«Фрам» в Полярном море Нансен Фритьоф
Жизнь – во имя науки, на благо людей
Нансен был велик как полярный исследователь, более велик как ученый и еще более велик как человек…
Харальд Ульрик Свердруп – норвежский полярный исследователь, геофизик и океанограф первой половины XX в.
Как известно, Северный полюс это всего лишь точка на географическом глобусе нашей планеты, где нет сторон света, кроме юга, где исчезают все параллели, куда сходятся все меридианы. Тем не менее эта точка имеет огромную притягательную силу, хранит тайны не только глубин земного шара, но и околоземного пространства, поэтому ступить на нее и попытаться разгадать эти тайны всегда было делом чести лучших и наиболее отважных представителей человечества. Имена норвежца Фритьофа Нансена, американцев Роберта Пири, Фредерика Кука и Ричарда Бэрда, итальянца Умберто Нобиле, русских Георгия Седова, Отто Шмидта, Ивана Папанина и многих, многих других полярных исследователей, кому сопутствовала удача и кому по разным причинам не повезло, навечно вписаны в страницы истории освоения Арктики, покорения Северного полюса. Их именами названы географические объекты на картах и корабли, им посвящены научные статьи и книги, художественные и научно-популярные фильмы, экспозиции крупнейших выставок и музеев мира. Однако наибольший интерес, на наш взгляд, представляют написанные и дошедшие до наших дней их собственные творения, основанные на дневниковых записях, личных оценках, впечатлениях и размышлениях. Одним из выдающихся в этом смысле произведений является книга Фритьофа Нансена ««Fram» over Polhavet» (1897) («Фрам» в Полярном море»), переведенная на многие языки мира. В нашей стране она была издана в последний раз в несколько сокращенном варианте в Государственном издательстве географической литературы в 1956 г. и выходит в свет ныне – в год 145-летия автора – полностью.
Фритьоф Нансен (Fridtjof Nansen) родился 10 октября 1861 г. в родовой усадьбе Стуре-Фрёен, что когда-то была недалеко от столицы Норвегии Христиании (с 1924 г. – Осло), а позже вошла в черту города, в семье юриста, секретаря суда Бальдура Нансена и баронессы Аделаиды Ведель-Ярлс-берг. По отцовской линии Фритьоф был потомком датчанина Ханса Нансена – мореплавателя, исследователя русского побережья Северного Ледовитого океана, автора большого трактата по космографии, первого бургомистра Копенгагена, успешно руководившего обороной столицы во время войны со шведами, по материнской линии – потомком многих важных и титулованных особ Европы, в том числе графа Веделя Ярлсберга, главнокомандующего норвежской армией во времена, когда король Кристиан V являлся верховным правителем Норвегии и Дании. Полагают, что от матери Фритьоф унаследовал готовность браться за любую работу, силу воли, решительность, смелость, любовь к спорту, от отца – стремление вникать в мельчайшие детали задуманного мероприятия, сознание долга перед близкими, наукой и родиной.
Детство Ф. Нансена прошло в тесном общении с природой – он рос крепким, смышленым, непоседливым и любознательным мальчиком. Его юность – в спортивных состязаниях, где он достиг выдающихся результатов: в 17 лет стал чемпионом Норвегии по конькобежному спорту, а позже двенадцать раз выигрывал первенство страны по длительным лыжным пробегам.
В 1880 г. Фритьоф окончил реальное училище и решил стать военным, но потом раздумал и поступил в столичный университет, где в качестве будущей специальности избрал зоологию.
Весной—летом 1882 г. Ф. Нансен принял участие в плавании зверобойного судна «Викинг» в Гренландском море. Плавание продолжалось четыре с половиной месяца, в течение которых команда судна занималась промыслом тюленей. Будущий ученый и полярный исследователь открыл много нового для себя, но исключительно впечатляющей для него была первая встреча с арктическими льдами. «18 марта <…> к вечеру сообщили о появлении первых льдов, – записал он в своем дневнике. – Я мигом выскочил на палубу… Из мрака выступает что-то белое. Оно растет, растет, становится все белее, сверкает белизною на темном фоне ночи. Это первое ледяное поле, оно приплыло из необъятных ледяных просторов, которые <… > раскинулись там, на Севере, в царстве полярной ночи, озаряемые светом звезд и северного сияния <… > А вот и еще льдины <…>. Но откуда же этот своеобразный хруст и шелест на севере? И этот жуткий свет?.. Настоящий свет!.. На юге небо было затянуто ровной темной облачной завесой, но на севере эта завеса была озарена снизу белым светом, лившимся с севера на запад. Ярче всего он был на горизонте, доходя, однако, до самого зенита. Это было отражение белых ледяных полей на проходивших над ними облаках… Свет усиливается – вокруг нас появляется больше дрейфующих льдин <…>, а затем за облачной завесой, постепенно растаявшей, вспыхнуло северное сияние…»
Это первое плавание в полярных широтах, описанное им на склоне лет в книге «Среди тюленей и белых медведей» (1924), оставило в его памяти неизгладимый след на всю оставшуюся жизнь – внешне безмолвная Арктика приковала его своей своеобразной красотой, особым очарованием и загадочностью. Штормы, грозный натиск ледовых глыб, многочисленные айсберги, вынужденное купанье в обжигающих холодом полыньях – все это воспринималось Ф. Нансеном как должное.
16 апреля Фритьоф нашел среди льдин кусок плавника. Находка была знаковой, поскольку при ближайшем рассмотрении плавник оказался деревом, принесенным вместе со льдом из Сибири. Дрейф, как считал Ф. Нансен, скорее всего «начинается в море, находящемся к северу от Сибири и продолжается здесь с Восточно-Гренландским полярным течением <…> Такой дрейф льдов может быть использован для экспедиции в <…> Ледовитый океан…». Конечно, этот основополагающий для будущих экспедиций вывод по «случайной выборке» был еще недостаточно аргументирован – требовалось солидное подтверждение другими фактами, однако к мысли о дрейфе во льдах с востока на запад молодой ученый еще не раз будет возвращаться. Интерес к океанографии полярных морей, зародившийся во время плавания в Гренландском море, вскоре стал делом жизни Нансена.
Между тем в конце июня «Викинг» со всех сторон окружили льды, начался невольный месячный дрейф, во время которого координаты местоположения судна определялись из астрономических наблюдений Солнца. Нансен со своими товарищами охотился на акул, которые в большом количестве плескались в разводьях вблизи судна, потом появились белые медведи, и вскоре шкура одного из них стала трофеем молодого охотника. Иногда Фритьоф часами делал зарисовки полярных пейзажей, ловил драгой морских животных, пополняя свою зоологическую коллекцию, проводил метеорологические и ледовые наблюдения, измерял температуру морской воды и брал ее пробы с различных горизонтов. Однажды, когда он поднялся в смотровую бочку, то увидел на западе землю. «Да ведь это Гренландия (крупнейший остров в Северном Ледовитом океане, 80 % которого занято покровным ледником мощностью до 3400 м. – Гл.). Горные вершины восточного побережья последней еще неизведанной части этой страны. Новое сильное переживание для юного ума <…>, – писал он. – Цепь горных вершин тянулась с юга на запад и дальше на север. Значительная часть земли покрыта снегом, там, очевидно, много ледников и фирновых полей, но видны также обширные проталины и темные горные вершины <…>. [Путешественники] не раз пытались проникнуть внутрь страны, но ни одна попытка не увенчалась успехом <… > Вот бы <… > пройтись по этим долинам, перевалить через эти горы и ледники, на которые еще не ступала нога европейца! Неужели это невозможно? <… > Невидимый мир притягивал и манил мою душу. Я постоянно размышлял над планами достижения этого берега, к которому многие напрасно стремились…»
16 июля наступил конец ледового плена, капитан приказал развести пары, и «Викинг» лег на курс к берегам Норвегии, к которым он пришел через десять дней.
В 1884 г. Ф. Нансен получил приглашение от директора Бергенского музея Д. Даниельсена– видного норвежского ученого и общественного деятеля – занять вакантную должность консерватора отдела зоологии. Переехав в Берген, он всерьез и, казалось, надолго посвятил себя науке. «Я теперь прилежно тружусь, – писал он своему стареющему отцу, – причем с удовольствием, потому что чем больше углубляешься в науку, тем она интереснее…» Одновременно с работой в музее Ф. Нансен немало своего времени посвящал литературе и рисованию. Так, художник Ширц, у которого он брал уроки акварелей и рисунка, считал его настолько талантливым, что настойчиво уговаривал бросить науку и посвятить себя живописи. Надо сказать, что Фритьоф науку не оставил, зато многие великолепно выполненные им рисунки стали украшением его книг и научных работ. Позже они составили экспозицию Полярного музея норвежского города Тромсе (в апреле—декабре 2005 г. 52 картины «художника и писателя Фритьофа Нансена» смогли посмотреть россияне – жители Мурманска и Архангельска).
В том же 1884 г. из газетных сообщений Ф. Нансен узнал, что из второй экспедиции в глубь Гренландии возвратился профессор Стокгольмской академии барон Н. А. Норденшельд – известный полярный исследователь, впервые ступивший на лед этого острова еще в 1870 г. Пройдя по ледяному щиту около 120 км, он всегда встречал удобную для лыж снежную поверхность. «Как молния пронеслось в моем мозгу, – вспоминал Ф. Нансен. – Экспедиция на лыжах от одного берега до другого…» Скоро был готов план путешествия, но разработчик не спешил с его осуществлением – проводимые научные исследования только что начали давать результаты, да и детализация плана требовала немало времени.
В Бергене Нансен получил прекрасную научную школу, общался с интересными людьми, у которых набирался жизненного опыта и знаний, так пригодившихся ему впоследствии. В 1885 г. была издана его первая монография «Материалы к анатомии и гистологии мизостом», которая была удостоена золотой медали. Награжденный, однако, попросил выдать ему медаль в бронзе (в те годы это было принято не только в Норвегии), а на разницу в ее стоимости, взяв отпуск, поехал в Италию стажироваться на знаменитой биологической станции в Неаполе. Образцовая постановка исследований на этой станции поразила молодого ученого, и он загорелся идеей создать подобную же в Норвегии. Заметим, что спустя несколько лет его идея была претворена в жизнь.
В Италии Фритьоф Нансен провел весну и часть лета 1886 г., а вернувшись, с прежним рвением продолжал свои занятия в Бергенском музее. В том же году была опубликована его новая научная работа «Построение и связь гистологических элементов центральной нервной системы», а к концу 1880-х гг. он уже был известен в ученом мире и дважды получал приглашения из Америки продолжить там свои научные занятия. «Нансен в течение каких-нибудь пяти лет успел заявить себя в области биологии весьма значительными трудами… – писал в 1895 г. профессор М. Ретциус, выдающийся шведский гистолог. – Он, верный своей широкой натуре, всегда брался за крупные и трудные проблемы и сразу направлял внимание в самую суть дела. Словом, для всех тех, кому случалось ближе познакомиться с личностью Нансена и его трудами, ясно, что если бы неудержимое стремление к великой цели – к исследованиям на Северном полюсе – не отвлекало его от занятий биологией и он со свойственной ему энергией и упорством продолжал бы свои столь талантливо и счастливо начатые исследования, то, наверное, обогатил бы биологию еще многими и ценными трудами…»
Однако кабинетная деятельность, хотя и чрезвычайно интересная, но зачастую малоподвижная, не могла удовлетворить кипучую, полную надежд и планов натуру молодого ученого – просторы арктических морей, которые он повидал, плавая на «Викинге», ледяной покров маячившей в тумане Гренландии стояли перед глазами и неудержимо манили к себе. Но между рождением замысла и его претворением в жизнь прошли годы, в течение которых Нансен основательно изучал историю исследования Гренландии и вносил поправки в первоначально составленный план. «Прежние путешествия во внутреннюю часть острова, покрытого исполинским куполом материкового льда, показали, что его пересечение связано с огромными трудностями, – писал В. М. Пасецкий, видный отечественный историк освоения полярных стран, автор научной биографии Фритьофа Нансена. – Прежде всего, экспедиции, выходившие с запада, не могли рассчитывать найти приют и помощь на восточном побережье Гренландии. Даже если бы путешественникам удалось выйти к Датскому проливу, им пришлось бы возвращаться тем же путем к поселениям на западном берегу. План Нансена отличался тем, что он поставил перед собой задачу пробиться через дрейфующий лед к восточному побережью Гренландии, затем подняться на ледяной купол и предпринять поход через плато к поселениям на западном берегу. При этом пересечь ледниковый щит предстояло всего один раз…»
Этот план, конечно, был рискован, для успешного осуществления плана требовалась дальнейшая его шлифовка с учетом советов и мнений авторитетных, хорошо знакомых с Гренландией ученых.
Прежде всего Нансен отправился в Стокгольм, где через посредство своего земляка, профессора В. Г. Броггера, он намеревался встретиться с бароном Н. А. Норденшельдом. Об этой встрече В. Г. Броггер вспоминал так: «Когда я пришел в свой рабочий кабинет в Стокгольмском минералогическом институте, смотритель сказал мне, что меня спрашивал какой-то норвежец. Оказалось, что он не оставил визитной карточки и не назвал себя <…> Затем появился и сам Нансен. Высокий, стройный, широкоплечий силач, так и дышащий здоровьем и молодостью… [Белокурые] волосы откинуты назад с широкого лба; одежда порядочно потертая. Он прямо подошел ко мне и, протягивая руку с какой-то своеобразной приветливой улыбкой, сам представил себя. «Вы собираетесь пересечь Гренландию?» – сказал я. «Предполагаю», – [ответил он].
Я смотрел на него во все глаза: невыразимо уверенный и внушающий доверие взгляд и добрая улыбка на резко очерченном мужественном лице. По мере же того, как он говорил, – несмотря на то что обращение его оставалось таким же простым и, пожалуй, даже показывало, что он несколько стесняется, – он как бы вырастал в моих глазах… План его – пройти на лыжах от восточного берега [Гренландии] до западного, показавшийся мне сначала ни с чем не сообразной выдумкой, стал во время беседы казаться мне наиестественнейшим делом <… > Мало того: я вдруг проникся непоколебимой уверенностью: да, конечно, он пройдет! Это так же верно, как то, что мы сейчас сидим и беседуем с ним! «Отправимся сейчас же в академию к Норденшельду», – предложил я. И мы отправились…
Норденшельд находился в этот час по обыкновению в своем физическом кабинете. Я представил ему своего спутника: «Консерватор Бергенского музея, Нансен. Он решил совершить переход через материковый лед Гренландии… Но прежде ему хотелось бы побеседовать немножко с тобой…»
Перед Норденшельдом как будто взорвали бомбу. Первоначально ласковое, но несколько рассеянное выражение исчезло с его лица, он весь превратился в слух и внимание и словно мерил молодого гостя глазами, чтобы рассмотреть, что он за человек. Затем он вдруг весело вымолвил: «Могу подарить господину Нансену пару прекрасных сапог. Да, я нисколько не шучу. В таких случаях крайне важно обеспечить себя первоклассной обувью».
Лед был сломан. Нансен начал развивать свой план. Норденшельд слушал, время от времени скептически кивал головой и ставил какой-нибудь вопрос. В общем, план Нансена представился ему, – насколько я понял, – хотя и очень смелым, но не безусловно невыполнимым. Видно было, что <… > личность Нансена с первого же взгляда произвела на него сильное впечатление, и старик тут же изъявил свою полную готовность содействовать молодому смельчаку советами и своей опытностью <… > Несколько дней спустя Нансен уехал в Христианию, увозя с собой немало важных указаний и убеждение в полном понимании и сочувствии со стороны знаменитого исследователя полярных стран…»
Вскоре после этого свидания Ф.Нансен возбудил через Норвежскую академию наук ходатайство перед правительством об отпуске ему необходимых на экспедицию 5 тыс. крон. Свою докладную записку он закончил словами барона Н. А. Норденшельда: «Исследование природы Гренландии имеет столь большое и фундаментальное значение для науки, что в настоящее время едва ли можно указать на более важную задачу для полярной экспедиции, чем изучение внутренней части этой страны…» Но правительство, как, впрочем, и поднявшая шумиху пресса, не одобрила план Ф. Нансена, и в средствах ему было отказано. Помощь неожиданно пришла извне: датский коммерсант А. Гамель выделил Фритьофу Нансену необходимые деньги.
В январе 1888 г. в журнале «Природа» Нансен опубликовал план экспедиции, который был поддержан Христианийским университетом, и начал деятельно готовиться к своей экспедиции. Будучи человеком изобретательным, он сконструировал и лично испытал легкие лыжи, эластичные сани, особые алюминиевые кастрюли, в которых при лютых морозах можно было быстро приготовить еду на примусе, усовершенствовал спальный мешок и одежду для длительных переходов. Кроме того, он закупил и лично проверил на работоспособность комплект необходимых научных инструментов: секстант и четыре пары полухронометров – для астрономических определений местоположения экспедиции; небольшой теодолит – для геодезических измерений и съемок местности; диск пеленгования с тремя компасами – для определения магнитного склонения; три барометра-анероида и гипсотермометр – для определения атмосферного давления и высот точек рельефа; пять карманных компасов – для ориентировки в пути; различные термометры – для определения температуры воздуха и воды. Существенную помощь в подготовке экспедиции оказал Ф. Нансену датчанин доктор Г. Ринк – исследователь и большой знаток Гренландии, считавший, впрочем, как и большинство других, его предприятие крайне рискованным.
Одновременно с подготовкой к экспедиции Нансен завершал большое исследование «Нервные элементы, их построение и связь с центральной нервной системой асцидий и миксины глютинозы», которое готовил в качестве докторской диссертации. Ее защита состоялась 28 апреля 1888 г. – за четыре дня до отъезда в экспедицию. «Высказанные Нансеном в его докторской диссертации идеи были настолько новы и оригинальны, что почтенные оппоненты просто ничего не поняли, – писал впоследствии профессор В. Вереншельд. – Тем не менее степень доктора была ему присуждена. Утверждают, что это было сделано только потому, что Нансен отправлялся в Гренландию, где неминуемо должен был погибнуть. В таком случае присуждение степени доктора даже недостойному не имело большого значения, не все ли равно!..»
Впрочем, недружелюбное отношение маститых ученых к результатам исследований не особенно задевало самолюбие Фритьофа – он был уверен в себе и, как ему казалось в 27-летнем возрасте, по большей части прав. Характер-то у него был, как говорится, не сахар. Что касается оценки работы, то по обоснованному утверждению С. А. Хоркиной – отечественного историка географии и полярных исследований, «современные норвежские биологи считают, что диссертация Нансена во время защиты получила вполне объективную оценку, хотя чисто анатомические данные, приведенные им, были действительно оригинальны и интересны…».
К этому времени план Гренландской экспедиции и ее всестороннее обеспечение были продуманы до мелочей. Нансен отдавал себе отчет в том, что самый ничтожный промах в подготовке похода может привести к тяжелым последствиям, возможно даже роковым. «Я всегда предвидел, по крайней мере, в пять раз больше, чем на самом деле осуществлялось, – говорил он своему другу, художнику Э. Вереншельду. – Секрет вождя и заключается в том, чтобы учесть все <… > возможности; ничто не должно явиться неожиданным…»
Как уже отмечалось, планом предусматривалось пересечь Гренландию от безлюдного восточного побережья до населенного западного берега. Этим Ф. Нансен отрезал себе путь к отступлению, что, кстати, было его излюбленной тактикой в течение всей жизни. «Я был всегда того мнения, что столь хваленая «линия отступления» есть только ловушка для людей, стремящихся достичь своей цели, – сказал он в 1926 г., в своем выступлении перед студентами – выпускниками университета Сент-Эндрю в Шотландии. – Поступайте так, как дерзал я: сжигайте за собой корабли, разрушайте позади себя мосты. В таком случае для тебя и твоих спутников не останется другого выхода, как только идти вперед. Ты должен будешь пробиться, иначе погибнешь…»
В Гренландской экспедиции участвовало, кроме Ф. Нансена – «вожака, первого среди равных», еще пять человек, в том числе О. Свердруп – в недавнем прошлом капитан судна, в будущем знаменитый полярный исследователь, О. Дитрихсон – старший лейтенант пехоты, К.Кристиансен – крестьянин и еще два лопаря (так в XIX – начале XX в. называли саами, один из северных народов). Это были крепкие, надежные и не робкого десятка люди. 11 июня 1888 г. норвежское промысловое судно «Язон» подошло ко льдам берегов Гренландии, где путешественники тщетно пытались высадиться – над морем со всех сторон свисали огромные и неприступные ледовые обрывы, а море у берегов надежно охраняли многочисленные айсберги. Сойти на остров, в фьорде Умивик, участникам экспедиции удалось только через два месяца. До того времени шли шлюпками по чистой воде и дрейфовали на льдине. Отсюда 15 августа – после праздничного горячего обеда, метеорологических наблюдений и произведенной съемки окрестностей О. Дитрихсоном – началось пересечение Гренландии. День за днем, сгибаясь под ураганным ветром, нередко через ледяные горы, участники экспедиции тащили пять саней, на которых размещалось около 600 кг груза, а вечерами, измученные до крайности, заползали в палатки, чтобы подкрепиться и выспаться. О тепле не могло быть и речи – температура в палатке утром падала до -40 °C. Иногда путников надолго накрывала беспросветная пурга, и приходилось терпеливо ждать отступления ненастья.
5 сентября экспедиция, двигаясь по ледяному покрову и определяя по счислению пути длину дневных переходов, а по наблюдениям Солнца – свое местоположение, достигла высоты 2716 м над уровнем моря (максимальная высота около 3700 м находится в хребте Уоткинса на горе Гунбьёрн, расположенной на востоке Гренландии), а 24 сентября – бесснежной земли. «Итак, мы пересекли, наконец, страшный материковый лед, – записал в свой дневник Ф. Нансен. – Впереди простиралась обнаженная земля, прорезанная долинами… Нельзя выразить, что значит почувствовать под ногами землю и камни, пережить блаженство, ощущая, как ноги мнут поросль, и вдыхать изумительный аромат травы…»
Теперь оставалось только одно– найти путь к людям. Наиболее оптимальным, ведущим к поселению Годтхоб – административному центру острова, оказался морской маршрут. 29 сентября первыми по нему на лодке пошли Нансен и Свердруп. Ночевали на уступе скалы, ночь была тихая. «Вдруг все понеслось в стремительном вихре через небо, а затем в вышине, над головой образовался крутящийся огненный сноп, – вспоминает Ф. Нансен. – Глаза слепило от сильного света. Но вот пламя уменьшилось. Свет мало-помалу угас и только отдельные матовые световые туманности плавали по усыпанному звездному небу…» Такой красоты и яркости северного сияния Фритьоф Нансен не видел ни раньше, ни позже. Изучение этого природного явления станет одной из важных задач его экспедиций.
3 октября путешественники достигли поселка Херрихут, расположенного недалеко от Годтхоба, в котором уже в составе всей экспедиции были вынуждены остаться на зимовку. Там, ожидая корабль из Норвегии, Нансен начал писать книги о своей первой ледовой экспедиции – «На лыжах через Гренландию» (1890) и о быте эскимосов – «Жизнь эскимосов» (1891).
В конце мая 1889 г. путешественники вернулись в Норвегию. На родине их встретили с большим торжеством. Впереди и сзади парохода, на котором они находились, шли военные суда. «Нансен стоял у борта в своей серой одежде, успевшей изрядно запачкаться в хижинах эскимосов, – писали в своей книге о нем В. Броггер и Н. Рольфсен. На его долю выпало счастье показать всему миру мужество и самоотверженность того народа, который выслал столько сынов в безвестную гибель в полярных морях. Для большинства толпившихся на пристани людей Нансен был викингом, связывавшим саги отдаленного прошлого с сагой вчерашнего дня <…> Нансен являлся для них олицетворением национального типа…» Действительно, со времени возвращения из Гренландии Ф. Нансен оставался национальным героем до конца своих дней, таковым он является и по сей день.
По оценке профессора В. Ю. Визе – российского исследователя Арктики, автора одного из лучших биографических очерков о Фритьофе Нансене– научные результаты Гренландской экспедиции относились главным образом к области физической географии. Полевые наблюдения, выполненные Ф. Нансеном и его спутниками во внутренней части Гренландии, куда до них не проникал ни один путешественник, имели цену открытия. Большая часть из них была обработана профессором Г. Моном – знаменитым норвежским метеорологом. По его косвенным оценкам, толщина щита характеризовалась величиной около 2 тыс. м (в 1930 г. этот результат был подтвержден непосредственными измерениями, впервые выполненными сейсмометрическим методом в ходе экспедиции профессора А. Вегенера – автора известной гипотезы возникновения континентов и океанов в результате разрыва и перемещения материков). Кстати, по свидетельству участников экспедиции, поверхность Гренландского щита, вопреки предположению некоторых ученых, оказалась не прерывистой, а сплошной и не ледяной, а снежной. Г. Мон вычислил также среднегодовую температуру воздуха Гренландии на высоте 2 тыс. м – она составила -25 °C. По его расчетам в зимнее время температура в центральной части острова должна была падать до -70 °C. Надо сказать, и этот результат был также подтвержден А. Вегенером – им было зафиксировано минимальное значение температуры -65 °C. Так экспедиция Ф. Нансена открыла второй «полюс холода» северного полушария, лежащий в центральной Гренландии (первый находится в России, в районе Верхоянска и Оймякона, где по современным данным абсолютный минимум температуры составляет -71 °C).
Богатые научные материалы по геодезии, земному магнетизму и климату проанализировал А. И. Воейков – известный русский географ и климатолог, назвавший Гренландскую экспедицию Ф. Нансена «одним из самых достопамятных путешествий последнего времени».
В целом же научные данные, собранные в ходе экспедиции, показали, что атмосферные процессы земного шара еще далеко не изучены и что географов и геофизиков ждут великие открытия. Это хорошо понимал Нансен – именно тогда он и решил предпринять экспедицию в Полярный бассейн, к Северному полюсу.
За успешное осуществление Гренландской экспедиции Фритьоф Нансен был удостоен двух высоких наград: шведское Общество антропологии и географии вручило ему медаль «Веги» (1889) – высшую международную награду за выдающиеся географические путешествия, а Королевское географическое общество в Лондоне – медаль Виктории (1891). Заметим, что обе эти медали присуждаются в редких случаях и только за выдающиеся заслуги.
По возвращении из Гренландии Нансен занял скромную должность хранителя зоотомического кабинета при университете в Христиании. Осенью 1889 г. он женился на Еве Сарс – красавице, певице, спортсменке, дочери известного зоолога М.Сарса. Позже Ева родила Фритьофу шестерых детей, из которых до взрослого возраста дожило четверо.
В честь своей первой дочери – Лив – Фритьоф назвал один из островов Белой Земли (группа островов на северо-востоке Земли Франца-Иосифа), а рядом лежащий остров был им назван островом Евы (на российских картах эти два острова, соединенные небольшим перешейком, носят одно название – Евалив). Однако долгой и счастливой супружеской жизни у Нансенов не получилось – в 1907 г. Ева скончалась от тяжелой скоротечной болезни.
Но впереди еще было 18 лет совместной жизни, и на второй день после свадьбы молодые отправились в путешествие по Европе, во время которого Фритьоф читал лекции о своей Гренландской экспедиции в Швеции, Германии, Голландии, Англии и Франции. Вернувшись, он принялся за устройство «домашнего очага». По его указаниям недалеко от Христиании, в Люсакере, была выстроена небольшая вилла, внутреннее устройство комнат и вся обстановка которой были выдержаны в древненорвежском стиле. Фритьоф Нансен назвал свою виллу «Годтхоб» – в память об эскимосском селении, где ему пришлось провести целую зиму.
Между тем женитьба, свадебное путешествие и домашние заботы не смогли изменить характер и планы отважного путешественника. Как вспоминают его друзья, еще сватаясь за Еву, жених предупредил ее о том, что ему «надо будет отправиться к Северному полюсу». Невеста не возражала.
К тому времени Нансен вынашивал план новой научной экспедиции теперь уже в центральную часть Полярного бассейна. Идея плана, как уже отмечалось, впервые сформировалась во время плавания на «Викинге», но получила реальное подтверждение в возможности ее осуществления только 30ноября 1884 г., когда в норвежской газете «Моргенбла-дет» была опубликована статья профессора Г.Мона. В ней было сказано о находке на юго-западном берегу Гренландии предметов, принадлежавших экспедиции лейтенанта американского флота Дж. де Лонга (опись провианта, скрепленная собственноручной подписью лейтенанта; список лодок экспедиционного судна «Жаннетты»; пара непромокаемых брюк с фамилией одного из членов экипажа и др.). Напомним: 6 сентября 1879 г. при попытке отыскать северо-восточный проход в арктических водах шхуна «Жаннетта» была затерта льдами вблизи острова Геральда и унесена на северо-запад, а 13 июня 1881 г. раздавлена льдами к северо-востоку от Новосибирских островов. Экипаж по льду двинулся на юг, к материку. В пути Дж. де Лонг и половина его спутников погибли.
Появление предметов с «Жаннетты» у берегов Гренландии Г. Мон объяснил существованием в Полярном бассейне течения, которое идет от Новосибирских островов к Гренландии через полюс. По его мнению, на одной из дрейфующих льдин эти предметы и были принесены с востока на запад. Фритьоф Нансен, ознакомившись со статьей Г. Мона, еще более утвердился в мысли о том, что это течение можно использовать для достижения центральной части Арктики, а может быть, и Северного полюса.
В феврале 1890 г., когда план экспедиции окончательно созрел, Нансен представил его Норвежскому географическому обществу. Но предварительно он вкратце изложил его историю членам предыдущих совместных полярных экспедиций и привел результаты своего исследования, подтверждающие наличие течения, проходящего от северных берегов Сибири к восточному берегу Гренландии «где-то между полюсом и Землей Франца-Иосифа…» (приплывший из окрестностей Берингова пролива кусок эскимосской «метательной дощечки», украшенный китайским стеклянным бисером; плавник с преобладанием древесных пород, произрастающих только в Сибири, в том числе и лично им найденный в 1882 г.; наличие в гренландской флоре сибирских растительных форм и др.). «Если мы обратим внимание на силы самой природы и попытаемся иметь их не противниками своими, но союзниками, – сказал Нансен, завершая первую часть своего доклада, – то найдем наиболее верный и легкий способ достигнуть полюса. Бесполезно идти, как делали прежние экспедиции, против течения, мы должны поискать, не найдется ли течения попутного. Экспедиция «Жаннетты», по моему глубокому убеждению, единственная из всех была на верном пути, хотя и случилось это не по ее воле и желанию…»
Идея плана будущей экспедиции была для присутствующих просто потрясающей: вмерзнуть (!) на судне во льды, предоставить себя полярному течению и проникнуть в ту арктическую область, которую тщетно пытались достигнуть предшественники. В истории полярных исследований это был пионерный подход, не имевший – по оригинальности и смелости – себе равного. Однако в ходе доклада у почтенных членов Географического общества возникло некоторое сомнение: а есть ли у автора этой идеи гарантии для успешной реализации плана?
«Я намерен построить судно возможно меньших размеров и возможно более прочное, – продолжал Ф. Нансен, развеивая сомнения у слушателей. – Вместимость его должна быть не больше того, какая необходима под запасы угля и провианта для двенадцати человек на пять лет. Для этой цели, вероятно, подойдет судно в 170 тонн (брутто). Оно должно быть снабжено сильной машиной, способной обеспечить скорость до 6 миль в час; кроме того, корабль должен иметь полное парусное вооружение <…>, покатые бока, чтобы напирающие его льды не получали точки опоры и не могли его раздавить <…>, но выжимали бы его кверху… Если иметь такое судно, экипаж из десяти, самое большее двенадцати крепких, старательно подобранных людей и снабдить его на пять лет запасами снаряжения и продовольствия <… > наилучшего качества <…>, то я полагаю, что предприятие можно считать обеспеченным. На таком корабле мы могли бы выйти в путь летом, как только установятся благоприятные условия, и попытаться пройти через <… > Карское море <…> к северу мимо [мыса] Челюскина <…> к Новосибирским островам, [где], выждав хорошее время, пройти возможно дальше на север по чистой воде <…> Затем мы могли бы попытаться пробиться сквозь льды как можно дальше на север. Опыт экспедиции на «Жаннетте» говорит о том, что нам, таким образом, удастся пройти дальше самого северного из Новосибирских островов <… > Норденшельд не заходил к северу дальше самого южного из названных островов (в конце августа), но проход там был всюду свободен ото льда. Существует, стало быть, вероятность того, что нам удастся пройти к северу дальше Новосибирских островов, где мы должны попасть в течение <… > Мы выберем удобное место, пришвартуемся к крупной льдине и предоставим льдам [возможность] громоздиться вокруг нас сколько угодно <… > С того времени забота о продвижении судна перейдет к течению, корабль из средства передвижения превратится в жилище, а мы сможем заняться научными наблюдениями. Таким образом, наша экспедиция <… > будет, вероятно, перенесена через полюс к морю между Гренландией и Шпицбергеном <…> Если это будет летом, мы, наверное, получим возможность освободиться из ледяных тисков и плыть <… > домой <… > Для успешного исхода подобного путешествия необходимы только два условия: теплая одежда и хорошее питание <…> Я полагаю, что у нас есть все основания рассчитывать на удачный исход проектируемой экспедиции <… > Но если это течение не идет прямо через полюс <…>, что предпримет экспедиция для достижения полюса?… Я думаю <…>, что достижение самого полюса имеет мало значения: мы отправляемся не для того, чтобы отыскать математическую точку, составляющую северный конец земной оси; достижение этой точки само по себе малоценно, но чтобы произвести наблюдения в обширной неисследованной части земного шара, окружающей полюс…»
«Норвежский народ тогда уже крепко верил в своего героя, – писал известный своими исследованиями Арктики профессор В. Ю. Визе, анализируя доклад своего коллеги, – и план Нансена, несмотря на его новизну и смелость, был встречен сочувственно. Нансен сумел возбудить энтузиазм своего народа к задуманному делу…» Ведь полярники в XIX – первой половине XX в. будоражили воображение людей так, как космонавты в 1960-х гг.
Иначе был встречен проект за рубежом. «Когда Нансен выступил в 1892 г. в Географическом обществе в Лондоне, – отмечает В. Ю. Визе, – то против его плана ополчились почти все виднейшие полярные авторитеты. «Чистое безумие», «проект бессмысленного самоубийства» – такова была единодушная оценка выдвинутого Нансеном плана. В мировой печати появилось более двухсот статей, в самой резкой форме осуждавших проект Нансена. Несмотря на это, на родине решили поддержать Нансена, и экспедиция его вскоре приняла характер большого национального дела. Стортинг (парламент Норвегии. – Гл.) ассигновал на экспедицию 200 000 крон, а позже еще 80 000 крон. Большие суммы поступали также от частных лиц…» В целом собранная для экспедиции сумма составила 450 000 крон.
В России проект Фритьофа Нансена получил самую благожелательную оценку и поддержку. По просьбе правительства Норвегии Министерство иностранных дел России снабдило Нансена «рекомендательным листом» наподобие того, который был выдан барону Нильсу Адольфу Эрику Норденшельду при плавании вдоль северных российских берегов, а российское Министерство внутренних дел оповестило прибрежные власти Архангельской и всех сибирских губерний об этой экспедиции и распорядилось оказывать ей всевозможную помощь.
Главное Гидрографическое управление Морского министерства по просьбе Русского географического общества выслало Фритьофу Нансену все изданные в России карты северных морей. Секретарь общества А. В. Григорьев направил ему записку о населенных пунктах на северном побережье Сибири. Контр-адмирал С. О. Макаров – в то время младший флагман Балтийского моря– дал сведения о температуре воды в Беринговом проливе и прилегающей части Северного Ледовитого океана. Барон Э. В. Толль – кандидат зоологии и уже известный полярный исследователь, посоветовавший Нансену войти в арктические льды к северо-западу от Новосибирских островов, совершил труднейший поход на эти острова (острова Котельный, Большой и Малый Ляховские) для устройства там трех продовольственных складов на случай крушения экспедиционного судна.
Между тем необходимое для путешествия судно особой конструкции – с обводами яйцевидной формы, не вполне красивое по форме, но целесообразное с точки зрения безопасности во время дрейфа и более вместительное, чем предполагалось ранее (402 тонны), – было при активном участии Фритьофа Нансена спроектировано и изготовлено Колином Арчером – одним из лучших норвежских судостроителей.
25 октября 1892 г. судно спустили на воду. Вот как об этом рассказывает профессор Г. Ретциус: «Тысячи людей собрались вокруг верфи <…>, тысячи вскарабкались на окружающие горы. На подмостки, устроенные около носа корабля, поднимается Фритьоф Нансен с женой. Она подходит к носу корабля, сильным ударом разбивает о него бутылку с шампанским и говорит громким и ясным голосом: ««Фрам» имя ему» («Вперед» в переводе с норвежского. – Гл.). В ту же минуту на флагштоке взвивается флаг с именем корабля – белые буквы на красном поле. Быстро обрубают все канаты и подпорки, и большое тяжелое судно начинает скользить по наклону сперва медленно, потом все быстрее и быстрее. Минуты, когда «Фрам», приветствуемый салютами орудий и раскатами «ура», спустился на воду, захватили всех своей торжественностью…»
Плавание «Фрама», на котором кроме Фритьофа Нансена и капитана судна Отто Свердрупа находилось еще одиннадцать членов экспедиции, протекало почти так, как это было предусмотрено планом. Однако здесь мы намеренно не будем подробно останавливаться на описании интереснейших и захватывающих страниц книги Ф. Нансена ««Фрам» в Полярном море» – предоставим это читателю, дабы не лишать его удовольствия самостоятельного прочтения оригинала. Короткими штрихами отметим лишь о с н о в н ы е этапы экспедиции, а также расскажем о том, что было связано с плаванием «Фрама», но не вошло в упомянутую книгу и представляет, на наш взгляд, бесспорный интерес.
Итак, в июле 1893 г. экспедиция покинула Норвегию и к 18 сентября, пройдя вдоль северных берегов России, была вблизи Новосибирских островов. «В 7 часов вечера, – записал в дневник Ф. Нансен, – мне показалось, что я различаю на горизонте лед, который, однако, подымался такими правильными линиями, что больше походил на сушу <… > По всей видимости это был остров Бельковский, а большое светлое пятно на небе подальше к востоку – отражение покрытого снегом острова Котельного…» В этот и последующие два дня «Фрам» пересекал по-своему знаменитый район: где-то там и к востоку от него в разное время русские охотники и полярные исследователи видели таинственную землю, на которую не ступала нога человека, – Землю Санникова. Фритьоф Нансен знал об этом от барона Эдуарда Васильевича Толля. «Что-то удивительно много стало попадаться разных птиц, – отметил путешественник в дневнике. – Встретилась стайка куликов. Они сопровождали нас некоторое время, а затем повернули к югу. Вероятно, они летели с какой-нибудь земли, лежащей севернее. Мы, однако, не могли ничего разглядеть из-за тумана, непрерывно держащегося надо льдом <…> На следующий день погода прояснилась, но никакой земли мы так и не увидели. Мы находились значительно севернее того места, где, по указанию Толля, должен был находиться южный берег Земли Санникова, но примерно на той же долготе. По всей вероятности, эта земля является лишь небольшим островом и, во всяком случае, далеко к северу простираться не может…»
На современных картах острова или архипелага под названием Земля Санникова нет. Однако некоторые ученые утверждают, что таковыми вполне могут быть, во-первых, земли, виденные в северо-восточном направлении от острова Новая Сибирь в 1810–1811 гг. охотником-промысловиком Яковом Санниковым и исследователем Новосибирских островов М. М. Геденштромом, но открытые в 1881 г. американцами с дрейфующей «Жаннетты» (острова Беннетта, Жаннетты и Генриетты) и в 1913–1914 гг. – русскими моряками Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана (острова Жохова и Вилькицкого), во-вторых, остров, обнаруженный также Я. Санниковым в 1810 г. примерно в 70 верстах к северо-западу от Котельного и показанный на карте М. М. Геденштрома (1811) в виде «гор, виденных мещанином Санниковым», и, в-третьих, суша, рассмотренная в подзорную трубу в 1886 г. бароном Э. В. Толлем примерно в 150 верстах к северу от Котельного и названная им Землей Санникова. Именно она была показана Нансеном в 1896 г. на карте «Норвежская полярная экспедиция 1893–1896 гг.», приложенной к его книге ««Фрам» в Полярном море», в виде небольшого острова с координатами примерно 76° с. ш. и 138° в. д.
Важно отметить, что эти две последние «земли» интересны тем, что для их поиска в разное время были организованы специальные экспедиции, которые не увенчалась успехом: лейтенанта российского флота П. Ф. Анжу (1821–1822) и барона Э. В. Толля (1901–1902). Правда, если следы земли, точнее, признаки существования острова из ископаемого льда, который можно было принять за землю, усмотренной Э. В. Толлем и показанной Фритьофом Нансеном на карте, были все-таки обнаружены в 1980 г. с борта советского гидрографического судна «Створ», то каких-либо косвенных признаков существования земли, лежащей к северо-западу от Котельного, никому и никогда обнаружить не удалось.
Не так давно автор этих строк, в 1970-х гг. выполнявший картографирование побережья Баренцева моря, а ныне занимающийся проблемой исчезнувших островов в Северном Ледовитом океане, на основе исследований пришел к выводу, что виденная Яковом Санниковым земля не являлась нагромождением льда, подобным тому, которое видел Фритьоф Нансен с борта «Фрама», и не арктическим миражом, какой нередок в полярных широтах, а реально существовала. Дело в том, что к северо-западу от острова Котельного, в восточной оконечности подводного хребта Гаккеля, в первой половине XX в. была обнаружена сейсмоактивная зона (последний раз в ней зафиксирована серия землетрясений в июне 1982 г.). Поэтому не исключено, что в результате извержения вулкана с последующим землетрясением, которое произошло скорее всего в 1811–1821 гг., «горы, виденные мещанином Санниковым», опустились на дно.
22 сентября 1893 г. «Фрам» пришвартовался к большой льдине в районе, лежащем к северо-западу от Новосибирских островов. Отсюда от края российского побережья начался небывалый в истории путешествий трансарктический дрейф, маршрут которого наносился на карту штурманом Т.Якобсоном по результатам астрономических определений, проводимых С. Скоттом-Хансеном – старшим лейтенантом норвежского флота. За вычислениями координат положения судна, которые он производил, пристально наблюдали свободные от вахты члены экспедиции. Всех волновало, куда вместе со льдом несет «Фрам». Одновременно с этим выполнялись регулярные метеорологические, магнитные и маятниковые наблюдения, измерения температуры, солености морской воды и течений подо льдом, промеры глубин и взятия проб грунта, изучение океанских живых организмов, северного сияния и «атмосферного электричества», а также медицинские обследования участников экспедиции, которые выполнялись кандидатом медицинских наук Х. Блессингом в рамках противоцинготных мероприятий, заранее продуманных Ф. Нансеном и основанных на научно им разработанном рационе питания.
12 декабря 1894 г. «Фрам» находился на параллели 82°30 с. ш. – выше этой отметки не забирался еще ни один корабль, а 6 января 1895 г. – на параллели 83°34 с. ш. «Теперь, – записал Нансен в дневник, – превзойдена и самая северная широта, достигнутая когда-либо человеком…»
14 марта, когда «Фрам» находился на параллели 84°00 с. ш. и от него до Северного полюса оставалось около 650 км, Фритьоф Нансен со своим спутником Фридериком Яльмаром Иохансеном – лейтенантом запаса, ассистентом-метеорологом, по выносливости которому не было равных в экспедиции, – упаковав необходимый груз, научные инструменты и каяки в санную собачью упряжку, покинул судно и двинулся к заветной цели. Но, миновав около трети пути и достигнув к 8 апреля отметки 86°13 с. ш., путешественники вынуждены были повернуть назад – из-за торосов и рыхлого снега лед стал совершенно непроходим. «Как ужасно хотелось идти дальше, – напишет позже Иохансен. – Единственным утешением было то, что мы сделали все, что могли, и что, хотя немного, приподняли завесу, скрывавшую от взоров людей эту область земного шара…»
Зимовку 1895–1896 гг. путешественники провели на Земле Франца Иосифа, а 7 августа простились с ней и на пароходе «Уиндуорд» спустя пять суток прибыли в Норвегию, где были встречены как герои. Примерно в это же время «Фрам» вырвался изо льдов, вышел в открытую воду и 9 сентября вошел в Христианийский залив. «У меня точно сдавило горло, – записал в своем дневнике Нансен, потрясенный этой радостной новостью, – и я мог только сказать: «Фрам» вернулся. Это было точно волшебная сказка…»
Так успешно, без потерь, завершилась первая в мире трансарктическая экспедиция, тщательно подготовленная, продолжавшаяся без малого три года и три месяца и позволившая исследовать огромную площадь неизвестных людям полярных пространств, пополнить, по словам Фритьофа Нансена, сокровищницу наблюдений по разным областям знаний. «Подобный успех лучше всего доказывает значение нового способа исследований, – писал Ю. М. Шокальский, видный отечественный океанограф и картограф, президент Географического общества СССР. – Очевидно, что все это не может быть объяснено одною удачею… Нет, здесь удача является плодом обстоятельного и долгого изучения вопроса о полярных исследованиях, соединенного с предварительным собственным опытом плаваний и путешествий по полярным странам…» Предложенному и проверенному Фритьофом Нансеном методу исследования Арктики с использованием дрейфа льда была суждена большая жизнь. Развитый и усовершенствованный учеными нашей страны, он был использован, начиная с 1937 г., во время дрейфа научно-исследовательских станций «Северный полюс» (советских СП1—СП31, российских СП-32, СП-33) и по настоящее время служит науке и человечеству.
Экспедиция позволила собрать уникальные, на уровне открытия, данные о Северном Ледовитом океане. Так, было выяснено, что земли на Северном полюсе не существует, да и сам полюс покрыт находящимся в движении льдом, был опровергнут миф о мелководности океана (по современным оценкам его максимальная глубина 5527 м), выявлено существование теплого течения из Атлантического океана, проходящего с запада на восток через Северный полюс на некоторой глубине подо льдами, навстречу поверхностного холодного течения, была обобщена информация относительно ветров, течений, температур и на основании этого определено, что лед по океану движется главным образом под влиянием ветров и др.
По окончании экспедиции авторитет Нансена не только в Норвегии, но и во всем цивилизованном мире поднялся на небывалую высоту. В 1896 г. в Норвегии был учрежден «Фонд
Нансена», средства которого предназначались на развитие научных исследований. В 1897 г. российское правительство по ходатайству Русского географического общества наградило Ф. Нансена орденом Станислава 1-й степени, а совет Общества утвердил присуждение ему Константиновской золотой медали, высшей награды «за совершенный беспримерный подвиг, составляющий эпоху в исследовании Северного Ледовитого океана…».
В том же году Нансен был назначен профессором зоологии в Христианийском университете с освобождением от чтения лекций до окончания обработки научных материалов, собранных во время экспедиции. На подготовку и издание шести объемистых томов научных результатов путешественнику-исследователю потребовалось более восьми лет. Впоследствии этими книгами, обобщающими полученные сведения об Арктике, пользовались в своей научной деятельности ученые разных стран.
28 апреля 1898 г. в зале Петербургского дворянского собрания состоялась торжественная встреча доктора Нансена с российскими учеными и представителями общественности, а также вручение ему Константиновской золотой медали. С приветственным словом выступил вице-председатель общества прославленный путешественник П. П. Семенов (с 1906 г. – П. П. Семенов-Тян-Шанский). «Живой интерес всей России к исследованиям доктора Нансена, – сказал он, – объясняется не только большой популярностью в ней географической науки, но и положением, которое Россия занимает на земной поверхности. В частности, ее северный фасад протянулся на 166° по долготе… План экспедиции Нансена, основанный на остроумных соображениях, был задуман с такою смелою уверенностью, которая невольно напоминает нам непоколебимую уверенность великого человека, открывшего для человечества Новый Свет (Христофора Колумба. – Гл.)… Доктор Нансен до своего приезда в [Санкт-Петербург] видел только холодные и негостеприимные северные побережья России, пусть же сегодня смелый путешественник примет горячий привет страны, так широко охватившей исследованные им пространства Полярного океана. От имени всех здесь присутствующих я могу уверить его в том, что везде и всегда в России он встретит не только самый сердечный прием, но и самую теплую оценку того великого мужества, которое он оказал в бескорыстном служении интересам науки и человечества…»
Ф. Нансен, к которому «всякий хотел подойти поближе, пожать руку, что-либо спросить», рассказал о ходе своей экспедиции и ответил на вопросы присутствующих. 17 апреля в Русском географическом обществе состоялось совещание, в котором участвовали выдающиеся географы, мореплаватели и путешественники: А.И.Воейков, Ф.Ф. Врангель, С. О. Макаров, Ф. Нансен, П. П. Семенов, А. А. Тилло, Э.В. Толль, А. М. Чихачев, Ф. Б.Шмит, Ю.М.Шокальский и другие. Обсуждались различные вопросы по исследованию Северного Ледовитого океана, проблемы изучения Арктики. С планом экспедиции на Землю Санникова выступил барон Э. В. Толль. Фритьоф Нансен принял участие в обсуждении доклада, высоко оценив предложенный план. «Я согласен с бароном Толлем относительно вероятности нахождения островов к северу от Новосибирских островов, – сказал он. – Мы знаем Землю Беннетта и Землю Санникова, из которых последнюю барон Толль сам видел, но там может быть и больше таких островов <…> Главное основание так думать заключается в том, что мы встретили много открытой воды к западу и северо-западу от Новосибирских островов… Нет надобности указывать кому-либо из присутствующих, что исследование этих земель было бы подвигом величайшей научной важности. Я полагаю, что земли эти достижимы на судне каждое лето…»
Позже Ф. Нансен словом и делом помогал своему другу в подготовке экспедиции, состоявшейся в 1900–1902 гг., следил за ее ходом и очень тяжело переживал, когда Э. В. Толль с тремя спутниками, выйдя с судна «Заря» на поиски Земли
Санникова, погиб на пути к материку. Да, «Северный Ледовитый океан, – как писал еще в 1882 г. Нансен, – приносит много разочарований и неприятных неожиданностей…»
18 апреля 1898 г. Петербургская академия наук избрала Ф. Нансена своим почетным членом, а в следующем году он участвовал в работе Стокгольмского совещания, где обсуждался вопрос о создании Международного совета по изучению моря. Спустя три года такой совет был создан (он успешно функционирует и по настоящее время).
В 1900 г. Нансен принял участие в экспедиции к берегам Исландии на новом научно-исследовательском судне «Михаэл Сарс», оснащенном совершеннейшими по тому времени приборами. Экспедицию возглавлял профессор Ю. Йорт – норвежский гидробиолог, а Ф. Нансен ведал гидрологическими работами. Это трехнедельное плавание было весьма плодотворным по научным результатам: оно положило начало систематическим океанографическим работам в Северной Атлантике, Норвежском и Гренландском морях, открыло новую эру в океанографии.
Со времени этого плавания началось тесное сотрудничество Ф. Нансена с Б. Хелланд-Хансеном – способным исследователем, ставшим позже известным норвежским океанографом, одним из теоретиков в области изучения динамики моря. Это сотрудничество, продолжавшееся тридцать лет, оказалось чрезвычайно плодотворным.
В 1902 г. в Христиании была основана Центральная лаборатория международных морских исследований. Она была образована с целью разработки новых методов изучения моря и создания для этой цели новых приборов. Фритьоф Нансен, возглавивший лабораторию, приложил немало усилий, чтобы превратить ее в подлинно научный центр мировой океанографии. Так «физическая океанография стала точной наукой, – писал профессор В. Ю. Визе, – и творцом ее был Ф. Нансен…»
Весной 1904 г. до Ф. Нансена дошло печальное известие о гибели на театре русско-японской войны командующего Тихоокеанской эскадрой вице-адмирала С. О. Макарова. С этим выдающимся русским флотоводцем и ученым, которого норвежский путешественник-исследователь уважительно называл «мой дорогой адмирал Макаров», Нансена связывали дружба и научное сотрудничество в области океанографии. Нансен высоко ценил талант С. О. Макарова и приветствовал его идею пробиваться в высокие широты с помощью мощного ледокола, восхищался устройством и оснащением его детища – знаменитого «Ермака», с интересом следил за его плаваниями, пользовался полученными океанографическими наблюдениями. «Когда материалы обработки [Нансена и Макарова] сравнили, – отмечает В. М. Пасецкий, – то выяснилось, что их выводы мало чем отличаются друг от друга. Это известие доставило огромное удовлетворение Нансену. Обмен идеями между [ними] и взаимопомощь в организации наблюдений, безусловно, сослужили важную пользу развитию научных представлений о гидрологическом режиме полярных морей…»
Нансен, повседневно занимаясь научными исследованиями, мечтал о новом походе – на этот раз к Южному полюсу. Этой экспедицией он собирался завершить дело его жизни в области полярных исследований. Проект антарктической экспедиции был уже разработан и доложен членам Географического общества в Лондоне еще в 1898 г., но жизнь внесла свои коррективы. Когда огромная работа, потребовавшая от него большого напряжения сил, близилась к завершению, ее пришлось отложить: в 1905 г. в Норвегии активизировалось и достигло апогея движение за расторжение шведско-норвежской унии, принятой в 1814 г., Фритьоф Нансен, как истинный патриот, оказался в первых его рядах. Обе стороны находились на пороге войны, но, к счастью, вооруженного столкновения удалось избежать – уния была расторгнута мирным путем, при этом авторитет Нансена как выдающегося представителя нации сыграл положительную роль в признании независимости Норвегии мировым сообществом.
Вскоре после этого Нансену предложили войти в состав норвежского правительства, но он отказался, приняв, однако, предложение стать первым послом Норвегии в Англии. В 1906 г. Нансен приступил к новой для него дипломатической деятельности, совсем не похожей на все его предыдущие занятия.
В июле 1907 г., когда Фритьоф Нансен был в Норвегии, к нему обратился Руаль Амундсен – к тому времени признанный норвежский полярный путешественник, первым совершивший плавание в 1903–1906 гг. на судне «Йоа» Северо-Западным проходом от Гренландии к Аляске – с неожиданной просьбой дать ему «Фрам» для экспедиции к Северному полюсу. Судно он получил, но, как позже окажется, для экспедиции не на Северный, а на Южный полюс. В 1909 г., когда стало известно, что американец Роберт Пири уже достиг Северного полюса, Амундсен решит изменить свой первоначальный план.
Здесь важно подчеркнуть следующее: если Фритьоф Нансен в своих путешествиях придавал большое значение научной программе, то Руаль Амундсен, стремясь всегда и везде прийти первым, научные изыскания считал менее значимыми, придавал им второстепенное значение. «План [Амундсена] держался в глубокой тайне, – пишет С. Н. Хоркина, – и был открыт только после того, как экспедиция покинула Норвегию <… > В это время к Южному полюсу собирался отправиться британец Роберт Скотт. Амундсен хотел опередить Скотта…» Что касается взаимоотношений двух норвежских исследователей, то они «не отличались особой теплотой… Положение «мэтра» не могло долго удовлетворять такого человека, как Амундсен, и он хотел превзойти своего учителя. Нансен не смог дойти до Северного полюса, и <… > если бы Амундсен водрузил на этой точке Земли норвежский флаг, Нансен был бы побежден в гонке на ту же дистанцию… Для задуманной экспедиции Амундсен позаимствовал «Фрам», хотя и знал, что Нансен планирует с этим судном собственную экспедицию к Южному полюсу. Когда Нансену стало известно об изменении маршрута «Фрама», он понял, что у него отняли шанс осуществить его давнюю мечту. Несмотря на эти обстоятельства, Нансен продолжал выступать в поддержку Амундсена, хотя общественное мнение и в Норвегии, и за рубежом не жаловало нового норвежского рекордсмена…», покорившего Южный полюс 14 декабря 1911 г.
Будучи послом в Лондоне до 1908 г., Нансен не оставлял научной работы. Здесь им был задуман и разрабатывался капитальный труд «В туманах Севера» (1911) по истории исследования Севера с самых ранних времен до 1500 г. Для того чтобы написать эту книгу, исследователю пришлось проделать огромную работу по изучению архивного материала, большей частью труднодоступного.
В 1908 г. Фритьоф Нансен был назначен профессором океанографии в Христианийском университете, в 1910 г. участвовал в экспедиции на «Михаэле Сарсе» (на этот раз в северную часть Атлантического океана), в 1912 г. на своей яхте «Веслеме» вместе с сыном Коре – к островам Медвежий, Шпицберген и Земле Принца Карла. Накопленные в экспедициях результаты наблюдений и измерений были затем обработаны с использованием новейших методик, нашли отражение в научных трудах Ф. Нансена по океанографии Северного Ледовитого океана и прилегающих к нему вод. Описанию плавания на яхте он посвятил отдельную книгу «Шпицберген» (1915), великолепно им иллюстрированную. В ней, помимо гидрологии, Нансен обстоятельно разобрал вопросы геоморфологии Шпицбергена. Как ученый он был удивительно разносторонним!
Следует особо подчеркнуть, что и эти его научные наблюдения, обобщения, результаты нашли отражение и развитие в трудах многих ученых, в том числе и нашей страны. «Те вопросы, над которыми Нансен 24 года тому назад работал на своей маленькой «Веслеме», – писал профессор
В. Ю. Визе в 1936 г., – еще и в настоящее время не потеряли своей актуальности, и именно эти задачи являются стержневыми в работах больших советских экспедиций, ежегодно посещающих Арктику. Сюда прежде всего принадлежат исследования колебаний тепловой мощности атлантических вод, ледовые прогнозы и излучение динамики вод с помощью гидрологических разрезов и суточных станций…»
В 1913 г. Ф. Нансен получил приглашение от Й. Лида – норвежского предпринимателя и одновременно русского подданного, главы норвежско-русско-британской акционерной компании «Сибирское общество» – совершить с целью «оценки естественных ресурсов Сибири» плавание на грузовом пароходе «Коррект» из Норвегии в устье реки Енисея, подняться по ней до Красноярска и проехать дальше по Транссибирской железнодорожной магистрали до Владивостока. Нансен охотно принял это предложение, поскольку всегда интересовался Северным морским путем.
25 сентября Фритьоф Нансен и его спутники (Й. Лид, депутат Государственной Думы С. В. Востротин и секретарь русской миссии в Христиании И. Г. Лорис-Меликов), сменив в Дудинке пароход на моторное судно, а в Енисейске – судно на тарантас, добрались до Красноярска, где их криками «ура!» встретила ликующая толпа народа. 3 октября путешественники были во Владивостоке, а 21 октября – вернулись в Красноярск. Сибирью, ее просторами и проживающими там людьми, в том числе и представителями малых народов, Нансен был просто очарован.
Здесь будет уместно отметить, что в июне 2003 г. (спустя почти 90 лет со времени описываемых событий) в Красноярске побывал 72-летний внук великого полярника Э. Нансен – президент «Фонда Нансена», известный норвежский геолог, астрофизик, путешественник и правозащитник, в начале 1940-х гг. прошедший фашистские концлагеря. Он приехал в Сибирь с проектом возрождения культуры народов Подкаменной Тунгуски и собирался повторить сибирский путь своего великого деда, но в обратном направлении.
30 октября Фритьоф Нансен был уже в Санкт-Петербурге, где участвовал в экстренном заседании Комитета по снаряжению экспедиции к Северному полюсу. Оно было посвящено обсуждению донесения Г. Я. Седова – гидрографа и полярного исследователя, который зимовал на судне «Св. Фока» у берегов Новой Земли. Нансен рекомендовал послать к нему вспомогательный отряд и ездовых собак, которые когда-то стали надежными помощниками в его полярных путешествиях. Кстати, опыт использования собачьих упряжек в полярных экспедициях норвежский исследователь перенял от русских путешественников, тщательно изучив его по различным источникам, а затем и усовершенствовав в период подготовки к своей экспедиции на «Фраме».
«Встречи с русскими учеными, – писал В. М. Пасецкий, – убедили [Ф. Нансена] в том, что в этой стране в ближайшее время будут предприняты решительные шаги к развитию регулярного судоходства между Сибирью и Европой. С этой верой он и начал работу над книгой о своем только что закончившемся путешествии <…> «В страну будущего. Великий Северный путь из Европы в Сибирь». Книга увидела свет в то время, когда в Европе шла Первая мировая война…»
Война 1914–1918 гг. и последовавшие за ней тяжелые годы оторвали Фритьофа Нансена от научной работы. Почти все силы и энергию в это время он отдавал служению своей стране и страждущему человечеству. Так, для предотвращения голода в Норвегии Нансен в 1917 г. выезжал в США, где почти девять месяцев в сложной политической обстановке того времени вел переговоры. Благодаря его настойчивости, высокому авторитету и несомненным дипломатическим способностям вопрос поставки импортного зерна из Северной Америки был разрешен в благоприятном для Норвегии смысле.
В 1919 г. вдовствующий Фритьоф Нансен женился на свой давней подруге Сигрюн Мюнте, а на следующий год был назначен представителем Норвегии в недавно учрежденной Лиге наций. Одной из первых задач, ставших перед
Лигой, было возвращение военнопленных с чужбины. Организация этого дела была поручена Нансену (в 1920–1922 гг. он был верховным комиссаром Лиги наций по делам репатриации военнопленных). В течение полутора лет в Россию, Германию и бывшую Австро-Венгрию вернулось из плена около полумиллиона человек. Репатриация военнопленных стоила около 400000фунтов стерлингов. Эта сумма была предоставлена правительствами разных стран, но заслуга в этом Ф. Нансена была огромной.
В 1921 г., вследствие страшной засухи в России (на Волге) был неурожай, надвигался голод. Ф. Нансен выступил с предложением образовать «на чисто гуманитарных основах» комиссию, которая взялась бы за организацию помощи русским голодающим. Вскоре эта комиссия была создана, возглавить ее попросили Ф. Нансена. «Принять предложение, – заявил Ф. Нансен, – равносильно тому, что я должен отказаться от научной работы, от всего того, ради чего живу…», но не принять это предложение он не мог.
17 августа того же года Ф. Нансен уже находился на пути в Россию. Как оказалось, для ликвидации голода необходимо было 4 млн тонн зерна (8 тыс. поездов по 50вагонов каждый). Россия могла предоставить только половину. В Москве Ф. Нансен и Г. В. Чичерин – нарком иностранных дел РСФСР подписали договор о создании Международного комитета по оказанию помощи голодающим, одним из сопредседателей которого стал Ф. Нансен. 9 сентября он выступил в Лиге наций с просьбой помочь ему взять кредит в 250 млн франков, которые были необходимы для закупки хлеба, от правительств различных стран. Однако поддержки Нансен не получил. Глубоко возмущенный, он вновь взял слово в Лиге наций: «20–30 миллионам людей угрожает голодная смерть, – сказал он. – Если через два месяца не придет помощь, участь их решена. Но правительства отказали в кредитах. Я не верю в то, что это правильно <… > Это роковая ошибка <… > Мы вынуждены обратиться к частной благотворительности. Мы сделаем все, что только возможно <… > Но <…> против нас подняла свою голову клевета <…> Меня обвиняют в том, будто я отправил в Сибирь экспедицию с оружием для революции. Это ложь <… > Я буду продолжать призывать европейские страны к борьбе с этим величайшим ужасом в истории. Зима уже близко. Скоро реки в России станут, а сухопутный транспорт будет затруднен снежными заносами. Допустим ли мы, чтобы зима навсегда остановила сердца миллионов людей? Время еще есть. Но его осталось немного. Если вы знаете, что это значит – бороться с голодом и морозом, тогда положение в России будет вам ясно. Я убежден – вы не останетесь в стороне… Именем человечности, именем всего благородного, я призываю вас – вас, которые сами имеют жен и детей, – подумать о том, какой это ужас – видеть, как жена и дети идут навстречу голодной смерти. С этой трибуны я призываю правительства, народы Европы, весь мир оказать помощь. Спешите, действуйте, пока еще не поздно!»
Присутствовавшая на заседании публика была потрясена речью Фритьофа Нансена. Но члены Лиги наций, имея определенные директивы от своих правительств, не вняли его голосу и 30 сентября вынесли окончательное решение: помощь голодающим на Волге должна быть делом частных лиц, правительства государств кредитов не дадут, пока советская власть не признает царских долгов.
Несмотря на это решение, уже в сентябре были отправлены первые поезда с продовольствием для голодающих, сформированные на средства частных лиц и общественных организаций. От себя Нансен внес крупную сумму. Благодаря его неутомимой энергии было спасено множество жизней и вполне возможно, что среди ныне живущих наших соотечественников есть потомки тех спасенных голодающих.
О своих поездках в Советскую Россию Нансен написал книгу «Россия и мир» (1923), в которой говорит, что «русский народ имеет большую будущность, и в жизни Европы ему предстоит выполнить великую задачу…».
Едва Ф. Нансен окончил свою грандиозную работу по спасению голодающих в России, как ему пришлось взяться за другое, не менее сложное дело: в сентябре 1922 г. он принял предложение Лиги наций стать верховным комиссаром по делам беженцев и вскоре выехал на Балканы, чтобы взять в свои руки организацию помощи грекам. Примерно в это же время он занимался обеспечением жильем более 2 млн русских эмигрантов, бежавших от революции и советской власти. Многие из них не имели удостоверений личности и перемещались из страны в страну, оседая в убогих лагерях, где от голода и тифа вымирали тысячами. Фритьоф Нансен разработал особые международные соглашения о документах для беженцев, получивших названия «нансеновские паспорта» – удостоверения личности для перемещенных лиц (небольшая марка с портретом Нансена и надписью «Societe des Nati»), и добился их официального утверждения. Со временем эти паспорта признали 52 страны. Благодаря усилиям Ф. Нансена, продолжавшимся до самой его смерти, большинство эмигрантов обрели кров, право на жительство, работу.
В декабре 1922 г. 61-летнему Ф. Нансену за его неутомимую и самоотверженную благотворительную деятельность была присуждена Нобелевская премия Мира. «Нобелевская премия присуждалась самым разным людям, – писал один датский журналист, – но впервые она досталась человеку, который достиг в практике мира таких выдающихся успехов в столь короткий срок…» Большую часть полученной суммы, составлявшей 122 тыс. крон, Ф. Нансен истратил на устройство в Советской России двух показательных сельскохозяйственных станций, остальную часть пожертвовал в пользу греческих беженцев.
В 1925 г. Лига наций поручила Нансену изучить вопрос о возможности устройства армянских беженцев. Во время Первой мировой войны 1914–1918 гг. гонения на армян в Турции достигли чудовищных размеров: из 1 845 450 армян, живших в Турции, в 1915–1916 гг. было уничтожено около миллиона, остальные либо бежали за границу, либо укрылись в горах. Нансен поехал в Армению. Вернувшись оттуда, он доложил в Лиге наций о результатах своей поездки и предложил «устроить неимущих армянских беженцев» в Советской Армении, что и было сделано. Несколько десятков тысяч беженцев удалось поселить в Сирии.
Свою поездку на Кавказ Ф. Нансен описал в книгах «По Армении» (1927) и «Через Кавказ на Волгу» (1929). Заботу об армянском народе Нансен не оставлял до конца своей жизни, и сейчас он в Армении весьма почитаем.
В 1924 г. было образовано Международное общество по изучению Арктики с помощью воздухоплавательного корабля («Аэро-Арктика»). Ф. Нансен был избран пожизненным президентом этого объединения и определил его основную задачу – стационарное изучение центральной части Арктики с помощью зимовок, устраиваемых на дрейфующих льдах. В качестве транспортного средства для устройства станции на льду был намечен мощный дирижабль (прообраз гидросамолетов). Экспедиция на нем состоялась только в 1931 г., и Ф. Нансену не было суждено руководить ею. 13 мая 1930 г. его не стало – он тихо скончался на веранде своего дома в Люсакере, близ Осло, на 69-м году жизни.
Со всех концов земного шара телеграф приносил в Норвегию слова скорби. Особенно много соболезнований было из России. Хоронили Ф. Нансена 17 мая в день национального праздника Норвегии. Мир потерял великого полярника, большого ученого, гуманиста и прекрасного человека, память о котором до сих пор жива в нашей стране и во всем мире.
Глушков Валерий Васильевич,
доктор географических наук, профессор, почетный геодезист, действительный член Российской академии космонавтики им. К. Э. Циолковского, член-корреспондент Международной академии астронавтики (Стокгольм) и Академии геополитических проблем (Россия)
Предисловие автора к первому норвежскому изданию
Ей, которая дала имя кораблю и имела мужество ожидать.
Я хочу упомянуть лишь об одном: эта книга настолько окрашена личным, что не может считаться описанием путешествия в обычном понимании этих слов. Но я все же надеюсь, что нить объективного повествования не затеряется в субъективном и что колебания настроений не помешают создать картину жизни и быта в великой ледяной пустыне.
Шлю теплую благодарность профессору Мольтке Мо за его многочисленные ценные советы и неизменную помощь мне при чтении корректуры.
Фритьоф Нансен
Готхоб, Люсакер, 27 сентября 1897 г.
Часть I
Вступление
В далеком будущем настанет время, когда Океан сбросит оковы вещей, когда будет открыта вся необъятная земля… и Туле[1] перестанет быть отдаленнейшей из стран.
Сенека
Самой зари бытия неведомые, недоступные для человека, застывшие в мощном спокойствии смерти, дремали полярные страны под своим девственным ледяным покровом. Закутанный в белый плащ, простирал над ними холодные ледяные руки могучий йоттунг[2] и сторожил их сон в течение тысячелетий.
Проходили века – все таким же оставалось безмолвие.
И вот на заре истории далеко на юге поднял голову пробудившийся гений человеческого разума и стал озирать землю; на юге – он нашел тепло, на севере – холод и за гранью неведомого поместил два царства: всепожирающего зноя и губительной стужи.
Перед все возраставшим стремлением человеческого разума к свету и знанию границы неведомого мало-помалу отступали, пока не остановились на Севере, у самого порога великой ледяной могилы природы, беспредельного безмолвия полярных стран. До этой поры победоносно пробивавшиеся вперед отряды не встречали на пути своем непреодолимых препятствий и смело двигались дальше. Здесь же встали перед ними йоттунги в союзе с злейшими врагами жизни – льдом, морозом и долгой полярной ночью.
Отряд за отрядом устремлялся на Север – за тем лишь, чтобы потерпеть поражение. Новые ряды стояли наготове, чтобы идти вперед, дальше своих павших предшественников.
Невыразимо медленно проникал взор человеческий сквозь мглу Ледовитого моря: за стеной тумана лежала мифическая страна, Нифльхейм.[3] Там предавались своим диким потехам римтурсы.
Зачем же люди устремлялись туда? Туда, на Север, где во мраке и стуже стоял Хельхейм, чертог богини смерти; где находился Ностранд – берег мертвых. Туда, где не могло свободно дышать ни одно живое существо. Туда устремлялся отряд за отрядом – зачем? Чтобы вернуть в мир живых своих мертвых, подобно Херморду,[4] отправившемуся за Бальдером?.. Нет, знания для будущих поколений – вот чего искали они и приносили с собой оттуда. И кто хочет увидеть гений человеческий в его благороднейшей борьбе против суеверий и мрака, пусть прочтет историю арктических путешествий, прочтет о людях, которые в те времена, когда зимовка среди полярной ночи грозила верной смертью, все-таки шли с развевающимися знаменами навстречу неведомому. Нигде, пожалуй, знания не покупались ценой больших лишений, бедствий и страданий. Но гений человеческий не успокоится до тех пор, пока не останется и в этих краях ни единой пяди, на которую не ступала бы нога человека, пока не будут и там, на Севере, раскрыты все тайны.
Миля за милей, градус за градусом пробирались мы, люди, вперед, напрягая все свои силы. Медленно наступает день; мы все еще находимся в сумерках рассвета, и тьма неизвестности царит над обширными пустынями, окружающими полюс.
Наши предки, древние викинги, были первыми полярными мореплавателями. Говорят, будто их плавания по Ледовитому морю не имели значения, так как не оставили после себя прочных следов. Но это неверно. Как не подлежит сомнению, что нынешние китоловы в своей непрестанной борьбе со льдами и морем являются пионерами исследования полярной области, так же несомненно и то, что древние норманны с Эриком Рыжим,[5] Лейфом[6] и другими во главе были авангардом, первыми пролагателями путей для всех последующих полярных экспедиций.
Не следует забывать, что они были не только первыми мореплавателями, отважившимися пуститься в открытое море, но и первыми, отважившимися на борьбу со льдами. Задолго да того как другие морские нации рискнули расстаться с прибрежными водами, наши предки бороздили моря вдоль и поперек, открыли Исландию и Гренландию, заселили эти страны, а впоследствии нашли Америку и не страшились переплывать Атлантический океан от Гренландии до Норвегии. На своих беспалубных судах им не раз приходилось вести трудную борьбу со льдами у гренландских берегов, и немало их, несомненно, пало в борьбе.
Влекла их в эти плавания не только страсть к приключениям, хотя, конечно, эта страсть – одна из отличительных черт характера нашего народа, но и необходимость найти новые земли для многих беспокойных удалых голов; Норвегия для них становилась слишком тесной. Влекла их также подлинная жажда знания. Уже Оттар,[7] живший в 890 г. в Англии при дворе короля Альфреда, предпринял, как мы знаем, плавание, чтобы исследовать протяжение земли, или, как он рассказывал, «в нем заговорило желание узнать и поведать людям, сколь далеко к северу простирается земля и есть ли там люди на Севере, по ту сторону пустыни». Оттар жил в самой северной части Гельголанда, по всей вероятности, на острове Бьярко. Обогнув Нордкап, он проник на восток до самого Белого моря.
Харальд Хордроде, «мудрый король норвежцев», по словам Адама Бременского,[8] предприняв плавание[9] по морю к северу, изведал на своих кораблях просторы Северного океана, но «мрак разостлался над бездной исчезающего мира, и он едва успел повернуть свои корабли вспять, чтобы избежать бездонной пучины». Это была Гиннунгагап, зияющая бездна на краю света.
Насколько далеко проник на Север Харальд – никому не известно, но во всяком случае он заслуживает признания как один из первых полярных мореплавателей, увлекаемых исключительно жаждой знания.
Само собой разумеется, что норманны не были свободны от суеверных представлений своих современников о полярных странах, где они размещали свои Гиннунгагапы, Нифельхеймы, Хельхеймы и – позже – Троллеботны.[10] Но даже в этих мифических и поэтических представлениях содержалась такая значительная доля действительных наблюдений, что нельзя отказать им в удивительно отчетливом и ясном понимании истинной природы вещей.
Как трезвы и правильны были их наблюдения, лучше всего говорит написанное двести лет спустя ученейшее сочинение нашей древней литературы, «Королевское зерцало»,[11] в котором говорится:
«Пройдя обширное пространство бурного моря, встречают в океане такое несметное количество льда, подобное которому не видано нигде во всем свете. Иные льдины такие плоские, будто образовались на самом море; они имеют в толщину от 4 до 5 локтей и простираются так далеко в море, что, бывает, люди идут по льду четверо и больше дней, чтобы достигнуть суши. Но эти массы льда чаще лежат к северо-востоку или к северу от земли, нежели к югу, юго-западу или западу…»
«…Эти массы льда имеют странное свойство. Иногда они лежат недвижно, разделенные полыньями или большими фьордами; иногда они движутся столь стремительно, что не отстают от корабля, идущего с попутным ветром, и, раз придя в движение, несутся столь же часто против ветра, как и по ветру».
Такие представления покажутся еще более замечательными, если сопоставить их с наивными понятиями, которые имел в те времена весь остальной мир о чужих странах.
Потом наш народ захирел. Прошли века, прежде чем норвежцы снова стали предпринимать плавания в северные воды. На этот раз их опередили другие нации, особенно голландцы и англичане. Трезвые представления древних норманнов были утрачены. Вместо них мы встречаем ряд вспыхивающих одна за другой самых фантастических идей, к каким человек вообще питает пристрастие. И больше всего эта страсть к фантастическим измышлениям сказалась по отношению к северным странам. Не встретив там такой стужи, которая уничтожала бы все живое, люди вдались в другую крайность: они стали предполагать существование там свободного ото льда моря, и удивительно, что эти ложные представления сохранились даже до наших дней. Исстари повторяется одно и то же: самого естественного объяснения явлений люди больше всего опасаются; и если нет среднего пути, то охотнее принимают дикие гипотезы. Только в силу этого и могла возникнуть и сохраниться вера в существование свободного ото льдов Полярного моря, хотя мореплаватели всюду наталкивались на льды. Видно, дескать, оно находится где-то за льдами.
Вера в существование свободного ото льда Северо-восточного или Северо-западного прохода, пути к богатствам Хатая, или Китая, и Индии, зародившаяся впервые в конце XV столетия и терпевшая одно поражение за другим, возрождалась вновь и вновь. Раз в более южных широтах дорогу преграждали льды – значит, проходы находятся дальше к северу! В конце концов стали искать путей через самый полюс.
Как ни дики были эти теории, они все же послужили на пользу человечеству: побуждая к путешествиям и подвигам, они способствовали расширению наших познаний. Из этого следует, что никакой труд на поприще исследований не пропадает даром, даже если он исходит из ложных представлений. Этим химерам в немалой степени должна быть, например, обязана Англия – она стала благодаря им могущественнейшей морской державой в мире.
Разными способами и многими путями пыталось человечество проникнуть в ледяное царство смерти. Вначале пользовались только морем. Корабли того времени были непригодны для борьбы со льдом, и в него входили с неохотой, только при крайней необходимости. Древние норманнские суда, сколоченные из сосновых и еловых досок, были не более приспособлены для плавания во льдах, чем маленькие неуклюжие каравеллы первых английских и голландских полярных мореплавателей. Постепенно, однако, люди научились лучше приспособлять свои суда к существующим условиям и все смелее стали направлять их в глубь страшных ледяных масс.
Между тем первобытные полярные народы – и те, что населяли сибирские тундры, и эскимосы Америки – еще задолго до того как начались полярные плавания, нашли другой, более надежный способ передвижения по этим покрытым снегами и льдом пространствам – сани, запряженные обычно собаками. Впервые этот превосходный способ передвижения был применен при полярных исследованиях в Сибири. Еще в XVII и XVIII столетиях русские совершали самые далекие поездки на санях и наносили на карты сибирские берега от границ Европы до Берингова пролива. Да и ездили они не только вдоль берегов, но переходили по плавучему морскому льду до Новосибирских островов и даже еще севернее. Едва ли когда-либо приходилось путешественникам претерпевать столько лишений и выказывать такую выносливость, как во время этих поездок.
В Америке санями для исследования берегов Ледовитого океана уже давно стали пользоваться англичане. Употребляли они как индейские сани, тобогганы, так и эскимосские. Наиболее широко применялись сани во время экспедиции под руководством Мак-Клинтока.[12] В то время как русские для таких поездок обычно брали большое количество собак и лишь немногих провожатых, англичане предпочитали многолюдные экспедиции, во время которых сани везли исключительно или частично сами люди. Лишь некоторые, как
Мак-Клинток, широко пользовались и собачьей тягой. Во время одной из самых энергичных попыток, когда-либо сделанных для достижения высоких широт, – достопамятного перехода Маркхема[13] с зимней стоянки «Алерта» к северу, тридцать три человека вынуждены были сами тащить свои сани, хотя у них на судне было немало собак; по-видимому, собаки у них особым почетом не пользовались. Американец Пири[14] на материковом льду Гренландии применил совершенно другой метод: по возможности меньше людей и побольше собак.
Огромное значение собак для путешествия на санях стало для меня очевидно еще до моего гренландского путешествия, и если я там ими не пользовался, то лишь потому, что не мог достать хороших ездовых собак.[15]
Третий способ передвижения, применяемый в арктических странах, можно назвать на лодках и на санях. Еще в сагах и в «Королевском зерцале» говорится о том, что древним норманнам приходилось в Гренландском море помногу дней подряд «волочить» свои лодки по льду, чтобы спастись и достигнуть земли. Первым этот способ передвижения в научной экспедиции применил Парри,[16] который во время знаменитой попытки достигнуть полюса в 1827 г. покинул свой корабль и двинулся вперед на север по дрейфующему льду с лодками, поставленными на полозья. Он достиг 82°45 северной широты, превзойти которую долгое время не удавалось никому. Отсюда, однако, течение стало уносить его к югу быстрее, чем он в состоянии был идти в противоположном направлении, и ему пришлось вернуться. Позже этим способом передвижения для достижения полюса пользовались не особенно часто. Следует, впрочем, упомянуть, что и Маркхем в санную поездку брал с собой лодки. Многие экспедиции, покинув или потеряв свои суда, поневоле вынуждены бывали таким способом проходить по плавучим льдам большие пространства. В особенности надо отметить австро-венгерскую экспедицию на «Тегеттгофе» к Земле Франца-Иосифа и несчастную американскую экспедицию на «Жаннетте».
По-видимому, лишь немногим приходило в голову последовать примеру эскимосов: вместо тяжелых лодок брать с собой легкие каяки, которые без труда могут тащить собаки. Такой попытки никогда не было сделано.
Пути, на которых были испробованы все эти способы передвижения, главным образом следующие: пролив Смита, море между Гренландией и Шпицбергеном, море у Земли Франца-Иосифа и Берингов пролив.
Чаще всего за последнее время пытались достигнуть полюса, следуя проливом Смита. Причиной этому были несколько опрометчивые утверждения американских путешественников, будто там они нашли открытое Полярное море, уходившее на севере в беспредельную даль. На самом же деле всем экспедициям здесь преграждали путь мощные массы льдов, которые неслись к югу и скоплялись у берегов.
Важнейшей экспедицией, следовавшей по этому пути, была английская экспедиция под начальством Нэрса[17] в 1875–1876 гг., снаряженная с крупными денежными затратами. Спутник Нэрса командор Маркхем достиг наивысшей для того времени широты 83°20 , но это стоило больших трудов и лишений. Нэрс полагал, что он навсегда доказал невозможность достигнуть полюса по этому пути.
Во время пребывания в тех же местах экспедиции Грили[18] в 1881–1884 гг. Локвуду удалось проникнуть еще на несколько минут дальше к северу, до 83°24 . Это и была самая северная точка в нашем полушарии, на которую ступала нога человека, до экспедиции, описываемой в этой книге.
Многие попытки проникнуть в тайны ледяных стран сделаны были через море между Гренландией и Шпицбергеном. Еще в 1607 г. Генри Гудзон[19] пустился в путь вдоль восточного берега Гренландии, рассчитывая достичь полюса, где он надеялся найти чистую воду и проход в Тихий океан. Но уже под 7f° северной широты он был остановлен льдом, у места на берегу, которому дал название «Ho1d with Норе» [ «Остановись и надейся»].
Немецкая экспедиция 1869–1870 гг., посетившая те же воды, под начальством Кольдевея достигла, пользуясь санями, 77° северной широты. Вообще область эта, без сомнения, одна из наименее благоприятных для плавания к северу из-за огромных масс льда, которые Полярное течение несет вдоль гренландского берега к югу.
Лучше условия у Шпицбергена, что испытал еще Гудзон после неудачи у Гренландии; пытаясь здесь пройти на север, он достиг 80°23 северной широты. Благодаря теплому течению, идущему на север вдоль западных берегов Шпицбергена, море здесь свободно ото льдов. Несомненно, в этом месте можно лучше и легче всего достигнуть высоких широт по свободным ото льда водам. Поэтому Эдвард Парри и сделал в 1827 г. свою (уже упомянутую выше) попытку пройти к полюсу, отправившись на север от Шпицбергена.
Далее к востоку ледовые условия менее благоприятны, и поэтому лишь немногие полярные экспедиции направлялись в эту сторону. Австро-венгерская экспедиция Вейпрехта и Пайера 1872–1874 гг. задалась первоначально целью отыскать Северо-восточный проход, но при первой же встрече со льдами у северной оконечности Новой Земли была затерта и унесена на север, где открыла Землю Франца-Иосифа, откуда Пайер пытался на санях продвинуться дальше на север. На острове, названном им Землей кронпринца Рудольфа, он достиг 82°05 северной широты.[20] Ему показалось, что и к северу от этой земли лежит обширная суша, которую он наметил приблизительно под 8f° северной широты и назвал Землей Петермана.[21]
Позднее, в 1880 и 1881–1882 гг., Землю Франца-Иосифа дважды посетил англичанин Лей-Смит, а в настоящее время [1897 г. ] там находится английская экспедиция Джексона, снаряженная на средства Гармсворта.
В 188f г. датская экспедиция Ховгорда намеревалась проникнуть к Северному полюсу от мыса Челюскина вдоль восточного берега Большой Земли, которая, по мнению Ховгорда, должна была находиться к востоку от Земли Франца-Иосифа.[22] Однако в Карском море экспедицию затерло льдами, она принуждена была там зимовать и через год вернулась обратно.
Попыток пробраться через Берингов пролив было сделано немного. Первой была экспедиция Джемса Кука в 1776 г., последней – экспедиция на «Жаннетте» под руководством Де Лонга, лейтенанта американского флота, в 1879–1881 гг. Едва ли какая другая полярная экспедиция встретила такие непреодолимые ледовые препятствия в столь невысоких сравнительно широтах. Тем не менее именно экспедиция на «Жаннетте» имела наибольшее значение для моего путешествия. Как говорит сам Де Лонг в одном письме к меценату экспедиции Гордону Беннетту, у него было три пути на выбор: пролив Смита, восточный берег Гренландии и Берингов пролив. Де Лонг возлагал наибольшие надежды на последний путь. В конце концов он его и выбрал. Причиной такого выбора послужило Японское течение, – предполагали, что оно идет на север через Берингов пролив и дальше вдоль восточного берега Земли Врангеля, простиравшейся, якобы, далеко на север. Из этого заключали, что теплая вода течения освобождает путь вдоль всего берега и возможно даже – до самого полюса. Китобои наблюдали, что всякий раз, когда их суда бывали здесь затерты льдами, их несло на север; отсюда можно было сделать вывод, что течение в общем идет в этом направлении. «Это должно облегчить исследователям достижение высоких широт, но вместе с тем затруднит обратный путь», – говорил сам Де Лонг, и ему пришлось печальным образом доказать истину своих слов. «Жаннетта» была затерта льдами 6 сентября 1879 г. на 71°35 северной широты и 175°06 восточной долготы, к востоку от Земли Врангеля, которая, как между тем выяснилось, оказалась лишь небольшим островом, и передвигалась в продолжение почти двух лет со льдами на западо-северо-запад, пока не затонула 12 июня 1881 г. к северу от Новосибирских островов под 77°15 северной широты и 154°59 восточной долготы.
Итак, лед повсюду останавливал людей в их стремлении проникнуть на Север. Только в двух случаях корабли арктических экспедиций, затертые льдами, были отнесены по направлению на север. Это случилось с «Тегеттгофом» и с «Жаннеттой», тогда как большая часть других была отброшена плавучими льдами на юг.
При изучении истории полярных исследований мне стало с самого начала ясно, что уже испытанными путями и способами трудно вырвать тайны у далеких и неизведанных ледяных стран. Но где же лежал настоящий путь?
Осенью 1884 г. я случайно прочел в норвежской газете «Моргенбладет» статью профессора Мона[23] о находке на юго-западном берегу Гренландии некоторых предметов, принадлежавших, по всей вероятности, экипажу «Жаннетты». Мон высказал предположение, что эти предметы перенесены через Полярное море на дрейфующей льдине. У меня тотчас мелькнула мысль, что путь найден. Если течение могло перенести через неизвестные пространства льдину, то почему бы не воспользоваться этим течением для экспедиции? Так возник план.
Прошло, однако, много лет, прежде чем я, наконец, в феврале 1890 г., после возвращения из Гренландской экспедиции, доложил свой план Географическому обществу в Христиании.[24] Так как этот доклад имеет решающее значение для истории нынешней экспедиции, я приведу здесь наиболее существенные выдержки из него.
Изложив вкратце историю различных предыдущих полярных экспедиций, я сказал:
«Результат многочисленных попыток достигнуть Северного полюса, после всего сказанного, должен показаться довольно безотрадным. Эти попытки как будто достаточно ясно говорят, что достичь полюса на судне невозможно. Всюду непреодолимым препятствием вставал лед, преграждая дерзновенным путь у самого порога неведомых стран.
Тащить лодки по неровному плавучему льду, находящемуся вдобавок в полной власти течений и ветров, тоже чрезвычайно трудно. Лед ставит на пути исследователя такие препятствия, что всякий, кому приходилось иметь с ним дело, не станет сомневаться в том, что на лодках или с лодками (т. е. то вплавь, то волоком) почти невозможно пробиваться вперед со снаряжением и провиантом, необходимыми для такого предприятия».
Более надежным представлялось мне найти путь по суше, если бы такая там оказалась. В таком случае мы достигли бы полюса «с норвежскими лыжниками в одно лето». Но такой суши мы не знаем. Гренландия, полагал я, вряд ли простирается особенно далеко к северу от известного нам самого северного пункта на ее западном берегу «Маловероятно также, чтобы Земля Франца-Иосифа простиралась до самого полюса; судя по тому, что мы о ней знаем, это архипелаг, и острова его отделены один от другого глубокими проливами; существование там обширного пространства твердой земли весьма сомнительно».
«Многие считают, что лучше отложить исследование столь труднодоступных областей, как полярные страны, до того времени, когда удастся изобрести новые средства передвижения. Я как-то слышал высказывание, что в один прекрасный день можно будет отправиться к полюсу на воздушном шаре, и поэтому пока этот день еще не настал, не стоит пытаться попасть туда. Едва ли нужно доказывать несостоятельность такого рассуждения. Даже если допустить, что в ближайшем или более отдаленном будущем и удастся осуществить эту часто высказываемую идею о полете к полюсу на воздушном корабле, то такое путешествие, как бы интересно оно ни было в известных отношениях, не дало бы таких научных результатов, как экспедиции, проведенные ранее указанными способами.
Болыную научную жатву в различных областях знаний можно получить лишь при непрерывных наблюдениях и продолжительном пребывании в этих странах, тогда как наблюдения во время полета на воздушном шаре неизбежно будут лишь самыми беглыми.
Мы должны поэтому подумать, не найдется ли других путей, и я думаю, что они существуют. Я уверен, что если мы обратим внимание на силы самой природы и попытаемся иметь их не противниками своими, но союзниками, то найдем наиболее верный и легкий способ достигнуть полюса. Бесполезно идти, как делали прежние экспедиции, против течения, мы должны поискать, не найдется ли течения попутного. Экспедиция «Жаннетты», по моему глубокому убеждению, единственная из всех была на верном пути, хотя и случилось это не по ее воле и желанию.
Лед в течение двух лет нес «Жаннетту» от острова Врангеля до Новосибирских островов. Три года спустя после гибели корабля по другую сторону полюса на плавучей льдине вблизи Юлианехоба у юго-западного берега Гренландии эскимосами было найдено несколько предметов, вмерзших в лед и по всем признакам, несомненно, принадлежавших экипажу затонувшей «Жаннетты».
Среди найденных эскимосами и потом собранных комиссаром Юлианехобской датской колонии Лютценом предметов, описание которых было дано в «Датском географическом журнале» (1885 г.), в особенности заслуживают внимания следующие:
1. Опись провианта, скрепленная собственноручной подписью Де Лонга, командира «Жаннетты».
2. Написанный от руки список лодок «Жаннетты».
3. Пара непромокаемых брюк с меткой «Louis Noros», как звали одного из матросов «Жаннетты», которому удалось спастись.
4. Глазной зонтик, или козырек, на котором, по показаниям Лютцена, было написано «Е С. Lindemann».
Одного из спасенных матросов «Жаннетты» звали Е. С. Nindemann, и возможно, что тут вкралась опечатка, или же просто Лютцен неправильно прочитал имя.
В Америке к известию о находке предметов отнеслись весьма скептически, а в американских газетах было даже высказано сомнение в их подлинности. Однако приведенные здесь факты едва ли могут быть лживыми, и можно поэтому считать доказанным, что льдина с предметами, принадлежавшими экипажу «Жаннетты», принесена течением к Юли-анехобу с места гибели корабля.
Каким же путем эта льдина достигла западного берега Гренландии?
Профессор Мон уже в ноябре 1884 г. в своем докладе научному обществу в Христиании доказывал, что льдина не могла пройти никаким иным путем, как только через полюс.[25]
Совершенно очевидно, что она не могла пройти через пролив Смита, так как течение оттуда направлено вдоль западной стороны Баффинова залива и, стало быть, льдину принесло бы к Баффиновой Земле или к Лабрадору, а никак не к западному берегу Гренландии. Здесь течение направлено на север и является продолжением Гренландского полярного течения, которое проходит вдоль восточного берега Гренландии, огибает мыс Фэруэл и подымается к северу вдоль западного берега. Только этим течением и могла быть принесена льдина.
Возникает другой вопрос: каким же путем прошла льдина от Новосибирских островов до восточного берега Гренландии?
Можно допустить, что эта льдина дрейфовала вдоль северного побережья Сибири, обогнула с юга Землю Франца-Иосифа, прошла через пролив между этой последней и Шпицбергеном или даже обошла с юга Шпицберген, а затем попала в Полярное течение, идущее на юг вдоль Гренландии. Если, однако, рассмотреть режим течений в этих областях, насколько они теперь известны, то это предположение окажется весьма невероятным, чтобы не сказать невозможным».
Проанализировав затем дрейф «Тегеттгофа» и условия течений, я продолжал:
«Расстояние от Новосибирских островов до восточного берега Гренландии под 80° северной широты составляет 1360 морских миль; расстояние же от этого пункта до Юли-анехоба – 1540 морских миль, в общей же сложности получается 2900 морских миль. Весь этот путь был проделан за 1100 суток, что дает суточную скорость в 2,6 мили. Время, необходимое для переноса этих остатков от 80° северной широты до Юлианехоба, можно легко вычислить, так как течение вдоль восточного берега Гренландии довольно хорошо известно. Из того, что мы о нем знаем, можно заключить, что на прохождение этого пути потребовалось по крайней мере около 400 дней; значит, на весь предшествующий путь от Новосибирских островов до 80° широты остатки «Жаннетты» могли затратить самое большее 700 суток.
Если допустить, что они перенесены кратчайшим путем, т. е. через полюс, то суточная скорость окажется равной примерно 2 морским милям. Напротив, если предположить, что путь их лежал к югу от Земли Франца-Иосифа и к югу от Шпицбергена, то придется допустить, что вещи эти плыли с гораздо большей скоростью. Но скорость в 2 морские мили в сутки удивительно хорошо согласуется со скоростью дрейфа «Жаннетты» в конце ее плавания – с 1 января по 12 июня 1881 г. Именно за это время «Жаннетта» двигалась со средней скоростью немногим больше 2 миль в сутки. Средняя же скорость всего дрейфа «Жаннетты» составляет только 1 милю в сутки.
Но нет ли в таком случае других доказательств существования течения, идущего через полюс от Берингова пролива с одной его стороны до Атлантического океана – с другой?
Да, такие доказательства есть!
Доктор Ринк получил от одного гренландца в Готхобе[26] замечательный кусок дерева, найденный на берегу среди плавника. Это – метательная дощечка, с помощью коих эскимосы мечут стрелы, охотясь на птиц, но она совершенно не похожа на метательные дощечки, употребляемые эскимосами на западном побережье Гренландии. Доктор Ринк предположил, что эта дощечка может принадлежать эскимосам с восточного побережья Гренландии.
Позднейшие исследования,[27] однако, доказали, что дощечка приплыла с берегов Аляски, из окрестностей Берингова пролива, так как лишь там употребляют метательные снаряды подобной формы. Кроме того, она украшена китайским стеклянным бисером, совершенно таким же, какой эскимосы Аляски выменивают на азиатской стороне Берингова пролива для украшения своего метательного оружия.
Таким образом, мы, по-видимому, можем с уверенностью утверждать, что этот кусок дерева принесен в Гренландию от западного берега Аляски течением, еще неизвестным нам на всем его протяжении, но которое, по всей вероятности, проходит весьма близко от полюса или где-нибудь между ним и Землей Франца-Иосифа.
Есть еще несколько доказательств существования такого течения. В Гренландии, как известно, не растут вовсе деревья, годные для изготовления лодок, саней и т. п. Плавучий лес – плавник, который Полярное течение несет вдоль восточного берега Гренландии, а затем вдоль западного к северу, является поэтому для гренландских эскимосов предметом первой необходимости. Откуда же приносится этот лес?
Здесь опять нам приходится обратиться к странам, расположенным по ту сторону полюса. Мне самому пришлось наблюдать большие массы плавника как на западном, так и на восточном берегу Гренландии. Я встречал также отдельные бревна, плывущие далеко от восточного берега в открытом море; подобно прежним путешественникам, я пришел к убеждению, что большая часть этого плавника должна происходить из Сибири и лишь незначительная часть может быть из Америки, так как среди этого леса преобладают сосна, сибирская лиственница и другие северные древесные породы, едва ли произрастающие в других местах. Интересны в этом отношении находки Второй Германской полярной экспедиции на восточном берегу Гренландии.[28] Из 25 стволов плавника 17 оказались сибирской лиственницей, 5 – каким-то видом северной сосны (вероятно, Picea obovata), 2 – ольховой породы (Alnus incana?) и 1 – разновидностью тополя (Populus tremula? – обыкновенная осина). Все это породы деревьев, растущих в Сибири.
В дополнение к этим наблюдениям, сделанным в Гренландии, можно еще указать, что к северу от Новосибирских островов экспедиция «Жаннетты» часто встречала среди льдин, уносимых быстрым течением к северу, плавник сибирского происхождения (сосну и березу).
К гренландским берегам ежегодно приносится, на счастье эскимосов, огромное количество плавника, что, по-моему, неопровержимо доказывает существование постоянного течения; лес этот с виду не носит следов особенно продолжительного пребывания в воде, и, вероятнее всего, большая часть его принесена вмерзшим в лед.
Допустить, что путь этого леса проходит к югу от берегов Земли Франца-Иосифа и Шпицбергена, столь же маловероятно, как допустить, что этим путем приплыла льдина с предметами с «Жаннетты». В качестве довода против такого предположения можно, между прочим, привести тот факт, что сибирский плавучий лес встречался к северу от Шпицбергена, в области сильного южного течения,[29] с которым безуспешно боролся Парри.
Таким образом, оказывается, что мы имеем еще и другие доказательства существования течения, проходящего через полюс или недалеко от него. В связи с этим представляет особый интерес указание немецкого ботаника Гризебаха о том, что гренландская флора содержит ряд сибирских растительных форм, которые вряд ли могли бы попасть туда, если бы семена не приносились течением.
В Датском проливе (между Исландией и Гренландией), наблюдая за плавучим льдом, я пришел к выводу, что этот лед также, видимо, сибирского происхождения. Я нашел на нем много ила, вынесенного, по-видимому, сибирскими, но возможно, и североамериканскими реками. Впрочем, не исключена возможность, что ил этот принесен ручьями, вытекающими из-под ледников северной Гренландии или других неисследованных полярных стран, поэтому последнее доказательство менее убедительно, чем приведенные выше.
Сводя все это воедино, нельзя, по-видимому, не прийти к заключению, что где-то между полюсом и Землей Франца-Иосифа проходит течение из Сибирского ледовитого моря[30] к восточному берегу Гренландии.
К такому именно заключению можно прийти и другим путем. Если мы обратимся к Полярному течению– этому широкому потоку, идущему из неисследованных полярных областей, между Шпицбергеном и Гренландией, и представим себе, какие огромные массы воды оно с собой несет, то само собой станет очевидным, что источник их нельзя искать в бассейне ограниченных размеров. Эти водные массы должны приходить издалека, с огромных пространств, тем более что Полярное море в известных нам районах к северу от берегов Европы, Азии и Америки всюду чрезвычайно мелководно. Полярное течение пополняется, правда, еще и за счет ответвления Гольфстрима, идущего вдоль западного берега Шпицбергена на север, но все же главные массы воды Полярного течения приносятся издалека с севера.
Похоже, что Полярное течение как бы всасывает воду из прибрежных районов Сибири и из Берингова пролива. Вода, уносимая Полярным течением, восполняется частично упомянутым выше теплым течением, идущим через Берингов пролив, а отчасти той ветвью Гольфстрима, которая, обогнув с севера Норвегию, поворачивает на восток к Новой Земле и, огибая большей своей частью северный конец этого острова, направляется в сибирскую часть Ледовитого моря.[31] То, что течение, идущее с юга, по крайней мере частично стремится принять это направление, весьма вероятно уже в силу влияния вращения Земли. Как известно, всякое течение, как воздушное, так и водное, идущее в северном полушарии на север, должно отклоняться к востоку. По той же причине течение, идущее к югу, как Полярное течение, должно отклоняться к западу, т. е. к восточному берегу Гренландии.
Но если даже этих морских течений, вливающихся в Полярный бассейн, не существовало бы, то и тогда в него, по моему мнению, поступает иными путями так много воды, что ее достаточно для возникновения Полярного течения. Прежде всего, в Ледовитое море впадают североевропейские, сибирские и североамериканские реки. Бассейны этих рек весьма значительны: они охватывают большую часть Северной Европы, почти всю Северную Азию или Сибирь до Алтайских гор и Байкала, а также большую часть Аляски и Британской Северной Америки. Все они, вместе взятые, охватывают немалую часть земной поверхности, и общее количество атмосферных осадков, выпадающих на этой площади, громадно. Что само Ледовитое море способствует выпаданию этих осадков, весьма маловероятно, так как, с одной стороны, в значительной своей части оно покрыто плавучими льдами, испарение с которых невелико, а с другой – сравнительно низкая температура этой области сильно затрудняет испарение с открытой водной поверхности. Таким образом, влага, необходимая для образования осадков, должна иметь другое происхождение, главные источники ее – Атлантический и Тихий океаны, и количество воды, получаемое от них Ледовитым морем – путем осадков, должно быть весьма значительным. Если бы мы обладали достаточными сведениями о количестве осадков в различных пунктах, то это количество можно было бы вычислить.[32] Еще большее значение эти осадки имеют потому, что Полярный бассейн сравнительно невелик и, как уже указано, очень мелководен: самая большая известная нам глубина его составляет приблизительно 120–150 м.[33]
Существует и другой фактор, способствующий увеличению водных масс Полярного бассейна: его собственные осадки. Уже Вейпрехт указал на то, что сильный приток с юга теплого влажного воздуха, вызванный обычным для полярных стран низким атмосферным давлением, должен, по всей вероятности, привести к выпадению значительного количества осадков и, следовательно, к увеличению массы воды в Полярном море. О том, что Полярный бассейн получает много пресной воды, можно судить и по сравнительно низкой солености вод Полярного течения.
После всего сказанного можно считать до известной степени доказанным, что море, окружающее полюс, получает значительный приток воды, отчасти – как только что указано – пресной, отчасти соленой, которую несут морские течения. Закон равновесия требует, чтобы избытки воды находили себе сток, и этим стоком служит Гренландское полярное течение.
Нельзя ли отыскать причину, почему это течение идет именно в указанном направлении?
Если мы обратимся к рельефу морского дна, то уже в нем найдем достаточное основание для того, чтобы главный сток воды проходил в море между Шпицбергеном и Гренландией. Насколько нам известно, море здесь повсюду очень глубоко, существует даже котловина глубиной около 4500 м, тогда как к югу от Шпицбергена и Земли Франца-Иосифа море необычайно мелководно, не глубже 300 м. Через Берингов пролив идет, как упомянуто, течение на север, а пролив Смита и небольшие проливы между островами Американского полярного архипелага, где течения идут к югу, слишком малы и узки, чтобы их стоило принимать во внимание, когда дело касается таких водных масс. Остается, следовательно, лишь один вывод: стоком этих водных масс должно являться именно Полярное течение. Заслуживает внимания глубокая впадина, найденная экспедицией «Жаннетты» между островом Врангеля и Новосибирскими островами. Она тянется в северном направлении, достигая местами более 150 м глубины, тогда как по обеим сторонам от нее находятся глубины всего в 80—100 м. Нет ничего невозможного, что эта впадина соединяется со впадиной между Шпицбергеном и Гренландией,[34] а это если и не дает точно направления главного течения, то во всяком случае до некоторой степени его обуславливает.
Если обратиться к условиям распределения ветров и атмосферного давления над Полярным морем, насколько эти условия изучены, то и они, по-видимому, способствуют образованию Полярного течения, идущего через полюс в указанном направлении. От Атлантического океана, к югу от Шпицбергена и Земли Франца-Иосифа, простирается в Сибирское полярное море ложбина низкого атмосферного давления. По известным законам ветры на южной стороне этой ложбины имеют преобладающее направление с запада на восток, чем обуславливается течение, идущее на восток вдоль северных берегов Сибири, которое действительно, как известно, существует.[35] На северной стороне этой депрессии ветры, наоборот, дуют преимущественно по направлению с востока на запад и, следовательно, вызывают течение, идущее на запад, которое, как я только что доказывал, идет в Гренландское море, по-видимому, через полюс.