Семейная кухня (сборник) Трауб Маша
Толстая девочка с не расчесанными после жесткой завивки кудрями называла ее мамой.
– Машенька? – все еще надеясь, что девочка ошиблась, переспросила мама.
– Да, – кивнула я.
– Нет. – Мама покачала головой, как будто пытаясь избавиться от морока.
Тут уже подскочила бабушка и гордо показала на меня:
– Вот!
– Кто это? – спросила мама, тоже показывая на меня рукой.
– Ольга, прекрати поясничать, – обиделась бабушка.
– Ты в кого ее превратила? – сдвинула брови мама.
Они разговаривали, показывая на меня, как будто я была неживым предметом, например клумбой, которая была разбита перед зданием вокзала.
– В нормального ребенка я ее превратила! – закричала бабушка.
– Это нормальный ребенок? – Мама опять ткнула в меня пальцем.
– Да! – решительно ответила бабушка и тоже ткнула пальцем в область моего живота, на котором туго был натянут сарафан.
– Господи, какой кошмар… – Мама сказала это так, что я почувствовала себя самой страшной девочкой в мире и заплакала от горя.
– На себя посмотри, – огрызнулась бабушка. – Пойдем, Манечка, не слушай эту… падшую женщину… А ты иди подальше, не позорь нас, – сказала она маме.
Так мы и дошли до дома: бабушка с гордо вскинутой головой и горящим взором, я – ревущая белугой, и в двух метрах за нами мама, с чемоданом, сигаретой в зубах, матерящаяся, как последний грузчик.
Дело в том, что бабушка отказалась садиться с мамой в машину, и нам пришлось идти пешком через всю деревню. Видимо, бабушка решила, что пройти по улице будет меньшим позором, чем сесть с мамой на одно сиденье.
Знакомые, которые попадались через каждые пять шагов – да вся деревня знала бабушку, меня и маму, – кричали кто со двора, кто от водопроводной колонки:
– Мария! – Меня назвали в честь бабушки. – Твоя дочь, что ли, приехала?
– Нет! – кричала, не поворачивая головы бабушка. – Это ее знакомая из Москвы, погостить.
– Здравствуй, Ольга! – кричали соседи моей маме. – Ты юбку забыла надеть?! И кофту тоже?! – Соседки заходились хохотом. – Ты в зеркало на себя смотрела, когда из дома выходила?
Мы шли дальше.
В зеркало перед выходом из дома надо смотреть. Это я точно знаю. Мой сын повторяет мою судьбу. Бедный ребенок. Он даже не представляет, насколько я его понимаю. А история была такая.
Сын оканчивал начальную школу. Детям собрались устроить настоящий выпускной. Наш родительский комитет решил гулять на теплоходе.
За неделю до этого мероприятия я уже плавала на теплоходе. Нарядилась я тогда, как на яхту – каблуки, дизайнерский комбинезон, легкая куртка. Муж смотрел на меня с жалостью, но молчал.
– Может, ты все-таки свитерок возьмешь? – сказал наконец он. – Обещали шквалистый ветер и дождь.
– Тогда я уйду с палубы.
Светило солнце, и я звонко цокола каблуками по пристани. Там, на теплоходике, уже собрались гости – в спортивных штанах, кроссовках, джинсах и теплых куртках.
– Почему ты меня не предупредил? – зашипела я на мужа. – Я опять буду как дура.
На палубе красиво я просидела недолго – как и предсказывал муж, начался шквалистый ветер.
От выпитого коньяка и недостатка еды меня штормило почти так же, как и теплоходик. Я куталась в чужой платок и пыталась согреться в чужом свитере. Но даже не это было самое страшное. Дизайнерский комбинезон не расстегивался на талии, а снимался целиком весь – красиво падал на пол одним движением. На суше, в комнате, это выглядело очень эффектно. В грязном туалете теплоходика с незакрывающейся дверью и очередью перед ней – не очень. Хорошо, что меня никто не видел. Я стояла голая, держа комбинезон руками, чтобы он не свалился в лужу мочи, плескавшейся на полу. Женщины за дверью громко спрашивали, что я там делаю. Они же не могли предположить, что мне нужно сначала раздеться донага, а потом одеться. Мои свеженакрученные кудри на ветру разметались, встали дыбом, лезли в рот, и я все время отплевывалась, как кошка, наевшаяся собственной шерсти.
На стоянке – живописной лужайке, – пока пьяные мужчины играли в футбол, а пьяные женщины «болели», я месила свежую травку и сбивала каблуками чернозем. Злая была к тому времени как собака, потому что коньяк кончился, а я протрезвела от холода. Комбинезон все-таки свалился на пол в туалете, и я пахла грязной сантехникой.
Когда мы приплыли на пристань, я вывалилась на берег, мутная и дурная от голода, коньяка и качки. Еле добралась до дома, где первым делом съела бутерброд с колбасой, которым меня благополучно и вырвало.
И вот мне говорят, что дети тоже плывут на теплоходе. Я хмыкнула и, как умная, опытная женщина, нацепила джинсы поплоше, свитер и теплую куртку. Сына я одела соответствующе – в «дачную» униформу. До этого я успела съездить на рынок, в магазин, притащить картошки, сварить суп и поговорить по телефону – мама из родительского комитета просила подъехать к школе и забрать еще парочку детей, которых не могли отвезти к пристани родители.
Я приехала к школе, утрамбовала детей в машину, довезла до пристани и отошла в сторонку. Наш теплоход сверкал белизной и снаружи, и внутри. Детей ждали столы со скрипящими скатертями и отутюженные официанты. Девочки из нашего класса все как одна были в вечерних платьях, на каблуках, со струящимися по плечам локонами, мальчики – в костюмах. Родительницы сверкали шелковыми декольте и педикюром в открытых дизайнерских туфлях.
Я отошла за здание кассы позвонить и заодно пережить несоответствие дресс-коду. Из-за здания вдруг выглянули две девочки и стали шушукаться, показывая на меня пальцем. Потом они скрылись и вернулись с третьей. Опять пошушукались и привели уже целую компанию. Девочки переглядывались, кивали на меня и отворачивались, когда я смотрела в их сторону. На секунду, нет, на долю секунды, я подумала, что вот она – слава. Меня узнали! Я стала знаменитостью, и на меня показывают пальцем! Ведь я писательница и мои фотографии есть на обложках книг. Через секунду я вернула себе разум и схватилась за пудреницу. Лицо было на месте. Я пощупала ширинку, потому что у меня сын и я привыкла проверять ширинку на его брюках. И наконец, посмотрела на свои ноги. Я стояла в разных туфлях – синей на правой ноге и коричневой на левой. Самое удивительное, что если бы не девочки, то я бы этого даже не заметила.
– Как дела? – позвонила мне приятельница.
– Приперлась к сыну на выпускной в разных туфлях, – ответила я.
– Вот поэтому я никогда не покупаю туфли с одинаковыми каблуками, чтобы чувствовать разницу, – заявила подруга.
– Мама, я в разных туфлях! – пожаловалась я матери.
– Ну и что? – не удивилась она. – Я на работу в тапочках уходила, а недавно вышла из поликлиники в бахилах и полдня так проходила.
Надо сказать, Вася повел себя как и его отец. Он не шарахался от меня в сторону и не делал вид, что со мной незнаком. Он смотрел так нежно, так жалостливо, что я чуть не плакала. Зато я сразу забыла про свой свитер и драные джинсы. По сравнению с разными туфлями это была ерунда.
Дети повеселились и приплыли назад, где на причале их ждали родители.
– Ну как? – спросила мама одну девочку.
– Здорово! Представляешь, там одна женщина была в разных туфлях! – сказала девочка.
То есть по сравнению с аниматорами, играми и танцами я осталась в памяти ребенка самым ярким впечатлением.
Выпускной действительно удался. Я стояла на стреме и караулила учительницу, которая курила, прячась от детей. Как только они подходили к двери, ведущей на палубу, я их отгоняла гневными выкриками «Кыш отсюда!» и изображала пинок сначала коричневой, а потом синей туфлей. Затем мальчик Леша, с первого класса влюбленный в девочку Лизу, изображал на корме корабля сцену из «Титаника», и все мамы дружно начали всхлипывать и завидовать Лизе. И почему-то никто в тот момент не закричал: «Слезьте немедленно!»
На самом деле все было и вправду замечательно. Уже дома я сняла наконец разные туфли и пошла мыть руки. И только там, в ванной, увидела, что у меня накрашен только один глаз.
На самом деле круче меня оказалась только шестилетняя девочка Маша – дочка моей подруги. Она поступила в первый класс и поехала отмечать поступление на пикник.
Пикник не заладился сразу же. Детей не могли перевести через дорогу, потому что Маша отказывалась становиться в пару и давать руку мальчику. А когда ее ручонку все-таки впихнули в потную ладонь будущего одноклассника, Маша его укусила. Первую учительницу она облила соком и посадила на нее муравьев, а еще одну девочку, которая что-то Машуне не то сказала, отмутузила, как Валуев грушу.
– Маму в понедельник к директору! – закричала будущая первая учительница.
Так что Машуня установила своеобразный рекорд по вызову родителей в школу – еще до начала учебного года.
Вот я и думаю: что произойдет, когда мой сын будет праздновать следующий выпускной?
Курам на смех
Так вот, про мою встречу с мамой. Когда мы пришли домой и бабушка с облегчением закрыла калитку, мама сразу же пошла в маленькую пристройку, считавшуюся зимней кухней, где у бабушки в огромной бутыли с натянутой резиновой перчаткой на горлышке бродило домашнее вино. На полочке в ковшике всегда стояла очередная «проба». Мама схватила ковшик и жадными глотками выпила половину.
– Кислятина, – прокомментировала она, размышляя, допивать ковшик или нет. После секундного замешательства допила и, уже улыбаясь, вышла во двор.
Я сидела на лавочке, болтала ногами и уписывала огромный бутерброд – здоровенную горбушку хлеба-кирпича, намазанную толстенным слоем масла и сверху посыпанную песком, то есть сахаром.
– Что ты делаешь? – подскочила ко мне мама.
От неожиданности я поперхнулась и закашлялась.
Казалось бы: ну поперхнулась, ну закашлялась. Только не в моем случае. Я могу поперхнуться глотком воды и, если кто-нибудь вовремя не хлопнет мне по спине, умру от удушья. Попавшая не в то горло пища грозит мне верной смертью. Видимо, это у меня началось с того момента, когда мама меня напугала. В общем, я продолжала заходиться кашлем и уже начала синеть, а мама, вместо того чтобы спасать дочь, вырывала из моих рук кусок хлеба. С куском я бы не рассталась ни за что на свете – за такой бутерброд можно было и жизнь отдать, так что я хоть и лежала на земле, издавая хрипы, но бутерброд держала крепко. На нашу возню из дома выскочила бабушка, быстро оценила обстановку, долбанула меня по спине и разомкнула нашу с мамой хватку за бутерброд.
– Пять минут назад приехала и уже тут устроила! – разоралась она на маму. – Ты, кстати, надолго?
– Ей же нельзя столько масла! – заорала в ответ мама. – Куда ты ей такой кусок дала? У нее уже лицо как блин! Когда надо, тогда и уеду!
– У меня не блин! – заорала я в свою очередь.
– Иди, Манечка, покушай во дворе, не слушай свою мать-фашистку, – ласково сказала мне бабушка.
– Немедленно отдай мне хлеб, – строго потребовала мама.
В Москве бы я, конечно, послушалась маму, но здесь, на бабушкиной территории, я была свободна, поэтому со всех ног кинулась за калитку.
Я побежала к своей подружке-соседке Фатимке и на всем скаку врезалась в ее маму, тетю Розу.
– За тобой немцы гнались? – спросила тетя Роза.
Тут я должна прояснить ситуацию, почему она сказала именно «немцы гнались». Бабушки в нашем селе были «военными». Моя прошла всю войну. Мама тети Розы, Фатимкина бабушка, работала в госпитале и была убита, когда в санитарный поезд попала бомба. Даже Варжетхан лично убила немца топором для мяса, чем очень гордилась. Наши мамы были послевоенным поколением, так что воспоминания о войне были живы, и мы, дети, яростно ненавидели немцев и готовили бабушкам на Девятое мая номер самодеятельности, подвывая: «Мне кажется порою, что солдаты… превратились в белых журавлей». Бабушки плакали, и мы тоже.
– За тобой немцы гнались? – спросила тетя Роза.
– Нет, мать-фашистка, – ответила я.
– Иди пирог ешь, – пригласила тетя Роза. – И куру я сварила.
На кухне я быстро поменялась с Фатимкой бутербродом на курицу.
Это еще одно блюдо моего детства, за которое я готова отдать жизнь: курица, сваренная целиком в соленом бульоне. Ничего вкуснее в мире нет. А если взять кусок пирога, кусок курицы, посыпать солью огурчик и положить сверху перо зеленого лука. А-а-а-а! Слюни текут.
Я поужинала, рассказала Фатимке, как крутила на бигуди волосы, она мне обзавидовалась, и только к вечеру я вернулась домой.
Вечер прошел мирно, поскольку я почти сразу легла спать.
Утром мама встала, когда я уже сидела на кухне и ела привычный завтрак – яичница из трех яиц, пышки и кружка какао.
Мама застыла на пороге кухни и смотрела на меня, выпучив глаза.
– Ну вы, б…, даете, – проговорила она наконец.
– Уйди, по-хорошему прошу, – сказала ей бабушка, – а то я за себя не отвечаю. Ты же знаешь, что я контуженая. Дай ребенку поесть нормально, а то…
Мама звонко хлопнула дверью и пошла в сторону кухоньки, где стояла бутыль с домашним вином.
После завтрака я побежала играть с Фатимкой и домой вернулась к обеду.
Дома был кошмар. Бабушка дико хохотала, хватаясь за живот, а мама лежала на диване, свесив голову над тазиком, в котором я обычно мыла ноги.
Мама ругалась матом, когда могла поднять голову над тазиком, и свешивалась обратно. Бабушка уже даже не смеялась, а охала и стонала.
Оказалось, что мама пошла на кухню, где привычно хлебнула из ковшика «пробу» вина. Только в ковшике на полочке оказалось не вино, а разведенная марганцовка для кур и цыплят. Мама уже выхлебала половину ковшика, когда поняла, что пьет не вино. Теперь она умирала над тазиком, а бабушка хохотала.
– Ты это специально? Да? – спрашивала мама, постанывая.
– Ой, курам на смех, – рыдала от смеха бабушка. – А нечего вино с утра хлестать.
Во дворе собирались бабушкины подруги – тетя Роза и Варжетхан. Они рассматривали висевшее на веревке постиранное мамино платье – то, которое «голое», – и ее же кружевные трусы.
– И что, там у них все так ходят? – спрашивала тетя Роза у Варжетхан.
– Откуда я знаю? – пожимала плечами Варжетхан. – Ты же видела, до чего она дочь довела. – Каким-то образом вызывающая длина маминого платья была напрямую связана у них с моей худобой.
– А зачем она марганцовку выпила? – не унималась тетя Роза.
– Может, они в Москве так худеют, чтобы в таких платьях ходить, – авторитетно предположила Варжетхан.
Тетя Роза покачала головой.
– А мама сказала, что у меня лицо как блин, – пожаловалась я им. – Только я не знаю, хорошо это или плохо.
Соседки задумались.
– А что такое – «какблин»? – спросила тетя Роза.
– Это как лепешка, только яйца надо добавлять и молоко, – блеснула кулинарными познаниями Варжетхан.
– Молоко пить надо, зачем его в тесто? – удивилась тетя Роза. – Если как лепешка, то это хорошо, – успокоила она меня. – Значит, красивая.
– А маме не понравилось, – пробубнила я.
– Конечно, кому понравится такая лепешка? – охотно отозвалась тетя Роза.
После марганцовки мама еще целый день ходила тихая, в старом бабушкином халате и приветливо мне улыбалась.
– Бабушка, мама заболела? – спросила я испуганно. – Почему она улыбается?
Бабушка тут же начинала хохотать, от восторга хлопая себя по ляжкам.
Кстати, такая зимняя кухня или какой-нибудь закуток, где бродило вино, самогон или пиво, были в каждом доме. Нам, детям, по праздникам разрешали выпить пива – сладкого и вкусного. Мужчины пили вино, а моя бабушка и Варжетхан всегда пили араку.
Мама немного отошла от марганцовки и зашла к тете Розе на кофе.
– Оля! – вышла тетя Роза из кухни, слегка пошатываясь. – Тебя мне Бог послал.
– В каком смысле? – строго поинтересовалась мама, потому что ее Бог никогда на хорошее дело не посылал.
– Слушай, ты еще сколько здесь будешь? – спросила тетя Роза и икнула.
– Неделю, а что?
– Неделю! Целую неделю! Пойдем! – обрадовалась тетя Роза и потащила маму за руку на кухню.
– Вот! Я Ольгу привела! – объявила она своему свекру, Фатимкиному дедушке деду Марату, который сидел на низкой табуретке и, не мигая, смотрел на огромную бутыль с мутной жидкостью. – Понимаешь, – начала она объяснять маме, – он самогон гонит, а меня заставляет пробовать. А я больше не могу все время пьяная ходить. Из рук все валится и спать хочу. А у меня стирка, огород и вообще. Муж приходит, а я сонная. Он недоволен. Давай ты будешь вместо меня? – Тетя Роза, не дождавшись ответа, выскользнула из кухни и поплотнее прикрыла дверь.
– Только не вино! – предупредила мама. – У меня послевкусие осталось.
– На, – сказал дед Марат, – пей.
– Так много? – удивилась мама, разглядывая полстакана самогона.
– Пей, – повторил дед Марат.
Мама выпила.
– Ой… сколько там градусов-то? – Она еле дышала.
– Семьдесят, восемьдесят, туда-сюда, – ответил дед. – Ну, как?
– Арака как арака, – пожала плечами мама, чем нанесла деду Марату самое большое оскорбление из всех оскорблений. Потому что дед Марат был непревзойденным самогонщиком и слава о его араке доходила до других деревень.
– На, пей еще, – налил он из другой бутыли.
Мама выпила.
– Вырви глаз, – прокомментировала она.
– Сахару добавить? – спросил сам себя дед Марат.
– Я пойду? – Мама едва держалась на ногах.
– Вечером придешь.
Мама доковыляла до нашего дома и свалилась на кровать.
– Ты где была-то? – спросила бабушка.
– Кофе у Розы пила, – ответила мама.
– Да от тебя кофеем на весь дом несет, алкоголичка.
Мама проспала беспробудным сном три часа и проснулась бодрая и веселая. Голова не болела.
– Пойду в ваше сельпо за хлебом, что ли, схожу, – объявила она бабушке и вышла на улицу.
– Ты одеться забыла! – крикнула ей вслед бабушка.
Мама вышла за ворота в шортах.
До сельпо она шла с гордо поднятой головой, а за ней бежали дети. Как только мама поворачивалась, все прятались по кустам. Из-за ворот выглядывали соседки и обсуждали мамины шорты. Мама купила буханку горячего хлеба и шла назад, отрывая куски и жуя на ходу. Народ уже вышел на улицу и провожал маму взглядами.
– Ольга! – крикнула ей тетя Роза, когда мама проходила мимо их дома. – Тебя дед Марат зовет.
– Иду! – обрадовалась мама.
Домой она вернулась поздно и не сама – тетя Роза ее еле доволокла.
– Все, пить я больше не буду. Никогда. Ни капли, – клялась по дороге мама.
– Алкоголичка! – ругалась бабушка. – Ребенка бы постыдилась!
– Это я виновата, – причитала тетя Роза, – что теперь делать? А давай мы ее к моему брату отправим? Там коза у них, молоко, воздух. Никого нет вокруг. Три дома на горе.
– Не знаю, не знаю.
– Дед Марат от нее так просто не отстанет, – горевала тетя Роза. – Он говорит, что только с Ольгой и поговорить можно. Он пока не наговорится, не выпустит ее.
В тот же вечер маму одели в платье тети Розы, дали с собой бабушкин халат, тапочки и косынку и на редакционном «уазике», которым управлял тоже не очень трезвый шофер Эдик, отправили «лечиться» к брату тети Розы в богом забытый аул.
– Отвез, сдал на руки, – отчитался перед бабушкой Эдик, когда вернулся.
– Ладно, через три дня поедешь заберешь.
Через три дня поутру Эдик, совершенно трезвый, поехал забирать мою маму. Вернулся он быстро – глаза выпученные, бледный.
– Ты чего? – удивилась бабушка.
– Ольга пропала, – сказал он.
– Как пропала? – ахнула бабушка.
– Так. Я… тогда… это… не туда ее отвез.
– Что ты такое говоришь?
Выяснилось, что в тот вечер пьяный Эдик отвез пьяную маму в какое-то село и сдал на руки мужчине, но не брату тети Розы. А как называлось село и кто был тот мужчина, он не помнил. Сейчас, когда он приехал к брату тети Розы, выяснилось, что тот слыхом не слыхивал ни о какой Ольге из Москвы. И где искать маму, тоже было непонятно, потому что Эдик мог свернуть куда угодно.
Тетя Роза плакала на кухне. Дед Марат пил самогон из той бутыли, которую как раз дегустировала моя мама в последний день.
– Так, спокойно, надо подумать. Ольга чокнутая, конечно, но не безмозглая. Если что – она бы домой добралась, – говорила бабушка, сама себе не веря.
– Ей даже переодеться не во что, – плакала тетя Роза. – А вдруг ее украли?
– Ольгу? – удивилась бабушка. – Кто Ольгу в здравом рассудке украдет?
– Значит, ненормальный какой-нибудь, – всхлипнула тетя Роза.
– Ты же помнишь, как ее крали? И чем это закончилось? – вздохнула бабушка.
Маму действительно крали в невесты дважды. В первый раз она подняла в машине такой крик, так ругалась матом и так засандалила хуком справа жениху, что тот лично вернул ее домой, сказав, что это не девушка, а наказание господне.
А второй раз она чуть не отстрелила жениху гениталии из ружья, висевшего на стене в комнате.
Так что в нашем селе и в окрестностях, куда, конечно же, дошел слух о строптивой невесте, который передавался как народное сказание из уст в уста от старшего поколения младшему, больше ни у кого не было никакого желания брать мою маму в жены. Более того, мамино имя стало нарицательным. Женщины говорили своим дочерям, если те плохо себя вели: «А то будешь как Ольга». Девочки пугались и все делали по хозяйству. А потом мама уехала в Москву, откуда приезжала или голая, или в шортах, или с завивкой.
Тетя Роза, которая дружила с мамой и даже немного завидовала ее смелости и подвигам, задумалась.
– Да, ее не украли. Тогда где она? Как ее искать? Может, дать объявление в газету?
– Пока газета в аул дойдет, месяц пройдет. Кто их там читает? Разве что печку растопят, – хмыкнула бабушка, для которой это был больной вопрос – как увеличить число читателей и подписчиков, а значит, обеспечить образование и просвещение народных масс за счет отдаленных сел и аулов.
– Тогда надо, чтобы Эдик вспомнил, куда он ее отвез, – сказала тетя Роза.
– И как?
– Пусть едет по дороге к моему брату и вспоминает на местности. Я в кино видела, так с преступниками делают на месте преступления.
– Хорошая идея, – согласилась бабушка.
Женщины запихнули Эдика за руль, сами сели сзади и поехали.
– Вспоминай, куда ты свернул? На эту дорогу? – показывала тетя Роза на почти невидимую тропинку.
– Нет, здесь я бы точно не проехал, – отвечал Эдик и ехал дальше.
Они еще раз доехали до брата тети Розы, вместе с ним съездили еще в два поселения, о которых только брат тети Розы и знал, но маму там не нашли.
Вернулись они к вечеру.
– Новостей не было? – спросила тетя Роза у мужа.
Новостей от мамы не было.
На следующий день Эдик колесил по горам уже один, но вернулся ни с чем, точнее, ни с кем.
– Надо его напоить, – предложила тетя Роза.
– В смысле? – не поняла бабушка.
– Ну, тогда же он был пьяный. Надо его опять напоить, и пусть пьяный едет, – заявила тетя Роза. Она чувствовала свою вину и предлагала планы по розыску.
– Не ожидала от тебя такого, – удивилась бабушка, но дала добро.
Дед Марат налил Эдику араки, проследил, чтобы тот ее выпил, и сдал шофера на руки женщинам.
– Ты не поедешь, – сказал муж тети Розы дядя Аслан. – Я не разрешаю. Не хватало мне еще тебя потерять.
– Что ты такое говоришь? – воскликнула тетя Роза. – А вдруг с Ольгой что-то случилось?
– Это с теми, у кого она находится, что-то случилось, – отрезал дядя Аслан.
Тетя Роза хотела ответить мужу, но сдержалась, и правильно сделала.
– Я сам поеду, – заявил дядя Аслан.
Сразу скажу, что Эдик с дядей Асланом вернулись через двое суток, когда бабушка уже обзвонила все больницы, включая городские, все отделения милиции, а тетя Роза плакала не переставая. Маму они нашли и вернули, так что все закончилось благополучно.
Эдик действительно в тот вечер свернул на другую дорогу. Как он там проехал, сам не понял. Собственно, дорогу эту заметил дядя Аслан – кусты были странно примяты.
– Это я колесо менял, – объяснил Эдик, разглядывая заросли.
По следам от шин они доехали до небольшой деревеньки, даже не деревеньки, а нескольких покосившихся домов. Из одного вышла женщина в длинном платье и платке на голове и выплеснула воду из таза.
– Здравствуйте! – крикнул по-осетински Эдик. – Мы тут одну женщину ищем!
Та не ответила и зашла в дом.
– Слушай, мне кажется, я с ума сошел, – сказал дядя Аслан. – На этой женщине платье моей Розы и платок тоже ее.
– Ну и что? – не удивился Эдик.
– Пойдем, – решил дядя Аслан.
Они постучались, дверь открыл пожилой мужчина.
– Здравствуйте, уважаемый, – поздоровался дядя Аслан, – мы из соседнего села. Там женщина пропала. Ищем ее.
Мужчина жестом пригласил войти.
Незнакомка в платье тети Розы суетилась на маленькой кухоньке.
– Ольга, это за тобой, – сказал хозяин.
Читать бесплатно другие книги:
