Джек Ричер, или Дело Чайлд Ли

Глава 68

Последовав совету Нигли, я расслабился и провел оставшуюся часть пути в таком состоянии. Поездка продолжалась менее трех часов. «Бьюик» шел быстрее автобуса, да и Френсис жала на педаль газа сильнее, чем это дозволялось водителю автобуса. В три тридцать я снова был в своей части, откуда выехал ровно двадцать четыре часа назад.

Я сразу пошел в свое жилище, снял фасонистую форму класса А, почистил зубы и принял душ. Затем переоделся в обычный камуфляж с футболкой и пошел узнавать, какое у Гарбера ко мне дело.

Гарбер хотел показать секретный документ, пришедший из Корпуса морской пехоты. Это и была причина, по которой он требовал меня к себе. Но сперва состоялась короткая беседа в стиле «вопрос-ответ». Прошла она плохо. Я задавал вопросы, он отказывался на них отвечать. И при этом старательно избегал смотреть мне в глаза.

Я спросил:

— Кого они арестовали в Миссисипи?

Он ответил:

— Прочти документ.

— Но я хочу это знать.

— Прочти сначала документ.

— У них действительно хватает материала для открытия дела или это так, чушь собачья?

— Прочти документ.

— В убийстве всех трех женщин повинен один и тот же мужчина?

— Прочти сначала документ.

— И этот мужчина из гражданских?

— Ричер, да прочти же, черт возьми, этот документ!

Гарбер не разрешил вынести документ из офиса, так как он должен был оставаться под его непосредственным наблюдением. Теоретически, он не должен был спускать с него глаз, но в этом случае решил не следовать букве закона. Гарбер вышел из офиса, тихонько запер дверь и оставил меня одного с документом.

Папка толщиной в четверть дюйма; листы ее были вклеены в обложку цвета хаки, но не того оттенка, что принят в армии. И качеством получше. Обложка была гладкой и плотной, время оставило на ней лишь небольшие потертости и неглубокие царапины. На всех четырех сторонах красовались изображения красных шевронов, обозначающих, по всей вероятности, гриф повышенной секретности. На обложке также была наклейка с инвентаризационным номером Корпуса морской пехоты Соединенных Штатов датой пятилетней давности.

Была и еще одна наклейка с напечатанным на ней именем.

ДЕВЕРО, Э.

За именем следовал чин — старший уоррент-офицер 5-й категории; личный номер; дата рождения, весьма близкая к моей. В самом низу обложки была третья наклейка — кусочек, не совсем правильно вырезанный из предварительно напечатанной ленты. По моим понятиям он должен был содержать предупреждение «Не открывать без особого на то разрешения», но когда его отрезали от рулона, ножницы чиркнули не на том месте, и теперь лента оповещала: «Открывать без особого на то разрешения». Бюрократия и вправду богата на неожиданные юморные штучки.

Однако содержание документа было далеко не веселым.

Он начинался ее фотографией. Цветной, снятой, может быть, чуть больше пяти лет назад. Волосы у Деверо тогда были совсем короткими, о чем она мне и говорила. Возможно, за неделю или чуть больше перед съемкой ее подстригли ежиком машинкой номер 2, отчего вокруг головы образовалось что-то вроде мягкого темного венца, похожего на мох. Деверо выглядела очень красивой. Очень маленькой и изящной. Короткие волосы делали ее глаза огромными. Она казалась переполненной жизнью и энергией; чувствовалось, что у нее всё под контролем, всё в ее подчинении. Казалось, она достигла определенного рубежа в своем умственном и физическом развитии. Конец второго десятилетия, начало третьего. Я хорошо помнил это время.

Я положил фотографию слева от себя, повернув ее лицевой стороной вниз, и посмотрел на первую страницу печатного текста. Машинопись. Напечатана на пишущей машинке фирмы «Ай-би-эм». Наверное, еще с круглой печатающей головкой. Такие машинки были обычными в 1992 году. Да и сейчас, в 1997-м, они отнюдь не редкость. Хотя уже появилась и стала широко применяться работа с документами при помощи компьютеров, но как и все прочее, в армии эта практика прокладывала себе путь медленно и осторожно, с сомнениями и подозрительностью.

Я приступил к чтению. И сразу понял, что этот документ был обобщением результатов расследования, проведенного бригадным генералом Корпуса морской пехоты США из офиса начальника военной полиции, которому было поручено наблюдать за работой военно-полицейских подразделений. Этого однозвездного генерала звали Джеймс Дайер. Человек в столь высоком чине расследовал то, что казалось, было не чем иным, как личными неприязненными отношениями. Фактически, личные недружественные отношения между двумя служащими военной полиции Корпуса морской пехоты, находившимся в одном звании. Или, говоря конкретно, ссора между одним служащим военной полиции Корпуса морской пехоты и двумя другими — всего участников конфликта было трое. Одну сторону того дела представляли женщина по имени Элис Бутон и мужчина по имени Пол Эверс; другую сторону представляла Элизабет Деверо.

Как и любое другое заключение — а я их читывал немало, — это я начал читать с напечатанного жирным шрифтом изложения событий, которое, надо сказать, было составлено без предвзятостей, с нейтральной позиции, без подтекста и без переосмыслений, и таким языком, который автор стремился сделать понятным каждому. История оказалась весьма простая. Она с успехом могла быть использована в качестве сюжетной линии для дневного телесериала. Элизабет Деверо и Пол Эверс встречались, а потом их отношения остыли, поскольку Пол Эверс стал встречаться с Элис Бутон; после этого машина Пола оказалась разбитой, а затем и Элис постыдно обвинили, когда на свет выплыли какие-то финансовые нарушения.

Это было изложением событий.

Затем боковой врезкой шел разбор ситуации, возникшей вокруг Элис Бутон. По мнению генерала Дайера, Элис, несомненно, была виновна. Факты ясно подтверждали это. Улики были налицо. Дело казалось ясным. Обвинение было простым и понятным. Защита сделала все возможное. Вердикт вынесли единогласно. Сумма, фигурировавшая в обвинении, была меньше четырехсот долларов. Наличными, взятыми из хранилища вещественных доказательств. Деньги были конфискованы после ареста членов одной преступной сети, занимавшейся незаконной продажей оружия, и должны были фигурировать в качестве вещдока в военном суде. Элис Бутон взяла часть этих денег и истратила их на платье, сумочку и пару туфель в магазине, расположенном вблизи месторасположения части. В магазине ее запомнили. Четыре сотни баксов были целым состоянием для морпеха — тогда, в 1992 году, да еще и потраченные на шмотки. Некоторые крупные купюры все еще находились в кассе магазина, когда военные полицейские пришли туда с проверкой, и серийные номера соответствовали тем, что были записаны в журнале у свидетеля.

Этим и заканчивалось дело.

Боковая врезка — тоже.

Следующие страницы содержали размышления генерала Дайера о сути этого трехстороннего конфликта. Размышления глубокие и всесторонние. Им предшествовала гарантия, основанная на твердых и непреклонных заверениях, что достоверность всех заключений целиком и полностью поддерживается фактами и убедительными данными. Были проведены беседы, сделаны необходимые интервью, собрана необходимая информация, свидетелей проконсультировали, после чего все проверили и перепроверили, а показания, подтвержденные менее чем двумя независимыми источниками, в дело не включались. Была подготовлена полная подборка материалов, касающихся суда. Всё с банковской точностью. Заключительный раздел этой гарантии подчеркивал особую достоверность и надежность всего изложенного текста. Я представил себе пишущую машинку «Ай-би-эм», раскачивающуюся и подпрыгивающую на столе, когда печатающая головка отскакивает назад и со всего маху рвется вперед, оставляя на бумаге выразительные подчеркивания. Этот раздел подтверждал уверенность Дайера в том, что вся описанная информация уже готова для судебных слушаний, причем вне зависимости от того, будет ли решение суда необходимым в силу обстоятельств или просто желаемым коллегами и сослуживцами.

Перевернув страницу, я углубился в анализ. Дайер излагал суть довольно ясным стилем и не позволял себе превратить этот важный, по его мнению, материал в простое повествование. С учетом предыдущих страниц текст вызывал у любого читающего четкое понимание того, что это не стопроцентный факт, подтвержденный судмедэкспертизой, но также и не собрание сплетен, слухов и досужих разговоров. Это была достоверная информация. Все в ней было выяснено настолько, насколько это вообще возможно. По вполне понятным причинам Дайер не употреблял таких оборотов, как я уверен, или я полагаю, или как это может показаться. Он просто рассказывал историю.

И развивалась она следующим образом: Элизабет Деверо испытала серьезное потрясение, когда Пол Эверс бросил ее ради Элис Бутон. Она чувствовала себя отвергнутой, не достойной ни внимания, ни уважения — а значит, безмерно оскорбленной. Она оказалась женщиной, которую все презирали, и ее последующее поведение, казалось, было направлено на то, чтобы подтвердить и доказать «свою» правду всеми доступными способами. Элизабет преследовала вновь образовавшуюся пару, поливая и черня их везде, где только возможно, а также манипулируя при любой возможности служебными нагрузками, чинила разнообразные препятствия, лишая их возможности совместно проводить время.

Потом она спустила с моста машину Пола Эверса.

Машина была самой обыкновенной, но играла существенную роль в его свободной от службы жизни, обеспечивая ему широкие возможности в плане развлечений, поскольку никто не горит желанием безвылазно находиться в части. Деверо сохранила у себя ключ от машины и однажды поздней ночью, выведя ее со стоянки, со всей осторожностью направила к береговому устою моста, откуда машина рухнула с тридцатифутовой высоты в пропускной бетонный шлюз. Удар оказался настолько силен, что автомобиль разбился вдребезги, а проливной дождь, шедший той ночью, довершил дело.

После этого Деверо переключила свое внимание на Элис Бутон.

Начала она с того, что сломала ей руку.

Сравнивая показания, полученные из двух независимых источников информации, генерал Дайер пришел к выводу, что обстоятельства дела не были описаны с достаточной точностью, поскольку свидетелей непосредственного нападения не было, но Бутон обвиняла Деверо в нападении, а Элизабет этого и не отрицала. Данные медицинского обследования были неоспоримы. На левом локтевом суставе Бутон врачи зафиксировали вывих со смещением, а на обеих костях левого предплечья обнаружились переломы, и шесть долгих недель ее рука находилась в гипсе.

А Деверо посвятила эти шесть долгих недель тому, что с демоническим пылом готовила заявление о краже. Хотя сперва стоит указать на то, что слово «готовила» здесь абсолютно неуместно, поскольку с самого начала было ясно, что готовить-то было нечего. Никто ничего не знал об украденном. Деверо произвела опись содержимого хранилища вещдоков и тщательно проверила всю бумажную отчетность. Только после этого она объявила о несоответствии данных и выступила с заявлением. Элизабет повела себя словно одержимая навязчивой неотвратимой идеей, приведшей к единогласным результатам, о которых генерал Дайер писал в своей боковой врезке. Военно-полевой суд и обвинительный вердикт.

Конечно же, в военной полиции Корпуса морской пехоты поднялся ужасный шум, но вердикт, вынесенный Бутон, так или иначе оградил Деверо от формального неприязненно-критического отношения коллег. Будь вердикт иным, поступок Элизабет рассматривался бы как акт мести, но ведь вердикт был обвинительным, и следовательно, то, что сделала Деверо, полностью сочеталось с принятыми в Корпусе морской пехоты понятиями об этике и чести. Однако дело казалось шитым белыми нитками. Генерал Дайер не имел ни малейшего сомнения в том, что в основе этого дела лежит стремление осуществить личный акт мести.

И хотя это казалось необычным для подобного рода отчетов, он попытался объяснить причину.

Генерал снова указал на то, что были проведены беседы, опрошены люди, собрана информация, проконсультированы свидетели. В новых обсуждениях участвовали друзья и враги, знакомые и сослуживцы, врачи и психиатры.

Важным и отмеченным всеми фактором явилось то, что Элис Бутон была несказанно хороша собой. Все сошлись во мнении о том, что она в высшей степени красивая женщина. Говоря о ней, люди постоянно употребляли слова: прекрасная, великолепная, ослепительная, разбивающая сердца, повергающая в прах и неотразимая.

И, конечно же, подобные слова прозвучали в той же степени и в адрес Деверо. Ни у кого не возникло никаких разногласий по этому поводу. И ни одного вопроса. Психиатры сделали свое заключение, что, по их мнению, объясняло сложившуюся ситуацию. Генерал Дайер перевел их клиническую речь на язык, доступный для обычного человека. Он сказал, что Деверо терпеть не может соперничества. Для нее невыносимо оказаться в положении, когда она не является бесспорной и всеми признанной самой красивой женщиной в воинском подразделении. Поэтому она и предприняла соответствующие шаги для того, чтобы утвердить себя в этой роли.

Я еще раз перечитал весь материал от первой страницы до последней. А когда я, дочитав последнюю страницу, закрыл обложку, в комнату снова вошел Гарбер.

Глава 69

Первое, что он объявил мне, было:

— Только что поступило сообщение из Пентагона. Джон Джеймс Фрейзер найден мертвым в своем офисе.

— И как же он умер? — спросил я.

— Какое-то странное происшествие. Похоже, он упал и ударился головой о стол. Вернувшиеся с обеда сотрудники обнаружили его лежащим на полу. Фрейзер что-то делал с картиной, на которой он изображен с Карлтоном Райли.

— Это плохо.

— Почему?

— Просто сейчас для нас совсем некстати терять контакт с ведомством по связям с Сенатом.

— Ты прочел материал?

— Прочел, — ответил я.

— А если так, то ты должен понимать, что нам больше нечего беспокоиться по поводу Сената. Тот, кто займет кресло Фрейзера, потратит уйму времени на то, чтобы вникнуть в работу, прежде чем займется чем-то еще.

— Неужели этой папке могут дать официальный ход?

— А как ты думаешь? Она же служила в морской пехоте, Ричер. Шестнадцать лет. Она знает все о том, как перерезать горло. Она знает, как это делается, и знает, как сделать вид, что она к этому непричастна. Да и с машиной похожая история. Ну какие еще могут быть сомнения? Она угробила машину Пола Эверса, и она же угробила машину Рида Райли. Те же методы. Та же самая причина. Единственное отличие в том, что на этот раз она оказалась одной из четырех красивых женщин. И ведь Мунро говорил, что Райли встречался с ней, а потом бросил ради того, чтобы последовательно заняться погибшей троицей. Так вот сейчас можно сказать, что Деверо трижды сумасшедшая. Сейчас она уже не занимается такими пустяками, как сломанные руки. Сейчас в ее распоряжении собственные оленьи козлы, стоящие позади покинутого дома.

— Так неужели на нас официально могут повесить это дело?

— Я описал тебе то, что произошло.

— И что будет дальше?

— Пока все касается только штата Миссисипи. Нас пока это не колышет, и мы не представляем себе, чем все может кончится. Вероятнее всего, ничем. Как я полагаю, она не станет арестовывать саму себя и не даст никаких оснований к тому, чтобы полиция штата сделала это.

— Значит, мы собираемся отойти в сторону?

— Все трое убитых — штатские. Мы не имеем к ним никакого отношения.

— Значит, операция завершена?

— Начиная с сегодняшнего утра.

— А Келхэм снова открыт?

— Начиная с сегодняшнего утра.

— А знаешь, она ведь отрицает, что встречалась с Райли.

— А что, по-твоему, она должна это признавать?

— Что известно о генерале Дайере?

— Он умер два года назад после завершения образцовой и примерной для всех карьеры. Дайер никогда не допускал ошибок. Он поистине был человеком, сделанным из закаленной стали.

— Понятно, — грустно заключил я. — Я начинаю действовать.

— С какой целью?

— С целью завершить свое участие в этой операции.

— Твое участие уже завершено. Начиная с сегодняшнего утра.

— Мне надо забрать оттуда свое имущество.

— Ты оставил там что-то?

— Я же думал, что вернусь обратно.

— И что ты там оставил?

— Свою зубную щетку.

— Тоже мне, имущество…

— А Министерство обороны компенсирует мне затраты?

— На зубную щетку? Конечно, нет.

— Тогда я вправе забрать ее. Они не могут запретить мне всё сразу.

— Ричер, — глядя на меня, произнес Гарбер, — если ты уделишь хоть йоту внимания тому, что там происходит, учти, я ничем не смогу тебе помочь. Сейчас некоторые очень важные люди затаили дыхание. А мы находимся в одном дюйме от новых историй, связанных с тем, как сын сенатора встречался с женщиной, совершившей тройное убийство. К тому же никто из этой парочки не может позволить себе сказать что-либо об этом. У него есть своя причина на то, чтобы молчать, у нее — своя. Так что у нас, вероятно, ничего не получится. Но пока мы ничего не знаем. Ничего. Сейчас все буквально висит на волоске.

Я ничего не сказал.

— А знаешь, Ричер, — продолжал Гарбер, — Деверо годится для таких дел. Она ведь человек с твоими инстинктами? Она же только притворялась, что ведет расследование. Интересно, насколько она продвинулась с этим. А с тобой она играла, словно на скрипке. Поначалу она пыталась от тебя избавиться, а когда ей не удалось выставить тебя из города, поменяла тактику и стала держать при себе. Так что она следила за твоими делами. Или за тем, насколько они успешны. А иначе, с чего бы ей вообще говорить с тобой?

Я ничего не сказал.

— Кстати, автобус уже давно ушел, — после краткой паузы объявил Гарбер. — В Мемфис. Так что тебе придется ждать его до утра. А утром ты увидишь все в совершенно ином свете.

— А Нигли все еще здесь? — спросил я.

— Да, здесь, — ответил Гарбер. — Я только что пригласил ее выпить со мной.

— Скажи ей, что домой она поедет на автобусе. Скажи, что я забираю машину компании.

— Послушай, у тебя есть счет в банке? — неожиданно задал вопрос Гарбер.

— А как бы еще я получал жалованье?

— И где этот банк?

— В Нью-Йорке. Еще с того времени, как я поступил в Вест-Пойнт.

— Переведи счет в какой-либо из банков, расположенных поближе к Пентагону.

— А в чем дело?

— Пособие за принудительное увольнение дойдет к тебе быстрее, если твой банк будет находиться в Вирджинии.

— Ты думаешь, до этого дойдет?

— В Объединении штабистов[57] думают, что война закончена. Они дружно подпевают Йоко Оно.[58] Готовятся значительные сокращения. И по большей части они коснутся армии. Потому что у морской пехоты дело с пиаром обстоит намного лучше, и потому что флот и авиация — это совсем другое дело. Так что люди, сидящие над нами, готовят списки, и готовят они их уже сейчас.

— И я в этих списках?

— Ты в них будешь. И я не смогу ничего сделать для того, чтобы воспрепятствовать этому.

— Ты можешь приказать мне не ехать снова в Миссисипи.

— Могу, но не буду. По крайней мере не тебе. Я верю, что ты все сделаешь правильно.

Глава 70

Выходя из расположения части, я встретил Стэна Лоури. Моего старого друга. Он закрывал свою машину, а я открывал дверцу «Бьюика» ключом, который взял в автопарке.

— Прощай, дружище, — вместо приветствия произнес я.

— По твоему тону можно понять, что это финал? — спросил он.

— Ты можешь никогда меня больше не увидеть.

— А в чем дело? Ты влип во что-то?

— Я? Нет, я в порядке. Но я слышал, что с работой у тебя не ладится. Поэтому, когда вернусь, может оказаться, что тебя уже поперли.

Он молча покачал головой, улыбнулся и пошел дальше.

«Бьюик», на котором я ехал, был старым автомобилем для пожилых леди. Будь у моего дедушки сестра, которая приходилась бы мне двоюродной бабушкой, она бы точно ездила бы на «Бьюике Парк-авеню». Но наверняка медленнее, чем я. Машина казалось мягкой, словно сделанной из зефира, да еще и с двойным вложением масла, однако мотор в ней был мощный. А также правительствнные номерные знаки. Поэтому она как нельзя кстати годилась для быстрой езды по автостраде, на которую я выехал сразу, как только представилась возможность. На автостраду I-65, если быть до конца точным, ведущую на юг в сторону восточного края воображаемого коридора, а не к западному его краю с проездом через Мемфис. Я выбрал путь, по которому до этого никогда не ездил, но он был прямее, а значит, короче. Следовательно, до места назначения я доберусь быстрее. По моим прикидкам, за пять часов. От силы, за пять с половиной. Значит, в Картер-Кроссинг я приеду, самое раннее, в половине одиннадцатого.

Все время двигаясь на юг, я на самом закате дня проехал штат Кентукки, а затем в быстро опустившейся вечерней мгле стал пересекать Теннесси. Чтобы следить за указателями миль, нащупал тумблер включения фар и осветил дорогу перед собой. Широкая автострада провела меня через сверкающий яркими неоновыми огнями Нэшвилл, который я проехал быстро, но осторожно, старясь избежать каких-либо непредвиденных остановок, а затем очутился на открытой местности, где снова погрузился в темноту и одиночество. Я вел машину так, словно находился в состоянии гипноза, автоматически, не думая ни о чем, не замечая ничего, но всякий раз удивляясь, когда перед глазами мелькала дорожная табличка с указанием очередной оставшейся позади сотней миль; отправляясь в поездку, я решил, что, проехав такое расстояние, буду слегка перекусывать.

Я пересек границу штата Алабама и остановился во второй раз, поскольку мне необходимо было заправиться горючим и взглянуть на карту. Чтобы скорее пересечь штат, необходимо было двигаться на запад, а для этого мне требовалась карта с подробным описанием местности, чтобы определить свое местоположение. Мне не нужна была крупномасштабная карта, которую нужно покупать загодя. Аккуратно сложенная карта показывала мне каждый фермерский проезд в этом штате. Но, кроме этого, она не показывала ничего. Штат Миссисипи был обозначен просто белым пятном на краю листа бумаги. Сузив необходимый район, из которого можно было попасть в Миссисипи, я насчитал четыре ведущих туда возможных маршрута. Какой-то из них, возможно, и включал в себя дорогу, ведущую от ворот Келхэма в Картер-Кроссинг. А может быть, эта дорога не входила ни в один из выбранных мною маршрутов. По всей вероятности, по обе стороны дороги меня ожидало огромное множество крутых поворотов. Типичный лабиринт. И никакой возможности выяснить дорогу.

Единственным, что могло хоть как-то помочь мне, было то, что Келхэм построили в 1950-х годах, во время больших войн и массовых призывов. Планировщики Министерства обороны постоянно находились настороже. Они старались не допустить, чтобы колонны резервистов из Нью-Джерси или Небраски сбивались с дороги в незнакомых местах. Поэтому они устанавливали простые кодированные знаки, показывающие дорогу к каждой важной национальной военной базе. Усилия чиновников в этом направлении стали более рьяными после введения федеральной системы скоростных автострад. Эта система была формально связана с именем президента Эйзенхауэра, который являлся Командующим объединенными силами в Европе во время Второй мировой войны, и его наиглавнейшей проблемой были отнюдь не немцы. Главная задача заключалась в том, чтобы перебросить людей и материалы из пункта А в пункт Б по разбитым и не обозначенным на картах дорогам. Он был полон решимости избавить своих преемников от подобных проблем, если война, не дай бог, достигнет территории Америки. Таким образом появилась федеральная система скоростных автострад. Не для поездок на отдых. Не для коммерции и торговли. А для войны. Поэтому и знаки, установленные вдоль дорог, были соответствующими. И если местные жители не изрешетили эти знаки дробью, не сбили их со столбов и не украли, то я мог воспользоваться ими, как маяками, указывающими дорогу домой.

Первый из таких знаков я обнаружил, когда подъехал к следующему съезду с автотрассы. Съехав по наклонному пандусу, двинулся на запад по узкой бетонной дороге, по обеим сторонам которой мелькали то тут, то там скромные магазинчики и павильоны автодилеров. Спустя некоторое время коммерческие структурки остались позади, и мне показалось, что я уже ездил раньше по этой извивающейся дороге, проходящей по весьма красивой сельской местности. Вокруг были деревья и поля, иногда встречались озера. Я ехал мимо летних лагерей, коттеджных поселков; мне даже встретился придорожный отель, неизвестно как оказавшийся у обочины. С неба светила яркая луна, делая все вокруг еще более живописным и привлекательным.

Я ехал вперед, но не встретил больше ни одного дорожного указателя Министерства обороны до тех пор, пока не оказался на территории штата Миссисипи, где, кстати говоря, обнаружил еще один такой указатель. Это была прочная и основательно укрепленная стрела с числом 17, начертанным на столбе; стрела показывала направление и извещала, что до конечной точки осталось еще семнадцать миль. Часы в моем сознании показывали без пяти минут десять. Если я поспешу, то окажусь на месте раньше запланированного времени.

Глава 71

Похоже, что инженеры Министерства обороны в одинаковой мере стремились обеспечить удобные подходы к Келхэму как с востока, так и с запада. Дорога, идущая в обоих направлениях, была совершенно одинаковой. Та же самая ширина, те же самые материалы дорожного покрытия, тот же рельеф кривизны — в общем, тот же самый дизайн. Я понял это, проехав по ней примерно десять миль. Затем справа по ходу машины я почувствовал в темноте близость деревьев и ограждения. Юго-восточный угол Келхэма. Правая нижняя часть территории базы, если смотреть по карте.

За окном машины проплывала южная сторона периметра, и я ждал, что вот-вот появятся ворота, в которые я и въеду. Я не видел причины, почему бы не установить ворота как раз посредине этой линии ограждения. Министерство обороны обожает аккуратность. Будь на пути ограждения холм, армейские инженеры срыли бы его. Будь на пути ограждения топь, они осушили бы ее.

Под конец я пришел к выводу, что раньше здесь на трассе была небольшая низменность, потому что примерно после двух миль дорога опиралась на насыпь высотой около шести футов; сделано это было для того, чтобы дорожное покрытие оставалось на прежнем уровне. Затем насыпь вдруг неожиданно расширялась вправо и становилась гигантским бетонным возвышением, имеющим форму лопасти, повисшей над уклоном. Словно гигантская площадка для разворота машин, в которую впадает новая широкая дорога. Ее начальная ширина была не меньше половины футбольного поля, может, чуть больше; затем дорога немного сужалась. Она встречалась со старой дорогой под прямым углом, но ни острых краев, ни крутых поворотов я не заметил. Все повороты были плавными, выполненными в форме мягких и даже элегантных дуг большого радиуса. Их делали с расчетом на гусеничную технику, отнюдь не на «Бьюик», который осторожно двигался сейчас по этой транспортной развязке.

Но если участок в форме лопасти заканчивался въездом на новую дорогу, то эта новая дорога через пятьдесят ярдов заканчивалась тупиком, упираясь в ворота Форт-Келхэма. А сами ворота представляли собой сверхмощное сооружение. В этом можно было не сомневаться. В физическом смысле оно было самым мощным из всего, что мне довелось видеть вне зоны боевых действий. На флангах располагались фортификационные укрепления; стоящее рядом здание, где располагалась охрана, также представляло собой весьма основательное сооружение. В нем находилось девять человек. Интересы округа представлял один человек, заместитель шерифа Гизер Батлер. Он сидел в машине, припаркованной под углом к пересечению наружной дуги — как бы на нейтральной территории — в точке, где муниципальная дорога переходила в армейскую. База была залита огнями, кругом царило оживление — Форт-Келхэм жил своей привычной жизнью. Люди входили внутрь и уходили, не образовывая толпы, но никто не был предоставлен самому себе. Многие сидели в машинах, некоторые оседлали мотоциклы. Возвращающихся было больше, чем уезжающих, поскольку время приближалось к половине одиннадцатого, а завтрашние занятия и работы начинались рано. Однако самые упорные все-таки отваживались ехать в этот час в город. По всей вероятности, это были инструкторы. И офицеры. И тем и другим жизнь обеспечивала некоторые послабления. Я притормозил позади двух медленно идущих машин, и кто-то, выехав из ворот, пристроился позади меня, в результате чего я оказался внутри строя из четырех автомобилей. Мы шли против потока в западном направлении, держа курс на другую сторону дороги. Возможно, это был последний из многочисленных конвоев, образовавшихся в тот вечер.

Чувствуя, что мы двигаемся в сторону юго-западной оконечности территории Келхэма, я попытался определить местонахождение того мертвого пространства, которое использовал два дня назад, но было уже слишком темно, чтобы рассмотреть что-либо. Затем мы выехали на открытое, поросшее низкорослым кустарником ровное место, и тут я увидел Пеллегрино, медленно едущего против потока в полицейском автомобиле и старающегося своим присутствием внести хоть какой-то порядок в движение возвращающихся на базу машин. Потом мы проехали через черную половину города, после чего перебрались через железнодорожные пути, и вскоре Мейн-стрит оказалась совсем рядом, по левую руку от нас, а еще через некоторое время мы припарковались на утоптанной площадке перед барами, магазином автозапчастей, кредитным агентством, ружейным магазином и магазином, торгующим подержанной стереоаппаратурой.

Я вышел из «Бьюика» и остановился на открытом месте между баром «Браннанс» и строем припаркованных автомобилей. Эта открытая площадка использовалась как своего рода главная артерия города. Здесь останавливались парни на пути из одного бара в другой; парни, стоявшие группами, разговаривавшие и смеющиеся; парни, развлекавшиеся разговорами и шутками: они смешивались и разделялись, переходя из одной категории в другую, подчиняясь каким-то сложным законам динамики. Никто просто так не переходил из одного места в другое — все описывали круги перед припаркованными машинами, задерживались для разговоров с приятелями, трепались неизвестно о чем, шлепали друг друга, обменивались впечатлениями, избавлялись от одного собутыльника и находили другого.

Женщин здесь тоже хватало. Как мне показалось, их было даже слишком много. Я не мог понять, откуда они появились в таком количестве. Очевидно, приехали из других мест, расположенных вокруг Картер-Кроссинга. Некоторые ходили парами с солдатами, другие пребывали в больших смешанных группах, некоторые сбились в чисто женские компании. Я насчитал на площадке примерно сотню парней и около восьми десятков женщин. По моим прикидкам, примерно столько же находилось в барах. Мужчины, как я понял, прибыли из батальона «Браво»; в этот период отдыха они были озабочены тем, как наверстать потерянное для развлечений время. Именно такими я и представлял их себе. Хорошие парни, отлично тренированные, днем готовые проявить все сто процентов своих возможностей, ночью — всю свою энергию, всю доброжелательность и хорошее настроение. Все они были одеты в неофициальную, предназначенную для выхода в увольнение форму, состоящую из джинсов, курток и футболок. Иногда я замечал нескольких грустных и озабоченных по сравнению с другими парней; это объяснялось тем, что они, вероятно, прибыли в город после целого дня утомительных тренировок, а также и тем, что многим парням очень уж хотелось быть в центре внимания. Общее же впечатление от них складывалось в то, что это по-настоящему отличное пехотное подразделение, приехавшее сюда для того, чтобы развлечься. Кругом стоял невообразимый гул и шум, но я не уловил никакой неудовлетворенности, ни враждебности. Атмосфера на площадке была доброжелательной и позитивной. Бойцы не ругали город за свое недавнее заточение и были рады вновь вернуться в него.

Но несмотря на все благоприятное внешнее впечатление, казалось, что местные правоохранители затаили дыхание. Я был абсолютно уверен в том, что Элизабет Деверо все еще находится на работе. И я ничуть не сомневался, что именно там я и найду ее. Ей нужно быть в центре, нужен стул, стол, окно; ей нужно что-то делать, пока часы отсчитывают время. Ну а где еще ей быть?

Пройдя сквозь редкую толпу, я остановился в аллее слева от бара «Браннанс». Обошел вокруг кучи песка, на которой нашли Дженис Чапман, и, повернув в узкий проулок, вышел на Мейн-стрит между магазином строительных товаров и аптекой, а затем, повернув направо, зашагал по направлению к кафе.

В тот вечер кафе было, что называется, битком набито. В нем царил настоящий подъем в сравнении с тем, что я видел раньше. Людно, как на Таймс-сквер. Двадцать шесть посетителей! Девятнадцать из них были рейнджерами. Шестнадцать вояк сидели по четверо за четырьмя отдельными столиками; здоровые парни, плотно прижавшиеся плечами друг к другу. Они громко разговаривали с соседями по столу и перекрикивались с товарищами, сидевшими по соседству. Взмыленная официантка постоянно бегала из зала в кухню и обратно; похоже, что в таком напряжении она провела весь день, удовлетворяя потребности этих ребят в еде, отличавшейся от армейской жрачки. Но она вся лучилась счастьем. Ворота в конце концов открылись. Долларовая река потекла снова. Щедрые чаевые посыпались в ее карманы.

Три рейнджера ужинали со своими подружками, сидя за двухместными столиками напротив друг друга; склонившись друг к другу, они соприкасались головами. Все три парня выглядели счастливыми; такими же счастливыми выглядели и их подружки. А что тут необычного? Что может быть лучше романтического ужина в лучшем ресторане города?

Пожилая пара из отеля и сегодня сидела на своих обычных местах за столиком для четверых, почти невидимая из-за сидевших вокруг них групп рейнджеров. У старой дамы в руках была книга; ее супруг держал в руках газету. Они задержались в кафе дольше обычного, и я подумал, что они были в тот момент единственными работниками городских служб, не склонившимися над своими кассовыми аппаратами. Ведь ни одному из этих парней из Келхэма не требовалась койка на ночь, а других услуг отель «Туссен» не предоставлял. Даже чашки кофе. Поэтому хозяевам отеля представлялось более разумным сидеть в знакомом и безопасном месте и дожидаться, пока шум и суматоха в городе утихомирятся, нежели слушать и наблюдать за происходящим из своих выходящих во двор окон.

В глубине зала, справа от прохода, за одним из самых удаленных столиков для двоих сидел майор Данкан Мунро. Одет он был в камуфляж; голова склонилась над тарелкой с едой. Он сидел здесь, несмотря на то что его участие в расследовании событий в Келхэме прекратилось, предположительно, уже несколько часов назад. Он был хорошим военным полицейским. Профессионалом, в полном смысле слова. Я решил, что он снова возвращается в Германию и сейчас ожидает транспорт.

И Элизабет Деверо, разумеется, тоже была здесь. Она сидела одна, за столиком рядом с окном, но не за тем, за которым я видел ее раньше. Она находилась в полной готовности удержать все под контролем; главное — не дать буйному веселью, царившему позади Мейн-стрит, перекинуться на саму Мейн-стрит. Ведь от этого зависело, как за нее проголосуют. Она была в форме, волосы в виде хвоста закинуты за спину. Элизабет выглядела усталой, но по-прежнему очаровательной. Долю секунды я наблюдал за ней. Подняв глаза, она увидела меня, и на ее лице появилась счастливая улыбка, а нога под столом быстрым незаметным движением выдвинула стул, приглашая меня сесть.

После краткой паузы, во время которой моя голова напряженно работала, я подошел к ее столику и сел на предложенный мне стул.

Глава 72

Некоторое время Деверо молчала. Она просто осматривала меня, водя глазами сверху вниз и снизу вверх, возможно, стараясь выяснить, нет ли у меня телесных травм и повреждений, а может быть, просто оценивая, насколько идет мне форма. Я все еще был в камуфляже, который надел на себя во второй половине дня, вернувшись из федерального округа Колумбия. В таком наряде она меня еще не видела.

— Трудный день? — спросил я.

— По-настоящему трудный, и все началось с десяти часов утра, когда открыли ворота и вся эта масса ринулась сюда, подобно потоку.

— Какие-то происшествия?

— Никто из них, отправляясь домой, не пройдет теста на трезвость; помимо этого, все нормально. Я послала Батлера и Пеллегрино патрулировать город. Просто показать гостям, что здесь есть власть. На всякий случай.

— Я их видел, — подтвердил я.

— Ну а как там твои успехи?

— Никаких результатов, — ответил я. — Мне очень не повезло. Я просто боюсь. Одно из самых нелепых происшествий. Человек, на встречу с которым я ехал, умер в результате несчастного случая. Поэтому я ничего и не сделал.

— Понимаю, — кивнула Элизабет. — Я регулярно получала сообщения от Френсис Нигли до того момента, пока здесь не закрутились эти дела. Этим утром с восьми до десяти часов ты пил кофе и читал газету. Но за это время что-то произошло. По моим соображением, в районе девяти. Может быть, пришло сообщение на почту. Но что бы там ни было, наверняка кто-то принял решение, потому что через час здесь все и началось. И все вернулось на прежние рельсы.

Я утвердительно кивнул.

— Согласен. Я думаю, информация будет объявлена сегодня утром. Во всяком случае, мы узнаем что-то определенное, как мне кажется.

— Ну а сам-то ты знаешь, что это было?

— Кстати, — притворно спохватился я, — спасибо, что беспокоилась обо мне. Меня это очень тронуло.

— Нигли волновалась так же, как и я, — сказала она. — Я сказала ей, чем ты занимаешься, и больше ничего. Ее не надо было долго убеждать.

— Под конец все было достаточно спокойно, — ответил я. — Вот вблизи Пентагона я испытывал некоторое напряжение. Это было хуже всего. Я долго бродил вокруг. Подошел к зданию через кладбище. Позади Хендерсон-Холла. Ты же знаешь это место?

— Еще бы, конечно знаю. Я сотни раз бывала там. У них отличный магазин для военнослужащих. Почти как «Сакс» на Пятой авеню.

— Я там разговорился с одним парнем. Мы говорили о тебе и об одном однозвездном генерале по имени Джеймс Дайер. Этот парень сказал, что Дайер тебя знал.

— Дайер? — переспросила она. — Что ты говоришь? Я действительно знала его, но вот сомневаюсь, знал ли он меня. Если это и вправду так, то оно мне льстит. Генерал был действительно крупной фигурой. А что за парень, с которым ты разговаривал?

— Его зовут Пол Эверс.

— Пол? — удивленно спросила она. — Ты шутишь. Мы работали вместе довольно долго. Фактически некоторое время даже встречались. Боюсь, это была одна из моих ошибок. Удивительно, что ты столкнулся с ним. Это еще одно подтверждение того, что мир тесен, верно?

— А почему ты считаешь то, что было между вами, ошибкой? Мне он показался вполне нормальным.

— Ты прав, он и вправду отличный парень. Но мы не подходили друг другу.

— Так ты его отшила?

— Вроде того. Но постаралась сделать так, будто это наше обоюдное решение. Мы оба понимали, что у нас ничего не получится. И все дело сводилось к тому, кто первый скажет об этом. Кстати, наше расставание не произвело на него никакого впечатления.

— И когда это произошло?

Деверо замолчала, подсчитывая в уме.

— Пять лет назад, — ответила она. — А такое чувство, будто все произошло вчера… Ну разве время не летит?

— Он еще говорил что-то о женщине по имени Элис Бутон. Как я понял, это была его новая подруга после разрыва с тобой.

— Не уверена, что вообще была с ней знакома. Я даже не помню такого имени. Ну, а как Пол? Производит впечатление счастливого человека?

— Он что-то говорил о несчастном случае с машиной.

Деверо рассмеялась.

— Девушки и машины, — весело сказала она. — Это все, о чем могут говорить мужчины?

Я перевел разговор на другую тему.

— То, что они снова открыли Келхэм, означает их уверенность в том, что проблемы на вашей стороне ограждения. Ты это понимаешь? Иначе они бы этого не сделали. Теперь это дело штата Миссисипи. И такова будет дальнейшая официальная линия в этом вопросе. Преступник — не один из наших. Он — один из ваших. У тебя есть какие-либо мысли по этому поводу?

— Я думаю, армия должна поделиться с нами данной информацией, — ответила Элизабет. — Если это удовлетворяет их, то и меня — тоже.

— У армии полно собственных дел, — покачал головой я. — Армия не будет делиться ничем.

Деверо ненадолго замолчала.

— Мунро сказал мне, что получил новое назначение, — сказала она. — Думаю, что и ты тоже.

Я молча кивнул.

— Я приехал сюда, чтобы уточнить и довести до конца кое-что. Вот и все мои дела.

— После этого ты тоже уедешь. Заниматься следующим делом… Вот об этом я сейчас и думаю. О Дженис Чапман я буду думать завтра.

— И о Розмари Макклатчи и Шоне Линдсей.

— И о Брюсе Линдсее и его матери. Я сделаю все, что смогу, ради них.

Я ничего не сказал.

— Ты устал? — спросила она.

— Да нет, не очень, — ответил я.

— Мне надо помочь Батлеру и Пеллегрино. Они работают с восхода солнца; к тому же я хочу быть на дороге, когда последние защитники отечества отправятся восвояси. Как правило, это самые буйные и самые пьяные парни.

— Но к полуночи-то ты вернешься?

Элизабет покачала головой.

— По всей вероятности, нет, — с грустью произнесла она. — Придется нам этой ночью обойтись без поезда.

Я ничего не сказал в ответ, поэтому Деверо снова улыбнулась — на этот раз улыбка ее была немного печальной — встала из-за стола и вышла.

Минут через пять после ее ухода официантка все-таки подошла ко мне, и я заказал кофе. И после недолгого раздумья — пирог. Сейчас официантка относилась ко мне не так, как раньше. Чуть более официально. Она работала вблизи базы и знала, что означают черные дубовые листья на моем воротнике. Я спросил ее, как прошел сегодняшний день. Она ответила, что очень хорошо, и поблагодарила за внимание.

— И никаких неприятных происшествий? — поинтересовался я.