Невеста желает знать Маклейн Сара

Кросс не видел ее глаз в прорезях маски, и ему захотелось сорвать ее с Пиппы.

Чтобы поговорить.

Нет. Он вовсе не хотел этого разговора.

Кросс хотел отправить ее домой. В постель. Пусть ведет себя как нормальная аристократка. Он хотел, чтобы ее заперли в комнате, пока она не станет леди Каслтон. Не покинет навсегда Лондон и его мысли.

Похоже, он лгал и себе.

Он выпустил ее плечи, ненавидя себя за то, что лишился прикосновения к ее нежной коже.

– Вы граф, – тихо сказала Пиппа. Но осуждение в ее словах было явным.

– Я не люблю слишком много думать об этом.

– Граф Харлоу.

Кросс едва не поморщился:

– Еще меньше мне нравится слушать это имя.

– Вам нравится делать из меня дурочку? Конфузить меня? Все эти «мистеры»… А когда я заявила, что будь вы аристократом, я бы не попросила у вас помощи? Очень громко смеялись после моего ухода той ночью?

После ее ухода той ночью он был совершенно уничтожен и отчаялся, потеряв всякую надежду снова оказаться рядом с ней. Ему в голову не приходило смеяться.

– Нет, – сказал Кросс, зная, что должен добавить что-то еще. Зная, что нужно сказать больше. Но не мог найти слов и поэтому повторил:

– Нет.

– И мне стоит этому верить?

– Это правда.

– Как правда и то, что вы граф.

Он не мог понять, почему это обстоятельство так ее раздражает.

– Да. Я граф.

Пиппа невесело рассмеялась:

– Граф Харлоу.

Кросс сделал вид, будто это его не беспокоит. Не беспокоит его имя в ее устах.

– Не то чтобы это было тайной…

– Для меня было, – отрезала она.

– Половина Лондона это знает.

– Но не моя половина, – разозлилась Пиппа.

Он тоже разозлился:

– Вашей половине и знать необязательно. Вашей половине это просто ни к чему.

– Я должна была знать. Вам следовало сказать мне.

Ему не стоило чувствовать себя виноватым. Не стоило чувствовать себя ей обязанным. Не стоило терять самообладание.

– Почему? У вас уже есть граф. На что вам два?

С чего это у него такое вырвалось?

Пиппа выпрямилась, и Кросс почувствовал себя низким, подлым и неправым.

И он ненавидел то обстоятельство, что она вызывает в нем подобные чувства.

Он хотел видеть ее глаза.

– Снимите маску.

– Нет.

И вот когда он услышал обиду в ее голосе. И оттенок печали.

– Ваша сестра была права.

Слова шокировали его.

– Моя сестра?

– Она советовала не приближаться к вам. Говорила, что вы никогда не держите слово… советовала никогда вам не верить.

Голос был едва слышен, словно Пиппа говорила не с ним, а с собой.

– Мне и не следовало верить в вас.

Кросс услышал это «в». Ненавидел его. И сорвал зло на ней.

– Почему же поверили? Почему поверили в меня?

Она, казалось, удивилась его словам.

– Я думала… – начала Пиппа, но остановилась и перефразировала слова: – Вы видели меня.

«Какого черта это означает?»

Он не спросил.

Она уже объясняла:

– Вы слышали меня. Вы «слышали меня». И не возражали против моих странностей. Мало того, вам, похоже, это нравилось.

Ему действительно это нравилось. Богу известно, он наслаждался этим.

Пиппа покачала головой:

– Я хотела верить, что кто-то способен на все эти вещи. Возможно, если бы вы были способны, тогда…

Она осеклась, но Кросс услышал слова так громко, словно она их прокричала.

«Тогда способен и Каслтон».

Если бы он уже не чувствовал себя полным ослом, сейчас точно почувствовал бы.

– Пиппа.

Кросс снова потянулся к ней, зная, что этого делать нельзя. Зная, что на этот раз не устоит и коснется ее. И может не удержаться от того, чтобы взять ее.

Она отступила, подальше от его рук. И вернулась к настоящему. К нему.

– Нет.

Прежде чем он успел пошевелиться, дотронуться, исправить, она глубоко вздохнула и заговорила:

– Нет. Вы, конечно, правы. У меня есть граф, добрый и хороший человек, который скоро станет моим мужем, и ничто в вашем прошлом, или в вашем настоящем, да и будущем тоже, не должно ничего для меня значить.

Она снова отступила, и Кросс последовал за ней. Как собака на поводке. Ненавидя каждое слово, которое она произнесла. Ее логику и рассудительность. Пиппа действительно не похожа на всех женщин, которых он знал, и никогда еще в жизни ему так сильно не хотелось понять женщину.

Она продолжала говорить, глядя на свои руки, на сцепленные кривоватые пальцы.

– Насколько я поняла, ничто во мне вас не интересует. От меня больше неприятностей, чем я стою, и не следовало рассказывать вам о моих экспериментах,

Кросс остановил ее:

– Это не эксперименты.

Она смотрела на него глазами, казавшимися черными. Ему хотелось сорвать маску с Пиппы, растоптать, а затем отхлестать Чейза хлыстом за то, что устроил все это.

– Конечно, эксперименты.

– Нет, Пиппа. Вовсе нет. Это желание знаний. Потребность в них. Более того, вам необходимо понимание того, что вы собираетесь делать. Того, что вы отказываетесь остановить. И это вас пугает. Вы отчаянно хотите помешать себе чувствовать сомнение и досаду, и страх того, что можете испытать. Вы говорите, что желаете понять, что происходит между мужчиной и женщиной. Между мужьями и женами. Однако вместо того, чтобы идти к тем, кто знает лучше, кто знает по собственному опыту, вы приходите ко мне. В темноте.

Она продолжала отступать. Кросс наступал.

– Я пришла к вам посреди дня.

– В «Ангеле» всегда ночь. Всегда темно.

Он помедлил, наслаждаясь тем, как ее губы слегка приоткрылись. Словно ей не хватало воздуха. Впрочем, ему тоже.

– Вы пришли ко мне, потому что не хотели этого. Обыденности. Пошлости. Вы не хотели его.

– Это неправда, – покачала Пиппа головой. – Я пришла к вам, потому что не понимала, из-за чего вся эта суета.

– Вы пришли ко мне, поскольку заподозрили, что это не стоит суеты с ним.

– Я пришла, думая, что вы человек, которого я больше не увижу.

– Лгунья!

Слово прозвучало резко в маленьком пространстве. Одновременно обвинение и похвала.

Пиппа глянула на него черными пустыми глазами:

– Вы должны были знать. Но лгали мне с самого начала. Обманывали утяжеленными костями. Фальшивыми обещаниями. И вашим «мистер Кросс».

– Я никогда не лгал, любовь моя.

– Даже это ложь.

– Я с самого начала твердил вам, что я негодяй. Вот моя правда.

Пиппа так и ахнула:

– И это отпускает вам грех?

– Я никогда не просил отпущения.

Кросс потянулся к ужасной маске, стащил ее с лица Пиппы и пожалел об этом в тот момент, когда увидел огромные, голубые, переполненные эмоциями глаза.

Нет, не пожалел.

Преисполнился обожания.

К ней.

– Я просил вас оставить меня. Приказывал никогда не подходить ко мне.

Он подался вперед, изводя обоих. Так близко, и так далеко…

– Но вы не устояли. Хотели, чтобы я научил вас вещам, которым вам следовало научиться у него. Вам требовался мой опыт. Мой грех. Мой поцелуй. Не его.

Пиппа не отрывала взгляда от его рта. И Кросс едва сдержал стон при виде голода в ее глазах. Боже. Он никогда не хотел кого-то так сильно, как хотел ее.

– Вы никогда не целовали меня, – прошептала она.

– Я хотел, – вырвалось у него. Простые слова походили на ложь. «Хотел»… и близко не выражало его чувства. Как она прикасалась к нему… какова была на вкус… какой была сама…

«Хотел» – пылинка во вселенной его желания.

Пиппа покачала головой:

– Снова ложь. Вы даже не можете коснуться меня, не отдернув руку, как от ожога. Вам явно неинтересно касаться меня.

Для кого-то, кто гордился преданностью научным исследованиям, Филиппа Марбери заблуждалась самым роковым образом.

И пора ее просветить.

Но прежде чем он успел это сделать, она добавила:

– По крайней мере Каслтон поцеловал меня, когда я попросила.

Он замер. «Каслтон ее поцеловал».

Каслтон взял то, чему противился Кросс. То, от чего он отказался.

«То, что должно было принадлежать мне».

Свирепая ревность загорелась в нем, и шесть лет контроля рассыпались прахом.

Он прижал ее к себе без колебаний, поднял на руки, прислонил к обтянутой шелком стене и сделал то, что следовало сделать с первого момента, когда он ее увидел.

Стал целовать, наслаждаясь вкусом ее губ, тем, как она сразу растаяла у него на груди, словно ее место было в его объятиях, его, и никого другого.

И так оно и было.

Филиппа издала тихий удивленный звук, когда Кросс предъявил права на ее губы, приняв своими ее вздох и проводя языком по изгибу ее полной нижней губы, пока удивление не сменилось наслаждением и она не вздохнула… отдаваясь ему.

И в этот момент Кросс понял, что не остановится, пока она не будет принадлежать ему вся. Пока не услышит тихих вскриков и вздохов, пока не попробует на вкус каждый клочок ее кожи, пока не проведет жизнь, изучая изгибы и впадины ее тела и разума.

Во всем виноваты годы целомудрия. После шести лет каждый поцелуй имел бы на него такое воздействие. Словно земля разверзлась.

«Ложь.

Это она».

И всегда будет она.

Отстранившись, Кросс прошептал:

– Ты обжигаешь меня, Пиппа. Воспламеняешь.

Он притиснул ее к стене своим телом. Чтобы… сжать ее подбородок в одной руке и приподнять лицо, получая лучший доступ к губам. И снова завладел ее ртом, бросившись в огонь, желая поглотить ее, стереть из ее памяти все воспоминания о другом мужчине.

Провел зубами по ее нижней губе и прикрыл глаза, когда Пиппа вздохнула и обвила руками его шею. А потом, боже милостивый, стала целовать Кросса. Она, его синий чулок, обладающий блестящим умом, сначала повторяя его движения, потом постепенно обучаясь, пока ученик не превзошел учителя в этой сладостной пытке.

Она извивалась, пожираемая тем же желанием, что и он. Раскачивала бедрами, обещая больше, чем, возможно, сознавала сама. Он со стоном прервал поцелуй… низким, мучительным стоном, эхом пронесшимся в крохотной комнатке.

Осыпал поцелуями ее щеки и подбородок, шепча:

– Пусть он целовал тебя, любимая, но его поцелуи ничто по сравнению с моими, так?

– Так, – выдохнула она.

Он вознаградил ее честность, лизнув раковинку ее уха и прикусив зубами мягкую мочку, и теребил ее, пока она не прошептала:

– Кросс…

Он поднял руку к ее вырезу и дернул ткань вниз, обнажив прелестную белую грудь и обводя пальцами сосок, пока он не затвердел. Пиппа завороженно наблюдала. Он стал щипать закаменевший кончик. Голова Пиппы бессильно откинулась. Она снова выдохнула его имя.

Кросс нежно поцеловал ее шейку и долго лизал это местечко.

– Его поцелуй не заставляет тебя выкрикивать его имя.

– Не заставляет, – согласилась она, вдавливая грудь в его ладонь. Словно его приходилось просить.

Кросс наклонил голову, взял сосок в рот и стал сосать. Пиппа пронзительно вскрикнула, но звук заглушили портьеры и говор игроков, которые понятия не имели, что происходит в нескольких футах от них.

Кросс вознаградил ее глубоким, страстным поцелуем и поднял юбки, обводя пальцем сначала край шелковых чулок, а потом и шелковистую кожу, поднимаясь выше и выше. Ее пальцы запутались в его волосах, притягивая ближе его голову, и она охнула.

– Скажи, прекрасная честная девушка, – прошептал Кросс, – заставляет ли его поцелуй захотеть поднять юбки и отдаться наслаждению здесь? Сейчас?

– Нет, – выдавила она.

Его рука скользнула еще выше, найдя то, что искала: пушистые волосы и роскошный влажный жар.

Его палец проник в ее мягкость. Пиппа была влажной и исполненной желания, а ему не терпелось дать ей все, что она желала. Кросс продолжал ласкать ее, шепча в темноте.

– Мои поцелуи заставляют тебя поднять юбки как можно выше. И я дам тебе все, чего ты достойна. Я научу тебя греху и наслаждению, несмотря на то, что половина Лондона сейчас в нескольких футах от нас.

– Да, – выдохнула Пиппа и одной рукой подняла юбки выше. Верный слову, Кросс проник пальцем еще глубже. Обводя большим пальцем затвердевший напряженный центр ее наслаждения.

– Это не ложь, Пиппа. Это правда. Порочная, но неопровержимая правда.

Она вцепилась в его руку и стала двигаться, не зная, что делать дальше.

А он знал. Прошло шесть лет, но он ждал этого момента.

Ждал ее.

– Возьми свои юбки, дорогая.

Пиппа подняла юбки. Он встал перед ней на колени, как несколько ночей раньше, только на этот раз позволил себе коснуться ее. Погрузиться в ее жар и запах и великолепие тела.

Кросс поднял ее ногу, прижался поцелуем к обратной стороне колена, провел языком по тонкому шелку, прежде чем положить ее ногу на плечо и припасть губами к прелестному холмику. Проник внутрь сначала одним, потом двумя пальцами, подул на то место, которое гладил большим пальцем. Она шумно втянула в себя воздух.

– Кросс… пожалуйста…

Он услышал эту мольбу и пропал.

– Да, любовь моя, – сказал он, вдыхая ее пьянящий аромат. – Я дам тебе все, что пожелаешь. Все, в чем нуждаешься.

Он снова стал ласкать ее, поражаясь тому, как она всхлипывала, не зная, что он мог дать ей, не зная, что мог сделать с ней, и все равно желая этого.

– Я хочу… – начала она и смолкла.

Кросс повернул голову. Прикусил мягкую внутреннюю поверхность ее бедра. Наслаждаясь этой мягкостью. Этой шелковистостью.

– Скажи, – потребовал он.

Он даст ей все. Все, что в его силах. И гораздо больше.

Пиппа смотрела на него. Голубые глаза сияли желанием.

– Я хочу, чтобы ты хотел меня.

Кросс снова закрыл глаза. Только Пиппа способна быть столь откровенной, даже сейчас, когда она открыта его глазам. Губам и рукам. Только она способна сорвать покровы с последних тайн.

Боже, помоги ему, он скажет ей правду. Потому что не сможет солгать.

– Я хочу, любимая. Хочу тебя больше, чем ты представляешь. Больше, чем я мог мечтать. Моего желания хватило бы на двух мужчин. На десятерых.

Пиппа рассмеялась:

– Мне не нужны десять. Только ты.

Хотя Кросс знал, что никогда не будет ее достоин, слова запали в сердце, и он понял, что никогда не сможет устоять перед ней. Особенно когда она просила, со страстью в мягком мелодичном голосе и искренностью во взгляде.

Он подался вперед и сказал:

– И ты меня получишь.

И с этими словами оказался там, где целую неделю хотел быть. Нет, гораздо дольше. Отнял руку от того места, где ритмично ласкал ее, отнял медленно, убивая обоих, пока Пиппа не шевельнулась, ища его. Он не мог сдержать коварной усмешки, получив доказательство, что она хочет его.

– Легче.

– Нет, – отчаянно выкрикнула она. – Сейчас, Кросс.

– Так требовательна, – поддел он, хотя кровь уже кипела. – Сейчас так сейчас.

Он осторожно развел ее бедра, обнажив средоточие женственности. Влажное. Горячее. Совершенное.

Поцеловал ее, как обещал в ту ночь в своем кабинете. Так, как он мечтал по ночам, когда лежал в темноте, представляя, как это прелестное видение поднимается над ним. Открытое и готовое к его поклонению.

В точности как сейчас. Пиппа стояла над ним, держа одной рукой сапфировые юбки. Другая зарылась в его волосы, удерживая голову на месте, когда он вдавливал язык в ее мягкость, наслаждаясь вкусом, лаская медленно, неторопливо, отчего она вздыхала, извивалась, стараясь податься вперед.

Она сама была наслаждением и жаром, и страстью: первый глоток чистой воды после многолетнего пребывания в пустыне.

Кросс нашел сердцевину ее желания и стал гладить, сначала медленно, потом быстрее, пока время не исчезло. Его окружали ее звуки, ощущения тела, ее вкус. У него не было желания отстраниться. Он обещал ей много часов таких ласк и мог поклоняться ей, стоя на коленях целую вечность.

Пиппа давно выпустила юбки, и ее бедра дрожали под его прикосновениями. Она выгнулась, предлагая себя. Он взял предлагаемое и одним сильным выпадом проник в нее пальцами. Глубоко.

Она мгновенно рассыпалась под его пальцами и губами, выкрикивая свое наслаждение, и он перенес ее через край пропасти, через ее страсть, продолжая ласкать рукой и поцелуем, со всем желанием и порочностью, которым противился последние шесть лет… нет, гораздо больше. Кросс наслаждался ее мягкостью и звуками, не желая покидать ее. Желая испытать с ней все.

Пиппа выдохнула его имя, вцепившись в его волосы, и он кончил вместе с ней, обильно и жарко. В этот момент он должен был почувствовать смущение или стыд, или что-то бесконечно более низкое. Но вместо этого понял, что ждал этого момента. Ждал ее.

И тут, в темноте, когда ее тихие крики заглушались возбужденным ревом игроков, Кросс перевел дыхание и провел ладонями по ее бедрам, поправляя юбки и обдумывая пугающую возможность того, что Пиппа Марбери может оказаться его спасительницей.

Мысль пронзила его, такая же быстрая и неожиданная, как разрядка, и Кросс склонил голову, глядя на маленькие туфельки цвета сапфира и наслаждаясь ощущением ее рук в его волосах.

Именно в эту минуту их обнаружил Темпл.

Вошел и остановился в дверях. Шесть футов мышц словно окаменели, лицо, покрытое шрамами, потрясенно вытянулось:

– Я не…

Руки Пиппы молниеносно поднялись, и Кросс без ее прикосновения словно оказался голым.

– Ваше сиятельство, – сказала Пиппа, и титул Темпла испугал его. Напомнил о том, где они находятся. О недопустимости ее пребывания здесь.

– Я… мы…

Ему нужно время подумать.

Понять, что сейчас произошло.

Как все изменилось.

Кросс встал:

– Убирайся.

– Я? – ахнула Пиппа.

Не она. Никогда. Но он не мог заставить себя что-то сказать ей. Пока. Не знал, что скажет. Как скажет. Она уничтожила его. Полностью. А он не был готов к этому. К ней.

К тому, какие чувства она в нем вызывала.

К тому, какие вещи заставляла делать.

К будущему, которым его искушала.

– Думаю, он имеет в виду меня, миледи, – вмешался Темпл.

«Почему же он еще здесь?»