Меняла Ночкин Виктор

– Присаживайся, Эрствин, – кивнул я, – что слышно? Раздобыл что-нибудь о Семи Башнях?

– Нет, архив был заперт. Все носятся… Слышал, в городе еще кого-то убили?

– Да, слышал кое-что краем уха. Я же сегодня весь день по делам пробегал, мне некогда было. Вот сейчас только хозяин рассказал, что еще кого-то мертвым нашли. А что в Совете говорят по этому поводу?

– Как обычно, – насупившись, вздохнул мой приятель, он явно подражал кому-то постарше, – много шума, мало толка. Глава Совета Лигель будет много говорить, гонять стражников по всему городу, но настоящих убийц так и не найдут.

– Это твой отец так говорит?

– Ну… – Эрствин не стал уточнять, – отец недоволен тем, что из-за этих убийств его делом никто не занимается. Только я думаю, что наш вопрос все равно никто решать не хочет. Если бы не сегодняшние убийства – нашлось бы что-то другое. Знаешь, Хромой, все здесь такое мелкое…

– Мелкое?

– Ну, понимаешь – здесь, в Ливде… В этом городе убивают за несколько медных монет, за одно ничего не значащее слово. А ведь где-то в Мире сражаются… ну, по-настоящему… Короли и принцы… Престол в Ванетинии… Решается судьба Империи, судьба Мира… Может быть как раз сейчас, в эту минуту, может быть…

К нашему столу подошла дочка Керта с подносом и принялась неторопливо расставлять перед нами посуду. Вот уж ее точно не волновали сегодняшние убийства. Эрствин смущенно покосился на хорошенькую девицу и замолчал. Та не спеша накрыла на стол, пожелала нам приятного вечера, покосилась на моего юного приятеля, тихо хихикнула и удалилась, вильнув напоследок юбками. Эрствин, которого смутило прикосновение подола веселой девицы, начал краснеть и чтобы прервать неловкое молчание я поспешил заговорить:

– Знаешь, друг мой, смерть – это всегда смерть. Бедняк, убитый за пригоршню меди, не мертвее, чем добрый рыцарь, пронзенный на поле чести копьем какого-нибудь принца. Я даже скажу так – те различия, что существовали между ними при жизни, исчезают, когда люди умирают. Разве нет? Что еще так уравнивает нас в этом Мире, как смерть?

– А служба наемника? Ты сам говорил, что Ренпристе нет сословных различий, там ценят людей не за гербы. Твои слова?

– Каюсь. Эти еретические слова произносил я.

Да… Служба наемника – и смерть… Что ж еще объединяет нас всех? Интересно обернулась наша беседа… Служба наемника и смерть…

Моя служба в отряде Торна сразу же показалась мне не в пример более веселой, чем прежняя – в Верделе. И отнеслись ко мне сразу по-дружески. В отряде это нормально. Здесь нет места личной неприязни и мелким обидам. Сегодня ты оскорбишь или обманешь парня, а завтра должен будешь доверить ему свою спину? Словом, меня встретили хорошо и сразу дали понять – я свой. Если принят в отряд – значит свой. Мне это было в диковинку, но до Гангмара приятно.

На рассвете мы выступили из Ренприста, заплатив по грошу – как все. Шли весело, мне – новичку – все наши наперебой старались выразить приязнь, кто-то сулил на первом же привале помочь пригнать получше снаряжение, кто-то – потренировать в обращении с моим мечом… Я, конечно, понимал, что это обычное дело, что солдаты стараются поскорее помочь мне освоиться, чтобы отряд и впредь был единым монолитным организмом, но, повторяю, было непривычно и приятно. Я несмело улыбался в ответ и боялся поверить своему счастью.

Не мешкая, но и не спеша особо, мы маршем пересекли добрую половину королевства и вышли к Золотой. Дальше некоторую часть пути предстояло проделать на барке. По Золотой мы шли по течению, это было время отдыха, днем я тренировался с мечом, по вечерам слушал байки моих товарищей, вспоминавших о прежних делах. С Золотой мы свернули в какую-то небольшую речушку, теперь плыть приходилось против течения и нам время от времени приходилось садиться на весла. Но настоящими «тяготами солдатской службы» я бы это не назвал. Свой Дар я скрывал по-прежнему и теперь вообще избегал упражняться в магии – я ведь постоянно был на виду, постоянно в компании. Меня это немного смущало, но я с радостью променял магию на право быть своим в отряде.

Первое, если так можно выразиться, приключение случилось с нами уже, когда мы углубились в земли Фенады. В маленьком городишке, через который протекала наша река, местные обратились к Торну за помощью. Город, видите ли, был осажден! Осажден! У стен стали лагерем около сотни юнцов, «Гилфингвиых пасынков», как они сами себя именовали. Эти маленькие придурки – одна из самых заметных язв, поразивших Мир в последнее время. На самом деле все они трусы, по-моему, и сила их – только в нахальстве и том страхе, какой они внушают добрым бюргерам. Еще надо сказать, что здесь, в Фенаде, народ не такой боевой, как в Геве. Здешние горожане испугались своры малолетних фанатиков и обратились за помощью к нам. На переговоры отправился Торн. Потом он рассказывал, что первым делом спросил у городских, кто их сеньор. Оказалось – какой-то граф, но он в отъезде. «Когда сторожевого пса нет поблизости, бараны не способны ни на что», – так прокомментировал наш капитан положение вещей. Словом, он сговорился с городскими выборными, что за плату мы прогоним «пасынков» от их стен. Мы сгрузились с барки, вооружились и вышли к городским воротам.

У ворот переминались с ноги на ногу несколько десятков горожан – местное ополчение. Они были хорошо вооружены и преисполнены собственного достоинство – а также страха. По-моему, эти крепкие мужчины могли бы разогнать толпу юнцов и сами, не обращаясь к нам. Но… Походной колонной мы приблизились к воротам. Городские расступились перед нами. С другой стороны ворот неслись ругательства, выкрикиваемые высокими срывающимися голосками и время от времени раздавался звонкий стук – «пасынки» швыряли в ворота камнями. Идиоты.

– Оружие к бою! – скомандовал наш капитан.

Мы расступились, ломая строй, лучники наложили стрелы. Городских вообще как ветром сдуло с улицы.

– Щиты, – вполголоса напомнил нам Торн, затем зычно рявкнул, – открывай!

Створки ворот со скрипом разъехались, два-три булыжника стукнули в подставленные нами щиты, лучники сделали залп, потом другой…

– Вперед! – и мы бросились за ворота.

Нахальных юнцов стрелы не напугали, они, вереща и размахивая своими палками, побежали нам навстречу. Мы сблизились вплотную и сразу же опрокинули самых смелых бродяг – тех, что бежали первыми. Я оказался немного позади, поэтому первый обмен ударами прошел без меня, затем наша толпа рассыпалась – и мне навстречу выскочил «божий пасынок». В тот момент он мне показался крупным почти взрослым парнем. Мой противник неуклюже замахнулся увесистым колом, что-то нечленораздельно вереща. Я спокойно пригнулся – палка просвистела над моей головой – затем выпрямился и нанес ответный удар. Уже качнувшись корпусом вслед за мечом, я наконец-то разглядел, что мой противник – всего-навсего щупленький подросток, едва не свалившийся от инерции своего собственного удара. Оружие пацана было слишком тяжелым для него…

Я словно разом увидел все – тощие плечи под драным тряпьем, перекошенный рот, обезумевшие глаза. Я едва успел перевернуть в руке рукоятку меча – так что удар пришелся плашмя. Пацан взвыл, выронил дубину, сел на землю и… разрыдался, влажно всхлипывая и размазывая по лицу грязь и слезы. От него несло перегаром.

– Славно, вот и добыча! – раздался рядом со мной голос капитана, – отлично, Писарь! А то никакого навару с этой драчки, хотя день потерян…

Я огляделся – мои товарищи не были столь щепетильны и били в полную силу. Около двадцати окровавленных тел валялось на поле перед воротами, остальные разбежались. По крайней мере, бегали они быстрее взрослых.

После слов о смерти разговор не клеился. Вообще-то меня не смущают такие вещи, да что там – я воочию видел достаточно много, чтобы перестать обращать внимания на слова. Ну а Эрствин слишком юн, чтобы осознать истинное значение собственных речей. В его возрасте очень интересно говорить на такие темы, делать вид, что все понимаешь, что тебя не смущает ничто в нашем Мире, даже такие страшные понятия, как страдания и смерть. На самом деле то, что подросток спокойно говорит о страданиях и смерти – не настоящее равнодушие, а всего лишь непонимание, но что это меняет?

Мы помолчали, обменялись еще несколькими ничего не значащими фразами… Допили вино…

– Идем, друг мой, я тебя провожу, – наконец решил я, – и не спорь. Ты сам видишь, что в городе сегодня слишком уж неспокойно…

Действительно, на улицах сейчас должно быть очень опасно. Если мои предположения верны, то Мясник сейчас ведет охоту на Обуха, Обух прячется и рассылает своих головорезов на поиски Мясника, в то же время он следит за домом Неспящего. Довольно интересная ситуация. Если Мясник и Неспящий смогут встретиться – они вдвоем, пожалуй, станут непобедимыми. С другой стороны, Неспящий должен бы бояться покинуть свой дом. Там он надежно защищен, тогда как на улицах ему будет грозить нешуточная опасность… Значит, Мясник постарается пробиться к дому колдуна? Да, наверное, так – вряд ли он решится нападать на его светлость в одиночку. Значит, у берлоги старого мага и развернутся основные события. А она – как раз у нас по пути….

– И вот еще что. Мы с тобой пойдем другой дорогой, ладно? – это я сказал после того, как мы вышли на улицу и я, оглядевшись, убедился, что нас никто не слышит.

– Это почему? Ты что-то знаешь об этих убийствах, Хромой?

– Знаю, Эрствин. Но не обессудь, тебе рассказать не могу.

– Это почему же? Я же никому не выдам… – в голосе моего приятеля послышалась обида.

Вообще-то, он в самом деле никому не скажет. И предостеречь его не помешает. Ладно.

– Я тебе доверяю, Эрствин, но… Понимаешь, это не только мои тайны. Но кое-что я тебе расскажу. Идем… Так вот, помнишь, с чего все началось?

– Что ты имеешь в виду? Этого убитого купца, Товкера-Тощего?

– Его, точно. Убили Тощего конкуренты, которые хотят захватить его территорию…

Это моего приятеля уже не удивляло. Из моих рассказов он знал, что в ночном мире Ливды существуют свои королевства, сеньории и ленные владения. Ну и, разумеется, там ведутся свои войны за эти призы.

– У Тощего есть зять. Наследный принц, понимаешь?

Эрствин кивнул с серьезным видом. Нет, так нельзя – парень слишком уж увлекается моей интерпретацией грызни бандитов. Если взглянуть на дело под таким углом, то выходило, что Мясник – ни дать, ни взять, герой рыцарской баллады. Но это не смешно.

– …Этот «принц» – тоже убийца и злодей, он такой же негодяй, как и его противники. В этой войне нет правых и виноватых, понимаешь? – опять кивает… На все мои «понимаешь» он кивает так задумчиво… – у нашего «принца» есть союзник, чародей… Сейчас наш «принц» попытается встретиться с чародеем, а по дороге его наверняка подстерегают враги…

О Гилфинг, что я плету? Это же просто сюжет «Гвениадора и Денареллы»… Дальше злодей Гонгал, то есть его светлость Обух, должен обманом захватить Денареллу (кстати, как зовут дочку Тощего?) и домогаться ее руки… А Гвениадор-Мясник? Чародей посулит ему помощь, но взамен попросит помочь справиться с ведьмой… С ведьмой? Хм-м… Мне это не нравится.

– Ну, а дом нашего волшебника расположен как раз у нас на пути. Поэтому нам лучше было пойти в обход…

– Я понял, – перебил меня Эрствин, – ты говорил о Зибенете Неспящем.

– Да, верно. Так что держись от его дома подальше… Ну вот, здесь мы с тобой попрощаемся, хорошо?

– Хорошо, Хромой. Но я бы и сам дошел…

Я прервал его бессвязные уверения в том, что он может сам о себе позаботиться и, быстро распрощавшись, зашагал прочь…