Консолидация Вандермеер Джефф
— Кто-нибудь пытался съесть какой-нибудь из образцов? — поинтересовался он у Грейс, почти не сомневаясь, что если бы неубиваемое растение просто заглотили, обратно оно бы уже не вышло.
— Тссс, — отозвалась она, словно они были в церкви, а он заговорил слишком громко или ответил на звонок по сотовому. Но заметил насмешливый взгляд Уитби, склонившего голову в шлеме к плечу. Неужто Уитби попробовал пробы? Несмотря на свой ужас?
Параллельно с этой мыслью всплыло понимание, что Сю и прочие не-биологи ни разу не видели собор образцов. Интересно, что они могли бы прочесть в лохмах шерсти болотной крысы или пустых стеклянных глазах, выгнутом клюве полевого луня. Какие шепотки или бормотания могли бы выразить словами все неожиданности поперечного среза древесного мха или кипарисовой коры? Узоры, таящиеся в ветвях и листьях?
Мысль, слишком абсурдная, чтобы озвучить ее — во всяком случае, пока он совсем новичок. А может, даже когда станет ветераном на этой работе — будь это везением или невезением.
Вот и пришел.
Когда заместительница директора закрыла дверь и они двинулись к следующему приделу собора, Контролю пришлось прикусить большой палец, чтобы не хихикнуть. Ему привиделось, как образцы пускаются в пляс за этой дверью, освободившись от ужасных ограничений человеческих взглядов. «Наше банальное, убийственное воображение» — как выразилась биолог в редкий момент беспечности при беседе с директрисой перед двенадцатой экспедицией.
Потом, в коридоре с Уитби, чуточку измотанный испытанным:
— Это помещение вы хотели мне показать?
— Нет, — отозвался Уитби, но углубляться не стал.
Он что, оскорбился из-за давешнего отказа?
Даже если и нет, предложение свое Уитби явно отозвал.
Проносящиеся мимо городки, теперь поросшие кудзу и прочими лианами, тлеющие под слоем мха. Давно заброшенное поле для мини-гольфа с пиратской темой. Лужайки погребены под листьями и грязью. Шканцы корсаров вздымаются под безумными углами, будто из бурного моря растительности, мачты сломаны под прямым углом и исчезают во мраке, потому что пошел дождь. По соседству — разваливающаяся бензоколонка: кровля продавлена рухнувшими деревьями. Асфальт так вспучился от узловатых корней, что развалился на набухшие водой кусочки, текстурой и консистенцией напоминающие темные, раскисшие шоколадные кексы. Смазанные, неправильные формы домов и двухэтажных строений за деревьями доказывают, что здесь до эвакуации жили люди. Так близко к границе стараются ничего не трогать, так что эти брошенные населенные пункты могли разрушить только естественные процессы за десятилетия дождей и распада.
Последний отрезок до границы Уитби колесил все под гору и под гору, пока Контроль окончательно не уверился, что они опустились ниже уровня моря, прежде чем снова поднялись по пологому склону к низкому гребню, увенчанному деревянными казармами цвета хаки и более официально выглядевшими кирпичными строениями армейского штаба и местного аванпоста Южного предела.
Согласно головоломной иерархической схеме, смахивающей на несколько толстых змей, трахающихся друг с дружкой, здесь Южный предел находился под юрисдикцией армии, и, может быть, именно поэтому сооружения организации, между экспедициями законсервированные, чуток смахивали на ряд громадных шатров из лимонного зефира. То бишь на несметное число церквей, с которыми Контроль знакомился в юношеские годы, обычно благодаря очередной девушке, с которой в тот момент встречался. Зачастую такую форму обретает петрификация воз-рожденцев — словно нечто временное затвердело и стало постоянным. И таким образом их приветствует либо вереница белых вечномерзлых палаток, либо белая гряда громадных волн, замороженных навеки. Зрелище здесь неуместное и ошарашивающее, словно окаменевший гурт громадных мун-паев — деликатеса его юношеских лет.
Штаб находился в куполообразной части казарм сразу за последним контрольно-пропускным пунктом, но поблизости не было видно никого, кроме парочки рядовых, стоявших в перебаламученной грязевой ванне, неофициально считающейся здесь парковой. Праздношатающихся, несмотря на моросящий дождик, переговаривающихся скуки ради, но многозначительно, покуривая ароматизированные вишней сигареты с фильтром. «Как хочешь». «Пошел на хер». Судя по виду, они и понятия не имели, что охраняют, — или знали, но стараются забыть.
Когда они наведались к командиру пограничной заставы Саманте Хиггинс, занимавшей комнатушку размером чуть поболее кладовки и столь же давившую на мозги, та оказалась в самоволке. Адъютант Хиггинс — «ад-мутант», как скаламбурил бы отец Контроля, — передала извинения, что той пришлось «отлучиться», и она не может «принять вас лично». Почти как если бы он был заказным письмом с вручением под подпись.
Да оно и к лучшему. После возвращения одиннадцатой экспедиции домой отношения между обоими ведомствами воцарились натянутые. Тогдашнего командира заставы сняли, процедуры поменяли, видеозаписи системы безопасности просматривали снова и снова чуть ли не под лупой. Перепроверили границу на предмет других точек выхода, выискивая тепловые сигнатуры, флюктуации воздушных потоков, хоть что-нибудь. Впустую.
Так что Контроль считал звание «командир пограничной заставы» бесполезным или вводящим в заблуждение, и его ничуть не озаботило отсутствие Хиггинс на месте, хотя Чейни воспринял это как личное оскорбление:
— Я же сказал ей, что это важно. Она знала, что это важно.
В то время как Уитби, воспользовавшись случаем, поглаживал папоротник, демонстрируя не замеченную дотоле восприимчивость к текстурам.
Контролю казалось глупостью спрашивать Уитби, что он имел в виду, говоря «террор», но и спустить на тормозах тоже не мог. Особенно после прочтения документа о гипотезах, врученного ему Уитби нынче утром, о котором он тоже хотел поговорить. Учитывая контекст, гипотезы он обозначил для себя как «медленная смерть от…». Медленная смерть от инопланетян. Медленная смерть от параллельной вселенной. Медленная смерть от неведомой пагубной силы, странствующей в космосе. Медленная смерть от вторжения с альтернативной Земли. Медленная смерть от чудовищно дивергентной технологии, теневой биосферы, симбиоза, иконографии или этимологии. Смерть от этого и от этого. Смерть от умозаключения и умонастроения. Больше всего понравилось: «Обитающий на поверхности земной организм, ранее неизвестный». И где же он скрывался все эти годы? В озере? На ферме? В игральных автоматах казино?
Но Контроль распознал в своем сдерживаемом смехе зачатки истерии и истинную сущность своего Цинизма — это был оборонительный механизм, чтобы не думать ни о чем из этого.
И что касается смерти тоже, эдак приподнятая бровь — изрядная доля подразумеваемого или откровенного «ваша гипотеза нелепа, необоснована, бесполезна». Некоторые призраки былого соперничества между отделами воскресли и диковинным образом проглядывают сквозь фразы. Интересно, сколько раз тут за годы братались; олицетворяет ли письменная гримаса археолога в ответ на вроде бы разумную оценку эколога беспристрастное мнение, или означает, что здесь разыгрывается эндшпиль, окончательные последствия инцидента, случившегося лет за двадцать до того.
Так что перед поездкой к границе, пожертвовав ленчем, он вызвал Уитби к себе в кабинет, чтобы вытянуть его на откровенность по поводу «террора» и разговор о гипотезах. Хотя, как оказалось, гипотезы они едва затронули.
Уитби сидел на краешке стула напротив Контроля и его огромного стола, полный решимости и ожидания. Он чуть ли не вибрировал, как камертон, отчего у Контроля пропало желание говорить заготовленные слова, но он их все-таки сказал:
— Почему вы сказали давеча «террор»? А затем повторили?
Уитби изобразил крайнее недоумение, а затем распалился до такой степени, что на миг словно воспарил над сиденьем с видом колибри, трудолюбиво занимающейся опылением, сказав:
— Да не террор! Вовсе никакой не террор. Терру-ар, — и на сей раз выговорил это слово протяжно, чтобы Контроль понял, что это не «террор».
— А что такое… терруар… тогда?
— Винодельческий термин, — пояснил Уитби с такИм энтузиазмом, что Контроль даже задумался на миг, не подрабатывает ли тот сомелье на полставки в каком-нибудь шикарном ресторане Хедли на набережной.
Впрочем, его внезапное оживление почему-то передалось и Контролю. В Южном пределе столько за-мыливания глаз и вызубренных речей, что вид Уитби, пришедшего в восторг от идеи, вызвал у него духовный подъем.
— И что он означает? — осведомился он, хотя пока и не питал уверенности, что поощрять Уитби — хорошая идея.
— Чего это не означает? — откликнулся Уитби. — Это означает специфические характеристики места обитания — географию, геологию и климат в сочетании с собственными генетическими предрасположенностями лозы, способные создать поразительный, глубокий, оригинальный винтаж.
Теперь Контроль был и увлечен, и развлечен.
— И как это относится к нашей работе?
— Всячески, — энтузиазм Уитби только умножился. — Терруар напрямую переводится как «местный колорит», и означает он сумму воздействий локализованной среды в той мере, в которой она воздействует на конкретный продукт. Да, это может означать вино, но что, если употребить те же критерии к мышлению о Зоне Икс?
Контроль, почти готовый заразиться возбуждением Уитби, заметил:
— Значит, вы хотите сказать, что изучили бы все, что есть, об истории — естественной и гуманитарной — этой прибрежной полосы вдобавок ко всем прочим элементам. И тогда могли бы — только могли бы — отыскать в этой консолидации ответ?
По сравнению с идеей терруара гипотезы, представленные Контролю, выглядели вульгарными и тупыми.
— Именно. Суть терруара в том, что нет двух одинаковых районов. Что два вина не могут быть в точности одинаковыми, потому что никакая комбинация элементов не может совпадать тютелька в тютельку. Что определенные сопутствующие параметры в определенных местах проявиться не могут. Но чтобы прийти к выводам, требуется глубочайшее понимание региона.
— И этого еще не сделали?
— Частично, — развел руками Уитби. — Частично. По моему мнению, учли не все. Я чувствую, что делается избыточный акцент на маяке, на башне, на базовом лагере — этих дискретных элементах, которые, можно сказать, торчат из местности, в то время как сама местность по большей части игнорируется. Как и идея, что Зона Икс не могла сформироваться больше нигде… хотя эта гипотеза весьма умозрительна и, пожалуй, опирается в основном на мои наблюдения.
Контроль кивнул, теперь не в силах отделаться от здорового скептицизма. Будет ли терруар в действительности более полезен, чем иной подход? Если нечто, выходящее далеко за пределы представлений человеческих существ, вознамерилось осуществить замысел, не желая, чтобы люди его распознали или постигли, тогда терруар будет просто своего рода аутопсией, разновидностью признания ограниченности человеческих систем. Можно картографировать весь процесс от и до — или, скажем, плацдарм или вторжение — лишь после того, как это произошло, и по-прежнему не ведать, кто или зачем. Контролю хотелось сказать Уитби: «Виноградарство проще, чем Зона Икс», но он воздержался.
— Я могу предоставить вам некоторые из моих личных результатов, — сообщил Уитби. — Я могу показать вам начало вещей.
— Отлично, — кивнул Контроль с преувеличенным оживлением и почувствовал облегчение оттого, что Уитби воспринял это единственное слово как заключение беседы и довольно быстро удалился, поубавив облегчение Контроля тем, что принял это как безраздельное подтверждение.
Но великие единые теории — палка о двух концах, как, к примеру, чрезмерный акцент Центра на попытках вынудить разрозненные группы боевиков правого крыла объединиться. Контроль припомнил, что отец выдумывал истории о том, как одна поделка из его разношерстного сада скульптур высказывалась по этому поводу и как все они были частью более масштабного повествования. Все они обитали в одном месте, все были детищами одного творца, но созданы вовсе не за тем, чтобы общаться между собой. Как и не за тем, чтобы плесневеть и ржаветь на заднем дворе. Но таким образом отец хотя бы мог обосновать их пребывание вместе под жгучими лучами солнца и под дождем, пусть даже под защитой брезента.
Граница низошла рано утром в день — дату, которой никто за пределами Южного предела не помнит и не чтит. Просто необъяснимое событие, погубившее ориентировочно две тысячи человек на кораблях, в самолетах, на земле. Как учесть в терруаре призраков? Усиливают ли они вкус или делают вещи сухими, мучнистыми, несовместимыми? Контроль ощутил во рту горечь.
Если терруар означает консолидацию, тогда вход через границу в Зону Икс — высочайшая консолидация. Это еще и высочайший секрет — настолько, что визуальные материалы об этой точке входа не предоставляют никому. Пока там не побываешь, не посмотришь на нее, никогда не испытаешь этого. И если вглядываешься сквозь неистовство грозы, с полными грязи туфлями, под одним-единственным зонтиком на троих, это делу отнюдь не способствует.
Они стояли, вымокшие и продрогшие, у конца тропинки, вьющейся от казарм по гребню над гигантской карстовой воронкой, а потом по более прочному грунту. Они смотрели на правый бок высокой, прочной красной рамы из дерева, обозначавшей местоположение, ширину и высоту лежащего за ней входа. Тропа протянулась параллельно линии, прочерченной краской и постоянно обновляемой, которая давала знать, что граница лежит в пятнадцати футах дальше. Если пройти на десять футов за черту, лазеры замаскированной системы безопасности тебя поджарят. Но в остальном армия старалась оказывать минимальное воздействие: никто не знает, что может изменить тер-руар.
Испытываемый Контролем ужас усугубляли рогатки молний, раскалывающие небо, и гром, звучавший так, будто великан в дурном настроении крушил деревья в щепу. И все же они уцелели: Чейни держал полосатый сине-белый зонт, полностью вытянув руку к небу, а Контроль и Уитби сгрудились вокруг него, пытаясь синхронно шаркать по узкой тропке, не спотыкаясь. И все было тщетно под косым ливнем.
— Сбоку вход не виден, — громким голосом сообщил Чейни, лицо его сбоку испещрили кусочки листьев и брызги грязи. — Но скоро вы его увидите. Тропа заворачивает, чтобы зайти к нему в лоб.
— А он не излучает свет? — Контроль щелчком сбил в сторону нечто рыжее с шестью ногами, взбиравшееся по его штанине.
— Да, но с этой стороны его не видно. Сбоку его будто и нет вовсе.
— Он двадцать футов в высоту и двенадцать в ширину, — добавил Уитби.
— Или, как я сказал, шестьдесят кроликов высотой и тридцать шесть кроликов шириной, — подхватил Чейни.
Контроль в приступе великодушия посмеялся над этим, что, как ему показалось, на миг озарило черты Чейни счастьем, хоть в такой слякоти и круговерти толком и не разберешь.
Весь район чем-то напоминал склеп, даже в ливень. Особенно потому, что проливной дождь резко обрывался на границе, хотя ландшафт продолжался без разрыва. Контроль почему-то предполагал увидеть подобие рассогласования, как на плохо выровненных страницах разворота в рекламном проспекте мебели. Но вместо того все выглядело так, будто они шлепают по грязи в огромном террариуме или теплице с невидимым стеклом, сквозь которое заглядывает солнечный день в окружающем пейзаже.
Они добрались до самого конца среди буйства пышной флоры и внушающего тревогу изобилия пернатых и насекомых, с виднеющейся сквозь пелену ливня ланью на полпути. Здесь уровни токсичности соответствовали наблюдающимся внутри Зоны Икс — то бишь нуль, ни шиша, ничегошеньки. Сю сказала во время совещания что-то о натяжках в терминологии, а он ответил в звенящей тишине: «Натяжках вроде слова «граница»?» Отступая вспять от лишения членов экспедиции имен: что, если при наращивании личности и прочих деталей вокруг одной лишь функции возникает иная картина?
Прочавкав по грязи еще пару минут, они обогнули поворот и резко остановились перед деревянной конструкцией.
Контроль не ожидал тут никаких красот, но это было прекрасно.
За красной деревянной рамой он узрел примерно прямоугольное пространство, в котором клубился искристый, ищущий белый свет — свет, дребезжащий и брезжащий и вечно кажущийся на грани угасания, но никогда не угасающий… в нем угадывалось некое спиральное коловращение, непрерывное накручивание самого на себя. Если быстро поморгать, почти возникало впечатление, что свет состоит из восьми или десяти стремительно кружащихся спиц, но это было лишь иллюзией.
Свет этот не походил ни на что виденное Контролем прежде. Он не был ни резким, ни мягким. Не был он и эфемерным, словно феерическое блистание из скверных мультиков. Не был он пригашенным светом торгашей, фокусников и всяких прочих, стремящихся подчеркнуть свет с помощью теней. Ему недоставало кристальности все проявляющего света собора-хранилища, но он не был и тусклым, мутным или масляным, не подходя ни под какое описание, приходившее в этот момент в голову. Контроль представил, как пытается рассказать о нем отцу, но вообще-то на самом деле как раз отец мог бы описать ему качество этого света.
— Хотя коридор так высок и широк, нужно ползти через него по-пластунски с рюкзаком как можно ближе к середине. Как можно дальше от боков, — подтвердил Чейни то, что Контроль уже читал в сводках. Как кошки с техническим скотчем на спинах, стелющиеся вперед на брюхе. — Что бы вы там ни чувствовали по поводу замкнутых или открытых пространств, там будет не по себе, потому что одновременно чувствуешь, словно продвигаешься по просторному открытому полю и пребываешь на узеньком гребне над пропастью без перил и можешь свалиться в любую секунду. Так что в одно и то же время пребываешь и в стесненном, и в бескрайнем просторе. Это одна из причин, почему мы погружаем членов экспедиции в гипнотический транс.
Не говоря уж о том — а Чейни как раз и не говорил, — что руководитель экспедиции в любом случае должен вынести эти переживания без помощи психологической обработки и гипноза, и некоторых из них внутри посетили странные видения. «Это было как пребывание в одном из этих аквариумов, где вода над головой, но сумрачнее, так что я не мог толком сказать, что там плавает. А может, сумрачной была не вода, а существа». «Я видел созвездия, и все было близко и далеко в одно и то же время». «Там была обширная равнина, как в тех местах, где я росла, и она все расширялась и расширялась, пока мне не пришлось уставиться в землю, потому что у меня возникло ощущение, что я наполняюсь, пока не лопну». И все это могло запросто разыгрываться только в умах у самих субъектов.
Да и длина перехода не соответствовала ширине невидимой границы. Некоторые отчеты вернувшихся экспедиций указывали, что переход петляет, в то время как другие описывали его как прямолинейный. Суть в том, что он видоизменяется, и время прохода по нему в Зону Икс оценить можно разве что в рамках приблизительного параметра «в норме» от трех до десяти часов. Из-за этого одно из первоначальных опасений Центра даже заключалось в том, что точка входа может вообще исчезнуть, хотя прочие мнения расходились. В досье, касающихся границы, Контроль отыскал относящуюся к делу цитату Джеймса Лаури: «…дверь, когда я ее увидел, выглядела так, будто была там всегда и будет всегда, даже если никакой Зоны Икс не будет».
Очевидно, директриса считала, что граница надвигается, но никаких свидетельств в пользу этой точки зрения не обнаружилось. Утвердительная пометка в досье со стороны неких верховных инстанций сопровождалась комментарием, что директриса, наверное, просто пыталась привлечь внимание и средства к «умирающему агентству». Теперь же, узрев вход, Контроль озадачился, как кто-либо мог понять, что значит «надвигается».
— Не смотрите на него напрямую слишком долго, — посоветовал Уитби. — Он вроде как втягивает.
— Постараюсь, — отозвался Контроль. Но слишком поздно, единственное утешение, что если он тронется туда, Уитби или Чейни его остановят. Или лазеры.
Коловращение света расстроило его попытки увидеть мысленным взором биолога. Он не мог поставить ее рядом с собой, последовать за тремя другими членами двенадцатой экспедиции в этот свет. Тогда, к моменту прибытия на это место, она уже пребывала под действием гипноза. Лингвист должна уже была покинуть экспедицию. Должно было остаться только четверо из них, готовых проползти с рюкзаками через этот невозможный свет. Только директриса должна была видеть это ясным взором. Если бы он продрался сквозь ее каракули, если бы раскопал наслоения и добрался до ее сердцевины… смог бы он вернуться сюда и реконструировать ее мысли, ее чувства в тот самый момент?
— А как члены последней одиннадцатой и первой двенадцатой выбрались из Зоны Икс, оставшись незамеченными? — спросил Контроль у Чейни.
— Должна быть другая точка выхода, которую мы пока не сумели найти.
Объект, даже наблюдаемый, сотрудничать по-прежнему не желает. Контролю привиделся отец в кухне, когда ему было четырнадцать, сующий подгнивший фрукт на дно стакана, а затем венчающий его бумажным фунтиком, чтобы устроить ловушку для залетевших в дом плодовых мушек.
— Почему же мы видим коридор? — поинтересовался Контроль.
— Не совсем понимаю, что вы имеете в виду, — ответил Чейни.
— Раз он виден, значит, так и задумано, чтобы мы его видели. — Ошеломительная мысль: а что могло бы выйти в мир через коридор двадцать футов высотой и двенадцать футов шириной?
Чейни на секунду втянул щеку, пососал ее и неохотно признал:
— Это гипотеза. Это определенно гипотеза, вполне приемлемая. Ничего не могу сказать против.
Так они стояли долго, теряя время, но не признавая этого, не замечая дождя. Уитби держался в стороне, позволяя дождю поливать себя, пренебрегая зонтом. Сзади до них между раскатов грома доносилось резкое журчание воды в ручьях, с бульканьем устремляющейся в карстовую воронку по ту сторону гребня. А впереди — ясность безоблачного летнего дня.
Пока Контроль старался глядеть сквозь этот искрящийся, пляшущий свет.
010: ЧЕТВЕРТАЯ БРЕШЬ
Терруар просочился в его мысли снова, когда под конец дня, просыхая, он получил стенограммы утреннего сеанса с биологом, и калейдоскоп образов путешествия к границе замелькал у него в голове. Он только что неохотно снова бросил мышь в мусор и репатриировал растение в соборохранилище. Потребовалось волевое усилие, чтобы совершить это и захлопнуть дверь перед фантасмагорической проповедью, нацарапанной на стене. Ему было не по нутру вовлекаться в суеверия, но остались сомнения, что он совершил ошибку — что директриса оставила и мышь, и растение в ящике стола не без причины, в качестве диковинной защиты от… чего?
Он до сих пор не постигал, как ему удалось провести интернет-поиск упомянутой Кукушкой улитки ксенофоры, показавший, что она почти дословно цитировала старинную любительскую книгу «пастора-натуралиста». Нечто попавшееся ей на глаза в колледже со всеми ассоциативными воспоминаниями, которые это может извлечь. Контроль не считал, что это имеет какое-то значение, не считая очевидного: биолог сравнивала его с неуклюжей улиткой.
Затем пролистал стенограмму, в чем нашел своеобразное утешение. В какой-то момент во время сеанса, забрасывая удочку наугад, Контроль сделал разворот прочь и от башни, и от маяка, обратно к месту, где ее нашли.
В: Что вы потеряли на пустой стоянке?
А что, если — размышлял он за своим столом, по-прежнему игнорируя подмокшие страницы в выдвижном ящике рядом, — пустующая стоянка — терруар, связанный с терруаром, представляющим собой Зону Икс? Что, если некая консолидация личности и места означает нечто большее, нежели просто возвращение домой? Нужно ли заказывать полные исторические раскопки заброшенной стоянки? А как быть с двумя другими — антропологом и топографом? Увязнув в тайнах Южного предела, он не сможет выкроить время, чтобы разузнать о них. Контроль ощутил скупую благодарность к Грейс, упростившей его работу, отослав их прочь.
Тем временем биолог на странице отвечала на его вопрос.
О: Потеряла? Типа чего? Четки с распятьем? Исповедь?
В: Нет.
О: Ну, почему бы вам не сказать, что, по-вашему, я могла там потерять?
В: Хорошие манеры?
Этим он заслужил смешок, хоть и язвительный, а затем долгий, усталый вздох, словно исторгший из ее легких весь воздух.
О: Я же вам говорила, ничего там не случилось. Я пришла в себя, словно после бесконечного сна. А затем меня подобрали.
В: А вам снились сны? Я имею в виду теперь?
О: А какой смысл?
В: Что вы хотите сказать?
О: Мне просто снилось, что я не здесь.
В: Хотите послушать мои сны?
Он не знал, почему сказал это ей. Он сам не знал, что говорил. Сказал бы он ей о бесконечном падении в залив, в глотки левиафанов?
К его изумлению, она сказала: И что же вам снилось, Джон? Поведайте.
Она впервые назвала его по имени, и он попытался внушить себе отвращение к искре, прошившей его от этого. Джон. Она поставила ноги на сиденье, так что теперь обнимала колени, глядя на него чуть ли не проказливо.
Порой надо перестраивать собственную стратегию, что-то отдавать, чтобы что-то получить. Так что он поведал ей свой сон, хоть и не без настороженного смущения, уповая, что Грейс не увидит этого в официальных документах, не пустит каким-нибудь образом в ход против него. Но Контроль считал, что если бы соврал, если бы что-нибудь выдумал, то Кукушка поняла бы, что пока он пытается интерпретировать ее высказывания, она все это время перерабатывает его.
Даже задавая вопросы, он непрерывно кровоточил данными. Ему вдруг привиделась информация, парящая сбоку у него в голове в виде пикселизованного кроваво-красного тумана. Вот мои родственники. Вот моя бывшая подружка. Мой отец был скульптором. Моя мать — шпионка.
Но и она во время беседы на миг смягчилась.
О: Я пришла в себя на пустынной стоянке и подумала, что я мертва. Подумала, может, я в чистилище, хотя и не верю в загробную жизнь. Но было тихо и так пусто… так что я ждала там, боясь уйти, боясь, что должна находиться там по какой-то причине. Сомневаясь, что хочу знать что-либо еще. А потом за мной приехала полиция, а после этого Южный предел. Но я все еще считала, что жива не на самом деле.
Что, если биолог только нынче утром решила, что жива, а не мертва? Вероятно, именно этим и объясняется перемена в ее настроении.
Закончив чтение, он чувствовал, что Кукушка все еще смотрит на него, не опуская взгляда, удерживая его на месте — или он позволил ей сделать это. Почему бы то ни было.
На обратном пути от границы на Контроля, Уитби и Чейни, вероятно, перегруженных контрастами между солнцем-жарой и дождем-холодом, снизошло молчание. Но оно казалось Контролю дружеским молчанием прошедших общее испытание, словно он был без спроса посвящен в члены эксклюзивного клуба. К этому чувству он отнесся настороженно: это пространство, где тени заползают туда, куда не должны, где люди соглашаются на вещи, с которыми вообще-то не согласны, верят, что у них единые цель и намерения. Однажды в таком же пространстве коллега-агент назвал его «земелей», отпустив бесцеремонный комментарий, что он «не походит на обычных латиносов».
Когда они были где-то в миле от Южного предела, Чейни заметил — слишком уж мимоходом:
— Знаете ли, ходят слухи насчет бывшей директрисы и границы.
— Да?
Ну вот, началось. Вот как утеха ведет к выходу за рамки или некоему полуоткровению о том, что следовало держать под спудом.
— Что однажды она пересекла границу в одиночку, — проронил Чейни, устремив взгляд вдаль. Даже Уитби будто бы хотел дистанцироваться от этого заявления, подавшись на сиденье вперед, продолжая вести машину. — Только слухи, — добавил Чейни. — Понятия не имею, правда ли это.
Но Контролю не было до того дела, несмотря на лицемерную оговорку. Правда Чейни явно не волновала, или он уже знал, что это правда, и хотел пустить Контроля по следу.
— А этот слух не уточняет, когда это могло произойти? — осведомился Контроль.
— Прямо перед последней одиннадцатой экспедицией.
Часть его сознания хотела выложить это заместительнице директора и поглядеть, что ей может или не может быть известно. Другая же считала, что это непродуманная идея. Так что он принялся обдумывать сведения, гадая, почему Чейни скормил их ему, тем паче в присутствии Уитби. Означает ли это, что Уитби хватит духу, несмотря на доказательства обратного, умолчать об этом, даже когда Грейс захочет, чтобы он выложил все как на духу?
— А вы когда-нибудь бывали за границей, Чейни?
Фырканье, как взрыв:
— Нет. Вы с ума сошли? Нет.
На стоянке в конце дня Контроль сидел за рулем с ключами в зажигании, посвятив минутку декомпрессии. Дождь прошел, оставив маслянистые лужи и подобие зеленого лоска на траве и деревьях. Остался только лиловый электромобиль Уитби, под углом расположившийся на двух парковочных местах, словно заброшенный туда прибоем.
Пора звонить Голосу, чтобы подать рапорт. Лучше покончить с этим сразу, чем позволить работе перетечь на вечер.
Телефон звонил и звонил.
Наконец Голос ответил:
— Да, что? — словно Контроль позвонил в неподходящий момент.
Он намеревался поинтересоваться тайным пересечением границы директрисой, но интонации Голоса выбили его из колеи. И вместо того Контроль начал с растения и мыши.
Моргнул раз, другой, третий. Пока они говорили, он кое-что заметил. Мелочь, но она все же вывела его из равновесия. С внутренней стороны ветрового стекла обнаружился раздавленный москит, и Контроль понятия не имел, как тот сюда попал, зная, что утром его не было, и не помня, чтобы шлепал москитов. Параноидальная мысль: недогляд со стороны того, кто обыскивал машину… или кто-то хотел, чтобы он знал, что находится под наблюдением?
Не в силах перестать таращиться на москита, распылив внимание, Контроль поймал себя на вихляниях в беседе с Голосом. Почти как восходящие потоки, толкающие самолет вперед-вверх, пока сидящий внутри, пристегнутый к креслу пассажир — он сам — терзается тревогой. Или словно смотришь телепередачу по кабельному, где канал сбоит, перебрасывая его на пять секунд вперед каждые пару минут. И все же беседа возобновилась с того места, где прервалась.
Голос говорил грубее обычного:
— Я раздобуду вам побольше информации — и не тревожьтесь, я все еще работаю над ситуацией чертовой заместительницы директора. Позвоните мне завтра.
Ему в голову закрался нелепый образ заместительницы директора, крадущейся на стоянку, пока он находится на границе, вскрывающей замок, копающейся у него в бардачке и по-садистски расквашивающей москита.
— Не знаю, хорошая ли это мысль на данном этапе насчет Грейс, — заметил Контроль. — Может, было бы лучше…
Но Голос уже дал отбой, оставив Контроля гадать, как это так быстро стемнело.
Контроль созерцал запутанную геометрию крови и деликатных конечностей, не в силах отвести взгляд от москита. Он собирался сказать Голосу что-то еще, но забыл из-за москита, и теперь придется ждать до завтра.
Может, он прихлопнул москита рефлекторно и не помнит об этом? Маловероятно. Что ж, просто на случай, если это не он, надо оставить проклятую букашку на месте вкупе с пятнышком крови. Это может послужить ответным посланием. Со временем.
011: ШЕСТАЯ БРЕШЬ
Дома на ступеньках ждал Чорри. Контроль впустил его внутрь, положил ему кошачьих консервов, купленных в магазине вместе с куриным сэндвичем, поел на кухне, хотя от трапезы Чорри так и разило жирной лососиной. Смотрел, как кот уплетает за обе щеки, но мыслями пребывал где-то далеко, сосредоточившись на том, что считал неудачами дня. Ощущение было такое, будто все пасы подал мимо и тренер старших классов орет на него. Стена за дверью его отбросила. Стена и совещание отняли слишком много времени. Даже поездка к границе ситуацию не наладила, а просто стабилизировала, в то же время открыв новые направления расследования. По возвращении идея, что директриса побывала за границей до двенадцатой экспедиции, принялась изводить его. Чейни, во время поездки к границе: «Я и понятия не имел, что директриса была настолько с нами согласна, знаете? Или у нее был собственный советник, или какой-то другой совет вкупе с Грейс. Или я совсем не разбираюсь в людях. Что, пожалуй, возможно».
Контроль полез в сумку за своими заметками о поездке к границе и был шокирован, обнаружив там три мобильника вместо двух: элегантный, для общения с Голосом, другой для обычного рабочего пользования и третий, более громоздкий. Нахмурившись, Контроль извлек все три. Третий оказался старым, неработоспособным телефоном из директорского стола. Контроль воззрился на него. Как он туда попал? Не Грейс ли его туда положила? Аппарат выглядел как старый черный жук — твердый, побитый пластиковый корпус немного смахивал на панцирь. Грейс не могла этого сделать. Должно быть, все-таки оставила его в кабинете, а Контроль по рассеянности прихватил. Но тогда почему он не заметил его на стоянке, закончив разговор с Голосом?
Он положил телефон на кухонную стойку, бросив на него настороженный взгляд-другой, прежде чем устроиться в гостиной. Что же он упустил?
Не в силах сподвигнуть себя на пробежку, включил телевизор. И вскоре на него обрушилась вереница ре-алити-шоу, новостей об очередной школьной бойне, а какой-то комментатор надрывался на отборочном матче Лиги современных боевых искусств. Поколебался между кулинарным шоу и детективом, двумя из своих любимых жанров, потому что позволяют не думать, прежде чем остановиться на детективе, а кот мурлыкал на коленях, как разогревающийся двигатель.
Глядя в экран, он вспомнил лекцию профессора эн-вироники на втором курсе колледжа. Суть сводилась к тому, что учреждения, даже отдельные департаменты в правительствах, — железобетонные воплощения не просто идей или мнений, но еще и позиций и эмоций. Вроде ненависти или сочувствия, утверждений типа «иммигранты должны выучить английский или никакие они не граждане» или «все душевнобольные пациенты заслуживают нашего уважения». Что в механизме, к примеру, агентства, можно не без усилия открыть не только стоящую за ним абстрактную мысль, но и конкретные эмоции. Южный предел был основан, чтобы исследовать (и сдерживать) Зону Икс, и все же, несмотря на все признаки и символы этой миссии — все беседы, досье, сводки и анализы, — в агентстве существовали и некоторые другие эмоции или позиции. Контроля огорчало, что он никак не может уяснить суть, словно ему недостает еще одного чувства — или чувствительности. И однако, как сказала Грейс, как только он слишком обживется в Южном пределе, как только закуклится в его пенатах, то из-за чрезмерного погружения в тему тоже не сможет этого постичь.
В ту ночь он спал без сновидений. Помнил, как задолго до рассвета его разбудило что-то мелкое, пробиравшееся по крыше конвульсивными рывками, но вскоре оно двигаться перестало. Чтобы разбудить кота, этого оказалось недостаточно.
012: РАЗБОРКА ЗАВАЛОВ
Утром, вернувшись на работу, он обнаружил, что одна люминесцентная трубка в кабинете перегорела, поубавив света. В частности, кресло и стол Контроля окутывало подобие полумрака. Он переставил лампу из книжных шкафов, установив ее на полке так, чтобы она была нацелена на стол слева. Чтобы яснее увидеть, что Уитби исполнил свою угрозу, оставив на столе толстый, несколько потрепанный документ, озаглавленный «Терруар и Зона Икс: Всесторонний подход». Что-то в ржавчине на массивной скрепке, впившейся в титульную страницу, желтизне машинописных страниц, рукописных пометках разноцветными чернилами, а может, вырванных и вклеенных скотчем иллюстрациях отбивало у него желание лезть в эту конкретную кроличью нору. Обождет своей очереди, что в данной ситуации может означать «на следующей неделе». Ему предстоял очередной сеанс с биологом, а также встреча с Грейс по поводу его рекомендаций касательно агентства, а затем, в пятницу, назначен просмотр видео из первой экспедиции. Среди прочих насущных дел…
Контроль открыл дверь со спрятанными за ней словами. Сделал ряд фотографий. А затем с помощью белой краски и кисти, позаимствованных в хозблоке, тщательно закрасил все до последнего слова, до мельчайшей детали карты. Грейс и остальные обойдутся без мемориала, потому что он не смог бы жить, чувствуя неослабное давление этих слов, пульсирующих за дверью. То же и с отметками роста — если это рост. Два слоя, три, пока не осталась лишь тень, хотя отметки роста, сделанные другим маркером, по-прежнему проглядывали сквозь краску. Если это отметки роста, то между замерами директриса выросла на четверть дюйма, если только во второй раз она не была на каблуках.
Покончив с побелкой, Контроль выставил две фигурки из шахмат, вырезанных отцом, чтобы заменить ими устраненные талисманы — растение и мышь. Крохотный красный петух и лунно-голубая коза из серии, озаглавленной просто «Ми Фамилия»[6]. Петух носил имя одного из дядьев Контроля, а коза — тети. У папы были фотографии времен его юности, как он играет на заднем дворе с друзьями и кузенами в окружении кур и коз, а сад простирается за пределы видимости вдоль деревянного забора. Но Контроль помнил лишь отцовских кур — то ли традиционных, то ли наследственных. Отец содержал их в роскоши, каждую наделив именем, и никогда их не резал. «Вассальные куры», как Контроль поддразнивал отца.
Шахматы стали для него коньком, потому что это хобби он мог разделить с отцом во время сеансов химиотерапии и потому что отец погружался в раздумья и тревожился, когда Контроля с ним в палате не было. Они оба заболели этой игрой, пока рак не взял свое, и хотя играли оба посредственно, зато с наслаждением. Но телесные недомогания отца подстегивали его интеллектуальную деградацию, так что и этого варианта не осталось. Книги как спасение от скуки телевизора? Нет, потому что закладка стала разделителем между двумя морями непрочитанных слов. Но с напоминанием, чей сейчас ход, шахматы остались неким напоминанием о своем прошлом, когда под конец мысли у отца уже путались.
Контроль насильно превратил папины резные поделки в шахматные фигуры: они представляли собой пеструю — и в переносном, и в буквальном смысле — компанию, не очень-то соотносившуюся со своим предназначением, потому что были переинтерпрети-рованы дважды — в первый раз из людей в животных, а затем в шахматные фигуры. Но Контроль заиграл лучше, его интерес к игре усилился, потому что абстракции сменились чем-то реальным, и результаты, хоть и комичные, казались более существенными. Ход «Абуэла[7] съедает слона» заставлял хихикать обоих. «Кузен Умберто берет Ла Собрину[8] Мерседес».
Теперь эти резные фигурки помогут ему. Контроль поставил петуха на дальний левый угол стола, а козу — на правый, причем петух обращен прочь, а коза смотрит на Контроля. К каждой он приклеил почти невидимую нано-видеокамеру, ведущую беспроводную трансляцию ему на телефон и ноутбук. Так он обезопасит по крайней мере хоть кабинет, сделает его своим бастионом, устранив все неизвестные и заместив их тем, с чем ему будет комфортно. Кто знает, что еще может обнаружиться?
И наконец развяжет себе руки, чтобы вникнуть в записки директрисы.
Преамбула к чтению записок директрисы в изрядной степени напоминала ритуал весенней генеральной уборки. Он убрал из кабинета все кресла и стулья, кроме собственного, выставив их в коридор, где они очень кстати взяли на себя роль баррикады, ограждающей от донимавших его людей. Затем начал громоздить стопки посреди пола, стараясь игнорировать сомнительные пятна на ковре. Кофе? Кровь? Соус? Кошачья блевотина? Ясное дело, уборщику со товарищи доступ в кабинет директора возбранялся уже давненько. Ему представилось, как Грейс приказывает оставить кабинет как есть, почти так же, как родители убитых детей в сериалах про копов не позволяют проникнуть в священные пределы спален своих усопших чад даже пылинке. Грейс держала кабинет под замком до самого его прибытия, цепляясь за запасной ключ, и все же Контроль сомневался, что она покажется в объективах его камер наблюдения.
Так что он уселся на табурет и запустил на ноутбуке воспроизведение музыки своего любимого неоклассического композитора, позволив ей заполнить комнату, создавая из хаоса некое подобие порядка. Не проскочу ни шага, дедушка, хоть и подскакиваю на каждом шагу. Он уже получил нынче утром документы от Грейс — доставленные сторонней секретаршей во избежание их общения между собой. В папке содержался подробнейший перечень всех докладных записок и отчетов директрисы — с которыми он сравнит все каракули и фрагменты до единого. «Инвентарный список», как назвал его Контроль про себя. Подумывал, не попросить ли Уитби рассортировать записки, но по каждой позиции уровень допуска колебался от «Секретно» через «Совершенно секретно» до «Хер знает, что за секрет», как волатильный фондовый рынок фьючерсов.
Название, присвоенное папке Грейс, было чересчур функционально: ДОКУМЕНТЫ ДИРЕКТОРА — DMP ПРИКАЗОВ, ДОКЛАДНЫХ ЗАПИСОК И ОТЧЕТОВ. Под «DMP» подразумевалась проприетарная система формирования и обработки изображений, которую Южный предел оплатил и установил в девяностых. Контроль выдал бы что-нибудь полаконичнее, вроде ДОКУМЕНТЫ ДИРЕКТРИСЫ, или повыразительнее, наподобие ПРЕДАНИЯ ЗАБЫТОГО АГЕНТСТВА или ДОСЬЕ ЗОНЫ ИКС.
Стопки надо упорядочить по темам, чтобы они хоть приблизительно соответствовали DMP Грейс: граница, маяк, башня, остров, базовый лагерь, естественная история, неестественная история, общая история, неизвестное. Он также решил сделать стопку «несущественное», хотя то, что показалось несущественным ему, может для кого-то еще оказаться Розеттским камнем — буде таковой камень, пусть даже в виде гальки, когда-либо существовал среди всего этого хлама.
Он нашел себе комфортное место, комфортную задачу, знакомую, как епитимья в периоды позора и понижения, и мог погрузиться в нее почти так же самозабвенно и бездумно, как в мытье посуды после обеда или застилание постели по утрам.
С той только принципиальной разницей, что эти штабеля отчасти смахивали на наслоения грязи, принесенной на ботинках с улицы. Бывшая директриса превратила его в городского земледельца нового типа, возводящего компостные кучи из засекреченных материалов, побывавших в широком свете, где они приобрели богатую предысторию. Часть сырья предоставили дубы и магнолии в виде листьев, образовавших толстый слой мульчи.
Закусочная, где Контроль завтракал, предоставила несколько писчих чеков, как и круглосуточный магазин, где она, очевидно, закупалась в самое разное время суток. Предметы в чеках значились вразнобой, не очень напоминая форменный поход за продуктами. То рулон бумажных полотенец, то фруктовый сок и хлопья для завтрака, то хот-доги, кварта обезжиренного молока и поздравительная открытка. Салфетки, чеки и рекламные буклеты из барбекю-бара в ее городке Бликерсвилле фигурировали в изрядном числе, раздразнив у Контроля аппетит к ребрышкам. Бликерс-вилль всего в четверти часа езды от Южного предела, прямиком рядом с шоссе, ведущим в Хедли. По словам Грейс, из ее тамошнего дома начисто выгребли все мало-мальски касающееся Южного предела, а каталогизированные результаты были приведены в специальном разделе ДОМ ДИРЕКТОРА папки DMP.
Паническая мысль примерно через час: а что, если с виду случайные поверхности, на которых директриса делала свои записи, имеют значение? Что, если слова несут не все послание, точь-в-точь как полоумная проповедь смотрителя маяка — отнюдь не вся история? На ум тут же пришло соборохранилище, и, хотя это казалось неправдоподобным, он в приступе паранойи задумался, не происходят ли некоторые листья из Зоны Икс, но потом отверг эту мысль как спекулятивную и контрпродуктивную.
Нет, обширный ассортимент текстур директрисы показал «лишь», что она была поглощена своей задачей, словно сгорала от нетерпения записать наблюдения в ту же секунду, не желая ни забыть их, ни позволить внутреннему редактору прервать поиски понимания. Или чтобы никакой хакер не подглядел внутренние механизмы ее рассудка, дистиллированные до DMP или еще как-нибудь.
В результате ему пришлось не только сортировать груды первичных «документов», но и бессистемную хронику жизни директрисы и ее скитания по миру за пределами зданий Южного предела. Это помогло, потому из официальных документов он добыл лишь клочья и ошметки — либо в силу вмешательства Грейс, либо потому, что сама директриса ухитрилась отсеять их до лапидарности. Он знал, что ее родители развелись, что она росла с отцом на Среднем Западе, что мать ее умерла. Что директриса прошла изнурительную программу в Центре, а затем добровольцем вызвалась на Южный предел, должно быть, тогда казавшийся более привлекательным. Если бы Контроль пытался выстроить истинный Терруарный Образ директрисы — ее мотивы и арсенал знаний, — ему бы пришлось сделать копии всего подряд и воссоздать все наслоения прочих категорий.
Она была подписана на кабельный телегид, а также на ряд журналов по культуре и искусству, судя не только по выдранным из них страницам, но и по бланкам подписки. В какой-то момент она задолжала стоматологу 72 доллара 12 центов за гигиеническую чистку, не покрываемую ее страховкой, ничуть не волнуясь, кто об этом может узнать. Получала открытки на день рождения от тети, но то ли не испытывала по их поводу сантиментов, то ли была не так уж близка с этой женщиной. Любила свиные отбивные и креветки с кукурузной кашей. Любила обедать в одиночестве, но в один счет из барбекю-бара были внесены заказы двоих обедающих. Компания? Возможно, как и он, она время от время заказывала еду на вынос, чтобы запастись ленчем на завтра.
О границе в ее записках почти ничего не говорилось, но эта белая спираль, это грандиозное пространство никак не выходили у него из головы. И пока он работал, возникла странная синхрония, буквально и метафорически увязывающая воедино спираль и просверк света по небу на пространствах времени и контекста столь обширных, что пересечь их под силу лишь мысли.
Осадочные породы, скопившиеся под растением и мышью, разделить оказалось труднее всего. Некоторые страницы истончились и стали хрупкими, а обрывки бумаги и обтрепанные коллажи из листьев норовили слипнуться, еще крепче связанные прошившими их остатками прозрачных корней с малиновыми прожилками, оставленными растением. Когда Контроль кропотливо отделял страничку от странички, запах плесени, до той поры таившийся, растекся в воздухе, стал сильным и резким. Контроль старался не сравнивать его со смрадом грязных носков.
Наслоения продолжали подтверждать, что директриса любила и природу, и холодные завтраки. Освобождая картонное подтверждение покупки, вырезанное из боковины коробки хлопьев из отрубей, от дубового листка с синими разводами слов, расплывшихся до почти нечитаемых клякс, Контроль понял, что картонка никогда прежде не расторгала помолвку со своим дубовым женихом. «Просмотреть стенограммы с Х.10.С, ос. антро на площадке М», — гласила карточка. «Рекомендовать прекратить использовать черные ящики в целях психобработки», — гласил листок. Контроль поместил дубовый лист на стопку неизвестного в качестве «ценность неизвестна».
Всплыли и другие интригующие фрагменты — некоторые были запрятаны между книгами в стопках или просто впихнуты между страниц не как закладки, а скорее как будто вывели ее из себя и были наказаны уже самими словами, которые она на них нацарапала. Между страницами учебника общей биологии для колледжей, достаточно потрепанного, чтобы принадлежать самой директрисе, Контроль обнаружил докладную записку о двенадцатой экспедиции, напечатанную на настоящей бумаге, как ни странно, на матричном принтере, хотя датированную всего восемнадцатью месяцами назад.
В записке, не попавшей в DMP-досье Грейс, директриса называла топографа «человеком с сильным чувством реальности, хорошим пасующим игроком для других». Лингвистку, отсеянную в зоне предпогра-ничной подготовки, она охарактеризовала «полезной, но не требующейся; возможно, опасным добавлением, сочувствующей, но ограниченной личностью, способной отвлекать внимание». Сочувствующей кому? Отвлекающей внимание от чего? И желательное это отвлечение или?.. Антрополога директриса упоминала по имени, поначалу поставившему Контроля в тупик, пока он наконец не узнал его. «Хильди будет на слушании, поймет». Он какое-то время таращился на эту запись. На слушании чего? Поймет что?
Помимо досадного отсутствия контекста, записки создавали впечатление, будто директриса делает пробы для пьесы или фильма. Заметки по актерам. Команда должна быть сплоченной, но директриса была озабочена нравственным настроем и групповой динамикой куда меньше, чем… каким-то другим качеством.
Пометка касательно биолога была более пространной и заставила Контроля прямо завибрировать от дополнительных вопросов.
Не очень хороший биолог. В традиционном смысле. Больше сопереживает среде, чем людям. Забывает причины, почему пошла, кто платит ей зарплату. Но включается до чрезвычайной степени. Будет знать Зону Икс лучше меня чуть ли не с первой секунды, как туда ступит. Опыт в сходной обстановке. Самодостаточна. Не обременена. Связь через мужа. Чем она будет в Зоне Икс? Сигналом? Фальшфейром? Или невидимкой? Использовать.
Тут же вспомнилась еще одна записка, найденная поблизости, во второй из брошюрок тоненькой трилогии по ксенобиологии: «био: подв зараж ТА?» Наилучшая догадка — почти навскидку: биолог подвергалась заражению топографической аномалией. Но без даты он даже не мог питать уверенности, что это относится к той же самой экспедиции. Аналогично, когда «Утаить от Л» и «Л сказал нет — неудивительно» было написано на двух отдельных обрывках, и означает ли «Л» Лаури или каким-то эзотерическим и невероятным образом означает «смотритель маяка»?
Он решил дать всему этому устояться, зная, что надо проявлять терпение. Записок было много, уйма страниц в DMP-досье Грейс, однако пока ничего о предварительном путешествии директрисы через границу. Но он уже начал улавливать подспудные тенденции, находя теперь в терруарной теории Уитби кое-что, относящееся скорее к Южному пределу, чем к Зоне Икс, быть может, вылепленное одним-един-ственным рассудком. Идею, что дисфункциональная мысль может укорениться в вакууме — индивидуальная, анонимная и бесплотная, как дух, непостижимая, потому что, особенно поначалу, не взаимодействует с другими людьми. Потому что все более и более в современную интернет-эпоху натыкаешься на изолированные проявления умственного вируса или червя: самопромытые мозги, купающиеся в полученных идеологиях, снизошедших свыше, и эти идеологии могут пребывать в спячке годами, безмолвные, как смерть, пока не нанесут удар. Теперь может случиться практически что угодно, и случилось. Правительство не в состоянии расследовать каждую покупку фермером удобрений или фейерверков — оно не в состоянии даже из собственных рядов вычистить все отклоняющиеся мозги.
Во время сортировки обрывков возникла мысль, что если ты заправляешь агентством, посвященным постижению и преодолению силы, олицетворяющей смуту, и веришь, что граница надвигается, хотя бы в каком-то смысле, то можешь и отклониться от официальных протоколов. Что, если твое начальство и коллеги не согласны с твоей оценкой, ты вполне можешь измыслить альтернативный план и приступить к действиям сам по себе. Что тогда, и только тогда, ты можешь осторожно и аккуратно приняться вербовать для осуществления этого плана других, которые тебе верят или хотя бы не проявляют враждебности. Посвящая их в детали или нет. И вполне возможно, ты начнешь разрабатывать этот план на обороте товарного чека, глядя телевизор или читая журнал.
Когда пришло время отправляться на встречу с Грейс, Контроль, подняв голову, обнаружил, что совсем замуровал себя грудами бумаг и штабелями папок. Пробившись сквозь эту преграду, он потратил столько усилий, чтобы преодолеть загроможденный стульями и складным столиком дверной проем, что даже задумался, не пытался ли подсознательно оградиться от чего-то.
013: РЕКОМЕНДАЦИИ
Контролю хотелось вторгнуться на территорию Грейс, показать ей, что ему там комфортно, но в результате, когда он явился, она была как раз посреди нелепо оживленной беседы с Генри Сомерсом, ее секретарем-референтом на протяжении последних пяти лет.
В ожидании он пересматривал азы, ибо азы — единственное, что ему предоставили по какой бы то ни было причине. Грейс Стивенсон. Homo sapiens. Пол женский. Семья изначально из Вест-Индии. Она представитель третьего поколения в стране и старшая из трех дочерей. Родители трудились не покладая рук, чтобы все три окончили колледж, и Грейс завоевала право произнести прощальную речь на выпуск-лом, став лучшей на курсе с двумя дипломами — по политологии и истории, за чем последовало обучение в Центре. Затем во время спецоперации повредила ногу — никаких сведений, как именно, — и течение вынесло ее на берега Южного предела. Нет, неправильно. Директриса вытащила ее имя из шляпы? Чейни что-то вякал на эту тему в какой-то момент поездки к границе.
Но когда-то она питала более возвышенные амбиции, так что ж ее здесь удержало — только директриса? Потому что с самого начала своих трудов в Южном пределе Грейс Стивенсон впала в своего рода топтание на месте, а то и вообще сползание в стагнацию — персональную трясину, пожалуй, достигшую дна в облике тяжелого, затяжного развода почти восемь лет назад, с точностью до месяца совпавшего с окончанием колледжа ее сыновьями-близнецами. Год спустя она уведомила Центр о своей связи с гражданкой Панамы, дабы ее подвергли повторной проверке на предмет благонадежности, и оказалась вполне благонадежной. То есть неприятности плановые, но все равно травмирующие. Теперь ее мальчики стали врачами, а еще увековечены на фото в настольной рамке во время игры в европейский футбол. На другом фото она рука об руку с директрисой — крупная женщина такого телосложения, что не поймешь, обросла ли она жиром или мускулами. Дело было на каком-то корпоративном пикнике Южного предела — слева в кадре виднелась жаровня для барбекю, а справа на заднем плане — белая парочка в цветочных рубашках. Идея культурно-развлекательных мероприятий агентства почему-то показалась Контролю абсурдной. Оба фото уже были ему знакомы.
После развода судьба заместительницы директора стала еще теснее связана с участью директрисы, которую ей пришлось несколько раз прикрывать, если он правильно прочел между строк. Эта история закончилась с исчезновением директрисы, а Грейс достался утешительный приз — должность Пожизненного Заместителя Директора.
В результате этого и кое-чего еще Грейс Стивенсон выпестовала в душе ошеломительную враждебность по отношению к нему. В этом он ей даже сопереживал, пусть лишь отчасти — наверное, совершая ошибку. «Сопереживание — дело дохлое», — любил говаривать отец, порой осерчав от очередного столкновения с неумышленным расизмом. Если задумываешься о своих действиях — значит, что-то делаешь не так.
Когда Сомерс наконец удалился, Контроль уселся напротив Грейс, державшей распечатку списка его первых рекомендаций на вытянутой руке — не потому, что тот вонял или был неприятен чем-либо еще, а из-за своего упорного нежелания перейти на прогрессивные линзы.
Не воспримет ли она рекомендации как личный вызов? Они умышленно преждевременны, но Контроль так и задумал. Хотя лежащий перед ним шелестящий микрокассетный диктофон определенно не сулил ничего хорошего, знаменуя ее реакцию на его вторжение в ее пространство. Но Контроль отрепетировал свои ужимки и телодвижения утром перед зеркалом, только чтобы поглядеть, насколько невербальным он может быть.
Правду говоря, большинство его административно-хозяйственных рекомендаций запросто применимы к любой организации, пару лет носившейся по волнам без руля и без ветрил — или, будем великодушны, с рулем, но все-таки без ветрил. Остальное же представляло собой выстрелы наугад, вот только каждый мог угодить и в красного зверя, и в кого-то из своих. Ему хотелось, чтобы поток информации растекался во все стороны, чтобы, к примеру, лингвист Сю имела доступ к секретным сведениям прочих отделов агентства. Еще он хотел разрешить давно запрещенные сверхурочные и работу в вечерние и ночные часы, раз уж электричество в здании все равно приходится держать включенным двадцать четыре часа в сутки. Он заметил, что большинство сотрудников норовят улизнуть пораньше.
Некоторые другие вещи были и вовсе ненужными, но, если повезет, Грейс потратит и время, и силы, чтобы оспорить их у него.
— Проворно, — наконец заявила она, отшвыривая листок к нему через стол. Тот скользнул ему на колени, прежде чем Контроль успел его поймать.
— Я сделал свое домашнее задание, — ответствовал Контроль. Что бы это ни означало.
— Примерный школьник. Круглый отличник.
— Первое, — наполовину согласился Контроль, не питая уверенности, что ему по нраву ее интонации.
Грейс изобразила блеклую улыбку:
— Позвольте перейти к сути. Некто встрял на этой неделе в мой доступ к Центру — вынюхивая и прощупывая. Но тот, кто этим занимался, напортачил — или клика, стоявшая за этим, не обладает достаточным влиянием.
— Не пойму, о чем это вы, — изрек Контроль, но его невербальные ужимки изумленно ужались вместе с ним, несмотря ни на какие усилия.
Фракция. Несмотря на его мечту о том, что Голос причастен к тайным операциям, ему и в голову не приходило, что мать может возглавлять фракцию, что автоматически подвело его к мысли об истинных теневых операциях — вкупе с оппозицией. Его малость оглушило понимание, что Центр может быть настолько фрагментирован. Так насколько же слоновьими, носорожьими плясками оказались старания Голоса в ответ на запрос Контроля? И для чего Грейс использует свои контакты, когда не обращает их против него?
Отвращение во взгляде Грейс поведало ему, что она думает о его ответе.
— Тогда в данном случае, Джон Родригес, у меня нет комментариев по поводу ваших рекомендаций, не считая того, что я начну проводить их в жизнь с самой мучительной медлительностью, на какую только сподоблюсь. Вы увидите воплощение пары-тройки из них… скажем, «купить новое средство для мытья полов» уже в следующем квартале. Может быть.
И снова ему привиделось, как Грейс умыкает биолога прочь. Ему привиделось множество покушений на обоюдное уничтожение, пока много лет спустя они не продолжат сражение где-то в заоблачных высях, оседлав два окровавленных обширных эскалатора.
Одеревенелый кивок Контроля — угрюмое признание поражения — был вовсе не той ужимкой, которую он надеялся пустить в ход.
Но она еще не закончила. Со сверкающим взором открыла ящик стола и извлекла перламутровую шкатулку.
— Вы знаете, что это такое?
— Шкатулка для драгоценностей? — озадаченно отозвался Контроль, окончательно перейдя в оборону.
— Это ларчик, полный обвинений, — ответила Грейс, протягивая ему, как дар. Сей шкатулкой низвожу тебя в ничто.
— Что еще за ларчик обвинений? — хотя знать ему этого и не хотелось.
Бархатная утроба разверзлась, с лязгом и серебряным перезвоном горсть жучков, слишком уж знакомых Контролю, заскакала по столу в его сторону. Большинство остановилось, не докатившись до края, но парочка вслед за листком слетела ему на колени. Аромат тухлого меда снова усилился.
Читать бесплатно другие книги:
