Предчувствие весны Ночкин Виктор

Глава 5

Ванетиния

Завидев мужа стоящим, Санелана обернулась к священнику и, рухнув на колени, принялась целовать ему руки. Когер с перепугу вырвал ладони и отшатнулся. На лице простодушного клирика было изумление, граничащее с ужасом – сама императрица… целует руки…

– Отче, ваши молитвы вернули моего супруга! – прорыдала императрица.

Огромные слезы катились по круглым щекам, но женщина их не замечала. Когер на всякий случай отступил еще на два шага.

Алекиан выпустил шторы и заковылял к ложу. Архиепископ торопливо подскочил и попытался подхватить больного, подставить руку – император отстранил Мунта и устало опустился на смятые перины. На слезы жены Алекиан взирал совершенно безразлично, должно быть, ему сейчас было очень худо. На минуту все смолкли, только Санелана всхлипывала и шмыгала носом.

Потом Алекиан разлепил бледные губы и тихо произнес:

– Дорогая, вели подать воды. Я должен умыться перед советом.

– Перед советом? – растерянно отозвалась женщина.

– Да, совет соберем немедленно. Я слишком долго отсутствовал, чтобы теперь терять время. Кстати, мне понадобится платье.

Императрица кивнула и, торопливо вытирая мокрые щеки, удалилась. Тут же из коридора донеслись ее распоряжения, голос Санеланы звучал вполне твердо, будто она не рыдала минуту назад. Она имела очень четкие представления о том, как следует вести себя императрице, и старательно следовала идеалу. В частности, никогда не проявляла ни малейшей слабости при слугах.

Алекиан обернулся к клирикам.

– Отец Когер, ты можешь идти. Мы позже решим, как вознаградить тебя, и как лучше воспользоваться твоим необычайным даром.

Оставшись с Мунтом наедине, император задумчиво произнес:

– Человек великих талантов и ничтожного ума. Интересно, его способности имеют магическую основу?

– Нет, – уверенно ответил глава Церкви. – По моему приказу Когера испытывали весьма тщательно. Он не чародей… слава Гифингу, что дело обстоит так, ибо магия – всегда ересь. Когер – другой. И счастье, что в годину суровых испытаний Пресветлый послал нам этого святого человека. Смиренного плотью и могущественного духом.

– Должно быть, его сила сродни возможностям эльфов. Мне объясняли, что эльфы не пользуются магией, но просят Гунгиллу о том и этом, а она дает. Молитвы нашего Когера, обращенные к Гилфингу – нечто подобное. Однако, к делу. Нынче на совете я наслушаюсь вестей о том, какие беды стряслись за вемя моей болезни. Но сперва скажите коротко – чем именно мне следует озаботиться в первую очередь. Ваше мнение мне очень важно.

– В первую очередь, братец, тебе следует научиться говорить «мы», имея в виду себя, – Коклос Пол-гнома выбрался из-под кровати, отряхнул пыль с камзола и направился к выходу. Уже взявшись за дверную ручку, карлик бросил через плечо, – как видишь, я демонстративно отказываюсь подслушивать секреты империи. Они меня не интересуют.

В коридоре шут буркнул:

– Некогда я дал братцу совет слушаться советов дурака. Но не до такой же степени! «Ваше мнение мне очень важно»! Подумать только… О Гилфинг, на кого он меня променял! А ведь раньше его в первую очередь заинтересовало бы мое мнение! Даже не вспомнил! И еще братцем называется! Ужасные времена, ужасные времена…

Коклос побрел прочь от императорской опочивальни. За углом послышались голоса и торопливые шаги – возвращалась Санелана. За ней неслись слуги с тазами, бритвами, мисками и шитыми золотом нарядами. Шествие топало, шуршало, причитало, бренчало… Карлик нырнул в нишу, задрапированную гобеленом, и затаился, мысленно жалуясь: «Ужасные времена, когда я боюсь произнести шутку вслух!.. Ну как я смогу объяснить братцу, что он слушает не того дурака!»

Карлик ждал. Вот кавалькада протопала мимо его убежища, затем – стук в дверь, Санелана попросила позволения войти… топот, шорох, звяканье… толкотня на входе в опочивальню… После того, как хлопнула, затворяясь, дверь, Полгнома выбрался из ниши и звонко чихнул. В темных уголках Валлахала пыли скопилось изрядно, но маленький шут давно привык. Пыль стала его союзником – по тому, какие следы остаются на ней, Коклос определял, не отыскал ли кто его убежища. Размеры позволяли карлику протискиваться там, где не мог поникнуть никто другой, так что заколоченные чуланы, забытые галереи, потайные лазы – все было в его распоряжении. Конкуренцию могли бы составить дети и тайные любовники, но при нынешнем императоре детворы во дворце не осталось, а заводить шашни стало небезопасно. Ее величество не одобряла легкомысленных развлечений, вошедших в обычай при покойном императоре.

Нынче Валлахал опустел и будто съежился, многие помещения перестали использоваться… и на пыли, покрывшей там пол, остаются только маленькие следы Коклоса.

Выбравшись из-за гобелена, шут с минуту прислушивался к звукам, которые доносились из опочивальни Алекиана, потом побрел прочь, ворча об ужасных временах. В соседней галерее пыльных гобеленов не висело, здесь стены были отделаны широкими, потемневшими от древности, дубовыми панелями. Коклос воровато огляделся. Никого. Карлик, пыхтя, сдвинул тяжеленный брус – в стене открылся черный зев потайного хода. Рослый человек мог бы передвигаться там, разве что согнувшись в три погибели, но крошечный шут проходил, не склоняя головы.

Коклос задвинул дубовую панель на место, нащупал подсвечник и зажег огонек. Разумеется, среди следов, свежих и успевших покрыться новым слоем пыли, были только маленькие отпечатки.

– И откуда здесь берется пыль, – буркнул коротышка. – Все закрыто…

Карлик двинулся в путь, освещая дорогу тускло горящей свечой. Несколько раз ему встречались ответвления, ведущие к другим потайным проходам, Коклос шагал дальше. Наконец у очередного перекрестка он остановился. Поглядел на припорошенный пылью скелет крысы и свернул. Крыс во дворце время от времени выводили Изумруды, это входило в обязанности придворных чародеев, и скелет лежал здесь с незапамятных времен. Коклос пользовался косточками, как ориентиром.

Новый проход был уже, да и потолок опустился, теперь даже коротышке Коклосу приходилось пригибать голову. Шут уверенно шагал, прикрывая огонь свечи ладошкой. Прежде, когда карлик только начинал свои странствия по темным лабиринтам, ему казалось, что секретные галереи тянутся и тянутся, что он уходит невообразимо далеко, и непонятно, как коридор может уводить в такие дали. Валлахал, хоть и велик, но не безграничен. Теперь Полгнома уже не обманывался относительно размеров тайных переходов, темнота и гнетущее запустение перестали вводить его в обман. На самом деле тайные переходы были вовсе не такими уж длинными – их прокладывали для того, чтобы царедворцы могли шпионить друг за дружкой, а тучным рослым мужчинам (какими, обычно, и бывают могущественные вельможи) не по нраву долгие перемещения на четвереньках.

Наконец в дальнем конце показалось серое пятно, и стали слышны голоса. Крошечное оконце, цель странствия в темноте. Коклос задул свечу, теперь он старался ступать потише. Вряд ли участники императорского совета станут прислушиваться, но береженого и Гилфинг бережет. Шут еще ни разу не попался во время подобных вылазок, и немало гордился этим обстоятельством.

Окошко для подслушивания находилось на уровне коленей взрослого мужчины, это ограничивало возможности, поскольку разглядеть лица тех, кто находился в комнате, было затруднительно – зато и шпион пребывал в относительной безопасности. Важные персоны редко глядят, что творится ниже их колен. Коклос опустился на пол и осторожно глянул в отверстие. Он видел свисающие со стола края скатерти, отороченные золотой бахромой. Видел сапоги дворян и теплые туфли священников. Участники совета как раз двигали стулья, рассаживаясь. Потрескивал огонь в камине.

– И все-таки, ваше высокопреосвященство, я не понимаю, почему он удалился так демонстративно.

«Это братец про мой уход, – подумал Коклос, – братец думает об мне, братец помнит!»

– Трудно понять мотивы действий дурака, – это Мунт.

«Дурака, как же. Да Мунт просто мне завидует! Конечно. Мы оба дураки, но я профессионал и известный мастер дурацкого ремесла, а он – жалкий дилетантишко. Хотя он весьма прилежно учится»…

Наконец все расселись, и Алекиан оглядел участников совета. Представители Церкви были в большинстве. Фенокс, исполняющий обязанности канцлера, и архиепископ Мунт привели по несколько секретарей и белые рясы за столом преобладали. Помимо клириков за столом находились Кенперт, Гиптис Изумруд и некий Роккорт ок-Линвер, недавно назначенный капитаном гвардии. Командный состав имперцев после похода на восток оказался сильно прорежен, в строю не осталось ни одного из капитанов, получивших звание при Элевзиле II.

Этот Роккорт был крепким рослым мужчиной шестидесяти с хвостиком лет от роду. Этот воин, будучи в преклонных годах, числился при прежнем императоре лейтенантом, что красноречиво говорило о его способностях. Фигурой и осанкой капитан напоминал ок-Икерна, но на этом сходство заканчивалось. Умом ок-Линвер не блистал, был отважным воякой, послушным и исполнительным. Не более того. Его сделали капитаном только лишь потому, что не нашлось более подходящего кандидата. Докладом сэра Роккорта (оказавшегося, кстати, старейшим из присутствующих) совет открылся. Старик коротко доложил, что из-за убыли в рядах гвардии он решился изменить – временно, разумеется – командную структуру. Вместо прежних четырех рот, возглавляемых капитанами, он создал одно подразделение под его, ок-Линвера, командованием. Троих дворян, обладающих достаточным опытом он назначил лейтенантами, под началом каждого десять-двенадцать «копий», то есть дворян, сопровождаемых стрелками и оруженосцами. Со временем можно будет развернуть эти отряды в роты, а нынешних лейтенантов произвести в капитаны. Сам старый вояка, разумеется, метил в маршалы, хотя проявил благоразумие и не стал говорить об этом вслух.

– Итак, гвардии у нас нет… – уныло произнес Алекиан. – А ополчение, разумеется, распустили по домам?

Капитан невнятно пробурчал: «Да, конечно… ваше императорское величество». Всем было ясно, что повторно собрать такой богатый «налог крови» с Тилы и Тогера уже не удастся. Обе страны обескровлены предыдущей кампанией, да и согнать недовольных тильцев под имперские знамена будет теперь сложней. Алекиан никого не упрекал, формальных прав удерживать на службе воинов из Тилы и Тогера его должностные лица не имели, а использовать неформальные возможности никто не рискнул. Когда император тяжко хворает, нет оотников брать ответственность на себя.

Продолжил доклад архиепископ. Заметив вскользь, что ванесткое дворянство предано его величеству по-прежнему, архиепископ объявил: Церковь собирает собственную армию, и под белое знамя уже сейчас сошлось не меньше трехсот дворян. Их сейчас вооружают с тем, чтобы к лету они представляли собой организованное войско. Ничего удивительного – в монастырях есть немало дворян: раскаявшиеся злодеи, замаливающие грехи; младшие отпрыски небогатых родов, избравшие духовную карьеру; просто люди благородного происхождения, утомленные миром… Посланцы его высокопреосвященства обращаются к ним с призывом: продолжить покаяние в рядах армии Церкви. Имеется и немалое число добровольцев низкого происхождения… Конечно, требуется время, чтобы создать из них настоящую силу, но вся зима впереди. Зимой не воюют. Зимой готовятся к войне.

Алекиан просветлел лицом, армия у него все-таки есть! Огромная армия! Послушная, дисциплинированная!

Затем епископ Фенокс доложил о состоянии имперской казны: финансы Империи в прекрасном состоянии! В счет займа, предоставленного Церковью, продолжают поступать средства… и этот золотой поток, медленный, но не иссякающий, питает Империю.

Следующим был сэр Кенперт. Молодой дворянин, который сейчас заведовал посольствами, перепиской с вассальными монархами и прочими дипломатическими вопросами, был краток. Увы, никаких улучшений в политическом раскладе не произошло. Верность Империи хранят лишь те, кто рассчитывает на поддержку и те, кто служит из страха. Снова заговорил Мунт. Он получил тайное послание от энмарского епископа. Совет негоциантов, заинтересованный в том, чтобы возвратиться на ванетский рынок, готовит посольство с некими предложениями. Благоприятными предложениями. В течение зимы энмарцы объявятся здесь, в столице Великой Империи. Его священство епископ энамарский старается воздействовать на Совет, чтобы направить мысли торговцев в нужное русло. Возможно, у Империи вскоре объявится могущественный союзник.

Коклос почувствовал, что сейчас чихнет, и он начал медленно отползать, зажимая нос ладошкой. Удалившись от оконца, карлик чихнул и молвил:

– Ужасные времена. Армия у нас теперь, значит, церковная, казна тоже… Дипломатия – и та оказалась в руках епископов! И мало того, вместо меня братец слушается теперь дурака архиепископа… глупость – и та захвачена Церковью… Ужасные времена!

Глава 6

Гева

– Что плохого в королевском достоинстве? – Гезнур прошелся по кабинету и остановился у окна. Однообразный белый пейзаж настраивал на философские размышления. – Плохо, что тому, кто находится, на вершине, не к чему стремиться. Корона – это вершина. Начинаешь задаваться вопросом: зачем все эти утомительные встречи, разъезды, письма, наконец?

– Осмелюсь заметить, будучи графом, вы, мой господин, занимались тем же самым. Встречи. Разъезды. Письма.

Граф обернулся и смерил взглядом безымянного слугу, исполнявшего обязанности палача, лекаря, цирюльника, а также множество иных, не менее деликатных, обязанностей. Верный оруженосец сидел в темном углу рядом с дверью и помалкивал, пока Гезнур не обратился к нему. Верней сказать, король беседовал сам с собой, но безымянный являлся чем-то вроде тени монарха и вполне мог играть роль второго голоса в этом внутреннем диалоге.

– Видишь ли, прежде я знал, ради чего страдаю… я хотел заполучить корону, натянуть ее на уши покрепче. А теперь? Чего я хочу теперь?

– Сохранить корону, мой господин.

– И то верно. Ладно, оставим пустые речи…

В дверь постучали.

Безымянный цирюльник бесшумно встал и сместился к входу, его ладонь легла на рукоять длинного кинжала, подвешенного к поясу. Никакие меры предосторожности этот человек не считал лишними, даже здесь, в собственном замке Гезнура. В кабинет вступил слуга и поклонился.

– Посланец его величества Гюголана. Позволите пригласить?

Гезнур кивнул, и слуга, посторонившись, пропустив комнату гостя. Это был рослый дворянин, чтобы пройти в дверь, посланцу пришлось пригнуться. Затем он с поклоном вручил Гезнуру письмо с королевской печатью, оттиснутой на зеленом воске. Гезнур кивком отпустил слугу и сломал печать. Пробежал письмо глазами, хмыкнул и стал читать внимательней, поглядывая поверх пергамента на гостя.

Пока король читал, приезжий хранил молчание и, поглаживая длинные черные усы, оглядывал кабинет. Заметил он и цирюльника, замершего у него за спиной, но не подал виду, что его беспокоит этот человек. Хотя Гезнур не припоминал приезжего дворянина, тому, похоже, были знакомы порядки, заведенные гевскими королями.

Наконец хозяин замка закончил чтение и бросил письмо на стол, пергамент с шуршанием свернулся в трубку.

– Итак… – с вопросительной интонацией произнес Гезнур.

Гость снова поклонился.

– Рейвен из Гнарка, ваше величество.

– Итак, сэр Рейвен, отец пишет, что, дескать, весьма прискорбно, что император Алекиан получает рекрутов из Гевы для будущей войны с нами. Все письмо – тривиальные рассуждения о потерях, понесенных нашей армией в осенней кампании и о том, что новое войско набрать негде… и наши, без того невеликие, людские ресурсы не просто истощаются, но и пополнят ряды вражеского войска. Насколько я понимаю, основную часть послания, а именно, кем являются эти рекруты, поручено передать на словах? Ибо письмо не содержит ничего интересного, кроме упоминания таинственных рекрутов, остальное – пустая болтовня, предназначенная для чужих, буде письмо попадет не по адресу. «В то время как вы мой, возлюбленный сын и соправитель, улаживали дела несчастной Гевы на рубежах королевства… здесь, в самом сердце страны коварный враг…» и тому подобное.

– Именно так, ваше величество, – сэр Рейвен склонил голову, – мне велено ответить на любые вопросы, касающиеся темы письма.

– Прежде всего мне хотелось бы узнать… – король выдержал паузу, – почему важное поручение дано именно вам. Я не помню вашего лица, добрый сэр Рейвен.

Рыцарь прикрыл ладонью нижнюю часть лица.

– Возможно, ваше величество, так вам будет проще меня вспомнить. Усы я отпустил недавно.

– Да, пожалуй… Пожалуй, я видел вас в свите батюшки. Что ж, перейдем к делу. Присаживайтесь. И поведайте, что за новобранцы императора могут объявиться в нашей несчастной разоренной стране? Откуда они возьмутся, если я ломаю голову как раз над тем, откуда бы взять воинов для грядущих походов.

– Речь идет о монахах, – коротко ответил гость.

– Монахах?

– Да. Посланцы его высокопреосвященства нынче объезжают монастыри по всей Империи, несут пастырское благословение вновь избранного главы Церкви и прочее в таком духе. Кроме того, они зовут вступить в братство Белого Круга. Это, ваше величество, воинственное братство.

– Хм… Белый Круг… Я слышал о них. Предполагается, что это святое воинство будет противостоять эльфам и гномам, посягающим на исконные земли Империи, то есть на те земли, откуда эльфы и гномы изгнаны более ста лет назад. Так?

– Я совершенно убежден, ваше величество, – рыцарь привстал и поклонился, его стул скрипнул под тяжелым грузом, – что имеются в виду не только эльфы с гномами, но и нелюди вообще. В войске вашего величества сражались доблестные тролли, а уж сообщество чародеев из Могнака Забытого и вовсе именует себя Черным Кругом. Черный Круг и Белый Круг – интересное сочетание.

– Это верно… – Гезнур задумался, внимательно разглядывая усатого верзилу.

Сэр Рейвен ему, пожалуй, нравился. Рыцарь знал себе цену – был в меру скромен и в меру самоуверен, рассуждал здраво и, похоже, пользуется доверием батюшки… Хм, кто бы мог подумать, что у Гюголана имеются слуги вроде этого господина из Гнарка! Короли, как правило, окружают себя сверстниками, и не доверяют слугам, не принадлежащим их поколению. Гюголану скоро стукнет шестьдесят пять и, хотя король исправно производит на свет потомство мужского пола, хотя пережил уже третью супругу, он все-таки старик. И из старых соратников при нем не осталось никого, кто представлял бы собой хоть что-то значительное. Лучшие сподвижники давно сгинули, исполняя королевские поручения, и нынче вокруг трона – бездари либо молодежь, не пользующаяся доверием. Таков удел престарелых правителей… но вот этот Рейвен, пожалуй, неплох. Во всяком случае, на первый взгляд. Интересно, насколько дорожит им батюшка?

– Скажите, сэр Рейвен, вас отрядили лишь для того, чтобы передать мне послание или я могу использовать вас в кое-каких щекотливых делах?

– Король Гюголан велел мне оказывать вашему величеству любую помощь в деле с рекрутами Белого Круга. Особых инструкция я не получал, но, рискну предположить, мне надлежит без промедления вернуться ко двору вашего батюшки по разрешению этой проблемы. Во всяком случае, на мне по-прежнему лежат обязанности третьего конюшего.

– Понимаю, понимаю… – задумчиво кивнул Гезнур. То, что Рейвен имеет официальный пост при дворе, еще больше увеличило его ценность в глазах младшего короля. – Теперь поведайте мне, что известно об этом Белом Круге. Не будем терять времени, чем раньше покончим с… с этим досадным недоразумением, тем скорей вы вернетесь к обязанностям третьего конюшего.

– В Белом Круге нет ничего тайного – вероятно, поэтому они и не привлекли до сих пор внимания вашего величества. Среди монахов собирают людей, которые в миру были воинами и до сих пор не забыли, с какой стороны следует браться за меч. Вступающим в братство обещано полное отпущение грехов и, что гораздо важнее – возможность на законном основании заниматься тем, в чем они, собственно говоря, каются, пребывая ныне в святых обителях. Они смогут убивать, грабить, жечь и разорять – с единственным условием. Все эти благородные действия должны быть направлены не на добрых детей Гилфинга, приверженных святой Церкви.

– На нелюдей, так ведь? – Гезнур говорил медленно и задумчиво. – Либо на тех, кого наш архиепископ приравняет к нелюдям.

– Пока что войска Белого Круга собирают вдали отсюда – им предоставлены старые имперские крепости в Анновре, Нелле и Приюте. Тамошние правители довольны, что им помогают блокировать занятый эльфами Феллиост. Они даже оказывают поддержку провиантом и оружием братству. Нельзя не признать, что экспансия эльфов захлебнулась во многом благодаря Белому Кругу. Сражений не было, разве что мелкие стычки. Но и это противостояние закончилось вничью. Белый Круг недостаточно силен, чтобы изгнать нелюдей за Великую, но, объединившись с местными, вполне способен противостоять им. Вместе с тем, эмиссары его высокопреосвященства действуют с возрастающей энергией. Число вступивших в братство растет, скоро будет впору задуматься, не обезлюдеют ли монастыри? Служба под знаменами Белого Круга привлекает монастырский клир куда больше, нежели мирное служение в обителях.

– Они принимают не только дворян?

– Нет, конечно. Берут всех желающих. Нужна ведь и обозная прислуга, кузнецы, возчики, конюхи, пекари… да мало ли.

– И все они в избытке имеются в монастырях. Что ж, сэр Рейвен, привезенные вами сведения заставили меня изменить планы. Я-то намеревался отдохнуть…

Зимой Мир преображается. Преображаются даже такие забытые Гилфингом земли, как Гева или Болотный Край. Большую часть года в Геве торжествует серый цвет, можно сказать, что лишь в «королевстве грязи» серый цвет проявляет себя по-настоящему, только здесь, в Геве, можно по достоинству оценить потрясающее богатство оттенков серого, различать которые не придет в голову нигде в другом месте… только не зимой. Зимой Геву заносит снегами так же, как и любой другой уголок Мира.

Под белыми пушистыми одеялами скрываются россыпи камней, заболоченные лощины, овраги, глинистые бугры и чахлые рощи. Над деревнями, занесенными снегом, поднимаются дымы – жалкие остатки серого, уступившего зимой место снежной белизне. Дорога также покрыта снегом, блестят наезженные колеи, зализанные до зеркальной гладкости. По обочинам встречаются вереницы следов, продавленных в глубоком снегу. Бывает, дорога оказывается узкой для путников, следующих в обоих направлениях – но зимой это происходит редко.

Лошади понуро ступают, подковы выколачивают дробь о толстый слой спрессованного снега. Возницы лениво вертят головами, разглядывая монотонный белый пейзаж. Всадники, сопровождающие конвой, тоже озираются, ладони в толстых рукавицах оглаживают рукояти мечей. Это Гева. Странствовать здесь было небезопасно и в лучшие годы, чего уж говорить о теперешнем времечке, когда повсюду война и разбой… На всадниках – белые священнические накидки поверх добротных полушубков, над ними – знамена с белым кругом. Они торопятся, чтобы засветло поспеть в монастырь. Дни зимой коротки, ночи – холодны, неприветливы и опасны. Путники понукают лошадей, те послушно ускоряют шаг, из ноздрей животных вырываются струйки пара.

Передний всадник въехал на невысокий пригорок, вгляделся во встающие над горизонтом дымки и весело крикнул спутникам:

– Да, это обитель! Живей, уже близко!

Потом смахнул с бороды сосульки и, пришпорив коня, поскакал к группе построек, окруженных невысокой стеной. По верху стены над бруствером, укрытым мягкими округлыми снежными наростами, движутся темные точки. Монахи несут стражу – это Гева, здесь никто не может чувствовать себя в безопасности. Конвой перевалил гребень холма, под гору лошади сами побежали быстрей. Копыта застучали о наст веселей, громче задребезжала сбруя и оружие ездоков. Передний всадник уже стучал в ворота. Излишний труд – разумеется, гостей заметили.

Всадник назвал себя:

– Викарий при его священстве епископе гонзорском Феноксе, Лайсен. Имею послание архиепископа Мунта…

Заскрипели, распахиваясь, ворота. Навстречу въезжающим саням уже спешили монастырские служки. Неторопливо вышел настоятель, снег мерно поскрипывал под ногами. Гость спешился и, зябко ежась, извлек из-под накидки пергамент, украшенный доброй полудюжиной разноцветных печатей.

Толстый важный аббат обменялся приветствиями с приезжим викарием… осенившись гилфинговым кругом, принял письмо его высокопреосвященства, начал читать. Викарий терпеливо ждал. К нему приблизился молоденький послушник, поклонился, принял поводья жеребца. Его лицо показалось Лайсену смутно знакомым.

– Как звать тебя, сын мой? – осведомился приезжий.

Отрок вместо ответа снова поклонился и побрел прочь, увлекая коня.

– Велитианом его зовут, – пояснил настоятель, закончив чтение. – Несчастный паренек, твердит, что, дескать, много нагрешил. Похоже, это имя приносит лишь беды тем, кто его носит. А ныне принял обет молчания, кается… Итак, вы, брат Лайсен явились, чтобы вербовать…

– Призывать, – поправил приезжий. – Только призывать под знамя вооруженного братства. Такова воля его высокопреосвященства.

– А что думает по этому поводу наш король? – осторожно осведомился настоятель. Маленькие глазки глядели безмятежно, но толстый аббат беспокоился.

– Того не ведаю. Надеюсь, мирских владык не беспокоят дела Церкви.

– До тех пор, пока они не противоречат воле упомянутых мирских владык, – заметил монах. – Что ж, прошу, брат. Идемте в часовню, вознесем совместно молитву, затем можно и в трапезную. Отведаете, что Гилфинг послал, после обсудим вашу миссию.

Глава 7

Альда

Наутро Филька отправился восвояси, напутствуемый строгими повелениями: «немедленно прекратить балаган с погодой». Эльф клятвенно заверял, что сразу же по возвращении велит вассалам прекратить взывать к Матери, и не больше трех дней потребуется зиме, чтобы воцариться в Альде. Ингви с Ннаонной вышли на крыльцо махнуть на прощание рукой уезжающему князю.

Шел мокрый снег, и силуэт Фильки мигом растаял в белесой пелене валящихся с неба мягких хлопьев. Пушистые комки падали в лужи, оседали, впитывая грязную воду, теряли белизну, обращались в неопрятную кашу, чавкающую под ногами.

– Ну что ж, заявил Ингви, – вернемся к суровым будням. Что у нас на сегодня?

Вопрос был адресован Джамену, который переминался с ноги на ногу поблизости и глядел с намеком. Явно намеревался обратиться с вопросом.

– Ваше величество, аудиенции просят выборные от энмарских негоциантов и делегация цеха кузнецов. Теми другим было обещано, что сегодня просьбами займется его милость канцлер, но сэр Мертенк так и не вернулся… Видимо, не смог добраться в столицу из-за снегопада.

Ингви тяжело вздохнул. Из-за снегопада… Если бы не эльфы, уже давно установился бы зимний путь, и энмарцы с кузнецами докучали бы своими мелкими занудными проблемами канцлеру. Ничего, Филька еще получит за эти номера. Когда-нибудь – получит. Но теперь разбираться придется ему, королю.

– Ладно, Джамен, где эти делегаты?

– В зале перед входом в канцелярию. Спорят, что первым должен получить доступ к вашему величеству. Кто-то из наших умников успел им объяснить, что раз канцлера нет в Альхелле, ими займется сам король.

– Первыми примем иностранцев. Джамен, будь поблизости, когда они начнут. Мне понадобятся советы.

– Но я не…

– Пустое. Ты всего лишь подскажешь мне, кто из мертенковых чинуш может знать необходимые циферки, если что. И на всякий случай, приведи парочку потолковей, чтобы тоже были под рукой… да, и Никлиса пришли тоже. Я приду через пять минут, только переоденусь.

Джамен поклонился и кинулся исполнять приказы. При упоминании Никлиса слуга поморщился.

Ровно через пять минут Ингви, сопровождаемый Ннаонной, появился перед входом в анфиладу, которую Мертенк превратил в свое логово. Официально это место именовалось «канцелярией». У дверей толпились члены братства кузнецов и энмарские купцы. Альдийцы глядели хмуро, приезжие же, наоборот, посматривали на цеховых свысока – им было обещано, что король примет сперва их. Мелочь, а приятно. Ингви взмахом руки остановил двинувшихся навстречу просителей и торопливо скрылся за дверью. Там поджидал Джамен, с ним – двое пожилых грамотеев из свиты канцлера. Ингви поморщился, но вслух не стал высказываться. Он всегда предпочитал молодых исполнителей, Мертенк же, разумеется, с большей охотой приближал к себе сверстников. Если эти и есть «парочка потолковей», то каковы же аутсайдеры команды Мертенка?

Король сел за стол, Ннаонна, как обычно, примостилась на подлокотнике. Остальным было велено притащить стулья и расположиться рядом. Много чести для писаришек, но Ингви было не до церемоний, ему хотелось иметь под рукой советчиков, которые были бы в курсе дела. Сам он охотно свалил дела на канцлера и совершенно не имел представления, чем могут быть недовольны, к примеру, кузнецы.

Чиновники приволокли табуреты и присели скромно в сторонке. В руках у обоих были толстые пачки исписанных листов всевозможных размеров. Джамен расположился у двери – впускать и выпускать. Наконец все было готово, и Ингви, испустив очередной тяжкий вздох, кивнул – впускать.

Купцы вошли. Трое бородатых мужчин, все, как на подбор – рослые, крупные, самоуверенные. Настроены они были решительно, это Ингви разглядел и в коридоре, так что теперь он только кивнул – мол, давайте – и, стиснув зубы, приготовился. Энмарцы переглянулись, затем разом, перебивая друг друга, принялись орать, перечисляя убытки, которые они несут из-за того, что задержались в этом захолустье и упустили время… Ингви молчал. После пятиминутного крика торговцы притихли. Потом снова переглянулись – и опять завели свои жалобы. Ингви привстал, вытянул у одного из чиновников из рук несколько пергаментов (писаришка испуганно вздрогнул) и принялся лениво разглядывать. Ннаонна зевнула. Джамен поудобней оперся плечом о дверь, поскольку стоять предстояло долго.

Купцы снова притихли, потом еще раз принялись орать, но теперь их запал хватило разве что на пару минут – затем энмарцы сообразили, что крик пропадает попусту, и умолкли. Пихнули друг друга локтями, переглядываясь, наконец тот, что был постарше, спросил – уже более спокойно:

– Э… ваше величество… слышите ли вы нас?

– Очень хорошо слышу. И даже предпочел бы, чтоб вы не так громко кричали, – откликнулся король, не отрываясь от бумаг.

– Так что ж вы нам ответите?

– Не знаю.

С минуту энмарцы обдумывали ответ. Ингви выдернул из стопки пергаментов очередной документ и углубился в чтение, изо всех сил притворяясь, что ему страшно интересно. Он в самом деле не знал, как поступить. Купцы были наглые и симпатии не вызывали. С другой стороны, они в самом деле вроде как пострадали из-за политических маневров Ингви… да и Филька, как ни крути, тоже свинью подложил со своей погодной гунгиллиной магией. Вассал все-таки. За грехи вассала сеньор в ответе!

– Но… – промямлил другой купец, помоложе, – как же?

Ингви еще раз оглядел просителей. Одежда на них теплая, зимняя – и явно не местного покроя. Точно готовились зимой странствовать, теплыми шмотками запасались!

– Я не услышал вопросов, на которые мне следует отвечать. Вы задержались из-за непогоды, но прибыли-то вы уже поздней осенью? Навигация на Ленотском озере давно окончена, и, поскольку торчите здесь день за днем, я решил, что вы так и намеревались – поторговать у нас. Вы ведь не собирались нарушать мой запрет на проезд в Гонзор?

Разумеется, именно это купцы и собирались проделать, справедливо рассчитывая, что зимой орки не заходят так далеко на север, как в теплое время – так что никто не помешает проскользнуть в Империю. Но признаваться энмарцам по понятным причинам не хотелось.

– К сожалению, – продолжал Ингви, – погода не позволила вам покинуть город вовремя, но епископа в Альде сейчас нет, и я не знаю, кому еще вы можете пожаловаться на проделки Матушки Гунгиллы. Ведь погода – в ее ведении.

– Откровенно говоря, – брякнул молодой купец, – мы считаем, что это ваше величество нарочно изменили погоду, чтоб задержать нас здесь и заставить распродать все в Альде по дешевке!

– Друг мой, – Ингви отложил бумаги и пристально поглядел на энмарца, – да ты богохульник! Как можно сомневаться в могуществе Матери! Как можно думать, будто кому бы то ни было под силу вмешаться в ее промысел?!

С грохотом распахнулась дверь. Джамен отлетел, потирая ушибленное плечо, и с возмущением уставился на Никлиса – тот спокойно вошел, помахивая своей неизменной дубинкой и попер прямо на купцов, оказавшихся между ним и королем. Энмарцы расступились.

– Слышь-ка, твое демонское, эти-то купчины уже гонца в Энмар отправили. Вот письмишко их подметное. Жалуются на тебя Совету.

Никлис брякнул на стол перед Ингви запечатанное письмо.

– А с чего ты взял, что они жалуются? – с интересом осведомился король, разглядывая нетронутые печати.

Никлис обернулся и с минуту в упор пялился на энмарцев, похлопывая дубинкой по ладони. Те отводили взгляд. Наконец начальник стражи изрек:

– Гонец сказал. Сам. Добровольно.

– М-да, – протянул Ингви. – Почтенные, письмо можете забрать и убедиться, что оно не вскрыто. Лучше сами скажите, жалуетесь в этом свитке на меня? Верно? Вы бы уже кому-то одному жаловались, или мне на Гунгиллу, или Совету – на меня… Ладно, можете забрать письмо и… пожалуй, выйдите. Мне надо подумать. Сейчас я выслушаю кузнецов. Надеюсь, у них ничего серьезного, так что я заодно и поразмыслю, чем помочь вашему горю. Потом вас пригласят. Эй, письмо-то заберите!

Когда Джамен закрыл дверь за просителями, Ннаонна глубокомысленно изрекла:

– Ну вот, возвращаются прежние времена.

– Ты это к чему? – удивился Ингви.

– А ты, когда какие-то королевские вопросы решал, всегда одно и то же твердил: «Мне надо подумать». Небось, пока шлялись по островам да в Ренпристе гостили, не задумываясь все решал. А тут – опять за прежнее, подумать надо…

– Да, ты права, – печально согласился Ингви. – Опять начинаются скучные мелкие заботы. Ох, уж эти королевские обязанности, которые заставляют думать… Бросить бы их!

– Вот, – в голосе вампирессы тут же прорезался энтузиазм. – А я тебе что! Бросай ты это захолустье! Давай лучше Мир сотрясать!

– Нет уж, – отрезал Ингви. – Сотрясение Мира есть гангмаров соблазн. А я решил стать примерным королем и не грешить. Хотя…

– Хотя что?

– Ничего. Джамен, давай сюда кузнецов!

Кузнецы желали странного. Их претензии выражались в следующем: дешевые изделия из металла, поступающие из Черной Скалы, лишают местных ремесленников дохода. Цех кузнецов просит наложить запрет на товары оркской работы, иначе им, альдийским мастерам, грозит разорение. А ведь они – вернейшие из подданных и опора престола! Возглавлял делегацию однорукий верзила, пострадавший от «злого короля» Кадор-Манонга, этот непрерывно басил, что, дескать, не для того они, кузнецы, жизнью рисковали и кровь проливали, чтоб теперь разоряться. Королю было неприятно, что толстяк спекулирует прежними заслугами, но, ничего не поделать, старшина кузнецов был прав: его цех всегда стоял за короля-демона, при котором оружейникам прибавилось работы. Да и толстяк в самом деле пострадал за то, что спьяну кричал в пользу Ингви.

Король обернулся к пожилым чиновникам, те, запинаясь и многословно повторяя на разные лады одно и то же, стали объяснять, что металлическими изделиями нелюдей торгует казна. Оружие, инструменты и утварь присланы орками частью в подарок, частью – как налог с графства Ничейных Полей. Поскольку достались товары дешево (верней, даром), сэр Мертенк велел торговать ими по низкой цене. Разумеется, спрос есть, альдийцы охотно покупают недорогие качественные поковки нелюдей, а местным кузнецам это невыгодно.

Ингви велел купцам подождать за дверью, ему, мол, надо подумать… При словах «надо подумать» Ннаонна хихикнула. Король покосился на девушку и заметил:

– Напрасно смеешься. Я уже придумал. Джамен, давай сюда тех, из Энмара. А ты, Никлис, дыши в сторону. Не то мне потребуется закуска.

Начальник стражи послушно отвернулся и деликатно рыгнул в кулак.

Когда энмарцы возвратились, Ингви с минуту молча разглядывал купцов – пусть помучаются. Потом проникновенно начал:

– Добрые мои мастера… – и снова умолк.

Пауза, конечно, для просителей мучительна. Вот и хорошо, пусть поскучают.

– Добрые мастера, я подумал так и этак… как ни крути, против воли Матери Гунгиллы не пойти. Тепло и холод бывают в Мир лишь по ее велению. Так что помочь вам я не могу. Однако я готов попытаться возместить ваши убытки.

Купцы, уже набычившиеся, чтоб приняться спорить заново, заинтересованно вытянули шеи, пожирая демона глазами. Слова о возмещении убытков не могли не заинтересовать торговцев.

– У меня имеется партия изделий из металла, и я готов уступить ее по необычайно низкой цене.

– Насколько низкой? – тут же поинтересовался младший энмарец.

– Половина того, что просят мои люди на рынке. Но уговор – не торговаться по мелочам и увезти всю партию. На моей земле не продавать, только по ту сторону перевалов. Никакого обмана, товар качественный, проверенный.

Пожилые чиновники переглянулись, один, набравшись смелости, возмущенно пискнул:

– Ваше величество, прошу простить, но это невозможно! Будущий доход от реализации орочьего железа расписан до гроша… и…

Писарь умолк, напуганный собственной смелостью, его приятель торопливо отодвинулся, чтобы оказаться подальше от дерзкого.

Купцы притихли. Ингви, сдерживая улыбку, наблюдал за их душевными терзаниями, которые легко читались на напряженных лицах. Энмарцы понимали, что предложение выгодно, выходку писаря было невозможно срепетировать заранее, да и поведение его несмелого коллеги также выглядело убедительно… Купцы никак не могли сообразить, где же кроется подвох. Король ждал, пока гости сообразят, что нынче аудиенцию получили не только они… пока вспомнят, о чем толковали кузнецы перед дверью.

– Я не стану торговаться и не буду ждать, – подогрел их решимость Ингви. – Если вы отказываетесь, второй раз подобного предложения не последует. Если откажетесь вы, я велю своим людям везти железо в Энмар. Но пока что уговор такой: вы забираете всю партию и проваливаете из Альды к себе. Распродаете в Энмаре мое железо, либо весной развезете по западному побережью – ваше дело. Потом сможем повторить. Цена будет не такой приятной, как сегодня, но в накладе вас не оставлю. Если станете брать регулярно и крупными партиями, подумаем над постоянным договором. У моих приятелей орков, сами понимаете, со сбытом довольно кисло… Хотя, с другой стороны, в Геве изрядный спрос на изделия из металла…

– Мы согласны, – сиплым от волнения голосом произнес старший энмарец. – Согласны, ваше величество.

Когда купцы удалились, Ингви обернулся к отважному писарю и пояснил:

– Все верно, мы будем в убытке. Зато демпинговый товар из Черной Скалы развалит не наше производство, пусть у ребят с западного побережья голова болит о разорении кузнечных цехов. И, кстати, в Энмарском Совете образуется партия, заинтересованная в постоянной торговле с Альдой. Это не спасет наши отношения, но все же…

Глава 8

Ванетиния

Тонвер с Дунтом ждали. Нынче с утра им было велено предстать перед его высокопреосвященством, и клирики смиренно явились в Валлахал, где обосновался глава Церкви. Сперва монахов долго держали на морозе перед входом, пока сердитый стражник сверялся со списками приглашенных, потом пришлось ждать архиепископского секретаря, брести следом за ним по длинным коридорам, где стояла студеная гулкая тишина… Наконец секретарь привел в обширное помещение, указал скамью в темном углу и приказал ждать. Сам уселся за стол и стал деловито шуршать бумагами. Здесь было теплей, в двух здоровенных каминах потрескивали поленья, изредка раздавался хлопок, снопы искр устремлялись вверх и исчезали в жерле дымохода. Монахи склонились на лавке, упрятали ладони в широких рукавах и притихли, изредка посматривая на клирика за столом.

Если не приглядываться, могло бы показаться, что секретарь трудится, не покладая рук. Но Тонвер и Дунт, сами опытные бездельники, мигом определили, что собрат филонит, перекладывает исписанные пергаменты из одной стопки в другую, не читая.

Тонвер ткнул приятеля локтем и прошептал:

– Гляди, какой-нибудь бедолага напишет письмо его высокопреосвященству и будет надеяться, мучаться неизвестностью, каждый день ожидать ответа… а письмо-то как попадет в руки этакому вот! И будет годами путешествовать по столу из угла в угол.

– Мне плевать, я архиепископу писем не пишу.

– А я вот собирался, – признался Тонвер, – хотел просить, чтоб определили куда-нибудь, где тепло и тихо, дабы в покойном досуге возносить молитвы. Разве мы не заслужили толики отдыха от тяжких трудов?

– Держи карман шире, – отрезал Дунт. – Чем больше мы станем стараться, тем больше на нас навалят новых забот. Вот если бы мы не справились…

– Да-да… кто везет, на того и грузят, – печально кивнул Тонвер, – так сказал Мерк Новый, когда… Постой-ка! Ты сказал «если бы мы не справились»?

– Сказал. Если нас постигнет неудача, наказания наверняка не последует, ибо поручения нам давали уж очень трудные. Но пока мы справляемся…

– Брат, ты совершенно прав!