Правда о деле Гарри Квеберта Диккер Жоэль

– Почему?

– Он написал книгу для этой девчонки, Маркус. Для пятнадцатилетней девчонки. Я не могу оставить табличку. Это не любовь, это мерзость.

– Думаю, все не так просто, – ответил я.

– А я думаю, что нечего тебе лезть в это дело, Маркус. Лучше бы ты вернулся в Нью-Йорк, подальше от всего этого.

Я заказал ей оладьи и сосиски. На столе валялся заляпанный жиром номер Aurora Star. На первой странице поместили громадную фотографию Гарри времен его славы: представительный вид, глубокий, уверенный в себе взгляд. А сразу под ней – снимок из Дворца правосудия в Конкорде: Гарри входит в зал заседаний, в наручниках, опустившийся, осунувшийся, с всклокоченными волосами и перевернутым лицом. Овальные портреты Нолы и Деборы Купер. И заголовок: “Что совершил Гарри Квеберт?”

Вскоре после меня пришел Эрни Пинкас и сел ко мне за столик с чашкой кофе.

– Видел тебя по телевизору вчера вечером, – сказал он. – Ты перебрался сюда?

– Да, наверно.

– Чего ради?

– Сам не знаю. Ради Гарри.

– Он ведь невиновен, да? Не могу поверить, чтобы он такое сотворил… Нелепость какая-то.

– Я уже ничего не знаю, Эрни.

По моей просьбе Эрни рассказал, как несколько дней назад полиция обнаружила останки Нолы, зарытые в Гусиной бухте на метровой глубине. В тот четверг жителей Авроры взбудоражили сирены полицейских машин, съехавшихся со всего округа: тут были и машины дорожной полиции, и авто уголовной полиции без опознавательных знаков, и даже передвижная лаборатория.

– Когда выяснилось, что это, вероятно, останки Нолы Келлерган, все были просто в шоке! – объяснял Пинкас. – Никто не мог поверить, что все это время она была прямо тут, у нас на глазах. Я имею в виду, сколько раз я приходил к Гарри, на эту самую террасу, выпить стаканчик виски… Чуть ли не рядом с ней… Скажи, Маркус, он правда написал ту книгу для нее? Не могу поверить, что у них был роман… А ты что-нибудь про это знал?

Вместо ответа я стал изо всех сил размешивать кофе, устроив в чашке водоворот, и сказал только:

– Тут сам черт ногу сломит, Эрни.

Немного погодя к нашему столику подсел Тревис Доун, шеф полиции Авроры и в придачу муж Дженни. Он был из числа самых давних моих здешних знакомых: седеющий шестидесятилетний добряк, этакий беззлобный деревенский коп, которого уже давно никто не боится.

– Мне очень жаль, сынок, – произнес он, поздоровавшись.

– Жаль чего?

– Да я об этой истории, что свалилась тебе на голову. Вы очень близки с Гарри, я знаю. Нелегко тебе, должно быть.

Тревис оказался первым человеком, который подумал и о моих чувствах. Кивнув, я спросил:

– Почему за все время, что я здесь бываю, я ни разу не слышал о Ноле Келлерган?

– Потому что, пока не нашли ее тело в Гусиной бухте, это была старая история. О таких историях вспоминать не любят.

– Тревис, что произошло 30 августа 1975 года? И что случилось с этой Деборой Купер?

– Скверное дело, Маркус. Очень скверное. И я оказался на первых ролях, потому что в тот день было мое дежурство. Я тогда был простым полицейским. Именно я принял тот звонок… Дебора Купер, симпатичная старушка, после смерти мужа жила одна в уединенном домике на опушке леса Сайд-Крик. Знаешь, где Сайд-Крик? Это там, где начинается тот большущий лес, в двух милях за Гусиной бухтой. Прекрасно помню мамашу Купер: она постоянно звонила. Особенно по ночам, говорила, что вокруг дома какой-то подозрительный шум. Страшно ей было в своей здоровой хибаре у самого леса, вот и хотела, чтобы кто-нибудь ее время от времени развлек. Всякий раз извинялась за беспокойство и угощала полицейских, которые к ней ездили, пирожками и кофе. А назавтра приходила в участок и приносила какой-нибудь гостинец. Я же говорю, милейшая старушка. Таким всегда хочется оказать услугу. Короче, этого самого 30 августа 1975 года мамаша Купер набирает телефон экстренного вызова и говорит, что видела девушку в лесу, а за ней гнался мужчина. Ну и я сразу отправился к ней. Она позвонила днем, в первый раз такое. Когда я приехал, она меня ждала у дома и сказала: “Тревис, может, вы решите, что я спятила, но на сей раз я правда видела что-то странное”. Я осмотрел опушку леса, там, где она видела девушку, и нашел лоскут красной ткани. Я сразу решил, что дело серьезное, и предупредил шефа Пратта, тогдашнего шефа полиции Авроры. Он был в отпуске, но немедленно приехал. Лес-то громадный, второй человек не помешает. Вошли мы в лес, прошагали добрую милю и нашли следы крови, светлые волосы и еще обрывки красной ткани. Но задаваться вопросами оказалось некогда, потому что в эту минуту со стороны дома Деборы Купер донесся выстрел… Мы бросились туда – и нашли мамашу Купер на кухне, в луже крови. Потом мы узнали, что она еще раз звонила в полицию, сообщить, что девочка, которую видела незадолго до того, укрылась у нее.

– Девочка вернулась в дом?

– Да. Пока мы ходили по лесу, она прибежала, вся в крови, ей нужна была помощь. Но мы уже никого в доме не застали, кроме трупа мамаши Купер. Свихнуться можно.

– А девушка, это была Нола? – спросил я.

– Да. Мы это быстро поняли. Во-первых, чуть позже позвонил ее отец и сказал, что она пропала. А во-вторых, Дебора Купер сама назвала ее имя.

– И что потом?

– После второго звонка мамаши Купер сюда выехала полиция округа. Подъезжая к опушке леса Сайд-Крик, помощник шерифа заметил черный “шевроле-монте-карло”, на большой скорости удалявшийся на север. Была организована погоня, но машину так и не задержали, несмотря на полицейские кордоны. Следующие недели мы искали Нолу, весь округ перевернули. Кто же мог подумать, что она в Гусиной бухте, у Гарри Квеберта? По всем признакам, она должна была быть где-то в этом лесу. Устраивали облаву за облавой, но так и не нашли ни машину, ни девочку. Если б могли, всю страну бы прочесали, но спустя три недели поиски пришлось прекратить, хоть и скрепя сердце: большие шишки в полиции штата заявили, что они обходятся слишком дорого, а уверенности, что будет толк, никакой.

– Вы кого-то подозревали тогда?

Он на секунду замялся, потом сказал:

– Официально это не говорилось, но… думали на Гарри. И причины у нас были. Я хочу сказать: он приезжает в Аврору, а через три месяца исчезает малышка Келлерган. Странное совпадение, нет? А главное, какая у него была тогда машина? Черный “шевроле-монте-карло”. Но улик против него не хватало. По сути, эта рукопись – то самое доказательство, какое мы искали тридцать три года назад.

– Не думаю. Это не Гарри. И потом, зачем ему оставлять такую улику против себя вместе с телом? И зачем он послал садовников рыть землю именно там, где закопал труп? Это же ни в какие ворота не лезет.

Тревис пожал плечами:

– Поверь моему опыту старого копа: никогда не знаешь, на что способны люди. И особенно те, кого вроде бы хорошо знаешь.

С этими словами он поднялся и сердечно попрощался со мной: “Если я могу что-то для тебя сделать, скажи, не стесняйся”. Пинкас, не проронивший ни звука за все время нашего разговора, недоверчиво произнес: “Надо же… Понятия не имел, что полиция подозревала Гарри…” Я ничего не ответил. Оторвал первую страницу газеты, сунул в карман и, хотя было еще рано, поехал в Конкорд.

* * *

Мужская тюрьма штата Нью-Гэмпшир расположена по адресу Норт-Стейт-стрит, 281, на севере Конкорда. Чтобы попасть туда из Авроры, нужно свернуть с шоссе 93 за торговым центром “Капитолий”, потом, на углу “Холидей-Инн”, на Норт-стрит, и ехать прямо минут десять. За кладбищем Блоссом-Хилл и озерцом в форме подковы возле реки дорога идет вдоль решетчатой ограды с колючей проволокой, не оставляющей сомнений в том, куда ты попал; чуть подальше висит указатель с названием тюрьмы, а за ним видны угрюмые строения из красного кирпича, обнесенные толстой стеной, и решетки главного входа. Напротив, на другой стороне улицы – дилерский центр по продаже автомобилей.

Рот ждал меня на парковке, курил дешевую сигару. Вид у него был безмятежный. Вместо приветствия он снисходительно похлопал меня по плечу, словно мы были старые друзья.

– Первый раз в тюрьме? – спросил он.

– Да.

– Постарайтесь расслабиться.

– А кто вам сказал, что я напряжен?

Он заметил стайку журналистов, поджидавших поблизости:

– Они повсюду. Главное, не реагируйте на их приставания. Это гиены, Гольдман. Они не отвяжутся, пока вы им не швырнете чего-нибудь жареного. Будьте непреклонны и храните молчание. Малейшее ваше дурно истолкованное слово может обернуться против нас и угробить мою стратегию защиты.

– И какова ваша стратегия?

Он взглянул на меня очень серьезно:

– Все отрицать.

– Все отрицать?

– Да, все. Их связь, похищение, оба убийства. Будем доказывать в суде его невиновность, я добьюсь оправдания Гарри и очень рассчитываю потребовать возмещения миллионных убытков и ущерба от штата Нью-Гэмпшир.

– А куда вы денете рукопись, найденную полицией вместе с телом? И признания Гарри, что у него была связь с Нолой?

– Рукопись ничего не доказывает! Написать не значит убить. И потом, Гарри все объяснил, и вполне вразумительно: Нола перед тем, как исчезнуть, унесла рукопись. Что до их интрижки, это просто увлечение. Ничего особо дурного. Ничего противозаконного. Прокурор ничего доказать не сможет, вот увидите.

– Я говорил с шефом полиции Авроры, Тревисом Доуном. Он утверждает, что Гарри в свое время был под подозрением.

– Хрень собачья! – Рот легко срывался на грубость, если ему противоречили.

– Судя по всему, подозреваемый водил черный “шевроле-монте-карло”. По словам Тревиса, именно эта модель была тогда у Гарри.

– Хрень в квадрате! – взорвался Рот. – Но знать полезно. Хорошо поработали, Гольдман, мне такие сведения нужны. Между прочим, раз вы знакомы со всеми олухами, что живут в Авроре, порасспрашивайте-ка их, надо бы заранее знать, какими байками они собираются кормить присяжных, если их позовут свидетелями на процесс. И попробуйте выяснить, кто из них пьет горькую или бьет жену: свидетель, который пьет или бьет жену, считается не заслуживающим доверия.

– Довольно гнусные методы, вам не кажется?

– На войне как на войне, Гольдман. Буш соврал всему народу, чтобы напасть на Ирак, но это было необходимо: гляньте, Саддам получил под зад, иракцев освободили, и с тех пор мир чувствует себя намного лучше.

– Большинство американцев выступали против этой войны. Это была катастрофа.

На его лице отразилось разочарование.

– О нет! Вот так я и думал…

– Что?

– Вы будете голосовать за демократов, Гольдман?

– Естественно, я буду голосовать за демократов.

– Вот увидите, они навесят на богатеев вроде вас изумительные налоги. И тут уж поздно будет плакать. Чтобы управлять Америкой, надо иметь яйца. А у слонов яйца больше, чем у ослов, ничего не поделаешь, это генетика.

– Очень поучительно, Рот. Так или иначе, демократы уже выиграли президентскую гонку. Ваша расчудесная война оказалась достаточно непопулярной, чтобы перевесить чашу весов.

Он улыбнулся – лукаво, почти недоверчиво:

– Только не говорите мне, что вы в это верите! Женщина и черномазый, Гольдман! Женщина и черномазый! Ну вы же умный мальчик, будьте хоть немного серьезнее: кто же выберет женщину или черномазого главой страны? Напишите про это книжку. Дивный научно-фантастический роман. Что дальше-то будет? Пуэрториканка-лесбиянка или индейский вождь?

После обычных формальностей я попросил Рота ненадолго оставить нас с Гарри наедине в зале свиданий. Он сидел за пластиковым столом, осунувшийся, в арестантской робе. Когда я вошел в комнату, его лицо просветлело. Он встал, мы крепко обнялись, а потом уселись по разные стороны стола и замолчали. Наконец он произнес:

– Мне страшно, Маркус.

– Мы вытащим вас отсюда, Гарри.

– Знаете, у меня в камере телевизор. Я вижу и слышу все, что обо мне говорят. Моя песенка спета. Моей карьере конец. Жизни конец. И это только начало: по-моему, я падаю.

– Никогда не надо бояться падать, Гарри.

Он грустно улыбнулся уголком рта:

– Спасибо, что пришли.

– Мы же друзья. Я поселился в Гусиной бухте, покормил чаек.

– Знаете, если вам хочется вернуться в Нью-Йорк, я прекрасно пойму.

– Никуда я не уеду. Рот – странная птица, но, похоже, свое дело знает: он говорит, что вас оправдают. Я останусь здесь, буду вам помогать. Сделаю все, что нужно, чтобы докопаться до истины, и смою пятно с вашей чести.

– А ваш новый роман? Ведь издатель ждет его к концу месяца, разве нет?

Я опустил голову:

– Нет никакого романа. У меня больше нет идей.

– То есть как это – нет идей?

Я не ответил и, чтобы сменить тему, вытащил из кармана газетный лист, который несколькими часами раньше захватил в “Кларксе”.

– Гарри, мне надо понять. Мне надо знать правду. У меня из головы не выходит ваш тогдашний звонок. Вы спрашивали себя, что сделали с Нолой…

– Я просто разволновался, Маркус. Меня только что задержали, у меня было право на один звонок, а единственным человеком, кого мне хотелось известить, были вы. Известить не о том, что меня арестовали, а о том, что она умерла. Потому что только вы знали про Нолу и мне хотелось с кем-то разделить мою печаль… Все эти годы я надеялся, что она жива, что она где-то есть. Но она умерла, навсегда… Она умерла, и я чувствовал себя за это ответственным, по самым разным причинам. Наверно, потому, что не сумел ее защитить. Но я ни разу не причинил ей зла, клянусь, я не виновен в том, в чем меня обвиняют.

– Я вам верю. Что вы сказали полиции?

– Правду. Что я невиновен. Зачем бы мне сажать цветы прямо на этом месте, а? Это же полный абсурд! Еще я сказал, что не знаю, как там оказалась эта рукопись, но что они должны знать: я написал этот роман для Нолы и о Ноле до ее исчезновения. Что мы с Нолой любили друг друга. Что летом, перед ее исчезновением, у нас был роман и я написал о нем книгу; у меня тогда было два экземпляра – оригинал, рукописный, и машинописная копия. Нолу очень интересовало то, что я делаю, она даже помогала мне переписывать набело. А машинописный вариант у меня однажды пропал. В конце августа, как раз перед тем, как пропала Нола… Я думал, она взяла его почитать, она иногда так делала. Читала мои тексты, а потом высказывала свое мнение. Разрешения она не спрашивала… Но на сей раз мне так и не удалось ее спросить, взяла она рукопись или нет, потому что она сама исчезла. У меня остался экземпляр, написанный от руки. Это были “Истоки зла”, несколько месяцев спустя роман, как вы знаете, вышел и имел успех.

– Значит, вы действительно написали эту книгу для Нолы?

– Да. Я видел по телевизору, что ее собираются изъять из продажи.

– Но что было между вами и Нолой?

– Любовь, Маркус. Я безумно в нее влюбился. Думаю, это меня и погубило.

– Что еще есть у полиции против вас?

– Понятия не имею.

– А шкатулка? Где ваша пресловутая шкатулка с письмом и фотографиями? Дома у вас я ее не нашел.

Он не успел ответить: дверь комнаты открылась, и он сделал мне знак молчать. Это был Рот. Пока он усаживался с нами за стол, Гарри незаметно взял блокнот, лежавший передо мной, и черкнул в нем несколько слов, которые в тот момент я прочесть не мог.

Рот начал с долгих рассуждений о ходе дела и процедурных тонкостях. Завершив наконец свой получасовой монолог, он спросил у Гарри:

– Нет ли каких-то подробностей, о которых вы мне не рассказали? Я должен знать все, это очень важно.

Помолчав, Гарри пристально посмотрел на нас и сказал:

– Действительно, есть одна вещь, о которой вам надо знать. По поводу 30 августа 1975 года. В тот вечер, в тот ужасный вечер, когда Нола пропала, она должна была прийти ко мне…

– Прийти к вам? – переспросил Рот.

– В полиции меня спросили, что я делал вечером 30 августа 1975 года, и я сказал, что меня не было в городе. Я солгал. Это единственный момент, когда я сказал неправду. В ту ночь я находился поблизости от Авроры, в номере мотеля, что стоит на шоссе 1, в направлении Мэна. Мотель “Морской берег”. Он и сейчас там стоит. Я сидел на кровати в номере восемь и ждал, надушенный как подросток, с охапкой голубых гортензий, ее любимых цветов. У нас было назначено свидание в семь вечера, и я помню, как я ждал, а она не приходила. В девять она опаздывала уже на два часа. А она никогда не опаздывала. Никогда. Я положил гортензии в умывальник, чтобы не завяли, включил радио, чтобы отвлечься. Ночь была душная, грозовая, мне было жарко, я задыхался в своем костюме. Я вынул из кармана записку и перечитал ее раз десять, быть может, сто. Записку, которую она написала мне за пару дней до того, несколько слов любви, которые я никогда не смогу забыть:

Не волнуйтесь, Гарри, не волнуйтесь из-за меня, я найду способ добраться туда к Вам. Ждите меня в номере 8, мне нравится эта цифра, она моя любимая. Ждите меня в этом номере в семь вечера. Потом мы уедем отсюда навсегда.

Я Вас так люблю.

Нежно-нежно.

Нола.

Помню, как диктор по радио объявил, что время двадцать два часа. Двадцать два часа, а Нолы все нет. В конце концов я растянулся на кровати и уснул, прямо в одежде. Когда я открыл глаза, было уже утро. Радио по-прежнему говорило, шел семичасовой выпуск новостей:

Все силы полиции подняты по тревоге в райо не Авроры после исчезновения накануне вечером, около девятнадцати часов, Нолы Келлерган, пятнадцати лет. Полиция разыскивает всех, кто располагает какими-либо сведениями… В момент исчезновения Нола Келлерган была одета в красное платье…

Я в панике скатился с кровати. Поскорее выбросил цветы и немедленно выехал в Аврору, весь растерзанный, с всклокоченными волосами. Номер был оплачен заранее.

Я никогда не видел столько полиции в Авроре. Машины со всех округов. Шоссе было перегорожено кордоном, проверяли все автомобили, въезжающие или выезжающие из города. Я увидел шефа полиции, Гэрета Пратта, с карабином в руке:

– Шеф, я только что услышал по радио…

– Дрянь дело, дрянь, – ответил он.

– Что произошло?

– Никто не знает. Нола Келлерган ушла из дому и пропала. Ее видели вчера вечером недалеко от Сайд-Крик-лейн, и с тех пор о ней ни слуху ни духу. Весь район оцеплен, лес прочесывают.

По радио без конца передавали ее приметы:

Девушка, белая, рост 5 футов 2 дюйма, вес сто фунтов, волосы длинные, светлые, глаза зеленые, одета в красное платье. На шее золотая цепочка с надписью “Нола”.

Красное платье, красное платье, красное платье, повторяло радио. Красное платье было мое любимое. Она надела его для меня. Вот. Вот что я делал ночью 30 августа 1975 года.

Мы с Ротом сидели в полном замешательстве.

– Вы должны были бежать? – переспросил я. – В тот день, когда она пропала, вы должны были бежать вместе?

– Да.

– Так вот почему вы сказали, что это ваша вина, тогда, когда мне звонили? У вас было назначено свидание, она пошла на него и пропала…

Он понуро опустил голову:

– По-моему, если бы не это свидание, она, возможно, была бы жива…

Когда мы вышли из зала, Рот сказал, что эта история с подготовкой к побегу – полная катастрофа, она ни в коем случае не должна просочиться наружу. Если обвинение о ней узнает, Гарри крышка. Мы распрощались на стоянке, и только сев в машину, я открыл свой блокнот и прочел, что написал Гарри:

Маркус, у меня на письменном столе стоит фарфоровый горшок. На самом дне Вы найдете ключ. Это ключ от моей раздевалки в фитнес-клубе Монберри. Шкафчик 201. Все там. Сожгите все. Я в опасности.

Монберри, соседний с Авророй городок, находился милях в десяти в глубь штата. Я заехал в Гусиную бухту, нашел в горшке ключ, спрятанный под скрепками, и тем же вечером отправился туда. В Монберри оказался только один фитнес-клуб – современное, сияющее стеклами здание на главной улице города. В раздевалке никого не было. Я нашел шкафчик 201, ключ подошел. Внутри лежал тренировочный костюм, протеиновые батончики, перчатки для гантелей и та самая деревянная шкатулка, которую я несколько месяцев назад нашел в кабинете Гарри. Все было на месте: фотографии, статьи, записка от Нолы. Еще я обнаружил стопку пожелтевших листов бумаги, скрепленных вместе. Обложка была пустая, без заглавия. Я заглянул дальше: текст был написан от руки, и по первым же строчкам я понял, что передо мной рукопись “Истоков зла”. Рукопись, которую я так долго искал несколько месяцев назад, покоилась в раздевалке фитнес-клуба. Я сел на скамейку и, дрожа от восторга, стал просматривать страницу за страницей: почерк был идеальный, никаких помарок. Вошли какие-то люди, стали переодеваться, но я даже не обратил на них внимания, не в силах оторваться от текста. Мне так хотелось создать шедевр, а Гарри его создал. Сел за столик в кафе и написал эти абсолютно гениальные слова, эти несравненные фразы, тщательно скрывая за ними историю своей любви к Ноле Келлерган.

Возвратившись в Гусиную бухту, я все сделал так, как велел Гарри. Разжег камин в гостиной и бросил туда все содержимое шкатулки: письмо, фотографии, вырезки из газет и, наконец, рукопись. Он написал: “Я в опасности”. Но какую опасность он имел в виду? Огонь вспыхнул с новой силой: письмо Нолы рассыпалось в пепел, фотографии сначала расплавились посередине, а потом исчезли совсем. Рукопись занялась буйным оранжевым пламенем, и ее страницы превратились в груды шлака. Я сидел у камина и смотрел, как исчезает история любви Гарри и Нолы.

Вторник, 3 июня 1975 года

В этот день стояла скверная погода. Вечерело, и пляж был безлюдным. Ни разу с момента приезда в Аврору он не видел такого черного, грозного неба. Ветер терзал океан, вздымавшийся пеной и гневом: собирался дождь. Именно ненастье и выгнало его из дому. Он спустился по деревянной лестнице, ведущей от террасы на пляж, и уселся на песок, положив блокнот на колени. Ручка свободно скользила по бумаге: надвигавшаяся буря несла ему вдохновение, в нем рождались идеи большого романа. За последние недели у него появилось несколько хороших идей для новой книги, но ни одна не воплотилась: не получалось то начало, то конец.

С неба упали первые капли. Сперва редкие, а потом вдруг хлынул ливень. Он хотел было уйти, укрыться от дождя, – но тут увидел ее. Она шла босиком по кромке океана, неся сандалии в руке, и танцевала под дождем, играя с волнами. В изумлении и восторге он застыл на месте: она огибала пенистые языки волн, стараясь не замочить подол платья. На миг зазевалась, вода дошла ей до лодыжек; от неожиданности она рассмеялась. Зашла еще чуть-чуть поглубже, кружась, отдаваясь серой безбрежности океана. Словно весь мир принадлежал ей одной. Желтая заколка в форме цветов не давала светлым развевающимся волосам спадать на лицо. С неба низвергались потоки воды.

Она заметила его присутствие метрах в десяти и остановилась как вкопанная; смущенно воскликнула:

– Простите… Я вас не видела.

Он почувствовал, как забилось его сердце.

– Только не извиняйтесь, – ответил он. – Продолжайте. Пожалуйста, продолжайте! В первый раз вижу, чтобы человек так наслаждался дождем.

Она сияла.

– Вы тоже его любите? – спросила она восторженно.

– Что именно?

– Дождь.

– Нет… Я… Честно говоря, я его ненавижу.

Она улыбнулась чудесной улыбкой:

– Как можно ненавидеть дождь? Никогда не видела ничего красивее. Смотрите! Смотрите!

Он поднял голову – вода заструилась по его лицу. Он взглянул на миллионы линий, расчертивших пейзаж, и закружился на месте. Она тоже. Они смеялись, они промокли насквозь. Наконец они укрылись под навесом террасы. Он достал из кармана подмокшую в этом потопе пачку сигарет и закурил.

– Можно одну? – спросила она.

Он протянул ей пачку, она взяла сигарету. Он был покорён.

– Вы писатель, верно?

– Да.

– Из Нью-Йорка…

– Да.

– Я хотела вас спросить: почему вы переехали из Нью-Йорка в эту глухомань?

Он улыбнулся:

– Захотелось сменить обстановку.

– А мне так хочется в Нью-Йорк! Я бы ходила по нему часами, посмотрела бы все спектакли на Бродвее. Представляла бы себя звездой. Звездой в Нью-Йорке…

– Простите, мы знакомы? – прервал ее Гарри.

Она снова засмеялась своим изумительным смехом:

– Нет. Но все знают, кто вы такой. Вы писатель. Добро пожаловать в Аврору. Меня зовут Нола. Нола Келлерган.

– Гарри Квеберт.

– Я знаю. Вас все знают, я же сказала.

Он протянул ей руку, но она оперлась о его плечо и, встав на цыпочки, поцеловала в щеку.

– Мне надо идти. Вы никому не скажете, что я курю?

– Нет, обещаю.

– До свидания, мистер Писатель. Надеюсь, мы еще увидимся.

И она исчезла в струях дождя.

Он был потрясен. Кто эта девушка? Сердце его колотилось. Он стоял на террасе, долго, неподвижно, пока не стало смеркаться. Он не замечал ни ночи, ни дождя. Он спрашивал себя, сколько ей может быть лет. Слишком юная, он это знал. Но она пленила его. Она зажгла огонь в его сердце.

* * *

Звонок Дугласа вернул меня к реальности. Прошло два часа, вечерело. В камине не осталось ничего, только тлели угли.

– Все только о тебе и говорят, – сказал Дуглас. – Никто не понимает, зачем ты сидишь в Нью-Гэмпшире… Все говорят, что ты делаешь самую большую глупость в своей жизни.

– Все знают, что мы с Гарри друзья. Я не могу сидеть сложа руки.

– Но, Марк, тут другое дело. Все эти истории с убийствами, с этой книжкой. По-моему, ты не понимаешь масштабы скандала. Барнаски в бешенстве, подозревает, что тебе нечего ему предъявить, что у тебя нет нового романа. Говорит, что ты просто залег на дно в этом Нью-Гэмпшире. И ведь он прав… Сегодня семнадцатое июня, Марк. Через тринадцать дней истекает срок. Через тринадцать дней тебе конец.

– Блин, ты думаешь, я не знаю? Ты за этим звонишь? Напомнить, в каком я положении?

– Нет, я звоню, потому что, по-моему, у меня идея.

– Идея? Я тебя слушаю.

– Напиши книгу о деле Гарри Квеберта.

– Что? Нет, исключено, я не собираюсь делать себе имя на костях Гарри.

– Что значит на костях? Ты сказал, что хочешь его защищать. Докажи, что он невиновен, и напиши обо всем этом книгу. Представляешь, какой будет успех?

– За десять-то дней?

– Я поговорил с Барнаски, чтобы его успокоить…

– Что? Ты…

– Марк, выслушай сначала, а потом вставай на дыбы. Барнаски считает, что это золотое дно! Говорит, что Маркус Гольдман, который пишет о деле Гарри Квеберта, – это пахнет цифрами с семью нулями! Это может стать книгой года. Он готов перезаключить договор. Предлагает все начать с чистого листа: новый договор, который аннулирует предыдущий, и к тому же аванс в полмиллиона долларов. Понимаешь, что это значит?

Понятно, что это значило: написать такую книгу – это снова сделать себе имя. Верный бестселлер, гарантия успеха и куча денег в придачу.

– Зачем Барнаски такое для меня делать?

– Он не для тебя это делает, а для себя. Марк, ты не понимаешь, об этом деле здесь говорят все. Подобная книга – это сенсация века!

– По-моему, у меня не получится. Я разучился писать. И даже не знаю, умел ли когда-нибудь. А вести расследование… На то есть полиция. Я не знаю, как ведут расследование.

Но Дуглас настаивал:

– Марк, такой шанс бывает раз в жизни.

– Я подумаю.

– Если ты говоришь, что подумаешь, значит, думать ты не будешь.

На этой фразе мы оба рассмеялись: он неплохо меня знал.

– Дуг… Как ты думаешь, можно влюбиться в пятнадцатилетнюю девочку?

– Нет.

– Почему ты так уверен?

– Я ни в чем не уверен.

– А что такое любовь?

– Марк, помилуй, мне только философских разговоров сейчас не хватало…

– Но он ее любил, Дуглас! Гарри безумно влюбился в эту девочку. Он мне сегодня в тюрьме рассказывал: он сидел на пляже, перед домом, увидел ее и влюбился. Почему в нее, а не в кого-то другого?

– Марк, я не знаю. Но мне интересно знать, что тебя так связывает с Квебертом.

– Великолепный, – ответил я.

– Кто?

– Великолепный. Молодой человек, которому не удавалось двигаться по жизни. Пока он не встретил Гарри. Это Гарри научил меня, как стать писателем. Это он научил меня, как важно уметь падать.

– Что ты несешь, Марк? Ты что, пьян? Ты писатель, потому что у тебя талант.

– Нет, именно что нет. Писателем не рождаются, писателем становятся.

– И это случилось в Берроузе в 1998-м?

– Да. Он передал мне все, что знал сам… Я всем ему обязан.

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Обычная жизнь в одночасье может измениться из-за одного неосторожного шага. Отныне каждый поворот су...
Никогда нельзя предугадать, что жизнь преподнесет тебе в следующий момент… Феоктиста Мельник, окончи...
Война закончилась, но в мире нет мира. И Оден, бывший пленник королевы Мэб, получает свободу, а с не...
Сотни тысяч людей пропадают по всему миру без следа. Попал в это число и охотник за аномалиями Кирил...
Со дня гибели Нъярлатхотепа прошло два с половиной года. За это время в Лэнге и на Серой Земле много...
Ларс Кеплер – псевдоним шведской супружеской пары, Александра и Александры Коэльо Андорил. Их первый...