Первый день Леви Марк

– Я беспокоилась, вот и все.

– Ну посмотри, я в добром здравии, и тебе не о чем волноваться.

– Ты поужинаешь со мной сегодня?

– Пока не знаю, ведь сейчас только полдень.

– Куда ты так торопишься?

– Айвори написал мне эсэмэску, просил прийти к нему, но его нет на месте.

– Значит, он где-нибудь еще, я же тебе говорила, музей очень большой. Наверное, Айвори на другом этаже. У тебя к нему срочное дело?

– Кажется, твой приятель уже доедает твой десерт.

Жанна покосилась на своего коллегу, который терпеливо ждал ее, листая журнал. Когда она обернулась, ее сестры уже и след простыл.

Кейра прошла по второму этажу, потом по третьему, затем, охваченная сомнениями, повернула назад и снова подошла к кабинету Айвори. Дверь была открыта, профессор восседал в своем кресле. Он поднял голову:

– А вот и вы. Как это мило, что вы пришли.

– Я сюда уже поднималась, потом искала вас повсюду, но нигде не нашла.

– Надеюсь, вы не заходили в мужской туалет?

– Нет, – смущенно ответила Кейра.

– В таком случае это все объясняет. Устраивайтесь поудобнее, у меня есть новости для вас.

Радиоуглеродный анализ ничего не выявил: либо подарку Гарри больше пятидесяти тысяч лет, либо предмет имеет неорганическую природу, а значит, это не кусочек эбенового дерева.

– Когда нам его вернут? – поинтересовалась Кейра.

– Лаборатория обещала отправить его завтра, так что дня через два вы снова сможете надеть его на шею.

– Тогда скажите мне, сколько я вам должна. Вы ведь помните, мы договорились, что платим пополам.

– Поскольку результаты довольно туманны, лаборатория с нас ничего не возьмет. А расходы по пересылке составят примерно сотню евро.

Кейра выложила половину этой суммы на письменный стол профессора.

– Так что тайну мы не раскрыли. Может, это просто камень вулканического происхождения? – вновь заговорила она.

– Такой гладкий и шелковистый на ощупь? Сомневаюсь, к тому же ископаемые кусочки лавы довольно хрупки и имеют пористую структуру.

– Значит, пусть это будет просто кулон.

– Думаю, это мудрое решение. Я позвоню вам, как только мне вернут вашу вещицу.

Кейра вышла от Айвори и подумала, что надо зайти к сестре.

– Почему ты не сказала мне, что виделась с Максом? – спросила Жанна, едва Кейра переступила порог ее кабинета.

– Поскольку ты и так уже все знаешь, почему я должна об этом сообщать?

– Вы снова будете встречаться?

– Мы провели вместе вечер, а потом я отправилась к себе спать, если ты именно это хочешь узнать.

– И на все воскресенье осталась одна в своей квартирке?

– Я вообще с ним столкнулась случайно, и мы пошли погулять. А откуда тебе стало известно, что мы виделись? Он что, звонил тебе?

– Макс, с его-то самолюбием? Ты шутишь. После того как ты уехала, он не подавал признаков жизни, мне даже кажется, он запретил себе бывать на тех вечеринках, где мог встретить меня. Мы ни разу с ним не говорили после вашего расставания.

– Так откуда ты узнала?

– Одна моя подруга видела вас в отеле «Мерис», говорит, вы ворковали, как тайные любовники.

– Париж – очень маленький город! Так вот, мы не любовники. Просто старые знакомые, у которых нашлось время посидеть и поспорить. Не знаю, кто эта твоя болтливая подруга, но я ее ненавижу.

– Это кузина Макса, она тебя любит еще меньше, чем ты ее. А могу я спросить, что вы с Айвори затеяли?

– Мне очень нравится общаться с профессорами, и ты это прекрасно знаешь. Разве нет?

– Что-то я не припомню, чтобы Айвори когда-нибудь преподавал.

– Ты утомляешь меня своими вопросами, Жанна.

– Ну, если я тебя утомляю, то не стану говорить, что утром тебе принесли цветы. Карточка, которая прилагалась к букету, лежит у меня в сумке, но это, конечно, тебе совсем не интересно.

Кейра схватила крохотный конверт, раскрыла его и вытащила визитную карточку. Улыбнулась и сунула записку в карман.

– Я не смогу поужинать с тобой сегодня, Жанна. Так что оставляю тебя на милость твоих благонамеренных друзей.

– Кейра, будь осторожнее с Максом, ему понадобился не один месяц, чтобы собраться с силами и перевернуть страницу. Не стоит бередить старые раны, а вдруг ты скоро опять уедешь?

– Да, это было сильно: прочесть краткую лекцию о морали и в середине ее незаметно задать самый больной вопрос. В данном случае, должна отметить, ты блестяще сыграла роль старшей сестры. Макс на пятнадцать лет старше меня. Как ты думаешь, он способен сам управлять своей жизнью и своими чувствами или, может быть, следует предложить ему твои услуги? Сестра подлой потаскушки в качестве наставницы – лучше не придумать, ведь правда?

– За что ты меня так ненавидишь?

– Потому что ты все время судишь других.

– Ладно, Кейра, иди развлекайся, у меня много работы. Все правильно, ты не в том возрасте, когда слушают старшую сестру. Впрочем, ты никогда не следовала моим советам. А сейчас постарайся хотя бы не растерзать Макса в клочья, как в прошлый раз, это будет скверно и не пойдет на пользу твоей репутации.

– А что, у меня имеется репутация?

– После твоего отъезда люди распустили языки и высказывались на твой счет крайне нелестно.

– Знала бы ты, до какой степени мне плевать на этих сплетников, я уехала слишком далеко, чтобы их слышать.

– Ты – возможно, а вот я – нет, и я как могла защищала тебя.

– Что они всюду суют свой нос, эти людишки из твоего «круга общения»? И кто же эти добрые друзья, которые чешут языком, копаются в грязном белье и обливают других помоями?

– Полагаю, те, кто утешал Макса. И вот еще, напоследок. Если тебе вздумается спросить, доводила ли ты меня в детстве до ручки, отвечаю сразу: да.

Кейра вышла из кабинета Жанны, хлопнув дверью. Через пару минут она уже шагала по набережной Бранли к мосту Альма. Перейдя на другой берег реки, она облокотилась на парапет и стала наблюдать, как баржа неспешно подходит к пешеходному мосту Дебилли. Кейра взяла мобильник и позвонила Жанне.

– Давай не будем ссориться при каждой встрече. Я приду к тебе завтра, и мы пойдем обедать – вдвоем, ты и я. Я тебе все расскажу о моих приключениях в Эфиопии, хотя вроде уже нечего добавить. А ты мне подробно расскажешь о том, как жила все это время, пока меня не было. Я готова еще раз выслушать твои объяснения, почему ты все-таки рассталась со своим Жеромом. Ведь его звали Жером, да?

Лондон

Уолтер ничего мне не говорил, но я видел, что он с каждым днем все больше приходит в отчаяние. Объяснить ему суть моей работы было так же нереально, как за неделю обучить китайскому языку. Астрономия и космология изучают такие огромные пространства, что привычные нам единицы измерения времени, скорости, расстояния в этих науках неприменимы. Пришлось придумать другие, многозначные, вычисляемые при помощи сложнейших уравнений. В нашей науке одни лишь неопределенности и вероятности, потому что мы идем вперед на ощупь и, будучи частичкой нашей Вселенной, неспособны даже вообразить ее истинные размеры.

Каждая фраза моего доклада заставляла Уолтера морщиться: то смысл какого-то термина казался ему туманным, то рассуждения выходили за пределы его понимания. Так продолжалось две недели кряду.

– Уолтер, давайте решим раз и навсегда: Вселенная ровная и плоская или она искривляется?

– Искривляется… наверное. Ну, если я правильно понял ваши слова, Вселенная, скорее всего, находится в вечном движении, она увеличивается в размерах, словно ткань, которую растягивают, увлекая за собой галактики, прикрепленные к ее нитям.

– Немного упрощенно, но в целом именно так можно сформулировать теорию расширяющейся Вселенной.

Уолтер уронил голову на руки. В этот довольно поздний вечерний час зал академической библиотеки уже опустел. Только над нашими столами горели лампы.

– Эдриен, я, конечно, всего лишь скромный управленец, но я каждый день провожу в стенах Академии и общаюсь с учеными. И все же не понимаю ничего из того, о чем вы говорите.

Я заметил на одном из столов журнал, который кто-то из читателей забыл положить обратно на полку. На обложке красовался чудесный пейзаж Девоншира.

– Думаю, Уолтер, я знаю, как прояснить ваши мысли, – сказал я.

– Я вас слушаю.

– Вы меня уже достаточно наслушались, кажется, я нашел способ втолковать вам основные понятия науки о космосе. Настало время перейти от теории к практике. Следуйте за мной!

Я подхватил моего неизменного спутника под руку, и мы с ним, шагая в ногу, пересекли просторный холл библиотеки. Очутившись на улице, мы спешно поймали такси, и я приказал водителю как можно быстрее везти нас ко мне домой. Мы приехали, и я потащил Уолтера не к входной двери, а к маленькой пристройке.

– Это что, подпольный игорный зал, скрытый за железным занавесом? – насмешливо спросил Уолтер.

– Жаль вас разочаровывать, но это всего лишь гараж, – ответил я, поднимая металлические ворота.

Уолтер заглянул внутрь и присвистнул. Моя старенькая MG[5] выпуска 1962 года, конечно, в чем-то уступала современным городским автомобилям, но неизменно вызывала бурную реакцию зрителей.

– Мы едем на прогулку? – спросил восхищенный Уолтер.

– Если она пожелает завестись, – ответил я, вставляя ключ в замок зажигания.

Я несколько раз легонько надавил на педаль газа, и двигатель завелся с полоборота, довольно заурчав.

– Садитесь. И не ищите ремень безопасности – его здесь нет.

Минут через тридцать мы выехали за пределы города.

– Куда мы едем? – поинтересовался Уолтер, старательно приглаживая непокорную прядку волос надо лбом – единственную, которая еще уцелела.

– На берег моря, мы будем там через три часа.

Мы ехали быстро, над нами расстилалось звездное небо, а я думал о плато Атакама, куда меня по-прежнему тянуло, и о том, что там мне очень не хватало Лондона, хотя я этого тогда не понимал.

– Как вы сумели сохранить в таком отличном состоянии это чудо? Ведь вы уезжали на три года, а она стояла в гараже.

– Я оставил ее у знакомого автомеханика и на днях забрал.

– Он хорошо о ней заботился, – продолжал Уолтер. – У вас в бардачке не найдется ножниц?

– Нет, а зачем вам?

– Да так, ни за чем, – сказал он, проводя рукой по волосам.

В полночь мы миновали Кембридж, а два часа спустя прибыли на место. Я остановил MG на краю пляжа в Шерингеме, пригласил Уолтера пойти на берег моря и усадил рядом с собой на песок.

– Мы проделали такой путь, чтобы делать куличики? – спросил он.

– Если душа просит, я не имею ничего против. Однако цель нашей поездки иная.

– Жаль!

– Что вы видите, Уолтер?

– Песок.

– Поднимите глаза и скажите мне, что вы видите.

– Море. А что еще я должен видеть, сидя на берегу?

– А что вы видите на горизонте?

– Абсолютно ничего, ведь сейчас ночь и очень темно.

– И вы не видите свет маяка в Кристиансанде, у самого входа в порт?

– А где-то здесь есть остров? Я что-то не припоминаю.

– Кристиансанд находится в Норвегии, Уолтер.

– Вы такой смешной, Эдриен! Даже при моем хорошем зрении вряд ли можно увидеть норвежские берега! Может, вы еще попросите меня рассмотреть, какого цвета помпон на берете у служителя вашего маяка?

– Кристиансанд всего в семистах тридцати километрах от нас. Сейчас глубокая ночь, свет перемещается со скоростью 299 792 километра в секунду, так что свету маяка хватило бы всего две с половиной тысячных секунды, чтобы достичь нашего берега.

– Особенно приятно, что вы не забыли про половину тысячной доли секунды, а то бы я потерял нить ваших рассуждений!

– Итак, вы утверждаете, что не видите свет маяка в Кристиансанде?

– А вы видите? – с тревогой спросил Уолтер.

– Нет, его никто не может отсюда увидеть. И все же он там, прямо напротив нас, спрятанный за изгибом земной поверхности, как за невидимым холмом.

– Эдриен, мне кажется, вы сейчас пытаетесь мне объяснить, что мы проехали три сотни километров, дабы воочию убедиться в невозможности разглядеть маяк в норвежском городе Кристиансанде с восточного побережья нашей милой Англии. Если это так, то вам следовало просто рассказать мне об этом, не выходя из библиотеки, – клянусь, я поверил бы вам на слово.

– Вы спрашивали меня, почему так важно понять, что Вселенная искривляется. Ответ перед вами, Уолтер. Если бы на поверхности моря плавали мириады светоотражающих предметов, вы бы увидели, что все они светятся, отражая лучи маяка в Кристиансанде, притом что сам маяк нам не виден. Приложив старание, вы произвели бы нужные расчеты, догадались о его существовании и вскоре точно определили бы его местонахождение.

Уолтер посмотрел на меня так, будто у него на глазах со мной случился приступ безумия. Он сначала сидел разинув рот, потом растянулся на спине и стал созерцать небесный свод.

– Превосходно! – выдохнул он, вволю насмотревшись на звезды. – Я правильно понял: звезды у нас над головой – это те, что находятся с нашей стороны холма? А та, что вы ищете, расположена на другом, невидимом для нас склоне?

– Мы не можем быть до конца уверены, что холм этот – единственный, вот в чем дело, Уолтер.

– Вы намекаете на то, что наша Вселенная – не просто кривая, а нечто вроде аккордеона?

– Или она похожа на океан, по которому бегут волны.

Уолтер подложил руки под голову и замолк на несколько минут.

– И сколько же звезд у нас над головой? – спросил он, и голос у него был словно у зачарованного ребенка.

– На этом небе, таком, каким вы его видите, пять тысяч звезд, расположенных ближе всего к нам.

– Их действительно так много? – мечтательно спросил Уолтер.

– Их гораздо больше, но наши глаза в состоянии различить только те звезды, что удалены от нас не более чем на тысячу световых лет.

– Надо же, какое у меня хорошее зрение, я даже не догадывался! Подружке того парня, который работает на маяке в Кристиансанде, лучше не разгуливать перед окном нагишом, а то я увижу.

– Дело не в том, насколько остро ваше зрение, Уолтер. Сотни миллиардов звезд нашей галактики скрывает от нас облако космической пыли.

– Так у нас над головой сотни миллиардов звезд?

– Боюсь, у вас начнется головокружение, когда я сообщу вам, что во Вселенной сотни миллиардов галактик. Наш Млечный Путь – всего лишь одна из них, и в каждой – сотни миллиардов звезд.

– Постичь это невозможно.

– Тогда включите воображение: пересчитав все песчинки на планете, мы получили бы число, вероятно соответствующее количеству звезд в нашей Вселенной.

Уолтер снова сел и, ухватив горсть песка, дал песчинкам медленно просочиться между пальцами. Мы оба смотрели на небо, как мальчишки, околдованные грандиозностью этого бездонного пространства, и только шепот волн нарушал тишину.

– Думаете, где-то там есть жизнь? – спросил Уолтер серьезно.

– Среди ста миллиардов галактик, в каждой из которых сто миллиардов звезд и почти столько же солнечных систем? Вероятность того, что мы во Вселенной одни, почти равна нулю. Я не очень-то верю в маленьких зеленых человечков. Жизнь, конечно, существует, вот только каковы ее формы? Они могут быть любыми – от простой бактерии до сложных существ, поднявшихся гораздо выше нас по ступеням эволюции. Кто знает?

– Я вам завидую, Эдриен.

– Вы завидуете мне? Может, это звездное небо внушило вам мечты о моем чилийском плато – ведь я вам уши прожужжал, рассказывая о нем?

– Нет, я завидую вашим мечтам. Вся моя жизнь состоит из столбиков цифр, мелочной экономии, расходов, урезанных там и сям, а вы управляете немыслимыми числами, от которых мой настольный калькулятор, наверное, взорвался бы, и эти числа, стремящиеся к бесконечности, по-прежнему оживляют ваши детские мечты. Потому я вам и завидую. Я счастлив, что мы приехали сюда. И не важно, получим мы эту премию или нет, сегодня я уже могу сказать, что выиграл. Послушайте, а вы не знаете какое-нибудь приятное место, куда мы могли бы отправиться на выходные, чтобы вы прочли мне курс лекций по астрономии?

Мы так и лежали на песке, подложив руки под голову, пока над пляжем Шерингема не забрезжил рассвет.

Париж

Сестры с грехом пополам помирились за обедом, который растянулся почти на всю вторую половину дня. Жанна согласилась рассказать про свое расставание с Жеромом. Однажды во время ужина у знакомых Жанна обратила внимание на то, как ее друг увивается вокруг своей соседки по столу, и у нее открылись глаза. На обратном пути она произнесла короткую фразу, имеющую глубокий смысл: «Нам надо поговорить».

Жером напрочь отрицал, что ему понравилась эта женщина, даже имени которой он не мог вспомнить. Проблема заключалась вовсе не в этом, Жанна хотела, чтобы Жером смотрел влюбленным взглядом на нее, а не на других, однако он за весь вечер вообще ни разу на нее не взглянул. Их объяснение продолжалось всю ночь, а утром они расстались. Месяц спустя Жанна узнала, что Жером переехал к той женщине, что сидела рядом с ним за столом в тот вечер. С тех пор Жанна часто размышляла о том, что порой люди сами торопят судьбу и толкают ее к переменам.

Она устроила Кейре допрос, требуя открыть ее намерения относительно Макса. Та решительно заявила, что никаких намерений нет и в помине.

Три года в Эфиопии приучили ее к мысли, что плыть по течению жизни, не делая наперед никаких прикидок и расчетов, – это не так уж плохо. Кейра больше всего любила свободу и не желала меняться.

Во время обеда ее мобильник буквально разрывался. Может, это звонил Макс, который хотел встретиться. Телефон все трезвонил, и Кейра наконец не выдержала и ответила. И услышала голос Айвори:

– Надеюсь, я не оторвал вас от дел.

– Нет, конечно, – сказала она.

– Отсылая назад ваш кулон, лаборатория перепутала адрес, и посылка вернулась обратно. Они сейчас же отправят ее сюда. Мне крайне неловко, но боюсь, вы получите вашу драгоценность не ранее понедельника. Надеюсь, вы на меня не в обиде?

– Разумеется, нет, вы ведь тут ни при чем. Наоборот, мне очень жаль, что вы из-за меня потеряли столько времени.

– Не стоит, это меня развлекло, пусть даже наши изыскания закончились ничем. Мне должны доставить камень в понедельник днем, так что приходите ко мне на работу, и я приглашу вас на обед, чтобы загладить мою невольную вину.

Закончив разговор, Айвори сложил отчет лаборатории в Лос-Анджелесе, полученный час назад с курьерской почтой, и аккуратно положил его в карман пиджака.

Сидя на заднем сиденье такси, которое везло его к эспланаде у Эйфелевой башни, он осмотрел свои руки, покрытые коричневыми пятнышками, и грустно вздохнул:

– И надо тебе в твоем-то возрасте ввязываться в подобные дела? Ты даже не дождешься финала. И вообще, кому это нужно?

– Что вы сказали, месье? – спросил водитель, взглянув на пассажира в зеркало заднего вида.

– Простите, кажется, я говорил сам с собой.

– О, не извиняйтесь. Такое случается сплошь и рядом. В прежние времена мы всегда беседовали с пассажирами, а теперь они предпочитают, чтобы их не беспокоили. Вот мы и включаем радио – так вроде с кем-то общаешься.

– Что ж, если хотите, можете включить приемник, – заключил Айвори, улыбнувшись шоферу.

В очереди на лифт стояло не более двух десятков человек.

Айвори вошел в ресторан на втором этаже. Он окинул взглядом зал, жестом показал женщине-администратору, что его знакомый уже на месте, и направился к столику, где его ждал человек в темно-синем костюме.

– Почему вы не переслали результаты прямо в Чикаго?

– Чтобы американцы всполошились? Не стоит.

– А почему мы должны суетиться?

– Потому что тридцать лет назад именно вы, французы, сумели все спустить на тормозах. Кроме того, Париж, я знаю вас давно, вы человек неболтливый.

– Итак, слушаю вас, – произнес человек в темно-синем костюме чуть более любезным тоном.

– Попытка определить возраст объекта при помощи радиоуглеродного анализа ни к чему не привела. Тогда я отправил его на другое исследование – при помощи оптоэлектронного симулирующего устройства. Не буду вдаваться в технические детали, они очень утомительные и сложные, так что вряд ли вы все поймете, но результаты меня очень удивили.

– Что вам удалось выяснить?

– Ровным счетом ничего.

– Вы не получили никакого результата и вызвали меня на встречу? Вы что, рехнулись?

– Я предпочитаю личную беседу телефонному разговору. Будет лучше, если вы послушаете, что я вам скажу. Невозможность определить возраст предмета при помощи этого совершенного метода – это первая загадка. Судя по результату, вернее, его отсутствию, предмету по меньшей мере четыреста тысяч лет, и это вторая, еще большая загадка.

– То есть его можно сравнить с тем, о котором мы с вами знаем?

– Форма этого предмета несколько отличается от того, и о его составе я не могу сказать вам ничего определенного, как и составе того, который у нас имеется.

– Однако вы предполагаете, что они родственники.

– По двум предметам судить, конечно, трудно, однако их можно назвать родственными.

– Мы думали, что тот, которым мы располагаем, единственный в своем роде.

– Я так никогда не думал, и поэтому вы держали меня на расстоянии. Теперь вам стало понятнее, почему я организовал нашу встречу?

– Нет ли иных методов анализа, чтобы узнать об этом предмете побольше?

– Определение возраста при помощи урана, но теперь уже слишком поздно отправлять камень на анализ.

– Айвори, вы действительно уверены, что эти предметы связаны между собой, или просто пытаетесь осуществить ваши несбыточные мечты? Все мы знаем, что та находка вас глубоко взволновала; вам тогда отказали в финансировании, и с этим было связано то, что вы решили нас покинуть.

– Я давно уже не в том возрасте, когда играют в подобные игры, а вы еще не доросли до того, чтобы получить право выдвигать против меня такие обвинения.

– Если я правильно вас понимаю, эти предметы схожи лишь тем, что оба они не поддаются анализу, которому их подвергали.

Айвори резко отодвинулся от стола, собираясь подняться и уйти.

– Вы можете устанавливать эту связь как вам угодно. Я выполнил свой долг. Как только я узнал, что, возможно, существует второй экземпляр, я всеми правдами и неправдами постарался его раздобыть, отправил на исследования, которые считал необходимыми, и предупредил вас. Отныне вам решать, как поступать дальше, ведь, как вы совершенно верно заметили, я уже давно на пенсии.

– Сядьте, Айвори, наш разговор еще не окончен. Когда мы сможем получить этот предмет?

– О том, чтобы его вам передать, не может быть и речи. В понедельник я намерен вернуть его владелице.

– Я думал, тот, кто вам его дал, – это мужчина.

– Я никогда вам такого не говорил, впрочем, это не имеет значения.

– Сомневаюсь, что наша организация в полной мере понимает, что происходит. Вы осознаете, сколь ценен этот предмет, если ваши предположения верны? Смириться с тем, что он будет свободно переходить из рук в руки, – чистое безумие.

– Да, психология в нашей конторе всегда была слабым местом. На данный момент владелица ни о чем не догадывается, и нет никакой причины что-либо менять. Она носит камень на шее: трудно найти другое столь же безопасное и укромное место. Нам не следует привлекать к себе внимание, а также хотелось бы избежать драки между филиалами в Женеве, Мадриде, Франкфурте и вашим – или еще неведомо с кем, ибо многие захотят наложить лапу на второй предмет. Пока мы станем выяснять, действительно ли речь идет о втором экземпляре, а об этом говорить пока рано, камень лучше как можно быстрее вернуть его юной владелице.

– А если она его потеряет?

– Неужели вы верите, что у нас он будет в большей сохранности?

– Fair enough[6], как говорят наши друзья англичане. Итак, пусть шея этой женщины отныне считается нейтральной территорией.

– Не сомневаюсь, она была бы польщена, если бы узнала.

Человек в синем костюме, который именовал себя Парижем, посмотрел в окно. Крыши Парижа тянулись насколько хватало глаз.

– Ваши рассуждения не выдерживают критики, профессор. Как узнать больше о камне, если его у нас нет?

– Порой я сомневаюсь, правильно ли поступил, что ушел на пенсию так рано. Вы ничего не усвоили из того, что я вам тут пытался втолковать. Если этот предмет и вправду близкий родственник нашего, то анализы нам ничего больше не покажут.

– Но техника в последние годы ушла далеко вперед.

– Единственное, в чем мы действительно продвинулись, – это наше знание контекста проблемы.

– Оставьте ваши лекции при себе! Что вы задумали на самом деле?

– Владелица камня – археолог, очень хороший археолог. Дикарка, решительная и отважная. Она не считается с вышестоящими, уверена, что она куда талантливее своих коллег, и делает только то, что сама решила. Так почему бы ей не поработать на нас?

– Из вас получился бы отличный директор по персоналу! Вы думаете, мы наймем ее, учитывая такую характеристику?

– Разве я вам об этом говорил? Она провела три года на раскопках в Эфиопии, в непростых условиях, и, если бы ее не выгнала оттуда эта проклятая буря, я уверен, она в конце концов нашла бы то, ради чего приехала.

– А почему вы так верите в то, что она в итоге добилась бы своей цели?

– У нее есть ценный козырь.

– Какой же?

– Удача!

– Она выиграла в лотерею?

– Гораздо лучше: не приложив ни малейших усилий, она получила этот предмет, ей просто его подарили.

– Это еще не доказательство ее высоких профессиональных качеств. Кроме всего прочего, я не представляю себе, каким образом она сумеет раскрыть тайну, над которой мы так долго ломали голову, призвав на помощь все наши силы и средства.

– При чем тут средства? Главное – это страсть. Надо сделать так, чтобы у нее появилась веская причина заинтересоваться камешком, украшающим ее шею.

– Вы намекаете на то, что нам следует взять на себя управление этим свободным электроном?