По ступеням «Божьего трона» Грум-Гржимайло Григорий

Глава двадцать восьмая. Через Сининские альпы в долину Желтой реки

Между долинами Желтой реки и Синин-хэ подымаются горы, западная часть коих со времени третьего путешествия Пржевальского в Центральную Азию стала известна под именем Ама-сургу.

Примыкая на востоке к высотам Сюкей, онн тянутся отсюда на запад непрерывным высоким валом, слегка пониженным лишь на меридиане Ба-ян-жуна[195]. На западе они заканчиваются у Донгар-чэна, сливаясь здесь с горами Нара-сари или Жи-юэ-шань. У китайских географов мы находим следующие указания, относящиеся к этим горам.

Хребет, отделяющий Куку-нор от китайских земель, в древности назывался Гань-сун-лин, впоследствии же Чи-лин, т. е. красным, по цвету слагающих его горных пород. Ныне и это название забыто и заменилось другими. Восточная часть этих гор до встречи с горами яо-цзи-ши (Хара-ула), через которые прорывается Хуан-хэ, называется Цаган-толо-гой-урту, а западная, идущая к северу, – Жи-юэ-Шань; наконец, самый северный участок гор Чи-лин, служащий связью между Жи-юэ-Шанем и Да-Шанем (т. е. Нань-Шанем), носит название Цаган-обо. К юго-западу от Цаган-толо-гой-урту, говорят далее те же географы, раскидываются обширные и богатые долины Чжу-лэ-гай и Гунортай, а к северо-западу от него и к востоку от хребтов Цаган-обо и Жи-юэ-Шань расстилаются не менее тучные пастбищные места, называемые Цюнь-кэ-тань. Последнее название распространяется, впрочем, и на западные склоны Жи-юэ-Шаня[196]. Об этом последнем у китайцев еще сказано: р. Хор (Ара-гол) берет начало с хребта Жи-юэ-Шань[197].

Указания эти очень точны и не оставляют сомнения в том, что под именем Цаган-толо-гой-урту в прошлом веке известен был хребет, с юга окаймляющий долину Сининской реки; под именем Жи-юэ-Шаня или Нара-сари – хребет, названный Обручевым в честь Потанина; под именем пастбищ Цюнь-кэ-тань, по крайней мере в их северной части – луга Боро-чун-хук, и, наконец, под именем долин Чжу-лэ-гай и Гунортай – высокая степь между Жи-юэ-Шанем и Цаган-толо-гой-урту.

Названия Ама-сургу мы не слыхали; взамен же того местные китайцы называли нам горы, лежащие к югу от Синина, Ши-ню-Шанем. В своем дневнике я называл эти горы Сининскими альпами и думаю, что временно, до выяснения их китайского названия, это наименование могло бы за ними остаться.

Эти горы имеют массивные формы, высоки, скалисты и сложены главным образом из осадочных пород, вероятно палеозойского периода: плотных серых известняков, глинистых сланцев, кварцитов и весьма плотных красных аркозовых песчаников.

Наоборот, хребет Жи-юэ-Шань сложен главным образом из гранитов, гранититов, гнейсогранитов и гнейсов, на которых, и то лишь в редких местах, покоятся толщи глинистых и кремнистых сланцев. Общее его направление – с северо-запада на юго-восток. Вероятно, он пересекает долину Желтой реки и под именем хребта Дун-сянь идет до встречи с хребтом Хара-ула. Еще китайцы писали, что Чи-лин, служащий оплотом Китаю со стороны Куку-нора, связывает Да-Шань, т. е. Нань-Шань, с Сяо-цзи-ши, ныне Хара-ула; то же в новейшее время подтвердил и геолог Лочи. Впрочем, возможно, что хребет этот, орографически цельный, в действительности представляет лишь случайное соединение отдельных звеньев древнего горного остова страны, частью, вследствие последующих стяжений земной коры, изменивших свое первоначальное широтное простирание и теперь слитых воедино огромными толщами рыхлых третичных пород.

По крайней мере в верховьях Ара-гола никаких иных пород в этом хребте, кроме красных глинистых песчаников, прикрытых лёссом, я не видел; то же можно сказать и о седловине, через которую прорывается Хуан-хэ, о верховьях Карына и т. д. Эти третичные отложения, относимые Обручевым к ханхаю, заполняют до высоты 13000 футов (3962 м) и всю промежуточную долину между описываемым хребтом и передовой цепью Сининских гор. Благодаря этому южное заложение этих последних и северо-восточное хребта Жи-юэ-Шань очень коротки. Коротко заложение Жи-юэ-Шаня и в противоположную сторону, где в толщах глины и лёсса, выстилающих долину Ара-гола, почти исчезают и горы противоположного ее края, а именно – юго-восточный участок Южно-Кукунорского хребта.

Между седловиной Кодёрго (к югу от укрепления Шала-хото) и седловиной, через которую прорывается р. Хуан-хэ, хребет Жи-юэ-Шань подымается на значительную высоту, хотя отдельные вершины его и не достигают вечно снеговой линии; перевал, через который прошла австрийская экспедиция, имел абсолютную высоту, равную 12900 футам (3932 м). На той же линии Мын-дань-ша, по которой шла эта экспедиция, передовая цепь Сининских гор является несколько пониженной, но к востоку отсюда эта же цепь развивается в грандиозные формы и на линии Гуй-дэ-ша достигает абсолютной высоты, равной 15000 футам (4572 м).

Северные склоны Сининских альп падают очень круто в долину Сининской реки. Мягкие очертания они получают только с высоты 10500 футов (3200 м), где к темным каменным массам прислоняются красные глины, светлые глинистые песчаники и конгломераты, образующие отроги, покрытые пышной растительностью. В общем горы эти могут быть разделены на пять растительных зон: осыпи, альпийский луг и высокую степь, скалистый пояс, пояс кустарников и субальпийских лугов и, наконец, степь.

Пояс осыпей и верхних скал очень беден растениями; только кое-где между камнями виднеются широкие листья Rheum sp.? странная Crepis glomerata Hook., и цветы Saxifraga Przewalskii Engl., Lagotis brevituba Maxim., и Draba alpina var. algida Rgl., к которым, на границе осыпей и луга, присоединяются темно-фиолетовые цветы Corydalis trachycarpa Maxim., лиловые Meconopsis racemosa Maxim., и желтые Corydalis melanochlora Maxim. Интереснейшими представителями животного царства являются здесь два вида птиц: Pyrrhospira longirostris Przew. и Grandala celicolor Hodgs., образ жизни которой хорошо описан Пржевальским[198]. Я могу только заметить, что в Сининских альпах в июне мы встречали эту красивую птицу лишь в одиночку, и притом крайне редко. Иногда в эту негостеприимную область гор налетают и другие пернатые; так, нам случалось здесь видеть Accentor erythropygius Swinh. и Ruticilla atrata Gmel., весьма обыкновенную в нижележащей луговой зоне. Из бабочек в камнях держались две новые формы парнассиусов: Parnassius delphius var. acdestis Gr.-Gr. и весьма интересный Р. cephalus Gr.-Gr.

Формация альпийского луга занимает в Сининских горах ничтожное пространство; характерной особенностью ее является ее частая перемежаемость с формацией высокой степи, среди которой она и вкраплена большею частью в виде небольших островов, причем, однако, резкой границы между обеими провести не представляется возможным; в особенности же часто растения формации альпийского луга, как например желтый Papaver alpinum var. croceum Ledb., Draba repens M. B., Trollius pumilus Don., различные Primula, Pedicularis, Corydalis и Saxifraga, заходят на высокую степь, где среди Festuca и Avena в обилии растут Astragalus brevidentatus Palib. (n. sp.), Aster alpinus L., выбрасывающий довольно пышные розовые колосья Polygonurn Bistorta var. angustifolia Meisn., Antennaria Steetziana Turcz. с белыми цветами, Sedum algidum var. tangulicum Maxim., и другие травы.

Луговые оазисы расположены главным образом в падях; здесь, среди мягкого изумрудно-зеленого газона, виднеются оранжевые, желтые, голубые, фиолетовые и белые цветы Trollоus pumilus Don., Saxifraga Przewalskii Engl., S. tangutica Engl., помянутой выше Crepis glomerata Hook., Corydalis melanochlora Maxim., Cor. curviflora Maxim., Cor. trachycarpa Maxim., Meconopsis racemosa Maxim., Cardamine macrophylla W., Primula nivalis var. farinosa Schrenk., Anemone obtusiloba Don. и многих других. Самой характерной птицей этой зоны, кроме вышеупомянутых Accentor erythropygius и Ruticilla atrata, должна считаться Montifrigilla riemoricola Hodgs.

Что касается чешуекрылых, то большинство найденных нами здесь видов оказалось новым. В особенности многочислен был великолепный Parnassius szechenyii Friv.; обыкновенны были также и два других вида Parnassius: занимающий в этом роде совершенно обособленное место красивый P. orleans var. groumi Oberth. и более скромно окрашенный Р. mercurius Gr.-Gr.; затем мы здесь встретили: Pieris butleri var. potanini Alph., Argynnis eugenia var. rhea Gr.-Gr., Arg. clara Blanch., Oeneis buddha Gr.-Gr., Lycaena dis Gr.-Gr., Arctia romanovi Gr.-Gr., A. sieversi Gr.-Gr., Dasychira semenovi Gr.-Gr., Das. alpherakii Gr.-Gr., Eicomorpha argillacea Alph., Dianthoecia deliciosa Alph., Trigonophora grummi Alph., Grummia flora Alph. и многие другие виды.

Пояс скал, занимающий по вертикали 1500–2000 футов (450–600 м), почти совсем бесплоден; даже ручьи бегут здесь среди пустынных берегов, образованных грудами ими же навороченного щебня; тропинки вьются по узким ущельям; путь по ним труден и скрашивается лишь дикой красотой высоких темных утесов, игрой в солнечные дни света и тени, да пышными светло-лиловыми цветами высоких Megacarpaea Delavayi var. sinica Batal., которые, точно искусной рукой садовника, рассажены здесь по всем выступам и расселинам в скалах. Кроме этой Megacarpaea, я могу назвать лишь одно растение, характерное для этих мест, – это Rhododendron Przewalskii Maxim., который по некоторым каменистым падям спускается сюда из заоблачных сфер. Следует, однако, заметить, что хотя этот кустарник и растет среди щебня, но все же требует для себя уже рыхлого грунта. Иногда сюда же заходят с ним вместе другие рододендроны и Caragana jubata Poir. Птиц здесь нет. Только при устье ущелий вьют себе гнезда Columba rupestris и С. leuconota, да разве изредка спустится к речке краснобрюхая Pyrrhospiza longirostris Przew. Бабочек также не видно, и только назойливые мухи и слепни находят здесь все данные для существования.

На высокие утесы этого пояса налегают рыхлые глинистые песчаники и конгломераты, расчлененные множеством падей мягкими склонами. В верхнем горизонте это подгорье, восходящее мостами до абсолютной высоты в 11000 футов (3350 м), одето кустарниками.

Среди последних уже не видно Rhododendron Przewalskii, но зато сплошными насаждениями встречаются два других рододендрона – Rh. capitatum Maxim., и Rh. thymifolium Maxim., которые и занимают вместе с Potentilla fruticosa var. tenuifolia и Caragana jubata Poir. высший предел пояса. Их обыкновенно сопровождает Meconopsis quintuplinervia Rgl., выбрасывающая из-под темной листвы этих кустарников свои нежные фиолетовые цветы. Здесь также виднеются: Podophyllum Emodi Wall., Primula sibirica var. genuina Trautv., голубая Corydalis curviflora Maxim., низкорослая Lancea tibetica Hook., с мелкими фиолетовыми цветами, ярко-оранжевый Trollius pumilus Don., желтые Saxifraga, ярко-синяя Omphalodes trichocarpa Maxim., и красивый голубой Adonis coerulea Maxim.

Ниже, примерно на высоте 9500—10000 футов (2890–3050 м), вышеупомянутые кустарные формы сменяются другими: Potentilla daurica Nestl., усыпанной с конца мая белыми цветами, Pot. nivea var. vulgaris Lehm., Prunus stipulacea Maxim., Ribes petraeum var. tipicum Maxim., Rubus idaeus var. strigosus Maxim., и Salix sp., и еще ниже: Cotoneaster acutifolia Turcz., Lonicera syringantha var. minor Maxim., Lon. hispida var. minor Maxim., низкостелющейся Rosa macrophylla Lindl. и Berberis diaphana Maxim., достигающей местами двухметровой высоты; наконец, уже в пределах степной зоны, попадаются кое-где вдоль оврагов: высокая Rosa sericea Lindl. с белыми цветами, Caragana pygmaea var. arenaria Fisch., и Spiraea mongolica Maxim.

Деревьев на северных склонах Сининских альп встречается мало, да и то лишь на крайнем западе; у Гумбума они давно уж истреблены, но здесь все еще можно встретить молодые деревца, почти кустики, обыкновенной рябины. На саях встречаются две породы кустарников: облепиха и низкорослая Sibiraea laevigata Maxim., к которым лишь изредка присоединяется Potentilla nivea.

Кустарники нижних ярусов только на северных склонах боковых падей срастаются в чащу, разбросанно же они растут всюду. Это совершенно местное обстоятельство объясняется короткостью заложения скалистой части альп и их относительной высотой, что, в совокупности, обращает их в ограду, в тени которой и ютятся кустарные заросли: для многих мест Мын-дань-ша солнце восходит лишь в 7–8 часов утра, а заходит уже в 5–6 часов вечера; роса же держится нередко до 10 и даже 11 часов утра. В подобных условиях в этом поясе гор развивается крайне разнообразная луговая растительность.

На общем зеленом фоне Роа pratensis, Carex atraia и Avena pratensis мелькают самые разнообразные цветы: темно-синие Omphalodes trichocarpa Maxim., голубые Adonis coerulea Maxim., отливающие в лиловое Veronica ciliata Fisch., Pedicularis verticillata L. и Oxytropis strobilacea var. chinensis Bge., фиолетовые Cardamine macrophylla W., светло-розовые Sisymbrium mollipilum Maxim., белые Anemone obtusiloba Don., желтые различных Saxifraga. Ranunculus, Corydalis linarioides Maxim и Thermopsis alpina Ledb., наконец, оранжевые Trollius pumilus Don. и Lilium tenuifolium Fisch. В июне все эти травы, а также ютящиеся в тени кустов Scopolia tangutica Maxim, и Clematis orientalis var. tangutica Maxim., мешающая свои буро-красные цветы с белыми цветами жимолости, а затем Euphorbia altaica, высокий Rumex, Polygonatum kansuense Maxim., Draba eriopoda Turcz., Fritillaria Przewalskii, Senecio virgaurea Maxim., Vincetoxicum mongolicum Maxim. и бесконечное множество других были в полном цвету и составляли живой персидский ковер, по поверхности которого, подобно огонькам, мелькали красные бабочки Coilas lada Gr.-Gr., C. felderi Gr.-Gr., C. diva Gr.-Gr., Argynnis eva Gr.-Gr., Arg. rhea Gr.-Gr. и Arg. pales var. sifanica Gr.-Gr. – все новые виды, которые мы ловили с полным увлечением.

Вообще эта дивно-богатая растениями зона богата и насекомыми. Кроме упомянутых выше, мы поймали здесь, между прочим, нижеследующие новые или крайне редкие виды бабочек: Mesapia peloria Hew., Pieris davidis (var.?), Coiias sifanica Gr.-Gr., Polyommatus standfussi Gr.-Gr., Lycaena ida Gr.-Gr., L. themis Gr.-Gr., L. myrrha var. helena Gr.-Gr., Erebia herse Gr.-Gr., Coenonympha semenovi Alph., Carterocephalus christophi Gr.-Gr., Macroglossa ganssuensis Gr.-Gr., Hepialus luteus Gr.-Gr., Cossus lucifer Gr.-Gr., Spica parallelangula Alph., Spinipalpa maculata Alph., Mamestra satanella Alph., M. texturata Alph., Isochlora albivitta Alph., Is. grumi Alph., Trigonophora grumi Alph., Raddea digna Alph.. Dasypolia pagodae Alph., Pellonia grumaria Alph., Macaria normata Alph., Panagra fixseni Alph., Astrapephora romanovi Alph., Trichopleura leechi Alph., Kuldscha oberthьri Aplh., Cidaria semenovi Alph., и многие другие.

Для того чтобы не утомлять внимания читателя длинными списками, я приведу только важнейшие находки по другим отделам животного царства. Из жесткокрылых нам здесь попался Captolabrus grumorum Sem. и целый ряд других жужелиц; Calosoma grumi Sem., Carabus diruptus Moraw., C. przewalskii Moraw. C. cateniger Moraw., C. sinensis Sem. и С. kukunorensis Sem. Птиц в этой области держится также немало. Самыми интересными были: Carpodacus erythrinus Pall., Ruticilla frontalis Vig., Calliope kamtschatkensis Gmel., Merula kessleri Przew. и Dumeticola thoracica Blyth., которая досталась нашим охотникам не без труда, благодаря своему уменью необыкновенно быстро прятаться среди кустов. Конец мая и начало июня – время кладки яиц; вместе с гнездами мы добыли их от следующих видов: Chloris sinica L., Acanthis brevirostris Bp., Carpodacus pulcherrimus Hodgs., Alauda arvensis var. liopus Hodgs., Anthus rosaceus Hodgs., Tichodroma muraria L., Parus superciliosus Przew., Lanius tephronotus Vig., Herbivocula affinis Tick., Pratincola maura var. przewalskii Plsk. и Calliope kamtschatkensis. Даже среди млекопитающих нам посчастливилось найти здесь вид, не бывший еще известным науке. Бихнер описал его под именем Sminthus concolor.

Ложа речек, стекающих с северных склонов Сининских гор, в верхнем и среднем их течении представляют обыкновенно сай, который имеет свою особую растительность. Я уже упоминал выше, что галечнику свойственны здесь три вида кустарников: облепиха, Sibiraea laevigata и Potentilla nivea vulgaris; среди этих кустарников и на речных отмелях развивается весьма интересная флора, представителями коей являются: Juncus Thomsoni F. Buchen и Hippuris valguris L., на зеленом фоне коих цветут Ranunculus aquatilis L., Thermopsis alpina Ledb., необыкновенно красивая темно-пурпуровая Primula Maximoviczi var. tangutica Maxim., Polygonatum viviparum L., Sedum algidum Ledb., Fritillaria przewalskii Maxim., Oxytropis trichophysa Bge, Anemone rivularis Ham. и Thalictrum petaloideum L.

Степная флора на границе с луговой характеризуется преобладанием Papilionaceae над всеми другими видами травянистых растений. Сперва это любящие влагу голубые или лиловые Oxytropis humifusa Kar. et Kir., О. campestris D. С., О. coerulea D. С., О. strobilacea var. chinensis Bge. и Astragalus tanguticus Batal., затем Oxytropis trichophysa Bge., который то окаймляет овраги, то разрастается по дну последних, то, наконец, забирается в тень шиповника или барбариса. Здесь еще всюду можно видеть пахучую Stellera chamaejasme L., служащую лучшим украшением лишенных сплошного травянистого покрова холмов, Veronica ciliata Fisch., Antennaria Steetziana Turcz., Thalictrum petaloideum L., Thlaspi arvense L. и высокую Lasiagrostis splendens, но дальше идет уже полынь и злаки (тот же чий, а также Роа, Bromus и Festuca) вперемежку с так называемыми сорными травами изредка ирисами, Statice sp., Convolvulus sp., солодкой. Это область орошенных полей, на которых высеваются главным образом пшеница и горох и реже ячмень, бобы, мак, кунжут, сорго, люцерна и другие сельскохозяйственные растения.

Снег держится на северных склонах Сининских альп до конца июля, но лишь в самых глухих, недоступных солнцу, ущельях. Отсутствие же вечного снега, а также короткость обоих заложений хребта объясняет и отсутствие крупных речек, которые сбегали бы с этих гор. Самый обширный бассейн имеет упомянутая выше речка Донгур-хэ, которая собирает свои воды в высокоприподнятой долине между хребтами Сининскнм и Жи-юэ-Шань; она же и самая многоводная. Нань-чуань занимает второе после нее место. Но как ни ничтожна сама по себе эта последняя, в ней все-таки водится рыба; впрочем, мы добыли в ней один только вид – Nemachilus dorsonotatus Kessl.

Поместив больного Колотовкина на носилки, в которые впрягались две лошади, мы 18 июня покинули, наконец, нашу продолжительную стоянку в долине Мын-дань-ша и, обойдя отрог, у пикета Тун-намын, вышли на Гуй-дэ-ша.

Долина Гуй-дэ-ша уже долины Мын-дань-ша; склоны ее круче, кустарная растительность богаче, фауна насекомых разнообразнее. Правда, мы не встретили уже здесь красивой Colias lada, зато разом нашли три других вида – Colias sifanica, С. felderi и С. diva и, кроме того, Polycaena lua, Carterocephalus flavomaculatus и другие новые или интересные виды.

Миновав Тун-намын, мы прошли дорогой Гуй-дэ-ша километра четыре и разбили свой лагерь у подошвы каменных гор. Здесь мы вновь простояли одиннадцать дней в надежде, что Колотовкин, который, как нам казалось, стал поправляться, наберется сил, чтобы двигаться далее, по направлению к Хуан-хэ и Куку-нору.

В конце июня наступили жары. В тени термометр не переходил за 20°, но солнце пекло сильно. Эта жара, а также слепни и мухи до такой степени донимали Колотовкина, что он умолял нас подняться выше в горы. Так как наша система лечения усвоена была всеми казаками и была донельзя проста, то было решено: перекочевать к перевалу Лянжа-сань и, оставив здесь больного на попечение двух товарищей, с остальными людьми налегке предпринять поездку за Хуан-хэ.

Подъем на перевал Лянжа-сань короток, но идет узким ущельем по дороге, усыпанной валунами и щебнем. На таком грунте тропа еле заметна, хотя по ущелью взад и вперед снуют бесконечные вереницы китайских возчиков, которые на ослах и мулах, реже на лошадях, доставляют в Синин с южных склонов водораздела строевой лес, хворост и всевозможные деревянные изделия: лопаты, оконные рамы, ободья, доски и прочее[199].

Стены ущелья при устье сложены из плотного темно-серого известняка, имеющего очень крутое падение на юго-восток; далее к вершине известняк этот переслаивается с глинистым сланцем. В том же месте, где ущелье развертывается в котловинообразное расширение, служащее ему вершиной, горы на юг образует аркозовый песчаник, на севере же – бурые кварциты и глинистые сланцы, прорезанные жилами плотного диабаза. Перевал лежит на спине аркозового массива. Существует, однако, и другая дорога, которая из котловины сворачивает на восток, обходит этот массив и соединяется с первой недалеко от укрепления Чан-ху.

Тогда как в ущелье дорога обнаруживает слабое поднятие, здесь, в котловине, она образует несколько крутых закруглений и, наконец, выбегает на луг.

Этот луг правильнее было бы назвать высокою степью, так как преобладающею тут растительностью является кипец; однако, благодаря обилию влаги в почве, обусловленному высоким положением места, среди пучков этого злака попадаются в изобилии травы луговой формации и даже такие растения, как помянутая выше Crepis glomerata и Daphne tangutica. На этом лугу, господствуя над дорогой, расположен китайский пикет, на тесном дворике которого мы и поставили юрту для Колотовкина.

На следующий день мы перешли в бассейн Желтой реки. Подъем на перевал Лянжа-сань от пикета довольно постепенен, спуск же с него очень крутой и идет бесчисленными зигзагами по краю скалистого оврага, поросшего довольно разнообразным кустарником и широколистными травами. Спустившись в долину речки Чан-ху (у тангутов – Карын), мы остановились, не доходя укрепления Чан-ху, на площадке, густо поросшей Potentilla (Comarum) Salessowi Steph.

Впоследствии я буду иметь случай подробнее говорить о речке Карын; здесь же замечу, что она стекает с водораздела Хун-ё-цзы и в верхнем своем течении орошает превосходные пастбищные места, лежащие между Сининским хребтом и горами, обрывающимися в долину Желтой реки. Близ укрепления Чан-ху она принимает в себя ручей, сбегающий с перевала Лянжа-сань, и, остановленная в своем течении на восток-юго-восток высокими гранитными скалами, поворачивает на юг, в каком направлении и добегает до Хуан-хэ.

В окрестностях Чун-ху можно встретить скалы и осыпи, луг, зону кустарников, наконец, даже полынную степь. Вообще южные склоны водораздела Хуан-хэ и Сининской реки в отношении растительности мало в чем отличаются от северных. Однако здесь растет еще в обилии лес, в котором преобладающей породой является тянь-шаньская ель (Abies Schrenkiana). В ближайших окрестностях Чан-ху никаких деревьев, кроме ивы и тополя, мы, впрочем, не видели; зато кустарник рос повсюду в обилии. Им здесь одеты не только все северные склоны утесов, но и западные их склоны, а также ложбины, защищенные от солнца высокими гранитными скалами. Полынная степь занимает в этих горах их южные склоны и характеризуется преобладанием Papilionaceae.

Луг, испещренный множеством цветов, среди коих теперь преобладала Gentiana aristata Fisch., одевает главным образом пади; кое-где он сливается с кипцовою степью вышеописанного типа. Главная масса бабочек принадлежала здесь роду Argynnis (pales sifanica Gr.-Gr., eugenia rhea Gr.-Gr., clara Blanch., gong eva Gr.-Gr., adippe xipe Gr.-Gr. и aglaja L.); многочисленна была также Oeneis pumilus var. lama Alph.; попадались Colias sifanica Gr.-Gr. и Saiyrus bianor Gr.-Gr., но самым интересным видом этих мест был, без сомнения, Parnassius imperator var. musageta Gr.-Gr. – огромная бабочка, державшаяся исключительно на каменных осыпях.

Из птиц довольно обыкновенна, как нам говорили, в лесах, южнее Чан-ху, Crossoptilon auritum Pall.; брат ездил за ними, но, к сожалению, безуспешно. А затем мы здесь встретили: Carine bactriana Hutt., Bucanetes mongolicus Swinh., Carpodacus erytbrinus Pall., C. pulcherrimus Hodgs., Urocynchramus pylzowi Przew., Parus superciliosus Przew., Pratincola maura var. przewalskii Plsk., Ruticilla frontalis Vig., Cuculus canorus L. h Phasianus strauchi Przew. Из млекопитающих мы нашли здесь только полевку – Microtus mandarinus M. Edw.

1 июля мы выступили в Гуй-дэ-тин. Дорога сюда идет вниз по р. Карыну, которая протекает первые километры в довольно узкой долине, обставленной с востока гранитными утесами значительной высоты; там, где долина расширяется, выступает кремнистый сланец, а затем его сменяют пестрые (голубые, темно-бурые и красные) кремнистые глины, имеющие слабое падение на северо-запад, и, наконец, огромные конгломератные толщи, которые и упираются в Желтую реку крутыми откосами.

Долина Карына довольно густо населена – частью китайцами, частью оседлыми тангутами. Китайцев мы нашли в деревне Таму, лежащей в четырех километрах ниже Чан-ху, на абсолютной высоте, равной примерно 9500 футам (2895 и); тангутов же, или, по-местному, туфаней, – во всех последующих селениях, а именно – в Карыне (Ганроня), Гачжаи Нгачжа. Близ селения Карына долина расширяется, и скалы сменяются рыхлыми породами, преимущественно красными песчанистыми глинами, изрезанными оврагами и суходолами, нередко совсем бесплодными. Здесь, против пикета Аями, ответвляется от карунской дороги торная тропа на восток, которая и выводит в долину речки Чун-чжа.

От Чан-ху до Гуй-дэ-тина считается сто ли, до селения Ашгун, на р. Хуан-хэ, – около семидесяти, но вот уже шесть часов мы в дороге, а желанной реки все еще нет. Красивая долина Чан-ху с ее поселками и полями давно уже осталась у нас позади, и теперь мы бредем ущельем среди то красноватых, то бурых, то голубовато-серых кремнистых глин, образующих здесь почти вертикальные стены. Июльское солнце накалило и почву и воздух, и восходящие струи последнего до боли успели уже обжечь нам руки и шею. Щуришься, чтобы избавить глаза от массы отраженного света, и открываешь их только ради того, чтобы взглянуть вперед на дорогу. Но нет… По-прежнему впереди расстилается все та же, местами потрескавшаяся, местами плотно слежавшаяся, сероватая или красноватая глина с разбросанными на ней кое-где зелеными кустиками стелющихся на земле Peganum harmala и колючей Nitraria Schoberi. Тоскливо… Длинная вереница всадников и завьюченных лошадей медленно и почти беззвучно ползет по тропинке, и так и кажется – вот-вот она остановится с тем, чтобы тут же заснуть.

– Ну, эй, кто там впереди? Глаголев – ходу!

Встрепенется Глаголев; услышав человеческий голос, бодрее зашагают и лошади, но затем шаг последних мало-помалу замедляется снова, и вся вереница опять тащится медленно, долго…

– Да где же китайцы?

– Вперед ушли. Говорят, сегодня до переправы нам никак не дойти, так станцию хотят приискать…

Но вот и поворот, за которым, по нашим расчетам, должна была находиться долина р. Хуан-хэ и за которым уже скрылась голова нашей колонны. И совершенно неожиданно вдруг раздался там выстрел, необычайно гулко пронесшийся по ущелью; за ним другой и третий… Странно, что за причина этой резкости звука, да и в кого тут стрелять… Не зная, как разрешить эти вопросы, я уже торопливо обгонял вереницу вьюков. Занятый, однако, тропинкой, которая, как нарочно, была здесь узка, я только тогда поднял голову, когда очутился в густой тени надо мною нависших утесов. Действительно, здесь как бы столкнулись две совершенно отвесные, сложенные из довольно плотных конгломератов скалы, вершины которых казались выше других; они как будто даже накренились вперед и образовали гигантский свод над речкой Карыном, которая в половодье должна разливаться во всю ширь этих оригинальных ворот. У речки стоял брат и тщательно завертывал в бумагу двух птичек: «еще один новый вид для коллекции». И совершенно неожиданно слова эти с таким же гулом ударились в стены, точно они произнесены были в огромном пустом помещении.

А за природой созданными воротами все, как по волшебству, вдруг изменилось… Селение Арку, раскидистый вяз, абрикосовая роща, масса зелени и та прохлада, которой мы так давно искали. Но, увы! Остановка еще, очевидно, не здесь. Дорога еще раз повернула направо и зигзагом поднялась на соседний увал. Там уже стояли китайцы, к которым поспешили и мы. И вот, наконец, перед нами она – Хуан-хэ, кормилица стольких миллионов – река, к которой уже давно стремились все наши мечты.

И что за очаровательная картина расстилается у нас теперь под ногами, и что за необъятная пустыня ее окружает. Прежде всего, без сомнения, нашим вниманием овладевает река, это беззвучно на восток несущееся море мутной воды, где оно быстро сужается с тем, чтобы, собравшись с силами, с ревом и пеною броситься на темные скалы, которые здесь круто с обеих сторон упираются в дно Хуан-хэ. Отзвук этой многовековой, неустанной борьбы двух стихий сюда еле доносится, зато в бинокль хорошо видна пена, которая взлетает фонтаном над скалами. Песчаных отмелей и покрытых растительностью островов на Хуан-хэ очень много, и они как-то незаметно переходят в береговые нагорья, местами круто обрывающиеся в реку и сложенные почти повсеместно из глины и конгломератов какого-то тусклого желтовато-серого цвета. Последние лишены почти вовсе растительности, даже той жалкой растительности, которая отсюда виднеется на обоих берегах Хуан-хэ. Да, пустыня! И пустыня, несмотря на массу воды, на снеговые горы на юге и на очаровательные деревушки, разбросанные по всему видимому течению р. Хуан-хэ.

Спустимся же к этой реке и заночуем там, где найдется хоть какой-нибудь корм для наших усталых животных. Пора… Солнце успело уже совершить свой дневной переход и, расставаясь с землей, бросает теперь на нее свои прощальные, еще полные блеска и силы лучи, золотом обдающие и водную поверхность реки, и безобразные глыбы торчащих справа утесов.

Под горой, на которой мы находились, раскидывалась деревня Ашгун, населенная наполовину дунганами, наполовину тангутами. За этой деревней мы вступили в лес тамарисков, которые разрослись здесь в деревья метров до двенадцати высотой и до 30 см в диаметре отруба. Этот лес с почвой, лишенной растительности, с Nitraria Schoberi вместо подлеска, произвел на нас впечатление чего-то такого, что никак не согласуется с понятием о лесе, как о среде, полной жизни, прохлады и тени. После густых садов Ашгуна, в которых весело чирикали птички, этот седой лес, растущий прямо из песка, показался нам мертвым, и мы поспешили выбраться из него к воде, туда, где виднелось широкое поле зелени. Но, увы! Это были лишь заросли Glycyrrhiza uralensis Fisch., между которой то там, то сям виднелись тонкие стебли жесткой осоки. Тем не менее, так как дальше ничего лучшего не предвиделось, то мы и раскинули здесь свой бивуак.

На следующий день мы встали чуть свет, но долго провозились на месте; сперва лошадей приходилось сбирать, а потом куда-то сбежали бараны. И когда, наконец, мы выступили, солнце успело уже сделать целую четверть дуги. Шли долго, утомительно долго. На противоположном берегу уже давно показался оазис Гуй-дэ; мы даже его миновали, а до переправы все еще, говорят, далеко… Дорожка бежит здесь берегом русла и то взбирается на крутые уступы, то снова спускается с них в глубокие рытвины. Жарко! Жарче даже, чем было вчера, особенно в тех случаях, когда мы втягивались в узкие коридоры, стены коих отделяли от нас Хуан-хэ. На небе только с запада цепью тянутся облака и, точно испуганные необъятностью горизонта, теснятся с края его, поближе к горам, по которым и скользят своей тенью; в воздухе – совершенная тишина. Караван опять растянулся, и бог знает как далеко отстали теперь от нас наши слуги-китайцы, гнавшие новокупленных тибетских баранов. Но вот впереди показалась вновь засаженная ивами отмель реки – это верный признак, что селение близко. И действительно, перевалив только за песчаный отрог, мы уже очутились в тенистой аллее, которой и проехали в богатый лесом оазис Ян-чжу-ван-цзы.

Тангутские власти, очевидно, давно уж здесь готовились к встрече и теперь, согласно китайскому этикету, приветствовали нас преклонивши колена. Затем, пока готовился паром и развьючивались вьюки, нам пришлось принять приглашение старшины селения и выпить по чашке горячего чая, заправленного, по тангутскому обычаю, молоком, маслом и солью. Обычная беседа, ведущаяся в этих торжественных случаях, приняла на этот раз, и совершенно неожиданно, интересный для нас оборот. Оказалось, что тангуты не забыли Пржевальского. Они сделали вид, а может быть, и искренно опечалились, когда узнали, что маститого путешественника уже нет более в живых. «Богатый, видно, был человек… и суровый. Денег не жалел, и мы с охотой взялись бы вновь ему послужить…»

Но вот чай кончен. Мы вновь вскочили на лошадей и минут через десять были уже на берегу Хуан-хэ, с глухим шумом и стремительно несшей здесь свои мутные воды. Несмотря на безветрие, вода шла, как говорится, валом и пенилась под крутой вымоиной соседнего мыса. Мелькавшие то и дело коряги плавно вертелись, поочередно приподымая то один, то другой из своих обломанных сучьев, и, быстро проскользнув перед нами, скрывались из вида. Еще быстрее мимо нас проносились полуголые, а иногда и совершенно голые дровосеки-тангуты на своих в высшей степени оригинальных плотах, состоявших из двух турсуков, т. е. снятых мешком и надутых воздухом козьих, свиных, а иногда и телячьих шкур, скрепленных настилкой из деревянной рамы и нескольких поперечных жердей. На этих плотах тангуты развозят дрова, пожитки, пассажиров и даже пассажирок.

К громадной реке здесь сызмала привыкли, и из местных жителей ее, очевидно, уж никто не боится, если решается доверить и себя и пожитки свои такой хрупкой посудине. Впрочем, в обратный путь на подобном же турсучном плоту, только несколько больших размеров, пришлось и моему брату совершить переезд через реку, и ничего – перебрался без приключений, хотя в водоворотах его и не раз обдавало холодной струей. Вёсел здесь не полагается вовсе; плот заводят, затем спускают вниз по реке и к противоположному берегу направляют рулем. Если же пассажиры едут вниз по реке, то и заводить его вовсе не нужно. Обратно же тангуты, преимущественно лесопромышленники, перетаскивают плоты на себе; но это вовсе не трудно. Деревянная рама продается или сжигается на дрова, из мехов выпускается воздух, и в таком уже виде плот составляет небольшую и по объему и по весу поклажу.

При всей своей практичности плоты эти имеют, однако, одно неудобство: они требуют неослабного внимания и точного соблюдения равновесия. Раз только от чего-нибудь покачнулся седок – и он уже непременно в воде. Вследствие падения тела, как мяч отскакивает от седока его крошечный плот и быстро уносится далее, и тогда – навсегда прощай турсуки, прощай и все то, что было на них… Вот именно такой случай мы наблюдали сейчас.

Совершенно нагой тангут, невзирая на многочисленную публику, собравшуюся здесь, вероятно, ради того, чтобы на нас поглазеть, и состоявшую главным образом из женщин и девушек, с воплем несся вдоль берега, а плот его, нагруженный, по-видимому, его пожитками, еще скорее скользил вниз по реке… Вот кто-то из публики сунул ему пузыри… Тангут схватил их, с размаху бросился в воду, видимо поплыл изо всех сил и вскоре скрылся за мысом… «Догонит ли?..» – «Может быть, и догонит; все зависит от того, куда понесет его плот…»

К нашим услугам имелась барка с килевой палубой и с обширным помостом посередине. Снявши вьюки, мы должны были сначала перенести их на лодки, а затем сюда же ввести своих лошадей.

Берег реки здесь пологий, и лодка держалась на канатах шагах в десяти от него. С пристанями и подвижными мостами здесь совсем незнакомы, и нашим бедным животным приходилось теперь из воды прямо вскакивать в лодку – подвиг немалый, если принять в расчет метровую высоту ее борта. И как здесь намаялись мы, как намаялись наши несчастные лошади!

Некоторые из них упрямились, ложились в воду и, как мне казалось, жалобно, с каким-то даже детским укором смотрели на расходившихся перевозчиков, без всякого милосердия бивших их по чему попало и чем попало. Моя защита и мое вмешательство были бы делом по меньшей мере бесполезным. В общей сутолоке, в толпе лошадей и людей, среди шума реки, ишачьего рева, хлестких ударов по воде и по мокрым спинам животных, наконец, среди всепокрывающего людского крика и брани на четырех различных наречиях я чувствовал себя совсем бессильным распоряжаться. Да все и делалось как-то само собой: одни с шумом и гамом затаскивали в лодку животных, и притом иных без возни, а других через борт на арканах и не то боком, не то почти на спине, прочие же все еще сносили туда сундуки, ружья и всякую мелочь.

Но вот, наконец, кажется все уже готово. Нет, не все: на лодке не видно собак. Наш лучший сторож и друг, громадный Койсер, два раза уж спрыгивал с барки, вероятно, пугаясь возни на ней лошадей, и теперь решительно уж не шел, несмотря на наш усиленный зов. Пришлось еще раз сойти на берег и до лодки на руках дотащить этого нам всем дорогого упрямца. Наконец, мы его водворили на старое место, потом еще раз кругом осмотрелись, и при этом, без сомнения, каждый подумал: «Ну, дай-то Бог счастливо нам перебраться!»

Лодку качнуло. Стиснутые, сбитые вместе, кони шарахнулись в сторону и некоторые из них чуть при этом не попадали в воду, но, к счастью, их вовремя успели схватить. Однако толчок был так силен, что испугал нашего смирно до тех пор сидевшего пойнтера, который безрассудно бросился в воду. Я первый это заметил, но было уже поздно. Собака плыла к тому берегу, от которого мы только что отошли. Разумеется, вскоре она достигла его, но, осмотревшись и увидя нас уже на середине реки, жалобно завыла и снова бросилась в воду. Для нас всех это был тяжелый момент. Всем было ясно, что собаке не справиться со стремительным течением Желтой реки, что ее унесет… Томительно бежит время. Собака все еще высоко несет голову и смело плывет поперек. Но вдруг она скрылась…

– Попала в струю… замотало…

– Да и как было ей справиться с этакой силой! Уж как поплыла – значит, пропала.

Но, нет, не пропала. Вон она уж на желтой отмели, как раз между коряг… Выбежала, отряхнулась, посмотрела на нас и снова бросилась в реку…

– Ну и молодец! Ну и здоровенный же пес!..

И все уже радостным взором продолжали следить за пойнтером, который попрежнему смело и сильно плыл к берегу. Опасность его потерять миновала, тем не менее не успела еще лодка пристать к гуйдуйскому берегу, как некоторые из нас уж бежали вниз по реке… Да и было время… Собака видимо изнемогала и из последних сил добиралась теперь до береговой кручи, из-под которой, при громких, сочувственных возгласах тангутской толпы, мы наконец и вытащили ее за ошейник.

Когда мы разбили свой лагерь в километре от реки, в тени огромных тополей, окружавших тангутское поселение, было уже поздно.

Нам не довелось, однако, провести этот вечер в покое. Явились с визитом китайские власти и тут же нам заявили, что получено приказание от чин-сэя не пускать нас дальше, в горы Джахар.

Тем не менее мы пошли дальше, и если не достигли, как хотели, верховий р. Да-ся-хэ, то по другой причине, о которой сказано будет ниже.

Всего с караваном вверх по р. Муджику мы прошли, и притом в два приема, двадцать шесть километров, т. е. едва вышли за пределы культурного района; дальше же на юг мы успели предпринять лишь несколько поездок, причем брат достиг нижнего предела елового леса, я же – южного предела каменных гор. Таким образом, мы не смогли исследовать здесь даже того района, который за десять лет перед нами обследовал Н. М. Пржевальский; тем не менее я думаю, что сообщаемые ниже сведения будут не бесполезным прибавлением к тому, что мы уже знаем об этой части Амдо.

Гор скалистых и крутых мы не видели. Даже там, где Муджик вступает в щеки и дорога бежит по саю, стоит только подняться по любой боковой пади, чтобы выйти на высокую степь, которая одевает все горы, подымающиеся одна за другой все выше и выше, и так до снеговой группы, видневшейся нам в восхитительной рамке изумрудно-зеленых холмов.

Под этим сплошным покровом зелени подробности геогностического состава гор были для меня не совсем ясны. Окрайние скалы ущелья слагал глинистый сланец, но в посещенных мною боковых падях его не доставало, и тут выступал гнейс.

Какие породы обнажались выше по р. Си-хэ, я не знаю, но в гальке ее русла чаще всего попадались плотный серый глинистый сланец, какая-то темно-зеленая порода (филлит?) и красный гранит.

К этим горам примыкали горы красного, кое-где даже кирпично-красного песчаника, нередко круто обрывавшегося в долину речки Си-хэ. Их сменяли к западу от последней горы более светлого песчаника, который, может быть, служит ложем для красных, и, наконец, возвышения, образованные конгломератами и мощными толщами тускло-желтых глин, имеющих сходство с лёссом и в верхнем горизонте, действительно, в него переходящих. Эти отложения особенно развиты в правом, т. е. восточном, боку долины, где лёссоподобные глины образуют высокие горы, в верхнем горизонте поросшие кипцом, в низшем почти совсем бесплодные и именно здесь весьма мало доступные благодаря обилию крутых и глубоких падей. Карабкаясь по спекшимся в кору, крутым и очень опасным их склонам за Parnassius imperator var. musageta, который только в этих местх и держался, я не раз имел случай убеждаться в том, что глины эти содержат в обилии гравий, гальку и даже валуны, которые и скоплялись в кучи на дне суходолов – обстоятельство, указывающее на видное участие воды в образовании этих толщ.

Эти тускло-желтые возвышения образуют последний горный уступ в сторону Хуан-хэ, где при устье речек Си-хэ (Муджик) и Дун-хэ расстилается циркообразная долина Гуй-дэ с разбросанными по ней рощами тополей, селениями и полями пшеницы и ячменя. Эта долина в большей своей части, однако, бесплодна. Вся местность между подножием гор и садами Гуй-дэ-тина одета лишь скудной растительностью, и только близ воды да в тени рощ виднеется яркая зелень травы.

Домики тангутов, то собранные в селения, то стоящие отдельными хуторами, вытянуты вдоль обеих вышеупомянутых речек и по Муджику проникают километров на двадцать шесть в горы. Здесь, действительно, жизнь бьет ключом, зелени много, поля чередуются почти непрерывно. Китайских поселенцев в этой долине нет; ее населяют одни только тангуты, всем своим существом столь отличные от китайцев. К сожалению, мы пробыли среди них очень недолго и многого, в дополнение к тому, что уже известно в литературе об амдоских оседлых тангутах, сообщить не можем. Я замечу лишь здесь мимоходом, что, как земледельцы, они положительно ни в чем не уступают китайцам, что их селения обыкновенно утопают в зелени садов и что из рабочего скота они главным образом держат так называемых «цзо» – помесь яка с коровой, великолепных крупных животных большой силы, но, сколько заметил, очень упрямых. Лошадей эти тангуты держат мало и, как кажется, еще меньше – ослов.

В культурном районе по Муджику мы встретили мало насекомых. Из бабочек летали лишь во множестве Apatura ilia var. serarum Oberth., заменяющие здесь всюду нашу обыкновенную Colias hyale – Col. poliographus и Pieris chloridice Hb.; из жуков были обыкновенны хрущи (Polyphylla n. sp.) и Cicindela sp.

Горы при устье Муджика, как уже было выше замечено, пустынны, изрезаны глубокими суходолами, круты и вообще малодоступны. Только в высших своих точках они одеты степною растительностью смешанного полынно-кипцового типа, на общем серовато-зеленом фоне которой еще мелькали в июле фиолетовые цветы Solanum dulcamara L., Astragalus adsurgens Pall., Aster sp., белые Allium odorum L. Ниже же, на совсем оголенной почве, среди редких и низеньких кустиков полыни и каких-то Oxytropis, попадались только полуотцветшие Crepiss tenuifolia L. да высокие Carduus sp. Несмотря, однако, на такую жалкую растительность, фауна насекомых оказалась здесь очень богатой. Я упоминал уже о Parnassius imperator, который летал здесь по самым недоступным откосам; но вместе с ним, к своему удивлению, я встретил также и другого Parnassius, a именно дивно-красивого Р. nomion var. nomius Gr.-Gr., а также весьма оригинальную новую Melitaea romanovi Gr.-Gr. и новую же Epinephele sifanica Gr.-Gr. Сверх того, на кипцовой степи в этой области мне попались Lycaena orbitulus var. orbona Gr.-Gr., Lyc. themis Gr.-Gr., Lyc. tengstroemi var. tangutica Gr.-Gr., Melanargia epimede var. ganymedes Gr.-Gr., Satyrus cordula var. ganssuensis Gr.-Gr., Mamestra satanella Alph., Dianthoecia lurida Alph. и Cucullia umbristriga Alph. Из жесткокрылых самым интересным номером был здесь Dorcadion (n. sp.).

Среди таких же глинистых гор, но в падях, выходящих на речку несколько выше, начинают уже попадаться кое-какие кустарники: Berberis sp., Cotoneaster multiflora var. tupica, Spiraea mongolica, Rosa sericea, Myricaria sp., в тени коих развивается и более богатая видами травянистая растительность. Наконец, в области распространения красного песчаника все горы уже покрыты роскошными лугами, нередко, впрочем, и тут переходящими в кипцовую степь.

Самым обыкновенным цветком на этих лугах был красно-оранжевый Lilium tenuifolium; сверх того, мы застали здесь в полном цвету: Myosotis sp., Iris dichotoma Pall., Gentiana straminea Maxim., Delphinium grandiflorum L., Allium polyrhizum var. typica Maxim., и Galium verum var. leiocarpum Ledb., и на более сухих местах Astragalus adsurgens Pall. Реже в этой области гор попадается кустарник (таловый ерник, Potentilla fruticosa, P. filipendula, Spiraea mongolica), притом растущий редкими насаждениями и исключительно на северных склонах. Из деревьев встречается здесь только Juniperus pseudosabina. В глубоких логах и в долине речки Муджик кустарниковые растения чувствуют себя очень хорошо и достигают крупных размеров; Berberis diaphana, Lonicera syringantha, Cotoneaster multiflora и Rosa срастаются здесь в высокие темно-зеленые и усыпанные цветами чащи, которые становятся местами совсем непроницаемыми благодаря увивающим их Clematis и высоким, разросшимся в кустарник, астрагалам.

Эта область была необыкновенно богата насекомыми; особенно же многочисленна была красивая, сильно варьирующая и для систематики рода крайне важная Colias diva Gr.-Gr., составляющая среднюю форму между кавказской Aurorina и южно-сибирской Aurora. Вместе с ней летала другая бабочка – Parnassius nomion var. nomius, и менее обращающие на себя внимание: вышеупомянутая Melitaea romanovi, M. agar Oberth., M. didyma var. latonia Gr.-Gr., Erebia alcmene Gr.-Gr., Satyrus dryas var. tibetana Oberth., Sat. autonoe var. extrema Alph., Sat. cordula var. ganssuensis Gr.-Gr., Pamphila comma var. lato Gr.-Gr., P. sylvanus Esp., Pyrgus gigas var. kuenlunus Gr.-Gr., Emydia striata L., Em. funerea Ev., Orgyia confinis Gr.-Gr. и множество ночных бабочек, а именно: Simyra splendida Stgr., Agrotis alpestris В., A. tritici var. varia Alph., A. corticea var. amurensis Stgr., Mamestra advena Schiff., Hadena lateritia Hufn., Miana literosa Haw., M. bicoloria var. semicretacea Alph., Hydroecia osseola Stgr., H. nictitans Bkh., Tapinostola elymi var. saturatior Stgr., Leucania pallens var. melania Stgr., Caradrina lenta Tr., С gluteosa Tr., Plusia dives Ev., Heliothis ononis F., H. scutosus Schiff., Thalpochares arcuinna var. blandula Rbr., Eccrita ludicra Hb., Phorodesma smaragdaria F., Ph. jankowskiaria Oberth., etc.

Я привожу столь длинный список, интересный только для специалистов, с намерением указать на необыкновенное родство лепидоптерологических фаун южно-сибирских гор и гор правого берега Хуан-хэ. В этой же зоне, но в более сухих логах, мы ловили: Polycaena princeps Oberth., Melanargia ganymedes Gr.-Gr., Pararge deidamia Ev., Ino budensis var. mollis Gr.-Gr., Spilosoma roseiventris Snell., Porthesia nyctea Gr.-Gr. и других. Из жесткокрылых, найденных тут же, можно отметить: Hoplia potanini Heyd., два вида Zonabris, Epcauta sp., Dorcadion sp., Nebria (sp. nova) etc. Затем заслуживает упоминания огромное количество водящихся здесь слепней и оводов. Брат как-то справедливо заметил: если бы нас не вынудил покинуть долину Муджика (нашу стоянку выше тангутских поселений) долг по отношению к больному товарищу, то вынудили бы сделать это слепни.

Что касается птиц, то их нами добыто не особенно много; я могу назвать лишь следующие виды: Poliopsar cineraceus Temm., Chloris sinica L., Emberiza godlewskii Tacz., Motacilla lugens Kittl., Anthus striolatus Blyth., Dendrocopus cabanisi Malh., Jynx torquilla L. и Phasianus strauchi Przew. Некоторые фазаны успели уже вывести цыплят, другие же сидели на яйцах. Последнее выражение, впрочем, не совсем точно. Самки фазанов кладут яйца в ничем не выстланных или же вырытых в песке ямках, на самом солнцепеке, и на день их покидают, предварительно забросав, однако, песком. Обыкновенно в таком гнезде находится от 15 до 20 яиц, но брату попался выводок, в котором было не более десятка птенцов в пуховом наряде; ту же цифру приводит и Пржевальский[200], что, может быть, следует объяснить тем, что далеко не из всех яиц вылупливаются цыплята.

8 июля вечером брат вернулся на бивуак из своей поездки вверх по р. Муджику. Почти одновременно мы получили письмо в котором нам сообщали, что в здоровье Колотовкина вдруг наступил значительный поворот к худшему. Тревожное известие это заставило нас покинуть подгорье Джахара. Брат выехал с казаком Комаровым немедленно, я же тронулся ему вслед с караваном 10 июля.

Из укрепления Чан-ху мы выступили в дальнейший путь на Куку-нор 16 июля. В этот день мы не только переступили политическую границу, но и границу климатическую; поэтому здесь будет совершенно уместно дать краткую характеристику климата пройденной нами части Гань-су за 67 летних дней, с 10 мая по 16 июля.

За этот период времени маршрут наш был следующий: из окрестностей монастыря Гу-мань-сы, следуя вниз по течению речки Лама-гоу, мы вышли в долину Да-хэ и Син-чэна, после чего пересекли культурный район между этим городком и Донгар-чэном, откуда долиной Сининской реки спустились до меридиана Гумбума и надолго основались к юго-востоку от него, в горах, на абсолютной высоте, равнявшейся 9750 футам (2970 м); затем, 30 июня, мы перевалили через водораздел в долину Хуан-хэ, пересекли ее и, пробыв несколько дней, с 3 по 11 июля, в подгорье Джахара, вернулись обратно на южные склоны помянутого водораздела. Наивысшие из пройденных нами при этом пунктов лежали на абсолютной высоте:

Перевал Чжу-са – 11100 футов (3380 м)

Перевал Лянжа-сань – 12350 футов (3764 м)

Укрепление Чан-ху – 10250 футов (3124 м)

Наинизшие на абсолютной высоте:

Стоянка близ г. Шин-чэна – 8625 футов (2628 м)

Стоянка близ г. Гуй-дэ – 7500 футов (2286 м)

Средняя между этими пунктами как раз соответствует высоте наших стоянок в долинах Мын-дань-ша, Гуй-дэ-ша и Муджика (9750—10000 футов, или 2970–3050 м).

Из 67 дней наблюдения вполне ясных дней или дней, когда небо было подернуто перистыми облаками (cirrus), было 12, ясных ночей 20, облачных, т. е. таких, когда небо было покрыто слоистыми (stratus) или кучевыми (cumulus) облаками в течение всего дня, 10; пасмурных в течение всего дня 15; в остальные же тридцать дней наблюдалось переменное состояние неба; из них 18 дней были наполовину облачными, наполовину ясными, 11 наполовину облачными, наполовину пасмурными и один день, с утра ясный, к вечеру стал пасмурным. Из этих данных усматривается, что в летнее время ясное состояние небосклона даже в горах является для этой части Гань-су преобладающим.

Снег, и то наполовину с дождем, выпал только однажды, а именно – 16 мая, под перевалом Чжу-са, при полном затишье; дождь же выпадал 22 раза. Следует, однако, заметить, что в это число вошли и такие случаи, наблюдавшиеся в долине Муджика, когда среди ясного дня вдруг набежит облако и обдаст дождем, точно пылью; через минуту от этого дождя не остается, конечно, даже следа: вода испаряется моментально. Исключив эти случаи, получим, что дни с осадками составляли всего лишь 26 с небольшим процентов общего числа дней наблюдения. Вообше период с половины мая до половины июля не может считаться обильным водяными осадками. Только однажды на нас спустилось облако, причем моросило при полном затишье 40 часов кряду. Обыкновенно дождь шел час, два, много если уж три, притом мелкий, хотя и частый; проливень случался в Сининских горах редко, с переходом же на южные их склоны не наблюдался ни разу.

Грозы были довольно редки, притом же не сильны: в мае их было четыре, в июне две, в первой половине июля одна. Град с дождем выпадал пять раз; в последний раз, 9 июля, из небольшой тучи при совершенно ясном небе и ярком солнце. Град обыкновенно не залеживался и тотчас же таял. Несмотря на столь небольшое количество водяных осадков, роса, и притом нередко сильная, выпадала на северных склонах Сининских альп довольно часто. Был даже случай выпадения в горах, в зоне свыше 10000 футов (3050 м) абсолютного поднятия, инея; этот случай наблюдался 26 мая. Когда мы проснулись, все кругом было бело; иней стал отступать кверху лишь в 8 часов утра.

Характерной особенностью летнего климата западной Гань-су должно считаться безветрие. Бурь мы не испытали ни разу; сильный ветер наблюдался дважды, 22 мая с S [юга] и 11 июля с О [востока]; в остальное же время господствовало затишье, нарушавшееся бризами или слабыми ветрами, дувшими притом с значительными интервалами.

Так как тучи приносились воздушными течениями со всех сторон горизонта, то для меня осталось невыяснившимся, каким ветрам западная Гань-су обязана своей влагой в летнее время. Ясно выразившийся в апреле китайский муссон на северных склонах Сининских альп почему-то не давал себя чувствовать; только уже с переходом в долину Хуан-хэ он стал наблюдаться снова, причем 11 июля, в течение почти целого дня, дул с значительной силой, порывами.

За весь рассматриваемый период термометр ни разу не опускался ниже 2° мороза (22 мая, в 5 часов утра, при сильном ветре с гор, т, е. с юга); затем ниже нуля температура наблюдалась два раза, а именно 18 и 23 мая, и на нуле три раза – 16, 17 и 24 мая.

В июне установилась вполне теплая погода; термометр не опускался ниже +2°, но зато не подымался в тени и выше 21°; в июле же, с переходом в долину Хуан-хэ, максимум и минимум температур поднялись еще более значительно и достигли 9 и 31°. Были даже ночи, когда термометр не опускался ниже 18°. Впрочем, теплые ночи случались и в июне; так, например, с 7 на 8 июня термометр только между 3 и 4 часами утра показывал 9°, но зато и днем ртуть не поднялась в нем выше 11°.

За весь рассматриваемый период самый холодный день выпал на 16 мая, когда суточная средняя (из 7 наблюдений) составляла 4,5°; самый теплый день на 10 июля, когда та же средняя (из 14 наблюдений) составляла 23°, причем амплитуда равнялась 17,5°.

Наконец, еще несколько цифр:

Наибольшая средняя температура дня составляла (с 6 ч. утра до 6 ч. вечера) 27° (10 июля).

Наименьшая средняя температура дня составляла 6° (16 мая).

Наибольшая средняя температура ночи составляла (с 6 ч. вечера до 6 ч. утра) 21° (с 1 на 2 июля).

Наименьшая средняя температура ночи составляла 0° (с 21 на 22 мая).

Число ночей, средняя температура коих равнялась 0°, одна.

Число ночей, средняя температура коих была ниже 0°, не было.

Вообще климат лета в исследованной части Гань-су отличался такою ровностью, какую нельзя было ожидать в центре Азиатского материка. Конечно, это следует приписать влиянию китайского муссона.