник, еще в дни нашей юности, не пойму каким образом, возвысившийся из телохранителей; мы же, видя все эти измены вельмож, взяли его из навоза и сравняли его с вельможами, надеясь на верную его службу. Каких почестей и богатств не удостоили мы его, и не только его, но и его род! Какой же верной службой он отплатил нам за это, расскажем дальше. Потом, для совета в духовных делах и спасения своей души, взял я попа Сильвестра, надеясь, что человек, стоящий у престола Господня, побережет свою душу, а он, поправ свои священнические обеты и свой сан и право предстоять с ангелами у престола Господня, к которому стремятся ангелы преклониться, а он все это попрал коварно! Но ведь сперва как будто начал творить благо, следуя Божественному Писанию. Так как я знал из Божественного Писания, что подобает без раздумий повиноваться добрым наставникам, и ему, ради совета его духовного, повиновался своей волей, а не по неведению… Потом собрали мы всех архиепископов, епископов и весь священный собор русской митрополии и получили прощение на соборе том от нашего отца и Богомольца митрополита всея Руси Макария за то, что мы в юности возлагали опалы на вас, бояр, также и за то, что вы, бояре наши, выступали против нас; вас же, бояр своих, и всех прочих людей за вины все простили и обещали впредь об этом не вспоминать, и так признали всех вас верными слугами.

Но вы не отказались от своих коварных привычек, снова вернулись к прежнему и начали служить нам не честно, попросту, а с хитростью. Так же и поп Сильвестр сдружился с Алексеем, и начали они советоваться тайком от нас, считая нас неразумными: и так вместо духовных стали обсуждать мирские дела, мало-помалу стали подчинять вас, бояр, своей воле, из-под нашей же власти вас выводя, приучали вас прекословить нам и в чести вас почти что равняли с нами… И так мало-помалу это зло окрепло, и стали вам возвращать вотчины и города, и села, которые были отобраны от вас по уложению нашего деда, великого государя, и которым не надлежит быть у вас, и те вотчины, словно ветром разметав, беззаконно роздали, нарушив уложение нашего деда, и этим привлекли к себе многих людей. И потом ввели к нам в совет своего единомышленника, князя Дмитрия Курлятева, делая вид, что он заботится о нашей душе и занимается духовными делами, а не хитростями; затем начали они со своим единомышленником осуществлять свои злые замыслы, не оставив ни одного места, где бы у них не были назначены свои сторонники, и так во всем смогли добиться своего. Затем с этим своим единомышленником они лишили нас прародителями данной власти и права распределять честь и места между вами, боярами нашими, и взяли это дело в свое ведение и усмотрение, как вам заблагорассудится и будет угодно, потом же окружили себя друзьями и всю власть вершили по своей воле, не спрашивая нас ни о чем, словно нас не существовало, – все решения и установления принимали по своей воле и желаниям своих советников. Если мы предлагали даже что-либо хорошее, им это было неугодно, а их даже негодные, даже плохие и скверные советы считались хорошими.

Так было и во внешних делах, и во внутренних, и даже в мельчайших и самых незначительных, вплоть до пищи и сна, нам ни в чем не давали воли: все свершалось согласно их желанию, на нас же смотрели как на младенцев.

Неужели же это «противно разуму», что взрослый человек не захотел быть младенцем? Потом вошло в обычай: если я попробую возразить хоть самому последнему из его советников, меня обвиняют в нечестии, как ты пишешь в своем неразумном послании мне, а если и последний из его советников обращается ко мне с надменной и грубой речью, не как к владыке и даже не как к брату, а как к низшему, – то это хорошим считается у них; кто нас хоть в малом послушается, сделает по-нашему, тому гонение и великая мука, а если кто раздражит нас или принесет какое-либо огорчение, – тому богатство, слава и честь, а если не соглашусь – пагуба душе и разорение царству… Вот какое тогда сияло православие! Кто сможет подробно перечислить все те притеснения, которым мы подвергались в житейских делах, во время поездок, и во время отдыха, и в церковном предстоянии, и во всяких других делах?…

Бог, свое милосердие к нам умножая, дал нам тогда наследника сына Дмитрия; когда же, немного времени спустя, я, как бывает с людьми, сильно занемог, то те, кого ты называешь доброжелателями, с попом Сильвестром и вашим начальником Алексеем Адашевым, обрадовались и решили, что мы уже в небытии, и, забыв наши благодеяния, а того более – души свои и то, что присягали на верность нашему отцу и нам – не искать себе иного государя, кроме наших детей, решили посадить на престол нашего дальнего родственника князя Владимира, а младенца нашего, данного нам от Бога, хотели погубить, подобно Ироду (и как бы им не погубить!), воцарив князя Владимира… Когда же мы по Божью милосердию все узнали и полностью уразумели и замысел этот рассыпался в прах, поп Сильвестр и Алексей Адашев и после этого не перестали жесточайше притеснять нас и давать злые советы, под разными предлогами изгоняли наших доброжелателей, во всем потакали князю Владимиру, преследовали лютой ненавистью нашу царицу Анастасию и уподобляли ее всем нечестивым царицам, а про детей наших и вспомнить не желали…

Когда же началась война с германцами… поп Сильвестр с вами, своими советчиками, жестоко нас за нее порицал; когда за свои грехи заболевали мы, наша царица или наши дети, – все это, по их словам, свершалось за наше непослушание им. Как не вспомнить тяжкий путь из Можайска в царствующий град с больной царицей нашей Анастасией? Из-за одного лишь неподобающего слова! Молитв, хождений к святым местам, приношений и обетов о душевном спасении и телесном выздоровлении и о благополучии нашем, нашей царицы и детей всего этого по вашему коварному умыслу нас лишили, о врачебной же помощи против болезни тогда и не вспоминали.

И когда, пребывая в такой жестокой скорби и не будучи в состоянии снести эту тягость, превышающую силы человеческие, мы, расследовав измены собаки Алексея Адашева и всех его советников, нестрого наказали их за все это: на смертную казнь не осудили, а разослали по разным местам, поп Сильвестр, видя, что его советники лишились всего, ушел по своей воле, мы же его с благословением отпустили, не потому, что устыдились его, но потому, что я хочу судиться с ним не здесь, а в будущем веке, перед агнцем Божьим, которому он всегда служил, но, презрев, по коварству своего нрава, причинил мне зло; в будущей жизни хочу с ним судиться за все страдания мои душевные и телесные. Поэтому и чаду его я до сих пор позволил жить в благоденствии, только видеть нас он не смеет. Кто же, подобно тебе, будет говорить такую нелепость, что следует повиноваться попу?… Как я сказал выше, я не причинил Сильвестру никакого зла. Что же касается мирских людей, бывших под нашей властью, то мы наказали их по их изменам: сначала никого не осудили на смертную казнь, но всем, кто не был с ними заодно, повелели их сторониться; это повеление провозгласили и утвердили крестным целованием, но те, кого ты называешь мучениками, и их сообщники презрели наш приказ и преступили крестное целование и не только не отшатнулись от этих изменников, но стали им помогать еще больше и всячески искать способа вернуть им прежнее положение, чтобы составить против нас еще более коварные заговоры; и так как тут обнаружилась неутолимая злоба и непокорство, то виноватые получили наказание, достойное их вины…

В церквах же, вопреки лжи твоей, ничего подобного не было. Как я сказал выше, виновные понесли наказание по своим проступкам; все было не так, как ты лжешь, неподобающим образом называя изменников и блудников – мучениками, а кровь их победоносной и святой, и наших врагов именуя сильными, и отступников – нашими воеводами; только что я рассказал, каково их доброжелательство и как они за нас полагают души. И не можешь сказать, что теперь мы клевещем, ибо измена их известна всему миру: если захочешь, сможешь найти свидетелей этих злодейств даже среди варваров, приходящих к нам по торговым и посольским делам. Так это было. Ныне же даже те, кто был в согласии с вами, наслаждаются всеми благами и свободой и богатеют, им не вспоминают их прежних поступков, и они пребывают в прежней чести и богатстве…

Свет же во тьму я не превращаю и сладкое горьким не называю. Не это ли, по-твоему, свет и сладость, если рабы Господствуют? И тьма и горечь ли это, если Господствует данный Богом государь, как подробно написано выше?… О вине наших подданных и нашем гневе на них. До сих пор русские властители ни перед кем не отчитывались, но вольны были жаловать и казнить своих подданных, а не судились с ними ни перед кем; но если и подобает поведать о винах их, об этом сказано выше.

А что ты писал, будто эти предстатели покорили и подчинили татарские царства, под властью которых были ваши предки, то это справедливо, если речь идет об одном Казанском царстве; под Астраханью же вы не только не воевали, но и в мыслях не были. А насчет бранной храбрости снова могу тебя обличить в неразумии. Что ты хвалишься, надуваясь от гордости! Ведь предки ваши, отцы и дяди были так мудры, и храбры, и заботились о деле, что ваша храбрость и смекалка разве что во сне может с их достоинствами сравниться, и шли в бой эти храбрые и мудрые люди не по принуждению, а по собственной воле, охваченные бранным пылом, не так, как вы, силою влекомые на бой и скорбящие об этом; и такие храбрые люди в течение тринадцати лет до нашего возмужания не смогли защитить христиан от варваров!..

Когда же кончилась ваша с Алексеем собачья власть, тогда и эти царства нам во всем подчинились, и теперь оттуда приходит на помощь православию больше тридцати тысяч воинов. Так-то вы громили и подчиняли нам прегордые царства! И вот так заботимся и печемся о христианстве мы, а ты говоришь, что мы царствуем неразумно! Это все о Казани, а на Крымской земле и на пустых землях, где бродили звери, теперь устроены города и села. А чего стоит ваша победа на Днепре и на Дону? Сколько же злых лишений и пагубы вы причинили христианам, а врагам – никакого вреда!..

А всеми родами мы вас не истребляем, но изменников повсюду ожидает расправа и немилость: в той стране, куда ты поехал, узнаешь об этом подробнее. А за ту вашу службу, о которой говорилось выше, вы достойны многих казней и опалы; но мы еще милостиво вас наказали, – если бы мы наказали тебя так, как следовало, то ты бы не смог уехать от нас к нашему врагу, если бы мы тебе не доверяли, то не был бы отправлен в наш окраинный город и убежать бы не смог. Но мы, доверяя тебе, отправили в ту свою вотчину, и ты, по собачьему обычаю, изменил нам.

Бессмертным себя я не считаю, ибо смерть – общий удел всех людей за Адамов грех; хоть я и ношу порфиру, но, однако, знаю, что по природе я так же подвержен немощам, как и все люди, а не так, как вы еретически мудрствуете и велите мне стать выше законов естества…

А что ты мало видел свою родительницу и мало знал жену, покидал отечество и вечно находился в походе против врагов в дальноконных городах, страдал от болезни и много ран получил от варварских рук в боях, и все тело твое изранено, то ведь все это происходило тогда, когда господствовали вы с попом и с Алексеем. Если вам это не нравилось, зачем вы так делали? А если делали, то зачем, сотворив по своей воле, возлагаете вину на нас? А если мы так и поступали, то в этом нет ничего удивительного, ибо вы обязаны были служить по нашему повелению. Если бы ты был воинственным мужем, то не считал бы свои бранные подвиги, а искал бы новых; потому ты и перечисляешь свои бранные деяния, что оказался беглецом, не стремясь к бранным подвигам, а ища покоя… Не думай, что я слабоумен или неразумный младенец, как нагло утверждали поп Сильвестр и Алексей Адашев. И не надейтесь запугать меня, как пугают детей и как прежде обманывали меня с попом Сильвестром и Алексеем благодаря своей хитрости, и не надейтесь, что и теперь это вам удастся…

Ничем я не горжусь и не хвастаюсь и ни о какой гордости не помышляю, ибо я исполняю свой царский долг и не делаю того, что выше моих сил. Скорее это вы надуваетесь от гордости, ибо, будучи рабами, присваиваете себе святительский и царский сан, поучая, запрещая и повелевая. Никаких козней для истязания христиан мы не придумываем, а напротив, сами готовы пострадать ради них в борьбе с врагами не только до крови, но и до смерти. Подданным своим воздаем добром за добро и наказываем злом за зло, не желая этого, но по необходимости, по злым их преступлениям им и наказание следует…

Широковещательное и многошумное послание твое получил, и понял, и уразумел, что оно от неукротимого гнева с ядовитыми словами изрыгнуто, таковое бы не только царю, столь великому и во вселенной прославленному, но и простому бедному воину не подобало бы писать, а особенно потому, что из многих священных книг нахватано, как видно, со многой яростью и злобой, не строчками и не стихами, как это в обычае людей искусных и ученых, когда случается им кому-либо писать, в кратких словах излагая важные мысли, а сверх меры многословно и пустозвонно! Тут же и о постелях, и о шубейках, и иное многое – поистине слово вздорных баб россказни, и так все невежественно, что не только ученым и знающим мужам, но и простым и детям на удивление и на осмеяние, а тем более посылать в чужую землю, где встречаются и люди, знающие не только грамматику и риторику, но и диалектику и философию.

И к чему же меня, человека, уже совсем смирившегося, скитальца, жестоко оскорбленного и несправедливо изгнанного… так осудительно и так шумливо, не дожидаясь суда Божьего, ругать и так мне грозить! И вместо того чтобы утешить меня, пребывающего во многих печалях… Что ж да будет за то это Бог тебе судьей! И так жестоко грызть за глаза ни в чем не повинного человека, с юных лет бывшего верным слугой твоим! Не поверю, что это было бы угодно Богу.

И уже не знаю, что ты от меня хочешь. Уже сколько ты погубил князей, представителей славных старинных родов, идущих от князя Владимира! Всё, что не разграбили у них дед твой и отец ты до грабил и последнюю рубаху отнял. И хотел я ответить тебе на каждое твоё слово, но подумал и решил, что лучше здесь промолчать, а потом на Страшном суде дерзнуть возгласить перед престолом Христа моего вместе со всеми замученными тобою и изгнанными! Когда Христос придет судить, и станут смело обличать мучивших и оскорблявших их, и, как и сам знаешь, не будет лицеприятия на суде том, но каждому человеку прямодушие его или коварство предъявлены будут, а вместо свидетелей собственная совесть каждого провозгласит в засвидетельствует истину. А кроме того, скажу, что не подобает мужам благородным браниться, как простолюдинам, а тем более стыдно нам, христианам, извергать из уст грубые и гневные слова, о чем я тебе не раз говорил и раньше… А посему подождем немного, так как верую, что мы с тобой близко, у самого порога ожидаем пришествия надежды нашей христианской – Господа Бога, спаса нашего Иисуса Христа. Аминь.

1. Беляев И.Д. Земский строй на Руси. М., 2004.

2. Володихин Д.М. Воеводы Ивана Грозного. М., 2009.

3. Горсей Дж. Россия XVXVII вв. глазами иностранцев. Л., 1986.

4. Зимин А.А. Опричнина Ивана Грозного. М., 1964.

5. Зимин А.А. Реформы Ивана Грозного: очерки социально-экономической истории России середины XVI в. М., 1960.

6. Зимин А.А., Хорошкевич А.Л. Россия времен Ивана Грозного. М., 1982.

7. Иловайский Д.И. Царская Русь. М., 2002.

8. Кобрин В.Б. Иван Грозный. М., 1989.

9. Манягин В.Г. Апология Грозного Царя: критический обзор литературы о царе Иоанне Васильевиче Грозном. «Библиотека Сербского Креста», 2004.

10. Панченко А.М., Успенский Б.А. Кн. 1. Киевская и Московская Русь // Иван Грозный и Петр Великий: концепции первого монарха. – М.: Языки славянской культуры, 2002. Т. 2. С. 457–478.

11. Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. М., 1993.

12. Пронина Н. Иван Грозный. «Мучитель» или мученик? М., 2005.

13. Скрынников Р.Г. Далекий век: Иван Грозный: Борис Годунов: Сибирская одиссея Ермака. Исторические повествования. Л., 1989.

14. Скрынников Р.Г. У истоков самодержавия // История Российская. IX–XVII вв. Весь мир, 1997.

15. Славянская энциклопедия: XVII век в 2-х томах. Т. 1. / Авт. – сост. В.В. Богуславский. М., 2004.

16. Усачев А.С. Степенная книга и древнерусская книжность времени митрополита Макария. М.; СПб., 2009.

17. Филюшкин А. Андрей Курбский. М., 2008.

18. Флоря Б.Н. Иван Грозный. М., 2009.

19. Хорошкевич А.Л. Россия в системе международных отношений середины XVI века. М., 2003.

20. Широкорад А.Б. Украина противостояние регионов. М., 2010.