Последняя королева Гортнер Кристофер

– И все же никак не могу избавиться от ощущения, что он меня бросил. – Я поднесла руку к горлу, и голос мой стал жестче. – Не сомневаюсь, что Сиснерос вполне способен вести двойную игру, но почему он не выступает против моего мужа, если служит моему отцу? Все-таки он главный прелат Кастилии.

– Как он сам говорит, его величество ваш отец просил его ни при каких обстоятельствах не раскрывать их планы, если только вашей жизни не будет угрожать непосредственная опасность.

– Какие планы? – Я уставилась на него.

– Он передал только пожелание его величества, чтобы ваш муж открыто заявил свои претензии на трон.

– Открыто? – Я невольно повысила голос. Немного помолчав, глубоко вздохнула. – Зачем?

– Не знаю. Но ничего не бойтесь. Что бы ни замышлял Сиснерос, будь он хоть самим Люцифером, мы помешаем вашему мужу. Клянусь честью.

В тот день, когда должны были собраться кортесы, адмирал пришел ко мне перед рассветом:

– Они ничего не подозревают. Ждут противодействия от меня, а не от вас. За дверью мой телохранитель Кардоса, он вас проводит. – Адмирал наклонился к моей руке. – Мне нужно идти, чтобы занять свое место в кортесах.

– Сеньор… – тихо сказала я. Помедлив, он поднял на меня свои прекрасные грустные глаза. – Благодарю вас от всей души. Если бы не вы, не знаю, где бы я сейчас была.

От внезапной улыбки заиграли морщинки в уголках его глаз. Блеснули крепкие белые зубы, подчеркивая гордые очертания скул.

– Вы моя королева. И мне ничего не нужно, кроме как служить вам.

Его губы коснулись моей руки, жесткая борода слегка оцарапала кожу.

– Буду вас ждать, – прошептал он столь тихо, что я едва его расслышала.

Затем он повернулся и вышел, словно не в силах вынести возникшего между нами ощущения близости.

Я встала и подошла к окну.

Далеко внизу между иссушенных солнцем берегов текла вдоль городских стен река Дуэро. Всего десять лет назад я стояла на том же самом месте, ожидая адмирала, который должен был сопровождать меня на церемонию обручения. Теперь я ждала снова – на этот раз готовясь объявить открытую войну человеку, за которого тогда вышла замуж.

Королева не оглядывается. Я должна была сражаться до самого конца.

Раздался стук. Разгладив складки накрахмаленного нового платья и поправив вставку на талии, я подошла к двери. Под моей ногой скрипнула половица, под которой я спрятала взятые в доме цыганки травы. Тогда, в момент отчаяния, мне даже пришла мысль покончить с собой, если Филиппу удастся навсегда посадить меня под замок.

На пороге стоял телохранитель адмирала, Кардоса, дородный кастилец с руками толщиной с говяжьи окорока.

– Вы готовы, ваше высочество?

– Всю жизнь ждала этого мгновения, – улыбнулась я.

Он повел меня по узкому коридору, соединявшему casa real с алькасаром, а затем наверх по винтовой лестнице в пустую комнату. Подведя меня к ширме из дерева и перламутра, он открыл в ней заслонку в форме звезды. Заглянув в глазок, я увидела, что ширма выходит в зал кортесов, где собрались на скамьях поверенные.

Председатель кортесов трижды ударил жезлом. Наступила тишина. Я разглядела дона Мануэля, который стоял рядом с возвышением и зачитывал заявление Филиппа. Среди поверенных поднялся ропот. Затем, комкая в руках юбку, я увидела, как поднялся со своего места одетый в фиолетовый шелк Филипп. Голос его эхом отдался от стен:

– Благородные доны, я отдал бы все свое состояние ради того, чтобы не возлагать на вас столь печальное бремя. Но, как ни прискорбно, моя жена донья Хуана, инфанта и наследница этого королевства, стала жертвой той же болезни, что поразила ее бабку со стороны матери. С каждым днем ей все хуже, и, как бы мы ее ни любили, вряд ли она сможет выздороветь. В таком состоянии она не способна нести на своих плечах бремя власти. Нам следует отправить ее в безопасное место, где ее не побеспокоят недоброжелатели. Обращаюсь к вам с просьбой решить этот страшный вопрос и возвести меня на престол, чтобы я, как король, смог получить права на казну Кастилии и уберечь всех нас от опасной неопределенности, вызванной слабоумием моей жены.

Я развернулась кругом, но Кардоса мягко удержал меня. Глаза его блеснули.

– Прошу вас, ваше высочество. Ваше время еще придет.

В зале поднялся адмирал, словно облаченная в бархат мраморная статуя:

– Во имя всех святых, никогда еще такого не слышал! Где ее высочество? Почему она не может защититься от подобных заявлений? Удостоит ли она нас сегодня своим присутствием? – Он повернулся к поверенным, которые уставились на него, словно на ангела мщения. – Я встречался с ее высочеством, – продолжал он, – долго с ней разговаривал и собственными глазами видел ее так называемую болезнь. Могу со всей уверенностью утверждать, что она столь же здорова, как и любой из нас. Меня не устраивает тот фарс, который нам сегодня предлагают.

– Сочувствуем вам, сеньор, – протянул Филипп, скрывая ярость под маской внешнего безразличия. – Но факт остается фактом – именно эти кортесы два года назад пожаловали мне титул принца-консорта. В данных же обстоятельствах я лишь прошу признать меня правящим королем. Вам вовсе не придется поступать против совести.

– С вашего позволения, – возразил адмирал, – все, что сейчас происходит, – против моей совести. Наша покойная королева Изабелла оставила королевство своей дочери, и никто, кроме доньи Хуаны, не вправе даровать его другому. Я выступаю против вашего требования, против лишения права на престол нашего монарха королевы Хуаны Кастильской!

Мне захотелось зааплодировать. Кортесы взорвались. Послышался нестройный шум голосов, удары кулаками по столам. На пол полетели сорванные с головы шляпы. Адмирал бесстрастно созерцал результат своего мятежа.

– Пора, – прошептал Кардоса.

Я расправила плечи, слыша, как председатель призывает к тишине, и Кардоса провел меня к маленькой дверце и далее на узкую лестницу. Пока я спускалась, председатель произнес:

– Мы, члены кортесов, выслушали обращения его высочества эрцгерцога и сеньора адмирала. Наша прошлая присяга его высочеству как принцу-консорту остается в силе, но… – он повысил голос, заглушая вновь раздавшиеся крики, – мы должны также следовать положению, по которому ее высочество инфанта является нашей законной королевой. В связи с этим просим пригласить ее сюда, чтобы ответить на данные заявления, и…

Закончить он не успел.

– Она уже здесь, господа! – рявкнул адмирал.

Я в одиночестве вошла в зал.

Наступила столь глубокая тишина, что были слышны даже крики играющих за окнами детей. Повернувшись навстречу множеству неотрывно смотревших на меня лиц, я высоко подняла голову и встретила полный ужаса взгляд Филиппа.

– Сеньоры, – объявила я, вкладывая в голос всю силу, чтобы он достиг самых задних рядов, – вы признаете меня законной дочерью и наследницей Изабеллы, нашей покойной королевы?

– Да, – запинаясь, пробормотал председатель. – Конечно, ваше высочество.

Я чуть выше приподняла голову: Филипп начал вставать с трона, вцепившись в позолоченные подлокотники с такой силой, что они могли растрескаться в щепки.

– В таком случае, раз вы меня признаете, я отвечу на любые ваши вопросы.

Председатель повернулся, чтобы посоветоваться с сидевшими рядом поверенными. Послышалось раздраженное бормотание, кто-то яростно покачал головой. Наконец председатель вновь обратил ко мне серьезный взгляд:

– Пока что у нас к вам только один вопрос, ваше высочество.

– Adelante,[36] сеньор.

– Ваше высочество, вы желаете править Кастилией как суверенный монарх?

Я помедлила. Поверенные, дон Мануэль и Филипп застыли словно изваяния. Наконец я произнесла слова, о которых молилась в надежде, что однажды этот миг наступит:

– Да, желаю.

В зале послышался удивленный шум. Филипп вскочил с места:

– Бога ради, я не стану сидеть и ждать, пока эта сумасшедшая лишит меня моих прав!

Сиснерос поднял брови.

– Ваше высочество, – сказал председатель, – прошу вас сесть и с уважением отнестись к процедурам, установленным задолго до вашего рождения.

Лицо Филиппа исказила злобная гримаса. Втянув голову в плечи, он вновь медленно опустился на подушки, будто на тлеющие угли. Председатель наклонил голову:

– Спасибо, ваше высочество. – Он повернулся ко мне. – У вас есть к нам еще просьбы, ваше высочество?

– Да, сеньор, – кивнула я. – Поскольку вы признаете меня своей законной королевой, повелеваю вам отправиться в Толедо, где меня коронуют в соответствии с древним обычаем. Повелеваю также, что казна в Сеговии остается на сохранении маркизы де Мойя.

Председатель кивнул:

– Мы очень рады, что ваше высочество в добром здравии. Вы позволите нам удалиться, чтобы со всей серьезностью обсудить ваши требования?

– Позволяю. Вам и всем благородным донам.

С этими словами я повернулась и вышла.

Миновал полный напряжения день. Филипп ко мне не пришел, как и дон Мануэль. Но отчего-то их безразличие беспокоило меня сильнее, чем прежняя ярость. Даже адмирал признался, что, хотя поверенные и собирались днем, все были крайне немногословны, будто понимая, что, выполнив мои требования, они будут вынуждены отречься от Филиппа.

На третий день после моего появления перед кортесами и еще одной бессонной ночи, когда я расхаживала по комнате, чувствуя, как толкается в утробе мое дитя, пришел адмирал. Едва взглянув на его осунувшееся лицо, я похолодела.

– Чума, – сказал он.

Наступила полная ужаса тишина. Во Фландрии чума не слишком меня беспокоила, хотя вспышки ее случались там точно так же, как и везде. Казалось, угроза ее настолько далека, что я даже не помнила, чтобы это хоть кого-то волновало. В Испании, однако, призрак чумы преследовал меня с самого детства. Я помнила настояния матери, чтобы мы каждое лето уезжали в горы Гранады, прежде чем начнется эпидемия, и то страшное лето в Толедо, когда умер Безансон. Чума в Кастилии часто становилась катастрофой, особенно в перенаселенных городах, и за несколько дней могла выкосить целые провинции.

Я преклонила колени:

– Да поможет нам Бог. Потому кортесы и откладывают решение?

– Отчасти да, – кивнул адмирал. – Пока что в самом Вальядолиде не было ни одного случая, хотя ваш муж понял, к чему идет дело, и воспользовался чумой как поводом для отъезда. Похоже, любая зараза внушает ему ужас.

– Да, с тех пор, как умер его советник, архиепископ Безансон.

– Или он просто делает вид, – с несвойственной ему резкостью заметил адмирал. – Так или иначе, гранды следуют за ним, словно волчья стая, надеясь добиться его благосклонности. Они заявляют, что, как только закончится чума, они вновь соберутся в Толедо. – Он поморщился. – Среди них куда больше трусов, чем я предполагал. Сегодня утром я пытался убедить их, что мы должны исполнять свой долг и Кастилия не может ждать их решения. Но они уже ничего не соображают от страха. Даже старик Сиснерос не может удержать их своими речами. Должен сказать, что вашему мужу дьявольски везет.

– Это я виновата, – горько сказала я. – Я предупреждала, что вельможи могут в любой момент повесить его на ближайшем суку. Вполне в его духе – послушаться меня теперь, после того как он много лет пренебрегал моими советами. – Я помедлила, глядя на адмирала. – Куда мы уезжаем?

– В Бургос.

Подойдя к окну, адмирал задумчиво взглянул на город.

– В Бургос? Но это же совсем в другую сторону от Толедо! Бургос находится на севере.

Адмирал снова повернулся ко мне:

– Дон Мануэль хотел приказать мне ехать в Сеговию, чтобы, если потребуется, осадить город и взять силой тамошний алькасар. Однако пришло известие, что Сеговия превратилась в очаг чумы, и ваш муж отказывается ехать вглубь Кастилии, пока не убедится, что опасность миновала.

Сеговия. Я похолодела:

– Если Филипп готов отступать на север, значит угроза и впрямь серьезная. – Я встретилась с мрачным взглядом адмирала. – От моей фрейлины Беатрис де Талаверы нет никаких вестей. Господи, что, если она заболела?

– Если она в Сеговии, алькасар – самое безопасное для нее место. Маркиза – крепкая старуха, она запрет ворота на засов и никого не впустит и не выпустит. – Он помолчал. – У меня есть другие новости. Коннетабль согласился принять вас в Бургосе и готовит для вас свой собственный дом.

– Коннетабль? Но я в последний раз видела его в Ла-Корунье. Я думала, он с моим отцом.

– Он не поехал с ним в Неаполь. Он поддерживает связь с Сиснеросом и все это время шпионил за вашим мужем. – Адмирал шагнул ко мне. – Ваше высочество, у коннетабля есть гвардейцы в Бургосе. Это его город, и он на стороне вашего отца. Может, он человек не самых высоких моральных принципов, но он не потерпит, чтобы под его крышей кто-то причинил вам вред.

Я взглянула в глаза адмирала.

– А вы? – прошептала я.

– Я должен ехать в Неаполь. – Он повысил голос, заглушая мой протест. – Я должен лично рассказать обо всем вашему отцу. Без определенного вердикта кортесов ваш муж еще может одержать победу. На его стороне дон Мануэль, Вильена и другие вельможи. Даже мы с коннетаблем не сумеем собрать достаточно гвардейцев, чтобы противостоять тем, кто его поддерживает. Нам нужна помощь вашего отца. Если он согласится прийти из Арагона вместе со своим войском, у нас будут силы, с которыми придется считаться.

Отец. Прежде я пыталась выбросить его из головы, убеждая себя, что, пока мой сын с ним и ему ничто не угрожает, больше мне ничего не требуется. И все же мысль об отце пробудила новую надежду.

– Я могу остаться здесь, – сказала я. – Вы говорили, что чумы в городе нет. Может, ее вообще не будет. Лучше уж тут, чем за сотни миль в Бургосе.

– Умоляю вас, ваше высочество. Вы беременны, и вам нельзя рисковать. Если вы, не дай бог, умрете, ваш муж действительно получит все. Он объявит наследником вашего сына Карла, и Кастилия навеки окажется в руках Габсбургов. Вы должны ехать в Бургос. Ваше появление перед кортесами позволило вам выиграть время. Ваш муж слушает советы дона Мануэля, а дон Мануэль знает, что сейчас они не осмелятся выступить против вас. Я бы не отправлял вас с ними, если бы не считал, что вы в безопасности.

– В безопасности? – Я слабо улыбнулась. – Похоже, это слово мне более незнакомо.

Я вновь почувствовала пальцы Филиппа на своем запястье в хижине цыганки, вновь увидела катящуюся к моим ногам отрубленную голову. Мой взгляд на мгновение упал на половицу, под которой я прятала травы, но я тут же сосредоточилась. Я помешала кортесам провозгласить Филиппа королем и при некотором везении и настойчивости могла препятствовать его поползновениям до приезда отца.

Я больше не была беспомощной.

– Единственное наше преимущество – неожиданность, – продолжал адмирал. – Пока ваш муж бежит от чумы, я доберусь до Неаполя. Его величество любит вас и Кастилию. Он не позволит фламандцам уничтожить все, что построили они с вашей матерью. Он уехал лишь потому, что у него не было иного выбора. Но обещаю вам, мы вернемся с войском, которого хватит, чтобы разгромить вашего мужа раз и навсегда.

Он подошел еще ближе. Я ощутила едва заметный терпкий мужской запах, исходивший из-под черной парчи, почувствовала упругость его тела. Взглянув в его глаза, я внезапно ощутила всепоглощающее желание. Похоже, и он почувствовал то же самое, поняв, что сейчас мне хочется только одного: чтобы он взял меня, как мужчина берет женщину, дав мне все возможное наслаждение в объятиях того, кому я могла доверять.

– Ваше высочество, я… – пробормотал адмирал, наклоняясь ко мне, и тут же отпрянул, неуверенно подняв руку. – Я не посмею, – прошептал он, дотрагиваясь до моей щеки.

Я все поняла. Взяв его мозолистую кисть с длинными пальцами, я поднесла ее к губам.

– Да пребудет с вами Господь, – сказала я. – На этот раз ждать вас буду я.

Вечером, когда жара несколько спала, мы выехали из Вальядолида. Чтобы добраться до Бургоса, требовалась почти неделя, и на третий день фламандцы начали испытывать адские мучения. Не привыкшие к июльскому зною в Кастилии, одетые в удушающий бархат и парчу, они без чувств падали с лошадей или бросались в кусты, чтобы опорожнить страдающий от расстройства кишечник. Филипп приказал оставить всех заболевших, и я поняла, что, какова бы ни была его конечная цель, он до ужаса боится чумы.

Ко всеобщей напряженности и мрачному настроению примешивались дурные предзнаменования. Вдоль фиолетового горизонта, где никогда по-настоящему не наступала ночь, вспыхивали странные огни, при виде которых испанцы крестились и что-то бормотали себе под нос. Они все больше сторонились фламандцев, подчеркивая растущую антипатию к приспешнику моего мужа.

Я ехала в окружении отряда стражников, с единственной служанкой – пожилой прачкой из Вальядолида, по имени донья Хосефа. Крепкая душой и телом, но глухая как пробка, она ехала на осле рядом со мной, словно каменная статуя. По вечерам она чинила мои порванные платья, поддерживала огонь и подавала мне еду.

Казалось, будто я всего лишь одна из сотен слуг и воинов – на меня обращали не больше внимания, чем на тех, кто оставался позади, валяясь в собственных испражнениях. Хотя я не сомневалась, что рано или поздно Филипп снова на меня накинется, сейчас нас преследовал куда более безжалостный враг.

Когда мы добрались до Бургоса, уже наступили сумерки. Высокие стены застилал туман, который часто опускался над Кастилией вечерами после дневной жары, – настолько густой, что я едва могла различить собственные руки, даже поднеся их к лицу. Стражники у ворот проверяли каждого в нашем обозе, ища любые признаки лихорадки или предательские язвы. Несколько изнуренных поносом фламандцев, которых не пустили в город, начали громко протестовать, но Филипп, даже не взглянув на них, въехал в окутанный туманом замок на холме. Словно по молчаливому согласию: для всех будет лучше, если мы с мужем не будем делить кров, – меня проводили в Каса-де-Кардон, маленький дворец, украшенный веревочными узлами клана коннетабля – ирония, не ускользнувшая от моего внимания.

Там меня ждала моя сводная сестра Иоанна, жена коннетабля.

Все мои кости болели от сна на жесткой земле и многих часов в седле. Я предвкушала горячий ужин, ванну и настоящую постель, но вместо этого мне пришлось общаться с Иоанной, разодетой, словно на праздник, в украшенное драгоценностями атласное платье.

– Дорогая моя, – воскликнула она, – какой у вас огромный живот!

Я поморщилась. Иоанна была права. На четвертом месяце мой живот вырос до невероятных размеров. Сама же она оставалась стройной, словно хорек. Мне она никогда не нравилась, и вовсе не потому, что была внебрачной дочерью моего отца. Даже в детстве она во всем искала для себя выгоды. Она обучалась на службе у знатной дамы и вышла замуж за коннетабля, благодаря этому стратегическому союзу надолго исчезнув из моей жизни. Я относилась к ней с презрением, порой удивляясь, что в наших жилах течет общая кровь. Она даже не пыталась притворяться, что я хоть сколько-нибудь ее интересую, а тем более помочь мне в трудную минуту. Я коротко сообщила Иоанне, что ей следует показать донье Хосефе, куда приносить еду, и следить, чтобы мне каждые несколько дней меняли белье и убирали комнату.

– Но вам понадобятся слуги, ваше высочество. У вас же только эта старуха и…

– Если бы не эта старуха, – оборвала я ее, – я бы умерла голодной смертью. Что касается слуг – я научилась обходиться без них. Может, будете так любезны проводить меня в мои покои?

Коротко присев в реверансе, она повела меня наверх. Несколько утешал тот факт, что мой статус, похоже, повысился – учитывая, как ее озаботило отсутствие слуг. А может, ее просто беспокоило, как отнесутся другие к тому, что я оказалась на ее попечении, не говоря уже о том, что после моего возвращения в Испанию я большую часть времени провела в своего рода плену.

Комнаты показались мне истинным раем. В камине горел огонь, повсюду стояли жаровни, а на постели лежали чистая ночная сорочка и халат. Сбросив на пол грязную одежду, я направилась к креслу – и вдруг услышала какой-то шорох в углу за кроватью.

Я развернулась кругом:

– Кто… кто здесь?

Из тени вышла темная фигура.

– Принцесса, – произнес знакомый голос, – вы меня не узнаете? Даже сам дьявол не мог бы помешать мне с вами встретиться.

Радостно вскрикнув, я бросилась в объятия Беатрис.