Меридон Грегори Филиппа
– Трое детей? – спросила я.
– Ага.
– И все маленькие?
– А легче, когда они маленькие, – рассудительно ответил Уилл. – Привыкают быстрее. Это как щенков обучать.
– Но я ничего не знаю про детей, – сказала я. – Я не смогу о них заботиться.
Я вспомнила хнычущего младенца Займы и свое жестокосердное равнодушие к нему.
– Я не умею смотреть за детьми, Уилл. Не знаю, как вести хозяйство, не умею готовить для малышей. Я не смогу!
Он снова прижал меня к себе и заставил замолчать, быстро и мягко целуя в губы.
– Глупая моя любимая, – тихо произнес он. – Я не за тем гонялся за тобой по всей стране, чтобы привезти к себе и заставить учиться на домохозяйку. Я не хочу, чтобы ты их за меня кормила и обихаживала. Это я и сам могу. Я хочу, чтобы ты со мной жила, чтобы я радовался, видя тебя утром, днем и ночью. Я не хочу, чтобы ты мне прислуживала. А что до детей… я хочу, чтобы ты их полюбила. Представь, что они – птички, и полюби. Я сделаю все остальное.
Я бы возразила, но он прижал меня к себе, и когда я подняла лицо, чтобы произнести: «Но, Уилл!..» – он стал так тепло и нежно меня целовать, что я поняла: ничего не выйдет. Хотя я знала, что он не прав, что я не смогу полюбить этих детей, я покорилась легкости, исходящей от него, и теплому наслаждению, и промолчала.
Он протянул руку поверх меня и забросал нас соломой для тепла.
– Холодная ночь, – сказал он. – Уже недолго.
Возчик раскурил трубку, и сладкий, как леденец, запах дыма потянулся над нами. Я видела, как в темноте мерцает уголек. Возчик перекинул вожжи через шест и зажег впереди фонарь.
– Можешь зажечь тот, что сзади? – крикнул он Уиллу.
Уилл выбрался из норы в соломе и пошел к задней части воза, чтобы зажечь и вывесить фонарь.
Потом он вернулся ко мне, осторожно ступая по тюкам ткани, подгреб еще соломы и скользнул в тепло. Он обнял меня за плечи и снова привлек к себе.
– И все это время, – сказал он, – все это время, пока ты малышкой и девочкой кочевала, во всех этих деревнях, городках и богом забытых углах, я так думаю, были мужчины, много мужчин, которые тебя замечали, и желали, и влюблялись в тебя. И, может быть, ты им не отказывала, а? Может, тебе пришлось избавиться от ребенка? Или бросить его?
– Нет, – ответила я, почти обидевшись. – Нет, ни единого. Я тебе говорю, Уилл, я была холодна. Холодна, как лед, с ног до головы. Ты же помнишь, какой я была, когда появилась в Широком Доле. Мне не нравилось, когда меня трогают, даже Дэнди. У меня так и не было любовника.
– А Перри? – спросил Уилл.
Я скорчила рожу, которую он едва мог увидеть в сгущавшихся сумерках.
– Не думаю, что Перри считается, – сказала я.
Уилл фыркнул, презрительно и по-мужски.
Я на мгновение вспомнила о леди Хейверинг и бедняжке Марии, о священной важности женского целомудрия. Подумала, что многие мужчины ценят в женщине девственность, словно женщины – чистокровные кобылы, которых нужно держать подальше от беспородных самцов. Лицо мое в сумерках стало чуть жестче при мысли, что Уилл, мой Уилл, такой же мужчина, как и прочие, и ему важно, чтобы я ни с кем до него не спала, хотя сам он ложился и с Бекки, и с двумя десятками других, как я догадывалась.
– Если это важно, с мужчиной я по-настоящему не была, – грубо сказала я. – Можешь звать меня девственницей, если тебе так нравится.
Он не мог ясно видеть мое лицо в полутьме, но того, как звучал мой голос, было бы достаточно, чтобы его насторожить.
– Девственница! – воскликнул он с явной радостью. – Девственница? Правда?
Он помолчал.
Я закипала в темноте.
– Девственница! – повторил Уилл. – Как необычно! Подумать только, ты и единорогов можешь видеть, и все такое! У меня прежде не было девственницы. Думаю, я прежде их даже не видел! Надеюсь, мне будет не очень больно!
– Что?!
Я сжала кулак, чтобы его стукнуть, но он его поймал и прижал меня к себе.
– Ах ты маленькая глупая корова, – сказал он с любовью. – Будто мне есть дело до того, переспала ты с половиной Солсбери или нет. Теперь ты со мной, правда? И любишь меня, так? Я только хотел знать, не оставила ли ты свое сердце где-то на дороге, позади. Но если ревнивый любовник не станет колотить в мою дверь, я смогу спать спокойно – с тобой.
Мы и поспали спокойно.
Возчик высадил нас на углу возле деревни. Мы попрощались с ним и посмотрели, как, раскачиваясь, удаляется во тьму задний фонарь на возу. Глядя на этот маленький огонек, я вспомнила что-то, что-то печальное, но не знала, что именно. Потом я поняла – женщину, которая бежала за фургоном, крича: «Сара!» – мою мать, которая хотела отослать меня из Широкого Дола, потому что не верила в то, что землевладелец может не быть жестоким.
Я протянула руку и привлекла надежного большого Уилла к себе. Со мной все будет иначе.
– Сапоги не жмут? – спросил Уилл.
– Нет, – ответила я. – Это мои, я в них верхом езжу.
– Тогда пошли, – сказал он, взял меня за руку и повел по тропинке.
Леса по левую сторону от дороги были темны и загадочны, что-то тихо шуршало, вдали ухнула сова.
Уилл принюхался, как голодный пес.
– Хорошо дома, – сказал он.
По правую руку от нас лежали бледные в лунном свете поля, на которых шелестела светлая озимая трава. Вспаханное поле, приготовленное под пшеницу, дышало темной землей и сырым суглинком. Когда мы тихо проходили мимо, стоявший на светлой дорожке олень поднял голову и посмотрел на нас, а потом растаял за полем среди деревьев.
Я слышала, как в голове у меня что-то тихо шепчет, что-то вроде того тонкого певучего шума, который много месяцев назад привел нас с Морем в Широкий Дол. Потом я услышала журчание реки, чистое, как рождественский гимн.
– Вода высокая, – заметил Уилл. – Камни покрыла, не перейдешь.
Мы остановились у брода.
– Здесь когда-то был мост, – сказал Уилл. – Много лет назад. Дважды рушился, и во второй раз его решили не восстанавливать. Может быть, нам стоит это сделать.
– Да, – сказала я.
На середине реки, где было глубже всего, качалось отражение луны, как плавучая фарфоровая тарелка. Река точила и подмывала берег, из долины тянуло холодным ветром, приносившим запах Гряды, заиндевевшей травы и зимнего тимьяна.
– Перенести тебя? – предложил Уилл. – Как невесту через порог?
– Нет, – ответила я, улыбнувшись ему. – Пойдем вброд, оба. Если кто-то увидит, как ты ночами носишь парней через реки, Уилл, пойдут разговоры.
Он рассмеялся, взял меня за руку, и мы осторожно вошли в темный поток. Я задохнулась, когда вода залилась мне в сапоги. Она была ледяной, и сапоги тут же наполнились до краев, а чулки и бриджи промокли насквозь. Уилл твердо держал меня за руку, пока мы не добрались до гальки на другом берегу. Тут Уилл взглянул на мои дорогие кожаные сапоги для верховой езды и улыбнулся.
– В следующий раз рада будешь, если я тебя понесу, – сказал он.
– Нет, – решительно ответила я. – Ты бы оставался со своей Бекки, если тебе нужна женщина, которую можно носить на руках и тетешкать, Уилл!
Он снова рассмеялся, взял меня за руку, и мы с хлюпаньем побрели по дороге.
Дом привратника стоял темной тенью слева от нас, в нем не было огней, ворота, как всегда, были открыты.
Уилл кивнул.
– Придешь завтра, приведешь дом в порядок, – сказал он. – Ты будешь здесь жить?
Я поглядела в его лицо, наполовину скрытое тенью, наполовину озаренное луной.
– Он не мой, – отозвалась я. – Ты его выиграл, он принадлежит тебе.
– Стой… – начал Уилл, потом замолчал. – Так ты хотела, чтобы я его выиграл? Я думал, ты мне его проиграла, чтобы у нас вернее получилось выбраться из той дыры целыми и невредимыми. Но ты что, на самом деле хотела, чтобы я его выиграл? Выиграл и оставил себе – ради деревни?
– Да, – ответила я. – Думаю, Лейси владели им достаточно долго. Теперь я хочу, чтобы он принадлежал деревне. Я проиграла его тебе, чтобы сохранить. Выиграй я, за ним примчался бы Перри или леди Хейверинг. Я жена Перри, и Широкий Дол отошел бы ему, как только я объявила бы о своем владении. Но его выиграл ты, и он теперь твой. Пусть он принадлежит деревне.
Уилл медленно кивнул.
– Ты уверена? – спросил он. – Я не хочу, чтобы через пару лет мы из-за этого поругались.
Я глубоко вдохнула.
За мной стояли поколения хозяев этой земли, несправедливо было повернуться к ним спиной, к их борьбе и жажде, и отдать землю другим. Но я была последней из Лейси, и старая цыганка в Солсбери сказала, что я буду лучшей из них.
– Да, – сказала я. – Мне нужен только домик в деревне. Я хочу жить здесь, разводить и объезжать лошадей.
Я украдкой взглянула в его напряженное лицо.
– А жить я хочу с тобой, – прямо сказала я.
Он обнял меня и прижал к себе.
Я подняла лицо, принимая его поцелуй, вдохнула его теплый деревенский запах, ощутила теплый вкус его губ, коснувшихся моих.
– Я люблю тебя, – сказала я, и мне вдруг пришло в голову, что я никому прежде не говорила этих слов, никогда. – Я полюбила тебя в тот миг, когда увидела, когда ты вышел из леса и нашел меня в моем доме.
– Я искал капканы, – тихо сказал он, припоминая. – Ненавижу капканы.
– Знаю, – отозвалась я.
С полей задул холодный ветер, ледяной, словно дул из самого сердца луны.
Я поежилась.
– Мы тебя простудим насмерть! – сказал Уилл, прижал меня к себе и повел по деревенской дороге, к себе в дом – ко мне домой.
41
Уилл постучал в дверь и крикнул:
– Это я! – и я услышала, как кто-то завозился внутри.
– Это Салли Майлз, – объяснил мне Уилл. – Она присматривает за малышами, когда меня нет.
Дверь отворилась, и Уилл втолкнул меня в озаренную пламенем камина комнату. Женщина лет тридцати улыбнулась мне, а потом ахнула, узнав меня.
– Мисс Сара? – воскликнула она. – То есть леди Хейверинг?
Глаза ее раскрылись еще шире, когда Уилл снял с меня плащ, и она увидела мой жакет и бриджи.
– Ваша милость? – прошептала она.
Уилл рассмеялся.
– Сара ушла от лорда Перегрина, – просто сказал он. – И вернулась к нам, домой. Ко мне. Теперь она будет жить здесь.
Салли Майлз моргнула, потом сделала книксен и улыбнулась мне.
– Что ж! – сказала она.
Я протянула руку, и мы обменялись рукопожатием.
– Не надо передо мной приседать, – сказала я. – Нужды нет. Я никогда не была настоящей леди из большого дома. А теперь я там, где мне самое место, и рада этому. Научишь меня управляться с домом и детьми?
Они кивнула, все еще растерянно.
– Да, – ответила она. – Конечно.
Потом взглянула на Уилла:
– А как тогда быть со всем этим… С тем, что ты переезжаешь на север и просто ездил в Лондон попрощаться?
Уилл опустился на колени у моих ног и снял с меня мокрые сапоги.
– Увидишь, – сказал он. – Обо всем расскажу утром, Салли. Сейчас мы хотим лечь, мы весь день ехали, а прошлой ночью не спали.
– Конечно, – растерянно сказала она. – Там в горшке есть каша, а в кувшине эль. Сделать вам чаю?
Уилл взглянул на меня, и я отрицательно покачала головой.
– Нет, – ответил он. – Малыши здоровы?
– Да, – сказала она. – Крепко спят.
Она замялась, ей страшно хотелось остаться.
– Так я пойду? – нерешительно спросила она.
– Доброй ночи, спасибо тебе большое, – коротко сказал Уилл.
В дверях Салли остановилась и посмотрела на меня.
– Я знала вашу маму, мисс Джулию, – тихо сказала она. – Думаю, она была бы рада, что вы будете жить среди нас. Это необычно, но, думаю, она бы сама так сделала, если бы могла.
– Наверное, да, – ответила я.
Салли открыла дверь, и внутрь ворвался порыв холодного ветра, от которого пламя в маленьком очаге взметнулось.
Она ушла.
– Вся деревня будет знать к рассвету, – задумчиво произнес Уилл. – Можно никому не рассказывать. Ты голодная?
– Нет, – ответила я.
– Тогда – в постель, – тихо предложил Уилл.
Теперь, когда мы были так близки к тому, чтобы стать любовниками, я внезапно похолодела от волнения.
– Да, – неуверенно сказала я.
Он привлек меня к себе, обнял, бережно поднял и понес по скрипучей деревянной лестнице в комнату наверху, в задней части дома, в комнату, окно которой выходило на темное поле и дальше, на Фенни, мерцающие в ночном небе звезды и черную гряду Широкого Дола, окружавшую нас.
Уилл снял мои мокрые чулки и бриджи, осторожно, как горничная, освободил от льняной рубашки и уложил меня на мягкий соломенный тюфяк.
И любил меня до тех пор, пока небо не побледнело на заре и я не услышала пение весенних птиц.
Я проснулась так медленно и тихо, что, казалось, прошло несколько часов, прежде чем я поняла, что больше не сплю.
Первое, что я заметила, – стояла прекрасная тишина. Не гремели повозки, не кричали лондонские уличные торговцы, было так тихо, что я слышала свое дыхание, и в тишине, лишь подчеркивая ее, щебетали птицы.
Я повернула голову.
Человек, ненавидевший капканы, все еще спал, теплый, как лисенок в норе. Лицом он уткнулся мне в плечо, носом прижался к коже. Я улыбнулась, вспомнив, как ночью он сказал мне: «Боже мой, до чего же я люблю, как ты пахнешь!»
Я осторожно отодвинулась от него, чтобы не разбудить.
Яркое солнце играло на беленой стене. Спальня выходила на восток, и тень решетчатого окна узором ложилась на постель. Я приподнялась на локте и выглянула наружу.
Ночью был легкий морозец, и трава, унизанная росой, сверкала. На каждой травинке висела капля, горевшая на солнце. Наше окно было полуоткрыто, и воздух, лившийся в комнату, был холоден и сладок, как родниковая вода.
Я попыталась сесть, но рука Уилла тут же обняла меня – требовательно, неотвратимо. Он прижимал меня к себе, как ребенок прижимает любимую игрушку, не сознавая ничего во сне. Я дождалась, пока его хватка ослабнет, потом погладила его по руке и прошептала:
– Отпусти меня, Уилл. Я вернусь.
Он и тут не проснулся, но выпустил меня и глубже зарылся лицом в подушку, туда, где лежала моя голова. Я босиком подошла к окну и распахнула его.
Я наконец-то была дома.
Холмы Гряды высились по левую руку от меня, они были выше и прекраснее, чем мне помнилось. Взмывали вверх, испещренные белым, поднимались к облакам, основательные и крепкие. На одном из нижних склонов виднелся рубец – там валили деревья, а ниже шла борозда, выше которой лошади не могли втянуть плуг, так что наши поля заканчивались плавной дугой, опоясывавшей высокие склоны.
Я видела бледные поля с высохшей стерней и жирные темные поля, где только что распахали землю. Поля под паром были зелены и пышны. Даже изгороди казались темнее и свежее, там, где на них еще держались листья. На одном поле пожгли стерню, и там, где прошел огонь, остались черные дорожки.
От пепла земля зацветет. Гари появлялись и исчезали, и земля щедрее родила.
Прямо под окном лежал огород – маленький квадратик усердного труда. Одна главная дорожка, от которой отходили десятки других, как решетка, так что огород делился на квадратные грядки, к которым легко было подойти. Я видела купы лаванды и мяты, тимьян и большие светлые листья шалфея. Была там и рута, и фенхель, и грядки каких-то других растений, которые были мне незнакомы.
Надо будет их все выучить.
Кто-нибудь в деревне меня научит. Я знала, что выучу деревенские лекарства, словно всю жизнь ими пользовала.
Я больше не буду маленькой мисс Лейси, которую мог опаивать и дурачить лондонский шарлатан.
Тихо подал голос вяхирь, мягко, как кукушка.
За огородом виднелся сочный луг с хорошей травой, и на нем я увидела Море, который гулял туда-сюда, выставив уши и двигаясь, как вода. Должно быть, его привели прошлой ночью, в дороге он не пострадал.
Я тихо позвала:
– Эй, Море! – И он посмотрел на окно, выставив в мою сторону серые уши, а потом кивнул, словно поздоровался, прежде чем снова начать пастись. Казалось, он доволен, что ходит по этому лужку.
Казалось, он дома.
За моей спиной скрипнула половица, меня обняла мощная рука, и я откинулась, прижавшись к Уиллу, и закрыла глаза, позволив солнцу и прохладному утру, зелени полей и теплу его тела на моей холодной коже омыть меня одной высокой волной счастья.
Уилл скользнул рукой по моему боку, нежно сжал мою округлую ягодицу. Потом его рука уверенно скользнула сзади между моих ног, его пальцы, умелые и знающие, раскрыли мою нежную плоть и стали так меня гладить, что я вздыхала и стонала от счастья. По-прежнему прижимая меня спиной к своей теплой груди, он вошел в меня, и я схватилась руками за подоконник, уперлась головой в холодную оконную раму и подумала: «Мне никогда не было так хорошо…»
Мы вместе рухнули на твердые доски пола, даря и получая наслаждение, двигаясь, ища, требуя и успокаиваясь в безумии счастья, пока я громко не выдохнула.
Наступила тишина, только птицы пели, и кричал вяхирь, и солнце грело мое плечо и счастливое лицо.
Мы лежали очень тихо, потом Уилл потянулся к кровати и поднял меня. Я сидела голая на его обнаженных бедрах и ощущала, какая это радость: близость и нагота, как у невинных зверей. Он, как никогда, походил на лисенка, его карие глаза сонно улыбались. Лицо его светилось любовью, я чувствовала ее сияние на его коже, повсюду.
– Надеюсь, ты не станешь ждать такого каждое утро, – просительно сказал Уилл. – Я, знаешь ли, человек рабочий.
Я довольно рассмеялась.
– А я рабочая женщина, – ответила я. – Мне нужно уже сегодня съездить в Чичестер и посмотреть, как там со сдачей дома. Он принесет корпорации неплохой доход, а какая-нибудь славная пара, лондонский купец, или адмирал в отставке, или кто-то в этом роде станут нам хорошими соседями.
– Странно это будет: когда они станут приходить сюда платить аренду, – заметил Уилл.
Он встал и потянулся так, что его голова коснулась низкого потолка.
– Странно им будет, что ты тут живешь.
– У меня непритязательный вкус, – легко ответила я, поцеловала его в теплую грудь и потерлась лицом о мягкие волосы.
Потом натянула бриджи и лучшую рубашку Джерри.
– А еще мне понадобится кое-какая одежда, – сказала я.
– Я так и знал, – мрачно произнес Уилл. – А донашивать за кем-нибудь не можешь?
– Работать буду в бриджах, – задумчиво рассудила я. – Но заведу одно – нет, два! – платья на всякий случай.
В соседней комнате раздался шум.
– Это малыши? – спросила я.
Я сразу встревожилась. Я не могла их не бояться – дочек Бекки, которых Уилл решил растить сам.
Уилл кивнул, а в следующее мгновение дверь распахнулась, и они повисли на нем, все втроем, как щенки.
– И вы гляньте, кто у нас тут! – воскликнул Уилл, когда ему удалось освободиться.
Они уставились на меня – шесть немигающих глаз, изучающих меня с головы до босых ног.
– Это мисс Сара? – неуверенно спросила старшая, рассмотрев мои растрепанные волосы и бриджи.
– Она была мисс Сарой, – сказал Уилл. – Но теперь она будет жить с нами. Она покончила с жизнью в Лондоне и со всякой знатью. Она – моя любимая, и она вернулась домой, ко мне.
Средняя, готовая верить в принцесс, переезжающих в деревенские дома, вышла вперед и протянула ко мне руку.
– И ты будешь моей мамой, будешь меня причесывать и не станешь дергать волосы гребнем? – спросила она.
Я глубоко вдохнула.
– Да, – отважно сказала я и взяла ее за руку.
Уилл, сияя, смотрел на меня поверх их голов.
– Уилл будет вашим папой, а я мамой, – с головой бросилась я в омут. – Только вы должны будете мне помочь, я раньше никогда не была ничьей мамой.
– Она циркачка, – со значением произнес Уилл. – Умеет танцевать на спине лошади и качаться на трапеции. Не у многих девочек мамы так могут. Давайте спустимся, и она вам об этом расскажет, пока я варю кашу!
Услышав это, они стремглав скатились по лестнице, и, пока они ели кашу, а Уилл заваривал крепкий чай, я немножко рассказала им про Роберта и Джека, и про то, как училась ездить без седла и падала. Потом я рассказала, как выиграла Море, и они все ринулись наверх, натянуть шерстяные чулки и надеть деревянные башмаки, потому что сразу же захотели выйти и познакомиться с Морем, прямо в ночных рубашках.
– Ты нам будешь показывать трюки, как в цирке? – спросила старшая. – Научишь нас танцевать на спине лошади, и мы все поступим в цирк?
Уилл громко расхохотался, увидев мое изумленное лицо.
– Нет, – сказал он. – Она больше не ездит с цирком. Она вас, может быть, и научит веселья ради каким-нибудь трюкам, но основной ее работой будет обучение лошадей, чтобы люди их потом покупали.
– Танцевать на них? – спросила младшая, округлив глаза и рот.
– Нет, – с улыбкой ответила я. – Ездить. Но я вам покажу, как танцевала на спине лошади, если найдется подходящая лошадь, которая мне это позволит. Море такого и на мгновение не потерпит!
Уилл отправил их наверх, чтобы оделись по-настоящему и умылись перед школой.
Потом мы с ним вместе отвели их в школу и пошли, взявшись за руки, по главной деревенской улице, чтобы поздороваться с жителями и сказать им, что я наконец-то вернулась домой.
Следующие два дня мы были очень заняты.
Нужно было разместить Эмили и Джерри в двух семьях дальше по улице. Эмили расцвела в деревне, как роза, но Джерри дулся и злился, пока не поехал в Мидхерст и не нашел себе работу в «Парящем орле», где стал хвастаться перед остальными конюхами своими лондонскими повадками. Домой он возвращался с хорошим жалованьем и вносил долю в общинный фонд корпорации. Казалось, он устроился, а мы с Уиллом вернули ему наш долг.
Я, как и обещала, отправилась в Чичестер и выставила Холл для аренды. Мы могли получить за него неплохую сумму, как думали агенты. Я поговорила с ними, прежде чем отправиться к портнихе за новой одеждой, так что им пришлось иметь дело со мной, пока я была в бриджах. К их чести, они не бросили на меня ни единого косого взгляда. Всю дорогу звали меня леди Хейверинг, и я не знала, как их унять. Они ни разу не упомянули ни о Перри, ни о том, что владельцем в документах на Холл теперь значилась «Корпорация Широкий Дол, управляющий Уилл Тайяк». Но я понимала: едва я выйду за порог, вести разнесутся по всему Сассексу – и по Хемпширу, к вечернему чаю.
Мне нужно было повидаться с викарием, рассказать ему, как все переменилось, как перевернулся мир.
Он не мог понять, почему богатая женщина предпочла быть бедной. Не мог понять, почему я захотела жить в деревенском доме и сдавать Холл. В конце концов я прямо ему сказала, что, пусть я и замужем за лордом Хейверингом, я никогда не буду с ним жить и что Уилл – мой любовник.
Он пытался сделать вид, что я живу в доме Уилла просто из прихоти богачки. Но когда я открыто сказала, что мы с Уиллом любим друг друга, и любим эту землю, и будем жить здесь до конца наших дней, он побледнел от потрясения и позвонил, чтобы меня проводили.
– Я никогда не смогу ходить в церковь, – сказала я Уиллу в тот вечер.
Я сидела на скамье, свежевала кролика, закатав рукава, а Уилл готовил ужин.
– Я – прелюбодейка. Никогда не смогу повести малышек к молитве, даже сзади посидеть не смогу. Викарий и на тебя станет косо смотреть.
Уилл обернулся и с удовольствием облизал деревянную ложку, которую держал в руке, прежде чем ответить.
– Не велика потеря, – сказал он. – Но лучше бы он не забывал, кто его кормит.
Когда я растерянно на него взглянула, он улыбнулся.
– Ты сделала деревню сквайром! – с улыбкой пояснил он. – Теперь здесь все наше. Если будет дерзить, думаю, мы сможем отозвать его жалованье, и уж точно не будем платить ему десятину с Дол-Холла. Если тебе не нужен викарий, можем оставить его место пустым, когда этого не станет. Можешь всю деревню в язычество обратить, если пожелаешь.
Я расхохоталась в ответ.
– Я забыла! – с радостью сказала я. – Но я не стану этого делать! Здесь и так хватает язычества. Но я забыла, что все теперь наше: и дом викария, и все остальное!
– Да, – отозвался Уилл и занялся важным делом – рагу из дичи.
Единственное, что заставляло меня в те весенние дни волноваться, это мысли о мистере Фортескью. Я как-то утром заговорила о нем, когда пришли письма для поместья, а от него не было ответа. Уилл сгреб мои кудри в кулак и нежно покачал мою голову.
– Он хороший человек, – тихо сказал Уилл. – Он хотел тебе только счастья и будет потрясен, но, думаю, примет это. Он очень расстроился, когда узнал, что ты намерена выйти за лорда Перегрина. И я ни разу не услышал от него, что тебя заставили это сделать насильно. Все это потрясло его до глубины души, ему было слишком больно, чтобы даже говорить. Он решит, что для тебя что угодно лучше, чем то, что было. Готов поспорить, он будет рад, что ты сбежала от этих Хейверингов. И что Широкий Дол в безопасности. Что он навсегда – в руках корпорации. Он будет этому рад.
И Уилл не ошибся.
Всего пару дней спустя, когда я копалась в саду, а Лиззи помогала и мешала с совком в грязных руках и с землей на лице, прибежал мальчишка с почты, принес письмо, адресованное «леди Саре Хейверинг на попечении Уилла Тайяка», что, как я подумала, было мастерским компромиссом между почтовой точностью и скандалом.
Джеймс Фортескью был краток и писал по делу: «Я не могу выразить, насколько я счастлив, что вы обрели счастье вместе. Прошу, не заботьтесь о мнении света. Вы строите в Широком Доле новый мир и не можете ожидать, что вас примут те, кто живет в старом. Благословляю вашу отважную попытку обрести свободу».
Я положила письмо в карман бриджей, чтобы показать Уиллу, когда мы встретимся в поле в середине дня.
Читать бесплатно другие книги:
