Великая и Малая Россия. Труды и дни фельдмаршала Румянцев-Задунайский Петр

Сим предписанным способом и через письменные или изустные уведомления дошедшие ведомости обо всем, что о неприятеле и его движении, сообщать мне чрез нарочных курьеров, а через первый прикосновенный пост – другого корпуса командиру, и в случаях надобной помощи или поиска над неприятелем, находя оный быть полезным и времени нетерпящим, содействия требовать, объясняя как можно обо всем, что кто предпримет и чего от другого требует, именовав время днем, числом и часом и место селением, там находящимся или бывшим, или же урочищем, чтобы иногда, от неразумения и несогласия, ничто упущено не было, поскольку паче неприятель тем не воспользовался; в каком всякий командир прикосновенной части, соображаясь требованию и пользе, содействовать должен, без всякого отлагательства, взяв надобную осторожность в хранении своей дистанции, а мне за известие тот час рапортовать.

2. Слободзейский на Яломице, Обилесский и Негоешский, тож Слободзейский, выше Журжи, где неприятель на берег вышел, при осаде Журжи, как дознано, подобные посты привести в оборонительное состояние, по мнению господина инженера генерал-майора Раевского, так и другие, ежели по общему его с генералами, командующими 2-й дивизией и корпусом между Серета и Рымника располагаемого, на Дунае и Олте заблагорассудится, и первому быть в части сего корпуса, а прочим трем в части 2-й дивизии, от которых надобное число пехоты с артиллерией и в подкрепление оной и кавалерии господам командующим посменно там содержать, по их усмотрению и обстоятельствам; а с Орашского посту пехоту, при вступлении в квартиры, снять и укрепление скрыть.

3. Через Днестр, Прут и Серет, где мосты и при оных тет-де-пон или редуты сделаны, а особливо при Фалче и Максименах, для осторожности военной и безопасности проезжающих, содержать посменно: при первом – от бригады, там располагаемой, – по сто рядовых с надлежащим числом обер-офицеров и прочих чинов при двух пушках, бывших в батальоне графа Салтыкова, а при втором – от пионерного батальона или корпуса, между Серета и Яломицы расположенных, в числе, каковое по времени и надобности назначит командующий оным; и ежели бы где там изб и пристанища не было – сделать землянки.

И те команды при всяком выступлении оставлять при оных, разве иначе приказано будет; а мост при Водянах разобрать и суда от оного иметь в присмотре исправнику того цинута[84] на сей стороне реки.

Что до других рек, речек и долин, чтобы во всякое время, конечно, свободное и безопасное сообщение было; господам дивизиями и корпусами командующим особо наблюдать всякому в его дистанции и препоручить нарочно о том пещись, коему заблагорассудят, и велеть, под тяжким ответом тех смотрителей, чтобы паче чаяния и каким бы то случаем ни было не пресеклося сообщение в разлитие большой воды или идущего по рекам льду, заблаговременно мосты разбирать, а в готовности надобное число перевозных судов с работными людьми и со всеми материалами и запасами иметь, требуя всего оного от земли, через исправников, которым лежащих в Молдавии цинутов сделать от молдавского, а в Валахии – от валашского дивана строжайшие подтверждения.

4. Ежели в сообщениях какая перемена по обстоятельствам сделана будет, немедленно о новом учреждении показав, точно причины и какие места займутся, дав знать прикосновенных дивизий и корпусов командирам и мне рапортовать, дабы в неизвестности что упущено не было.

22 февраля 1772 г., Яссы

Обнадеживаясь признаками столь уже несомнительными, что теперешняя весна гораздо ранее здесь настанет, нежели в прошедшем году, и хотя еще известия, доходящие к нам, не приносят ничего такого, чтобы уже ознаменовало приготовления от стороны неприятельской к полевым действиям, но по известному положению дел сужу и за потребно, дабы к началу предстоящей кампании предварительно в вашей части положить меры, из уважения, что войска, вам вверенные, расположены в таком крае, где ближе и прежде всего быть могут неприятельские покушения; посему хочу я, чтоб ваше превосходительство по лучшему на месте избранию назначили для своего корпуса удобнейшее место, как ему взять свою позицию по выступлению из зимних квартир.

На ваше бдение и защиту остаются и теперь те же места, которые полагались и в прошедшую кампанию, то есть край между Олты и Яломицы и сохранение дунайского берега от всякого неприятельского прикосновения на оный. Должно там же вам в связь взаимную себя поставить с войсками, между Яломицею и Серетом находящимися, предопределяя всю удобность вспомоществовать тут надежнейшим образом одной части от другой, а не меньше не опоздайте в свою пору деташемент, что находится за рекою Олтою в Банате Крайовском[85], сблизить оттуда и содержать оный в таком обеспеченном положении, чтоб в случае, где бы потребовала безопасность, мог оной соединиться с вашим корпусом без всякой себя отваги, а за рекою Олтою иметь ему, доколе можно будет, свои только обвещательные посты.

И так, ваше превосходительство, соотнося сии виды, принадлежащие вашему месту, для коих еще я вам только свои мысли, а не положительные уже меры сказываю, имеете мне наперед представить свое мнение, где вы своему корпусу предполагаете стать при его соединении, какие от него отделенные посты считаете учредить за благо и скольким числом обнять оные. И о том свои мысли подайте мне с подробным описанием пользы и резонов, для коих расположение то или другое будет вами за благо признано. А между тем не оставляйте через своих шпионов, или какие посредства можете вы лучше к тому прибрать, наведаться о положении неприятельском на том боку Дуная.

Морские офицеры хотя в некоторых частях описали положение или, так сказать, глубину реки Дуная, но их план не все для нас нужное имеет, а потому и рекомендую я вашему превосходительству послать офицеров Генерального штаба или и других, знающих токмо потребную науку, чтобы они где можно собственным испытанием, а инде распросив людей сведущих, описали в вашей сторон как здешний, так и супротивный берег дунайский, назначая, где на оных есть места, удобные к пристаням, и для какой величины судов, и где что поднимает только чрезвычайной разлив вод, как было прошедшего года, и чего не заливает обыкновенное весеннее наводнение.

Я вам решительную уже дал резолюцию об укреплении Журжевского замка. Если все потребное к тому приготовится, то надобно тамошние работы производить под довольным обеспечением и для того к поспешествованию оных от вашего благорассуждения зависит, с корпусом ли туда подвинуться или часть только какую к тому предопределить. А столько ж нужно при этом случае показать удобовозможные виды в другой стороне; неприятель ваших против него приготовлений к движению наступательному, на которые бы он внимая и ждав на себя вашего движения, не имел времени, доколе работы свершатся, препятствовать течению оных своим предприятием.

Граф Румянцев

13 марта 1772 г., Яссы

Государыня всемилостивейшая!

В 9-й день сего месяца прибыл ко мне в Яссы курьер из Царьграда с письмами от пребывающих при Порте Оттоманской министров их императорских королевских величеств Тугута и его королевского прусского величества Цегелина, а с ним вместе приехал и нарочно посланный от верховного визиря Мегмет Мусун-углу, его чегадарь, через которого прислал он мне прямо и от себя письмо.

Сии все письма к высочайшему усмотрению я здесь всеподданнейше подношу списанные, а из содержания оных ваше императорское величество узнать соизволите предлагаемое от самого визиря и через упомянутых министров о согласии Порты к постановлению между воюющими армиями перемирия. Я, уполномочен будучи от вашего императорского величества высочайшим рескриптом от 3 января, сходственно в оном определенным правилам, ответствовал теперь к реченным министрам и самому верховному визирю и копии с таковых моих писем тут же представляю[86].

Соглашаясь на продолжение срока перемирия до 1 июня, не нашел я ничего в том неудобного для наших выгод, так и сами ваше императорское величество благопризнали таково время споспешествующим к пользе дел наших, а видев пропозиции, от их стороны означенные, в записке, приложенной от интернунция[87] Венского двора, кои он мне сообщает за убедительнейшие по пункту соглашения к удержанию военных действий, что оные не различествуют от тех кондиций, которые от вашего императорского величества мне предписаны в основание наставлений к трактованию и заключению перемирия.

Изъяснил потому я в своей подобной их ноте, нужное к внушению при желаемых условиях, относительно к берегам крымским, к прекращению всякого сообщения на Черном море и к неприкосновенности к местам, из которых турки были выбиты на супротивном берегу Дуная, как все о том мне и от меня им предложенное, в полном обстоятельстве имею честь всеподданнейше представить в вышеупомянутых к сему приложениях…

13 марта 1772 г., Яссы

Через отправленного курьера от вашего сиятельства из зимней вашей квартиры в Шумине имел я честь получить всепочтеннейшее и дружеское ваше писание, которым благоугодно было меня уведомить, что Блистательнейшая Порта снабдила вас таковым же полномочием, каковое я получил от ее императорского величества, моей всемилостивейшей государыни.

Послать и уполномочить комиссаров, которые бы съехались в место, что я назначу, между обеими армиями, для переговоров и соглашения о перемирии между двумя воюющими державами, дабы потом уполномоченные от обеих империй могли там собраться, где соглашенность будет, и войти в труд об успокоении чистосердечном и постановлении твердого и полезного мира между обоими народами, вовлеченными по несчастию в пагубную войну, которую обе державы искренно желают окончить, прекращая тем дальнейшее пролитие крови человеческой, в чем их величества император Римский[88] и король Прусский восприемлют участие чрез свое содействие…

Но как министры их величеств императора и короля Прусского, пребывающие при Блистательнейшей Порте, господа Тугут и Цегелин сообщили мне содержание договоров, которые Блистательная Порта полагает в основание заключаемому перемирию, то да будет за благо принято и вашим сиятельством, что и я с моей стороны прилагаю тут таковые же предположения, которые в содержании своем не различествуют от предъобъявленных со стороны Порты; и мы удобно можем в них согласиться, ежели бы только ваше сиятельство благоволили возмещение тут же ограничить плавание на Черном море таким образом, как изъясняется в 4-м артикуле моего предложения, в чем нахожу я столь ощутительнейшую необходимость, что злоупотребления, коим можно произойти без сей предосторожности, могли бы и подать причины к раздору и неспокойствам и отклонить сердца, вместо того, чтобы приближать их в согласие…

Я желаю всеусердно иметь удовольствие получить вскоре от вашего сиятельства ответ, чтобы не умедлить определением сего дела, которое долженствует положить основание к заключению мира.

13 марта 1772 г.

При расположении армии на зимние квартиры, в ордере от 10 ноября прошлого 1771 года ко всем господам командирам дивизий и корпусов посланном, между прочим я обещал, чему точно рядовых по довольном отдохновении обучать, прислать записку. Теперь наступило время к тому удобное, и я, вашему превосходительству оную приложив, рекомендую в состоящих в команде вашей полках и батальонах приказать точно поступать по оной; а кавалерийским полкам – по сделанному мною в 1770 году «Обряду», – непременно.

1. Для отдания чести на караул, потом – на плечо.

2. Заряжать ружье, прикладывать, палить, и курок на первый взвод, закрывать полки[89] и на плечо.

3. «На руку» и «на плечо».

4. В правую руку и все вышеописанное обыкновенными приемами.

5. «К ноге» для сокращения в два темпа, а именно: а) взяв правой рукой за ружье ровно с плечом; б) перенести ружье к правой ноге и поставить, держа правую руку по ружью вовсе опущенную.

6. Класть и поднимать ружье, как обыкновенно.

7. От ноги на плечо в два темпа: а) имев, как выше сказано, правую руку опущенную вовсю и, перехватив ружье, вынести против правого плеча, где левой рукой подхватить под приклад, курком от себя, близко к телу; б) положить на плечо.

8. Стрелять плутонгами на месте приступно и отступно, с обеих крыльев батальонов, как обыкновенно.

9. Маршировать и строить в марше дивизионы из взводов и из дивизионов взводы, осажать с половины и четверти взводов, заходить направо и налево, всенепременно по прежде описанному «Обряду».

3 июля 1772 г.

Приемля с согласием учиненное постановление полномочными послами обеих держав – со стороны ее императорского величества великой и славной самодержицы всероссийской его сиятельством генерал-фельдцехмейстером генерал-адъютантом Кавалергардского корпуса, шефом лейб-гвардии Конного полку подполковником и кавалером орденов Святого Андрея, Святого Александра Невского и Святой Анны графом Григорием Григорьевичем Орловым и его превосходительством тайным советником, Государственной коллегии иностранных дел членом, орденов Святого Александра Невского и Святой Анны кавалером Алексеем Михайловичем Обрезковым, а со стороны его величества султана, государя славного и великого, их превосходительствам и почтеннейшим Осман-эфенди, и мудрейшим великой мечети Софийской шейхом Ессени-заде, что они, в сходстве 9-го артикула перемирия между империями Российскою и Оттоманскою заключенного, при первой конференции, держанной ими в Фокшанах 27-го числа сего июля месяца, усмотрев взаимную склонность с обеих сторон к восстановлению народной тишины и блаженства и для доставления себе нужного времени к исполнению на том основании высоких повелений всемилостивейших своих государей, признали за нужное, согласились и постановили.

Да продолжится перемирие между обеими армиями до 10-го числа будущего сентября месяца по старому счислению сего ж 1772 года, и пребудет ненарушимым на том самом основании, как оное между комиссаром и статским советником Иваном Симолиным и диванским Зейд Абдул Керим-эфенди Мукабелиджи-сувари при городе Журже подписано в 19-й день мая, и как оное внесено и изображено в наших взаимных подтвердительных письмах, я имею честь со своей стороны словом и доброй верой обнадежить ваше сиятельство, что отложенный срок перемирия по вышеописанному условию полномочных на конгрессе до 10-го числа сентября месяца нынешнего года будет соблюден мною и войсками, мне вверенными, во всех частях ненарушимо, в чем и со стороны вашей я хочу быть обнадеженным без замедления, равным сему удостоверением, по содержанию акта, подписанного вышеописанными полномочными и сообщенного от них вашему сиятельству.

Июль 1772 г., лагерь под Шумлой

…Что же касается до перемирия в странах Архипелага, то как с вашей дружелюбной стороны за благо рассуждено было, чтобы между его сиятельством почтенным графом Орловым, первоначальным над Российскою морскою армией, и главнокомандующими Порты Оттоманской было учреждено к тому надлежащее, то и назначен был от Порты Оттоманской тесрифадж, или церемониймейстер, Мустафа-бей полномочным для переговоров с его сиятельством выше именованным графом Орловым о перемирии на море.

А ныне, его превосходительство главнокомандующий морскими силами, почтенный визирь Гассан-паша между тем доносил стременам императорским, каким образом прежде приезда вышеописанного уполномоченного, отправившегося из Константинополя к назначенному месту, те, которые отъезжали и возвращались, соблюдая правила осторожности, проезжали здравы и невредимы. Но от того времени, как отправился уполномоченный, воображая дружбу и согласие, все наши корабли и барки вольно разъезжая, корабли флота Российского зачали поступать с ними больше неприятельски, нежели во время войны, и встречаясь в окружностях, как с купеческими, так и другими кораблями, нечаянно их ограбили и повредили, что нас привело в удивление.

Когда вышеописанный отправленный уполномоченный прибыл в Архипелаг на место конференции, то удержали его, сказывая, что еще до сих пор главнокомандующий российский граф Орлов не возвратился из Ливорно, а когда приедет, тогда дело постановлено будет. Во-первых, вашему сиятельству всяческим образом известно было, что вышеописанного главнокомандующего при флоте не было, следовательно, долженствовало постановить дело ко удержанию оружия [перемирию] с его наместником, кто бы он ни был, ибо в подобных делах пренебрежение и нарочное времени упущение причиняет разные предосторожности.

Когда полагается начало предисловию дружбы и мира между двумя империями, есть вещь неслыханная, чтобы в одном месте исполняем был долг дружбы, а в другом явно оказываемы были знаки вражды и неприятельства. Тем образом, каким поступать должно на суше, тем же самым должно поступать и на море, для того что, будучи границей Порты Оттоманской, и море, и земля почитается одним телом, и чтобы одна часть тела имела исполнять долг дружбы, а другая часть оказывала неприятельство, есть вещь непонятная между разумеющими физику…

Но еще мы надеемся, что вы будете писать письма к занимающему место главнокомандующего морской армией великой империи Российской или к самому главнокомандующему, чтобы как должно обузданы были корабли, при них находящиеся, и дабы возвращено было после перемирия хозяевам имения, корабли и все взятые вещи. Равно же и прикажете, дабы согласуя с тамошними морскими сторонами кондиции перемирия, заключенного на сухом пути с уполномоченными Оттоманской Порты, дело в порядок приведено было.

16 июля 1772 г.

Учреждая всегда мое поведение на истинном чистосердечии и взаимствуя нелицемерным усердием той дружбе и согласию между нами, которые возвести до их совершенства, подобно мне, прилагали ваше сиятельство свои старания, был я наибольше в том уверен, что ваше сиятельство противного сей справедливости ничего не положите в мою сторону, но, получив теперь последнее всепочтеннейшее писание ваше, в котором изъясняете вы мне по донесению главнокомандующего вашими морскими силами почтенного Гассан-паши, о произошедшем действии в Архипелаге от Российского флота на некоторые корабли, принадлежащие Порте Оттоманской, и что там еще не заключено перемирие по отсутствию главного командира тех российских войск его сиятельства господина генерала и кавалера графа Алексея Григорьевича Орлова, вменяя сие происшествие за противное договорам перемирия, заключенным в Журже через наших комиссаров, имею причину сослаться на содержание четвертого артикула из тех девяти, на которые и ваше сиятельство ссылаетесь.

Оным только выговорено послать уведомление в Архипелаг к его сиятельству господину генералу графу Орлову о начатом и заключенном здесь перемирии, а на тамошних водах учинить особливое соглашение с уполномоченным от Порты к удержанию неприятельских действий предоставлено беспосредственно упомянутому российскому командиру.

Следовательно, сие дело сколько не подходит под условие, учиненное нашими комиссарами, как по точному исключению его из оного, так и потому, что реченный генерал, его сиятельство граф Орлов, по своему месту независим находится от моего начальства, то и происшедший в той стороне поступок, где меры должны быть положены через особливые договоры, отнюдь не может присвояем быть к нарушению между армиями сделанного условия, которое во всех частях своих с моей стороны настолько свято соблюдается, что я не жду, чтобы ваше сиятельство возымели причину когда-нибудь иначе сие признавать.

Я считаю, что доводы сии уже сильны оправдать добрую веру и мое слово и успокоить резоны, кои употребили ваше сиятельство в своем письме под присовокуплением к нашей конвенции дела, которое изъято из оной точным артикулом и принадлежит особливому постановлению.

Между тем я могу уверить ваше сиятельство, что я, подавая мои уведомления в Архипелаг, отнюдь не был известен, чтобы не присутствовал тогда при флоте его сиятельство граф Орлов, не меньше, что и случившееся неприятное приключение могло разве произойти в его отлучке, ибо не может быть безызвестно вашему сиятельству, как и народам, где сей вождь производил свои действия, сколько подал он знаков истинного своего великодушия и добродетелей, возвышающих в нем человеколюбие и любовь к добру общему, коими движим будучи, не отречется он сделать справедливости и в сем случае.

Я также могу обнадежить ваше сиятельство, что желаемые вами договоры о перемирии и в Архипелаге помянутым господином генералом графом Орловым, а в небытность его командующим флотом – адмиралом Спиридовым без продолжения времени начаты будут. Ради того в удовлетворение вашего желания я посылаю моего нарочного к настоящему командиру нашего флота в Архипелаге, подавая оному изъяснения, к сему относящиеся, и прошу вашего сиятельства скорейшему оного туда проезду споспеествовать вашими повелениями.

21 сентября 1772 г., Яссы

Ее величества императрицы Всероссийской главнокомандующий 1-й армией генерал-фельдмаршал, малороссийский генерал-губернатор, коллегий президент, российских императорских орденов Святых Апостола Андрея, Александра Невского, военного Святого Победоносца Георгия 1-го класса и Святой Анны кавалер, я, граф Петр Румянцев, сим сознаю и объявляю всем, до кого сие надлежит.

Что по учиненному между мною и его сиятельством господином верховным Оттоманской Порты визирем Мусун-заде Мегмет-пашой соглашению на продолжение вновь перемирия от 10-го сего месяца на сорок дней на точном основании, без наималейшей отмены постановленных при городе Журже артикулов – уполномоченными комиссарами со стороны российской господином статским советником Симолиным; с стороны же Порты Оттоманской – Сеид Абдул Керим-эфенди Мукабележи-сувари, так как они от слова в слово гласят, я, желая удовлетворить моему обязательству относительно к вышеописанному постановлению продолжаемого перемирия, с моей стороны ратификую и утверждаю сим оное, обещая содержать, сохранять и исполнять искренно и ненарушимо до тех пор, пока с другой стороны не произойдет действие и движение, противное сему перемирию. Во верность чего я сие подписываю моею рукою с приложением герба моего печати. Учинена в молдавском городе Яссах сентября 21-го дня 1772 года.

7 мая 1773 г.

Имею я ордер от его сиятельства господина генерал-поручика и кавалера графа Ивана Петровича Салтыкова произвести операцию на Туртукай сего месяца против 9-го числа.

Сей час его сиятельство, паки мне подтверждает сообщить вашему превосходительству и просить, чтобы своими видами против силистрийского неприятеля изволили облегчить здешние действии против Туртукая накануне того.

А как я действительно оные начать намерен против утра 9-го числа, то ваше превосходительство о реченном покорно прошу и остаюсь с моим почтением вашего превосходительства покорный слуга

Александр Суворов

17 мая 1773 г., Фокшаны

…Я поучаясь непрестанно о пользе дел вашего императорского величества и стараясь всеми силами наводить ощутительной вред и замешательства неприятелю, ищу всех способов, каким бы образом мне точнее выполнить вашего императорского величества всевысочайшее повеление касательно перехода через Дунай, и для того ездил я сам в Браилов и осматривал при оном течение сей реки, где на надобный случай удобнее кажется всех переправа.

Но не нахожу я возможности к наведению и там моста по великому стремлению реки сея и над чаяние случающимся от нее наводнениям, причин коих ради турки великим иждивением строенные мосты наводили редко, а удерживать никогда не могли, а потому хотел я в согласие предпринимаемым поискам с нижней части (которые я предписал на сих днях, под предводительством генерал-майора барона Вейсмана, вновь распространить через Бабады до Карасу на Абды-пашу, по новейшим известиям в околичностях последнего стоящего и к Бабадам податься вознамерившегося) отсюда прямо взять путь к устью Яломицы и против Гирсова, нашими занятого, остановясь, по обстоятельствам переправляться там на судах через Дунай и содействовать вышеописанному деташементу или другим частям войск вашего императорского величества, на сей стороне Дуная находящимся.

Однако же и сей поход прямо к устью Яломицы за безводием, а переправы по широте реки оказались неудобными, и для того иду уже я ныне с главным корпусом армии прямо к Браилову, предоставляя, туда дошедши, распорядиться по усмотрению свои дальшие движения, то есть там ли через Дунай на судах переходить, или к устью Яломицы, или как тогда обстоятельства востребовали бы, обратиться…

30 мая 1773 г., лагерь при р. Яломице

Государыня всемилостивейшая!

Вследствие всеподданнейшего моего донесения от 17-го сего месяца продолжал я движение с главным корпусом армии от Фокшан к Браилову, где намерялся переправить часть войска в усиление на той стороне находящемуся; но от переправы той хотя удобной нашлись лежащие проходы от Мачина до Гирсова столь тесны и между каменных гор, коих и расширить не можно, что не только артиллерию, да и простые повозки без большой остановки провезти нельзя по ним; и сколь сей ради трудности, так и по доходящим известиям из-за Дуная от генерала-майора Вейсмана, достигавшего уже высоты Гирсова, что не только неприятеля, но и жителей в той стороне нигде он не находил; а напротив, от генерала графа Салтыкова и генерала-поручика Потемкина имея уведомления, что неприятель от дня в день против них усиливается и открывает разные виды, угрожающие им поисками, пошел я на реку Яломицу и вступил 27-го числа в сей лагерь положением недалеко от устья оной, чтобы мне, как в той же всеподданнейшей доносил вашему императорскому величеству, быть ближе на всякий случай на обоих берегах.

Тут на другой день моего прибытия получил я от генерала-майора барона Вейсмана, который, по моему предположению, о коем вместе с вышеописанным имел я честь предуведомить ваше императорское величество, переправясь со своим корпусом чрез Дунай при Тульче, следовал во время моего движения вдоль реки Дуная, по другой стороне оной до высоты Карасу, где долженствовал он простереть свой поиск на неприятельской корпус, в околичности того места расположенный и предводимый, по известиям доселе бывшим, Абды-пашой через Гирсов вкратце рапорт, который пополнить вскоре имел обстоятельным, что он во исполнение того 27 мая в восемь часов поутру атаковал неприятельский корпус при Карасу, состоявшей в 12 тысяч под командой Абдулла арнаут и черкес Гассан-паши, да татарского султана Багимет-Гирея, и одержал над оным совершенную победу, хотя пехота их упорно держалась в ретраншементе.

Причем неприятеля 1100 человек пало убитыми, сто в полон взято, а в добычи получено 16 пушек, 9 знамен, весь неприятельский лагерь и обоз. Неприятель, там разбитый, бежал по дороге к Базарчику и преследован к вящему его вреду от наших войск. Наш урон в сем деле, сколько по скорости мог узнать генерал-майор Вейсман, состоит в убитых двух офицерах, в пятидесяти рядовых, ранено обер-офицеров – пять, нижних чинов – 160, казаков убито – 12, ранено – 19. Сию победу торжествует армия вашего императорского величества, принося Всевышнему благодарственные молитвы с пушечной пальбой, и о которой дерзаю мое всеподданнейшее повергнуть к стопам вашего императорского величества поздравление…

4 июня 1773 г., лагерь при р. Яломице

Сейчас я получил рапорт от господина генерал-майора барона Вейсмана, которым доносит мне на мое требование, что он от Карасу прямым трактом через Росова может пройти в три марша и полагает 5-го числа поутру выступить оттуда, а 7-го числа поутру же при Гуробале неприятельский пост атаковать и сие место занять, и ежели того же 4-го числа от корпуса вашего превосходительства несколько войск и пушек больших присоединено будет, то он рассуждает, что 8-го числа можно оным сделать и на корпус неприятельский при Силистрии опыт.

О сем движении и расположениях господина Вейсмана уведомляя ваше превосходительство, равно и о том, что и я с главным корпусом завтра поутру выступлю отсюда и подвигаться буду к той же высоте, рекомендую вследствие вчерашнего моего ордера приготовиться вам со своей стороны во всей должной исправности, чтобы, соображаясь действиям г-на Вейсмана, к тому же времени высадить для содействия свои войска на супротивный берег, на что делая свои распоряжения, имеете меня уведомить.

Румянцев

8 июня 1773 г.

Наперед переправляться полевой артиллерии № 1, 1-й гренадерский, Куринский и половина № 2-го, потом вся гаубт-квартира [штаб].

Другая половина № 2-го, Санкт-Петербургский, 3-й гренадерской и артиллерии № 3-го, Сибирский и Рязанский карабинерные.

2-я линия:

№ 6-й артиллерии, Севский, 2-й Московский, половина № 5-го, вторая половина № 5-го, Старооскольский, Новгородский и № 4-й.

Кавалерия: Ригский и гусарский Острогожский.

Генералитеты при своих частях и бригадах.

Напоследок переправляются Донской казачий полк и пионерный батальон.

Обозы все повелено при такой переправе отправить в вагенбург, который устроить на назначиваемом удобном месте, а с собою иметь генералам и полковникам каждому по две, штаб-офицерам – по одной, обер-офицерам на роту – по одной повозке. Провианту на наличное число, полагая в том и четырехдневный, что на людях на 15 дней; рогаточные роспуски все, кузнечные в каждом полку по одной, лазаретные все, палаток половинное число, маркетентеров по одному куреню в полку, аптечных ящиков в бригаду по одному.

14 июня 1773 г., из лагеря в Булгарии в 7 верстах от г. Силистрии

Всемилостивейшая государыня!

Долг звания моего вынуждал из меня представить в марте месяце вашему императорскому величеству с изъяснением всех встречающихся такому предприятию, каков переход с армией через Дунай, трудностей и самой опасности; но законом имея священным вашу волю и не удостоясь получить иной резолюции, почитал уже я за твердое предположение от вашего императорского величества, чтобы перейти мне конечно с армией за Дунай вследствие высочайших повелений в рескрипте от 28 февраля.

И потому со стороны усердия был я беспрерывно побуждаем к выполнению оных и к всемерному преодолению всяких трудностей; превзошел я, всемилостивейшая государыня, подлинно силы слабого во мне искусства и, переправясь теперь за реку Дунай, веду уже я ваши войска на поражение в сем краю неприятеля и за счастье себе сочту, если могу найти самого визиря.

Свет, конечно, с удивлением воззрит и на сие великое предприятие вашего императорского величества, и лестно мне сопричаствовать в исполнении повелений столь великой монархини. Я надежду твердую возлагаю на Господа Всемогущего, что он, благословляя всегда вашу справедливую причину, пошлет свыше нам свою помощь и в сем подъемлемом подвиге армией вашей и благословит все намерения вашего императорского величества.

Повергнув себя к освященным стопам вашего императорского величества, имею счастье пребывать с глубочайшим благоговением вашего императорского величества всеподданнейший раб

граф Петр Румянцев

14 июня 1773 г., из лагеря в Булгарии в 7 верстах от Силистрии

Государыня всемилостивейшая!

От 30-го числа истекшего мая имел я честь всеподданнейшею моею донести вашему императорскому величеству, что я, тогда находясь с главным корпусом армии близ устья реки Яломицы, держал посредством занятого замка Гирсовского мою связь с корпусом, шедшим по той стороне Дуная под командой генерал-майора и кавалера барона Вейсмана, и предполагал по надобности там высадить войска в соединение с оным; но, осмотрев 1-го числа сего месяца Гирсов и переправляясь на легкой запорожской лодке с двадцатью шестью гребцами, едва в четыре часа мог перевезтись через реку и тамошние проливы, нашел оную во многом неудобной; а особливо что по течению сей реки и для соединения с генералом-майором Вейсманом вся бы моя часть была из всех действий, старался искать другой и удобнейшей по положению и намерениям переправы, которая и нашлась больше способной в дистанции генерал-поручика и кавалера Потемкина по его сведению и по обозрению напоследок генерал-майора Муромцева против места на супротивным берегу, называемого Гуробалы; но сей проход, отстоящий от Силистрии в тридцати верстах, стережен был неприятельским постом, тут же в Гуробале утвержденным с пушками, который усилен был на настоящее время до шести тысяч пехоты и конницы под командой трех двухбунчужных пашей – Али, Джафара и Абдуллы; несмотря, однако, на всю сию приготовленную от неприятеля защиту, коль польза службы настояла в низвержении сего поста, велел я генерал-майору Вейсману от Карасу идти к оному, и ежели можно в тыл, а генерал-поручику Потемкину – от Ликарешт изготовиться, чтобы, на своих судах от реки высадив войска в лицо неприятелю, одновременно, как Вейсман обойдет, атаковать.

Положа сие намерение, перешел и я с главным корпусом армии 5-го сего месяца через реку Яломицу и следовал без растагов, ведя наравне со своим ходом по Дунаю от Гирсова и приведенные для переправы суда к той же Гуробальской высоте, где атаку на неприятеля долженствовали генерал-поручик Потемкин и генерал-майор Вейсман учинить 7 июня. Поутру в тот день, коль скоро неприятель обозрел приступ на себя, с сухопутной стороны корпус генерала-майора Вейсмана, а от воды – на судах генерал-поручика Потемкина, который весьма заблаговременно поспел туда в содействие, да открыто сим туркам было уже иное движение по левому берегу Дуная, то в великом смятении и страхе изо всего своего лагеря, разделявшегося на три части, побежали они от первых выстрелов вверх, схватив с собою пушки и закрывая оные и пехоты своей бег конницей.

Командовавший авангардом в части барона Вейсмана полковник Чорба обращен был с гусарским Харьковским и тремя казачьими полками на преследование оных, и сии, коих достигли, перерубили, а особливо при дефилее от лагеря в десяти верстах, где неприятель не мог скоро пробраться. Неприятель потерял тут убитыми более 300 человек…

Согнав неприятеля таковым образом из укрепленного места и очистив себе тут через Дунай способнейшую переправу, поспешно я перевозил войска на судах, совокупив в место все те, что приведены снизу и сверху от корпуса генерал-поручика Потемкина, и сам с первою частью оных 11-го числа поутру переехал за Дунай. Осмотрел я того ж дня весьма тесный проход, ведущий к Силистрии, и деланные генерал-майором Муромцевым в горах и по берегу две дороги, а через речку Галицу, выходящую из озера, по которому сие название имеет, и впадающую в Дунай, наведенные мосты.

Для выигрывания времени приказал я назавтра, то есть 12-го, передовым корпусам генерал-поручика и кавалера Ступишина, к которому и барона Вейсмана присоединен, и генерал-поручика же и кавалера Потемкина одному за другим проходить сии узкие места и, пройдя мосты, взять лагерь. Неприятель в пяти верстах вниз от Силистрии по нашей дороге стоял на высотах, стан его был окопан рвом и защищаем пушками, в нем поставленными. Известия через пленных я имел, что Осман-паша, державший пост выше Силистрии, сюда перенесся со своим корпусом, после того как Джафар и с ним бывшие паши сбиты были с поста Гуробальского.

Сей неприятель, как передовой корпус генерал-поручика Ступишина, перейдя речку Галицу, приблизился взять свой лагерь на противолежащих высотах, а после первой перепалки с легкими войсками вошел стремительно в прямое дело. Сам Осман-паша, пленные показывают, ударил тут со своей конницей в наши легкие войска и на пехоту, но, будучи отбит, ускорял тем самым новые наши успехи, ибо генерал-поручики Ступишин и Потемкин, опровергнув стремление его конницы, вслед за тем повели приступ и на его лагерь и воспользовались настолько сим случаем, что к полной победе неприятеля взяты его стан, артиллерия и все тут бывшие запасы…

Сим я спешу, всемилостивейшая государыня, повергнуть всеподданнейшее мое донесение, что упомянутые части войск ваших на правом берегу Дуная соединились по окончании через сию реку благополучно…

30 июня 1773 г., лагерь при деревне Жигали

…Сделал я движение с главным корпусом 22 июня, стараясь через реку Галицу и через все большие горы и тесные дефилеи пройти на высоты, которые лежат в шести уже верстах от нашей через Дунай переправы. Корпус генерал-поручика Потемкина сим же путем шел вслед за мною. На сем походе поутру стала нам слышна пушечная пальба в правой стороне, которая знаменовала происходившее уже сражение с неприятелем корпуса барона Вейсмана. Долго я не имел от него ни о чем уведомления, кроме того, что один с начала сражения бежавший пикинер в полном страхе прискакал ко мне, извещая совершенное разбитие всего корпуса, которого словам не только я не поверил, но еще в ту же минуту и наказал его как вредного беглеца.

Напоследок генерал-майор Муромцев первый прислал мне рапорт, что неприятель многочисленный там побежден; овладели наши полки его лагерем и артиллерией и уже оного преследуют. Вслед за тем получил я подтвердительные известия, но купно с тем и печальное, к общему прискорбию, что генерал-майор и кавалер барон Вейсман фон Вейсенштейн, пройдя сквозь неприступные места и окружен будучи превосходным числом неприятельских лучших войск, сколько не мог никто чаять тут их найти, примером в себе неустрашимого духа ободряя подчиненных, разбил все сии силы, но среди полной уже своей победы на месте боя пал сам убитым оружейной пулей, которая пронзила насквозь его руку, грудь и сердце. Сим запечатлел сей многократно победитель турок на том берегу Дуная славу своих военных подвигов и великое усердие к службе вашего императорского величества…

23-го числа генерал-поручик Потемкин привел полки корпуса Вейсмана от места сражения в соединение с главной частью и донес, что в той стороне, кроме по разбитии бегущих без остановки, не открыт больше нигде неприятель; не показывался он также и из Силистрии во время нашего обратного похода, кроме конных только партий, высланных для обозрения.

Не имея уже нигде более против себя в поле неприятеля, после многократных его развитий, а видя от всегдашнего дела с ним и от походу всех людей утружденных до бессилия и что вся кавалерия пришла в несостояние, у которой лошади ни на час из-под седел не выходили, имея вседневно дело с неприятелем и по оному беспрерывное движение, как равномерно ездя далеко за тростником одним, из коего для нее весь корм состоял, но и тот уже от дня в день устаревая, не служил более на пищу, травы же на сих гористых местах отнюдь не было; и считая поиск на верховного визиря в Шумлу неудобным и бесполезным; неудобным потому, что нет проходу по образу, строю и экипажей наших войск по дороге, туда ведущей, а бесполезным ради того, что он, войска отделяя от себя, с которыми мы всеми имели дело, держится, по-видимому, на готовой ноге к бегу в горы, чего никоим движением упредить нельзя, а по донесению от последних выходцев уже он и оставил Шумлу и отправился далее внутрь Румелии.

Созывал я 24-го числа генералов на второй военный совет, на коем, рассуждая о положении нашем и неприятельском, заключили переправиться через Дунай на свой берег, а для каких причин усмотреть изволите, всемилостивейшая государыня, в копии, здесь подносимой[91], о том приговора, вследствие на совете определенного.

В тот же день, отправив корпус, вышедший из Бессарабии, по правому берегу Дуная через Карасу в Измаил под командой генерал-майора Райзера, и не имея опасности по всем известиям, чтобы было у неприятеля в той стороне столько сил, чтобы сделал на него важное покушение, но, напротив, предполагая, что и сей корпус в пути своем может еще на него производить поиски, а сие учинив, 25-го приступил главной корпус, а по нем генерал-поручик Потемкин, к обратной у Гуробал переправе, и кончили оную благополучно 27-го к полдню.

Меры всегда имея готовыми принять неприятеля в Силистрии, хотя бы на последнюю остающуюся часть покусился, но он не хотел не только сего учинить, но ниже назрить [обнаружить] наши следы, вышел из авантажного положения…

18 июля 1773 г., Петергоф

Граф Петр Александрович… Теперь приступаю я к другому предмету вашего письма, то есть к живому описанию положения вашей армии, в котором вы пишете, что под именем армии не более имеете, как корпус небольшой в 13 тысяч пехоты на все действия с визирскими силами.

Признать я должна с вами, что армия ваша не в великом числе, но никогда из памяти моей исчезнуть не может надпись моего обелиска, по случаю победы при Кагуле на нем начеканенная, что вы, имев не более 17 тысяч человек в строю, однако славно победили многочисленную толпу, предводимую тогда визирем Галил-беем, с которым считалось до полутораста тысяч человек, что весьма во мне утвердило правило, до меня римлянами выдуманное и самыми опытами доказанное, что не число побеждает, но доброе руководство командующего, совокупленное с храбростью, порядком и послушанием войск.

Сожалею весьма, что через сей ваш бывшей весьма многотрудный за Дунай и обратный поход утомлены сии храбрые люди и что лошади дошли до крайнего изнурения, как вы о сем в вашем письме ко мне упоминаете, но надеюсь, что вашим же, известным мне об них всегдашним попечением, и люди и лошади паки приходить будут в прежнее их состояние.

Что же ваше оборонительное положение рушилось до самого основания и вам нелегко будет оное восстановить, сие себе представить могу не беструдным для вас, ибо через месяц ваша позиция три разные вида получила, а именно: первое ваше положение по сию сторону Дуная, потом наступательная переправа через Дунай и затем обратной поход ваш, совокупленный с восстановлением паки оборонительного положения.

Все сии, так сказать, переломы, конечно, соединены быть должны с немалыми трудностями и заботами; но, знав ваше искусство и испытав усердную ревность вашу, не сомневаюсь, что вы, в каких бы ни нашлись затруднениях, с честью из оных выходить уметь будете. Супротивный дунайской берег у Силистрии вы мне описываете столь неспособным к продолжению на оном военных действий, что не токмо удвоить, но и утроить надлежало армию для получения твердой на оном ноги.

Я описанию сему вашему совершенную подаю веру; но поскольку не желаю окончания войны нанесением наивящего вреда неприятелю в недрах его, не могши получить мира, сносного чести и пользе моей империи негоциациями, после стольких побед, со всем тем удвоить, а еще менее утроить армию я не в состоянии, и сие сверх того и за полезно не почитаю по вышеописанным мною постоянно принятым и следуемым правилам; все, что делать ныне могу, есть то, что я из польского корпуса приказала к вашей армии послать несколько еще полков для усиления оной, и надеюсь, что они еще ко времени к вам приспеют, ибо полагаю, по нынешним вашим мне уведомлениям, что большая часть от него времени исчезнет, и, следовательно, обыкновенное время кампании сей, прежде нежели вы в состоянии будете паки принудить вашими действиями неприятеля к ускорению мирных договоров.

В сем и в прочем я вам руки не связываю; как теперь, так и прежде в совершенной вашей воле состоит наносить неприятелю все те удары, которые по мере сил ваших вам Бог на сердце покажет. Более доверенности, кажется, вы от меня уже желать не можете, но дабы вы во всем совершенно удовольствованы были и ответствуя на все строки письма вашего ко мне, приказала я ыправиться [навести справки], на какие из ваших требований или писем вы от меня решением не снабжены, и если таковые отыщутся, то немедленно на оные вам сообщены будут мои о том положения, не менее как и награждение тем, кои оного по вашему представлению заслужили, дабы дух подчиненных ваших и в сем случае был ободряем, так как я привыкла оных не приводить в упадок, что многими вам не безызвестными опытами самым делом по вашему представлению уже многократно доказала.

Что же ваши телесные силы через войну, водимую пять лет сряду, пришли в ослабление, как вы о том ко мне упоминаете, даже до того, что вы охотно желаете увидеть такового на вашем месте, которой бы, так как вы, полагал счастье свое в угождении воле моей и в благе Отечества, о сем осталось мне сердечно жалеть, и, конечно, сколько Бог подкрепит телесные и душевные силы ваши к предводительству орудий российских, империя не иначе как с доверенностью от вас ожидать должна дел, соответствующих уже приобретенной вами ей и себе славы; но со всем тем, если бы по человечеству свойственным припадкам вы, к общему сожалению и моему, не в силах себя нашли продолжать искусное ваше руководство, то и в сем случае я бы поступила с обыкновенным моим, ко всем в подобных обстоятельствах находящимся, уважением.

С победами, полученными вами за Дунаем, от всего сердца вас поздравляю и желаю, чтобы вы завистникам всегда ответствовали победами. Смерть храброго генерал-майора Вейсмана мне чувствительна весьма была, и много о нем жалею. В прочем остаюсь к вам доброжелательна

Екатерина

17 декабря 1773 г., Кариешты

…Замедление в доставлении всеподданнейших моих донесений о действиях войск, бывших за Дунаем, вслед за посланными через князя Долгорукова, происходило от прерванного на то время всякого здесь сообщения через ужасное наводнение, поразившее и дороги, и поля, и целые селения, так что и мои, и от генералов ко мне посланные курьеры, где день был езды, задерживались сими непреоборимыми препятствиями больше недели…

Что до Силистрии, то бомбардированием оной, кроме вреда, причиненного и городу, и войску тамошнему, привязан был неприятель к тому месту и не мог уже учинить диверсии нашим войскам, двинувшимся вовнутрь его земель. По успехам и последствиям от корпусов барона Унгерна и князя Долгорукова, наипаче если бы они выгнали визиря из Шумлы и стали в тылу сему городу, надежда была, конечно, тогда бы поступить формально на овладение оным.

Но когда не сбылось первое, то и не оставалось мне уже доносить вашему императорскому величеству, чтобы генерал-поручик Потемкин мог одной своей частью добывать тот город, в котором неприятель засел в больших силах, и сколь способна тут ему оборона, нам то известно из испытания в начале кампании; а при том ему, Потемкину, к переправе не было уже и судов, ибо в своей части должен он был ссудить оными по требованию графа Салтыкова, у которого необычайною погодой вся флотилия во время его вступления на неприятельской берег была разбита и разнесена волнами.

Ваше императорское величество примечание высочайше полагаете, что действия за Дунаем больше бы плод принесли, ежели бы оные принимались месяцев за шесть назад.

В начале сей кампании я осмелился представлять, сколь сильно неприятель свои укрепления обороняет, и мы хотя в поле всю поверхность над ним одерживали, но при полном собрании тогда своих сил мог он против нас засады делать и брать весьма сильные, а для нас опасные меры на пресечение нашего сообщения со своим берегом. Постов же его твердых нельзя покидать за собой, а приступ на них стоил бы великой потери людей, на что я решиться не отважился…

Год или лето сие считаете вы, всемилостивейшая государыня, по пустому прошедшим. Посему не одно в том мое несчастие скорбные мне чувства дает, но и труды всех моих сподвижников к состраданию влекут, которые, перенося безмерные тягости и отваживая во многих случаях на всю опасность самую жизнь, были в надежде со мной удостоиться благоволения вашего императорского величества, ибо ежели исчислить все наши поверхности, в сию кампанию приобретенные над неприятелем, ежели уважить его потерю в людях пленных и убитых, в артиллерии, военных и питательных припасах, ежели поставить в дело те разорения, которые к вреду его причинены опустошением земель при наступлении зимы и переводом жителей на наш берег, и ежели к тому еще приложить, что все его наисильнейшие замахи [покушения], о которых во всю Европу гремели газеты, испровержены, то поистине должна бы иметь свою цену и нынешняя кампания.

Сравнивать оную нельзя с прошедшими потому, что ни наше, ни неприятельское положение теперешнее не похоже на тогдашнее, ибо чем далее пойдем, то еще труднее будет вызвать неприятеля на дело в поле, который войдет в оборонительное положение и сблизит натурально к рукам все ему пособствующие пункты, а нам должно будет от таковых своих удалиться на величайшее расстояние и употреблять самые жестокие и крайние средства…

С какою трудностью доселе обходится нам получаемое пропитание из Польши, я уже подробно представлял вашему императорскому величеству, но и теперь, хотя я все и крайние уже меры употребляю, не щадя жителей польских, чтобы наполнить свои магазины подунайские, не осмеливаюсь, однако же, ваше величество, наперед уверить, будет ли и сие средство столь достаточно, чтобы поспеть запастись к весне на таком отдалении большим количеством пропитания и выполнить в том совершенно вашу волю…

18 марта 1774 г., Яссы

Государыня всемилостивейшая!

Хотя я прилагаю неусыпно рачение, чтобы сколь можно ранее открыть на супротивном берегу военные действия, во исполнение высочайших предписаний от вашего императорского величества, но естественные препятствия, то есть продолжающаяся здесь и доселе большая стужа, а от оной и непроизрастание травы ни малейше на полях, не только того учинить еще не дозволяют, да и выступить войскам из квартир нет средства, не подвергая себя и скот опасному изнурению.

Сии непреоборимые противности удерживают армию вашего императорского величества от всякого начинания полевых действий; а упражнение между тем мое есть в приготовлении всего надобного к тому, дабы, когда пора удобная настанет, не замедлить движением войск, для которого в исправность и готовность приводятся полки, елико возможно по неприбытию еще в оные на укомплектование рекрут и строением [пошивкой] мундирных вещей, едва только теперь привозимых…

… Генерал-поручик Каменский рапортовал от 7-го числа из Баната Крайовского, что неприятель, переправившись ночью через Дунай на нашу сторону от крепости Острова, засел в горах и отрезал посланный наш разъезд из арнаут, а потом напал на пикет пред Глоговым, да и на самой Глогов, оттуда все арнауты разбежались, а неприятель тотчас поворотился в Банат и к Дунаю, к крепости Острову, где и переправился через реку. При сем набеге убит наш один казак, один гусар, а из арнаутов двадцати трех человек разбежавшихся сколько побито или пленено, еще не собрано точного известия.

Вашего императорского величества всеподданнейший раб

граф Петр Румянцев

21 марта 1774 г.

Провидение Всевышнего Творца, располагающее делами человеческими, если возводит на степень знаменитейшую мужа, благонравием и разумом блистающего, то несомнительное знаменование есть в том его благости на пользу народную.

Ваше сиятельство от первых дней, подавших нам случаи к взаимной дружбе, видите непрерывно и досей еще поры, с каким я удостоверением пребываю о ваших душевных свойствах и сколько я к благоразумию и человеколюбивым вашим намерениям сохранял и храню признательность, почитая, что власть свою и доверенность к себе государскую обращаете вы на возвращение наипаче благоденствия народам, бедами войны угнетенным, в чем прямая и достохвальная есть должность нашего звания.

Привыкши мыслить об особе вашей с таким сердца моего расположением, приемлю я так, как некоторое уже событие добрых моих мнений, письмо вашего сиятельства от 4-го дня луны мухаррема[92], привезенное мне чегодарем вашим Саидом, в котором вы изъясняете, что получили дружелюбное известие от министра, имеющего резиденцию в Константинополе, его величества короля Прусского, что посредством сего государя, обеим сторонам благожелающего, примирение сделаться может, и вследствие того ваше сиятельство, препроводя ко мне особливо письмо оного министра, желаете, чтоб я восприял дать первое начало к совершению сего блаженного дела, дабы тем пресечь разлитие крови народной.

В удовлетворение таковому от вашего сиятельства предложению, пишу я к вам сие сколь искренно, так и охотно, что я от ее императорского величества всемилостивейшей и всеавгустейшей самодержицы моей давно уже уполномочен на взаимное сношение и договоры с вашим сиятельством о мире, и предстоит сей путь и ныне к отверстию на сокращение всяких затруднений и времени самого в действиях неприятельских продолжаемого, возобновив уже негоциацию о том между обоими нами, как главными военными начальниками.

Но как, ваше сиятельство, совершенно известно о содержании сообщенного ультиматума и последних артикулов мирного трактата почтеннейшему Блистательной Порты Абдул Резак-эфенди, бывшему полномочным послом на конгрессе Бухарестском, от почтеннейшего же и полномочного посла ее императорского величества тайного советника и кавалера Обрезкова, на что последнее слово обещал полномочный с вашей стороны сообщить послу нашему, по прибытии в императорский лагерь; но сего, однако же, не учинено, то и остается мне потому ожидать теперь полного от вас уведомления, яко на вещь ясную и вам довольно сведомую, то есть на те последние предложения, которые на Бухарестском конгрессе вышеупомянутым послом ее императорского величества были сказаны к прекращению войны и для миру вечного, в каком расположении против оных Блистательнейшая Порта пребывает.

Ваше сиятельство собственным просвещением достаточно испытываете, сколь малые причины отдаляют тут совершение дел великих. Поистине, мы находимся в таком точно положении, что малейшие искры осталось только вам изъять из среди полного и искреннего обоих держав расположения к миру, претящие им вкусить уже оный, а напротив, возжигать могущие широту пагубного пламени, столь свойственно продолжением войны растущего.

Я не сомневаюсь, что ваше сиятельство в отвращение крови разлития и всех тех зол, которые по образу враждующих и по предстоянию нынешней поры для действий оружия неминуемы, воспримете наискорейшие и кратчайшие способы к одержанию обоюдно желаемого и полезного мира, плодом коего главным было бы возвращение обеим державам прежней их дружбы и взаимного между собою согласия.

Я надеюсь, что попечения его величества короля Прусского, яко искреннего обеим сторонам доброжелателя, устремляются к сим единственно видам. Во мне же должное рачение будет вашему сиятельству свидетельствовать, сколь лестна для меня слава общего с вами служения в таком деле, которое к благоугодности наших государей и на пользу их скипетру подвластных народов относится. В ожидании на сие дружеского вашего ответа, я пребываю, как и всегда был, с непоколебимым почтением.

19 апреля 1774 г.

Государыня всемилостивейшая!

Сим я честь имею поднести верховного визиря ко мне повторное письмо, которое я получил через возвратившегося из Шумлы переводчика Мельникова, и с ним купно присланного его чегодаря Саида, равно таковые ж от рейс-эфенди[93] ко мне и к тайному советнику и кавалеру Обрезкову.

Ваше императорское величество соизволите усмотреть, что Порта те же самые артикулы, в основание новой между мною и верховным визирем начатой негоциации, предлагает, которые два уже конгресса прервали несовместным существом своим для примирения.

Я в ожидании от вашего императорского величества высочайших повелений, коим образом я поступить должен, в рассуждении сих главных четырех пунктов, претивших и ныне претящих соглашению о мире, дабы не пресечь в самом начале нашей переписки с визирем, отвечал ему на сие, не оказывая холодности, но паче давая повод к дальнейшим объяснениям, и сии мои ответные письма, так как и тайного советника Обрезкова, представляю тут же в копиях к высочайшему усмотрению; а как ваше императорское величество высочайшим рескриптом от 14 февраля, что касается до существа мира, за руководство в том предположении мне, как последние вашего императорского величества тайному советнику Обрезкову данные повеления, так и персональные мне его изъяснения, то я, занят будучи ныне действиями вверенного мне оружия, если бы негоциация между мною и верховным визирем возобновленная дошла до соглашений ближайших, употреблю к производству оных его же, тайного советника Обрезкова.

Вашего императорского величества всеподданнейший раб

граф Петр Румянцев

14 июня 1774 г., лагерь при озере Голтин

Государыня всемилостивейшая!

По отправлении всеподданнейшей моей от 10-го сего месяца, я тот же день выехал из Браилова и через ночь прибыл на берег Дуная к Гуробалам, где войска продолжали свою переправу, которая 13-го числа благополучно кончена в той части, с коей и сам я с 12 июня нахожусь на здешнем берегу; и отсюда имею счастье, всемилостивейшая государыня, повергнуть к священнейшим стопам вашего императорского величества всеподданнейшее уведомление о победах, вновь одержанных над неприятелем оружием, мне вверенным, на него уже действующим в Болгарии.

Я донес предыдущею, что верховный визирь против наших корпусов, вступающих в глубину земли сего берега под командою генерал-поручиков Каменского и Суворова, из Шумлы обратил свои силы, потому реченные генерал-поручики, ища встретить и атаковать оные, соединили оба корпуса и в 9-й день июня дошли до местечка Козлуджи, вступая перед оным и тут в жестокий бой с неприятелем, который сильно ополчался, имея, по показанию пленных, до пятнадцати тысяч конницы под предводительством Абдул Резака, рейс-эфенди Оттоманской Порты, бывшего послом на Бухарестском конгрессе, а пехоты до двадцати пяти тысяч под командой янычар-аги и при пяти двухбунчужных пашах, между коими были Абдул, Черкес и Дарь.

Турки превосходным числом своего войска сначала было замешали часть нашей кавалерии по неудобности тамошнего места, яко лесного и в дефилеях, действовать оной, сохраняя свои строи, и по случаю взятой им поверхности над передовыми легкими войсками; но удар от пехоты и артиллерии нашей, учиненный наступательно, решил победу так, что неприятельский сильный сей корпус был разбит совершеннейшим образом, и бегу отдавшиеся турки гонимы были поражающими на несколько верст по дороге к Шумле и Провадам…

…Не имея еще уведомлений, как свои дальнейшие обороты учредят Каменский и Суворов от Козлуджи, послал я отсюда отряд войск, чтобы открыть с теми корпусами сообщение и дать виды движения больших наших сил по Шумлинской и Рущукской дорогам, а за сим уже по положению оных и неприятельскому и я мое движение с частью, при которой нахожусь, располагать буду.

Вашего императорского величества всеподданнейший раб

граф Петр Румянцев

28 июня 1774 г.

Я видел из последнего вашего письма, что ваше сиятельство считаете меня в Журже, и для сего в ту сторону отправляете двух полномочных ваших, а остров, что между Журжею и Рущуком, местом конгресса полагаете. Не мое свойство ниже сходствует с почтением моим к вашей особе обмануть вас в чем-либо, и потому изъясняюсь чистосердечно. Я не в Журже, а Рущук обложен и стеснен нашими войсками, и ради того ваше сиятельство пришлите своих полномочных чрез господина генерала Каменского, который ко мне их препроводит.

О конгрессе, а еще менее о перемирии, я не могу и не хочу слышать. Ваше сиятельство знаете нашу последнюю волю: если хотите миру, то пришлите полномочных, чтоб заключить, а не трактовать главнейшие артикулы, о коих уже столь много толковано и было объяснено, и доколе сии главнейшие артикулы не утверждены будут, действия оружия никак не престанут.

Между тем предаю и то уважению [рассмотрению] вашего сиятельства: что легко можно в одно время совершить, того в другое вовсе не удобно сделать, и напоследок самая умеренность, коль бы ни велика была, истощится; однако же, я и по сей час тот же, который желает пощадить пролитие крови неповинной, и ежели ваше сиятельство в таком, как и я, расположении, то сие полезное дело без замедления совершится. Пребуду в прочем с отличным почтением…

17 июля 1774 г.

Государыня всемилостивейшая!

После всеподданнейшего донесения моего от 30 июня, в коем соизволили видеть ваше императорское величество, сколько преуспевало оружие, мне вверенное, в своих действиях наступательных, и что уже способом сим смягчалось упорство Порты и сам верховный визирь принужден наконец искать примирения, как я отказал ему против предложения учредить конгресс и поставить перемирие словами точно сими: «Что о том и слышать не хочу», посланы были от него ко мне в славный стан армии вашего императорского величества уполномоченные: первым Ахмет-эфенди, вторым Ибрагим-рейс-эфенди.

Я, будучи предуведомлен от визиря об отправлении оных, перешел с двумя полками пехотными и пятью эскадронами кавалерии к деревне Кючук-Кайнардже, лежащей на дороге Шумлинской, давая тем наиточнейшее удостоверение, что я сам иду соединиться с корпусом генерала-поручика Каменского, под Шумлою действовавшим.

Вышереченные от стороны Оттоманской Порты уполномоченные прибыли 4 июля в деревню Кючук-Кайнарджу и, узнав о моем движении, нетерпеливо домогались меня увидеть, коих я на завтра, то есть 5 июля, допустил к себе в лагерь, который взял я с упомянутым отрядом войск при деревне выше именованной.

И сколь визирь сам, так и они убеждали меня, что чем скорее приступить к делу, тем паче, я, отговариваясь, по мере обнажения их истинных намерений, моим предприятием, что оное, как сами они меня видят на дороге, не дозволяет мне дня тут мешкать, понудил их в первом разе и со дня в день не изменяя того же виду и моих слов, отдалить все возражения и согласиться с уполномоченным с моей стороны генералом-поручиком князем Репниным заключить без отлагательства вечный мир.

Нужные переговоры, объяснения и сочинение мирного трактата продолжались пять дней. Я был тут во все время неотлучен и, смотря глазами на дела полномочных, вседневно преподавал им способ и путь, ближайший к окончанию, что и свершилось 10 июля подписанием через взаимных полномочных трактата вечного мира между империей Всероссийской и Портой Оттоманской.

В первых моих разговорах с полномочными, когда ими кондиции, от меня предложенные для мира, были приняты, я уведомил тогда же о том визиря, и в ответ получил от него письмо со благопризнанием оных, так равно и по заключении трактата в срочное время, то есть 15-го сего месяца, через полномочных с их стороны предъявлено было утверждение, от самого визиря присланное, что он по обязательству, в трактате изображенному, все артикулы оного трактата приемлет и утверждает по силе полной мочи, данной ему от своего государя так властно, как бы им самим в личном присутствии со мной постановлены были.

Я равногласный сему инструмент во укрепление мирного трактата обменял в тот же день с сими полномочными; принимая от них визирем подписанный трактат и отдавая на их руки взаимный, моей подписью и печатью утвержденный, возгласил я: «Да многолетствуют наши государи и да благоденствуют их подданные!» При сих словах моих началась пушечная стрельба во ознаменование торжественным образом совершившегося обеих империй примирения…

… Я не имел других людей сведущих, кроме одного князя Репнина, практикованного в делах сего рода, ибо тайный советник Обрезков по моему предуведомлению не мог с своею канцелярией поспешить за разливом рек на левом берегу Дуная и прибыл ко мне, как трактат уже был заключен и подписан полномочными.

Пункт мореплавания и при нынешнем трактовании весьма беспокоил полномочных турецких. Я, приметя их подозрение и недоверие, в образе страха и предосуждения, для существенной безопасности самой их империи, о чем они наибольше говорили и на прежних конгрессах, обратился к руководству инструкции, данной послом на конгресс Фокшанский, чтобы в генеральных терминах изобразить сие постановление; и так в артикуле о том не именовано ни число пушек, ниже ограничено вооружение купеческих кораблей; но, предоставив вообще привилегии цветущей коммерции англичан и французов, по всей их точности, нашему кораблеплаванию и торговле на всех водах без изъятия, доставлена тем нам свобода в сооружении таковых нам кораблей, каковы те нации употребляют в Белом[94] и других морях, что самое служит нашему кораблеплаванию и на Черном море, как равно и умолчание в трактате о сооружении флота на сем море дает право неограниченное к построению нам оного…

10 июля 1774 г.

Поспешествующей милостью мы, Екатерина Вторая, императрица и самодержица всероссийская: Московская, Киевская, Владимирская, Новгородская, царица Казанская, царица Астраханская, царица Сибирская, государыня Псковская и великая княгиня Смоленская, княгиня Эстляндская, Лифляндская, Карельская, Тверская, Югорская, Пермская, Вятская, Болгарская и иных государыня и великая княгиня Новагорода Низовские земли, Черниговская, Рязанская, Ростовская, Ярославская, Белоозерская, Удорская, Обдорская, Кондийская и всея северные страны повелительница, и государыня Иверской земли, карталинских и грузинских царей, и Кабардинской земли, черкасских и горских князей и иные наследная государыня и обладательница, объявляем сим, кому о том ведать надлежит, что нынешнего тысяча семьсот семьдесят четвертого года, июля в десятый день, между нашим императорским величеством и его салтановым в-вом, преизрядных салтанов великим и почтеннейшим королем лепотнейшим, Меккским и Мединским и защитителем святого Иерусалима, королем и императором пространнейших провинций поселенных в странах европских и азийских и на Белом и на Черном море светлейшим и державнейшим и величайшим императором, салтаном, сыном салтанов, и королем и сыном королей, салтаном Абдул Гамидом-ханом, сыном салтана Ахмед-хана, по данной с обеих сторон полной власти и мочи, а именно: с нашей стороны сиятельному и благорожденному графу Петру Румянцеву, нашему генерал-фельдмаршалу, малороссийскому генералу-губернатору, Коллегии малороссийской президенту и орденов Св. апостола Андрея, Св. Георгия, Св. Александра Невского и Св. Анны кавалеру; а с его салтанова величества стороны его великому визирю и первенствующему управителю Мусун-заде Мегмет-паше, чрез взаимно назначенных от них обоих полномочных комиссаров учинен и заключен трактат вечного мира, в двадцати восьми пунктах состоящий, который в пятый на десять день того же месяца формально и ринят за благо, признан и утвержден от сих обоих полной властью и мочью снабденных верховных начальников и который от слова до слова гласит как следует:

ПУНКТЫ ВЕЧНОГО ПРИМИРЕНИЯ И ПОКОЯ МЕЖДУ ИМПЕРИЯМИ ВСЕРОССИЙСКОЙ И ПОРТОЙ ОТТОМАНСКОЙ, ЗАКЛЮЧЕННЫЕ В ЛАГЕРЕ ПРИ ДЕРЕВНЕ КЮЧУК-КАЙНАРДЖЕ В ЧЕТЫРЕХ ЧАСАХ ОТ ГОРОДА СИЛИСТРИИ

Во имя Господа Всемогущего!

Обеих воюющих сторон – империи Всероссийской и Порты Оттоманской государи и самодержцы, имея взаимное желание и склонность к прекращению настоящей между обоюдными государствами их продолжающейся войны и к восстановлению мира, чрез уполномочиваемых с обеих сторон поверенных особ действительно определили и уполномочили к соглашению, постановлению, заключению и подписанию мирного трактата между обоюдными высокими империями е. в. императрица Всероссийская – графа Петра Румянцева, генерал-фельдмаршала, предводящего армией, малороссийского генерал-губернатора, Коллегии малороссийской президента и орденов Св. апостола Андрея, Св. Георгия, Св. Александра Невского и Св. Анны кавалера; а его султаново в-во – верховного Блистательной Порты визиря, Мусун-заде Мегмет-пашу.

Посему оба главнокомандующих армиями, генерал-фельдмаршал граф Петр Румянцев и верховный визирь Мусун-заде Мегмет-паша, следуя предположениям их высоких дворов, употребили о том свои попечения, и от верховного визиря со стороны Блистательной Порты присланные 5 июля 1774 г. в стан генерал-фельдмаршала уполномоченные Нишанджи-Ресьми-Ахмет-эфенди и Ибрагим-Мюниб-реис-эфенди с избранным и уполномоченным от упомянутого генерал-фельдмаршала князем Николаем Репниным, генерал-поручиком, орденов Св. Георгия Большого креста, Александра Невского, польского Белого Орла и голштинского Св. Анны кавалером, в присутствии его самого, генерал-фельдмаршала графа Румянцева, согласили, постановили, заключили, предписали и печатями утвердили для вечного мира между империей Всероссийской и Портой Оттоманской нижеследующие артикулы:

Отныне и завсегда пресекаются и уничтожаются всякие неприятельские действия и вражда, между обеими странами происшедшие, и предаются вечному забвению всякие неприятельские действа и противности, оружием или другим подобием с одной или другой стороны предвосприятые, учиненные и произведенные, и никоим образом отмездия [возмездия] оным да не учинится, но вопреки вместо того да содержится вечный, постоянный и ненарушимый мир на сухом пути и на море.

Равномерно ж да сохранится искреннее согласие, ненарушимая вечная дружба и наиприлежнейшее исполнение и сдержание сих артикулов и соединение постановленных между обеими сими высококонтрактующими странами – ее всепресветлейшим императорским в-вом и его султанским в-вом, и их наследниками и потомками, также и между империями, владениями, землями и подданными и обывателями обеих сторон; и так, что впредь с обеих сторон един против другого да не воздвигнет ни тайным, ни явным образом какового-либо неприятельского действия или противности; а вследствие возобновляемой толь искренней дружбы дозволяют обе стороны взаимную амнистию и общее прощение всем тем подданным без всякого отличия, каким бы то образом ни было, которые сделали какое-либо против одной или другой стороны преступление, освобождая на галерах или в темницах находящихся, позволяя возвратиться как изгнанным, так и ссылочным, и обещая после мира возвратить оным все чести [права] и имения, коими они прежде пользовались, не делая и не допуская прочих делать им какие-либо ненаказуемые ругательства, убытки или обиды, под каким бы претекстом то ни было, но чтобы каждый из них мог жить под охранением и покровительством законов и обычаев земли их равным образом с своими соотчичами.

Если по заключении сего трактата и по размене ратификаций некоторые из подданных обеих империй, учиня какое-либо тяжкое преступление, преслушание или измену, захотят укрыться или прибегнуть к одной из двух сторон, таковые ни под каким претекстом не должны быть приняты, ниже охранены, но беспосредственно должны быть возвращены или по крайней мере выгнаны из области той державы, в коей они укрылись, дабы от подобных зловредников не могла причиниться или родиться какая-либо остуда или излишние между двумя империями споры, исключая только тех, кои в Российской империи приняли христианский закон, а в Оттоманской империи приняли закон магометанский.

Равным образом, если некоторые из подданных обеих империй, как христиане, так и магометане, учиня какое-либо преступление или иное что, по какой бы то причине ни было из одной империи прибегут в другую, таковые, когда будут требованы, беспосредственно должны быть возвращены.

Все татарские народы: крымские, буджатские, кубанские, едисанцы, жамбуйлуки и едичкулы, без изъятия, от обеих империй имеют быть признаны вольными и совершенно независимыми от всякой посторонней власти, но пребывающими под самодержавной властью собственного их хана чингисского поколения, всем татарским обществом избранного и возведенного, который да управляет ими по древним их законам и обычаям, не отдавая отчета ни в чем никакой посторонней державе; и для того ни российский двор, ни Оттоманская Порта не имеют вступаться как в избрание и возведение помянутого хана, так и в домашние, политические, гражданские и внутренние их дела ни под каким видом, но признавать и почитать оную татарскую нацию в политическом и гражданском состоянии по примеру других держав, под собственным правлением своим состоящих, ни от кого, кроме единого Бога, не зависящих; в духовных же обрядах, как единоверные с мусульманами, в рассуждении его султанского в-ва, яко верховного калифа магометанского закона, имеют сообразоваться правилам, законом их предписанным, без малейшего предосуждения однако ж утверждаемой для них политической и гражданской вольности.

Российская империя оставит сей татарской нации, кроме крепостей Керчи и Еникале с их уездами и пристанями, которые Российская империя за собой удерживает, все города, крепости, селения, земли и пристани в Крыму и на Кубани, оружием ее приобретенные, землю, лежащую между реками Бердою и Конскими водами и Днепром, также всю землю до польской границы, лежащую между реками Бугом и Днестром, исключая крепость Очаков с ее старым уездом, которая по-прежнему за Блистательной Портой останется, и обещается по постановлении мирного трактата и по размене оного все свои войска вывесть из их владений, а Блистательная Порта взаимно обязывается, равномерно отрешись от всякого права, какое бы оное быть ни могло, на крепости, города, жилища и на все прочее в Крыму, на Кубани и на острове Тамани лежащие, в них гарнизонов и военных людей своих никаких не иметь, уступая оные области таким образом, как российский двор уступает татарам в полное самодержавное и независимое их владение и правление.

Також наиторжественнейшим образом Блистательная Порта обязывается и обещает и впредь в помянутые города, крепости, земли и жилища гарнизонов своих и всяких, какого бы звания ни были, своих людей военных в оные не вводить и там не содержать, ниже во внутри области сей сейменов или других военных людей, какого бы звания ни были, иметь, а оставить всех татар в той же полной вольности и независимости, в каковых Российская империя их оставляет.

С естественным всякой державы правом сходствует делать в собственных землях своих таковые распоряжения, каковые за благопристойные оными найдутся; вследствие чего предоставляется взаимно обеим империям полная и беспредельная вольность строить вновь в областях и границах своих в таковых местах, каковые найдутся удобными, всякого рода крепости, города, жилища, здания и селения, равно как починять или поправлять старые крепости, города, жилища и проч.

По заключении сего блаженного мира и по возобновлении соседственной искренней дружбы российский императорский двор будет всегда при Блистательной Порте иметь второго ранга министра, то есть посланника, или полномочного министра; Блистательная же Порта употребит в рссуждении его характера все то внимание и уважение, которые наблюдаются к министрам отличнейших держав, и во всех публичных функциях помянутый министр должен следовать беспосредственно за цесарским [австрийским] министром, если он в равном с ним характере; когда же другого, то есть большего или меньшего, тогда беспосредственно должен он следовать за голландским послом, а в небытность оного за венецианским.

Если кто-нибудь из находящихся в действительной службе министра Российской империи, во время его при Блистательной Порте пребывания, учиня какую-либо покражу, важное преступление или непристойное наказания заслуживающее дело, для избежания помянутого наказания захочет сделаться турком, таковой хотя и не должен быть отвергнут, однако по учинении ему достойного наказания должно в целости возвратить покраденные вещи, сходственно с объявлением министра; таковые же, которые захотят сделаться магометанами в пьянстве, не должны быть в магометанский закон приняты, разве по прошествии его пьянства и когда память его придет в естественное свое состояние, но и тогда последнее его признание должно сделано быть в присутствии присланного от министра переводчика и нескольких беспристрастных мусульман.

Блистательная Порта обещает твердую защиту христианскому закону и церквам оного, равным образом дозволяет министрам российского императорского двора делать по всем обстоятельствам в пользу как воздвигнутой в Константинополе упомянутой в 14-м артикуле церкви, так и служащим оной разные представления и обещает принимать оные в уважение, яко чинимые доверенной особой соседственной и искренно дружественной державы.

Как духовным, так и светским Российской империи подданным да позволится свободно посещать святой град Иерусалим и другие места, посещения достойные, и от подобных странствующих и путешественников да не будет требовать ни в Иерусалиме, ни в других местах, ниже на пути от кого бы то ни было никакой харач, подать, дань или другие какие налоги; но сверх того да будут они снабжаемы надлежащими пашпортами и указами, которые прочих дружеских держав подданным даются. Во время же пребывания их в Оттоманской империи да не будет учинено им ни малейшей обиды, ниже оскорблений, но да будут они со всей строгостью законов защищаемы.

Переводчики, служащие при российских министрах, в Константинополе находящиеся, какой бы нации они ни были, поелику суть люди в государственных делах упражняющиеся, следственно, и обеим империям служащие, должны быть уважаемы и трактуемы со всякой благосклонностью, в налагаемых же на них от начальников их делах не должны они терпеть.

Если между подписания сих мирных пунктов и получения о том от главнокомандующих взаимными армиями повелений произойдут где-либо каковые действия военные, оные никоторая сторона не примет себе за оскорбление, так как и самые в том успехи и приобретения уничтожаются и оными ни одна сторона пользоваться не должна.

Для выгодностей и пользы обеих империй, имеет быть вольное и беспрепятственное плавание купеческим кораблям, принадлежащим двум контрактующим державам, во всех морях, их земли омывающих; и Блистательная Порта позволяет таковым точно купеческим российским кораблям, каковы другие государства в торгах в ее гаванях и везде употребляют, свободный проход из Черного моря в Белое, а из Белого в Черное, так как и приставать ко всем гаваням и пристаням, на берегах морей и в проездах или каналах, оные моря соединяющих, находящимся.

Позволяет также Блистательная Порта в областях своих подданным Российской империи иметь коммерцию как на сухом пути, так и на водах кораблеплаванием и в реке Дунае, сходственно вышеизображенному в сем артикуле, с такими ж преимуществами и выгодами, каковыми во владениях ее пользуются прочие народы, в наибольшей дружбе с ней пребывающие и коим преимущественно в коммерции Блистательная Порта благоприятствует, как-то французы и англичане; и капитуляции сих двух наций и прочих, якобы слово до слова здесь внесены были, должны служить во всем и для всего правилом, равно как для коммерции, так и для купцов российских, кои, платя с ними равные пошлины, могут привозить и отвозить всякие товары и приставать ко всем пристаням и гаваням как на Черном, так и на других морях лежащим, включительно и константинопольские.

Позволяя вышеписаным образом взаимным подданным коммерцию и кораблеплавание на всех водах без изъятия, позволяют тут же обе империи купцам пребывать в областях своих столько времени, сколько интересы их востребуют, и обещают им ту же безопасность и свободу, каковыми прочие дружеских дворов подданные пользуются.

А дабы во всем наблюдаем был добрый порядок, равным образом Блистательная Порта позволяет иметь пребывание консулам и вице-консулам, которых Российская империя во всех тех местах, где они признаны будут надобными, назначить заблагорассудит, которые будут почитаемы и уважаемы в равенстве с прочими дружеских держав консулами, дозволяет им также иметь при себе переводчиков, называемых баратлы, то есть патентованных, снабдя оных императорскими патентами, и которые равным образом будут пользоваться теми же преимуществами, коими пользуются находящиеся в службе помянутых французской и английской и других наций.

Российская империя дозволяет также подданным Блистательной Порты в областях своих коммерцию как на море, так и на сухом пути – с теми же преимуществами и выгодами, каковыми пользуются народы, в наибольшей дружбе с ней находящиеся, с платежом обыкновенных пошлин. В несчастьях же, могущих случиться судам, имеют обе империи взаимно подавать им все те вспоможения, которые всем прочим дружественным народам в подобных случаях подаются, а нужные вещи будут им доставлены за обыкновенную цену.

Когда российский императорский двор похочет сделать коммерческие трактаты с африканскими, то есть Трипольским, Тунисским и Алжирским кантонами, Блистательная Порта обязывается употребить власть свою и кредит к приведению в совершенство помянутого двора намерения и быть в рассуждении вышереченных кантонов ручательницей в наблюдении ими всех тех кондиций, которые в оных трактатах постановлены быть имеют.

Блистательная Порта обещает употреблять священный титул императрицы Всероссийской во всех актах и публичных грамотах, так как и во всех прочих случаях на турецком языке, то есть:

ТЕМАМЕН РУССИЕЛЕРИН ПАДЫШАХ.

Российскому высочайшему двору, по праву других держав, позволяется, кроме домашней в доме министра церкви, воздвигнуть в части Галата, в улице Бей Оглу называемой, публичную греко-российского исповедания церковь, которая всегда под протекцией оной империи министров остаться имеет и никакому притеснению или оскорблению подвержена не будет.

Таковым образом, как определяются границы двух контрактующих империй, хотя и есть причина полагать, что взаимные подданные не будут иметь более случая к важным между собой распрям и раздорам, со всем тем, на всякий нечаянный случай, для избежания всего того, что бы могло произвесть некоторую остуду или причинить оскорбления, обе империи соглашаются в том, что всякие подобные случаи должны быть рассматриваемы пограничными губернаторами и комендантами или посредством нарочно назначенных для сего комиссаров, которые по пристойном рассмотрении, кому надлежит, имеют отдать настоящую справедливость без малейшей времени отсрочки, с точным договором, что подобные происшествия никогда не могут служить претекстом к самомалейшему раздражению дружбы и доброго согласия, настоящим трактатом восстановленных.

Российская империя возвращает Блистательной Порте всю Бессарабию с городами Аккерманом, Килией, Измаилом и прочими, с слободами, деревнями и всем тем, что оная провинция в себе содержит; равномерно возвращает ей и крепость Бендеры.Возвращает также Российская империя Блистательной Порте оба княжества Воложское и Молдавское со всеми крепостями, городами, слободами, деревнями и всем тем, что в оных находится; а Блистательная Порта приемлет оные на следующих кондициях, с торжественным обещанием свято наблюдать оные:

1. Наблюдать в рассуждении всех жителей сих княжеств, какого бы достоинства, степени, состояния, звания и рода они ни были, без малейшего исключения, полную амнистию и вечное забвение, постановленные в первом сего трактата артикуле, против всех тех, кои действительно преступили или подозреваемы в намерении вредствовать интересам Блистательной Порты, восстановляя оных в прежние их достоинства, чины и владения и возвратя им имения, коими они прежде настоящей войны пользовались.

2. Не препятствовать, каким бы то образом ни было, исповеданию христианского закона совершенно свободному так, как созиданию церквей новых и поправлению старых, как то прежде сего было.

3. Возвратить монастырям и прочим партикулярным людям земли и владения, прежде сего им принадлежащие, и которые потом против всей справедливости были у них отняты, около Браилова, Хотина, Бендер и прочих, и ныне раями[95] называемых.

4. Признавать и почитать духовенство с должным оному чину отличием.

5. Фамилиям, пожелающим оставить свое отечество и в другие места переселиться, позволить свободный выезд со всем их имением; а чтоб оные фамилии могли иметь удобность к распоряжению дел, дается им год времени для сего свободного из отечества переселения, считая со дня размена настоящего трактата.

6. Не требовать или не взыскивать никакой денежной или другой суммы за старые счеты, какого бы существа они ни были.

7. Не требовать от них никакой контрибуции или платежа за все военное время, а за многие их страдания и разорения, в течение сей войны ими претерпенные, и еще впредь на два года, считая со дня размена сего трактата.

8. По истечении помянутого времени обещает наблюдать всякое человеколюбие и великодушие в положении на них подати, состоящей в деньгах, и получать оную посредством присылаемых депутатов всякие два года; при таковом их наложенной на них подати точном платеже никто из пашей, из губернаторов или какая бы то ни была особа не имеет притеснять их или требовать от них какого-либо платежа или других налогов, под каким бы именованием или претекстом то ни было, но дозволить им пользоваться теми ж самыми выгодами, коими пользовались они во время царствования достойной памяти султана Мегмета Четвертого, любезного родителя его султанова в-ва.

9. Позволяет князьям сих двух княжеств, каждому со своей стороны, иметь при Блистательной Порте поверенного в делах из христиан греческого закона, которые будут бдеть о делах, до помянутых княжеств касающихся, и будут Блистательной Портой благосклонно трактованы и в малости их почитаемы, однако ж людьми, народным правом пользующимися, то есть никакому насилию не подверженными.

10. Соглашается также, чтоб по обстоятельствам сих княжеств министры российского императорского двора, при Блистательной Порте находящиеся, могли говорить в пользу сих двух княжеств, и обещает внимать оным с сходственным к дружеским и почтительным державам уважением.

Российская империя возвращает Блистательной Порте все Архипелагские [Греческого архипелага] острова, под ее зависимостью находящиеся, а Блистательная Порта со своей стороны обещает:

1. Наблюдать свято в рассуждении жителей оных островов кондиции, в первом артикуле постановленные, касательно общей амнистии и совершенного забвения всякого рода преступлений, учиненных или подозреваемых быть оными учиненные в предосуждение интересам Блистательной Порты.

2. Что христианский закон не будет подвержен ни малейшему притеснению, так, как и церкви оного, ниже будет препятствовано к перестраиванию или поправлению оных; люди же, в них служащие, равным образом не имеют быть оскорбляемы, ниже притесняемы.

3. Что не будет от них требован платеж никакой подати, ежегодно ими платимой, со времени, как они находятся под зависимостью Российской империи, по причине великого их претерпения в продолжение настоящей войны, впредь на два года, считая со времени возвращения оных островов ей, Блистательной Порте.

4. Фамилиям, пожелающим оставить свое отечество и в другие места переселиться, позволить свободный выезд со всем их имением; а чтоб оные фамилии могли иметь удобность к распоряжению дел их, дается им год времени для сего свободного из отечества переселения, считая со дня размена настоящего трактата.

5. В случае, когда российский флот при самом его отъезде, что имеет учинено быть в три месяца, считая со дня размена настоящего трактата, будет иметь в чем нужду, Блистательная Порта обещает снабдить его всем тем, чем ей возможно будет.

Замок Кинбурн, лежащий на устье реки Днепра, с довольным округом по левому берегу Днепра и с углом, который составляет степи, лежащие между рек Буга и Днепра, остается в полное, вечное и непрекословное владение Российской империи.

Крепости Еникале и Керчь, лежащие в полуострове Крымском, с их пристанями и со всем в них находящимся, тож и с уездами, начиная от Черного моря и следуя древней Керченской границе до урочища Бугак, и от Бугака по прямой линии кверху даже до Азовского моря, остаются в полное, вечное и непрекословное владение Российской империи.

Город Азов с уездом его и с рубежами, показанными в инструментах, учиненных в 1700 г., то есть в 1113-м [по мусульманскому календарю], между губернатором Толстым и агугским губернатором Гассаном-пашой, вечно Российской империи принадлежать имеет.

Обе Кабарды, то есть Большая и Малая, по соседству с татарами большую связь имеют с ханами крымскими, для чего принадлежность их императорскому российскому двору должна предоставлена быть на волю хана крымского, с советом его и с старшинами татарскими.

Обе империи согласились вовсе уничтожить и предать вечному забвению все прежде бывшие между ими трактаты и конвенции, включительно Белградские, с последующими за ним конвенциями, и никогда никакой претензии на оных не основывать, исключая только в 1700 г. между губернатором Толстым и агугским губернатором Гассаном-пашою касательно границ Азовского уезда и учреждения кубанской границы учиненную конвенцию, которая останется непременной, так, как она была и прежде.

В части Грузии и Мингрелии находящиеся крепости Богдадчик, Кутатис и Шегербань, российским оружием завоеванные, будут Россией признаны принадлежащими тем, кому они издревле принадлежали, так что ежели подлинно оные города издревле или с давнего времени были под владением Блистательной Порты, то будут признаны ей принадлежащими; а по размене настоящего трактата в условленное время российские войска выдут из помянутых провинций Грузии и Мингрелии.

Блистательная же Порта с своей стороны обязывается, в сходственность с содержанием первого артикула, дозволить совершенную амнистию всем тем, которые в том краю в течение настоящей войны каким ни есть образом ее оскорбили. Торжественно и навсегда отказывается она требовать дани отроками и отроковицами и всякого рода других податей, обязывается не почитать между ими никого за своих подданных, кроме тех, кои издревле ей принадлежали; все замки и укрепленные места, бывшие у грузинцев и мингрельцев во владении, оставить паки под собственной их стражей и правлением, так как и не притеснять никоим образом веру, монастыри и церкви и не препятствовать поправлению старых, созиданию новых, и да не будут притесняемы какими-либо требованиями от губернатора чилдирского и от прочих начальников и офицеров к лишению их имений.

Но как помянутые народы находятся подданными Блистательной Порты, то Российская империя не имеет совсем впредь в оные вмешиваться, ниже притеснять их.

По подписании и утверждении сих артикулов тотчас все находящиеся войска российские на правой стороне Дуная в Болгарии в обратный путь вступят, и чрез месяц от подписания перейдут на левый берег Дуная; когда же все чрез Дунай переправятся, тогда отдадут турецким войскам замок Гирсов, выступя и из оного места по переходе всех российских войск на левый берег Дуная, потом испражняться [освобождаться] станут в одно время Валахия и Бессарабия, на которое полагается два месяца времени; а по выступлении всех войск из оных провинций оставятся турецким войскам с одной стороны крепости Журжа и потом Браилов, а с другой – город Измаил, крепости Килия, а потом Аккерман, выведя оттоль российские императорские войска вслед за прежними; всего ж времени на испражнение вышеупомянутых провинций полагается три месяца.

Наконец, из Молдавии российские императорские войска выступят потом чрез два месяца и перейдут на левую сторону Днестра; и тако испражнение всех вышепомянутых земель учинится чрез пять месяцев с вышеписаного подписания вечного примирения и покоя между двух контрактирующих империй. А когда все российские войска перейдут на левую сторону Днестра, тогда оставятся войскам турецким крепости Хотин и Бендер, с той, однако ж, кондицией, что если тогда уже отданы будут Российской империи в полное, вечное и непрекословное владение замок Кинбурн с его положенным округом и с степью между Днепра и Буга, как гласит 18-й артикул пунктов вечного примирения и покоя между двумя империями.

Что ж касается до Архипелагских островов, то оные российским императорским флотом и войсками оставлены будут по-прежнему в неоспоримое владение Оттоманской Порте, как только скоро домашние распорядки и учреждения того российского императорского флота позволят, понеже здесь тому точного времени определить не можно. А Блистательная Порта Оттоманская для скорейшего того флота оттоль отплытия всем нужным для него, как уже дружественная держава, обязуется, чем ей возможно будет, снабдить оный.

Доколь российские императорские войска пребудут в отдаваемых Блистательной Порте провинциях, правление и порядок в оных имеют остаться так властно, как в настоящее время суть оные под обладанием их, и Порта на то время и до срока выхода всех войск вступаться в оные не имеет.

Российские войска в сих землях до последнего дня своего выступления получать будут всякие потребные себе вещи и снабдения питательными и прочими припасами, равным образом как и ныне то им доставляется. Не прежде войскам Блистательной Порты вступить в отдаваемые крепости и не прежде оной власть свою внесть и коснуться отдаваемых земель, как об оставлении каждой из оных российскими войсками командир оных уже уведомит определенную к тому начальствующую особу со стороны Порты Оттоманской.

Магазины свои питательные и военные в крепостях, городах и где оные ни есть, российские войска испорожнять могут, как хотят, а оставят только в крепостях, отдаваемых Блистательной Порте, одну турецкую артиллерию, сколько ныне оной находится в них.

Жители всякого рода и звания всех земель, возвращаемых Блистательной Порте, вступившие в службу императорскую российскую и кои токмо пожелают, сверх данного их годового срока в артикулах мирных договоров 16 и 17, могут с своим семейством и с своим имением купно с российскими войсками отойти и переселиться, что им Блистательная Порта, по силе установления в вышеименованных артикулах, и тогда и во весь годовой срок обязывается никоим образом не возбранять.